Текст книги "Холодная"

Автор книги: Анна Рейн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Глава 25

Ноябрь этого же года. Эшли-парк.

Эмма сложила руки на своем округлом животе, задумчиво глядя в окно. Шел снег. В ее комнате было жарко натоплено, да и за окном было не так уж морозно, но ей уже несколько дней подряд было холодно. Эмма поплотнее закуталась в пуховую шаль.

Она поселилась в апартаментах баронессы – то есть в спальне, смежной со спальней Теодора. Это крыло теперь было отремонтировано на славу. Сейчас ремонтные работы велись в другом крыле дома, и поэтому она почти не видела Теодора. Она и не стремилась к этому. Эмма действительно старалась делать все, чтобы не мешать – то есть, не делать ничего. Домом в сущности управляла миссис Кэмп. С самого первого дня в поместье у нее установился своеобразный режим. Подъем, легкий завтрак, прогулка, если погода была хорошей, потом «домашние дела», обед, снова «домашние дела», прогулка, ужин, сон. Эмма могла хотя бы управлять домом, но она поклялась ни во что в поместье не вмешиваться, и потому ей оставалось только развлекать себя чтением, вышиванием, музыкой.

Хотя сам Теодор все-таки постоянно помнил о том, что у него в доме гостья. Он обедал вместе с ней, разговаривал, постоянно докладывал о состоянии дел в поместье, о том, куда он собирается или что сделал недавно… Но так общаются с сестрой, а не с женой. Он не делал попыток ухаживать за ней, не проявлял ни малейшего внимания к Эмме как к женщине. Хотя, похоже, не чувствовал и какой-либо натянутости в общении с нею.

Несколько раз им приходили приглашения. Первый раз это случилось в середине ноября – на бал по случаю дня рождения баронессы Понсонби.

Эмма сидела за вышиванием очередной детской рубашечки, когда пришла Джейн, одна из горничных, и сообщила, что барон желает поговорить с леди, когда ей удобно. У Эммы екнуло сердце: вдруг он предложит начать все заново? Она попросила горничную проводить ее к мужу.

Теодор сидел в библиотеке и разбирал письма, накопившиеся за несколько дней. Он удивленно посмотрел на дверь, когда вошла Эмма.

Она остановилась, не пройдя и двух шагов.

– Теодор… Ты хотел поговорить?

– Да, – он обернулся к столу, взял одно из писем и протянул его Эмме.

Надежды Эммы мгновенно умерли, и так же мгновенно проснулись страхи. Может, это письмо от одного из ее старых поклонников – верный шанс пасть еще ниже в глазах Теодора. Хотя куда уж ниже… Она нехотя взяла послание. Теодор слегка улыбнулся, дивясь ее реакции.

– Это приглашение от Понсонби.

Эмма успокоилась и открыла послание. Оно было адресовано лорду и леди Эшли. Эмма быстро прочла его и задумалась. Первым ее порывом было отказаться ехать куда бы то ни было. Даже повод был: женщины с таким животом, как у нее, в свете не появляются. Но Понсонби – друг Теодора. Не обидит ли она его, отказавшись? А может быть, он, наоборот, предпочитает навестить друга и соседа без нее?

– В чем дело? Ты плохо чувствуешь себя? – нахмурился Теодор, наблюдая смену горестных выражений на ее лице.

– Нет, я чувствую себя хорошо, – размеренно ответила Эмма. – Я не знаю, принимать ли приглашение.

– Время решить еще есть. И хотя мне кажется, в твоем положении не следует много путешествовать, до дома Понсонби недалеко; полагаю, эта поездка тебе не повредит.

Эмма прикусила губу: в первую очередь она должна была задуматься, не повредит ли ребенку, а потом уже о приличиях и обидах.

– Или, может быть, ты стесняешься появляться перед людьми беременной?

Именно так, вдруг поняла Эмма. Она стесняется, и это Теодору неприятно. Тогда она решила.

– Я поеду, – сказала она. Он пристально посмотрел на нее и кивнул.

– Хорошо.

