Текст книги "Серебряная корона"

Автор книги: Анна Янсон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 19 страниц)

Глава 14

– Мизинец? – инспектор полиции Мария Верн недоверчиво уставилась на Эка, вкатившегося в комнату отдыха на роликовых коньках и с темными очками «Рэй Бэн» на лбу Футболка потемнела под мышками от пота. Надо надеяться, ему есть во что переодеться, подумала Мария. Забавно, что она переживает за то, как он выглядит. Уже в день приезда в Висбю Эк оставил в общем доступе свое переговорное устройство, когда ему приспичило по нужде. Услышав грянувшую оттуда музыку, Мария ринулась через весь отдел полиции безопасности, схватила устройство и побежала за Эком. Она добежала до туалета и начала стучать по двери кулаками. Но он ее не слышал! Он пел, отбивая ритм по крышке сиденья. Единственное, что он смог потом сказать в оправдание, – это что он пел «Чертика в табакерке» на семь четвертей.

– Это очень трудно, – сказал он, – сама попробуй.

После этого недоразумения он навсегда стал ходячим анекдотом и кандидатом в юмористические персонажи в служебной многотиражке. Но не он первый. В анналы вошел и полицейский, который, расследуя кражу через разбитое окно, на обратном пути прыгнул наружу, разбив другое, целое.

История о мизинце в устах Эка звучала как очередная байка, и все ждали, что за ней последует понимающая ухмылка.

– Каждый меряет по себе, и для маленького мальчика его пиписка – не больше мизинца, – наставительным тоном сказал Эк.

Мария подняла бровь.

– А как себя чувствуют сами мальчики, которые нашли его? – спросила она, не спуская глаз с Эка, все еще не вполне уверенная в правдивости его истории.

– Рады, думаю, что это все-таки оказался палец. Мне кажется, мы видели этих ребят в «Макдоналдсе». Их тетка, Анья, когда я ее встретил, была вне себя от ярости. Или это шок? Она считала, мы должны прямо немедленно, среди ночи, очистить акваторию порта и начать поиски трупа. Хотя мы даже не знаем, убийство это или нет.

– По крайней мере, членовредительство.

– Вряд ли человек сам отрезал себе палец. – Хартман, сидевший на черном кожаном диване, потянулся за кофейником. – Когда я был подростком, я слышал одну историю о фермере с Южного Готланда, которого угораздило отрубить себе мизинец. Так вот, он не хотел тратить рабочий день на поездку в больницу и скормил мизинец собаке.

Мария поморщилась.

– Может, это мелкий воришка, – вставил Трюгвесон. – «На первый раз отрезаем не всю левую кисть, отрежем в следующий раз». В Средневековье ворам у нас в Висбю резали уши. При повторной краже прокалывали левое ухо и выпроваживали из центра города, затем правое и выставляли вора за городские ворота. В те времена с подобным пирсингом на работу не брали. Если человек продолжал воровать, то ему отрезали уши, если и это не помогало – следовала смертная казнь. За насилие в церкви или в нужнике назначали двойной штраф. Но чтобы отрезать палец… Не знаю, что и думать.

– Мы с Эком ночью как раз смотрели ужастик по видео, – сказал Арвидсон и смущенно огляделся. – Так там насильник отрезал себе по пальцу после каждого совершенного им изнасилования, наверно, карал себя, чтобы избежать божьей кары. «Если правая твоя рука соблазняет тебя, отсеки ее и брось от себя, ибо лучше для тебя, чтобы погиб один из членов твоих, а не все тело твое было ввержено в геенну…» Его потом нашли с помощью фоторобота. Одной девушке удалось от него убежать и заявить о нем. Он работал на мясокомбинате. До конца нам досмотреть не удалось, так как поступило заявление о найденном пальце от Матти Паасикиви. Ничего себе совпадение! – Арвидсон передал блюдо с печеньем Трюгвесону, но тот отказался.

– Не любитель сладкого. К тому же появились первые признаки диабета, еще прошлой осенью. Видимо, сказывается лишний вес. В общем, мне предстоит руководить предварительным следствием по этому дурацкому делу. О пальце без тела. Могло случиться все что угодно. Так что с самого начала придется пользоваться «бритвой Оккама», то бишь не придумывать лишних сущностей, а придерживаться фактов.

