Текст книги "Смерть волкам (СИ)"

Автор книги: Анна Чеблакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

– Тебе надо пойти со мной.

– Она никуда не пойдёт! – рявкнул Ригтирн. Его руки, скрещённые на груди сестры, побелели от напряжения.

– Ей придётся пойти! – выдохнул Тальнар. – Веглао, меня укусил Кривой Коготь… он знает, что я на тебя напал, и если ты не придёшь в его стаю, он…

Ригтирн оскалился, глаза его сверкнули. Он явно хотел уже вновь выкрикнуть что-нибудь, но в этот момент заговорила Веглао.

– Кривой Коготь? – тихо переспросила она, нахмурившись. – Тальнар, ты… ты зачем врёшь? Он ведь умер. Уже пятнадцать лет, как он умер.

– Я тоже думал так, – проговорил юноша. – Но я ошибался. Он укусил меня месяц назад, а потом мне ничего не оставалось, кроме как пойти в его стаю…

– Тебе оставалось! – заорал Ригтирн. Он отстранил Веглао и сделал шаг по направлению к Тальнару. – Тебе ещё как оставалось! Ты мог умереть! Готов поспорить, что у твоего отца был неплохой запас серебряных пуль! Я бы именно так и сделал!

Его слова об отце Тальнара заставили паренька вспыхнуть. Разозлившись, он толкнул Ригтирна обеими руками в грудь. Ригтирн так удивился, что отступил на шаг. Ни один из них не заметил, что Веглао быстро скрылась в доме.

– Твоя сестра теперь тоже оборотень! – выпалил Тальнар. – Как я! Как Кривой Коготь! Она оборотень! И через месяц, когда придёт полнолуние, она укусит кого-нибудь здесь… как я! Ты не думал о том, что легче будет её убить, а, Ригтирн?

Ригтирн сжал кулаки, и в этот момент со стороны двери раздался тихий щелчок. Оба обернулись.

На пороге стояла Веглао. Щелчок оказался звуком снятого предохранителя пистолета, который она держала в руках, направив на Тальнара.

– Прекратите, – тихо сказала она. Её глаза, полные слёз, блестели, как большие стеклянные бусины. – Уходи, Тальнар. Пожалуйста, уходи.

Тальнар протянул к ней руки:

– Веглао, я тебя прошу, пойдём со мной.

– Уходи, – повторила Веглао. Слёзы покатились из её глаз, и следующие слова она произнесла уже со всхлипами: – Я… я тебя люблю, Тальнар… но уходи.

Тальнар отступил к лестнице. Он смотрел то на сестру, то на брата. В их таких похожих глазах было такое непохожее выражение. Ригтирн своим взглядом желал Тальнару смерти. Веглао же прощалась с ним. В её глазах было всё то, что она никогда ему не говорила и уже никогда не скажет.

Тальнар больше не мог здесь оставаться. Он быстро спустился с лестницы и зашагал к лесу. Его слегка замутило, когда он проходил через то место, где обратил Веглао, и он не смог удержаться, чтоб не обернуться. Девочка всё ещё стояла на крыльце. «Прощай, Тальнар», – говорили её глаза.

«Прощай, Веглао. Прости меня. Пожалуйста, попробуй меня простить».

«Попробую. Но только не сейчас. Уходи, Тальнар, пожалуйста. Уходи».

8

День шёл за днём, и постепенно Веглао начала ощущать, что с ней что-то происходит. Все её чувства заострялись, как будто от её глаз, ушей, ноздрей, рецепторов кожи отлетали тонкие плёнки, делавшие восприятия более слабыми. Она не стала сильнее физически, её тело оставалось телом хрупкой тринадцатилетней девочки, но её слух и обоняние стали очень сильными, а зрение приобрело странную особенность: живых существ она стала видеть немного чётче, чем мебель, дома и растения. Было и ещё кое-что, о чём она предпочитала не только не говорить, но даже не думать. Зверь в её сердце стал каким-то уж очень активным. Временами Веглао ощущала, как он (а точнее, она) шевелится, а иногда она могла слышать мысли чудовища. Собственно говоря, мысли эти скорее можно было бы назвать галлюцинациями: только что Веглао думала о чём-то отстранённом, например, о том, как холодно на улице или как зудит обожжённый слишком горячим чаем язык, и вдруг в её мыслях возникали странные, смутные образы – то тёмный лес, залитый лунным светом, то волчьи следы на глинистом речном берегу, а иногда (и это самое страшное) – окровавленные мертвецы. Эти картинки были всегда чёрно-белыми.

