Текст книги "Иллюзия свободы (СИ)"

Автор книги: Анна Нил

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

Глава 20

Аарон Деймон.

Монтгомери возвращается под утро. Сквозь сон слышу щелчки замка, открываю глаза и осторожно выбираюсь из-под обнимающей руки.

– Что случилось? – сонно тянет Фостер, вцепляясь в мою ладонь.

– Все хорошо, – целую её в висок. – Спи.

Дожидаюсь, пока затихнет, накидываю край покрывала и иду на кухню.

– Выспался? – мрачно интересуется Патрик.

– Вполне.

– Виза девчонке не нужна. Она числиться в Британии.

Удивленно поднимаю бровь. А, впрочем, почему нет? Сбило с толку, что Фостер журналист – они стекаются в Англию со всех уголков мира. Наверное, поэтому мой воспаленный от недосыпа и обилия информации мозг вчера сбросил это со счетов.

Что ж, одной проблемой меньше.

– Не благодари, – друг отворачивается к окну, а я подхожу и встаю рядом. Мне крайне важно прояснить еще один момент.

– Ты не будешь препятствовать? – Патрик отвечает не сразу, непроницаемым взглядом смотря на густую синюю темноту.

– Должен бы. Но нет.

– Спасибо, – совершенно искренне отвечаю я. – Не говори Делаж.

Ту часть моей биографии знает только Монтгомери. И я хочу, чтобы так оставалось и впредь.

– Какую лапшу ты ей навешаешь? – морщусь от формулировки, но здесь он чертовски прав.

– Она уже месяц пытается сбагрить меня на конференцию.

– Неужели – там? – горько усмехается Патрик.

–Именно.

– Иви удивится, если ты внезапно передумаешь.

– Расскажу про мальчишку. Пусть думает, что хочу увезти Кэт на время.

Друг молчит, все также упершись взглядом в оконное стекло, и я не выдерживаю:

– Прости.

– Сделать завтрак? – переводит тему.

– Очень выручишь, – дел сегодня по горло, и времени на готовку попросту нет.

– Десять минут. Поднимай пока свою спящую красавицу.

Уже на пороге я замираю: —Патрик … Спасибо.

Он просто кивает, а я в первую очередь плетусь в ванну, и только потом к Фостер. Кэт успела скинуть покрывало и извернуться в какую-то немыслимую позу. Качаю головой, наклоняюсь и глажу большим пальцем щеку.

– Просыпайся.

Её веки чуть вздрагивают, а уголок рта дергается в улыбке.

– А я думала, снова будешь бурчать.

– Нравится просыпаться так? – хмыкаю я. Мычит в ответ что-то неопределенное, наконец-то разлепляет глаза, садится на постели и утыкается носом в мое плечо.

– Как вчера все прошло? – притягиваю её к себе.

– Терпимо.

Она не спрашивает, скольких спасти не удалось. Уже знает, что всех – не получается. Просто прижимается чуть крепче и шепчет: – Я волновалась.

– Да что мне сделается, – запутываю пальцы в её волосах, почесываю теплый затылок. Фостер млеет и чуть ли не урчит, проводит носом по шее, а потом виновато признается:

– Так хорошо уснула, что не запомнила, как ты пришёл.

А вот я помню очень хорошо. До последнего слова. И теперь наконец-то обнимаю, что есть сил. Пару секунд, не больше.

– Марш умываться. Монтгомери приготовил завтрак.

– В офис нужно…

– Нет! – это было слишком громко и быстро.

– Хорошо, – недоверчиво соглашается. – А куда? – она не спешит отстраняться.

– В больницу. Но сначала ко мне. Мне нужно в душ и переодеться.

И, самое главное, предстоит как-то объяснить ей, почему я передумал насчет командировки. Причем на фоне того, что по поводу этой самой командировки довольно резко отправлял рыжею в пешее эротическое. Пару раз на её глазах точно.

– Хорошо.

Из ванной она возвращается быстро, здоровается с Патриком, трет заспанные глаза и первым делом глотает черный несладкий чай. А я очень стараюсь не думать о человеке, который любит эту дрянь не меньше.

– Шевелись.

С яичницей она справляется в два счета и поднимает глаза на Монтгомери:

– Готовишь лучше, чем пользуешься проницательностью.