Насчет мужчины, который пропал с готландского парома. Я поговорил сегодня утром с капитаном. Он вышлет нам копию списка пассажиров, который он обычно отправляет в пароходство. Капитан сказал, что, кроме пропажи человека на этом рейсе случился еще один инцидент – с гужевым транспортом. Один находчивый хотел проехаться со скидкой со всей своей родней. Как там у них в рекламе: «Все мы и наша машина!»? Ну так тут: «Все мы и наша лошадь! Разве это деньги?» Притом что в повозку набилось семь человек.

В приемную полиции прибыл свидетель Андерс Эрн. В рубашке с длинными рукавами он изнывал от жары. Синтетические брюки липли к ногам. Он снял пиджак, перекинул через руку. Андерс явился по собственной инициативе, чтобы рассказать об увиденном в портовом терминале, и все равно в этой обители правосудия он нервничал и невольно думал, не нарушил ли чего. Нет, припарковался он правильно. Банку пива выпил десять часов назад, за государственное телевидение заплатил. Но все равно ему было не по себе, когда он прошел вместе с инспектором Марией Верн в допросную и, вздрогнув, увидел, как за ними закрылась дверь.

Они сели по разные стороны письменного стола. Мария включила магнитофон и ободряюще ему улыбнулась, сказав обычные вступительные слова. У Эрна пересохло во рту от волнения, и ему было трудно подбирать слова.

– Я насчет Вильхельма Якобсона. Мы договорились встретиться, но он не пришел, я забеспокоился и позвонил ему домой. Его жена сказала, что он уже ушел, выехал поздновато, но на паром успеет. Стою жду его у терминала. Нам-то ехать этим паромом. А он, сука, опаздывает. – Андерс кашлянул. Если бы он не нервничал, то ни за что не стал бы ругаться, тем более в присутствии женщины. Стало тихо, он уставился на свои ботинки и носки. Он одевался рано утром и не заметил, что один носок черный, а другой – темно-синий.

– Говорите, он опаздывал, – кивнула Мария, и Андерс нехотя продолжил. Вот ни за что бы сюда не пришел, если бы Ирис не заставила! Сейчас он раскаивался. Зря он вообще ввязался.

– Я увидел его белый «опель» и поднял руку. Но он не остановился! Сначала я рассердился, а потом вижу: это не Вильхельм!

– Вы уверены?

– Да, черт возьми! – Андерс облизнул верхнюю губу и посмотрел в окно. Поскорее бы все это закончилось. Ситуация была неприятная.

Мария увидела, что его руки на коленях дрожат, а со лба капает пот.

– Как вы себя чувствуете?

– Хреново, по правде говоря! – От этих слов ему полегчало. – Я пытаюсь бросить курить, это какой-то ад. Во сне вижу исключительно сигареты. Что я купаюсь в целых блоках сигарет, что меня ими угощают. Один раз даже приснилось, что врач рекомендует мне курить и выписывает рецепт на сигареты, курить по пять штук семь раз в день ежедневно. Когда я пришел сюда, то почувствовал запах кофе и меня повело.

Мария, которая как раз собиралась предложить ему чашку кофе, чтобы сделать атмосферу более непринужденной, понимающе улыбнулась.

– Я знаю, каково это. Когда вы бросили курить?

– С сегодняшнего утра. Сперва надо было вернуться из той поездки, а уж потом бросать курить.

Мария посмотрела на часы: было десять минут десятого.

– Самое трудное – не затянуться утром. Но моя жена кружит надо мной как ястреб. Пришлось втихаря курнуть утром в туалете, мне, взрослому мужику! Понимаете?

Мария кивнула:

– А не пробовали никотиновый пластырь?

– Ирис предлагала. Но могу я хоть что-то решить сам? Сделать по-моему?

– Самое главное – чтобы ты сам решил бросить курить. Иначе не получится. Можете описать человека, который сидел за рулем «опеля»?

– Вряд ли. Я видел его одну секунду.

– Мужчина это был или женщина?

– Мужчина, но не Вильхельм. Этот был крупнее и как-то грубее. Он сидел, наклонившись вперед. Вильхельм обычно сидит за рулем, откинувшись назад.

– Какого он был возраста – молодой, старый, средних лет?

– Не могу сказать. Волос не было видно. На нем была кепка, надвинутая на глаза, и солнечные очки.

– А какая одежда?

– Не знаю.

– Темная, светлая?