Девочка не могла не заметить, что сила её чувств растёт и прибывает вместе с луной, которая с каждой ночью неумолимо округлялась. Ей было страшно думать о том, что будет в полнолуние, но её мысли постоянно вертелись вокруг него, как мотыльки у огня. Ещё в больнице она услышала разговор Ригтирна с врачом, в котором врач сказал, что многие новообращённые оборотни погибают в своё первое полнолуние, не выдерживая боли. Если это так, то ей снова грозит опасность. Про себя Веглао уже решила, что у неё нет шансов, и так свыклась с этой мыслью, что, когда однажды Ригтирн завёл разговор о том, что они будут делать после полнолуния, Веглао удивлённо подняла на него глаза – она и не думала, что для неё может быть ещё хоть что-то после полнолуния.

О том, что с ней происходит, она не говорила брату. Она прекрасно знала, что это означает, а Ригтирна ей пугать не хотелось. Незаметно прошёл сентябрь, брат и сестра потихоньку собрали урожай, а копать картошку Ригтирн отправился в одиночестве. Сестре он сказал, что не хочет, чтобы она простудилась на необычно холодном ветру, но Веглао понимала, что он просто не хочет видеть косых взглядов остальных селян, и была ему за это благодарна. За сбором урожая, походами за грибами и заготовкой дров время летело очень быстро – слишком быстро. Наконец пришло и полнолуние – оно было в середине октября.

Две недели до этого небо было затянуто низкими тучами и беспрестанно шли дожди, заставлявшие хвататься за голову тех, кто не убрал урожай раньше. Но в день полнолуния небо слегка прояснилось. Солнце мягко просвечивало сквозь жемчужную дымку перистых облаков, дул несильный ветер, было сухо и холодно. На траве выступила изморозь, которая к полудню растаяла. Весь день Ригтирн работал в поле вместе с другими трактористами, помогая убирать остатки урожая, и хоть поработал он хорошо, а зарплату обещали уже через два дня, на душе у него скребли кошки.

Поставив в конце смены трактор на станцию, Ригтирн заторопился домой. Ему нужно было пройти через всю деревню. Было уже поздно, сиреневые сумерки мало-помалу переходили в тёмную осеннюю ночь. Окна домов светились уютным оранжевым светом. Когда Ригтирн проходил мимо домиков, до него доносились мирные, домашние звуки: мелодии из потрескивающих приёмников и патефонов, плеск льющегося в подойник молока, хихиканье детей, негромкая колыбельная песня. Дверь одного из домов распахнулась, оттуда быстро вышел, запахивая куртку, хозяин, и из раскрытой двери до Ригтирна донёсся запах только что испечённого хлеба. Почему-то от этого запаха ему стало ещё холоднее и тревожнее. Потерев замёрзшие ладони друг о друга и согрев их дыханием – до чего холодный вечер! – он ускорил шаг.

Когда он добрался до дома, луна уже взошла. Жёлтая и круглая, как поздняя сухая горошина, она низко висела над горизонтом, изрезанная чёрными деревьями. Ригтирн вздрогнул, увидев её – неужели он всё-таки опоздал? Но из дома не доносилось ни единого звука, а в том, что превращение в оборотня – процесс совсем не бесшумный, Ригтирн был уверен. Когда он всходил на крыльцо, его ноги слегка дрожали. Веглао с наступлением темноты зажгла фонарь над дверью. Ригтирн поднял голову и посмотрел на него. Собственно, он и сам не знал, зачем – ему и так хорошо было известно, что вот уже месяц к этому фонарю не приближался ни один мотылёк.

Открыв дверь, Ригтирн вошёл в тёмную прихожую. В воздухе чувствовался запах жареных кабачков. Заглянув в кухню, Ригтирн увидел на плите сковородку с ужином, но голода он не испытывал.

– Веглао! – позвал Ригтирн. – Веглао!

