Текст книги "Ты - мое дыхание"
Автор книги: Анна Смолякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 20 страниц)
– Ну и ты, естественно, набрал ее номер и спросил, не уехала ли она еще в «Эстеллу»?
Игорь промолчал. Но молчание это было красноречивее любого признания. Борис откинулся на спинку сиденья и тяжело вздохнул.
– Что, сильно я тебя подставил? – снова заговорил Селиверстов. – Извини, а? Я как-то даже не подумал…
– Да ничего. Я сам виноват: не надо было вводить тебя в заблуждение.
– Слушай, а может, ты еще выпутаешься? Можно попытаться сказать, что кафешка планировалась на завтра. Пригласи ее, как ни в чем не бывало…
– Ох и аферист ты, Игореха! – Борис невесело усмехнулся. – Ты, конечно, будешь смеяться до посинения, но я просто не хочу Польке врать. И в «Эстелле» было совсем не то, что ты думаешь… Хотя, в общем, какая сейчас разница? Что сделано, то сделано… Ну что? Тогда до завтра, да? Бывай!
Он повернул ключ зажигания, и джип мягко тронулся с места. Уже темнело. Вдоль дороги тусклыми белесыми пятнами зажигались фонари, витрины магазинов гасли, а на «боевые посты» выползали бабушки, торгующие по вечерам консервами, сигаретами и колбасой. Одна старушка, то ли романтически-наивная, то ли еще просто не знающая рынка, вышла с ведром цветов. И стояла белой вороной среди более предприимчивых товарок, сжимая в каждой из сухоньких ручек по букетику крупных ромашек. Борис притормозил возле тротуара и подошел к ней, аккуратно обогнув колбасниц и сигаретниц. В синем сумеречном свете желтоглазые ромашки казались похожими на звезды. Он попросил из нескольких жиденьких букетиков сделать большую охапку, заплатил раза в два больше спрошенного, чем несказанно осчастливил бабушку. А когда уже садился в машину, услышал за спиной чей-то завистливый комментарий:
– Надо же, повезло Поликарповне! А я думала, что такие, как этот, только голландские розы и покупают…
А Поля к розам относилась довольно равнодушно, зато ромашки любила. И ему приятно было думать, как отдаст он ей этот букет, прижмет ее голову к своей груди и тихонько поцелует в теплый затылок. А потом они нормально и честно поговорят обо всем: ведь и в самом деле Поля, скорее всего, издергалась из-за недостатка внимания. Как-то навалилось все сразу: и кредит этот чертов, и налоговая со своей внеплановой проверкой, да и просто обычная усталость… Он ехал вперед по сумеречному, залитому неоновым светом рекламы шоссе и пытался не слушать внутренний голос, навязчиво и противненько нашептывающий: «И все равно рано или поздно тебе придется спросить, где она провела вчерашнюю ночь. И ответ услышать тоже придется».
Машину Борис остановил возле дома и, не дожидаясь лифта, бегом взлетел на седьмой этаж. У двери немного постоял, успокаивая дыхание. Представил, как Поля улыбнется, увидев его взмокшего, запыхавшегося и с букетом ромашек в руке. Потом нажал на кнопку звонка. В квартире было тихо. Он пошарил в кармане, нашел ключ. И когда открыл дверь и вошел в просторный полутемный холл, понял, что Поли нет. Причем нет уже давно…
Часть 2
Она почувствовала, что он здесь, еще до того, как различила сухощавую фигуру на фоне темных, вяло перешептывающихся деревьев. Почувствовала и с какой-то горькой радостью прошептала: «Князь ты мой, князь…» И уже потом, когда Антон отделился от ограды и неуверенно остановился, словно боясь сделать лишний шаг, торопливо пошла ему навстречу. Ее тонкие каблучки звонко цокали по асфальту, и сердце ухало часто и гулко. Так гулко, что Поле казалось, будто его удары перекрывают доносящееся из парка завывание какой-то рок-группы. Одет Антон был так же, как вчера: в черные джинсы и черную рубашку, и волосы его, прямые, темные, были по-прежнему забраны в «хвост». В общем, выглядел он, как тысячи современных молодых мужчин, но все же чувствовалась в нем эта особенная, княжья порода. Она сквозила и в неповторимом достоинстве осанки, и в манере держать красивую голову, и во взгляде, глубоком, почти тревожном. И в голосе…
– Ты пришла… – глухо произнес Антон, когда она остановилась в двух шагах от него. – Ты пришла. Я знал, что ты придешь.