– Темная… нет, не уверен. Мы с мужиками собирались на материк на соревнования Сил самообороны по конному троеборью. Я думал поехать в машине с Вильхельмом. Мой автомобиль в ремонте, тормоза барахлят. Я вообще не езжу с неисправными тормозами…

– Ладно, ладно.

– Вильхельм – это Вильхельм, он упертый, как черт, и злющий. Мы так и поняли, что он заказал отдельную каюту, чтобы побыть одному. С ним бывает. Если кто что скажет ему не так, может дуться месяцами. Теперь вот это дело с участком у моря, где стоит его рыбацкий домик. Я сказал что-то в том духе, мол, и не такое в истории бывало. Ему это не понравилось. Когда он проехал мимо, не остановившись, я подумал, что он все еще обижается, он такой. Когда я поднялся на борт, то спросил в информационной службе, какая у него каюта. Но они не смогли ответить. Тогда я плюнул и поехал на машине с Эриксоном. Нас было четверо, теснотища на заднем сиденье… ой нет, нас было трое! На нас были ремни безопасности! Там был ремень и для третьего…

– Ладно, ладно. Вы его видели на пароме?

– Нет, но я увидел на палубе того, кто вел «опель». Когда я его окликнул, он что-то выбросил в воду. Затем побежал к выходу. Когда мы съезжали на берег, то «опель» стоял на автомобильной палубе. Эриксон хотел подождать Вильхельма, но я сказал, что он может добраться и сам.

Андерс Эрн посмотрел Марии в глаза, ожидая сочувствия. Он старался прижимать руки к бокам, чтоб не было видно пятен пота на рубашке.

– Ужас как жарко, – сказал он.

– Расскажите, что вам известно о Вильхельме. Кто-нибудь может желать ему смерти?

– Что вы имеете в виду? Есть ли у него враги? Я могу сказать, что друзей у него нет. Но работает он как черт, что да, то да.

– Он женат.

– Женился на деревенской потаскухе. Ему было все равно, лишь бы она могла работать. А она может. Да, черт возьми, когда она была молоденькой… Да нет, все, ладно. – Андерс забыл о магнитофоне, а теперь вспомнил и смутился. – Расскажу как-нибудь в другой раз.

Когда он ушел, Мария открыла окно. В воздухе держалась кислая никотиновая вонь. Деревенская потаскуха. Неужели в наше время еще существуют такие понятия?

Мария села, ее глаза остановились на репродукции в раме над полочкой: «Вальдемар Аттертаг собирает дань в Висбю», кисти К. Г. Хельквиста. Хартман называет эту картину «Найди пять ошибок». Он сам подарил ее Марии, когда они переселились в этот кабинет, чтобы она помнила, что показания свидетелей следует воспринимать критически. Легко поддаться настроению и пропустить информацию, которая выбивается из общей картины. Созданный художником образ Средневековья при всей живости и детальности несет на себе отпечаток личности самого автора. Например, хотя такс в Швеции в ту эпоху не было, она выглядывает из-за чана, который следует наполнить золотом и серебром, – это собака самого художника, по кличке Медок. А ведь от картины не оторваться, ее краски завораживают! Лязг доспехов и тяжелая поступь солдат, запах свежего хлеба и гниющих отбросов. В центре полотна стоит семья: мать с младенцем на руках и с девочкой постарше, которая держится за ее юбку. Сверкание распущенных белокурых волос матери придает картине особое настроение, но достоверно ли оно? Нет, если женщина – жена и мать. Потому что обычай требовал от замужней женщины убирать волосы под платок или покрывало. Ее глаза обращены к небу с мольбой о помощи. Муж бросает на Вальдемара взгляды, исполненные ненависти. И тот отвечает на них, темноглазый и бледный, сидя на своем алом троне и наблюдая, как люди неохотно наполняют золотом и серебром три громадных пивных чана. И монастырям придется платить дань. Полноватый монах на картине что-то бормочет, но вряд ли «Отче наш». Но алчному Вальдемару мало оказалось трех чанов с благородным металлом. Через месяц, приказав заколоть всех мужчин, живших вокруг крепостной стены Висбю, он отправился грабить и опустошать юг Готланда. Теперь это было легче, чем собирать яйца в курятнике.