Тот лишь хмуро кивает, а потом награждает меня долгим взглядом, в котором я без труда различаю и предупреждение, и призыв быть осторожнее, и, как ни странно – пожелание удачи.

Киваю в ответ и подталкиваю Кэтрин к выходу.

Девушка дремлет всю дорогу, полузакрыв глаза, а я то и дело поглядываю на неё, и пытаюсь понять, не совершаю ли сейчас огромную по своей чудовищности ошибку. Вот только интуиция, мать ее за ногу, в этот раз молчит

***

– Тебе надо выспаться, а не по больнице шляться, – шепчет Кэт, стоит нам только оказаться в темноте прихожей. Ловлю её губы, целую каждую по отдельности, раздвигаю их языком и проникаю глубже. Я так соскучился. Поцелуй долгий и глубокий. В моих волосах гуляют теплые пальцы, ласкают, перебирают, и ладонь сама скользит девчонке на спину, чуть надавливает между лопаток…

Она вздрагивает, коротко охает мне в рот и вжимается всем телом.

– Подожди, – отстранить её от себя чертовски сложно, но сейчас – необходимо. Потому что слишком многое нужно ему сказать. – Подожди, Кэтрин…

– Что такое? – шепчет она, тяжело дыша.

– Нужно поговорить.

Каменеет тут же, всем телом. Делает шаг назад. Обхватывает себя руками и распахивает огромные глазки.

– Все, да? – не своим голосом спрашивает она. – Я тебе больше не нужна?

Я настолько ошарашен, что в первый момент замираю с открытым ртом, но уже в следующий прихожу в себя и ору:

– Совсем рехнулась?!

По глазам вижу, что черти пляшут, шутит твою мать и, не в силах больше выносить подобной дурости, снова дергаю её к себе.

– Ты ребёнок, Фостер.

Обнимаю, глажу по голове, нахожу губами ухо и сообщаю, какая же она растерявшая последние мозги девочка. И вот теперь она расслабляется, обхватывает руками за шею и едва слышно говорит.

– Ну вообще, было бы логично.

– Что за дурь у тебя в голове?

Молчит, сопит в шею, и только тут до меня доходит. Отстраняюсь и смотрю ей в лицо.

– Что Монтгомери вчера тебе наговорил?

– Ничего, к чему не стоило бы прислушаться, – хмыкает. Ругаюсь сквозь зубы. Стоило догадаться.

– Выбрасывай из головы. Немедленно.

– Но…

– Выбрасывай, я сказал.

Неуверенно кивает, но выдыхает облегченно, стягивает верхнюю одежду, плюхается на диван и выжидательно смотрит:

– Тогда – о чем?

Устраиваюсь рядом и пытаюсь понять, с чего начать разговор. И пальцы, неуверенно взявшие мою ладонь, мыслительной деятельности отнюдь не способствуют. Если я сейчас это произнесу – пути назад не будет. Уже нет. Впрочем его не было уже тогда, когда из-за меня девушка кричала от боли этом самом диване. Открываю рот и произношу:

– Все же придется поехать на конференцию, – Рука под моими пальцами замирает.

– В Лондон?

–Да.

– Надолго? – вздыхает она. И закусывает губу.

– Дня на три, – выдерживаю паузу, подбирая слова. – Поэтому начинай думать, что будешь плести Хардмонам, начальству и сопляку.

– Кёртису, – поправляет она.

– Не имеет значения, – отмахиваюсь я.

– Значит, берёшь меня с собой?

– Фостер, – вздыхаю. – Ты серьезно решила, что тебя можно оставить хоть на минуту и не вытаскивать потом из очередной задницы?

Смотрит, и наконец размыкает пересохшие губы.

– Рони…

Просто дурацкое сокращение моего имя, и все. Даже могу сказать больше: Я его ненавижу. Но в него девушка умудрился вложить столько, что в груди снова болезненно сжимается. Ничего не говорю и просто обнимаю, чувствуя тяжесть головы на плече.

Но Кэт вдруг отстраняется:

– Почему ты решил ехать?

– Рыжая задолбала, – поясняю я, однако в Фостер в кои-то веки просыпается мыслительная деятельность. Черт возьми, пусть спала бы и дальше.

– И только?

– Тебе мало? – бурчу я.

