Текст книги "Ты - мое дыхание"
Автор книги: Анна Смолякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 20 страниц)
– Я предлагаю тебе выйти за меня замуж, Полечка, – произнес Борис совершенно серьезно и почему-то немного грустно. – Говоря официальным языком, я делаю тебе предложение.
Поля подскочила в кровати, как ошпаренная, больно ударившись локтем о стену. Лицо ее от волнения тут же пошло красными пятнами. Борис все так же лежал головой на подушке, сцепив пальцы на затылке, и смотрел на нее с непонятной, мягкой, но все же явно читающейся иронией. И ей на миг показалось, что он еще в самом начале разговора раскусил ее примитивную, как медный пятак, уловку, что все понял и просто пожалел…
– Подожди, – она, вдруг устыдившись собственной наготы, прикрыла груди руками. – Подожди, давай считать, что ничего не было и ты мне ничего не говорил!
– Этот этап мы уже проходили, – Суханов мягко привлек ее к себе. – Помнишь, тогда, в Гурзуфе? И не надо создавать себе лишних проблем… Хочешь, я скажу тебе, как ты должна была отреагировать?
– Да! – Поля испуганно взмахнула ресницами.
– Как нормальная невеста, ты должна была томно опустить глазки и сказать: «Ваше предложение так неожиданно! Я подумаю!»
– А ты, правда, хочешь, чтобы я подумала?
– О боги, дайте мне сил все это вынести! – он с притворной тяжестью вздохнул и совсем весело добавил: – Я хочу, чтобы ты стала моей женой, глупая!
Уже потом, собирая с чужой кровати свое постельное белье и складывая льняную простыню в пакет, Поля все-таки спросила:
– Ты на самом деле ни о чем не жалеешь? Потому что если ты не уверен, то не надо никакой свадьбы.
– Да перестань ты переживать, – Борис закрыл форточку и аккуратно расправил цветастые немецкие гардины на окне. – Если ты нервничаешь потому, что не было коленопреклоненной мольбы и официального текста: «Сударыня, будьте моей супругой», то выбрось все свои опасения из головы. Просто романтики во мне самый минимум, ты же знаешь. На букет цветов ее, конечно, хватило бы, если бы я готовился заранее, а на большее – вряд ли.
– Не в этом дело… Просто мне кажется, что я силой женю тебя на себе, вынуждаю тебя сделать это. Ведь, не соберись мои родители в Ленинград, и никакого предложения не было бы, правда? По крайней мере, в ближайшее время…
Суханов опустился в кресло, поправил воротник полосатой рубашки под джемпером и застегнул на запястье браслет часов.
– Знаешь, Поль, – произнес он с беззлобной насмешкой, – я, конечно, с трепетным уважением отношусь и к твоей безмерной женской хитрости, и к умению манипулировать мужчинами, но все-таки мне кажется, что лавры придворной интриганки тебе не светят… А если серьезно, никто, даже ты, никогда и никаким способом не заставит меня сделать то, что я не считаю правильным…
Минут через десять вернулся Ромка, который и стал первым человеком, узнавшим об их помолвке. Нельзя сказать, чтобы он был удивлен, скорее, воспринял это как должное. Развел руками: мол, молодцы, ребята, я вас поздравляю, и полез в бар за бутылкой шампанского. Пока Поля расставляла на журнальном столике фужеры, хозяин попытался бесшумно открыть бутылку. Это ему не удалось. Пробка, освобожденная от проволочного каркаса, вылетела из горлышка с ужасающей скоростью и на этой же скорости врезалась в хрустальную люстру под потолком. Добрая половина шампанского выплеснулась на пол. Потом Суханов вышел покурить на балкон, а Поля решила помочь Ромке убрать лужу с ковра. Когда она закончила и подошла к балконному стеклу, чтобы позвать Бориса, он все еще курил. Лицо его было непроницаемым и холодным, как камень…
* * *
Поезд прибыл в Петербург рано утром. Над влажным асфальтом еще висел клочьями синеватый туман, и хотя синоптики обещали жаркий день, было пока довольно прохладно. Антон первым спрыгнул на перрон и подал Поле руку.
