Текст книги "Все началось с развода (СИ)"

Автор книги: Анна Томченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 13 страниц)

Приблизившись, я включила камеру.

И увидела ламбу, стоящую вдоль покорёженных ворот, где ещё час назад была машина Эллы.

– Вероятнее всего, я не вовремя, Ален, – произнёс Макс.

Я тяжело вздохнула, без слов снимая блокировку с периметра:

Максим зашёл на территорию участка и двинулся по тропинке к дому.

Я провернула замок.

А сама пошла в кухню.

Когда Максим оказался в доме, то первое, что он спросил, было встревоженное

– Надеюсь, никто не пострадал?

Но я молчала, сидела, смотрела перед собой и молчала.

Макс, разувшись, прошёл ко мне на кухню и, чувствуя что-то неладное, выдвинул стул напротив.

– Ален, все хорошо.

Я пожала плечами, и Максим, обведя взглядом кухню, встал, вытащил кружки, дотронулся тыльной стороной ладони до чайника и одёрнул руку. Буквально интуитивно попытался найти заварку, вытащил лимон из холодильника. Все это бесформенной кучей покидал в заварник. И, имитируя заботливого хозяина, поставил передо мной кружку горячего чая.

Опять разместился напротив.

– Я, конечно, не знаю, что произошло, но, судя по взгляду, что-то очень дерьмовое.

Я кивнула.

Провела кончиками пальцев по ободку кружки.

– Не знаю даже, что сказать. В сторону поддержки могу подогнать хороших ремонтников, сделают все к утру.

Я снова кивнула, не выражая никакого актива.

– Ален, все в порядке?

Я облизала губу, которую успела разодрать до крови. И, не глядя на Макса уточнила:

– У меня-то все в порядке, а вот у тебя что? Объясни мне, как мужчину, у которого в принципе есть все продолжает интересовать женщина, у которой нет ничего.

Чисто логически мне объясни. Подскажи, направь в нужную сторону.

– Глупости. – Макс усмехнулся и, потянув руку, дотронулся кончиками пальцев моего запястья. – У тебя есть намного больше чем может дать любая женщина.

– Мигрень на меняющуюся погоду и приближающуюся менопаузу? Нет, поверь, Максим, это есть у всех.

И фраза пришлась Максу не по вкусу, поэтому он, встав со своего места, обошёл стол и основался напротив меня.

Я подняла на него задумчивый взгляд.

А он, уперевшись бедром о стол, сложил руки на груди.

– Я так понимаю, я сейчас в какой-то замес попал, сам не понимая в какой.

– Ага, – легко выдала я.

– Ну у меня есть два решения проблемы. Либо я уезжаю, либо я тебя сейчас…

52.

Макс не успел договорить, а я, запрокинув голову, захохотала.

– Господи, малыш, – произнесла я, отсмеявшись. – Твою самоуверенность да в нужное бы место, перед тобой бы девки в штабеля укладывались, – произнесла я и, оттолкнувшись от стола, встала.

Не любила, когда находилась в положении ниже, не любила, когда не могла разговаривать с собеседником на равных.

А Макс усмехнулся.

– А зачем мне штабеля, Ален? Тебя интересуют какие-то непонятные мотивы?

Мотивов нет, прикинь? Так случается, мне прилично за тридцать, тебе чуть больше сорока, у тебя и у меня жизнь впереди. Понимаешь, в чем кайф?

Я качнула головой и сделала шаг назад.

– Макс, наоборот, мне прилично за сорок, а тебе чуть больше тридцати. И тебе любая юная девица без вопросов по щелчку пальцев тупо даст, тебе не надо будет даже напрягаться, тебе не надо будет лезть из кожи вон, таскаться по гостям воспитывать и играть с внуком. Тебе просто достаточно два раза щелкнуть пальцами. Ты красив собой, умён, ты богат. Это очень офигительный набор для того, чтобы любая захотела быть с тобой.

Макс улыбнулся и покачал головой, глядя на меня, как на маленькую глупую девочку.