– Не мне, – смотрит пристально и очень внимательно. – тебе.

– Да твою мать, Фостер! – взрываюсь я. – Какая разница?!

– Ты серьезно думаешь, что мне наплевать?! – она снова трёт переносицу, встает с дивана, и, не успеваю я вставить и слова, продолжает: – Что-то случилось. Я же вижу.

Подходит к окну и заканчивает – Но ты настолько мне не доверяешь, что не хочешь даже сказать.

Она не поверит, обреченно понимаю я. Не поверит даже в то, что рыжая решила продавить начальство и силой выпихнуть меня в Лондон. И про то, что я вдруг просто решил увезти её подальше от всего этого, Кэтрин тоже можно не втирать. Потому что ей нужна правда. Однако и эту самую правду придется предельно дозировать.

Подхожу к ней со спины и осторожно кладу ладонь на плечо.

– Вчера ночью я разговаривал с одним из нападавших.

Кэт даже не вздрагивает – дергается всем телом, резко разворачивается, и я замечаю, как сильно она побледнела.

– Что? Они же мертвы.

Почти силой утягиваю на диван и начинаю, тщательно подбирая слова. Впрочем, рассказать приходится почти все. Умалчиваю я только о двух вещах – кем прихожусь Бекеру и о том, что Монтгомери против «Чёрного Лотоса» не сможет сделать ничего.

Она не перебивает. Синие глаза на бледном лице настолько непроницаемы, что в какие-то моменты кажется, что Кэтрин вообще не слышит – лишь сильнее стискивает зубы и сжимает пальцы в кулаки.

Когда я заканчиваю, она, как и Патрик, не говорит ни слова. Просто остекленевшим взглядом смотрит перед собой.

– Кэтрин, – осторожно касаюсь щеки, ледяная – когда она успела замерзнуть? – ладони, и девушка вздрагивает.

– Я в порядке. Дай мне пять минут.

Глажу её пальцы, потому что не знаю, что тут еще можно сказать, точнее – что она хочет сейчас услышать, а Кэт едва слышно шепчет:

– Убью их всех.

– Патрик знает про них все, – зарываюсь носом в её макушку. – Он разберется.

Ложь растекается по венам раскаленной кислотой, не дает дышать, отравляет, но при этом – даже не меняет интонации.

Прости, Кэтрин.

Глава 21

Кэтрин Фостер.

– Заканчивай есть одни печенья! Бесит.

– Да я вообще тебя раздражаю, – улыбаюсь я, откладывая печенье, подходя к нему. – С самого первого дня.

– Неимоверно, Фостер.

Я заливаюсь смехом, а он сгребает меня в охапку, опрокидывает на спину и целует, навалившись всем телом. Горячий язык сладко скользит во рту, а мои бедра подаются вперед, заставив его с силой втянуть воздух сквозь зубы, а меня – глухо застонать. Но, вспоминая наш список дел, мне, как самой собранной, пришлось прервать этот захватывающий процесс.

– У нас опять нет времени, да? – глухо спрашиваю, прижавшись лбом ко лбу. С сожалением кивает.

– Так хочу тебя, – шепчу на ухо. – Ты бы знал, как сильно…

Снова поддаюсь бедрами, и вот теперь у него стон сдержать не удается.

– Готовься, Фостер, – хрипло сообщает он. – Как только окажемся в Лондоне, я не выпущу тебя из постели.

Его серые глаза темнеют от желания.

– Я запомнила.

– Отлично. Вставай.

Сползаю нехотя, напоследок тру переносицу и вот теперь отстраняюсь полностью. А он смотрит на мои ключицы в вырезе растянутой майки и, я ели сдерживаю комментарий, что душ у кого-то сегодня будет исключительно холодным.

***

В больницу мы приезжаем в начале девятого.

– Уже придумала, что скажешь Уильяму? – спросил Деймон.

Угрюмо киваю.

– И что же?

– Тело кого-то, подозрительно похожего на моего папочку, нашли в каналах неподалеку от Темзы. И мне необходимо его опознать.

У него вытягивается лицо.

– Что? – также невесело спрашиваю я. – Переборщила?

– Нереально, Фостер.

– Тогда не знаю, – я отворачиваюсь. – Нет, серьезно.

