Текст книги "Ты - мое дыхание"

Автор книги: Анна Смолякова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 20 страниц)

– Скажи, а тебе вообще бывает когда-нибудь стыдно?

Она немного помедлила, потянулась к бокалу с остатками шампанского, видимо, намереваясь выпить залпом, остановила руку в воздухе, снова уронила ее на колени.

– Да, – сказала она после паузы. – Мне, например, очень стыдно сейчас. Но только за то, что я воспользовалась твоим же методом: унизила тебя в присутствии посторонних.

Антон, покачав головой, хмыкнул и вышел из квартиры. Когда дверь за его спиной захлопнулась, Поля быстро встала, зашла в спальню и вернулась оттуда с кошельком в руках.

– Сколько он вам должен? – спросила она, стараясь не встречаться со Светой взглядом.

– Мне ничего ни от него, ни тем более от вас не нужно. Можете передать ему, что это не шутка и деньги его я действительно выкину в окно, так что пусть даже не трудится…

– Я, кажется, слышала что-то про девятьсот тысяч? – Поля поморщилась. – Возьмите, они ваши. Теперь вы можете делать с ними все что угодно. В окно так в окно…

Проходя мимо полуоткрытой двери спальни, она еще раз бросила взгляд на кровать, заправленную новеньким постельным бельем в черный цветочек. И почему-то подумала о том, что даже тело ее уже не хочет сильного и гибкого тела Антона.

Он ждал ее возле подъезда, нервно покуривая и сплевывая сквозь зубы.

– Готов поспорить, я знаю, что ты сейчас сделала, – голос его был злым и раздосадованным. – Ты наверняка отдала этой дуре деньги. Отдала, да?

– Допустим, отдала. – Поля взглянула на него с вызовом.

– Ну и зря ты это сделала. Я после таких фортелей принципиально не стал бы ей ничего возвращать. Поди, не умерла бы с голоду. Видела браслетик у нее на руке какой, с золотым напылением, явно не три копейки стоит…

– Да какое тебе дело, что у нее на руке! – она зябко запахнула на груди кардиган. – И что вообще за взгляд профессионального оценщика? Ты должен ей деньги, понимаешь?! И какой бы там она ни была, ты все равно обязан их отдать!

– И ты туда же? – Антон горько усмехнулся. – Ты тоже считаешь меня дерьмом? Да я просто живу в ином измерении, я просто забываю про какие-то материальные аспекты, какие-то там долги, просто отключаюсь от них иногда. Я же в этом мире себя чужаком чувствую!.. Да и вообще в нашем кругу никто никогда не обращал на такие вещи особого внимания. Ты же не могла не заметить, как на выпад этой истерички ее собственный муж отреагировал? Леха, он нормальный мужик. Малахольный, правда, но нормальный…

Она равнодушно кивнула и подняла глаза к небу. Оттуда, сверху, во двор заглядывала любопытная луна, круглая и желтая, как сердцевинки Бориных ромашек.

– Понимаешь, она – бухгалтерша! Бухгалтерша! И этим все сказано. Она не из нашего круга! Где уж ее Леха подобрал, я даже и не знаю… Но мелочно-то это как все, низко! Надо же, «шестьдесят две тысячи»! Мерзкая, отвратительная бабенка…

– Может, хватит? – Поля поморщилась. – Мне все это ужасно неприятно, да и тебе, я думаю, тоже.

Антон вздохнул и обнял ее за плечи. Руки его были теплыми и привычно нежными.

– Прости меня, я испортил тебе поездку, – он обвел указательным пальцем мочку ее уха. – Не надо было позволять ей раскрывать рот! А самое смешное, знаешь из-за чего это все?

– Из-за шестидесяти двух тысяч. Ты уже повторял это не раз, – отозвалась она с усмешкой.

– Да не в деньгах дело, а в том, что эта баба в свое время чуть в обморок не падала, так меня хотела! Ну и не обломилось ей ничего, потому что, во-первых, Алексей мне друг, а во-вторых, я терпеть не могу рыжих… Вот она и не простила! Господи, какие же все-таки бывают бабы стервы похотливые, что эта, что Татьяна твоя, ну та, которая «с кастрюлькой»…

Поля промолчала. Ни спорить, ни возмущаться, ни вообще говорить ей не хотелось. Антон еще немного покрутил двумя пальцами ее сережку, а потом со вздохом убрал руку.