– Ален, ты ничего не просекаешь? Ты судишь с позиции того, что ты женщина и у тебя есть такой своеобразный контракт с обществом. Ты не успеваешь стать взрослой, а получаешь лямку этого контракта, тебе нужно быть красивой, умной, порядочной. Лямка заключается в том, что все это делается для того, чтобы ты вышла замуж. Знаешь, в чем сейчас преимущество? Твой контракт кончился. Как только женщина переступает определённый порог своего возраста, контракт рассыпается пеплом, обществу становится уже, скажем так, наплевать, с кем она спит, что она ест Как она себя ведёт и какие на ней стринги по субботам?

Макс сделал шаг в моём направлении и медленно скользнул пальцами вдоль стола.

Средним и указательным.

– Макс, мне плевать на контракты. Мне плевать на то, что думают мальчики которых когда-то отшили, либо у которых не воплотилась старая школьная фантазия, поиметь учительницу, девицу постарше.

– Вот видишь, Ален, тебе плевать, тебе плевать на то, какие букеты я тебе присылаю. Тебе плевать на то, что я приехал. Тебе плевать на то, что я сейчас даже скажу: «вот в этом весь кайф», я скажу тебе больше– вероятнее всего, тебе даже плевать на соседей, и тебе наплевать на то, как ты будешь смотреться в кадре. Кстати, очень офигенно, особенно в моменте, когда ты наклонялась над столом и у тебя, декольте платья слегка провисало, и буфера было видно. Прям идеально. Так вот, по факту. Тебе плевать даже на то, как ты будешь выглядеть, пойдут ли тебе легинсы обтягивающие для пробежек, либо стоит выбрать широкие джогеры, тебе будет плевать собраны у тебя волосы в хвостик, либо заплетены в косичку, потому что ты сама по себе классно выглядишь в своём возрасте. Ты офигенно выглядишь, у тебя подтянутая задница, накаченные бедра, полная наливная грудь. У тебя густые волосы, и на лице нет следа морщин, а даже которые и есть, умело проработаны массажистом, косметологом, потому что к ним, в отличие от свидания ты наверняка приезжаешь каждую неделю, и это в плюс, потому что ты себя любишь.

– Ну так и ты люби себя, люби себя и таких же, как ты, – произнесла я и дошла дойдя до края стола, развернулась спиной, стала приближаться к террасной двери.

А Макс наступал, словно хищник, шаг за шагом, все ближе и ближе. Но Макс покачал головой.

– Знаешь что? Фигня в том, что мне не нужна такая, как я. Мне не нужно, чтобы каждый раз я парился то ли я сказал, то ли я сделал, те ли цветы я подарил.

– Ты все равно паришься из-за моих цветов: то ромашки, то гладиолусы.

– Так потому что я знаю, что для тебя они имеют другой смысл. А для моей ровесницы они будут иметь такой смысл: он подарил мне сто роз интересно, сколько бабла он за них отвалил. А тебе плевать, тебе наплевать на то, сколько бабла я отвалил за ромашки, гладиолусы и так далее, тебе важен сам факт, что это были ромашки. И тебе будет абсолютно наплевать даже на то, что я сейчас приехал, стою весь такой красивый, торгую собой, а ты даже не прицениваешься!

Тебе равнодушно, ты вышла из этого безумного рынка потребления и продажи. Ты свободна. Возраст это свобода, это не лишняя циферка в паспорте. Это незабытый приём у кардиолога. Возраст это свобода. Ты свободна делать все, что захочешь.

Ты свободна смеяться так громко, как ты захочешь. Ты свободна вставать во столько, во сколько хочешь. Ты даже свободна забить на ту самую пробежку.