– Да я и сама ничего не знала еще полчаса назад, – Поля хотела улыбнуться, но улыбка получилась печальной, – откуда же ты-то…
– А я знал! – он подошел и с торопливой горячностью прижал к своей груди ее голову. Поля почувствовала, как ласковые пальцы начинают перебирать ее волосы, как гладят шею, забираясь под ворот платья. Теплая, упоительная нега мгновенно разлилась по ее телу, но она все же заставила себя мягко отстраниться.
– Подожди, Антон, подожди, пожалуйста! Я должна тебе сказать, что пришла только потому, что…
– «Только»? – он приподнял ее лицо за подбородок и усмехнулся. – И я тоже хочу сказать тебе одно «только». Только не говори мне, что пришла исключительно из-за мужа, которого уличила в неверности, которого застала с той журналисткой и которого все равно не можешь выкинуть из головы даже сейчас… Я не хочу этого слышать. Понимаешь, не хочу!
Она промолчала, скользнув своей рукой в его теплую жесткую ладонь, и они вместе, ни о чем не договариваясь и вообще не произнося ни слова вслух, пошли к порталу парка с высокими полукруглыми арками. Несмотря на поздний час, по аллеям бродило еще довольно много людей. В основном нефанатствующая молодежь, случайно зашедшая на концерт рок-группы и уже, по-видимому, уставшая от грохота аппаратуры. Да и до концерта ли было этим молодым, до умопомрачения целующимся чуть ли не под каждым фонарным столбом? И от этих чужих, странно волнующих поцелуев или от того, что Антон время от времени нежно и сильно сжимал ее пальцы, сердце Поли заходилось сладко и тревожно.
Они остановились у пруда, по которому в дневное время чинно разъезжали катамараны. Прямо над их головами вздымалась к небесам одинокая и страшная вышка «Тарзана».
– Знаешь, я ведь не была здесь уже несколько лет, – задумчиво проговорила Поля, вглядываясь в дрожащую на воде лунную дорожку. – А когда-то стояла вот на этом самом месте и кормила хлебом лебедей. Здесь тогда были лебеди. Белые и черные…
– Они и сейчас есть, – Антон кивнул головой вправо. – Видишь будочки на воде? Только поздно, и они уже спят…
– Да-да, – рассеянно отозвалась она. – Мне тогда больше нравились черные, а Борьке – белые. А Олег, это один мой приятель, все издевался надо мной, говорил, что люди с неразвитым вкусом всегда любят банальное, кажущееся им оригинальным: если лебедей, то черных, если число, то обязательно тринадцать. А Надя тогда сказала, что черные лебеди, так же, как число тринадцать, приносят несчастье, и признаваться в пристрастии к ним – искушать судьбу…
При воспоминании о Наде и о том, что она сегодня видела в «Эстелле», сердце Поли болезненно сжалось. Она секунду постояла, прикрыв глаза, а потом встряхнулась и с фальшивым оптимизмом произнесла:
– Впрочем, это все ерунда! Ты прости, что я опять о Борьке заговорила, просто накатило как-то…
– Говори, – Антон тихонько обнял и сжал ее плечи. – Тебе надо выговориться. А мне нужно это услышать. Пожалуйста, говори…
Она немного помолчала, глядя на воду и прислушиваясь к отдаленному грохоту музыки. Рука Антона по-прежнему лежала на ее плече.