– Иди сюда, – вздыхает он, притягивая и обнимая. – Что ты говорила Кёртису, когда валялась в больнице?

– Что простыла и лежу с температурой, – охотно прижимаюсь теснее, прикрываю глаза.

– Вот и лежи дальше, только для Хардмонов, – он несильно щелкает меня по носу. – И не городи огород.

Вскидываю на него взгляд и никак не могу понять, как такой простой и очевидный ответ не пришел в голову мне самой.

– Позвони им с замученным и несчастным голосом, – продолжает инструктировать он. – Скажешь, что неважно себя чувствуешь. А уже вечером напишешь, что разболелась вконец.

Обнимаю чуть крепче:

– Уйдешь сейчас?

– Я, вообще-то, на работе, Фостер. Найти тебе занятие?

– У меня есть, – киваю на сумку с ноутбуком.

– Вот и не ной, – быстро целует, подхватывает со стола какие-то папки и кладет ладонь на мою макушку. – Мне нужно найти рыжую.

Киваю, запираю за ним дверь, плюхаюсь на диван и только теперь могу переварить все, что успело свалиться на меня за это утро.

Аарон Деймон.

Делаж нахожу в лаборатории, точнее, в том бардаке, который она по своему заблуждению привыкла лабораторией называть.

– Разгреби уже этот хлев.

– В другой раз, – отмахивается Ив, отрывая глаза от микроскопа. – Чего явился?

– Танцуй. Я еду на гребаную конференцию.

Плясать она, конечно, не начинает. Наоборот, сверлит меня долгим и пристальным взглядом.

– Что случилось, Ар? – Раздраженно щелкаю языком.

– Слушай, рыжая. Я отказывался – тебя не устраивало. Согласился – тоже недовольна. Еще варианты?

– Так все-таки? – не отступает она. Сговорилась с Фостер. Не иначе.

– Вчера я имел неудовольствие общаться с нападавшим на Кэтрин.

Впервые на моей памяти Делаж не перебивает, не вставляет комментарии, а жадно ловит каждое слово. Впрочем, много времени рассказ не занимает.

– Хочешь увезти её на несколько дней? – спрашивает она, когда я замолкаю. Киваю и молю всех известных святых, чтобы не начала спрашивать дальше.

– Патрик сможет… что-то решить?

Ну да, когда они меня слушали.

– Поговори с ним сама, – сваливаю неприятную тему на Монтгомери. – Времени нет. Конференция завтра?

– Послезавтра. Нужна помощь?

– Забронируй билеты на вечерний рейс, в идеале прямой. В Лондоне найди отель поближе к этой твоей конференции. И тему подкинь, о чем-то же надо там затирать.

Ветта не спрашивает, успею ли я подготовиться к выступлению, не спрашивает, каким образом в отчет для бухгалтерии впихнуть еще и Кэтрин, да и что по всему этому поводу думает Монтгомери, не спрашивает тоже. Нет, рыжею интересует совсем другое:

– Бронировать один номер? – ехидно ухмыляясь, вопрошает она.

– Да.

Улыбка становится еще более ехидной, но времена, когда я был способен краснеть, давно прошли.

– Тема есть, – так и не дождавшись какой-то реакции, недовольным тоном тянет Делаж. – Презентацию только сделай.

Вот черт. Но сваливать на нее еще и это будет уже попросту свинством.

– Фостер сделает, – в конце концов решаю я. – Кинь текст и фотки.

– Полчаса, Деймон. Где паспорта?

– Держи, – кидаю на стол свой. – Второй сейчас принесу.

Очень надеюсь, что девушка имеет привычку таскать документы с собой.

– Рейс в семь вечера, – она уже щелкает мышью. – Как раз прямой. В девять будете в Лондоне. По местному – в десять.

– Годится. Готовь все для Фостер. Скоро вернусь.

Кидаю быстрый взгляд на часы – почти девять. Учитывая, что мне нужно обойти вчерашних пациентов, передать дела по нынешним, помочь Кэт с презентацией, собрать вещи – и её, кстати, тоже – а потом по пробкам добраться до аэропорта, времени в обрез.

Зайдя в кабинет, наблюдаю дивную картину – всю поверхность дивана занимает мой ноутбук. Точнее, то, что от него осталось.

– Фостер, – озадаченно тяну я. – Вообще предполагалось, что в командировке он мне понадобится.