Если показания Андерса Эрна достоверны – что покажет время, – это означает, что Вильхельма Якобсона на пароме не было. Никто не видел, чтобы он заезжал на машине на борт. Кто угодно мог получить заказанный им билет, зарегистрироваться, заехать на борт, а потом выйти на берег пешком по пассажирскому трапу. Предъявлять билет в этом случае не требуется. Надо бы сравнить отпечатки пальцев в каюте с отпечатком найденного мизинца. Не удивлюсь, если они совпадут, подумала Мария. Холодок пробежал по спине. Это какое нужно самообладание, чтобы преспокойно отрубить палец у трупа? Ледяное хладнокровие и расчет. Додуматься же – оставить отпечатки пальца в том месте, где покойный никогда не бывал! Интересно, что это было – внезапная идея или результат долгих раздумий? Если только оно и в самом деле было.

Мария набрала номер отдела криминальной экспертизы, трубку взял Бьёрк.

– Мы нашли четкий отпечаток пальца на зеркале в каюте. И получили ответ из лаборатории в Стокгольме. Как мы и подозревали, это отпечаток найденного мизинца. Но остается доказать, что это палец Вильхельма Якобсона. Мы также обнаружили отпечаток и на стекле «опеля», правда, не такой четкий. Но с большой вероятностью можно сказать, что это тот же палец. Материал отправили на анализ ДНК.

– Отлично.

– Тебе не рассказывали, как наш стажер умудрился нечаянно сесть в кресло Трюгвесона во время перерыва на кофе? – спросил Бьёрк.

– Нет, а что?

– Тот просто взбеленился. Такого он никому не спустит! Прямо испепелил его взглядом.

– Как ребенок!

– Трюгвесон – это острый ум, безупречная память. И при этом обидчивость, как у трехлетнего ребенка. Со временем сама убедишься. Но ради таких достоинств и недостатки приходится терпеть.

– На какой стул, говоришь, не стоит садиться?

Комиссар Томми Трюгвесон шел вниз по Чумной горке к Центральной площади, надеясь, что не встретит никого из знакомых. Хотелось подумать, поэтому он решил не идти с работы прямиком домой, где его ждала Лиллемур. Хотя она, может быть, еще не пришла с работы, но все равно не стоит рисковать. Неохота предстать перед ее критическим взглядом, по крайней мере сейчас. В этом деле об исчезновении человека на готландском пароме есть что-то нереальное. К тому же тут потребуется больше времени и интеллектуальных ресурсов, чем те, которыми он располагал. Наверное, нужно было отказаться от этого дела, взять больничный и уступить расследование кому-нибудь другому. Мысль одновременно завлекательная и пугающая. Справится ли он с этим делом, если вдруг Лиллемур от него уйдет?

После неудачной истории в юности Трюгвесон был осторожен с женщинами и женился поздно. Лиллемур работала в библиотеке Хюддинге, когда они познакомились. Но только спустя несколько лет между ними завязались некоторые отношения, притом что оба предпочитали беседовать о литературе за чашкой кофе или вместе ходить на лекции. Ни о какой страсти речи не шло, но ему было легко с ней, и отношения их скорее можно было назвать товарищескими. Родилась Эрика, его сокровище, его ангел, – чтобы покинуть сей мир всего через восемнадцать лет. Он и сейчас не смог об этом думать – глаза тут же застелила пелена, так что пришлось и отвести взгляд от площади, расстилающейся перед ним, и стиснуть зубы до боли в челюстях. Наконец он овладел собой.

К ярмарочным ларькам на площади тянулся непрекращающийся шумный поток туристов. Когда Трюгвесон был мальчишкой, краснощекие старушки продавали тут сливы и картошку, мед и тапочки из овчины. Теперешняя ярмарка походила на любую другую ярмарку Европы. Вместо еды продавались платья из батика, недорогие серебряные украшения и изделия из кожи.

Сперва он заметил длинные светлые волосы, потом улыбку. Словно та, из далекой юности, хотя, конечно, это невозможно. Совсем молодая девчонка, не старше двадцати лет. Впрочем, он не раз ошибался с возрастом женщин, с горечью подумал Трюгвесон. И, взяв в руки тяжелый серебряный браслет, задумался. Тут его толкнул какой-то потный старик – народ сзади напирал. Трюгвесон попятился, за что его ткнули локтем в бок и испепелили взглядом.