– А знаешь, – Поля тихо улыбнулась, – он ведь тоже когда-то обнял меня здесь в первый раз… Нет, до этого мы даже умудрились поцеловаться на гулянке, и мне казалось, что это уже все – любовь до гроба. Но утром Борька снова вел себя исключительно как друг. Будто ничего и не было вообще. Я чуть с ума не сошла от неопределенности… А потом мы вчетвером: я, Борька, Олег и Надя… Да, Надя… – она вздохнула, – в общем, решили мы пойти сюда покататься на аттракционах. Я, если честно, все эти качели-карусели не только не люблю, но и боюсь до ужаса. Но тогда это было не важно. Все полезли на колесо обозрения, ну и я, естественно, тоже. А высота для меня – это что-то… Начали мы вверх подниматься, я чувствую – внутри все обрывается, голова плывет, колени дрожат. Они заметили, что я побледнела, сначала смеяться стали, а потом поняли, что это серьезно. Давай наперебой советы давать: глаза закрой, вниз не смотри… А Борька просто взял меня и обнял. Я еще все думала: «Интересно, когда на землю спустимся, он уберет руку или нет?» Не убрал… Мы потом пошли дальше. Олег начал острить, что для таких, как я, надо придумывать колесо «горизонтального обозрения», чтобы кататься по тому же самому кругу в полуметре от земли. А Боря все так и обнимал меня за талию. Вот с этого дня у нас, по сути дела, и началось…
Она замолчала, подняла глаза на Антона и чуть не задохнулась от жалости. Лицо его, красивое и смуглое, было искажено таким неподдельным страданием, что ей самой стало больно.
– Прости меня, пожалуйста! – проговорила Поля торопливо, прикасаясь пальцами к его щеке. – Какая же я все-таки эгоистичная дура, не должна была я всего этого тебе рассказывать! Ну прости меня, а?
И он вдруг сжал ладонями ее виски, поднес свое лицо близко-близко и горячими, требовательными губами раздвинул ее губы. Его язык скользнул внутрь и затрепетал там, касаясь зубов, щекоча небо. И рот его прижался к ее рту так плотно, что, казалось, никакая сила не может разъединить их в этот момент. Поля почувствовала, что колени ее подгибаются, а в животе становится так холодно и пусто, будто она вместе с кабиной лифта обрывается вниз. Она сдавленно охнула и обвила шею Антона руками.
Сознание, вместе с неуверенной мыслью: «Что же это я делаю?», вернулось к ней через минуту. Поля торопливо отстранилась, упершись ладонями в его грудь. Но, заглянув в улыбающиеся, счастливые глаза, поняла, что пропала.
– Не беги от меня, Поля! Не беги, желанная моя! – проговорил Антон, сжимая обе ее руки в своих. – Тебе самой этого не хочется. И, кроме того, тебе сейчас со мной было хорошо, правда?..
Поля только покорно и растерянно кивнула. И снова во влажном воздухе повисло молчание.
– Я пальцами чувствую у тебя на ладонях мозоли. Откуда? – спросила она только для того, чтобы разрядить паузу.
– Землю копал! – он легко рассмеялся. – А ты что же думала, раз поэт, то и мозолей быть не может? По-твоему, поэты дни и ночи напролет сидят на подоконниках и декламируют стихи, откидывая вольные пряди со лба?
– Был у меня один такой знакомый… В смысле «вольные пряди» откидывал…
– Да, – непонятно с чем согласился Антон.
Они стояли друг напротив друга, глядя в глаза и переплетая горячие, ищущие пальцы, пока, откуда ни возьмись, вдруг не налетел дождь и гладь пруда не вздулась частыми огромными пузырями.
Уже в машине Антон снова обнял ее и приник губами к нежной ямочке между ключиц.
– Поедем ко мне, поедем, – сбивчиво зашептал он, скользя ладонями по спине, от лопаток к бедрам.
– Поедем, – согласилась Поля, задыхаясь и уже не пытаясь отстраниться. – Куда ехать? Говори.
Он вдруг резко мотнул головой и выпрямился.
– Понимаешь, с этого, наверное, надо было начать наше знакомство, но я так боялся тебя разочаровать… В общем, помнишь, я говорил, что у меня временно нет телефона?
Поля кивнула. Антон усмехнулся, достал из кармана пачку сигарет, чиркнул зажигалкой и, спохватившись, взглянул виновато и вопросительно.
– Кури, кури, – успокоила она его.
– Так вот, – он нервно затянулся. – «Временно» – это уже почти год. Год с того времени, как мы развелись с женой и я переехал обратно в литинститутовскую общагу… Да, я живу в общаге, как какой-нибудь студент. Ну и как тебе, красавица из роскошной иномарки, моя новость?