Потому что прекрасно знаешь, что, когда приедет твой Митенька, ты все равно с ним набегаешь недельную норму А самое крутое, что ты свободна от вечной борьбы за мужика! Тебе плевать по факту, что про тебя подумает мужчина. Просто по факту он у тебя есть. Без разницы, муж, любовник или ещё кто-то и ты, прожившая какой-то трындец в личной жизни, какое-то разочарование, измену, предательство, скандалы со взрослыми детьми, проблемы с маленькими внуками ты свободна, тебе не будет дела до того, кто мне пишет по ночам, потому что ты знаешь, что ты это делаешь для себя, а не для меня. Так вот, я хочу, чтобы ты сделала это для себя Ален, мне реально очень скучно в товарно-рыночных отношениях с ровесницами, я реально задрался ходить и танцевать на углях. А после сорока женщина цветёт, а после сорока женщина сладкая, она прекрасно знает, чего она хочет Она не постесняется сказать мне разверни свою ладонь иначе. Потри вот здесь. Яне буду, как черт пойми кто мотаться, ощупывать, как слепой котёнок то грудь, то живот Вот, потому что ты скажешь, что тебе нравится вот так. И в твоей спёртой сексуальности кайфа намного больше, чем в расфуфыренной моей ровеснице. В твоей сексуальности свободы больше. Тебе плевать на то, кто тебе напишет на мобильник, и ты явно, если будешь интересоваться мужчиной у столика напротив, никогда не переведёшь взгляд на свой мобильник. Просто потому, что ты свободна в этом выборе, ты свободна выбрать мужчину. Так с чего ты решила, что я сейчас должен взять и уехать? Я не хочу уезжать. Я хочу быть честным. Свободным. С тобой.

53.

Альберт

Я сидел, смотрел на письмо от Петра Викторовича и понимал, что Алёна сделала свой выбор.

Она все-таки не была той женщиной, которая впустую что-то говорит. Она подвела черту.

В голове затрещало от скопища мыслей и вообще всего того, что навалилось, я поднял трубку и набрал юриста жены.

– Здравствуй, здравствуй, Альберт, – протянул ласково Пётр Викторович.

– Добрый день, – хрипло отозвался я и понял, что голос у меня дрогнул.

– Я так понимаю, ты по поводу искового.

– Да не то чтобы даже по поводу искового, – тяжело признался я. Повертел в голове мысли.

Я понимаю, что да, мне пофиг на исковое. Вот честное слово, мне настолько пофиг, что это не вызвало какого-то возмущения, противоречия или ещё что-то. Потому что я ничего не жалел для Алёны. Просто другой вопрос, что нужно ли ей, это мне было намного спокойнее и проще, что у неё было оговорённое содержание, которое не предполагало того, что ей из-за этого придётся как-то напрягаться.

– Ну а о чем тогда, Альберт? Что хочешь узнать?

– Вообще это необходимое мероприятие?

– Ну, глядя по тому, что У Алёны терпение дошло до крайней точки, то думаю, что да, в конце концов, Альберт, вы же взрослые люди, должны понимать, что брак развалился, но при этом вы все равно контактируете именно из-за финансов. То есть ты определил по брачному договору содержание и так далее. Но это же не то, что по закону, понимаешь? А законодательно закрепленный акт это все-таки другая сила.

– Нет, я не про это, – напрягся я и мотнул головой. – Я к тому-то, что мне было действительно проще, когда есть простое содержание, потому что не надо было заморачиваться с компанией и так далее.

– НУ Алёна же с тобой столько времени работала. Неужели ты считаешь, что она что-то может не понять? В конце концов, ты просто можешь купить часть её доли либо останешься управляющим её долей, при этом у неё будут выплаты непосредственно с дохода компании.

Я покачал головой.

Все это было для меня сложно.

Все это было для меня как-то непонятно, но это не означало, что я не готов на этот шаг.

– А как она?

– А почему ты у меня это спрашиваешь?– Пётр Викторович хмыкнул и повисла пауза.

– Мне просто важно знать, как она.

– Мне кажется, если бы у неё все было хорошо, она бы не стала идти на этот последний крайний шаг. Ты же понимаешь это?

Я прекрасно понимал это, а ещё понимал, что сам довёл до этого ситуацию и Алене нужно чувство безопасности.

И не рядом со мной.

– Хорошо, я вас услышал. Давайте назначим встречу, кода мы сможем поговорить. Подготовьте все, что Алёна хочет, если это не вызовет никаких противоречий в отношении работы компании, то мы сразу сможем все досудебно подписать.

– Хорошо, мальчик мой, хорошо, – произнёс Пётр Викторович, и тут же отключился.

Телефон завибрировал, номер Эллы висел в неотвеченных, и я скрежетал зубами.

Все было настолько паскудно, насколько это может быть в разводе, я понимал, что моя импульсивная натура, которая взбеленилась и пошла искать чего-то лучшего на самом деле сотворила лютую глупость. Лучшее всегда было у меня в руках, но я этого не знал. Мне казалось, что, уходя и бросая в Алёну злые слова о том, что у меня там любимая женщина, я отчасти верил в себя, но по факту.