– Знаешь, мне необходимо встряхнуться. У меня даже сердце что-то забарахлило, – он потер левую сторону груди. И она с тенью злорадства отметила, что вышло у него это несколько картинно. – Слушай, давай пойдем в казино? Я тут недалеко очень симпатичное заведение знаю, можно и отдохнуть нормально, и развлечься. Все равно до нашего поезда еще несколько часов…

– Я не хочу. Мне лучше сейчас поспать в какой-нибудь гостинице. А ты иди, иди… Ничего, на вокзале встретимся. Номер поезда-то не забудешь?

– Нет, не забуду, – он печально улыбнулся.

– Ну, тогда пока, – сказала Поля и, расстегнув кошелек, протянула Антону несколько стодолларовых бумажек.

* * *

В Москву вернулись в полдень, а уже в три часа Поля звонила в дверь Галкиной квартиры. Она помнила, что по понедельникам Лесина вроде бы работает с восьми до двенадцати, и поэтому рассчитывала застать ее дома. Так оно и оказалось. После второго или третьего звонка Галина с зеленой маской на лице и хлопьями мыльной пены на руках открыла дверь.

– Привет, – проговорила она обрадованно и несколько удивленно. – Вот уж кого не ожидала увидеть…

– А кого ожидала? – Поля, боясь испачкаться в мыле, вжалась в самую стенку прихожей. – Кого ты еще в таком виде встречаешь? Посторонний человек, узрев тебя, зеленую, от неожиданности и инфаркт получить может!

– А! – Лесина махнула рукой. – Да кто ко мне в последнее время в гости ходит? Все меня позабыли… В одном ты права, когда делаешь маску, нужно лежать себе на диванчике, слушать тихую музыку, расслабляться, а отпирание дверей и поднимание телефонной трубки доверить домочадцам. Вот учим вас, учим в косметических салонах, а сами, видишь…

Из ванной доносилось утробное гудение стиральной машины. В прихожей пахло порошком и влажным бельем. Поля вдруг подумала, что не была в Галкиной квартире уже, наверное, с полгода. И здесь, в общем, ничего не изменилось: та же мебель, те же детские тапочки на полочке для обуви, тот же календарь на стене и даже окурков в мужниной пепельнице, кажется, ровно столько же. Домашний уют, чистота и стабильность. Та скучноватая стабильность, которой она сама совсем недавно так боялась. Что теперь осталось от той стабильности?

Поля подошла к овальному зеркалу, двумя руками забрала вверх волосы на затылке, снова уронила их обратно.

– А ты чего пришла-то? – поинтересовалась Галка, ватным тампоном снимая маску с лица. – Нет, я не в том смысле, я рада, конечно. Но ты-то ведь просто так не придешь?.. К Сосновцевой-то сходила, кстати?

– Кстати, сходила, – Поля невесело усмехнулась.

– Ну и что?

– Да ничего. С лестницы она меня, конечно, не спустила, но вой подняла на все окрестности!

– По какому поводу? – аккуратно выщипанные у висков Галкины брови неудержимо поползли вверх.

– По поводу, что сама я – тупая кукла, муж мой – «новый русский», сидеть нам надо в своих «Мерседесах» в обнимку с сотовыми телефонами и не вылазить! А я, видишь, нахалка какая – книжки писать вздумала!

Лесина неодобрительно вздохнула и покачала головой:

– Да-а, сдает Вера, сдает… Да и мне тебя вовремя предупредить надо было: у нее в тот момент очередной запой случился, так что, сама понимаешь, к ней лучше было не лезть. Из чувства самосохранения хотя бы.

– А почему я вообще должна действовать из чувства самосохранения? – Поля достала из сумочки носовой платок и подправила размазанную в уголке губ помаду. – Почему я должна чувствовать себя заранее виноватой? Что я, эти шмотки, которые на мне, деньги эти украла? Убила я кого-нибудь из-за них? Обманула? Или, может, я ее личную зарплату на свои нужды потратила?