– Питер! – восторженно выдохнул он, запрокинув лицо к небу. – Боже мой, это и в самом деле Питер!..
В глазах его светился пьянящий восторг, а лицо, и без того красивое, казалось теперь почти совершенным. На Антоне были все те же черные джинсы, которые он категорически отказался сменить на что-либо, пусть даже супермодное и суперэлегантное, и кремового цвета плотная рубаха с пестрым шейным платком, купленная Полей перед самым отъездом. Антон был похож на молодого торжествующего бога. И даже в белесых заспанных глазах проводницы, стоящей у ступенек вагона, читалось тихое безнадежное восхищение.
Поля, опершись о его руку, спустилась на перрон. Настроение у нее было неважное. Может быть, оттого, что приближались личные, женские «красные дни календаря», а может быть, по какой-то другой причине нервы ее пребывали в крайне расстроенном состоянии. Чуть ли не ежесекундно хотелось закричать, заплакать, плюнуть на все и уехать обратно в Москву, оставив Антона наедине с его драгоценным Петербургом. Впрочем, она, в который уже раз за последние несколько часов, мысленно сказала себе: «Князь ни в чем не виноват! Не порти еще и ему настроение своей кислой физиономией!», натянула на лицо довольно сносное подобие улыбки и почти поверила в то, что все идет хорошо…
Как выяснилось, ни у кого из них не было четкого и ясного плана пребывания в северной столице. Антон, правда, собирался зайти к друзьям, но сделать это предполагалось ближе к вечеру, а пока все его намерения выражались одним отрешенно-радостным словом: «Питер! Питер!..» Поля, честно говоря, не понимала, что именно приводило его в такой телячий восторг. Город был как город, дома как дома, небо как небо. Никакой особой «упоительности» воздуха она не чувствовала, а чувствовала, скорее, какую-то ревнивую обиду за Москву, когда говорила:
– Тогда, может быть, пристроимся к какой-нибудь туристской экскурсии? Послушаем беглую лекцию о памятниках архитектуры, сфотографируемся на фоне Зимнего и поедем домой?.. Одного я только не понимаю, почему нельзя было с тем же успехом побродить по Арбату? Кстати, зашли бы там в «Дом книги» и купили бы тебе какой-нибудь фотоальбом с Эрмитажем и прочими здешними достопримечательностями…
Впрочем, она понимала, что не права, и где-то в глубине души радовалась тому, что Антон не злится. А он, похоже, просто не в состоянии был сейчас обижаться или досадовать: выражение почти детского, блаженного счастья не сходило с его лица.
– Полечка, подожди немного, ладно? – он уронил лицо в ладони и потер пальцами лоб. – Сейчас я окончательно приду в себя и изложу тебе наш план на ближайшие сутки во всех подробностях… Кстати, по поводу Зимнего ты зря иронизировала! Туда-то мы как раз обязательно сходим, и ты такой Зимний увидишь, какой никогда еще не видела!
– Но, надеюсь, номер-то мы в гостинице снимем, прежде чем начнем наматывать круги по городу? – Поля сегодня чувствовала себя абсолютно поэтически непрошибаемой. – А то мне как-то не улыбается перспектива таскаться везде с сумкой.
Вещей у нее с собой было совсем немного: легкий кардиган на случай непогоды, зонтик, косметичка и еще кое-какие мелочи. И сумка вовсе не казалась тяжелой или громоздкой. Зачем она сказала про нее, Поля и сама не знала. Но Антон решительно помотал головой:
– Никаких гостиниц, никаких администраторш с постными лицами, никаких номеров с казенными покрывалами. Только город, только небо… А сумку твою я сам понесу, давай ее сюда.
Правда, баул с вещами вид имел откровенно дамский, так что пришлось покупать большой пластиковый пакет и засовывать сумку внутрь. Но зато естественным образом решилась проблема с деньгами. На Полином бирюзовом платье с воздушными вставками карманов просто не было, положить кошелек ей оказалось некуда. И она предложила:
– Вот что! Давай деньги тоже будут у тебя, распоряжайся ими по своему усмотрению. Только сразу договоримся, не спрашивай каждый раз, как маленький мальчик: можно ли потратить их на то или на это?