По факту оказалось, что я просто обманывал себя

Любимая женщина осталась у меня в разводе.

У любимой женщины не самый простой характер и уж точно не самая милая атмосфера, когда она недовольна.

Я медленно встал с кресла и прошёлся до двери. Покачивало, голова звенела Выглянул наружу, секретарша подняла на меня напуганные глаза.

– Все утрясла? – Спросил я хрипло, и она поспешно кивнула.

Я цокнул языком.

Вернувшись в кабинет, я собрал вещи, побросал мобильник в сумку и отправился на выход.

– А что же мне говорить? А если будут срочные вопросы?

– Придумай что-нибудь. На крайний случай всем рассказывай, что я помер. —Бросил я, выходя из приёмной, и двинулся по этажу.

Снова было чувство того, что хотелось выпить, я понимал, что я просто глушу эмоциональную боль алкоголем, такая своеобразная терапия, которая как анестезия, только так становится легче.

Когда я вышел и сел в машину, понял, что даже до дома доехать не могу, опять будут эти стены и ещё упаси боже, Элла, припрётся, а мне это нафиг не усралось, и снова она звонила, что-то от меня хотела, а я не желал даже разговаривать с ней.

Меня вымораживала эта ситуация.

Я не хотел этого ребенка, я видят боги, не хотел этого ребёнка. От Аленки хотел бы, а сейчас нет, и это дерьмово. Потому что, что дальше делать? Я не представлял.

Да, вероятнее всего, надо будет как-то решать эту ситуацию ‚ разговаривать со знакомыми, либо все-таки договариваться с Эллой. Но если это мой ребёнок, то я не хотел бы, чтобы он с ней рос. Чему она его научит? Да ничему, потому что у самой мозгов нет.

Я колесил по городу, не зная, куда приткнуться, а потом остановился напротив какого-то бара.

Время было ещё не настолько позднее, чтобы он открылся, но я все-таки зайдя внутрь сел возле барной стойки и попросил текилу. Один шот за другим летели внутрь.

Анестезия работала.

Скоро начали подбираться люди, звенела музыка, в баре заиграли разноцветные огни, я понял, что меня ведёт, голова плывёт. И снова звонки от Эллы. Один за одним.

И я даже их не мог игнорировать. Потому что просто хотелось разбить телефон.

Но потом вдруг на экране высветилось имя жены.

Я поспешно схватил мобильник, зажал второе ухо ладонью, чтобы слышать Алёну, чтобы знать, что она мне скажет, а в трубке висела тишина.

– Элла родила, – произнесла хрипло и тяжело Алёна, и я ощутил, как у меня сердце бухнуло куда-то в низ живота:

Я приоткрыл рот, выдыхая алкогольный воздух из себя.

И услышал тихий всхлип.

Я только успел набраться мужества сказать Алене ‚ что это ничего не значит, как вдруг в трубке прозвучал мужской голос:

– Ален, я рубашку скинул там. Жду когда ты снимешь платье.

54.

Альберт

Я хотел ещё что-то сказать, но на части разорвало от неизбежности.

А на губах был привкус её кожи.

Хотел орать так, чтобы меня было слышно не только в прихожей, но и по всему дому, а потом очнулся.

Вокруг музыка долбила, била по ушам.

Она там с другим.

Навсегда моя и безумно чужая.

Я первым положил трубку.

Показалось, как будто бы песок в глазах. Ощутилось, как будто бы сердце на барной стойке.

Я рубашку скинул. Ты когда платье снимешь?

Всего лишь несколько слов, которые картечью пробили мне грудь.

Я потянулся, убрал мобильник за пазуху в карман.

– Эй, парень. – Хрипло произнёс я, толкая бокал по стойке, – повтори.

Он повторял до тех пор пока музыка не зазвенела в ушах, пока не стало абсолютно пьяно и хмельно, и на танцполе я, запрокинув голову орал и танцевал.

И какие-то девчонки вокруг крутились.

– Ну ты отжигаешь. Слушай, тебе сколько лет? Ты, блин, прям вообще огонь, —смеялась блондинка, прыгая рядом со мной на стул.