Спустя месяц после похорон дочери Лиллемур объявила, что получила работу в городской библиотеке Висбю. Он даже не знал, что она ее искала. После смерти дочери первое время он жил как в вакууме. Он не помнил, чтобы они разговаривали друг с другом о чувствах, да и о повседневных делах. Лиллемур не могла продолжать жить в том же доме, задыхаясь под сочувственными взглядами соседей. Она хотела начать все заново, с ним или без него, и попытаться вновь обрести смысл жизни. У него имелся выбор: остаться одному или уехать с ней на Готланд. Он не рассчитывал, что все случится так быстро. Не успели они передать старую квартиру маклеру, как Лиллемур нашла в центре Висбю небольшой домик, который можно было снять. Наверное, собиралась бросить Трюгвесона еще до того, как случился этот ужас. Их брак ведь давно уже шел к краху, как себя ни обманывай. Пока Эрика была жива, жена позволяла ему быть с ней рядом еще какое-то время, из чистой жалости. Но теперь все иначе.

Впрочем, в полиции Висбю ему нравилось. Работа заполняла образовавшуюся в душе пустоту. Все сотрудники оказались на редкость увлеченные и квалифицированные, они с интересом следили за работой друг друга и всегда были готовы помочь. Это чувство товарищества невольно согревало сердце. Жизнь, разумеется, никогда не станет такой, как раньше, но, по крайней мере, у него есть работа. Пока есть. История с Вильхельмом Якобсоном может стать его последним делом.

Он, ничего не сказав Лиллемур, сходил на лекцию Фольхаммара о Вальдемаре Аттердаге. Не хотелось идти вместе с ней. Теперь, когда она стала отдаляться от него, инстинкт самосохранения заставлял его искать свой путь. Куда этот путь может завести, он даже подумать страшился. Наверное, поэтому и купил серебряный браслет у той милой девушки. Давно он не делал подарки Лиллемур. Браслет был недорогой, но красивый и необычный. Улыбаясь, та восхитительная девушка сообщила, что сделала его сама. На ее визитке стояло: «Биргитта Гульберг». Он сунул визитку в карман пиджака, прошел мимо переулка Монахинь, руин собора Святого Лаврентия и церкви Господней и, миновав католическую церковь, направился к тихой беседке на Храмовом холме в Ботаническом саду, основанном в свое время товариществом «Купающиеся друзья». Здесь ласковая зелень спрятала его в своем роскошном одеянии, укрыла своим умиротворяющим плащом. Пахло розами.

Надо было отказаться от расследования. Но какой ценой? От одной мысли об этом подкатывала тошнота. Он сидел в восьмиугольной беседке, и его вдруг пронзила мысль, что после смерти отца он ни с кем ни разу не поговорил о действительно важных вещах. Столько лет сплошного одиночества! Еще недавно он был молод и полон веры в будущее. Теперь жизнь кончилась. Все, что давало ей смысл, ушло, все, кроме работы. Но достоин ли он этого последнего шанса? Когда он согласился возглавить следственную группу, то решил, что да.

Глава 15

– А где ты жил на Готланде? – спросила Мария.

Инспектор уголовной полиции Хартман замедлил бег и остановился, размахивая руками и хватая воздух ртом. Седые волосы свисали на лоб – попутный ветер уложил их в необыкновенную прическу. Он и Мария решили пробежаться вечером по прогулочной дорожке между морем и крепостной стеной, начиная от больничного комплекса и до сквера Альмедален, и уже миновали башню Девы, Бутылочную башню и Ворота Любви под краткие, на выдохе, исторические комментарии Хартмана.

– Я жил в Мартебу, на севере острова, недалеко от Люммелюнды. Ты знаешь легенду о свете над торфяником Мартебу? – Хартман опустился на траву, переводя дух, Мария села рядом.

– Что-то вроде «скагенского света»? [2]2
  В Скагене, самом северном городе Дании, где встречаются воды Северного моря и Балтики, по мнению художников, в воздухе присутствует особый свет, привлекающий туда многочисленных пейзажистов.


[Закрыть]

– Ничего похожего. Свет над Мартебу – это скорее темень. Никто не знает, что это такое. Существует феномен, который называется «The light in the end of the road» – свет в конце длинной прямой дороги. Он описан во многих местах мира, но объяснения ему нет. Когда я был маленький, мы ходили за почтой через торфяник по грунтовой дороге мимо Кнюсторпа. Иногда мы видели круглый светящийся шар, который плыл между деревьями, но не придавали этому значения. Тогда не придавали. Он был так же естествен, как солнечный закат, дождь и ветер. Не знаю, говорили ли об этом дома. Это не обсуждалось. А в последнее время о таких вещах вдруг все заговорили.