Последняя фраза, видимо, оказалась совсем нелишней. Потому что мгновенная скорбная складка меж черных бровей Антона после нее расправилась, а в глазах запрыгали веселые чертенята.
– Значит, я могу покупать что угодно? – он озорно усмехнулся. – Хоть оловянных солдатиков, хоть шестисотые «Мерседесы»?
– Конечно, – Поля пожала плечами. – Только на «Мерседес» здесь вряд ли хватит. Пожалуй, только на какую-нибудь малолитражную потрепанную «Шкоду»…
– Ну, это ничего! Дело не в сумме, а в принципе… Значит, я могу совершить свою первую покупку?
Антон куда-то скрылся и через минуту появился с букетом белых роз в шуршащем целлофановом пакете.
– Это тебе! – сказал он, прижимаясь мягкими губами к ее виску. – Тебе, самая прекрасная женщина на свете…
Она еще успела отстраненно и больно вспомнить Борины ромашки, а он уже схватил ее за руку и повел вперед по Невскому, к маячащему в утренней синеве неба золотому шпилю Адмиралтейства.
На Аничковом мосту они остановились. Слева и справа взнуздывал своего коня каменный юноша, внизу плескалась Фонтанка.
– Помнишь, я рассказывал тебе, что был здесь прошлой осенью? – Антон вытащил из кармана пачку «Парламента» и закурил.
– Помню…
– Видишь, ты помнишь, а я уже нет… То ощущение не возвращается. Я ждал его, ждал… А сейчас все по-другому. Может быть, потому, что время прошло? Может быть, потому, что со мной ты?.. Нет, это не хуже, это просто по-другому…
Он прищурил глаза, словно силясь что-то разглядеть в серой воде, и неторопливо, нараспев произнес:
В одиноких деревьях тоскуют пустые мосты,
Только ветер в Фонтанке угрюмые льдины полощет,
И морзянка дождя атакует Сенатскую площадь,
И поэт на скамейке калечит пустые листы…
– …Чувствуешь, все уже не так? – Потом потер лоб и печально улыбнулся. – Не устала еще от меня со всеми моими причудами и странностями?
– Нет, не устала, – ответила Поля почти искренне. Этот Антон почему-то нравился ей больше, чем тот, с которым она ехала в купе-люксе мягкого вагона. За время дороги ее, откровенно говоря, утомила и его неутомимость, и постоянная, дежурная готовность к сексу, и улыбка, с которой он протягивал проводнице деньги, почти приказывая: «Принеси-ка, пожалуйста, нам еще шампанского из ресторана!» И главное, его непоколебимая уверенность в том, что он желанен каждый миг, каждую секунду, что его совершенно невозможно не хотеть…
– Я просто хочу посидеть у окна и подумать, – сказала она ему уже глубокой ночью, почти отбиваясь от его торопливо-ласковых рук. – Могут быть у меня какие-то свои, никого, кроме меня, не касающиеся проблемы?
– Какие у тебя… могут быть… проблемы? – прошептал он, губами расстегивая верхние пуговички дорожной блузки. – Ты молодая, безумно красивая, безумно сексуальная женщина. А если ты собралась опять печалиться о своем кобеле-муже, то это тем более зря. Факт его существования надо просто принять как данность, смириться с этим и не забивать себе голову…
Да, этот Антон, с какой-то затаенной грустью всматривающийся в серые воды Фонтанки, нравился ей гораздо больше. Поля перевела взгляд на розы, холодящие ладонь все еще влажными стеблями, и неожиданно почувствовала что-то вроде укора совести. Да и в самом деле, какое право она имела думать о нем с этим отвратительным оттенком высокомерного презрения? Какое право имела его осуждать? «Мадам утомило обилие секса!» А не сама ли мадам торопливо прыгнула в его постель, недвусмысленно дав понять, что ей это необходимо?..
– Я люблю тебя, – неожиданно произнес Антон, не отводя глаз от бегущей по воде ряби. Поля промолчала и коснулась его руки кончиками пальцев.