Поля впервые заметила, что, когда Антон нервничает, между бровей его залегает глубокая скорбная складочка. И ей захотелось поцеловать эту складочку и разгладить ее губами. Еще минуту назад ее переполняло острое, невыносимое желание, теперь же она ощущала прежде всего нежность.
– Господи, это ведь все не важно, – она провела указательным пальцем по его бровям, от виска к виску, – где ты там живешь, в общежитии или во дворце. Что ли я общежитий в своей жизни не видела? Или дворцов не насмотрелась?.. Ты лучше скажи, меня на вахте пропустят без паспорта? А то у меня из документов с собой только права…
– Какая же ты… – проговорил Антон задумчиво, потом щелчком выстрелил окурок в форточку и нежно поцеловал ее руку.
За руль он попросился сесть сам, сказав, что не вынесет, если его на любовное свидание, как какого-нибудь альфонса, повезет женщина. Да Поля и не противилась. Устроившись на переднем сиденье, она смотрела на мелькающие за окном дома с освещенными окнами, на фонари вдоль дороги и на дождевые лужицы, в которых вспыхивали отблески фар. Антон молчал, молчала и она. И когда они наконец подъехали к массивному «сталинскому» дому на улице Добролюбова, Поля уже ощущала что-то, скорее, похожее на растерянность.
Мимо бабушки на вахте прошли без проблем. Лифт, правда, не работал, поэтому на шестой этаж пришлось подниматься пешком. Несколько раз на лестнице им попадались совершенно пьяные «творческие личности», немедленно начинающие лезть к Антону с приветствиями и рассматривать Полю заинтересованно и похотливо. Но не это тревожило ее и даже не бешено ревнивый взгляд девушки с кастрюлькой в руках, встретившейся им на площадке пятого этажа. Мысль, бьющаяся в висках, как испуганная канарейка в клетке, не давала ей покоя: «Что я делаю? Господи, зачем я это делаю?»
Жил Антон, к счастью, один. И поэтому ей не пришлось переносить унижение вежливого выдворения друзей из комнаты. Пройдя мимо стола с компьютером и дискетами, Поля села на кровать и отвернулась к окну. Он подошел неслышно, опустился рядом с ней на корточки, коснулся лбом колен. Она с невыносимой ясностью представила, как снимет он с нее туфли, скомкает подол платья, подбираясь к бедрам, как стиснет ее колени, а потом разведет в стороны. Представила и не ощутила ничего, кроме презрения к себе.
– Передержал я тебя, – вдруг пробормотал Антон глухо, не поднимая лица от ее колен. – Думаешь, я сам не понимаю, что тебе больше всего на свете хочется сейчас уйти?.. Не бойся, силой я удерживать не буду. Только посижу вот так еще чуть-чуть, а потом отвезу тебя домой… Или ты сама уедешь, если не можешь больше меня видеть.
– Ну зачем же так? – она неуверенно провела рукой по его все еще влажным от дождя волосам. – Ты ведь не виноват в том, что все так получилось. Это я сама…
– Ты сама? – он вдруг поднял голову. – Все ты сама! Бедная, гордая девочка. И в том, что с мужем у тебя проблемы, – сама виновата, и в том, что спать с первым встречным не можешь, – виновата, и ведь в том, что не любишь меня, – тоже виноватой себя чувствуешь? Так ведь?.. Только хорошо, что ты к тому же еще и честная, потому что не надо мне ничьей любви, даже твоей, из жалости… Вот что, давай я чайник поставлю, ты немного согреешься, а потом сразу поедешь.
Антон резко выпрямился и, стараясь не смотреть на Полю, направился к тумбочке в углу. Но она-то смотрела на него! На его широкие плечи, на смуглую шею с мысиком темных волос, на узкие бедра, туго обтянутые джинсами, на руки, двигающиеся размеренно и как-то механически. И фраза: «Иди ко мне!» – вырвалась у нее почти против воли, почти случайно.
Он порывисто обернулся и замер, глядя на нее горящими отчаянными карими глазами и сжимая побелевшими пальцами ручку нелепого заварного чайника. Потом поставил чайник прямо на пол, хотя тумбочка была совсем рядом, перешагнул через него, почти подбежал к кровати. Выдохнул: «Поля, Поля, любимая моя!» – и, обхватив ее бедра, уткнулся лицом в живот.