Почему-то ей казалось, что он видел ее насквозь – даже те ее намерения, чувства, желания, в которых она сама себе не отдавала отчет.

Бал состоялся в первый день декабря. Первый танец Эмма станцевала с Теодором, но после этого ни с кем не танцевала, ссылаясь на свой положение. Ей стоило немалых усилий перебороть себя и открыто сказать, что она не танцует, так как беременна. Второй причиной ее отказов было нежелание вновь привлекать к себе ухажеров. Она призвала на помощь весь свой опыт, чтобы выглядеть холодной гордячкой, к которой даже страшно приблизиться, не то что пригласить на танец. И похоже, ей это удавалось, потому что даже женщины старались не задерживаться возле нее слишком долго. Только она подумала, что перебарщивает и следует быть полюбезнее, как закончился третий танец. Теодор проводил леди Понсонби к ее мужу и направился к собственной жене. По пути он поговорил с мистером Финли, и к Эмме подошел весьма мрачным. «Что теперь? – задалась она вопросом. – Что я теперь сделала не так?»

– Миледи, не желаете ли прогуляться? – он подал ей руку.

– Конечно, м… милорд, – выговорила она, злясь на себя за запинку, и протянула свою руку, слегка улыбнувшись ему. На более откровенную улыбку она не решилась.

– Я заметил, что вы не танцуете. С вами все в порядке?

– Да, со мной все в порядке.

Они вышли из бального зала. Эмма не спрашивала, куда он ведет ее.

– Тогда… вам не нравится бал? Гости, хозяева или музыка?

– Нет, все вполне хорошо. Мне нравится.

Ах, как объяснить ему, чтобы не показалось, что она претендует на него?

– Тогда, может быть, вы прекратите строить из себя мученицу?

– Что? – она недоуменно посмотрела на него, остановившись. Они оказались около какой-то комнаты.

– Я знаю… – он вдруг осекся и усмехнулся. – По крайней мере, вы создали у меня такое впечатление, что хотите этого ребенка. А сейчас вдруг недовольно сообщаете всем, что не можете танцевать, так как беременны. Вы приехали на этот бал, чтобы во всеуслышанье жаловаться на свою несчастную судьбу?

– О Господи… – пробормотала она расстроенно. Как всегда, все, что она говорит или делает, получает совершенно иное толкование. Она-то приехала, чтобы, отказывая поклонникам и сообщая о своей беременности, хоть как-то выказать свою преданность Теодору, хотя бы перед собой, а в результате опять ранила его.

– Так что же? Чего вы хотите добиться, Эмма? Вы хотя бы сами знаете это?

– Знаю, – ответила она тихо, так как он явно хотел получить от нее какой-то ответ.

– И чего же, осмелюсь спросить?

Эмма не осмеливалась поднять на него глаза. «Тебя, – подумала она. – Я хочу добиться тебя.»

– Что ж, не отвечайте, – сказал он. – Но ведите себя… хотя бы обдуманно. Я так понимаю, что вашей целью не было ставить нас в неловкое положение.

– Да, – выдавила она, хотя в голосе Теодора не было вопроса.

– Вернемся в зал? – он снова предложил ей руку.

– Подождите. Дайте подумать, – она иронично скривила губы.

– Хорошо, – он сложил руки за спиной.

– Вероятно, лучше всего будет объявить, что я действительно чувствовала себя плохо, но упрямство не позволяло мне в этом признаться.

Ведь тогда Теодор будет выглядеть мужем, который заботится о жене.

Она так и не посмотрела на него.

– Тогда вам придется покинуть бал.

Она равнодушно пожала плечами. Теодор в ответ тяжело вздохнул.

– Интересно, чего же вы на самом деле хотите, Эмма? – и он снова подал ей руку. Эмма приняла ее и позволила проводить себя в спальню, отведенную им в доме Понсонби. Спальня была одна на двоих, так как гостей было много, а дом у Понсонби был не таким бессмысленно огромным, как дом Теодора.