– Да какая, к чертям, разница? Я же не спрашиваю, сколько тебе лет. – Смеясь, отвечал я.

– А ты че такой весёлый? – В ответ долетало до меня от блондинки.

– Батей стал.

– Ого, блин, давай выпьем!

– В третий раз, – крикнул я, стараясь переорать музыку, девчонка захлопала в ладошки, подтянулись две её подружки, которые тут же сразу оказались в теме—Батей стал, батей стал, прикиньте. В третий раз, – хрипло сказал я, ощущая, что в груди давно не колотилось сердце.

Смеялся, веселился, хлестал бокал за один за одним.

– Любовница родила. – Наконец-то, признался во всеуслышание, девчонки напряглись, но я махнул рукой.

Дерьмово, настолько дерьмово, что за бушующим огнём, за танцами, за алкоголем я прятал себя настоящего, того, кто загибался в темнице собственных грехов. У которого на руках висели кандалы.

Кандалами этими были ребёнок, рождённый сегодня.

Орать хотелось, срывая голос, снова врывался на танцпол, понимал, что в моём возрасте уже нельзя, нельзя так отчаянно веселиться, нельзя так отчаянно дуреть, а на самом деле я ведь просто сходил с ума.

А на самом деле я ведь просто не знал, что теперь делать.

Она же.

Она же была моей самой верной. Самой честной.

С именем её засыпал, с именем её просыпался.

А теперь она чужая.

И прав нет у меня приблизиться, и сил у меня нет для того, чтобы хоть на секунду снова прикоснуться к ней.

– ЭЙ, Альберт, – снова крикнула блондинка, – идём, идём, идём, здесь ещё есть алкоголь был.

– Еще алкоголь, да?

Я уже не помнил себя, просто словно бы в бреду бился о скалы:

Кричал что-то пьяный, смеялся, хотя внутри себя орал, орал, срывая голос, разрывая грудь.

Я не знал, что делать.

Я не знал, почему так произошло.

В какой момент мне показалось, будто бы есть что-то важнее Алёны, в какой момент мне показалось, будто бы я важнее Алёны.

И алкоголь уже не лез, поэтому ворвавшись в туалет, я блевал. Ощущал запах каких-то цветочных духов.

А потом снова выходил к бару.

И давился спиртным.

Музыка долбила в ушах.

До встречи на танцполе, и алкоголь был в кока-коле, а на самом деле у меня в крови.

Не представлял, что буду делать.

Нахрен вообще что-то делать?

Помереть-то проще, уйти один раз и навсегда.

И, вылетев из бара, махнув рукой, я прыгнул в машину, завелся…

Колесил по ночным улицам. Блондинка сидела на пассажирском, подпевала какой-то клубный мотив, танцевала на сиденье и поздравляла с рождением, твою мать, ребенка.

Ребенка, которого я никогда не хотел, ребёнка, которого, вероятно, я никогда не увижу, и тапка была в пол. На спидометре бились цифры.

Сколько мне лет?

Когда я умудрился оказаться настолько глупым, ограниченным.

Когда я вдруг посчитал, что мне кто-то важнее Алёны.

Я бросил машину где-то на набережной, побрел, пританцовывая по ночной дороге.

Двигался вперёд.

Летний ветер бил в грудь, в которой не было сердца, размахивал руками.

Хотелось нафиг все отыграть обратно, хотелось вернуться в тот самый день, когда мне вдруг показалось, что я прав. А мужик вообще никогда не может быть прав. Нас не под это затачивали.

– ЭЙ, эй, с дороги уйди. – Кто-то прокричал мне, но я только махнул рукой.

В голове билась мысль, тупая , обречённая такая, что наверное, она была бы самым страшным моим грехом.

– Эй, папаша, иди сюда, дай прикурить. – С укромного угла поворота набережной проорали мне, а я взмахнул рукой в нецензурном жесте. – Эй, папаша, – снова окрики и топот ног.

И дёрнули за плечо больно.

НО я не почувствовал, отмахнулся и как-то совсем так внезапно ощутил, что в затылок влетело стекло с тяжестью кирпича.

Я лежал на темной дороге, невидящими глазами смотрел в звёздное небо.

55.