Чувствовалось, что женщин у него и в самом деле было немало: с затейливой итальянской застежкой на платье он справился в два счета. Так же легко и мгновенно расстегнул лифчик. Поля подумала об этом с отголоском ревнивого удивления. Но очень быстро ей стало и не до удивления, и не до ревности. Пальцы Антона, умелые, нежные, лаская грудь, живот, бедра, доводили ее до полуобморочного состояния. Выгибаясь в мучительной судороге на общежитской кровати с панцирной сеткой, она шептала: «Да, еще, еще… Как хорошо, милый!» И думала о Борьке, и помнила о Наде, и, наверное, от этого чувствовала еще острее и пронзительнее.
В какой-то момент, когда терпеть уже стало невозможно, Поля открыла глаза и с удивлением поняла, что Антон еще даже не раздет. Он стоял над ней на коленях, руками разводя в стороны ее ноги. Волосы его, выбившиеся прямыми длинными прядями, спадали на раскрасневшееся лицо. И такое горячее, острое желание читалось и в изломе его губ, и в затуманенном взгляде, слышалось в дыхании, сбивчивом, прерывистом, что она даже застонала. Приподнялась на подушке, притянула его к себе за плечи и прошептала:
– Раздевайся.
Потом сама расстегнула пряжку и «молнию» и сама стянула джинсы с его узких напрягшихся бедер. А уж рубашку он сорвал одним движением. Так резко, что Поле даже показалось, будто металлические кнопки брызнули в разные стороны.
– О Господи, как же я хочу тебя! – простонал Антон, подминая под себя ее ждущее распаленное тело. Ей необходима была сейчас эта его незнакомая тяжесть. И она раздвинула колени и пропустила его туда, внутрь себя, закричав от наслаждения и мучительно закусив нижнюю губу. Задвигавшись в ней сильно и ритмично, он вроде бы даже немного успокоился. Поднял голову со взмокшим от пота лбом, улыбнулся счастливой, любящей улыбкой:
– Как же мне хорошо с тобой, радость моя!
– И мне с тобой, – выдохнула она, с трудом приоткрывая дрожащие веки.
– А сядь на меня сверху, девочка…
– А вдруг не получится? У меня все силы куда-то делись.
– Ничего, я помогу.
Он перекатился на бок, легко поднял ее над собой, усадил на живот, плоский, твердый, с рельефно выделяющимися мышцами, спустил ниже. И снова она застонала, откидываясь назад и упираясь напряженными руками там, позади себя, в его жесткие колени. Антон поднимал и опускал ее над собой, и она, как в полусне, видела то приближающуюся, то удаляющуюся лампочку под потолком.
Он довел ее умело и нежно до того момента, когда она заколотила судорожно раскрытой ладонью по звенящей сетке и забилась в частых, нахлестывающихся друг на друга конвульсиях. И, почти скинув ее с себя, сам торопливо откатился в сторону. Отдышавшись, Поля приподнялась на локте и с нежностью всмотрелась в его все еще напряженное, ставшее вдруг родным лицо.
– Ты прости, что в конце так… – прошептал Антон, разлепляя влажные ресницы. – Я ведь просто не знал, можно в тебя или нет… А так выходить из тебя не хотелось, Бог ты мой!
Она улыбнулась и снова легла на подушку. По телу разливалась приятная усталость. И она не чувствовала ничего, кроме этой усталости, – ни стыда, ни раскаяния. За окном прошелестела шинами какая-то машина, свет ее фар отразился на потолке.
– Поль, – Антон нежно провел указательным пальцем от ее лба к подбородку, – сейчас машина проехала, окно осветила, и тень от шторы упала на твое лицо… Я раньше и представить себе не мог, что простая тень от шторы, лежащая на женском лице, – это так прекрасно… Глупости говорю, да?
– Говори, – отозвалась она, – говори… Тем более что скоро уже все это кончится. Мне пора домой.
Он и не убеждал ее остаться, покорно кивнул, соглашаясь. Оделся, проводил до выхода из общежития.
– Когда мы увидимся? – спросил со светящейся в глазах безнадежной грустью.