Она в одиночестве сидела у окна, положив руки на заметно округлившийся живот, прислушиваясь к звукам музыки, и даже не надеялась, что Теодор придет в комнату. Они могут целую ночь провести с бароном Понсонби за вином и разговорами. Но вечер был еще далек от завершения, когда он пришел.

– Вы не спите?

Она пожала плечами, по-прежнему не глядя на него. За время, проведенное в одиночестве в этой комнате, она пришла к выводу, что ей лучше вообще не принимать никаких предложений и безвылазно сидеть в Эшли-парке, ссылаясь на недомогание по поводу своего состояния, но при этом создавать впечатление, что она рада этому. Ведь она действительно рада, что беременна.

– С вами все в порядке, Эмма? Только честно.

Он подошел к ней, взял ее за обе руки и попытался заглянуть ей в глаза. Она отворачивалась, потому что от его заботы у нее выступили слезы.

– Да вы замерзли. Пойдемте, я уложу вас в постель, пока не заболели.

Она покорно пошла вслед за ним и легла в холодную постель. Задрожала от холода и от горя.

– Господи, – слегка рассердился Теодор, садясь на край кровати. – Да что же произошло? Эмма, ну ответьте ради Бога.

Она отрицательно покачала головой, ее била дрожь, она никак не могла согреться, несмотря на то, что в комнате горел камин и было тепло.

Теодор потрогал ее лоб, потом решительно забрался руками под одеяло, чтобы потрогать ее ступни.

– Вас надо согреть, – пробормотал он скорее для себя, чем для нее, и начал раздеваться. Эмма это заметила и перестала дышать. Теодор замер на мгновение, оценил ее замешательство, потом сбросил с себя остатки одежды и забрался под одеяло, готовый к отпору с ее стороны.

– Просто чтобы согреть, – прошептал он, осторожно притягивая ее в свои объятия. Она не сопротивлялась, но была слишком напряжена. Теодор вдруг усмехнулся.

– Холодная Леди, – сказал он. Эмма оценила его шутку и нервно рассмеялась. А потом расплакалась, покрепче прижавшись к нему. В этом весь Теодор. Он мог бы веселиться, или разговаривать с другом, но пришел сюда, чтобы согреть ее. Просто чтобы согреть. Хотя и недовольно вздыхает, что вынужден снова заботиться о ней.

Что он делает? – недоумевал Теодор. Если так пойдет дальше, все закончится так же, как и раньше, – разбитой жизнью. Но что прикажете еще делать? Оставить ее тут страдать в холоде и одиночестве? В конце концов, она беременна. Он не должен позволить ей простудиться хотя бы ради ребенка. Кое-как успокоив себя этим соображением, он остался с ней в эту ночь.

На следующее утро Эмма проснулась одна. Об этом вечере ни она, ни Теодор впоследствии не упоминали. Для себя Эмма решила, что не должна больше ставить Теодора в такое положение. Он не должен ухаживать за ней и успокаивать в то время, как мог бы веселиться.

Следующий сюрприз настиг Эмму на Рождество. Теодор спросил у нее, не хочет ли она устроить в их доме рождественский бал.

– Я? Нет, – автоматически ответила она, поскольку уже привыкла на все предложения поехать куда-нибудь отвечать отказом. А потом вдруг поняла, о чем он спрашивал у нее.

– Тогда я сообщу Понсонби, что бал в этом году устраивает он. Обычно он бывает в одном из наших домов. Во всей округе только в них есть бальные залы, – пояснил он в ответ на ошарашенный взгляд Эммы.

– А предыдущие три года этот вечер у кого проводился? – нерешительно спросила она, в ужасе от предположения, что Теодор хотел устроить этот бал, а она ему отказала.

– У Понсонби. У меня нет ни желания, ни возможностей устраивать столь грандиозное событие, а леди Понсонби подобные хлопоты приводят в восторг.

Эмма с облегчением выдохнула. В этот раз она не допустила промах, отказавшись.

– Я просто подумал, что вам это тоже могло бы понравиться.

– Нет, спасибо, милорд, – уверенно отказалась она.

Он уже был возле двери, как вдруг остановился.