Ответа не было. Тогда юноша решил, что сестра уснула, ожидая его.

Он снял куртку и повесил её на крючок возле двери. Потом замер на несколько секунд, прижав руку к сильно бьющемуся сердцу.

Постояв так некоторое время, он направился к лестнице. Проходя мимо двери, ведущей в подвал, Ригтирн заметил, что она была чуть приоткрыта. Это его удивило. Ригтирн открыл её и заглянул внутрь.

Внизу, на скамейке неподалёку от лестницы, сидела Веглао. Она сгорбилась, глядя на свои дрожащие, нервно комкающие юбку руки, казавшиеся совсем белыми в темноте. Лица её Ригтирн в первый миг не заметил – его закрыли свесившиеся волосы. Но на звук открывшейся двери Веглао обернулась, и Ригтирн задохнулся от жалости, увидев её глаза – в них был не столько страх, сколько какая-то обречённость, немая покорность судьбе.

Не говоря ни слова, он спустился и сел рядом с ней, обхватив её голову и прижав к своей груди. Веглао мелко-мелко дрожала, как сжатый в кулаке цыплёнок. Вдруг она тихо всхлипнула раз, другой и залилась слезами, прижавшись лицом к рубашке Ригтирна.

– Я не хочу, – прошептала она. – Я не хочу, Ригтирн! Мне так страшно!

– Я с тобой, – проговорил Ригтирн деревянными губами. Челюсти вдруг стали тяжёлыми, как чугун, язык – неповоротливым. Как, какими словами можно утешить его сестричку, когда она, возможно, идёт на смерть?!

Он начал гладить её по голове, шептать в маленькое ушко успокаивающие слова. Веглао не отвечала и лишь плакала, крепче прижимаясь к нему. Ригтирн отвёл прядку волос с её лба и наклонил свою красивую голову, собираясь поцеловать девочку, как вдруг в маленькое окно скользнул тонкий, расплывчатый белый луч.

Тут же случилось что-то ужасное и непонятное. Руки Веглао, лежащие на плечах у брата, вдруг крепко сжались в кулаки. Девочка медленно выпрямилась, высоко подняв голову и глядя перед собой раскрытыми на пол-лица, ничего не выражающими глазами. Вся кровь мгновенно отлила от её лица, сделав его белым, как полотно. Тело девочки всё выгибалось, пока она не откинула голову назад и её волосы не упали на скамью, а потом Веглао пронзила, словно шпага, ужасная дрожь.

– Веглао! – закричал Ригтирн.

Ответом на его слова был отчаянный глухой стон, вырвавшийся из-за сжатых зубов девочки. Тут же она громко закричала, и Ригтирн ахнул от боли – мгновенно отросшие ногти Веглао распороли его кожу до крови.

– Сердце! – кричала Веглао. – Сердце! Как больно!!

Она разжала кулаки и упала на пол. Раздался глухой стук, как будто девочка была деревянной. Мышцы на её руках, ногах, шее напряглись, спина выгнулась дугой, зубы скрежетали в прорези белых раскрытых губ, широко распахнутые остекленевшие глаза неподвижно уставились в потолок. Вдруг она снова закричала во весь голос и заметалась, царапая когтями пол и саму себя. Её голубая блузка с треском рвалась под растущими когтями, по ней расплывались тёмные блестящие пятна. Ригтирн сидел, вцепившись руками в скамью, не в силах даже шевельнуться от ужаса. Вдруг, как будто его что-то подбросило, он вскочил и бросился к сестре.

– Веглао! – крикнул он, протягивая к ней руки, но не решаясь коснуться её. – Веглао! Ты меня слышишь?

Девочка повернула голову.

– Уходи… – тихо-тихо, на одной ноте, прошелестела она. Немея от страха, Ригтирн заглянул в её глаза. В них страшно перемешались ужас, страдание и какая-то нечеловеческая злоба.

Веглао снова вскрикнула, вскинув и опять уронив голову, и Ригтирн с глухим криком отшатнулся – во рту сестры сверкнули длинные и острые клыки, а сам крик был лишь отдалённо похож на человеческий.

– Веглао! – закричал Ригтирн, ухватившись за перила лестницы. Он почти падал, ноги его дрожали. – Веглао! Пожалуйста!

Слёзы градом хлынули из его глаз и он упал на колени. Веглао вдруг затихла и повернула к нему голову.

Её глаза были жёлтыми, с маленькими вертикальными зрачками. Девочка вдруг оскалилась, во рту блеснули острые волчьи зубы. Волосы её начали сереть, а спустя секунду по всему телу пробилась шерсть. Издавая угрожающее, утробное рычание, существо поднялось на четвереньки, подняло голову и завыло.

Ригтирн кое-как поднялся на ноги и, развернувшись, неловко побежал вверх по лестнице. Он ворвался в комнату и захлопнул за собой дверь за секунду до того, как в неё изнутри ударили когти.

Дверь содрогнулась и затрещала, как будто в неё бросилась не волчица, а тигр. Хрипло вскрикнув, Ригтирн навалился на дверь спиной, распластавшись по ней и схватившись обеими руками за косяки.

Раздался скрип ступеней под лапами отходящего, чтобы прыгнуть, зверя, а потом волчица с рычанием снова бросилась на дверь. Дерево затрещало, заскрипело. Упираясь ногами в пол, Ригтирн всем весом навалился на неё. Мысленно он молил, кричал о помощи.

Зверь снова ударил в дверь. Снова. И снова. Дверь стонала, но не поддавалась, хотя на пятый удар петли завизжали и гвозди, державшие их, почти вылетели из своих пазов. Ригтирну казалось, что он физически чувствует злость и голод зверя. В поле его зрения попала висевшая на стене фотография родителей.

«Отец, помоги мне, мама, кто-нибудь…» – успел подумать Ригтирн, как вдруг волчица снова, с диким победным рёвом, бросилась на дверь и окончательно выбила её. Ригтирн упал на пол, придавленный дверью. Волчица перелетела через него и приземлилась на все четыре лапы на другой стороне комнаты. Её когти глухо застучали по полу, пока она разворачивалась к Ригтирну.

Он столкнул с себя дверь и поднялся на колени. Волчица с другой стороны комнаты смотрела на него. Ригтирн ожидал, что её глаза не будут выражать ничего, как обычно у зверей, но он ошибся.

Глаза волчицы были полны ярости и в то же время спокойной уверенности в том, что Ригтирну не убежать. Её взгляд был настолько осмысленным, не по-звериному выразительным, что юноша в ужасе застыл на месте.

Шерстистые губы зверя скользнули вверх по дёснам, и утробное тихое рычание, вырвавшееся из-за оголившихся зубов, внезапно отрезвило Ригтирна. На него словно вылили ведро холодной воды. Он тряхнул головой и пошатнулся.

Волчица стремительно ринулась на него, одним прыжком перелетев через всю комнату, но Ригтирн успел вскочить на ноги и отпрянуть в сторону. Когти волчицы скрипнули по полу, сама она разозлено зарычала, а Ригтирн выбежал уже в сени. Ум его был удивительно ясен. Он даже не забыл сорвать с крючка куртку, в кармане которой были ключи. Вырвавшись на крыльцо, он захлопнул дверь, и в тот же миг в неё с другой стороны глухо ударило чудовище.

Да, входная дверь было не такой хлипкой, как та, что вела в подвал! Ригтирн быстро запер её и сошёл, а, вернее, свалился с крыльца. Он догадался, что оборотень не станет биться в дверь всё время и наверняка очень скоро обратит внимание на окна. Сорвавшись с места, он бросился к ближайшему окну и захлопнул ставни, закрыв их на задвижку. Потом побежал к другому, к третьему, и вскоре все окна первого этажа были закрыты. Слышно было, как внутри беснуется и воет зверь. Грохотала падающая мебель – в своей чудовищной ярости Веглао крушила собственный дом.

Ригтирн, пятясь, отступил на несколько шагов. Освещённый луной дом стоял неподвижно, но изнутри доносился такой ужасный шум, что Ригтирну казалось, что дом шатается. Он подумал о том, как гибнет всё их скромное добро, и вздохнул. А в следующую секунду он словно очнулся – ведь это его сестра… Это её он запер в доме, это она пыталась его убить…

Ригтирн со стоном схватился за голову и упал на колени. Раскачиваясь, как безумный, он просидел так почти минуту, а потом свалился ничком на землю и громко, отчаянно зарыдал.