Алёна

– Макс, – тихо произнесла я и, обойдя стол, все-таки взяла свою кружку с чаем, пригубила. – Макс, знаешь, в чем все дело? Мне абсолютно плевать на то, сколько раз ты посмотрел на мою задницу. А ещё мне точно также равнодушно на то, что ты пытаешься мне сейчас донести, потому что у меня была молодость, у меня была прекрасная жизнь, у меня был самый чудесный мужчина.

И при этих словах Макса перекосило.

На его аристократичном, породистом лице проступила гримаса отвращения, и я качнула головой, усмехнулась.

– С этим мужчиной у меня двое детей. Одна из них родила мне чудесного внука, и мне по кайфу. В моей картине мира не существует тебя, в моей картине мира сейчас существует Митя, Зина, Гордей, временами Даня. Временами мой блог, соседи, покупки. Отпуска на море, диснейленд. Ты ошибся. Мне не нужен не секс на одну ночь. Мне не нужны отношения. Мне не нужен мужчина, потому что я все это уже проходила и такой целой, как сейчас, я себя ещё ни разу не чувствовала. Такой безболезненно честной я ни разу не была и не хочу подстраиваться под мужчину, несмотря на то, что мой контракт кончился. Наличие кого бы то ни было рядом все равно вынудит снова играть по старым правилам, а я не могу, я слишком устала.

Макс опустил лицо и усмехнулся.

– Я всегда могу разогнать твою усталость.

– Максим, ты мыслишь другими вещами. Тебе кажется, что все сошлось на сексе, но на самом деле все сошлось немножко на другом. С тобой мне переспать, это примерно тоже самое, что с сыном. Я не знаю, что за эдипов комплекс ты пытаешься со мной закрыть, но у меня никаких комплексов нету.

– Я намного старше твоего сына.

– Да, ещё ты намного старше моего зятя, но это не говорит о том, что я должна по щелчку пальцев прыгать за тобой в постель. Потому что, не будь ты крёстным моего внука, не будь ты другом моего зятя, возможно, все это было не так остро.

возможно, тот самый контракт с обществом, который у меня давно порван не пугал мелким шрифтом.

– Ты о чем?

– О том, что приличной женщине за сорок многое нельзя, нельзя спать с пареньком моложе, нельзя радоваться, потому что спишь с пареньком моложе. Так что давай мы с тобой не будем пересекаться, мне достаточно того, что ты мне поднял самооценку.

– Ален, а мне вот что делать с тем, что ты у меня не только самооценку поднимаешь? – Фыркнул Максим, делая резкое движение и, оказываясь возле меня.

Он положил ладонь мне на талию, потянул на себя так резво, что я не выдержала, и рука дрогнула, чай расплескался сначала по мне, потом по Максу И он, отстранившись от меня, выматерился.

– Твою мать.

– В ванной есть сухие полотенца, можешь попробовать высушиться, зелёный чай не оставляет следов, – сказала я, отдёргивая от себя ткань платья.

Макс качнул головой.

– Ты же специально это... Я знаю.

– Да, специально, и это очень круто, что ты сам до этого догадался.

– Ален, зачем ты так?

– Максим, иди высуши свою рубашку.

Когда я осталась одна в кухне, у меня от нервов задрожали руки. Мне казалось, что ещё один шаг, и я просто соберу Митю и свалю куда-нибудь в Турцию, засяду там на два месяца, чтобы никто меня не трогал. Буду трескать турецкие апельсины купаться с внуком в море. И периодически выбираться на морские прогулки.

Но перед этим, перед этим надо было расставить все точки над! и наконец-таки довести отношения с Альбертом до логического финала. Поэтому дрожащей рукой я вытащила телефон и долго смотрела на иконку с номером бывшего мужа, того, с кем, в принципе, мне было достаточно неплохо, и какого черта его что-то не устраивало в нашем браке? Хороший был брак, крепкий, стабильный.

Я никогда Альберта не воспринимала как должное, всегда он был для меня центром вселенной.

Мой юпитер.

Когда он поднял трубку, я вдруг поняла, что вбиваю последний гвоздь в крышку гроба нашего брака, но все же я сделала это намеренно зло, отчаянно. И с невыносимой лютой болью, что разрывала сердце на мелкие куски.