– Если передумаете, только скажите. Или возможно, у вас появится желание помочь Марии Понсонби в устроении этого праздника. Тогда я отвезу вас.

Эмма слегка улыбнулась и покачала головой.

– Нет, спасибо.

– Как угодно, миледи.

Перед Эммой встал новый вопрос: ехать ли ей самой на этот бал? Если она хотела продемонстрировать свое уважение к мужу, то лучшей возможности ей не представится. Только действовать надо гораздо умнее, чем в прошлый раз.

Когда пришло приглашение от леди Понсонби, Теодор по обыкновению спросил у жены, хочет ли она поехать. Эмма ответила «да», и брови Теодора приподнялись, выдавая его удивление. Он уже привык к отказам. Эмма улыбнулась, забавляясь его реакцией.

– Хорошо, – только и сказал он.

Что подарить ему на Рождество? Вот еще один вопрос, который возник у Эммы. Разве что Дербери… Но она не была уверена, что он его примет. Себя, хорошую? Но измениться в лучшую сторону ради него она и так старалась, невзирая ни на какое Рождество. Запонки? Булавку для галстука? Кольцо? И вдруг она вспомнила: кольцо, которое когда-то заложил Джонас Хоупли, до сих пор у нее. Она должна его отдать. И она послала в Дербери за кольцом.

Да, но что подарить?

Что нравится Теодору? Она знала, что в другом крыле дома у него есть «лаборатория», но что это значит, она не знала и спросить не осмеливалась. Он много времени проводил там.

Эмма так ничего и не смогла придумать. Что ж, пусть подарком ему будет хотя бы идеальное поведение жены на празднике в доме его лучшего друга. Только бы опять не переусердстовать.

Теодор пригласил ее на первый танец. Эмма извинилась перед ним, сказав, что не будет сегодня танцевать. Тогда он высказал намерение оставаться возле нее все время. Этого она не предусмотрела.

– Вы не обязаны скучать возле меня. Потанцуйте, милорд.

– Если вы настаиваете…

– Да, я настаиваю, – кажется, ей удалось выкрутиться. Но вот началась музыка, а он все еще оставался рядом.

– Милорд? – удивленно повернулась она к нему.

– Мне не хочется танцевать, – загадочно улыбнулся он. Эмма улыбнулась в ответ, подавив желание продолжить уговоры. Она чувствовала себя в его обществе неловко.

Он оставался с ней весь первый танец. К ним иногда подходили гости, разговаривали, желали счастливого Рождества и поздравляли Теодора с днем Рождения. Первый раз, когда Эмма это услышала, она была в ужасе: не знать, когда родился ее собственный муж! Когда мистер Финли, первым поздравивший Теодора, отошел, она обратилась к мужу:

– Почему ты не сказал мне, что сегодня твой день Рождения?

– Зачем? – пожал он плечами.

Эмма не нашлась с ответом. Некоторое время они разговаривали с Мэри, сестрой Теодора. Только теперь она была не мисс Джонсон, а миссис Конли, поскольку вышла замуж за управляющего Теодора. Она также поздравила Теодора с Днем Рождения, а Эмме пожелала счастливого Рождества. Эмма ответила ей тем же. В принципе, Эмма не часто виделась с сестрой мужа, но догадывалась, что сам Теодор достаточно часто бывает в домике своего управляющего и дружен с ним. С другой стороны, мистер и миссис Конли никогда не бывали в доме барона. У Эммы было подозрение, что она тому причиной и что до ее приезда в Эшли-парк дело обстояло иначе.

На второй танец Теодор пригласил юную мисс Финли, которой едва исполнилось шестнадцать. Она была худая, как щепка, и высокая. Все говорило о том, что через пару лет она будет на голову выше своего нынешнего партнера. А пока она смущенно улыбалась, глядя на его галстук, повязанный простым узлом. Эмма видела, что Теодор всячески пытался ее разговорить, а девушка односложно отвечала «да, милорд», «нет, милорд». «Он будет хорошим отцом, – подумала Эмма, положив руку на свой живот. – Хорошо, что я приехала сюда, а не убежала в Дербери.» Она не догадывалась, какая мягкая мечтательная улыбка озарила ее лицо, когда она подумала о ребенке, но была бы рада, если бы знала, что эта улыбка не осталась незамеченной гостями.

