Текст книги "Отважная бродяжка"
Автор книги: Анна Грейси
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 19 страниц)
Глава 9
Карлос, предчувствуя неладное, наверное, уже в двадцатый раз за вечер поглядел на Кейт. Сегодня маленькая мышка, явно чем-то обеспокоенная, больше походила на кошку, вышагивая туда-сюда по комнате. И, судя по взглядам, которые она кидала на потолок, беспокоил ее майор Джек.
Кто бы сомневался. Карлос тихо вздохнул. Но раздражение и дурное расположение духа Кейт – это всего лишь цветочки, учитывая, что творится с его хозяином. И все с тех пор, как майор Джек стал неспособен скрывать свое влечение к ней.
Карлос покачал головой. Ситуация проще некуда. Чего ради эти англичане делают из мухи слона? Итак, майор неровно дышит к маленькой мышке. Было бы странно, останься он к ней равнодушен, – вот тогда, по мнению Карлоса, и стоило бы забеспокоиться, Кейт-то в последнее время расцвела, стала прямо-таки прехорошенькой. А майор только и делает, что бегает от нее; даже Карлоса заставил прятаться по углам и тайком греть масло, дабы она не обнаружила, что он, Джек, продолжает лечение массажем без нее. Что за глупость.
Кейт сердито пнула полено в очаге, и в дымоход взвился сноп искр.
«Как он мог сдаться после первой же попытки?» – в сотый раз задавалась она вопросом. Кейт была абсолютно убеждена, что массаж вылечит его ногу, возможно, даже позволит ему снова ездить верхом.
Очевидно, у него не было ее веры. Но попробовать только раз – и сдаться! Ему, видите ли, помешало вожделение.
Это-то и расстраивало больше всего. Отчасти она сама была виновата: ее предупреждали – мужчины не умеют сдерживать своих низменных порывов. Говорили ведь – поощряют мужчин сами же женщины. А она вела себя столь неприлично.
Уверяла, что не смутится, увидев его ногу! Говорила, что не невинна! Что прекрасно знает, как выглядит мужское тело! Неудивительно, что он именно так отреагировал.
И, несомненно, терзался этим: с той поры он каждый вечер удалялся в кабинет наверху и напивался до беспамятства. Похоже, он даже оставил попытки выезжать верхом по утрам.
Что ж, больше она этого терпеть не намерена. У чувства вины, как знала Кейт, два обличья: она либо глодала человека изнутри, либо отпускала его, выплескиваясь наружу в виде гнева. И мистер Джек Карстерз, решила Кейт, отведает-таки свою порцию бодрящего гнева.
Карлос с опаской наблюдал, как мечется по комнате стройная фигурка Кейт. Будь у нее хвост, она бы им хлестала. Разумнее всего будет спрятаться куда подальше, пока страсти не поутихнут. Он украдкой встал – Кейт заметила его движение. Она остановилась и повернулась к нему, излучая полную решимость. У Карлоса упало сердце. «Слишком поздно», – уныло подумал он.
– Карлос, будьте так добры, пойдемте со мной. И принесите то большое ведро из буфетной.
Он с тоскливым видом исполнил просьбу Кейт и вслед за ней покинул комнату. Она же зашагала вверх по ступеням к кабинету Джека. Карлос почувствовал, как у него вспотели ладони. Ей, верно, следовало бы знать, что не стоит тревожить Джека в столь поздний час, да еще когда он в самом скверном, мрачном настроении, уже употребив к этому времени, возможно, бутылку-другую. Ay de mi! [34] [34]Горе мне! О, я несчастный! (исп.)
[Закрыть]Чистейшее безумие!
* * *
Джек растянулся в кресле перед камином и, полузакрыв глаза, смотрел на танцующее пламя. Бокал с бренди опасно болтался в его длинных, сильных пальцах. Черт ее побери. Черт ее побери. Черт ее побери! Все было гораздо проще, пока она не вторглась в его жизнь. Гораздо проще… и гораздо скучнее. Он должен заставить ее уехать с его бабушкой.
Надолго она здесь не задержится: он не позволит, чтобы она досаждала ему, провоцировала, вкрадывалась в его… жизнь.
Нечего ей тут торчать, драить ему полы и стряпать для него. По вечерам здесь и поговорить-то не с кем – ну, разве что с глупой старухой, жуликоватым испанским грумом, двумя неграмотными фермерскими девчонками да хромой развалиной. В это время она должна находиться в бальной зале: одетая в шелка и атлас, кружить, словно пушинка, по паркету и по-светски шутливо болтать с парой десятков мужчин, что ловили бы каждое ее слово.