– Элла родила.

Достоверно известно не было, но еспи отошли воды, то уже ничего ведь не попишешь, правильно?

Я слышала, как Альберт набрал полные лёгкие воздуха. И он даже хотел что-то сказать, но в последний момент меня окликнул Макс.

– Ален, я свою рубашку там скинул, когда ты снимешь платье?

Я вздрогнула, по спине прокатилась капля пота.

Отчаянная мысль мелькнула в голове о том, что ворота ни в чем не виноваты.

Но вместо этого тяжёлый хриплый выдох раздался в трубке, а потом короткие гудки.

Я посмотрела на мобильник.

И заблокировала экран.

Развернулась к Максиму и прошлась равнодушным взглядом по подтянутому торсу, по косым мышцам живота, которые уходили под ремень брюк, по накаченной груди и широким плечам.

Наверное, это тоже было неизбежно.

Наверное, какие-то шаги мы делаем не в следствии логики, а вопреки ей.

Именно поэтому сегодня была самая длинная ночь в году, несмотря на то, что должно было быть наоборот.

56.

Алёна.

Это была самая долгая ночь в году, потому что сначала я выпроваживала Макса, он улыбался как-то по особенному смущённо и качал головой, повторяя, что я делаю большую ошибку.

Я так не думала, и не от того, что мне не нужен был мужчина или мне не нравился Макс, а потому, что у каждого есть свои стопоры.

Мой стопор заключался в том, что я ещё не могла переступить через себя, это безумно тяжело принадлежать больше четверти века одному мужчине, и в голове даже всплывала вероятность того, что возможно, этот мужчина останется первым и последним.

Я понимала, что в какой-то момент гормональный фон выровняется и мне захочется чего-то. Но на данный момент не хотелось, а ломать себя в угоду чужих капризов мне казалось глупо, мне не пятнадцать лет, чтобы соглашаться на хоть что-то, если нет ничего достойного.

Нет, Макс был достойным, но не в том ключе, в котором я его оценивала.

А ещё самая длинная ночь в году была из-за того, что вот сейчас уже стояла точка.

Сейчас я понимала, что пути обратно не будет.

Ничего хорошего из этой ситуации я в принципе не могу получить.

Его девица родила.

Все мосты сожжены, что ещё?

Ведь в начале любого развода каждая женщина верит в то, что, может быть, все это неправда, все это ложь. Я даже верила в какой-то момент, что у Альберта что-то переклинило, что-то сломалось. Я его оправдывала. Когда он уходил от меня, а я плакала, я в душе его оправдывала. Мне казалось, нет ничего в этом мире более жестокого, чем вот это состояние того, когда ты понимаешь, что тебя предали, но продолжаешь оправдывать.

А самое дурацкое, что я поняла, его измена началась не тогда, когда он переспал с Эллой. А тогда, когда он эмоционально стал вовлекаться, тогда, когда он стал жить с ней. У них появилось что-то общее и так далее.

Измена как факт секса не настолько болезненна, это скорее противно, мерзко, неприятно. И в таком случае смотришь на человека, и думаешь, ну сходи ты там, сдай какие-нибудь анализы, а то ещё заразу какую-то домой принесёшь.

А вот измена, когда идёт эмоциональное включение, она болезненна, она страшна, она погребает под собой абсолютно все живое.

Самая длинная ночь в году все не кончалась и не кончалась.

Синяки на животе на руках давным давно рассосались. И даже в этой ситуации, когда я увидела пьяного Альберта, я его оправдывала. Я думала, что я смогу проконтролировать этот момент, и он просто очнётся, но он не очнулся.

Это была какая-то беспомощность сейчас у меня. Но я прекрасно знала, что это пройдёт, как только за окном пробьётся хрупкий смущённый рассвет.

Это пройдёт.

Просто ночью даже наши монстры оживают, а не только подкроватные.

Во время завтрака я звонила Гордею.

– Ты давно у меня не был. Приедешь? – Тихо спросила я у сына и услышала заспанный голос.

– Я постараюсь в ближайшие дни.

– Почему ты спишь? – Нервно уточнила я и чуть не расплескала чай, а Гордей замолчал.