А потом была Дворцовая площадь, Александрийская колонна и ангел с крестом, попирающий змею. Стремительно взлетающая ввысь башня Адмиралтейства, колесница Победы над аркой. Поля видела все это уже тысячу и один раз. Один раз во время школьной экскурсии, а тысячу – на многочисленных открытках и фотографиях. Каждый, кто приезжал из Питера, непременно привозил с собой снимок: собственная многозначительная физиономия на фоне ослепительной белизны колонн Зимнего дворца. Поэтому она нисколько не удивилась, когда усатый молодой человек подвел к ним белую лошадь и предложил сделать круг по площади. (Лошадь, именно эта, а может быть, другая, но очень похожая, тоже присутствовала на большинстве фотографий.) Поля уже собиралась вежливо отказаться, когда Антон неожиданно взглянул на нее почти умоляюще.
– Ты хочешь проехаться? – спросила она удивленно. Он кивнул и обезоруживающе улыбнулся.
Она ожидала, скорее, детсадовского развлекательного зрелища – еще одну коняжку вместе с седоком по площади печально вели под узцы. Но Антон неожиданно попросил у хозяина сделать круг самостоятельно.
– Я хорошо держусь в седле, – сказал он, ласково похлопывая лошадь по морде. – А эта красавица к тому же еще и умная. Посади на нее хоть полного идиота, она и то не набедокурит.
То ли усатый молодой человек купился на «лошадиный» комплимент, то ли все-таки решил, что перед ним не полный идиот, – во всяком случае, он, подумав, согласился. И Поля только удивленно ахнула, когда Антон легко взлетел в седло, пришпорил пятками белоснежную кобылицу, прицокнул языком и пустил ее рысью. Его темные волосы развевались на ветру, сильные икры упруго сжимали лошадиные бока, на губах играла полухмельная счастливая улыбка. Люди вокруг останавливались, восхищенно показывали на него пальцами, что-то говорили друг другу. Ах, как он был неподражаемо красив в этот момент! Поля на какое-то время позабыла и про Надю с ее сладкими, безвкусными духами, и про сумку, стоящую у ног, и про то, что когда-то нужно будет возвращаться в Москву, к реальным, неизбежным проблемам. Она смотрела только на Антона и уже сквозь него, вокруг него – на позолоту лепнины, на белизну колоннады, на маски львов и головы ангелов. Теперь она действительно видела все по-другому и думала о том, что на самом деле есть в Антоне что-то дворянское, княжеское и что, наверное, он очень похож на своего прадеда, когда-то в далеком декабре гарцевавшего на Сенатской.
Он остановил лошадь, намотав кругов, наверное, десять. Вынул деньги из кошелька, спокойно и с достоинством рассчитался с хозяином. А потом подошел к Поле, поднес к своему разгоряченному лицу ее ладошку и виновато потерся о нее щекой.
– Наверное, уже жалеешь, что мне деньги доверила? – глаза его все еще лучились недавней радостью. – Просто не смог удержаться, но больше ничего подобного не повторится, честное слово!
– Не болтай ерунды! – сказала она почти сердито и прикрыла кончиками пальцев его рот.
Пообедать решили в небольшом ресторанчике на Герцена. Антон заказал себе и ей по телятине с грибами, по фирменному «Невскому» салату и по большой кружке темного пива. Есть Поле не хотелось, и она вот уже минут десять продолжала старательно ковыряться в тарелке, разрезая мясо на мелкие кусочки.
– Ты почему такая грустная? – спросил Антон, сдув белоснежную пену и сделав очередной глоток.
– Да так… – Поля неопределенно поморщилась. – Просто настроение какое-то странное. Такое чувство, что мы с тобой расстаемся. Не прощаемся, а именно расстаемся. Как будто ничего от нас уже не зависит…
– Да брось ты! С чего бы нам расставаться? Мне, кроме тебя, никакие другие женщины не нужны… Если ты, конечно, не решишь восстановить мир и согласие в своей семье, а меня послать к чертовой бабушке…
– Нет, это уже вряд ли, – она задумчиво покрутила на пальце массивное обручальное кольцо.
– Вот и я думаю, что нам с тобой отступать уже поздно и делать вид, что ничего не произошло, – тоже…
Поля согласно кивнула. Ей не хотелось говорить, что «уже» в ее фразе относилось, скорее, к их отношениям с Борисом, к тому, что там уже ничего не склеишь.