Чуть позже Эмма выяснила, что Теодор родился прямо в рождественскую ночь, и не могла не улыбнуться. Вероятно, это наложило отпечаток на его характер.

На следующее утро курьер доставил кое-что из Дербери. Не желая тревожить Теодора, Эмма решила дождаться обеда, чтобы отдать ему кольцо. Но Теодор навестил ее сам сразу после завтрака.

– С Рождеством, – сказал он, протягивая ей черный футляр.

Первым ее побуждением было отказаться, потому что она считала себя недостойной подарка.

– Не надо было… – но его бровь поползла вверх, и она прикусила язык и взяла футляр. В нем оказались маленькие серьги из прозрачного голубого камня в обрамлении серебра и крошечных бриллиантов.

– Не знаю, что это за камень, но он в точности повторяет цвет твоих глаз, – сказал Теодор. Это не был комплимент ее глазам, это была просто констатация факта. – Это одни из тех камней, что прислал мне Джонас из Индии, – пояснил он. – С Рождеством.

– Спасибо…

– Пожалуйста, – улыбнулся он и собрался выйти.

– Подожди.

– Что?

– У меня тоже кое-что есть для тебя. Это не подарок, просто вещь, которая… которая так давно у меня лежит, что я забыла про нее. Это твое.

– Да? – удивился Теодор.

Эмма достала из шкатулки кольцо. Ярко-синий сапфир блеснул в утреннем свете. Она протянула ему кольцо.

– Ты выкупила его?

Она кивнула.

– Когда?

– Сразу, как приехала в Лондон из Эшли-парка.

– За сколько?

Эмма мгновенно поняла, что Теодор намерен расплатиться за кольцо. Он до сих пор выполнял «договор», заключенный три года назад. Вероятно, именно поэтому часто докладывал ей о своих ежедневных делах и тратах. Сама она об этом почти забыла.

Она призналась.

– Оно столько не стоит… Я верну тебе деньги.

– Не надо, пусть это будет подарком на Рождество и… и день Рождения, – торопливо выговорила она. – Пожалуйста.

Несколько секунд Теодор пристально смотрел на нее.

– Хорошо. А ты знаешь, что Джонас женился? Еще осенью.

– Нет, я не знала. Теперь он сможет подарить кольцо своей жене, – вздохнула она, остро ощущая собственное обручальное кольцо.

Глава 26

Февраль в этом году был теплым, но Эмма все равно мерзла. Она смотрела на падающий крупными хлопьями снег, который пока еще был белым, но пройдет едва ли несколько часов, прежде чем он превратится в грязь.

Февраль… Еще два месяца – и родится ее ребенок. Как было бы хорошо, если бы ребенок родился девятого апреля – ровно через девять месяцев после той единственной ночи с Теодором. Тогда он сможет поверить ей, тогда он будет любить своего ребенка без всяких условий и оговорок.

Эмма последние несколько дней старалась не выходить из своей жарко натопленной комнаты, но даже здесь ей было холодно. Она не могла без дрожи ложиться в свою постель, боялась выходить к обеду вниз, потому что тогда становилось еще хуже. Руки и ноги просто леденели. Теодор, обеспокоенный ее состоянием, послал за врачом, но учитывая сегодняшний снегопад…

Быстро спускался вечер. Принесли ужин. Эмма заставила себя поесть ради ребенка. Еда почему-то тоже стала казаться холодной, даже если обжигала язык.

Стрелки часов на туалетном столике показали десять часов. Кэтрин и Сьюзен пришли, чтобы помочь ей раздеться и лечь спать.

– Не надо, я сама, – сказала Эмма, в ужасе от того, что сейчас придется ложиться в холодную постель. Горничные неуверенно переглянулись, но ослушаться не посмели. Присели в реверансе и оставили ее одну.