– Я не знаю, увидимся ли вообще, – Поля обвела пальцем контур его губ. – Ты только не подумай, что я кокетничаю или цену себе набиваю: мол, в прошлый раз говорила, что не придет, – прибежала, и в этот раз опять то же самое… Я, правда, не знаю, что будет завтра, что будет дома. Боря уже наверняка там… Впрочем, это только мои проблемы. Иди спи, князь, вид у тебя усталый.
– Князь? – он удивленно приподнял бровь.
– Ну да. Ты же потомок Трубецких, кажется?
– А-а, так, по боковой линии… – Антон легко махнул рукой. – Но мне нравится, когда ты меня так называешь, – и печально добавил: – Не пропадай надолго, ладно? Я, кажется, уже теперь не смогу без тебя…
* * *
– Привет! – сказал Борис, открыв дверь, и улыбнулся.
«А улыбка-то у тебя, друг, несколько кривоватая и вымученная, – мысленно отметила Поля, проходя мимо него в холл. – Хотя что мне теперь до твоей улыбки? Да и вообще до тебя?»
Ей хотелось помнить только Антона, думать только об Антоне. И тело ее, расслабленное, утомленное, все, до кончиков пальцев действительно еще помнило его. Но чуткие ноздри уже помимо ее воли торопливо и унизительно втянули воздух. Духами на этот раз от Бориса не пахло.
«Осторожный стал! – с горечью подумала она. – Наверное, после того случая с псевдоаттракантами… Хотя с Надей как не быть осторожным? Ту гадость, которой она поливает себя вот уже десять лет, ни с чем не спутаешь и ни за какую рекламную новинку не выдашь, как ни старайся… А, впрочем, мне все это уже безразлично… Должно быть безразлично»…
Борис стоял у зеркала, скрестив руки на груди, и задумчиво следил за тем, как жена снимает туфли. Когда Поля ступила босыми ногами на палас, он вдруг спохватился:
– Подожди, вот идиот! Совсем забыл…
Метнулся в комнату, через минуту вернулся с огромным роскошным букетом садовых ромашек. И еще прежде, чем он произнес: «Это тебе!», – Поля почувствовала, что ей неудержимо хочется плакать. «Спасибо» она выговорила с неимоверным трудом, взяла цветы за влажные, видимо, только что из вазы, стебли и прошла в спальню. Больше всего на свете ей хотелось сейчас яростно швырнуть ни в чем не повинные ромашки о стену так, чтобы они, изломавшись, рассыпались в разные стороны, а потом закрыться на замок и вдоволь нарыдаться. Но за спиной слышалось дыхание Бориса, поэтому она только поставила их в белую керамическую вазу, стоящую на тумбочке, и, полуобернувшись, спросила:
– Ты давно приехал?
– Не очень, – ответил он явно неохотно.
– А что так? Деловая встреча?
– Вроде того…
– С кем, можешь сказать?
– Нет, Поль, прости, не могу, – Борис легонько сжал ее плечи и принялся массировать их круговыми движениями. – Правда, прости…
«Какой же у меня все-таки муж уникальный! – подумала она с горькой иронией. – Ну где еще такого найдешь, чтобы ходил налево и при этом еще прощения просил за то, что не предоставляет полной информации? Золото просто, а не муж!»
А пальцы его, сильные и нежные, продолжали массировать ее уставшие плечи, и Поля даже как-то не сразу сообразила, что надо отстраниться, такой привычной была эта спокойная ласка.
– Слушай, ты тоже прости, – она отвела его пальцы рукой, – но я сегодня очень устала и хочу спать. Поэтому не надо массажа, я уже буду расправлять постель.
– Как хочешь, – Борис пожал плечами и вышел из спальни.
Поля сдернула с кровати покрывало, сняла платье и легла, накрывшись шелковой простынью. Она бы и не заметила, наверное, повседневной, прохладной мягкости дорогого белья, если бы спина не чесалась до сих пор от шерстяного одеяла, на котором они занимались любовью с Антоном. И ей вдруг вспомнились с бесстыдной яркостью и комната с убогими занавесками, и кровать с панцирной сеткой, и искаженное сладкой судорогой лицо чужого мужчины со взмокшим лбом и полуприкрытыми глазами. Поля прерывисто вздохнула и подтянула простыню к подбородку. Сладкая истома, последние несколько часов владевшая ее телом, постепенно уступала место брезгливости и отвращению к самой себе.