– Да ты не кипятись, не кипятись! Ты, может, нет, а кто-то с такими же деньгами, как у тебя – да. Их же, бедных, сейчас все дурят: и продюсеры, и директора всяческих кинокомпаний. Каждый норовит пообещать побольше, а заплатить поменьше, да потом перед носом все на том же шестисотом «мерсе» проехаться… И вообще выброси ее из головы. Надо же, муж у тебя – «новый русский»! А у нее вообще никакого нет!

Поля вдруг почувствовала пугающую, неодолимую усталость. Даже лоб ее мгновенно покрылся липкой, холодной испариной.

– Да, знаешь, Галь, кажется, у меня тоже уже никакого мужа нет… – проговорила она и, опустившись на корточки, закрыла лицо ладонями.

Галка, ничего не сказав, ушлепала босыми ногами на кухню и через минуту вернулась с рюмкой коньяка в руке.

– Ну-ка, на, на! – скомандовала она, подсовывая коньяк Поле под самый нос. – Выпей залпом, а потом все спокойненько расскажешь… Надо же, мужа у нее нет! А кто есть? Любовник есть?

– Есть!.. Или тоже уже нет?

– Чувствую я, окончательно ты, девка, с дуба рухнула! – печально констатировала Лесина и, обхватив Полю за плечи, помогла ей подняться с пола.

Потом они сидели на диване, курили «Филипп Моррис» и пили коньяк.

– Про мужа, которого у тебя уже якобы нет, потом поговорим! – Галка упрямо пресекала все Полины попытки свернуть разговор на Бориса. – О Суханове твоем я, слава Богу, представление имею. Ты мне про любовника, которого тоже нет, толком расскажи. Кто он у тебя?

– Поэт.

– Поэт? – Лесина заинтересованно склонила голову к плечу. – Мало того, что красавец и половой гигант, так еще и поэт? Где ты только такого выискала!.. Слушай, а откуда у него при такой, мягко говоря, неприбыльной профессии деньги, чтобы по Петербургам раскатывать да по ресторанам тебя водить? У меня клиентка одна – жена писателя, так тот, чтобы продержаться только, для детских садов сценарии утренников пишет, а тут – надо же, цветы, французские вина, Зимние дворцы…

– Ну, во-первых, Петербург – не Канары, поездка несколько подешевле обходится, а во-вторых, не он платит, я в основном… У него сейчас как раз сложный в финансовом отношении период…

– В основном? – Галка подозрительно прищурилась. – Ой, не темни! А за что платит он? За билет в трамвае? Или за презервативы? Или вообще ни за что? Может, ты ему еще и трусы покупаешь?

– Если бы понадобилось – купила бы! – Поля уронила на рукав светлого жакета длинный столбик пепла и брезгливо стряхнула мелкие частички в пепельницу.

– А я не удивлена, что не понадобилось! Зачем вам вообще трусы? Ему этот предмет гардероба только мешает выполнять свою работу… Ты не знаешь случайно, как называются мужчины, которые идут на содержание к состоятельным женщинам?

– Вот только этих намеков не надо!

– Ничего себе намеки?! – в голосе Лесиной зазвенело возмущение. – Он к тебе присосался, как клещ, а тут все – намеки! Ты же говоришь, что он нормальный человек, значит, ноги – на месте, руки – на месте и голова – на месте. Да пошел бы хоть вагоны разгрузил на Киевском вокзале! Или, если его творческой натуре это претит, – те же утренники писал бы для детишек! Кстати, та моя клиентка, у которой муж этим промышляет, говорит…

– Не надо, – Поля предостерегающе подняла руку. Ей не хотелось слышать ни про утренники, ни про чужих мужей, ни тем более про деньги. Коньяк разливался по жилам приятной теплотой, в голове гудело, от сигаретного дыма ломило виски.

– Не надо, Галь, – повторила она, собравшись с силами. – Думаешь, я сама не чувствую, что что-то во всем этом не то, думаешь, мне объяснять нужно?

– Думаю, нужно! – Галина поровну разлила последние капли коньяка и решительно поставила бутылку на стол. – Потому что ты, со свойственной тебе интеллигентностью, никогда не назовешь это… «явление» тем словом, которым оно называется. А называется оно – альфонс! Обидно, да? Но тем не менее это так!