Эмма долго глядела на большую постель с двумя одеялами и вспоминала ночи, когда Теодор спал рядом. Ей всегда удавалось согреться рядом с ним. Она должна спать и быть здоровой ради ребенка, она должна пойти к нему и попросить, чтобы он спал вместе с ней. Он не откажет ей, в этом она была уверена, даже если бы речь не шла об их ребенке.

Она позвонила горничной. Пришла Кэтрин.

– Милорд у себя? – спросила Эмма.

– В лаборатории, кажется, миледи.

Эмма вспомнила, что в своей лаборатории Теодор иногда мог задерживаться до самого утра. Так долго она не могла ждать. Придется оторвать его от дел… А ведь она обещала, что не будет мешать ему жить. Но ребенок важнее. Эмма глубоко вздохнула, набираясь мужества.

– Передай ему, пожалуйста, что…

Что? Эмма затруднилась с выбором фразы. Что миледи хочет спать с ним?

– Что я хочу… мне надо поговорить с ним.

– Сейчас, миледи?

– Этим вечером, когда он освободится. Но обязательно этим.

А она тем временем сядет поближе к огню и подождет его.

– Да, миледи.

Теодор пришел через несколько минут. Очевидно, он не стал задерживаться ни на секунду.

– Что-то случилось, миледи? – спросил он, обеспокоенно взглянув на ее живот.

– Нет… – она тихо вздохнула и поплотнее закутала свой живот в шаль. – Извините, я не хотела отрывать вас от дел.

– Я просто читал, – улыбнулся он. – Так о чем вы хотели поговорить?

Эмма молчала, не решаясь сказать.

– Эмма, что за дурацкая привычка молчать! – слегка рассердился Теодор. – Простите, я не хотел грубить, – опомнился он. Потом сел во второе кресло напротив камина. Несколько минут они молчали вместе.

«Ну скажи, – уговаривала себя Эмма. – Теодор, можно я буду спать с вами? Когда я одна, мне холодно и я не могу уснуть. Это так просто… Ты же за этим его и позвала. Теодор, можно я буду спать с вами?..»

– У вас жарко, – вдруг сказал Теодор, заставив Эмму вздрогнуть, и снова замолчал.

– Теодор, можно я буду спать с вами? – наконец она заставила себя выговорить это. Он пытливо взглянул на нее. Она подумала, что он захочет объяснений.

– Конечно, – легко согласился он, вместо того чтобы спросить о причинах.

– Спасибо.

– В вашей спальне или в моей? – спросил он. Она неуверенно взглянула на него.

– В моей. Здесь теплей, – объяснила она свой выбор. Он кивнул.

– Ложись, Эмма, я сейчас приду.

Теодор вышел, а Эмма неприязненно посмотрела на кровать, не собираясь ложиться туда без мужа. Она расплела косу, расчесалась, снова заплела. Она давно уже не делала каких-то особых причесок.

Вскоре он вернулся – в одном халате.

– Ты еще не легла? – удивился он.

– Я отослала горничных, – она поднялась с кресла. – Помоги мне раздеться.

Он хмыкнул.

– Решила меня соблазнить? – шутливо спросил он, помогая ей с платьем.

– Что? – она даже обернулась. – Нет, конечно.

– Тс. Я пошутил, – ласково улыбнулся он. Ей почему-то вдруг показалось нестерпимым, что он увидит ее обнаженной – такой толстой, уродливой. Она и в лучшие-то времена не особо привлекала его.

– Отвернись, пожалуйста, – напряженно попросила она.

– Ты не сможешь сама снять платье, – возразил он. – Может, все-таки позвать Кэтрин?

– Не надо, – вздохнула она и подняла руки. Теодор легко и аккуратно стянул ее платье через голову.

– Где твоя рубашка?

– На каминной полке.

Теодор взял нагретую сорочку и помог Эмме облачиться в нее. Все это время она старалась не смотреть на него, но вдруг нечаянно поймала его напряженный взор, устремленный на ее живот. Она сглотнула ком в горле и поспешно залезла под одеяло. Он с сожалением посмотрел на нее, потом задул все свечи, подбросил дров в камин, снял халат и лег рядом.

Он обнял ее. Как Эмма и помнила, он был восхитительно теплым. Она покрепче – насколько это было возможно в ее положении – прижалась к мужу.

– Тебе холодно? – спросил он.

– Д-да, я постоянно замерзаю.

– А… Так я нужен в качестве грелки.

Она не ответила. Если говорить правду, то она должна сказать «да», а ей очень не хотелось обидеть его.

– Обычные грелки не устраивают тебя? – в том же легком тоне продолжал он.

– Нет, мне все равно холодно, – решила признаться она. Почему-то в таком положении, когда они лежали рядом, не глядя друг на друга, разговаривать было легче.

– М-м. Ну спи. Я буду рядом.

Эмма заснула почти мгновенно.

На следующий вечер он пришел к ней сам как раз в тот момент, когда она укладывалась спать, уже отпустив горничных.

Она снова не хотела ложиться в холодную постель, но уже не так сильно, как накануне. У нее было ощущение, что Теодор оставил в этой постели часть своего тепла. И все-таки его самого здесь не было… Она решила, что позовет его, только если совсем замерзнет. Но едва она легла, как вошел муж.

– Как вы сегодня себя чувствуете, Эмма? Не холодно?

Она пыталась понять, как должна ответить, чтобы не заставлять его делать то, что ему не хочется. Но лицо его и взгляд оставались чистыми и непроницаемыми.

– Лучше, чем вчера, но хуже, чем обычно, – в конце концов честно ответила она.

– Мне остаться? – спросил он, загадочно улыбнувшись.

– О да, пожалуйста.

Снова те же действия: свечи, камин, халат, одеяло… С удовлетворенным вздохом она прижалась к нему. Он погладил ее по голове. Некоторое время они лежали рядом. Ей было жаль, что она может ощущать его всего лишь одним боком, но и этого было достаточно, чтобы ей было тепло всю ночь.

– Эмма? – обратился он к ней с напряжением в голосе.

– М-м?

– Можно мне прикоснуться… к твоему животу?

– З-зачем? – испуганно спросила она.

– Мне хочется почувствовать… Ты чувствуешь ребенка? Он толкается?

– Бывает иногда, – шепотом ответила она.

– Можно?

– Можно, – тем же шепотом ответила она. В первый раз за долгое время Теодору что-то нужно от нее.

Он лег на бок, протянул руку под одеялом и благоговейно опустил ладонь на ее живот. Погладил. Прикосновения его были нежны, легки.

– Я ничего не чувствую, – сказал он.

– Ребенок… спит, наверное, – едва сумела выговорить она.

Не зная, станет ли Эмма сопротивляться, Теодор решился на осуществление еще одного своего желания. Он стал приподнимать подол ее рубашки.

– Что ты делаешь? – спросила она, но не сопротивлялась.

– То же самое, – он успокаивающе улыбнулся ей, хотя она видела, как он напряжен. – Всего лишь хочу коснуться.

Эмма вздохнула, подавляя все протесты.

Ладонь Теодора опустилась на голый живот Эммы. Женщина вздрогнула. Он нежно, медленно водил рукой по ее уродливому телу. Глаза его были закрыты, а на лице написано такое умиление, что Эмма вдруг поняла: Теодор, как всегда, видит суть красоты. Тело женщины предназначено для вынашивания детей, и именно это делает его красивым. Вдруг ребенок толкнулся. Теодор вздрогнул и испуганно отдернул руку. А потом обменялся с Эммой радостным понимающим взглядом. Она тоже почувствовала это, и была вдвойне рада, зная, что Теодору это тоже приятно. Никогда Эмма не думала, что мужчина может принимать такое участие в процессе беременности. Зачать – это да, это могут все. Воспитывать – тоже могут многие, но есть девять месяцев радости и боли, принадлежащие только женщине, так она думала когда-то.

Теодор… Дар Бога… Она определенно его не заслужила. Такой была ее последняя мысль, прежде, чем она уснула.