Когда официант в белой рубахе и белой же атласной бабочке принес по второй кружке пива, двери ресторана открылись, и в зал вошла пара: мужчина в тонкой черной водолазке и очках и женщина с длинной светлой косой.
– Вот те на! – удивленно воскликнул Антон. – Славка, собственной персоной! Это мы к нему ведь домой вечером собирались зайти, а тут он сам – явился не запылился… А это кто с ним? Жена, наверное. Я ведь ее и не видел ни разу, они в январе только расписались.
Он быстро встал из-за стола и стремительной походкой направился навстречу мужчине. Тот близоруко прищурился. Через секунду лицо его озарилось по-детски искренней улыбкой.
– Антоха? – мужчина снял очки и протер стекла носовым платком. – Ты-то здесь откуда?
– А я не один, – улыбнулся Антон и указал глазами на Полю.
Девушка с косой и в самом деле оказалась женой Славки. Звали ее Тома, она год назад окончила Академию художеств и теперь преподавала в детской художественной школе. Голос у нее был мягкий и тихий. Да она и не говорила почти, все больше смотрела на мужа ласковыми серыми глазами. Почему-то уже через минуту после знакомства с ней Поле нестерпимо захотелось спрятать под стол руку с обручальным кольцом. В отношениях Томы и Славки, в том, как затаенно они обменивались взглядами и мимолетными прикосновениями, в том, как просветленно улыбались друг другу, чувствовалась такая высокая чистота и нежность, что она со своим банально-истеричным адюльтером ощущала себя неуместной, словно калоши на черноморском пляже. Да и дело было даже не в адюльтере. Если бы она чувствовала в себе хоть каплю этой пронзительной любви, тогда бы все было верно, оправданно и честно. Хоть со штампом в паспорте, хоть – без…
Естественно, что Славка предложил переночевать у него, торопливо отмахнувшись: «Какие еще гостиницы? Что это вы выдумали?» Антон, долго не ломаясь, согласился. И хотя до ночи было еще далеко, из ресторана направились прямо домой к Усольцевым. Хозяйка дома, попривыкнув к новым знакомым, почувствовала себя свободнее, начала понемногу разговаривать и первым делом принялась уверять, что гостям у них будет очень удобно. Вообще она не была похожа на типичную художницу, какими их себе представляла Поля. Тихая, спокойная и какая-то абсолютно небогемная, она могла бы быть, скорее, доброй фельдшерицей или воспитательницей детского сада.
Тем удивительнее показалось то, что встретило их в квартире. Чуть ли не треть стены в коридоре была задрапирована пестрой тканью. Тяжелыми волнами, мягко мерцающими на пике, она спускалась до самого пола. Стильности добавляли и костяные броши с вставками из янтаря. А еще – везде были картины в темных и светлых багетных рамах. Некоторые из них по духу напоминали Матисса, другие – Мане. И только на дальней, тупиковой стене, заканчивающейся под потолком лепными розетками, висело маленькое прямоугольное зеркало. Сняв обувь и пригладив волосы на висках, Антон прошел через весь коридор, немного наклонился вперед и… Поля поняла, что сейчас что-то произойдет, по мгновенно ставшему пунцовым хорошенькому личику Томы. Хозяйка, прикрывая рот ладонью, торопливо задергала мужа за рукав. Тот обернулся, поправил очки, с трудом сдерживаемая улыбка заставила его губы дрогнуть. И тут Антон захохотал.
– Что случилось? – непонимающе спросила Поля.
– А вы подойдите, подойдите к зеркалу, – сквозь смех посоветовал Слава. – Только не начинайте сразу поправлять перед ним прическу.
Тома что-то проговорила, тихо и смущенно. Слава с некоторой даже досадой мотнул головой:
– Ну говорю же я тебе, что все нормально и никто не обидится. У Антохи здоровое чувство юмора, у Поли, я думаю, тоже… Почему ты считаешь, что понять и оценить это в состоянии только твои друзья-художники?