– В таком случае я – в тысячу раз больший альфонс, или, вернее сказать, содержанка! Антон-то принимает только те деньги, которые я трачу на него добровольно, а я расходую на любовника капиталы, которые зарабатывает мой муж. Причем муж об этом ничего не знает!.. Я сама-то, права Сосновцева, всего лишь тупая кукла с неудовлетворенными амбициями! Я и зелененькие и деревянненькие только трачу! Борька зарабатывает, а я Антоше рубахи и галстуки от Версаче покупаю!

Галина вздохнула и подошла к окну. Отодвинула штору. Белоснежные птицы на германском тюле неспешно заколыхались.

– Дочку из продленки смотришь? – Поля затушила окурок в пепельнице. – По времени-то уже пора ей быть… Давай, наверное, сворачиваться, да я пойду…

– Сиди уж, – Лесина махнула рукой. – Катя – умная девочка, сама прекрасно на кухне поест, а потом за фортепиано заниматься сядет… Я вот что хочу тебе сказать: с Антоном этим твоим, естественно, завязывать нужно, тут и говорить не о чем, а с Борисом?.. По идее ему, конечно, надо содрать с тебя колготки вместе с трусиками и отстегать как следует по заднице…

– Моя задница его больше не интересует. У него теперь другая есть… Господи, как банально-то все! Муж изменяет жене с ее собственной подругой и женой собственного друга! Сюжет для тупой мелодрамы, правда? Наверное, от этой банальности и мерзко так!

– Брось! – Галка снова присела на край дивана. – Мужики на девяносто процентов – кобели, а когда бабы под них сами ложатся – то, наверное, на все сто… Забудь, как будто ничего и не было, возвращайся сегодня домой с улыбочкой. Ужин ему накрой, постельку расстели, сама постарайся. А завтра приходи в салон, мы тебе какую-нибудь причесочку «супер» сварганим… Ну-ка, давай прикинем…

Она подобрала Полины волосы на висках, перекрутила их на затылке, свесила густой и озорной челкой на лоб. Снова взлохматила все пряди, обнажила шею, выпустив лишь тоненький длинный мысик волос. Когда и второй вариант «суперпрически» ее не устроил и она принялась взбивать шевелюру растопыренными пальцами, Поля устало произнесла:

– Галочка, милая, спасибо тебе, но не надо ничего. Я ведь и сама с ним жить после всего, что произошло, не смогу. Ладно, забуду я Надежду, ладно, прощу. Одолею ее, так сказать, на поле битвы под названием «Женское очарование», но с Антоном-то как быть? Его и из сердца не так просто выкинуть, уж не говоря о том, что из памяти… Понимаешь, то, что испортил Борис, еще, может быть, можно было поправить, но то, что потом наделала я… Не смогу я ему в глаза смотреть и улыбаться, чувствуя этот груз на душе. А рассказать все – это стопроцентный развод. Хотя, может быть, это и к лучшему?

– К бабке бы тебе хорошей сходить, – Лесина по-старушечьи подперла подбородок рукой. – Чтобы она на тебя воск отлила да порчу сняла… Знаю я, что ты во все это не веришь, но все-таки…

– А «все-таки» надо поговорить с Борисом. По крайней мере, расстаться нужно честно. Он – виноват, я – виновата… Попросим друг у друга прощения – и до свидания!

– А может, не «до свидания»? Может, помиритесь?

– Это уже вряд ли.

– Ну и правильно! – Галка неожиданно зло тряхнула крашеной головой. – Тебе это поделом будет! Помню я, как шесть лет назад ты плакалась: «Люблю его, люблю больше жизни!», а теперь сидишь холодная, как амеба, и этаким светски ледяным тоном рассуждаешь: «Да, правильней будет расстаться. Нет, я не смогу жить во лжи. Нет, конечно же, мы не помиримся».

Поля поднялась с дивана, стряхнула пепел с подола узкой юбки и пошла к выходу из комнаты. Уже на пороге она остановилась и, полуобернувшись, бросила:

– Ну, Галка, почему же ты-то меня не поняла?! Ты, наверное, единственная, кто, в принципе, мог понять, – а вот не поняла!.. Да я же просто боюсь загадывать, что мы помиримся, сглазить боюсь! Чего бы я сейчас только не отдала, чтобы не было никогда в моей жизни Антона, а в Борькиной – этой стервы Хорошиловой. Если бы только можно было все отмотать назад! Я надеюсь, надеюсь, что все можно изменить, что с Надькой все это прошло: Борька ведь мне и цветы уже приносил, мириться хотел… А я, дура!..