«Я ведь не люблю его! Не люблю! – подумала она, перевернувшись на спину и уставившись в потолок. – Это абсолютно точно. Пусть красивый мальчик, пусть безумно обаятельный… Ну нравится мне его горячность, льстит его влюбленность. Но ведь больше-то ничего нет!.. Тогда зачем все это? Борьке назло? В порядке мести? Вдвойне глупо и вдвойне отвратительно».
Часы на стене тикали мерно и равнодушно. Поля убрала ладонью волосы со лба и села в кровати. Она остро чувствовала необходимость того, что еще час назад казалось ей почти кощунственным – тщательно, до красных полос, растираясь мочалкой, помыться после свидания с Антоном. Она уже спустила ноги на пол, когда в дверях появился Борис.
– Поль, – он прошел через комнату и присел на край кровати рядом с ней, – мне кажется, нам надо серьезно поговорить.
– Да? – она нервно затеребила тесемку ночной сорочки. – И о чем же?
– Хотя бы о том, что в последнее время происходит между нами.
– А что, между нами что-то происходит?
– Поль, не надо, – Борис положил руку ей на плечо. Она дернулась. Рука упала нелепо и смешно, стукнувшись о матрас. Он сцепил пальцы, хрустнул костяшками, но все же продолжил: – Я понимаю, что ты сегодня усталая и колючая, но тем не менее выслушай меня, пожалуйста. Это важно… Я хочу попросить у тебя прощения…
Поля почувствовала, как сердце ее часто-часто заколотилось где-то у самого горла.
– За что? – спросила она одними губами.
– Ну… ты, конечно, сама все знаешь и понимаешь, а звучит это глупо… В общем, я в последнее время мало уделял тебе внимания, и из-за этого в наших отношениях возник холодок. Естественно, деловые проблемы – это не оправдание, но…
– Деловые проблемы?! – голос ее с почти радостным удивлением взмыл ввысь к концу фразы. – Мне не послышалось? Ты сказал «деловые проблемы»?
– Да, – проговорил Борис растерянно.
Поле показалось, что смех, глубокий и страшный, возник где-то вне ее и потом уже обвил ее собственный голос, как плющ ветку. Она запрокинула лицо к потолку и истерично захохотала:
– Деловые проблемы!.. Ха-ха-ха… Деловые проблемы!.. Ох, надо было сразу догадаться, что ты опять будешь врать. Мы ведь врем друг другу, мы ведь не говорим друг другу правды и острые углы огибаем так старательно, что любо-дорого посмотреть, правда?.. Боречка, а почему ты не спрашиваешь, где я ночевала вчера и почему я так поздно пришла сегодня? Ты ведь не спрашиваешь, потому что тебе так спокойнее и удобнее? Потому что тебя такой расклад абсолютно устраивает?
Лицо Бориса стало белым как мел, а на щеках быстро и страшно заходили желваки. Поля следила за ним сквозь туман бессильных слез, застилающих глаза, и продолжала говорить быстро и сбивчиво, будто боялась не успеть:
– Конечно! Мы же с тобой просто как семейка «новых русских» из анекдота: муж с сотовым телефоном и толстой пачкой баксов в кармане, а жена – с абонементом на посещение солярия и билетом на Багамы. У каждого свой интерес, и ни к чему им что-то знать друг о друге… Подхожу я на роль тупой «новорусской» жены? Правда, Боренька? Помнишь, что ты мне ответил, когда я сказала тебе, что хочу пробиться с идеей этой злосчастной передачи о кино на телеканал, сказала, что снова хочу работать? Ты же заявил, что светский салон со звездами я вполне могу устраивать у себя на дому и нечего, дескать, тратить на это драгоценное эфирное время!