– У нас дома говорили иногда о блуждающих огоньках или «болотных фонарщиках». Это то же самое?

– Говорю, что это пока неизвестно. Семья, что жила в Кнюсторпе последней, – думаю, это был год так сорок шестой, – уехала оттуда, чего-то испугавшись. Само явление наблюдается там с двадцатых годов. В детстве мне говорили, что об этом свечении лучше помалкивать. Считалось, что оно не опасно, если не говорить о нем и вообще оставить его в покое. Но что это, никто толком не знает. В последнее время там уфологи активизировались, стали делать свои замеры. Представляешь, государственная организация «НЛО Швеции» выпустила книгу «Свет над Мартебу – миф или реальность?» В книге больше вопросов, чем ответов. Может, это светящиеся газы вроде метана? А может, шаровые молнии, возникающие между силовыми линиями магнитного поля земли или посадочные огни для летающих тарелок?

– Как интересно! Что же это, как ты думаешь?

– Так ли уж нужно все объяснять? Когда я был ребенком, то хотел понять, в чем секрет цирковых фокусов. Это было важно. Теперь, когда я постарел, я просто откидываюсь в кресле и наслаждаюсь представлением.

– Не верю! – засмеялась Мария. – Я думаю, ты бы дал отсечь тебе правую руку, лишь бы узнать, что это на самом деле! Сознайся!

– Ты права. Ладно, так и быть, мизинец дал бы отсечь. Я больше склоняюсь к тому, что это метан. Мне кажется интересной и теория о том, что в пещеры в Люммелюнде ведет подземный проход, начинающийся в торфянике Мартебу, пещеры ведь лежат под торфяником. Когда в девятнадцатом веке осушали торфяник, чтобы получить пахотные земли, то прокопали каналы до карстовых воронок, чтобы вода уходила вниз. Получались природные колодцы, через которые вода с поверхности стекала в систему подземных туннелей. Там, кроме подземных озер и сталактитов, наверняка есть воздушные и газовые карманы. Иногда потолок туннеля обрушивается. Может быть, вот тогда и просачивается наружу газ, который светится в темноте.

– Похоже на правду.

– А может, кто-то просто шутит. Хулиганы с карманными фонариками или фарами, но полностью феномена это не объясняет. Некоторые люди видели яркий белый свет, как при горении магния. Другие видели сплошное голубое свечение или светящиеся точки. Не знаю, что и думать. – Хартман заерзал, и Мария поняла, что он хотел бы закончить разговор. Словно детское молчаливое соглашение, что об этом явлении говорить вслух не стоит, дало себя знать.

В Альмедалене их ждали Арвидсон и Эк – для совместного, давно спланированного пикника.

– Интересно было бы поглядеть на пещеры в Люммелюнде. – Мария встала и потянулась. Шея совсем затекла. – Арвидсон тоже интересовался. Ему, насколько я его знаю, неохота на обычную экскурсию, ему подавай пещеры.

– А Эк? – спросил Хартман.

– Этот нет, у него клаустрофобия.

– Что ты говоришь? То-то он боится ездить в лифте!

– Да, но он борется с собой изо всех сил. Зато в результате он много двигается. Ну что, побежали? На полной скорости до пруда, а уж за Пороховой башней они нас увидят и подумают, что мы бежали без остановки от самой больницы! Fake it until you make it, [3]3
  Притворяйся, пока не получится ( англ.).


[Закрыть]как говорится.

Что можно ожидать от пикника? Вкусного угощения? Отдыха на траве, декламаций или, по крайней мере, парочки хороших историй как награду за долгий и тяжкий бег трусцой? Но никто не встретил их ни прохладительными напитками, ни приветственными возгласами. Никто не восхитился их пробежкой, даже раскормленные утки не повернули голов в их сторону. У крепостной стены собрался народ. Они увидели сверкающую на солнце рыжую шевелюру Арвидсона, он стоял к ним спиной, с краю толпы. Мария протиснулась вперед, чтобы посмотреть, что там. Не успела она оглянуться, как ее схватили за руку и втянули в центр круга. Загорелые жилистые пальцы крепко держали ее запястье.

– А вот и доброволица, заходи, красавица, заходи.

За ее спиной засмеялся Эк.

Перед Марией стоял молодой мужчина в средневековом костюме, в рваных штанах и коричневом плаще с капюшоном. На его плечи спадали длинные пряди нечесаных светлых волос.