Поля поставила туфли в угол и, ступая босыми ногами по паркету, подошла к Антону. То, что еще с двух шагов представлялось маленьким мутным зеркалом, на деле оказалось искусным карандашным наброском, изображающим женскую спину и ягодицы. Надо заметить, что от спины там осталась очень маленькая часть – только талия и поясница с двумя соблазнительными ямочками.
– Нет, ну ты представляешь, – хмыкнул Антон, – наклоняюсь я к зеркалу, ничуть не сомневаясь, что узрею сейчас свой прекрасный лик, и вижу…
– Вы, правда, не обиделись? – робко вмешалась в разговор неслышно подошедшая Тома.
– Да Господи, нет, конечно! Это же прикол, абсолютно классный… И еще мне кажется, что это исполнено на хорошем профессиональном уровне. Нет?
Хозяйка затеребила кончик тяжелой косы и как-то озорно пожала плечами:
– Может быть, и да… Только почему-то, когда я говорю моим друзьям, что это – шедевр, они отвечают, что это – задница…
После эпизода с «шедевром» все пошло уже совсем хорошо. Тома, окончательно убедившись в том, что гости ее – нормальные, веселые люди, тоже повеселела. Переоделась в узкие черные джинсы и просторную блузу и принялась носить из кухни в комнату чистую посуду и тарелки с какими-то импровизированными салатиками. Поля предложила, было, свою помощь, но быстро поняла, что толку от нее будет немного. Единственным нормальным и привычным предметом на кухне оказался холодильник с жестяной табличкой «Бирюса». А что делать с остальным: с висящими на специальных кронштейнах блюдами, с перетянутыми пестрыми лентами пучками трав, с яркими полосатыми подушечками, разбросанными по полу, она просто не знала. В конце концов, ей доверили варить креветки.
Поля налила воды в большую, расписанную фигурками диковинных животных кастрюлю и поставила ее на плиту. Повернулась к подоконнику в поисках спичек или зажигалки. И тут же замерла в изумлении. Прямо под окном была набережная, а на той стороне реки – дом, такой знакомый по открыткам и иллюстрациям из школьного учебника литературы.
– Это что, Мойка? – спросила она удивленно.
– Да, – Тома кивнула, и коса на ее плече вздрогнула, как хвост потревоженной кошки. – А там дом Пушкина… Ну вы, наверное, это и сами уже поняли?
И тут же вместе с легким ароматом сигаретного дыма до Поли донеслись голоса. Разговаривали Антон и Слава, стоящие на балконе.
– Да, вот, видишь, все в моем логове изменилось, – в голосе хозяина не чувствовалось ни тени грусти, – но это и к лучшему… Томка – чудесная женщина, я так рад, что мы теперь вместе… А у тебя это что, серьезно?
– Красивая, правда? – уходя от прямого ответа, спросил Антон.
– Красивая. «О ты, моя прекрасная брюнетка, изящней, чем слоновой кости статуэтка»… Не помнишь, кто сказал?.. Вот и я не помню.
– Только она замужем, – последние слова Антона прозвучали глухо. Видимо, он прикуривал новую сигарету.
– Да я понял. Кольцо на правой руке… Но ведь это не так важно?
– Ну это с какой стороны посмотреть. Она – жена «нового русского», женщина неглупая, с претензиями и благодаря мужу цену деньгам не знающая… Это не то что наши с тобой амуры десятилетней давности.
– Да, все меняется, – Слава вздохнул. – Только вот Мойка все такая же, дом этот… Кстати, знаешь, я тут недавно чуть не отправился добровольно сдаваться к психиатру. Представь, выхожу покурить, поднимаю глаза к дому напротив и вижу: на своем балконе стоит Пушкин и к кому-то там, находящемуся внутри квартиры обращается. Я давай глаза тереть: Пушкин не исчезает. Ну, в голову тут всякая ерунда полезла и про пространственный коридор, и про машину времени… Все это буквально за какие-то несколько секунд. А потом я вдруг боковым зрением замечаю внизу на асфальте кинокамеры, тетку с хлопушкой, машины киношные… Забыл, к чему это хотел рассказать? Ладно, пойдем в комнату, а то девчонки уже, наверное, все приготовили…
Поля даже и не поняла толком, почему ее расстроил этот разговор. Вроде бы ничего обидного или не соответствующего действительности сказано не было, а на сердце стало смутно и тревожно. Впрочем, грусть ее после второй или третьей бутылки «Балтики» почти рассеялась. Да она и не могла позволить себе печалиться. Очень уж хозяйка хотела, очень старалась, чтобы всем было хорошо. Даже белье им с Антоном постелила новенькое, ни разу «не одеванное».