Голубые глаза радостно вспыхивают при моем появлении:

– Полчаса, и он как новый.

На всякий случай в и без того плотное расписание пытаюсь впихнуть пункт «найти новый компьютер» и качаю головой:

– Паспорт с собой?

– Да. Возьми в куртке. Там же где-то значок мой завалялся, – будто невзначай бросила Фостер

Поднимаю бровь. А потом до меня доходит.

– Твою мать…

– Тебя спасает, что тогда я сама пыталась на тебя что-то накопать.

– Не получилось, – всплывают слова брошенные Мёрфи.

– Будешь должен, – бурчит она, и я ничего не могу с собой поделать, целую в самый уголок губ, неторопливыми касаниями прослеживаю линию челюсти, поднимаюсь к скуле.

– Согласен, – совсем тихо выдыхаю и утыкаюсь носом куда-то в висок. Глажу большим пальцем мягкую щеку и заставляю себя отстраниться.

– Твоё задание на сегодня – презентация.

– Какая презентация?

– Для конференции, Фостер. Все, что нужно, чуть позже скинет рыжая. Справишься?

Пожимает плечами, трёт переносицу, уже наизусть знаю все привычки.

– Наверное. Вот только я ж ничего не понимаю в этой твоей… хирургии.

– Помогу. Самолет в семь вечера. Разбирала свои сумки?

– Нет. Когда?

– Ну и замечательно.

– Мне всё равно кажется, что ты что-то недоговариваешь, – видит же насквозь чертовка.

Притягиваю за затылок и целую коротко, жестко, почти грубо.

– Выбрасывай.

– Хорошо… – шепчет она, тянется к губам, но времени, и в самом деле, нет.

– Заканчивай с ноутбуком. Разбирайся с Хардмонами и сопляком. Я разгребу здесь все дела и будем выдвигаться.

– Будет сделано, – кивает она и все-таки целует. Плюю на все, прижимаю к дивану её ладони и думаю, что три минуты погоды не сделают.

Ну ладно, пять…

Что значит быть Бекером.

Аарон Деймон.

Если кому-то вздумается спросить, как началась и протекала моя жизнь, в ответ он получит короткое и емкое – «дерьмово». И то в случае, если я вообще решусь отвечать.

Мать зарабатывала на жизнь старым, как мир способом, и всякий раз, когда я спрашивал:

– а кто из них мой отец? – горячо уверяла, что он был честным и порядочным человеком. Я не верил. Потом злился. Потом стало все равно – ровно настолько, насколько все равно может быть выросшему в борделе шестилетке.

А потом она умерла. Я не плакал – к слезам мама не приучила. В тот момент больше всего волновало, а кто же, собственно, меня теперь будет кормить. И очень скоро оказался в детском доме, который запомнился сосущим чувством голода, холодом, молитвами два раза в день и строгими взглядами воспитателей.

Я привык. Люди ко всему привыкают, а дети – особенно.

День, когда меня привели к директору приюта, отчетливо помню до сих пор. И то, насколько высокой показалась фигура незнакомца в очках с квадратной оправой – тоже.

– А чего такой мелкий? – шершавые пальцы потянули подбородок вверх, и на меня в упор уставились цепкие глаза.

Директриса поджала губы:

– Аарон, это твой…

Взгляд незнакомца полыхнул яростью.

– Аарон?! Кто его так назвал?!

Как исказилось ее лицо, тоже помню очень отчетливо.

– Полагаю, его мать, мистер Бекер. Аарон, Максвелл Бекер – твой дядя. – наконец закончила директриса.

– Идем, Рон.

Так мы и познакомились.

***

– Почему Рон? – я спросил сразу, как мы оказались в машине.

Безумно дорогой и роскошной – по моим меркам – машине.

– Мать должна была назвать тебя так.

Помню, как фыркнул тогда, и заявил, что я – Аарон. И это целиком и полностью меня устраивает. Впрочем, тяжелая дядина рука довольно быстро приучила не спорить.

Но не отказываться от своего мнения. В Лондон он увез меня еще через три недели. Устроил в школу, иногда следил за успеваемостью, но на этом и все.