– Я не помню, когда говорил тебе такое…
– Зато я помню! – собственный смех уже пугал и душил ее, но она все не могла остановиться, сотрясаясь в мелких частых судорогах. – Это ведь благодаря тебе я стала тем, чем стала: скучной, нудной, неинтересной бабой. Тебе ведь теперь самому со мной скучно, правда?.. А ведь ты, наверное, с самого начала намеревался ткнуть меня носом: дескать, жри то, что хотела! Ты ведь тоже, как Наденька, считаешь, что я с самого первого дня просто сделала на тебя ставку, просто спрогнозировала, что ты будешь богатым?
– При чем здесь Надька-то? Поля, опомнись! – Борис схватил ее за плечи и сильно тряхнул. Но она вырвалась и завопила еще громче, еще отчаяннее:
– Ах, Надька ни при чем? Конечно, только я «при чем»! Я сама во всем виновата! Ты же так и не смог мне простить своей драгоценной потерянной свободы, не смог простить того, что я тебя на себе женила? Так ведь?.. Ты ведь и не любил меня никогда, наверное?
– Поля, перестань! Что ты за чушь несешь? – он пытался удержать ее яростно мотающуюся голову и заглянуть в глаза. А Поля все кричала и металась, и вместе с ней металось ее отражение в зеркальном изголовье кровати. Тогда Борис коротко и хлестко ударил ее по щеке. Она всхлипнула, закашлялась, подавившись собственными слезами. Провела тыльной стороной ладони по покрытому испариной лбу и внятно произнесла:
– Я, Боря, говорю правду, чистую правду… И ты это прекрасно знаешь. И женила я тебя на себе, и в постель затащила чуть ли не силой. Вот за это ты меня теперь и презираешь…
* * *
Они встречались уже два месяца, но свидания их по-прежнему оставались целомудренными. И каждый раз, прощаясь с Борисом у подъезда и прикасаясь своими губами к его, твердым, теплым, чуть обветренным, Поля задавала себе вопрос: «Почему?» В отличие от них Надя с Олегом уже давно перешли ту, запретную черту. Нет, наверняка она ничего не знала, но догадывалась. Да и невозможно было не догадаться, хоть раз увидев, каким жадным, исполненным особого смысла взглядом смотрят они друг на друга, с какой нежной интимностью прикасаются друг к другу руками. Они ни от кого не скрывались и никого не стыдились. Вот и в тот день ладонь Олега прямо под столом гладила коленку Нади. Поля сидела на соседнем ряду и просто не могла этого не видеть, хотя и заставляла себя думать исключительно о зачете. А зачет принимал новый преподаватель Анкудинов Георгий Вадимович, и, судя по всему, желанную роспись против графы «История России ХIХ века» получить было практически невозможно. Одна половина группы с фамилиями из верхней, от «А» до «И», части списка еще томилась в коридоре, а другая, сидящая в аудитории, уже успела проводить печальными взглядами четверых товарищей, получивших «неуд». И в том, что сначала на зачет были загнаны студенты с фамилиями от «К» до «Я», рассчитывавшие, что у них еще есть время подготовиться, тоже сказывалась необычайная анкудиновская вредность. Лет ему было от силы двадцать пять – двадцать шесть. И, может быть, как раз в молодости, в амбициозности и неудовлетворенности крылась причина его злости на окружающий мир. Поговаривали, что, защитив кандидатскую диссертацию, он рассчитывал с головой погрузиться в чистую науку, но что-то там не заладилось, и пришлось ему заняться преподавательской деятельностью. Студентов Анкудинов ненавидел люто, но особенно доставалось от него девушкам. И это тоже объяснялось вполне логично: тщедушный, прыщавый и гнилозубый, Георгий Вадимович пользовался у женского пола катастрофическим неуспехом. Сегодня третий курс сдавал зачет по отмене крепостного права, эта же тема была вынесена в заглавие анкудиновской диссертации. И это означало, что допуск на экзамен получить нереально. Но, как ни странно, вот уже десять минут Борис довольно успешно отвечал на каверзные вопросы, и похоже было, что завалить его не удастся.
– Ну ладно, давайте вашу зачетку. Слабенько, конечно, но так и быть, – Георгий Вадимович, недовольно вздохнув, протянул руку. Аудитория одобрительно загудела, и в этот момент входная дверь с тихим скрипом отворилась. На пороге появилась Наташа Щербакова, нервно тискающая черный беретик. Лицо ее хранило жалкое и испуганное выражение.