Она заплакала, в этот раз уже не закрывая лицо руками, а просто по-детски размазывая по щекам слезы вместе с тушью. Галина налетела на нее со спины и прижала к себе, как маленькую девочку.

– Поговори, поговори с Борей, раз уж это тебе так нужно, – шептала она, обжигая горячим дыханием Полино ухо. – Он мужик хороший и любит тебя, он понять должен. Начните все с начала, в конце концов! Ну стоит ли из-за какой-то стервы всю жизнь ломать? Сколько вы уже вместе? Семь лет почти, да? Когда мы на вашей свадьбе, в январе гуляли?..

…Регистрация была назначена на десять утра, поэтому выспаться Поле не удалось. Мама часов в шесть отправила ее в душ, потом сама уложила феном еще влажные волосы и уселась на кровать рядом с трельяжем наблюдать за тем, как невеста-дочь будет делать свадебный макияж. А у Поли, как назло, все валилось из рук: тени накладывались неровно, тушь слипалась комочками, пудра оседала на подлокотники кресла, на полированную полочку, в общем, куда угодно, но только не на лицо.

– Ты что так нервничаешь? – не выдержала мама в конце концов и решительно отобрала у нее пуховку. – За черта лысого, что ли, тебя замуж отдают? Вроде бы по любви выходишь замуж, а – сидишь бледная, психованная. Руки вон дрожат!

– А я сейчас, мама, и не понимаю, – Поля через силу улыбнулась, – как без любви можно вообще замуж идти? Раньше понимала, а теперь – нет. Я вот без Борьки жизни себе не представляю, и то у меня все внутри переворачивается, а если чувств нет никаких, то тогда что? В загс, как на эшафот, что ли?

Мать легко провела пуховкой по ее щекам и усмехнулась:

– Это в тебе свадебный максимализм бушует! Выходят люди без любви – и ничего, живут. Кстати, порой получше пылко влюбленных. Ты вот о чем не забывай: деньги в семейной жизни – вещь не последняя. Страсть ваша безумная пройдет, постель приестся – это все нормально, это процесс естественный. А что останется? Уважение друг к другу, привычка, ну и какой-то там бытовой комфорт… Вот у Татьяны Леонидовны дочь без всякой любви вышла за какого-то армянина и через полгода просто расцвела. И шуба у нее – не шуба, и платье – не платье, и кольцо – не кольцо – сказка! Она, по-моему, по дому и не делает ничего – все домработница. А духи у нее всегда какие? А причесочка?..

Поля, не отрываясь, наблюдала в зеркале за тем, как лицо ее из нервически-бледного постепенно становится кукольно-фарфоровым. Мамины руки были умелыми и ласковыми, от нее привычно и успокаивающе пахло «Магией ночи». Нет, мать, пожалуй, не осуждала ее за то, что она выходит замуж за нищего студента, но все же…

– Знаешь, мам, – она убрала от виска прядь волос, подставляя пуховке правую щеку, – вот чего я точно никогда не пойму, так это как можно жить с человеком исключительно из-за денег. Ну хочется мне, допустим, иметь шикарное платье, красивую обувь, косметику там какую-нибудь обалденную – так это для чего? Для того, чтобы выглядеть хорошо и нравиться любимому человеку! А просто так, шмотки ради шмоток – это же чушь какая-то… Да и потом, это же не удовольствие, это же кара Господня – каждый день видеть рядом с собой мужчину, к которому совсем не испытываешь желания броситься на шею!

– А к Борису ты, значит, такое желание испытываешь? – миролюбиво подытожила мама.

– А к Борису испытываю.

– Ну вот и славно. Давай надевать платье.

Платье, атласное, с лифом, расшитым мелким бисером, и нежными кружевными вставками по подолу, лежало на широкой родительской кровати. Рядом, распластавшись по спинке стула, как гигантская медуза, висела ажурная фата. И только когда Поля надела на себя все это великолепие, застегнула на спине длинную «молнию», расправила легкое кружево по волосам, то наконец почувствовала, что все происходит в действительности. Из зеркала на нее взглянула невеста с изумленно-счастливыми глазами и темно-розовыми губами, приоткрытыми, как для поцелуя…

А по кухне и коридору вот уже час сновали подружки, готовящиеся к выкупу. Они то и дело хихикали и чем-то шуршали. Поле вообще эта идея с выкупом не особенно нравилась, но ее убедили: «Надо!» А надо, значит, надо. Одно радовало: выкуп пообещали сделать совсем небольшой, пожалели свидетельницу Надю, которая и так тяжело переваливалась со своим огромным животом.

– Ох, Надька, не могла ты подождать со своим ребеночком! – шутя, говорила ей Поля дня за три до регистрации. – Родишь еще прямо у меня на свадьбе.

– Посмотрю я, как твой Суханов с ребеночком подождет, – усмехалась та, неуклюже устраиваясь в кресле и вытягивая чуть отекшие, но все еще красивые ноги.

Минут в пятнадцать десятого Надя, уже готовая, причесанная, в просторном шифоновом платье цвета спелой вишни, заглянула в комнату.

– А поворотись-ка, сынку! – с одобрительной улыбкой проговорила она. – Да, выглядишь ты, надо сказать, отпадно! Борис от восхищения как маму родную зовут позабудет.

– Интересно, он уже приехал? – с внезапным и странным ей самой смущением спросила Поля.

– Естественно, приехал. Твоя подружка-маникюрша там уже вовсю с выкупом шурует, сейчас и я туда спущусь.

Поля кивнула. И с этой секунды начала напряженно прислушиваться к тому, что происходило на лестнице. Мама убеждала ее выпить сока и скушать бутербродик: мол, пока регистрация, пока катание на машине с куклой – можно и сознание от голода потерять. Но Поля только улыбалась ей виновато и просяще, подносила указательный палец к губам и снова ухом приникала к двери. А из подъезда несся звон гитарных струн, одобрительное гудение мужской свиты, заливистый хохот девчонок. Потом Борис, видимо, поднимаясь по лестнице, начал на каждой ступеньке называть ласковые прозвища, и она чувствовала, как ёкает сердце и от «любимой», и от «голубушки», и от «заюшки». И понимала, что на самом деле счастлива…

Этаже на девятом процессия явно затормозила, ни на шаг не приближаясь к двери. Поля, уже изнемогающая от нетерпения, встревожилась. Наташа Масляшова своим тихим ехидным голоском задала какой-то вопрос, а Борис никак не мог ответить. Точнее, он предполагал неуверенно: «Пятнадцатое? Двадцатое? Семнадцатое?», но, похоже, все было неправильно, потому что женский коллектив дружно и радостно вопил в ответ: «Не-ет!» Поля нервно поправила на руках длинные, до локтя, перчатки и отошла от двери.

– Иди в комнату, посиди, успокойся, – обсасывая косточку от вишни, предложила мама, – сейчас уже появится твой жених. Минут через пять выезжать надо.

– А если не появится? Вон его как там девчонки терзают!

– Появится, куда денется! Он уже почти муж, у него обязанность теперь такая – появляться. А если что, ты его скалкой по лбу или сковородкой по загривку…

Фраза была явно шутливой и не несла никакого двойного или обидного смысла, но Поля вдруг почувствовала, что у нее перехватывает дыхание.

– То есть как обязанность? – почти прошептала она побелевшими губами. – Мамочка, да что же ты такое говоришь? Значит, он теперь будет со мной жить, целовать меня, ложиться со мной в одну постель не потому, что любит, а потому, что обязан?

– Да ничего такого я не хотела сказать, заполошная ты моя! – всплеснула руками мама. Но Поля уже повернула ключ в двери и выпорхнула на лестничную площадку, в своем белом платье похожая на огромную прекрасную бабочку. Похоже, никто просто ничего не успел сообразить, потому что иначе вошедшие в азарт подружки просто запихали бы ее обратно в квартиру. А так она, провожаемая удивленными взглядами, вихрем слетела по лестнице и прижалась к груди Бориса.

– Милый мой, хороший мой, – шептала она, обвивая его шею руками и гладя колючие свежеподстриженные волосы на затылке. – Как я люблю тебя, ты даже представить себе не можешь!

– И я люблю тебя, Полечка! – сказал он, приникая к ее подкрашенным губам нежным, осторожным поцелуем.

– Ну вот, пропала уже почти выторгованная бутылка шампанского! – печально вздохнул кто-то за спиной. – А число-то жених так и не назвал.

– Какое число? – Поля со счастливой улыбкой отстранилась и провела кончиками пальцев по Бориной щеке.

– Число, когда мы с тобой познакомились.

– Двадцать пятое, – прошептала она, утыкаясь лбом в его плечо. – Двадцать пятое. Я его никогда не забуду…

Она вдруг поняла, что не может вспомнить дату знакомства с Антоном. Ну не может – и все! Остались в памяти эти медные самоварчики в ресторане, а потом сразу – его блестящая капельками пота грудь, мускулистый живот с темнеющими внизу волосами, полуприкрытые глаза и ощущение собственного тела, кричащего от счастья. Даже сейчас, когда Поля просто подумала об этом, у нее сладко и нетерпеливо заныло внизу живота. И почему-то вдруг стало ужасно неприятно и стыдно.

– Спасибо тебе, – она прикоснулась ладонью к Галкиному плечу. – Спасибо тебе большое. Я, наверное, на самом деле попробую сегодня обо всем поговорить с Борькой. Как там в школе шутили? Держи за меня палец в чернилах, матери, только дурой не называй?

– Ладно, дурой – не буду, – усмехнулась Лесина, – у меня и так словарный запас достаточно велик… Только вот как ты поедешь сейчас? Пьяненькая же совсем.

– А я такси возьму! Машина пусть на вашей стоянке до завтра постоит. Ничего, надеюсь, с ней не сделается.

– Ну смотри, ни пуха!

– К черту! – Поля легко махнула рукой. – Ругай меня, Галочка милая! Ругай, на чем свет стоит!..

Машину, темно-синий «БМВ», она поймала сразу же. Водитель, не остановившийся для средних лет семейной пары, гостеприимно распахнул дверцу перед красивой молодой брюнеткой. Поля, стараясь не дышать на него коньячными парами, села на переднее сиденье, расправила на коленях узкую юбку.

– Куда же так спешит прекрасная леди? – поинтересовался хозяин «БМВ», с плотоядной ухмылочкой наблюдая за ее руками, скользящими по коленям. – Не иначе к мужу?

Видимо, последняя фраза задумывалась как шутка, потому что сам он немедленно обнажил керамические зубы в подобии светской усмешки.

– К мужу, – спокойно ответила Поля.

– У-у-у! – он сочувственно покачал головой. – Это серьезно…

А она нащупала на безымянном пальце широкое обручальное кольцо и улыбнулась с каждой секундой все крепнущей в ней надежде…

Темный «Шевроле-Блейзер» Бориса вывернул из боковой улочки неожиданно. Поля, сощурившись, пригляделась к номеру и убедилась, что это действительно его машина. Подумала о том, что в романтической мелодраме героиня просто обязана была бы на светофоре перескочить в автомобиль к возлюбленному. Но на деле все выходило значительно прозаичнее: уже через минуту между ними вклинился нахальный бледно-зеленый «москвичонок». А самым удивительным оказалось то, что на перекрестке Суханов начал разворачиваться совсем не в сторону дома. Хотя время было уже довольно позднее.

– А знаете что? – сказала Поля, повернувшись к водителю. – Крылатское пока подождет. Давайте вон за тем темным джипом. Я вам потом заплачу, сколько скажете.

– А как же муж? – ехидно осведомился тот.

– Муж тоже подождет…

Она понимала, что теоретически ей должно быть стыдно, что эта нелепая слежка унизительна и для нее, и для Бориса. Что она, в конце концов, после всего, что было у нее с Антоном, просто не имеет на это права. Но, наверное, где-то в глубине души Поля уже точно знала, куда и зачем Суханов едет. И поэтому, позволив себе наплевать на все нормы морали, продолжала яростно вглядываться в маячащий впереди номер его машины. А по обе стороны дороги растекались новые белоснежные кварталы Митино…

* * *

Шел третий, критический час грандиозной пьянки. Критический потому, что именно в этот переломный момент половина народа расползается спать, а у другой половины открывается второе дыхание. Антону спать совсем не хотелось. Он, прислонившись к стене, сидел на полу возле подоконника и с интересом наблюдал за Денисом Рябцевым, который вот уже минуту дрожащими руками пытался поднести к сигарете зажигалку. Рябцев не был пьян. Скорее, он пребывал в стадии тупого похмельного оцепенения, но изящнее и ловчее его движения от этого не становились.

– Ну что ты на меня так смотришь! – наконец взбесился Денис. – Как лаборант на подопытного кролика! Ну да, перебрал немножко, но не все же, как некоторые, могут литрами водку заглатывать, а потом еще полночи по общаге дефилировать… Я вообще сейчас спать пойду.

– Счастливый! А мне что-то не хочется, – Антон потянулся и хрустнул суставами.

– Совсем ни с кем не хочется? – ехидно уточнил Рябцев. – Если ты сейчас ответишь «да», то я просто, наверное, рухну от неожиданности… Вот что меня всегда в тебе умиляло, так это твое умение относиться к этому делу, ну, как к чашке кофе, что ли? Выпил, сказал «спасибо», пошел… В другой комнате выпил еще…

– Завидуешь?

– Нет, почему? По-доброму восхищаюсь.

– Завидуешь.

Антон последний раз затянулся и загасил окурок о пол. Рябцев был белобрыс и прыщав, и по внешним данным вряд ли пригоден для карьеры Казановы. Да и, кроме всего прочего, он довольно часто ни с того ни с сего начинал заикаться. В принципе, в постели, конечно, разговаривать совсем необязательно, но все же…

– А может, ты теперь верность своей петербургской мадам хранишь? – снова вкрадчиво поинтересовался Денис, и глаза его как-то сально сверкнули.

– А что это тебя сегодня так моя сексуальная жизнь тревожит?

– Да ничего. Просто девочка одна тут на тебя уже часа два завороженными глазками таращится, вот я и думаю…

– Какая девочка? – Антон легко поднялся с пола и поправил ремень джинсов.

– А вон там, посмотри. На Максовой кровати вторая с краю сидит…

Антон подошел к двери комнаты и остановился у косяка. Девочку он вычислил сразу: она вздрогнула при его появлении и тут же торопливо отвела глаза. А глазки у нее, откровенно говоря, были так себе: голубенькие, кругленькие, опушенные светлыми ресничками. И вообще этими своими глазами, вздернутым коротким носиком и пушистыми льняными волосами она напоминала советскую пластмассовую куклу. Кроме того, Антон сразу отметил, что бюста у нее почти нет, и ноги, похоже, коротковаты.

– Н-да, – скептически произнес он, возвращаясь к подоконнику. – Девочка. Вижу. Ну и что?

– Не стоит? – сочувственно поинтересовался Рябцев, делая ударение на втором слоге.

– Абсолютно.

– А зря!.. Знаешь, между прочим, кто у нее родители и в какой она хате живет?

– Ну и кто у нее родители? – поинтересовался Антон с деланным равнодушием.

– Мама – директор какого-то крупного модельного агентства, а папа – генерал. Живут в хоромах, с потолками под четыре метра, где-то на Садовом кольце. Единственная дочка, между прочим…

– А как эту дочку зовут?

– Лиза.

– Лиза? – он усмехнулся. – Лиза, Лизочка, Лизетта… Ну ладно, посмотрим, что там за Лиза.

Когда Антон снова появился в дверях комнаты уже с бутылкой шампанского в руках, девочка несмело улыбнулась. И он с удовлетворением отметил это быстрым наметанным взглядом.

– Так, шампанское только дамам! – проговорил он, усаживаясь с нею рядом и подвигая к себе испачканный темной губной помадой стакан. – А самым юным и очаровательным – в первую очередь!

И она снова вскинула на него распахнутые и тревожные голубые глазенки.

Минут через пятнадцать они уже вышли вместе покурить. Лиза, как ни странно, курила довольно профессионально, глубоко затягиваясь и тонкой струйкой выпуская изо рта сизый дым. Антон сидел рядом и задумчиво смотрел на ее некрасивые, еще детские руки.