– Разреши мне, шуту, узнать твое имя, высокочтимая дева.

– Мария. Я не доброволица.

– Ах, добрая воля, богом забытое понятие, – это химера. Мы с рождения получаем наши роли. У тебя – своя роль, у меня своя – шута. Освети мой день своей красотой, и я землю выровняю, чтобы тебе было удобно ходить по улицам Висбю.

Не успела Мария вымолвить слово, как он сдернул с себя штаны и, все время кланяясь, бросил их перед ней на землю. По толпе пронесся гул. Мария в ужасе искала глазами Хартмана, надеясь на его поддержку в трудную минуту. Но даже он, надежный старый Хартман, смеялся.

– Не стоит беспокоиться, – поторопилась сказать Мария и, подняв с земли штаны, протянула ему. К счастью, паяц был в трусах, как принято в двадцать первом веке. Но в остальном ситуация была странной и непредсказуемой. Шут глотнул из своего кувшина, выдохнул и поджег воздух изо рта, пламя разошлось в три стороны. Его глаза на смуглом до черноты лице стали бешеными. Откуда ни возьмись в его руках появилось три факела, которые он вставил в трусы и поджег их, прогнувшись назад и сделав мостик.

– Ляг, красавица. Пусть чистый огонь гладит твое лилейно-белое тело, ведь я, мужчина, недостоин тебя коснуться.

– Ты что, с ума сошел!

– Я – шут. – Не сводя глаз с Марии, он стал вращать факелами в воздухе. – Единственное желание в моей бедной жизни – чтобы ты пошла мне навстречу. Посмотри на людей вокруг. Видишь, как их огорчает твое холодное сопротивление, они прямо страдают оттого, что ты не принимаешь покорной просьбы шута. Я, конечно, беден, но у меня доброе сердце. Разреши хотя бы поцеловать твою ножку.

Он наклонился, готовый исполнить свою угрозу. Все это время он вращал факелами. Публика зашумела. Холодная! Жестокосердная! И Мария поддалась давлению толпы. Опозориться в чужом городе не так опасно, как в своем, родном Кронвикене, попыталась она убедить себя. Она легла на его брюки и зажмурилась, чтобы не видеть, как он ползет по ней с одним факелом во рту и двумя другими в руке. Когда она снова открыла глаза, он уже сидел рядом с лютней в руках. Толпа вокруг аплодировала, Мария попыталась встать на ноги, но он пихнул ее обратно.

– Побудь со мной, красавица, я спою тебе песню.

– А потом, можно, я уйду? – шепнула она.

– Потом наши пути разойдутся. Может быть, у тебя найдется для меня вещичка, которую я мог бы взять с собой на память в мой скорбный путь. Например, подвязку для чулок, – с надеждой в голосе сказал он.

– Дай ему, что он хочет, вместе с лифчиком в придачу, – заржал Эк.

В этот момент Мария его ненавидела.

– Я могу тебе кое-то показать, но только тебе, – сказала она с улыбкой. Может быть, это ее спасет? Было очень неловко, и она пошла бы на все, лишь бы уйти от взглядов зрителей. Она достала портмоне и оттуда – свое служебное удостоверение, которое и предъявила ему.

– Инспектор уголовной полиции, это кто? – спросил шут у зрителей.

Кто-то крикнул: «Мусор!»

– Мусор в женских одеждах? Мир сошел с ума! Дайте мне допеть мою песню, о прекраснейшая из мусоров! Песню о том, как вывозят мусор из Висбю. С этим делом ничуть не стало лучше со времен короля Магнуса. Горка, которая виднеется на северо-востоке, создана не природой, но руками человека. А теперь мы вывозим мусор морем в чужие страны. В Шведскую державу! Как это они ухитряются?

– По-твоему, я сморозил глупость? – спросил шут, сняв капюшон и представившись Кристоффером Якобсоном. Он принял предложение поучаствовать в их пикнике, сел на одеяло и получил жареную куриную ножку.

Мария пожала плечами:

– Я не привыкла быть в центре внимания.

– Вы меня искали. По средневековым улочкам Висбю прошел слух, что меня ищет полиция. И вот я здесь. Что я сделал?

Не факт, что я хочу это знать, подумала Мария, но промолчала. О деньгах, собранных после представления, в налоговое управление шут конечно же не сообщал. Но сейчас речь шла о другом.