– Я с работы уволился и ушёл от отца, – произнёс он немного сдавленным голосом, и я поняла, что как бы то ни было, но сын сделал свой выбор даже ценой своего будущего.

– А ты не думаешь, что совершил ошибку?

– Я не думаю, даже если это отразится на моей жизни, даже если это повлияет на ход моей карьеры, я не думаю, что я совершил ошибку. В конце концов я всегда могу стать дебильным стримером и снимать ютубчик откуда-нибудь с побережья Ямайки, хохотнул Гордей, стараясь этим наигранным смехом отвернуть меня от проблемы.

– Почему, – уточнила я, ощущая, как все внутренности задрожали.

– А ты знаешь, я вдруг понял... – Гордей медленно произносил каждое слово, словно пытался подбирать правильные формулировки. – Я не могу никуда деться от того, что он мой отец, но от того, что он мой начальник, могу. Отца мы не выбираем. А вот работодателя, да. И поэтому сама понимаешь.

– Я тебя поддержу. Если тебе станет тяжело.

– Ты же знаешь, что мне не станет тяжело. Успокойся, – произнёс тихо Гордей, и я сморгнула набежавшие слезы. – Не переживай, пожалуйста, мне не станет тяжело, я выкручусь, я это умею делать. Ведь отца мы не выбираем и точно не можем решить, какие характеристики взять у него, но все равно я его сын, значит, выкручусь,

– Приедь, пожалуйста, я очень соскучилась, – тихо произнесла я, зажимая ладонью глаза. Гор пообещал, что он точно приедет. Только когда не уточнил. А в обед звонила Зина.

Я знала, что она пытается что-то у меня спросить, но отчаянно боится.

– И вот я думала с Митей заехать. Ну, сама понимаешь, все-таки неоднозначная ситуация. Отец тебе так и не ответил по поводу ворот?

Вот, вот этот момент, когда она хотела что-то спросить.

– Нет, никто мне ничего не ответил, но я не считаю необходимым задавать один и тот же вопрос несколько раз.

Зине почему-то было тяжелее, чем Гордею принять тот факт, что все закончилось Пётр Викторович перебил звонок. И, вздохнув, признался.

– Альберт готов все подписать, готов дать то, что ты попросишь, мы с ним заключим досудебное соглашение, так что, Аленочка, все хорошо будет.

– Спасибо огромное. – Выдохнула я и едва переставляя ноги, пошла снова в гостевую спальню. Не дошла, открыла дверь супружеской. Смятая простыня, смятое покрывало, осколки, собирала их, руки резала. Но говорила себе и убеждала, что все хорошо, все самое страшное уже закончилось и постельное белье я даже не стала менять, а просто собрала, сложила в мусорный мешок и выставила за порог.

Долго лазила по матрасу, пытаясь выковырять какие-то черепки от лампы.

Осторожно ступала по полу, боясь наткнуться на острие.

И незнакомый номер выдернул меня из этого безумного оцепенения.

– Добрый день, ваш номер указала Ваша подруга на случай связи. Это из роддома.

Я нахмурилась, не понимая, что происходило.

– У нас в документах ваш номер по вызову стоит. Я просто хотела уточнить, что вы могли бы дать нам какие-то контакты родственников, близких вашей подруги, потому что ситуация немножко патовая.

– Это не моя подруга.

Повисла неловкая пауза.

– Просто, понимаете, роды были очень сложными, девочка очень сложная. И роженица, её сегодня перевели в другое отделение, потому что она пыталась задушить младенца. Я поэтому позвонила узнать контакты близких.

57.

Алёна

Я хватанула губами воздух, не понимая, что происходило.

В смысле девочка.

Я, если честно, не сильно была в курсе, кто там должен был родиться.

В смысле, пыталась задушить?

От шока у меня перехватило дыхание, а грудную клетку сдавило стальнымикольцами.

– Я не знаю никаких родственников, – произнесла я заплетающимся языком.

– Но в медкарте ваш номер и другой номер.

– Какой, продиктуйте.

Набор цифр заученный и отлетающий от зубов.

Его номер.

– Звоните туда, это отец ребёнка, а мне не звоните, я её вчера первый раз в жизни видела. Я не знаю, что это за девушка.

– Понимаете, здесь такая ситуация. Мы обязаны вызвать полицию. Такой протокол.