Спать им предстояло в отдельной комнате со старинной, на резных деревянных ножках кроватью.
– Здесь должно быть удобно, – как бы извиняясь, проговорила Тома, расправляя белоснежный с крошечными черными цветами пододеяльник. – Вы уж извините, что я не стелю вам в нашей спальне, просто для меня супружеская постель – это что-то такое, где никто больше спать не должен. Понимаю, что это архаизм, но ничего с собой поделать не могу.
– Да мы и здесь прекрасно поспим. Тем более что кровать такая чудесная, – улыбнулась Поля. А про себя подумала с сожалением, что ей-то совместная постель с Антоном в последнее время, увы, не внушает таких трепетных чувств.
Впрочем, забраться в постель им не удалось. Едва Антон снял джинсы и в белых плавках упал спиной на кровать, как раздался звонок в дверь. Поля торопливо застегнула платье. Из коридора послышались голоса. А потом Слава как-то не очень уверенно крикнул:
– Ребята, может быть, выйдете, и мы продолжим? А то еще гости подошли. Можно за пивом сбегать, тут рядом магазин до двенадцати…
Антон быстро оделся и вышел в прихожую. Поля последовала за ним. У двери снимали обувь мужчина лет тридцати с худым лицом и обвислыми усами и молодая женщина, видимо, его жена. Женщина была рыжеволосой, веснушчатой, с прямым носом и прозрачными кошачьими глазами. Когда их с Антоном взгляды пересеклись, стало заметно, что напряглись оба. Она, видимо, хотела что-то сказать, но промолчала, только огонек в глазах, яростный, нехороший, блеснул чуть ярче. Мужчина же подал Антону руку, и они поздоровались, как старые знакомые.
Новых гостей звали Алексей и Света. Они сразу прошли в зал, не задержавшись у «шедевра» – видимо, бывали здесь довольно часто. Алексей достал из сумки принесенное с собой шампанское. Оказалось, что обмывается его недавно вышедший сборник стихов. Поля вскоре заметила, что Света принципиально не чокается с Антоном. Или, быть может, он с ней? Во всяком случае, ей эта особа не нравилась, так же, как не понравилась когда-то «девушка с кастрюлькой». Кто знает, может быть, и эту связывали когда-то с князем постельные отношения? Что еще могло вызвать такую явно проскальзывающую в каждом взгляде, в каждом повороте головы ненависть?
Голос у Светы был низкий и грудной. Говорила она мало. Зато каждую реплику Антона провожала скептической усмешкой. И Поля уже начинала не на шутку злиться, когда Антон вдруг спросил, обращаясь к Алексею:
– А материальное положение у тебя сейчас как? В издательстве твоем заплатили что-нибудь?
– А почему тебя это так волнует? – не поднимая глаз от тарелки, ледяным тоном произнесла Света. – Вроде бы за те телефонные переговоры мы с тобой рассчитались.
– За какие переговоры? – Антон опешил.
– За те самые, из-за которых ты чуть ли не при десятке посторонних людей назвал моего мужа дерьмом, немужиком и непорядочным человеком. Мы тогда наговорили на шестьдесят две тысячи с квартиры твоей бывшей жены. Я сумму эту, наверное, на всю жизнь запомню! За переговоры уже пришла квитанция, а нам нечем было заплатить. Мы тогда ели одну лапшу с чаем, а мясо доставалось только ребенку, потому что он был маленький, ему нельзя было без мяса… Не припомнишь, сколько на тот момент ты был должен нам?
– Я не мог расплатиться, у меня тоже не было денег…
– Да, я помню! – Света нервно затеребила пальцами край асимметрично-клетчатой скатерти. – Ты тогда еще говорил, что долг нам вернешь потом, а за телефон нужно платить сейчас, а то его отключат…
– Света, – побагровевший Алексей дернул ее за рукав, – прекрати сейчас же! Что ты вытворяешь! Перестань немедленно!