Не спрашивал, как я обжился на новом месте, ему было плевать, завел ли я друзей, и в комнату для того, чтобы поболтать перед сном, дядя тоже никогда не заглядывал. Требовал он взамен не так уж и много – чистоты в доме, которую я, после приюта и борделя, наводил с особым удовольствием.

А еще он пил только чай, и пребывал в совершенной уверенности, что и остальные должны любить его в той же мере. Я не спрашивал, чем Максвелл занимается. Не интересовался, где работает.

Сидеть в своей комнате и пересекаться с новоиспеченным родственником как можно реже очень скоро вошло в привычку. Иногда он пропадал по ночам, и это становилось любимым временем – дом был целиком в моем распоряжении.

Как-то мы ухитрялись существовать. Не слишком нужный ему племянник и странноватый для него дядюшка. Первые подозрения зародились через полгода.

Бекер вернулся под утро в отвратительном настроении, буркнул что-то вроде:

– Сделай чай, сопляк, – и скрылся в своей спальне. О темном пятне, расползавшемся по рукаву его пиджака, я ничего не спросил. А в школе с ужасом узнал, что родителей Мередит, белокурой и вечно придирчивой одноклассницы, зверски убили сегодня ночью.

Три дядиных отлучки и три убийства спустя я всерьез раздумывал, куда будет лучше всего сбежать из этого дома. Но он чуть ли не впервые в жизни вошел в мою комнату и присел на стул.

– Ты знаешь, – даже не вопрос, утверждение. Я вжался в спинку кровати и кивнул.

– Не бойся, Рон, – дядя поправил очки на переносице. – Тебе я никогда ничего не сделаю.

– Почему? – вцепившись в покрывало, спросил я. Максвелл поднялся на ноги и уже в дверях раздельно произнес: – Потому что ты тоже Бекер. Хоть этого пока и не видно.

И вышел, оставив в совершеннейшем недоумении.

***

Когда в мой класс перевели Сьюзен, я впервые узнал, что такое дружба. Даже дурацкая подростковая влюблённость стала мне доступна.

Что, оказывается, делиться очень даже приятно, а еще можно болтать, о чем угодно, вместе делать уроки, играть в приставку, смотреть телевизор, задерживаться в гостях допоздна…

Её растерзанное тело нашли на детской площадке, я до боли закусил руку, чтобы не закричать. Я не понимал, почему гребаной простудой, из-за которой пришлось два дня торчать дома, заболел я, а не она, ведь куда правильнее, если бы так жестоко умер сын проститутки, чем красивая, умная девочка.

Зато совершенно точно понимал другое – сделать это мог только один человек. Два дня я лежал в лихорадке, а ночью третьего прокрался в комнату Максвелла, сжимая в руке острый кухонный нож.

– Остынь, малец, – раздалось со стороны кровати, стоило мне беззвучно приоткрыть дверь и проскользнуть в комнату. – Это не я.

Я поверил ему сразу. Не знаю, почему. Может потому, что дядя никогда не врал.

– А кто?

– Не знаю, Рон.

Прошла минута. Потом другая, третья. Бекер не шевелился, терпеливо ждал, и в конце концов, я выпустил нож из рук, позволяя ему с едва слышным звуком упасть на ковер. А потом сделал несколько шагов вперед и опустился на колени у изголовья кровати.

– Помогите.

И тогда Максвелл захохотал. А потом вздернул за подбородок, совсем как тогда, в приюте:

– Вот теперь я вижу настоящего Бекера.

Убийцу-насильника мы выследили месяц спустя. За это время он успел порешить еще троих, и я, взявшись за дядину руку, равнодушно смотрел, как он визжит, корчится в агонии и пытается зажать рукой простреленный пах.

– Это за то, что сделал такое с подругой моего племянника, – всадил пулю в его бедро Бекер. – А это – что на моей территории.

На то, как дядя прострелил ему череп, я тоже смотрел совершенно равнодушно.

***

Первое самостоятельное убийство я совершил в четырнадцать, и потом долго блевал, с трудом добравшись до дома и скорчившись на пороге.

Дядя скривился и потребовал немедленно убрать. Во второй раз такого не повторилось.

До моих шестнадцати мы работали в паре. Я научился убивать не хуже Максвелла, умудрился не завалить учебу и даже сумел приучить себя к крепкому черному чаю.

Я ненавидел такую жизнь. Но другой не знал. И больше ничего не умел.

Не знаю, когда голову начали посещать мысли все изменить. Наверное, тогда же, когда дядя начал строить собственную «Империю».

Жестокий, умный, хищный, как зверь, Максвелл Бекер, начал подбирать под себя мелкую преступность Лондона. Он раздавал взятки и убивал несогласных. Договаривался и угрожал. Подписывал кучу документов и снова платил – теперь уже полиции.

Ему угрожали, организовали несколько покушений, но не зря в узких кругах дядя носил кличку Жнец. Как-то раз похитили даже меня, чтобы Максвелл стал посговорчивее.

Я вскрыл глотки всем пятерым и спокойно пошел на выпускные экзамены. В тот же год дядя открыл «Золотую фишку». Казино оно значилось только официально. Здесь уговаривались самые стойкие, ломались самые упрямые, и уходили с тяжелыми, набитыми купюрами чемоданами, самые сговорчивые.

Тогда я и понял, что дальше он совершенно точно справится без меня. В день, когда Максвелл Бекер сосредоточил в своих руках весь преступный бизнес Великобритании, я пришел к нему в кабинет, сделал чашку крепкого чая и как можно равнодушнее бросил:

– Подал документы в медицинский.

Дядя ухмыльнулся.

– Ну прохвост, племянничек! Прибрать к рукам еще и больницы! Гениально! – сделал глоток чая.

– Ты не понял. Я ухожу.

Максвелл смотрел на меня долго. Очень долго и очень пристально. И, наконец, изрек:

– Нет.

– Я все решил.

Дядя прикурил крепкую кубинскую сигару – этой привычкой он обзавелся недавно, когда груз с ними увел из-под носа не слишком задачливого конкурента – и выпустил в потолок струю дыма.

– Ты несовершеннолетний. Куда подашься?

Я только фыркнул. Выживать в любых условиях дядя учил меня лично.

– Поселюсь в общаге и буду жить на стипендию.

Максвелл отбросил сигару и грохнул кулаком по столу.

– Это то, чего ты хочешь, Рон?!

– Да.

Я соврал ему тогда. Медицина нисколько не привлекала. Вот только спасать человеческие жизни вместо того, чтобы отнимать, в тот момент казалось единственно важным.

– В день твоего совершеннолетия, я собирался сделать тебя полноправным компаньоном.

О чем-то подобном я догадывался. Как и о том, что дядя не будет меня держать. Потому что он, черти его дери, тоже Бекер.

– Я не хочу.

Максвелл затянулся дымом еще раз.

– Тебе не удастся убежать от себя, Рон. Подумай. Придешь через три дня.

В назначенный срок я пришел к нему в кабинет. И подтвердил, что не изменилось ничего. И он тогда просто кивнул, точно также затянувшись сигарой.

– Я могу рассчитывать, что ты…

Дядя хрипло рассмеялся:

– Помнишь мои слова? Давно, когда совсем мелким трясся от страха и жался к стене? – я кивнул. – Ни я, ни мои люди никогда не причинят тебе вреда.

– А моим близким? – Бекер расхохотался еще раз: —А разве они есть у тебя, Рон?

– Меня зовут Аарон.

Я развернулся и направился к выходу, поэтому слова дяди прилетели уже в спину.

– Ты вернешься. Однажды вернешься. Кровь Бекеров – не вода.

***

Учиться я остался в Лондоне – хоть и ненавидел этот город, заставить его себя покинуть пока еще не мог. Дядя на горизонте не показывался, но я знал, что на достигнутом он останавливаться не собирается.

И по слухам, долетавшим до меня, знал, что он распространяет влияние на Германию и Амстердам, а его «Империя» – в определенных кругах – известна далеко за пределами Европы.

Со Жнецом считались. И боялись.

Я вгрызся в учебу, через год стал первым на курсе и был принят практикантом в отделение хирургии при военном госпитале. Ночевал прямо там, готовился к зачетам и лекциям – тоже.

Еще через три года меня официально приняли в ординатуру. За кандидатскую я сел сразу после получения диплома. Спустя три года, уже работая штатным хирургом – за докторскую.

Мной восхищались. Меня ставили в пример. Но никто не знал, насколько мне наплевать. Я не пытался сходиться с людьми. Не пытался заводить отношения. Попробовал пару раз – но никто не смог вытерпеть моего трудоголизма. Что уж там, даже рыбки в аквариуме у меня не прижились.

А потом грянул Афганистан, и я как-то сразу понял, что там смогу найти себе лучшее применение. Я умею убивать и умею лечить. На войне нужно что-то еще?

За два дня до отъезда я отправился в «Золотую фишку.

– Привет.

За те шесть лет, что я не видел Максвелла, он изрядно постарел. Добавилось седины в волосах, взгляд стал еще жестче, еще тяжелее. Однако улыбнулся он широко и искренне.

– Ну, здравствуй, племянничек. Чайку?

– Я пью только кофе.

Хохотал дядя долго. Вот только мне смешно совершенно не было.

– Ну и как тебе такая жизнь, Рон?

– Какая– выплюнул я.

– Скучная. Однообразная. Правильная, – от последнего слова дядя даже скривился. Я только пожал плечами и застыл, чувствуя себя достаточно глупо. Пришел попрощаться, а теперь не знаю, что сказать. Бекер пришел на выручку сам:

– Значит, послезавтра? – его осведомленность не удивила.

– Следил за мной?

– Всегда, Рон.

Мы проговорили почти час, а потом я первым протянул руку:

– Прощай, дядя.

Он крепко ее пожал:

– Такая жизнь встанет тебе поперек горла. Уже встала, раз уходишь воевать. Когда-нибудь ты это поймешь. И – вернешься. Обязательно вернешься.

***

Что рассказать про войну? Это боль, страх, ужас и ненависть. Это глупость людей, убивающих и умирающих за чужие идеи и принципы. Я и сам был таким.

Скоро я познакомился с Иветтой и Патриком, и в моей жизни снова появилось понятие «дружба». Их потерять я тоже боялся, но эти двое умели за себя постоять. Ни одно горячее сражение не прошло без нашего участия.

Как мы при этом умудрились выжить, до сих пор не понимаю. А потом ко мне в палатку посреди ночи заявилась Делаж:

– Я устала, Ар.

Я с трудом подавил зевок.

– Ну так иди и проспись. – Ив покачала головой.

– Я не об этом. Хватит убивать. Хватит засыпать и думать, а проснешься ли утром. Хватит жить по локоть в крови.

Я молчал. Потому что сам не так давно начал мыслить в подобном ключе.

– А Патрик?

– Он пойдет за мной, – без тени раздумья сообщила Ветта. Иногда я этим двоим даже завидовал, хотя особо было и нечему. Готовые умереть друг за друга, жить вместе они совершенно не умели. Но все равно – в моей жизни даже близко не довелось испытать подобного.

– Поедем с нами, Аарон, – тихо сказала она. Я тогда только кивнул и через три месяца оказался в холодном и хмуром Монреале.

Еще через пять Монтгомери начал работать на Правительство, а Делаж устроилась в «Рокивью». Тогда же я сел и за окончание докторской, а потом с поста после какого-то скандала сняли главу хирургического отделения, и она почти силой заставила меня занять его место.

За это время дядина «Империя» раскинулась на большую часть Европы, но сам он знать о себе не давал. Меня это полностью устраивало, но где-то внутри тлело знание, что Максвелл по-прежнему ждет. Он не из тех, кто привык сдаваться.

Однажды вечером ко мне без приглашения заявился Патрик.

– Ты племянник Максвелла Бекера?! – На это оставалось только кивнуть.

– Арестуешь меня?

Он скривился:

– То, что было в Лондоне – там и осталось, Ар. К тому же ты давно искупил свои грехи.

Я так не считал, но с Монтгомери тогда спорить не решился. Тема и так была скользкой. Все шло своим чередом. Потерпев полный провал в собственной личной жизни, Ив активно начала устраивать мою, но от всех ее попыток я вяло отмахивался.

Пару раз ей удалось устроить мне пару свиданий, но дело не дошло даже до постели. И в один из дождливых, мрачных дней в «Рокивью» привезли Александру Фоетчер, и в мою жизнь вломилась Кэтрин Фостер, сумевшая совершить невозможное.

В которую я умудрился влюбиться, и которую втянул в такое первосортное дерьмо, что вытащить из него девушку не мог никто, кроме Максвелла Бекера.