Шесть месяцев! Да разве он столько выдержит?! Он и без того еле сдерживает себя. Он никогда еще не встречал женщины, подобной ей. Она столько всего пережила. И все же, глядя на ее свежее, милое личико, никто и не подумает, что она три года провела на войне, видела смерть, разрушения, мужчин в их наихудших проявлениях и потеряла всю свою семью.
Будь проклят ее отец! О чем, черт возьми, он думал, таща юную дочку в тот ад? Его самого убили, и некому теперь позаботится о девочке, нет рядом ни одной родной души. Джек зажег сигару и угрюмо затянулся, размышляя о диких поступках преподобного мистера Фарли. Бабушка рассказывала ему, что проклятый дурак даже запретил бабушке и дедушке Кейт завещать ее матери деньги. Упрямый идиот. Гордость гордостью, но оставить дочь в таких стесненных обстоятельствах! Хорошо, что он умер, подумал Джек, иначе бы он самолично придушил его…
Пропади все пропадом, бабушка не имела никакого права оставлять Кейт здесь. Девчонке надлежит находиться в Лондоне, искать богатого мужа, какого-нибудь титулованного парня, готового баловать и защищать ее до конца жизни, который даст ей все то хорошее, в чем раньше ей было отказано. Любой мужчина будет счастлив завоевать ее… Рот Джека искривился от этой неприятной мысли.
Кейт, наивнейшая Кейт. Массировала ему ногу и даже понятия не имела, что с ним делали ее прикосновения. В ней было столько неосознанной чувственности и непробудившейся страсти. Она ведь влюбится в первого же встреченного ею красавчика. А высший свет кишмя кишит чертовыми мерзавцами. Надо будет потолковать на сей счет с бабушкой. Удостовериться, что та защитит свою подопечную от неблагонадежных типов, убедиться, что бабушка выберет для малышки Кейт достойного мужа.
Он осушил бокал, затем снова небрежно наполнил его, расплескав бренди по отполированному до блеска столику, стоящему у самого локтя. Что бы Джек ни предпринял, он намеревался любой ценой выдворить Кейт из своего дома и отправить прямиком в Лондон, поскольку, Бог свидетель, ему приходится прилагать дьявольские усилия, чтобы держаться от нее подальше. А это не дело. Она слишком хороша для озлобленного калеки, у которого в кармане ветер свистит, и не должна приковывать себя к нему. Скрести ему полы всю оставшуюся жизнь! Джек вспомнил ее огрубевшие от работы руки. Ну, нет! Он выгонит ее отсюда – пусть даже ценой собственной жизни – выгонит и немедля отправит в изысканную лондонскую гостиную.
Джек снова начал пить большими глотками, мрачнея все больше при воспоминании обо всех мгновениях, когда он касался Кейт. Всего лишь воспоминания, а его тело тут же откликнулось, рот Джека цинично искривился. Он должен все это прекратить, должен выкинуть ее из головы и из своей жизни. Он покончил с женщинами, во всяком случае, покончил с леди – даже с леди-полотерками, что обладают такими нежными, притягательными глазами и пахнут столь сладко и свежо. Женщины – это западня. У них иной образ мыслей.
Даже лучшим из лучших мужчина нужен только из корыстных побуждений.
Он подумал о Джулии, и тяжелая горечь вновь наполнила его сердце. Была ли Кейт другой? Что нужно нищей сиротке без кола, без двора от него – хромой развалины… уродливой, хромой развалины?… Может, дом? Даже самый захудалый домишко, как этот, пришелся бы по душе бездомной бродяжке. И пусть он считал себя бедным, но бедность бедности – рознь; голод ему определенно не грозит, а Кейт уже довелось его испытать и не раз. И нет, он никогда не окажется в ситуации, когда некуда идти и не к кому обратиться.
У него есть дом, семья, и он наследник своей бабушки. Не надо быть семи пядей во лбу, чтобы понять: все это покажется привлекательным девушке, у которой ничего нет. И если цена тому жизнь со сломленным покалеченным мужчиной, что ж, у Кейт полным полно христианских добродетелей: она и милосердна, и самоотверженна, и сострадательна… Да, нетрудно понять, что в нем, вероятно, увидела Кейт. Девушка может многое стерпеть ради крова, безопасности и семьи…
***
– Senorita, – неуверенно прошептал Карлос, – думаю, это плохая идея.
– Верно-верно, а как же иначе, – бросила Кейт, презрительно глянув на него. – Это ведь вы покупаете ему все эти бутылки с отравой, которой он заливает глотку каждый вечер.
– Он как-никак мой хозяин, – пожал плечами Карлос.
– Будь вы хоть мало-мальски заботливым слугой, не стали бы потакать ему в этом. Разве не видно, что он убивает себя? – Она топнула ногой. – Ну, так я этого не потреплю! Меня наняли следить за его благополучием, и я сию же минуту положу конец этим выходкам!
Кейт шагнула к двери.
– Senorita, умоляю, сейчас не самое подходящее время. – Карлос в отчаянии схватил ее за рукав. – Пожалуйста, подождите до утра.
– К утру он успеет выпить излишне много этой мерзкой дряни, – резко ответила Кейт. – А теперь отпустите меня, Карлос.
Она распахнула дверь.
– Senorita, очень опасно спорить с ним, когда он находится в таком состоянии, – не унимаясь, прошипел слуга.
– Трус!
Кейт сбросила его руку и смело шагнула в комнату. Она зажгла пару свечей от пламени в камине и, поставив канделябр на деревянную, с резным узором, каминную полку, повернулась лицом к Джеку. Он сидел молча и неподвижно, сверкающие глаза задумчиво разглядывали ее из-под густых, темных бровей. Кейт заметила бокал, небрежно повисший в его длинных, изящных пальцах, и полупустые графины на низком, стоявшем у кресла столике красного дерева. Заметила пятна от пролитого из-за дрожания рук спиртного, груду недокуренных сигар в редкой по красоте фарфоровой чаше, в которой он их и гасил.
– Карлос, – позвала Кейт, – будьте добры, несите сюда ведро.
Карлос, робко кинув на Джека извиняющийся взгляд и разгневав тем самым Кейт, неохотно прошаркал вперед.
– Держите его вертикально, – приказала она и, прежде чем Карлос с Джеком догадались о ее намерениях, швырнула графины и бутылки в ведро. Бьющийся хрусталь резким звоном пронзил тишину комнаты. Кейт смахнула в ведро окурки сигар и пепел и, в довершение всего, в то же месиво полетел бокал, который она выхватила из рук Джека.
– Так-то лучше, – заключила она, отряхивая руку об руку. – Вот и все, Карлос.
– Madre de Dios! [35] [35]Матерь божья! (исп.)
[Закрыть]Теперь точно все, – пробормотал тот и удрал с поля боя.
Кейт отступила на пару шагов. Джек, похоже, начал приходить в себя от изумления: по всем признакам он вот-вот разразится приступом яростного гнева. Кейт попыталась не выставлять напоказ свой довольный вид.
– Какого дьявола вы тут вытворяете, женщина? – взревел Джек, поднимаясь с кресла и направляясь прямиком к ней.
– Делаю то, что давным-давно бы следовало, – сдержанно ответила Кейт и юркнула за кушетку.
Сердце ее нервно трепыхалось в груди, но, хотя ей было немного боязно – мало ли чего Джек учинит с ней спьяну, – Кейт не думала, что он убьет ее, несмотря на пылающую ярость в глазах. И потом было нечто возбуждающее в том, чтобы схлестнуться с ним вот так – один на один в темной комнате.
– Ради вашего же блага вам не стоит запираться здесь ночь за ночью, хандрить и напиваться до бесчувствия. – Она перебралась от кушетки к маленькому обеденному столику. – Поэтому я решила, что вам пора прекратить пить.
– О, да неужели?! – проревел Джек и сделал выпад, чтобы схватить ее. Кейт, меняя укрытие, метнулась от стола к креслу с подлокотниками. – И какого черта вы суете нос в мои дела, мадам?
Она осторожно посмотрела на него.
– Ваша бабушка наняла меня, чтобы заботиться о вас…
– Назойливая старая гарпия подсунула мне вас, чтобы свести с ума, – зарычал он и снова попытался схватить девчонку. Но та вовремя ускользнула от него. – И, ей-богу, она преуспела в этом дальше некуда!
– Вздор! – резонно возразила Кейт. – Будь вы чуточку сердиты, я сумела бы это понять, но, по всей видимости, все гораздо хуже, и виной тому бренди или портвейн, или… что за муть вы там пили?!
Он замер и, ошеломленный, яростно уставился на нее.
– Чуточку сердит? Чуточку сердит?!Сейчас вы узнаете, как я чуточку сердит! Я преподам вам урок, моя девочка, урок, который ваш чертов отец давным-давно должен был преподать: не мешать джентльмену в его джентльменских удовольствиях.
Он снова сделал неудачный выпад.
– Не оскорбляйте моего отца, – отрезала Кейт.
– Я у себя дома, девочка моя, и волен делать все, что заблагорассудится, включая порку, которую задам вам и которую вам полагалось получить еще от родителя в тот день, когда вы впервые испробовали на нем вашу дьявольскую дерзость!
– Я никогда не дерзила своему отцу, ни разу в жизни! – с негодованием солгала Кейт, решительно не желая вспоминать те дюжины порок, что получила не только за дерзость, но и за более серьезные проступки. – И как вы смеете угрожать мне, вы, огромное чудовище? Только троньте меня хотя бы пальцем, и я… я закричу.
– И кто вас спасет, скажите-ка на милость? – Джек зло усмехнулся. – Прекрасно зная Карлоса, думаю, он уберется куда подальше от нашего маленького скандала, Милли и Флоренс сейчас у себя дома, а Марта… – он усмехнулся еще шире, – что ж, мы оба отлично знаем: в ее глазах я всегда прав. Она, возможно, еще и подначивать меня станет.
Кейт стиснула зубы. Едва переступив порог дома Джека Карстерза, Марта воспылала к нему нелепейшей нежностью. И он смеет на это ссылаться! Даже похваляться этим! Кейт сердито глянула на него поверх вазы с зеленью, которую этим утром сама же и принесла сюда.
– Я не стану кричать, – тяжело дыша, проговорила она, – я и сама смогу себя защитить.
Кейт схватила вазу и швырнула ее. Несмотря на то, что она промахнулась, и ваза разбилась о стену позади Джека, листья и вода сделали свое дело. Кейт торжествующе ухмыльнулась.
Джек смахнул растения с волос и вытер капли воды с лица.
– Ха! Промазала, маленькая мегера! Где же ваш хваленый крикет.
– Так было задумано, – беззаботно проворковала она, – но обещаю: в следующий раз я не промахнусь.
Он перегнулся через стол.
– Нравится кидаться вещами? Видимо, я должен быть благодарен, что под рукой у вас не нашлось котелка с кипящим маслом: вы бы и его в меня швырнули, признайтесь?
– Возможно.
– Что ж, вот потому я и задам вам самую большую трепку в вашей жизни.
Его глаза весело поблескивали, несмотря на гнев. Кейт решила покончить с его веселостью: нельзя же допустить, чтобы все свелось к обыкновенной игре.
– Что ж, по крайней мере, теперь у вас появилась цель в жизни! Давно пора!
Джек оцепенел.
– И что вы под этим подразумеваете?
Кейт вызывающе вздернула подбородок. Она не хотела быть такой резкой – слова вырвались сами собой, – но отступать нельзя, иначе все, чего она с таким упорством добивалась, пойдет прахом.
– Я сказала, что теперь у вас, по крайней мере, появилась цель в жизни, – отчетливо повторила она, внутренне содрогаясь от своих слов. – Разумеется, помимо той, чтобы напиться вусмерть! Впрочем, угроза избить женщину – не совсем та цель, которой можно гордиться…
Лицо Джека побелело от гнева и потрясения.
– Да как вы смеете?! Никогда в жизни я не бил женщину! – проскрежетал он. – А теперь, сию же секунду, вон из моего дома… пока я не сломал вашу шейку и не сбросил вас с лестницы, – добавил он, совершенно не осознавая, что противоречит сам себе.
Его длинные пальцы сомкнулись на спинке кресла в стиле королевы Анны [36] [36]Стиль королевы Анны – Для периода, длившегося с 1702 по 1714 годы (названного в честь царствующей в то время английской королевы), характерна изящная мебель с прихотливыми изгибами. Кроме того, в декоре этого стиля прослеживается довольно сильное влияние китайского прикладного искусства. Кресло Королевы Анны с его витыми ножками (их еще называют кабриоль) не потеряло своей популярности до сегодняшнего дня. Особенно часто его можно встретить в элегантных столовых.
Знаменитое «ушастое» кресло начала XVIII века (стиль королевы Анны).
Форма ножек – так называемая кабриоль: элегантно изогнутая в виде буквы S и расширяющаяся кверху. Черта стиля: каждой ножке – по лапе, а в лапы – по шару.
[Закрыть], которое стояло между ними. И Кейт услышала, как под его руками трещит старая добротная парча.
Кейт дрожала, пульс ее учащенно бился, вот только от чего – от страха или от возбуждения? Казалось, сейчас он и правда жаждал ее убить. Но внутреннее чутье подсказывало: неважно, как ведет себя Джек и чем угрожает, вреда он ей не причинит. Ни за что.
– О, да, вам только того и надо, верно? – язвила она, порхая от одного предмета мебели к другому. – Избавьтесь от меня, и не останется никого, кто бы снова вытащил вас из вашей скорлупы. Что ж, если вы хотите, чтобы я покинула ваш дом, вам придется выставить меня взашей, мистер Карстерз, потому что я уйду отсюда только по собственному желанию и пока делать этого не намерена.
Он рванулся к Кейт, и та, увертываясь, зацепилась ногой за торчащий край ковра. Джек, не задумываясь, выставил руку, спасая девушку от падения.
– Вот вы и попались, маленькая мегера, – прорычал он, притягивая ее к себе.
Кейт попыталась вырваться из железной хватки, а Джек впился в пленницу пылающим взглядом. С легкостью он прислонил ее к стоявшему рядом столу, сильным бедром надавил на ее ноги, лишая возможности двигаться, и заключил ее тоненькие запястья в свою широкую ладонь. Не обращая внимания на отчаянное сопротивление, он крепко прижал Кейт к себе – грудь к груди, – тяжело дыша, вызывая легкое, дразнящее трение. Воцарилась тишина. Было слышно только их дыхание да потрескивание огня.
– Мне действительно следует выпороть вас, знаете ли, – наконец прошептал он, глаза его потемнели.
Кейт знала: подобная опасность ей не грозит. Его хватка, пусть и железная, все-таки была нежной. Почти собственнической. В этом заключалась опасность совершенно иного рода. Кейт долго и пристально смотрела на Джека, глаза в глаза, а потом опустила взгляд на его губы. Этого никак не следует поощрять, не следует даже допускать. Возможно, ей и хотелось этого всем сердцем, но это так неправильно.
– Пожалуйста… – выдохнула она и изогнулась, давая понять Джеку, что хочет освободиться.
Он загадочно посмотрел на нее и застонал.
– Раз уж вы так смотрите на меня этими своими глазами… – пробормотал он и прильнул к ее губам.
Нежное объятие переросло в нечто совсем иное, чего Кейт еще не доводилось испытывать. Она несмело боролась со своей сдержанностью, которая внезапно заговорила в ней, но его губы, требовательные и настойчивые поначалу, смягчились и стали ласково дразнить и умолять ее, пока она не поддалась их зову и не ответила, раскрыв свои губы.
Огонь пронзил ее с такой силой, что Кейт слегка всхлипнула. Хватка Джека тотчас ослабла, и, приподняв голову, он посмотрел на нее. Кейт совершенно обессилила – только его крепкие руки не давали ей соскользнуть на пол, – голова ее была откинута назад, а влажные губы приоткрыты.
– Что вы имели в виду, говоря о моих глазах? – наконец произнесла она.
– Только то, что каждый раз, глядя в ваши глаза, мне хочется сделать вот это…
Он снова опустил голову и поцеловал ее долгим, страстным поцелуем.
У Кейт голова шла кругом, мало того, она не могла поверить в то, что он сказал… Ее глаза вызывают в нем желание целовать ее? Ее глаза?!
Джек поднял голову и улыбнулся, глядя в ее потрясенное личико. Она знала, что должна что-то сделать, что-то сказать, но не могла. Кейт неотрывно глядела в его глаза, и, похоже, он увидел в ее взгляде безмолвное послание, потому что прошептал:
– Ну вот, вы снова это делаете.
И с мучительной нежностью припал к ее губам.
Потом вдруг провел пальцами по ее груди. У Кейт перехватило дыхание, и она выгнулась к нему в ответ. Соски стали невыносимо чувствительными, когда его руки начали потирать их сквозь ткань платья и нижней сорочки. Сладчайшая дрожь накатывала волна за волной, Кейт трепетала и неудержимо льнула к Джеку. А в это время его рот, губы и язык дарили ей самые невероятные ощущения, от чего ее тянуло еще сильнее вжаться в него, почувствовать его рядом, вокруг и внутри.
Вкус недавно питого им бренди, выкуренного табака, но также чего-то неописуемого, мужского и присущего только одному Джеку заполнил Кейт. Она хотела прикасаться к Джеку, целовать, вкушать. Одна ее рука погрузилась в его густые, волнистые темные волосы, а другой Кейт накрыла его подбородок, нежно поглаживая и наслаждаясь небритой кожей. Джек на мгновение оторвался от ее губ, и Кейт тихо застонала в знак протеста и потянулась к его рту.
Его тело прижималось к ней, совершая медленные, равномерные движения – мужского к женскому, – удерживая, пробуя, желая. Его руки прошлись по ее спине, заставив Кейт сильнее приникнуть к Джеку, потираясь грудью о его твердую грудь. Она почувствовала, что он как-то отстранился от нее, затем постепенно стала ощущать спиной прохладу.
Она вдруг поняла, что Джек расстегивает ей платье, пытаясь спустить его с плеч. Кейт отпрянула, изумленно ахнув, и обнаружила, что руками удерживает лиф и онемело смотрит на Джека.
– Джек… – прошептала она, в ее глазах стоял вопрос, на который не было ответа.
Он вгляделся в личико Кейт, потом чертыхнулся и оттолкнул ее. Развернулся, проводя рукой по волосам, и направился к столу, где обычно держал бренди. Резко остановился и снова выругался, вспомнив, какая участь постигла его напиток. Сунув руки в карманы, Джек мрачно уставился на огонь в камине. Потом разок пнул поленья больной ногой, и в дымоход, танцуя и кружась, словно дервиши [37] [37]Дервиш (перс. ????? – dervis – бедняк, нищий) то же, что и «каландар» или «календер» – мусульманский аналог монаха, аскета, приверженец суфизма.
Крутящиеся Дервиши (Whirling Dervishes) обычно ассоциируются с Орденом Мевлеви в Турции.
Основал его Руми, или, как его называли, «Наставник с Сияющим Сердцем».
Руми – полное имя Джелал Ад-Дин Мохамед Руми («Рум» – так называлась Малая Азия), так Руми означает человек из Малой Азии. В Турции он известен под именем Мевляна (наш Мастер). Руми родился в Балхе (ныне терртория Афганистана, во времена рождения Руми территория Персии, в 1205), большую часть своей жизни прожил в Конье (Турция). По образованию он был доктор права. Его отец был суфием, и также отдал своего сына в учении суфийскому мастеру.
Достаточно поздно Руми начал писать стихи (в возрасте 50 лет). В настоящее время Руми – второй по читаемости мусульманский автор после Пророка Мохамеда, представившего Коран. Руми основал к концу своей жизни Орден Мевлеви – «Крутящихся дервишей». Покинул материальный мир в 1273 году.
Руми требовал от своих последователей предельной самоотдачи; только выполняя все предписания, они могли ощутить вспышку религиозного просветления. И эти требования к членам братства во многом сохраняются по сей день. Обряд кружения – один из самых тяжелых и в то же время самых изощренных способов приближения к Всевышнему, отмечается в книге о жизни и творчества Руми. Это акт любви и драма веры. Музыка, декламация его стихов, ритмическое вращение – все это призвано вызвать у приверженцев учения чувство подъема, экстаза, мистического полета.
Ныне дома, где общаются между собой поклонники Руми, превратились в школы изящных искусств, музыки, танцев.
Танец дервишей или Танура:
Этот танец, несмотря на обманчивою легкость исполнения, является одним из сложнейших танцев не только в арабском мире, но и вообще в танцевальном мире. Здесь необходим уникальный вестибулярный аппарат, выносливость и крепкая физическая сила. Все это нужно потому, что во время исполнения танца его исполнитель совершает вращения вокруг себя в течение 15 минут при этом, держа в руках бубны и другие предметы.
Это искусство передается от отца к сыну, т.е. фактически по наследству, а значит, является семейным делом. Маленький мальчик с детства обучается этому тяжелому ремеслу и повторяет за отцом завораживающие вращения.
Другое название этого танца – танура. Название это в переводе с арабского означает «юбка». Если посмотреть на костюм, который требуется для его исполнения, то станет понятно, откуда такое название. Это несколько тяжелых юбок, одетых одна на другую. Ткань плотная и тяжелая, порой вес костюма доходит до 10кг, потому дервишу требуется немалая физическая сила.
Физиология происходящего:
Круговое вращение заставляет кровь двигаться очень быстро, нарушает обычное кровоснабжение мозга. Монотонность, длительность происходящего и определенный ритм танца приводят к достижению экстаза и снятию блоков с сознания.
Такой процесс благоприятно воздействует на весь организм – он омолаживается. Также действуют подготовительные тренировки, которые проходят желающие вступить в орден. Так, абитуриент может простоять на коленях, погрузившись в себя, трое суток. Не сдавшие экзамен или допустившие другое нарушение безжалостно отсеиваются. Прошедшие испытания приступают к постоянным занятиям.
[Закрыть], взлетели искры. Боль привела его в чувство.
Кейт как могла торопливо застегнула платье и стала ждать, когда же Джек обернется. Они долго стояли в тишине: Джек, глядя на огонь, с непроницаемым выражением лица и тяжело вздымающейся грудью; Кейт, взволнованная и с широко открытыми глазами, чье лицо в свете свечей горело нежным румянцем.
На скулах Джека играли желваки. Одно нежное слово – и Кейт снова окажется в его объятиях. И тогда его уже ничто не остановит. Он и без того ходил по краю пропасти. Он желал Кейт, желал, как ни одну женщину в своей жизни.
Но Кейт была леди, и если он коснется ее сейчас, их имена, как вступающей в брак пары, огласят в церкви уже в следующее воскресенье, а он не мог поступить с ней так. Не смел привязать к жалкому калеке, ведь стараниями его бабушки Кейт могла заполучить любого мужчину и жить припеваючи, не ведая ни забот, ни хлопот. Нет, пусть он и не ахти какой джентльмен, но ему достанет гордости не произнести этого нежного слова и не заманить Кейт в ловушку ее же добротой.
– Убирайтесь, пока я и в самом деле не задал вам трепки, – прорычал он. – Господи, неужто ваш отец не учил вас, что нельзя столь пылко отвечать мужчине? Если бы я не знал, что вы невинны… – Он провел рукой по своим волосам. – Это же отвратительнейшее подстрекательство. Разве вы не понимаете? Это приглашение воспользоваться вами как женщиной самой низкой пробы!
Краска медленно отхлынула от лица Кейт. Она открыла рот, но не смогла произнести ни слова.
«… приглашение воспользоваться вами как женщиной самой низкой пробы!»
Он обвиняет ее в распутстве, в отчаянии подумала она. Осуждает, как и все прочие…
«… столь пылко отвечать… Если бы я не знал, что вы невинны…»
Но ведь Джек и не знал ее так хорошо, как полагал! А узнай получше, что бы он подумал? Что она и Анри тоже подначивала? Что сама напросилась в шлюхи французу?
Она бы умерла, посмотри на нее Джек подобно тем мужчинам в Лиссабоне.
Кейт оцепенело глядела на Джека. Все верно. Она его подначивала.
Подначивала… на ссору. Возбуждала его гнев, только и всего. Джек ведь первый схватил ее. И поцеловал ее он, когда она даже не помышляла об этом… ну, разве что капельку. О да, она ответила на поцелуй, но начал-то все он, целуя ее так потрясающе… И ведь это он принялся расстегивать ей платье! Но, как и все в Лиссабоне, именно ее он счел ответственной…
Что ж, если она распутна, то он ни чем не лучше!
Внезапно в ней заклокотал гнев, гнев не только из-за слов Джека, но и из-за всего того, что наговорили о ней мужчины в Португалии и Испании. Осуждая ее!
Лицемеры!
На сей раз она не станет покорно принимать на себя вину за то, что с ней сделал мужчина. Она отстоит себя. И даст ему заслуженный отпор!
Белая, как мел, Кейт вперилась взглядом в Джека. Он невольно потянулся к ней рукой и тут же получил увесистую пощечину. Остолбенев от неожиданности, он так и остался стоять, словно истукан, а она повернулась в полном безмолвии и вышла из комнаты, тихо прикрыв за собой дверь.
Ошарашенный, Джек долго не отводил взгляда от двери. Потом поднял руку и задумчиво потер щеку. Неслабый удар. Его маленькая Кейт отвесила добрую пощечину. Он снова сел в кресло и уставился на огонь, не отрывая руки от пострадавшей щеки, хотя та уже давно не горела.
Каким образом все зашло настолько далеко?
Ад и пламя, то она сводила его с ума, подстрекая на ответный шаг, – вихрем влетела, будто маленький ангел мщения, и вырвала у него из рук всю выпивку. Потом он не без оснований рассердился на нее, когда она скакала от одного предмета мебели к другому, швыряя в него обвинения и вазы с листьями, – нахальный чертенок. И вот уже его гнев перерос в нечто иное. Превратился в охоту. А когда он поймал Кейт, ощутил ее хрупкое, дрожащее тело рядом с собой, пробудилась вся его неудовлетворенность…
Черт, ей нужно было преподать урок, но он вовсе не помышлял вот так ранить ее. Он все никак не мог выбросить из головы выражение ее глаз. До того, как Кейт осознала его слова и опьяненная его объятиями изумленно взирала на него, он успел заметить в ее взгляде сияние: самое робкое и ласковое сияние. Джек никогда не забудет, как погасло это нежное сияние, вытесненное глубочайшей болью и мукой…
Она не заслужила этого. Он сжал кулак и треснул им по подлокотнику кресла. Черт побери, о чем она думала, приставая к нему пьяному? Но какой же сладкой она была в его объятиях, сладкой, страстной и доверчивой. И это невыносимо, ведь продолжения, как он знал, быть не могло. Потому он и наговорил гадостей: хотел прогнать Кейт, пока не стало слишком поздно. Джек снова застонал.
Он еще раз стукнул кулаком по подлокотнику, затем ударил себя по ноге, получая горькое удовлетворение от вызванной боли.
* * *
Кейт лежала поперек кровати на стеганом покрывале в убежище своей спальни; влажный, скомканный носовой платок свидетельствовал о ее горьких слезах. Она лежала, уставившись на выцветшие обои, и только редкие судорожные вздохи напоминали о недавнем приступе безудержных рыданий. Сейчас она чувствовала необычайное спокойствие, спокойствие после бури.
Добрую половину нынешнего года Кейт всеми силами сторонилась людей, не позволяя себе других чувств, кроме самых простых, будничных переживаний. Это решение, поняла она теперь, было продиктовано страхом, страхом перед тем, что ее снова могут ранить, снова могут отвергнуть.
И Кейт не зря боялась.
«Что вы имели в виду, говоря о моих глазах?» – «Только то, что каждый раз, глядя в ваши глаза, мне хочется сделать вот это…»
И поцелуи Джека стали для нее всем тем, о чем она когда-либо мечтала… и даже больше. На радость или на беду, но она без памяти влюбилась в Джека Карстерза.
Все ее решения, все ее чтения наизусть библейских отрывков, все ее безумные планы оказались, однако, лишь отчаянными попытками отгородиться от правды. Теперь она это признала. Кейт не сразу поняла, что непоправимое уже случилось.
Поначалу, несмотря на привлекательность Джека, она не видела в нем опасности. Она просто-напросто обрадовалась, что в Севеноуксе нуждаются в ее умениях. Но постоянное вмешательство Джека выбивало из колеи: их перепалки и веселили ее, и приводили в ярость, и невероятно бодрили. И Кейт понимала: это не просто физическое влечение, а нечто большее. Ссоры вспыхивали из-за его желания защитить ее. Она пыталась это отрицать, но для девушки, которой едва ли довелось испытать на себе заботу других людей, стремление защитить оказалось подкупающим качеством в мужчине. И когда ей открылась его боль, она, вопреки ранее принятому решению, не смогла остаться безучастной. К тому времени, когда она наконец осознала, как глубоки ее чувства к Джеку, стало слишком, слишком поздно.
Кейт пыталась… но потом он поцеловал ее. И, как цветок, неизбежно отвечающий на теплоту солнца, она раскрылась сердцем и отдалась чувствам, которых еще не испытывала ни к одному человеку.
Она полюбила его.
«… каждый раз, глядя в ваши глаза, мне хочется сделать вот это…»
Джек понятия не имел, как много значили для нее эти слова. Когда другие смотрели ей в глаза, то видели в них ее покойную мать, – и отец, и братья, и Марта. Даже леди Кейхилл.
Но Джек видел только ее, живую Кейт. И с Джеком, только с Джеком, ее глаза стали поводом для поцелуев. И она – находясь в его объятиях, зацелованная, – предложила всю себя, какой она была и какой могла бы стать…
А он так грубо отверг ее дар.
Как же больно, нестерпимо больно. Кейт чувствовала себя совершенно раздавленной.