– Нет, не перестану, – она вырвала руку, – я слишком долго ждала момента, когда смогу ему все высказать. Теперь наконец вышла твоя книга, ты получил признание. Теперь наконец всем ясно, кто чего стоит! И не в деньгах дело…
– Ну-ну, то-то ты так точно про шестьдесят две тысячи запомнила! – вставил Антон, брезгливо поджав тонкие губы.
– Хотя и в них тоже! Ты всегда брал и просто не считал нужным отдавать. Брал не у бизнесменов, не у нуворишей, а у таких же, как ты, которым иногда не на что купить еды домой… Но я не о деньгах. Я о том, что ты всегда строил из себя невесть что, дворянина, голубую кровь, а вел себя, как мелкий и подлый лавочник. Думаешь, я не знаю, как ты по всем знакомым растрезвонил, что Леха увел у тебя из-под носа заказ на книгу о Баталове, хотя ты к проекту вообще не имел никакого отношения? Просто позавидовал, что востребовали не твой, а Лешкин талант, и возможность заработать появилась тоже у него! Господи, а как ты никогда не упускал случая кинуть ему в лицо, что он – бездарность, рабочая лошадка от литературы, что он рохля и не мужик, потому что не может обеспечить семью. Тебе-то легко было жену обеспечивать за счет кредитной карточки твоей тогдашней тещи…
Тома сжала ладонями виски и быстро вышла из комнаты. Алексей сидел, опустив голову, на щеках его играли желваки, а усы, казалось, еще больше поникли.
– А знаешь, что сказал по твоему поводу наш общий знакомый Толя Ковалев? Я тогда пожаловалась ему, что ты долг не отдаешь и от нас бегаешь, – Света не унималась. – Он сказал: «Вспомни известный фильм, где крутой мафиози успокаивает кредитора, уставшего преследовать мерзкого и непорядочного должника. Он ему объясняет: «Представь, ты навсегда избавился от общества этого человека всего за двадцать долларов!» Вот, говорит, и ты так думай, что за девятьсот тысяч ты его никогда больше не увидишь. А мне хуже, я «дворянчика» не увижу уже за тысячу долларов. Такие разные расценки за одного и того же человека!»
Поля почувствовала, что все это становится нестерпимым. Она уже готова была закричать, ударить тарелкой об пол, сделать хоть что-нибудь, чтобы прекратить это отвратительное действо, когда Антон, сладко потянувшись, с абсолютно невозмутимым видом заметил:
– Концовка слабовата…
– Что? – Света яростно зыркнула на него зелеными, опушенными рыжими ресницами глазами.
– Я говорю, концовка слабовата! Ну что это: «такие разные расценки за одного и того же человека»?.. Хотя, впрочем, что-то в этом есть. Тоже про деньги. Я, кстати, подсчитал: слова «деньги», «долг» и вариации на их тему прозвучали в твоем страстном монологе ровно четырнадцать раз. Тебе это ни о чем не говорит, нет?.. Вообще, Света, мне как-то неловко объяснять тебе прописные истины, но даже ребенок знает, что нельзя жить только материальными ценностями, нельзя от них отсчитывать свою жизнь. Есть же, в конце концов, и какие-то другие измерения… И потом, добрее нужно быть, добрее! Ненависть – это плохо, Светочка! А долг я тебе обязательно отдам. Лично в руки, и в самое ближайшее время.
– Не надо мне твоих поганых денег! – она гневно тряхнула рыжими кудрями. – Я их в окошко выкину! И вообще я даже рада, что ты их не отдал: по крайней мере, у меня появился повод высказать тебе все, что я думаю. А думаю я, что это ты, а отнюдь не мой муж – жалкое подобие мужчины!
В комнате повисла тишина, нарушаемая только угрюмым ворчанием холодильника на кухне да дребезжанием фортепиано на третьем этаже. Алексей сидел в кресле, подперев лоб ладонью, Слава стоял у окна. Все избегали смотреть друг на друга. С легким вздохом Антон поднялся на ноги и направился к двери. Уже от порога обернулся и спросил, глядя прямо Свете в глаза:
