Текст книги "Ты - мое дыхание"
Автор книги: Анна Смолякова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 20 страниц)
– А алкоголь там, на месте, купим? – встрял Олег.
– Все уже куплено, что ты суетишься? – Борис усмехнулся. – И вообще едем, что ли?
Они собирались куда-то ехать втроем, и он не звал с собой ее, он вообще забыл о ее существовании… Поля прерывисто вздохнула и словно бы очнулась. Потом заставила себя развернуться, сдерживая слезы и мысленно повторяя: «Не плакать! Не плакать!.. Во всяком случае, не здесь и не сейчас!» Последний раз отыскала глазами лицо Суханова и вдруг наткнулась на откровенно ироничный Надин взгляд. Та смотрела на нее пристально и достаточно жестко пару секунд, показавшиеся Поле вечностью, а потом произнесла негромко и как-то небрежно: «Боря, там, похоже, тебя ждут!», явно намекая на их вчерашнюю совместную прогулку.
Борис повернулся, и лицо его мгновенно приняло виноватое выражение.
– Ой, Поль, – заговорил он оправдывающимся тоном, пробираясь к ней по проходу, – а я как-то даже не подумал, что тебе конспекты могут самой понадобиться. Мы с тобой договаривались, что я их завтра, то есть сегодня принесу, да?
– Ни о чем подобном мы с тобой не договаривались, – процедила Поля сквозь зубы, задыхаясь от ярости. – Можешь пользоваться сколько нужно. И вообще что ты тут передо мной стоишь? Вы же куда-то торопитесь? Вот и идите на здоровье!
И тут же пожалела о сказанном: фраза получилась глупая, откровенно выдающая и ее обиду, и ее неуместные претензии. Но Суханов вдруг досадливо покачал головой, вздохнул совсем уж виновато, а потом выговорил:
– Слушай, я понимаю, что запоздалое приглашение выглядит глупо, но… Может быть, ты все-таки пойдешь с нами? Конечно, нужно было тебя с самого начала позвать, но, понимаешь, разговор об этом зашел с самого утра, ты еще не приехала, а потом все как-то завертелось, закрутилось…
Поля, пытаясь сохранить на лице равнодушное выражение, поправила прядь волос, пахнущих маминой «Магией ночи», и пожала плечами, как бы раздумывая. Но еще до того, как наконец она произнесла: «А куда вообще мы едем?», Борису, похоже, стало ясно, что согласие получено. Глаза его из осенне-серых вдруг сделались почти голубыми, как мартовское небо, и улыбка, хорошая, светлая, ничуть не насмешливая, тронула уголки губ…
А жил он рядом с платформой «Петровско-Разумовская», и ехала вся компания к нему в гости, отмечать в «узком кругу» знакомство и начало нового учебного года. Все это Поле подробно и доходчиво объяснил Олег, ничуть не удивившийся тому, что она присоединилась к ним. Зато сама Поля чувствовала себя ужасно неловко и почему-то старалась не встречаться взглядом с Надей. Не с Борисом, не с Олегом даже, а именно с той, которую никогда не уважала и к дружбе с которой не стремилась. А еще она мысленно молилась о том, чтобы «поэт» замолчал или просто сменил пластинку, закончив, наконец, свои затянувшиеся объяснения и перестав привлекать к ее персоне общее внимание фразами типа: «Я надеюсь, Поля, ты не разочаруешься», «Ты молодец, Поля, что поехала с нами»…
«Да, я, по сути дела, напросилась. Напросилась! Но никто не имеет права осуждать меня за это! – думала она. – И все-таки как неудобно, как стыдно…» Через несколько минут Олег все-таки сменил тему и начал травить анекдоты про Штирлица. К моменту, когда компания во главе с Борисом подошла к кирпичному дому на Линейном проезде, эти давно приевшиеся истории уже превратились в бесконечную череду вариаций вроде: «Штирлиц выстрелил в упор, упор упал…», поэтому, когда Олег замолчал окончательно, все, не только Поля, вздохнули с облегчением.
А квартира оказалась самой обычной «двушкой» с низкими потолками и довольно длинным коридором, упирающимся в кухню.
– Ну вот, милости прошу в мои владения, – произнес Суханов, сделав широкий приглашающий жест рукой. И тут же поправился: – Правда, временно мои. Всего на два дня, пока родители на даче.
– А на два дня – это обитель пьянства и порока! – сострил Олег, заталкивая свои туфли под полочку для обуви. Борис только пожал плечами и осуждающе покачал головой. Впрочем, и осуждение это, и скепсис в его взгляде, конечно же, были несерьезными. Просто они с «поэтом» привычно и автоматически продолжали работать в паре, прочно вжившись в выбранные роли.
Тем временем Надя, на секунду забытая мужчинами и предоставленная самой себе, сняла голубую джинсовую куртку, повесила ее на вешалку и босиком, в одних колготках, прошла в комнату. Олег, заметив это, тут же вытащил из тумбочки тапки и кинулся за ней. Ясно было, что в этой квартире он чувствует себя не менее уверенно и свободно, чем хозяин. Борис зачем-то направился к холодильнику, и Поля осталась одна в прихожей. Она была даже рада этому обстоятельству. Теперь никто не мешал ей спокойно осмотреться. А осмотреться хотелось, потому что сегодня случилось важное – сегодня она пришла в его дом!
Правда, в том, что Поля могла разглядеть из коридора, влияния вкуса Бориса не чувствовалось. Хотя что она могла знать пока о его вкусе? Но наверняка не им была придумана гипсовая маска какого-то божка над входной дверью, не им выбраны темные с золотом обои и высокое зеркало в тяжелой раме и уж точно не с его подсказки прикручены на дверях ванной и туалета банальные картинки с купающейся девочкой и писающим мальчиком.
Пока она поправляла перед зеркалом прическу, накручивая челку на круглую щетку и осторожно оттягивая ее вниз, в комнате включился магнитофон. Малинин запел печально и романтично про «прощальные слова» и «виньетку ложной сути». Видимо, Олег решил создать достойное музыкальное оформление для беседы с Надей. И тотчас же в проеме кухонной двери показалась голова Бориса.
– Поль, – он тыльной стороной кисти убрал волосы со лба, – ты мне здесь не поможешь немножко? А то я в качестве повара не совсем уверенно себя чувствую…
– Конечно, – отозвалась она с улыбкой и, успев со мстительной радостью подумать, что Хорошилову-то он на помощь не позвал, направилась на кухню.
Впрочем, Надежда совершенно точно не принадлежала к той категории женщин, которые в любой компании берут на себя роль заботливых хозяек. Женщин, которые в походах режут лук и мясо для шашлыков, а во время цивилизованных городских застолий моют горы накопившейся посуды. Надя удобно устроилась на красном плюшевом диване, откинувшись на спинку и скрестив в щиколотках стройные ноги. На коленях ее лежал какой-то яркий журнал. Осеннее солнце, льющееся в окна, придавало ее русым локонам бронзово-золотистый оттенок. Поля задержалась на ней взглядом всего лишь на секунду, проходя на кухню мимо полуоткрытой двери. И уж гораздо больше ее внимание привлекла светлая гитара с нейлоновыми струнами, висящая на стене над диваном…
На кухне Борис отважно сражался с подмороженной синей курицей, лежащей на разделочной доске. На столе вокруг нее расплывалась лужица подтаявшего льда, а скрюченные желтые ноги с поджатыми пальцами навевали мысли печальные и отнюдь не гастрономические.
– И что ты собираешься из этого сделать? – поинтересовалась Поля, наблюдая за тем, как брезгливо он выщипывает из куриных крыльев остатки смерзшихся перьев. – Надеюсь, не цыпленка табака?
– Нет, чахохбили, – отозвался Борис с вымученным оптимизмом. При этом из груди его поневоле вырвался тяжелый вздох. Она молча подошла к раковине, сняла с крючка кухонный фартук с развеселыми поросятами, повязала его вокруг талии и подтянула к себе разделочную доску. Суханов особенно не сопротивлялся. С поспешной покорностью вытер руки о полотенце и отошел к окну. Поля взглянула на него насмешливо и весело. Ей уже нравилось и сегодняшнее неуклюже начавшееся приключение, и клетчатые занавески на окне, и закатанные рукава светлой рубашки Бориса, и его сильные жилистые руки, все еще поблескивающие мелкими капельками.
– Кулинар! – проговорила она с беззаботной иронией, подставляя курицу под струю воды. – Хоть вино-то для чахохбили у тебя есть?
– Есть, – уверенно отозвался Суханов и полез в шкафчик-холодильник под окном. А Поля вдруг подумала, что дом, наверное, очень старый, раз в нем еще есть такие старомодные шкафчики, что квартира уже, по-хорошему, требует ремонта и что ее собственная семья, по-видимому, значительно обеспеченнее.
А, в общем, толку от него было немного, и Поля, в конце концов, отправила Бориса в комнату к ребятам, объяснив, что гораздо быстрее справится одна, и вообще лучше, когда на кухне никто не мешается. Тот пожал плечами, заверил, что в случае чего всегда готов помочь, и удалился.
Долго скучать в одиночестве Поле не пришлось. Только она поставила казан в духовку, как дверь гостиной хлопнула, и в кухню прошмыгнул Олег. Достал из шкафчика под окном две бутылки «Улыбки» и одну «Каберне», зачем-то протер их рукавом трикотажного джемпера и вместе с вином убежал обратно в комнату. Через пару минут появился снова, но уже с двумя наполненными бокалами. Один протянул Поле. Она поблагодарила и поставила вино рядом с собой на стол. Дел еще оставалось много. Нужно было нарезать томаты и кинзу, добавить в курицу виноградный уксус, да и вообще… Однако «поэт», похоже, не собирался уходить. Прикрыв дверь в кухню и сделав пение магнитофонного Малинина почти неслышным, он уселся на стол и эффектно смахнул челку со лба. Поля едва сдержала улыбку.
– Я кажусь вам смешным? – поинтересовался он с налетом печальной светскости, поднося ко рту бокал.
– Нет, – ответила она совершенно серьезно, – вы кажетесь мне великолепным!
– Да? – Олег озадаченно поднял брови, секунду помолчал, видимо, прикидывая: может быть у женщины чувство юмора или нет? А потом так же легко и непринужденно перешел обратно на «ты». – Слушай, Поль, у меня к тебе два вопроса, – он снова отхлебнул из бокала. – Во-первых, почему ты не пьешь вино, которое я принес, а во-вторых, тебе нравится Борька, да?
Она смерила его долгим пристальным взглядом, снова повернулась к разделочной доске с недорезанным пучком кинзы и спокойно спросила:
– В какой последовательности отвечать на вопросы, это мое личное дело?
– Да, – согласился «поэт». И Поля, не поворачиваясь, представила, как кивнул он при этом весело и энергично и как снова упала на лоб его длинная темная челка.
– Так вот, тогда разреши задать тебе встречный вопрос: с чего это тебя вдруг так взволновали мои чувства к Борису?
– Ну как, – Олег замялся, скорее, для вида. – Все-таки я его друг, и, как сложится его личная жизнь, мне небезразлично… «Борькина жизнь личная – мне небезразличная!»
Продекламировал и торжественно замолчал, весьма довольный собственным экспромтом. А Поля подумала, что не зря окрестила его поэтом. Однако бурно реагировать не стала и в восторженных аплодисментах не зашлась.
– Ну так вот, – продолжил он, выдержав паузу. – Борька – отличный парень, и мне, естественно, хочется, чтобы у него была хорошая девушка, чтобы судьба, там, не «изломалась на взлете», и так далее…
– А по-моему, тебе прежде всего хочется, – Поля достала из духовки казан и прихваткой приподняла крышку, – чтобы я, повиснув на шее Суханова, обезвредила твоего конкурента в борьбе за сердце Надежды. Так?
Олег сполз со стола, подошел к ней, держа в руках бокал, и заглянул в лицо.
– У-у-у! – прогудел он со значением. – Внешность у тебя, словно у кроткого темноволосого ангела, а язычок-то змеиный!.. Но, поверь мне, ты не права. Момент конкуренции, конечно, есть, но все это совсем несерьезно, и потом, у нас с Борькой не такие отношения, чтобы устраивать за спиной друг у друга какие-то луврские интриги.
– Я рада, что ошиблась, – Поля пожала плечами. – Извини, если обидела…
– Да? – мгновенно заулыбался он. – Ну тогда давай выпьем мировую! Уж теперь-то не отставляй бокал! Тем более что и я со змеиным язычком, наверное, переборщил?
Они выпили. Вино оказалось сладковатым, чуть терпким и пахло настоящим солнечным виноградом. Опрокинув последние капли в рот, Олег поставил свой бокал в раковину. Потом подмигнул и вышел из кухни. Дверь он на этот раз не прикрыл. В шестиметровую клетушку мгновенно ворвался неистовый голос Бутусова, кричащий: «Я хочу быть с тобой!» А Полино настроение уже перестало быть безоблачно-оптимистичным. Разговор о конкуренции ее совсем не обрадовал…
За стол сели минут через пятнадцать. «Поэт» произнес длинный и чрезвычайно вычурный тост за здоровье присутствующих и отсутствующих. Выпили. Потом был еще тост. Выпили еще. Вино оказалось не только вкусным, но и достаточно крепким. Уже после третьего бокала Поля почувствовала, что у нее приятно кружится голова. А Борис сидел напротив, так близко, всего в каких-нибудь двух шагах! И она была почти уверена, что голова ее кружится не только от старой доброй молдавской «Улыбки», но и от его желанной, сумасшедшей близости, и еще от того, что, уже пару раз одновременно потянувшись за яблоком, они на секунду соприкасались над столом кончиками пальцев.
А потом по очереди (мальчики – отдельно, девочки – отдельно) выходили покурить на кухню. И даже Олег, вьющийся за Надей хвостиком, на этот раз за ней не последовал. Кавалеры решили, что дамам есть о чем поболтать наедине. Естественно, раз одногруппницы – просто обязаны быть подругами! Но на кухне девушки некоторое время сидели молча, пуская дым в открытую форточку, прежде чем Надежда небрежно уронила:
– Вот уж не думала, что когда-нибудь буду пить с тобой в одной компании!
– И я никогда не думала! – с чувством отозвалась Поля.
А потом у нее ни с того ни с сего погасла сигарета, и кремень зажигалки, как назло, категорически отказался высечь хотя бы слабенький язычок пламени. Она уже хотела кинуть бесполезный, хотя еще довольно длинный окурок в пепельницу, когда Надя, все это время наблюдавшая за ее попытками добыть огонь, вдруг протянула ей свою дымящуюся «мальборину». Поля прикурила от тлеющего кончика и с благодарным кивком протянула сигарету обратно. И они снова посмотрели друг другу в глаза изучающе, почти миролюбиво, словно подписывая мысленно пакт о ненападении…
В комнате Борис уже неторопливо и раздумчиво перебирал струны гитары. Поля услышала их мелодичное звучание еще из коридора и так заторопилась, что даже неловко налетела на Надю плечом. Та взглянула на нее удивленно и насмешливо и зачем-то шепнула: «Терпеть не могу КСП». Но традиционным клубом самодеятельной песни с традиционным репертуаром там и не пахло. Борис пел про испанок, танцующих фламенко, про автобус с залитыми дождем стеклами, про пляж в Феодосии и про московское декабрьское небо. Олег сначала пытался тихонько подпевать, но очень скоро обнаружил катастрофическое отсутствие слуха и смущенно замолчал. И теперь уже ничто не мешало Поле слушать. Да, собственно, ей и раньше ничто не мешало: ведь и шорох начинающегося дождя за окном, и шум машин на улице, и вялая перебранка соседей за стеной – все это мгновенно перестало существовать, как только зазвучал голос Бориса: негромкий, чуть хриплый, томительно тревожащий сердце. Поля смотрела на его сильные твердые пальцы, привычно перебирающие струны, на его четкий красивый профиль, склоненный над гитарой, на светлые волосы, упавшие на лоб, и наглядеться не могла, и наслушаться, и с какой-то сладкой тоской понимала, что это уже навсегда…
Борис спел еще две или три песни, потом мягко прижал струны и хлопнул ладонью по корпусу гитары.
– Все! – он отложил гитару в сторону. – Вокальная часть нашего вечера закончена, предлагаю приступить к танцевальной. И давайте-ка еще выпьем «Каберне»!
Пить Поле больше не хотелось, но она все же покорно подвинула свой бокал. И пока вино темно-вишневой струйкой сбегало по стенке, успела подумать, что будет совсем-совсем пьяная. Так оно и получилось. Уже через несколько минут голова закружилась, не призрачно, как вначале, а тяжело и неприятно, будто во время гриппа. Ей вдруг начало казаться, что комната покачивается, что диван куда-то уплывает, что Борис смотрит на нее как-то особенно. А может быть, он и смотрел особенно? Во всяком случае, когда заиграли «Скорпы», он встал из-за стола и сразу подошел к ней. Не к Наде, а именно к ней! Подал руку, помог подняться и обнял за талию, умело и нежно. Его ладонь, широкая, теплая, легла ей куда-то под лопатку. И Поле показалось, что сердце ее часто-часто, словно у испуганного зайца, заколотилось прямо в эту ладонь.
– Ты устала, что ли: глаза у тебя такие огромные и лапка дрожит? – спросил Борис, сжав ее руку в своей.
– Нет, не устала, – прошептала она едва слышно, чувствуя, как все внутри замирает от ласкового слова «лапка».
Они уже стояли на середине комнаты, и рядом покачивались Надя с Олегом, довольно тесно прижавшиеся друг к другу. Пальцы Олега скользили по Надиной шее, вроде бы просто убирая волосы и в то же время лаская. Она не могла не понимать и не чувствовать этого. Но не протестовала и не размыкала своих рук, обвивших его шею. Не будь Поля такой пьяной, она бы, конечно, подумала, что неприлично вот так пристально наблюдать за танцующей парой, отвела бы глаза деликатно и скромно, и Борису не пришлось бы, мягко взяв за подбородок, разворачивать к себе ее лицо. Впрочем, его тактичность оказалась излишней. Надя и Олег еще до окончания мелодии, недотанцевав, выскочили в коридор: то ли покурить, то ли еще за чем… И они снова остались одни, как тогда, в лифте. Знакомое ощущение волнующего, упоительного «одиночества вдвоем» возвращалось к Поле медленно, сквозь гудящий в голове хмель. И вместе с ним возвращалась скованность, такая, что не разомкнуть губ. Да она и не хотела ни о чем говорить, просто танцевала, прижавшись к Борису, и как-то туманно думала о том, что роста он оказался более высокого, чем казалось вначале: его теплое дыхание билось где-то возле ее виска.
Потом она все-таки подняла голову и спросила:
– Боря, а то, что ты пел, это откуда?.. Только не говори, что из головы, не надо смеяться надо мной…
Ей почему-то казалось сейчас первостепенно важным, чтобы он говорил очень серьезно, чтобы не шутил, не вспоминал в разговоре даже мельком ту неловкую ситуацию у нее дома. Он улыбнулся и легонько сжал ее руку:
– Ну стихи, конечно, не мои: кое-что из классиков, одно даже Олежкино… А мелодии, правда, из головы. Но ты же – профессионал, ты же не можешь не понимать, что в них-то как раз нет ничего особенного. Так, вариации на стандартные комбинации аккордов.
Поля вспомнила тревожную, щемяще-грустную мелодию песни про автобус и энергично затрясла головой:
– Нет, нестандартные! Нестандартные…
– Ну пусть – нестандартные! – с едва заметной усмешкой согласился Борис и как-то особенно нежно поддержал ее за талию во время очередного поворота. Впрочем, Поля чувствовала, что поддержка эта ей не только приятна, но и просто необходима: ноги уже отказывались слушаться, комната колыхалась перед глазами, как вино в бутылке. Она вспомнила про вино и тоскливо подумала, что не надо было пить этот последний бокал, потому что теперь она совсем пьяная и, наверное, не сможет сказать самого главного, того, что нужно сказать…
А магнитофон продолжал играть уже что-то незнакомое и быстрое, но они все еще стояли посреди комнаты, не размыкая рук. Олег и Надя пока не возвращались. И тогда Поля все-таки решилась. Она подняла голову, посмотрела Борису в глаза и, краснея, заплетающимся языком проговорила:
– Боря, а я тебя люблю…
Сказала и замерла, от страха сильно сжав пальцами его плечи. Она ждала чего угодно, но только не того, что произошло на самом деле. А произошло вот что: он просто улыбнулся, покачал головой и сказал:
– Ох, девочка моя, совсем пьяная…
Даже пальцев ее судорожно сжатых не расцепил, только поцеловал в висок легонько и как-то по-братски. И тогда она запротестовала, решительно, яростно, сквозь мгновенно выступившие на глазах слезы:
– Не надо так говорить, не надо! Я не пьяная! То есть я пьяная, конечно, но я все понимаю… И я на самом, на самом деле люблю тебя… И мне даже все равно, что ты сейчас ответишь! Я люблю тебя, понимаешь, люблю… Первый раз в жизни!
– Вот так сразу? – переспросил Борис все еще шутливым тоном, но уже неуверенно и тревожно. И Поля ничего не сказала, просто, привстав на цыпочки, потянулась к нему дрожащими, пересохшими губами…
Ах, какие у него оказались губы, твердые и теплые! Как надавили они мягко и требовательно на ее рот. И уже через секунду не она целовала его, он целовал ее. Целовал умело и нежно, то лишь дразня, лишь касаясь кончиком языка, то приникая к ней жадно, ненасытно и порывисто. И ладонь его жарко сминала нежный батист блузки у нее под лопаткой…
Очнулась Поля уже на диване, почему-то снова с бокалом вина в руке. Видимо, вино она схватила сама, потому что Борис, сидящий рядом, уговаривал ее поставить бокал на стол и съесть лучше яблочко. Потом была ванная с зеркалом в красной пластиковой раме, тошнота, подкатывающая к горлу, и холодная вода, льющаяся на голову. А рядом почему-то Надя, командующая ей убрать руки и не сопротивляться. Последнее, что она запомнила, были донесшиеся сквозь гудящий туман слова Бориса:
– Олег, ты – на диван, я – на раскладушку. Девчонки пусть спят в комнате родителей…
И собственный внутренний смутный протест: «Почему? Ведь я же хочу быть с ним. Я не хочу расставаться с ним. Никогда»…
* * *
Тетя Даша еще вчера вечером, сразу после ухода гостей, навела идеальный порядок, перемыла посуду, вычистила ковер, цветы в вазах расставила по всей квартире, и все же наутро у Поли было устойчивое ощущение, что что-то вокруг не так. Прошло некоторое время, прежде чем она поняла, что «не так» у нее в душе. И тут же мгновенно вспомнила вчерашний разговор с Надей. Разговор о другой женщине в жизни Суханова. Нет, они не говорили о ней всерьез, просто обсуждали вероятность того, что такая женщина существует. Тем более сейчас, наутро, вероятность эта казалась Поле чрезвычайно малой, и все же…
Она зашла в ванную, достала из контейнера кубики замороженного отвара ромашки, протерла лицо и посмотрела на свое отражение в зеркале. Лицо как лицо. Кстати, вполне привлекательное даже без косметики. И махровое полотенце, обернутое вокруг головы тюрбаном, общего впечатления не портит. Наоборот, придает какой-то экзотически-восточный шарм. Поле вдруг вспомнился банальный комплимент, сделанный ей лет пять назад Олегом. Олег сказал тогда, что она похожа на Нефертити. Она, естественно, рассмеялась, но в глубине души почувствовала себя польщенной. И Борька всегда говорил, что она – красивая… Неужели он сейчас говорит это кому-то еще? Неужели к кому-то еще подходит сзади, обнимает за талию? Неужели поверх чьего-то еще плеча смотрится в зеркало? А может быть, нет? Может быть, он подходит к зеркалу один? Протирает влажной ладонью лицо и придирчиво осматривает шею: не осталось ли где-нибудь характерных синяков или следов губной помады?..
Поля резко, так что размотался один конец полотенца, мотнула головой и присела на холодный край ванны. «Дура, дура и еще раз дура! – мысленно сказала она сама себе. – Что, у тебя есть реальный повод его подозревать? Он пропадает где-то ночами? Таскается по саунам? Или, может быть, от него за версту пахнет женскими духами?» При воспоминании о духах сердце неприятно и ощутимо кольнуло. Это было всего один раз и тогда вполне сошло за шутку, но теперь… В тот вечер Борис приехал из офиса позже, чем обычно. Прошел в комнату, сел на пол рядом с креслом и положил голову к ней на колени. Поля улыбнулась, провела рукой по теплым светлым волосам и, наклонившись, поцеловала его в затылок. Необычный терпкий аромат мгновенно заставил вздрогнуть ее ноздри.
– Борька! – она выпрямилась и приподняла его лицо за подбородок. – Это почему от тебя дамскими духами пахнет?
– Какими духами? – он удивленно округлил глаза.
– Ну уж не знаю какими, запах незнакомый. Но то, что не твоей туалетной водой и не моим «Аллюром», – это уж точно. Может, это твоя Ирочка Ларская такими пользуется?
Ирочка Ларская была молодой журналисткой из «Бизнеса и финансов» и писала про Бориса статью для своей рубрики. Интервьюировала она его уже раза три и все никак не могла набрать нужное количество материала. Шуточки «про Ирочку» стали в последнее время у них традиционными.
Борис усмехнулся и покачал головой:
– Вот женщина! Не женщина – а КГБ! Так ведь и знал, что унюхаешь!
Поля еще только хотела открыть рот, чтобы удивиться, возмутиться, гневно завопить, в конце концов, но он уже успокаивающе похлопал ее по руке:
– Стоп, стоп, стоп, Полюшка! Все нормально, никакого криминала! Несчастная Ирочка тут ни при чем… Это к нам в офис сегодня одна девица ворвалась и начала рекламировать духи-аттраканты… Какие-то они там особые добавки содержат, привлекающие сексуальное внимание противоположного пола и влияющие на подсознание. Короче – приворотное зелье!.. В общем, взяла она духами этими пшикнула, и весь мой кабинет, извини, провоняла. А там и Славка, зам мой, был, и Игорь Селиверстов, и Мишка Кириллов. Мы даже хотели у нее справку с печатью для жен попросить, чтобы они нам космы не повыдергивали.
– Господи, да что там у Игоря выдергивать? – хохотнула Поля, вспомнив круглую блестящую лысину. Потом еще раз принюхалась. – Да-а, аромат-то – не ахти какой, можно даже сказать противненький…
– Это тебе только кажется, что противненький, – серьезно отозвался Борис, притягивая ее к себе и обнимая за плечи. – А на самом деле подсознание уже все за тебя решило…
Сейчас она бы, наверное, даже не смогла вспомнить этот запах. Женский он был или мужской? Скорее, все-таки женский! Да и про то, что он «противненький», Поля сказала просто так. И потом, пришел Борька тогда поздно. И сразу пристроился к ее коленям, как виноватый пес…
Она яростно сдернула с головы полотенце, встряхнула еще мокрыми темными волосами и, хлопнув дверью, вышла из ванной.
В комнате было тихо и довольно прохладно. Она подошла к окну, отдернула шторы. Солнце, еще не успевшее стать полуденно-жарким, мягко позолотило стекло. Там, внизу, уже вовсю кипела жизнь: хлопая дверями подъездов, выходили люди, носились по детской площадке ребятишки, неуклюже разворачивался возле газона чей-то джип. А в квартире было пусто. Пусто и одиноко. До прихода тети Даши оставалось еще два часа. Поля вдруг подумала, что от этой невыносимой, давящей на уши тишины можно запросто сойти с ума. Протянула руку, не глядя, нажала на кнопку музыкального центра. И сразу же из колонок, высоко звеня торжественными колоколами, полилась знакомая музыка «Кармен-сюиты». Она с веселым удивлением взглянула на проигрыватель. Конечно, трудно было бы придумать что-нибудь более подходящее к случаю и к настроению! «Кармен-сюита»! Классическая история любви и ревности. И обезумевшего от этой ревности несчастного Хозе… Но у того, по крайней мере, были для этого весьма веские причины. А тут что? Какой-то случайный, призрачный запах духов? Какие-то догадки, домыслы? Выводы, ни на чем, собственно, не основанные? Да и в ком из женщин, окружающих Суханова, можно было бы заподозрить потенциальную соперницу? Ведь не в бухгалтерше Ольге Васильевне – старой, толстой и занудливой? Не в секретарше Риточке, похожей на ожившую фотографию из журнала «Мода для деловых женщин» и кажущейся такой же холодной, как глянцевые страницы этого журнала? Пожалуй, только все та же Ирочка Ларская была достаточно симпатичной. Поля однажды, еще весной, столкнулась с ней в офисе «Омеги» и почему-то сразу поняла, что это именно она. Длинные, чуть волнистые волосы, рассыпавшиеся по плечам, открытое лицо с минимумом косметики, светло-карие глаза и в тон им – свободное пальто из тонкого, дорогого кашемира. Она вышла из кабинета Бориса, а Поля, зайдя туда сразу после нее, с порога спросила:
– Значит, это и есть твоя очаровательная девочка Ирочка?
– Угу, – кивнул он, не поднимая головы от бумаг.
– Что ж ты не говорил, что она такая хорошенькая?
– А ты не спрашивала.
Она прошла через весь кабинет, села, положила локти на стол и подперла лицо ладонями. Потом проговорила, глядя на Суханова в упор:
– Что-то перестает мне все это нравиться…
Борис наконец просмотрел последний лист в папке и отложил ее в сторону.
– Ну для начала – здравствуй, что ли? – в глазах его запрыгали такие знакомые и родные искорки. – А правда, симпатичная девица, да? Одни волосы роскошные чего стоят!
Он явно шутил, подсмеивался над ней, дразнил. И Поля ответила в тон, совершенно спокойно:
– Да так, ничего особенного. А волосы, кстати, самые обычные, намазанные пенкой и высушенные феном…
Потом они пришли к совместному выводу, что нехорошо трепать имя ни в чем не повинной Ирочки, и поцеловались нежно и обещающе прямо в кабинете… Это было еще весной. Да, точно, в апреле, потому что в мае вышла наконец Ирочкина статья. Сама Ларская, естественно, с горизонта исчезла. И скоро исчезли радость и теплота из их отношений. Вполне возможно, что журналистка была тут вовсе ни при чем, но все же…
Поля выключила проигрыватель, не дослушав финал, взъерошила пальцами подсыхающие уже волосы и торопливо достала с полки свою косметичку. Она чувствовала, что ей необходимо поговорить с Борей немедленно, прямо сейчас. Потому что можно сколько угодно делать вид, что ничего не происходит, сколько угодно говорить себе: «Все хорошо, все прекрасно!» – но на самом-то деле прекрасно от этого не станет?! И проблема, как больной зуб, который нужно удалять, не исчезнет сама собой. Появилась ли в жизни Суханова женщина, охладел ли он к ней, Поле, по какой-то другой причине, но выяснить это нужно сейчас. Выяснить и расставить все точки над «i».
Она надела легкое кремовое платье с открытыми плечами, которое так нравилось Борису, смочила запястья его любимыми духами, даже волосы подобрала наверх, потому что он говорил, что у нее красивая шея. Полей руководила чисто женская и ничуть не кажущаяся ей постыдной практичность: если уж я иду беседовать с мужем о возможной сопернице, то пусть он прямо сейчас, прямо во время разговора видит, что я в сто, нет, в тысячу раз лучше любой другой женщины, которая может встретиться на его пути.
Впрочем, с чего начать разговор на столь щекотливую тему, она себе толком не представляла. И больше всего боялась, что Борис просто отшутится, просто посмеется над ней и ловко свернет беседу. А начни настаивать – удивится, наверное. Ведь вчера, в день его рождения, отношения между ними внешне выглядели просто прекрасными. Ничего еще толком Поля не знала, поэтому в прохладный и светлый коридор офиса вошла с гулко колотящимся сердцем и дрожащими коленками.
В приемной сидела секретарша Рита и набирала на компьютере какой-то текст. Рядом с принтером уже лежала стопка свежеотпечатанных листов.
– Здравствуйте, – Рита подняла на нее глаза и поправила очки в модной роговой оправе, – а Бориса Викторовича нет. Он вышел и будет, наверное, уже минут через десять. Но вы, конечно, можете подождать там, внутри… Приготовить кофе?