9

Октябрь близился к концу, и солнце показывалось всё реже. Дожди теперь шли каждый день, грунтовые дороги размыло, а немногие опавшие листья медленно расползались в липкую коричневую кашу. Воздух становился всё холоднее, по утрам на лужах можно было увидеть тонкую, в волосок толщиной, ледяную корочку.

В один из таких дней дядя Гвеледил рано утром вышел из своего дома. Он немного постоял на крыльце, глубоко дыша свежим прохладным воздухом, который пах дождём и грязью, а потом направился по тропе к дому Ригтирна. За неделю, прошедшую после полнолуния, юноша выходил из дому всего три-четыре раза – один, чтобы забрать зарплату, остальные – за водой или дровами. Девочку же Гвеледил вообще не видел – возможно, она и выбиралась из дома, но только по ночам… От этой мысли старого точильщика передёрнуло – всё-таки непросто привыкнуть к тому, что знакомый ребёнок в одночасье превратился в зверя.

Потемневший от осенних дождей дом Лантадика Нерела, казалось, плыл в густом белом тумане. Гвеледил поднялся на крыльцо и постучался в дверь. Ригтирн открыл не сразу, а когда открыл, его пожилой друг ахнул от потрясения:

– Ригтирн! Да ты поседел, сынок!

Виски Ригтирна и в самом деле стали белыми, как клубившийся на улице туман. Он провёл рукой по лбу, ранние морщинки на котором стали за последние дни ещё глубже, и протёр глаза.

– Здравствуй, – тихо сказал он. – Прости за мой вид, я плохо спал. Ты заходи, я угощу тебя чаем.

Гость прошёл в прихожую, тщательно вытерев подошвы сапог о тряпку, заменявшую коврик у дверей, и затем зашёл в кухню. Пока Ригтирн подливал горячей воды в заварочный чайник, Гвеледил повернул голову и ещё раз посмотрел в прихожую, где к стене была прислонена выбитая оборотнем дверь погреба.

Ригтирн перехватил его взгляд и тяжело, со стуком, поставил чашку на стол. Гвеледил поднял голову, посмотрел подслеповатыми глазами на Ригтирна и несмело спросил:

– Как Веглао?

Ригтирн медленно опустился на табурет. Только сейчас Гвеледил понял, что юноша двигается с трудом, как будто ему было больно.

– Я думал, она не выживет, – произнёс он наконец. – Утром я нашёл её без сознания, истекающей кровью. Она ещё долго не приходила в себя.

Гвеледил ещё раз оглядел комнату. Он отметил, что куда-то исчезли все стулья – остался только тот, на котором сидел он, и табурет Ригтирна. Обои на стенах были разодраны когтями вместе со штукатуркой под ними. Царапины были и на досках пола, и на столешнице. Окно изнутри было разбито, и подоконник исполосован царапинами. Гвеледил кивнул в сторону прихожей:

– Дверь ещё можно починить?

– Полагаю, да, – холодно ответил Ригтирн.

– Но в следующий раз она снова выбьет её, – в голосе Гвеледила не было вопросительной интонации. Он вздохнул и беспомощно развёл руками:

– Со мной вчера разговаривал староста. Похоже, это единственный выход, Ригтирн. Через три недели полнолуние. Девочку придётся отправить в ликантрозорий.

Лицо Ригтирна оставалось непроницаемым, но в его зелёных глазах, когда он взглянул на соседа, промелькнул такой гнев, что мужчина почувствовал мгновенный промельк страха – а ведь он был ветеран войны, и испугать его было не так-то просто.

– Я никогда этого не сделаю, – ответил он сквозь зубы.

Гвеледил вздохнул.

– Если ты не сделаешь это сам, это сделают за тебя. Властям уже известно, что в Хорсине находится оборотень, и вот что я тебе скажу, Ригтирн: жители не хотят, чтобы в следующее полнолуние была новая жертва. А может, и несколько жертв. Тебя вынудят отдать Веглао в ликантрозорий. Это твой гражданский долг.

– Не говори мне о гражданском долге! – выкрикнул Ригтирн. Жилы на его шее напряглись, лицо вспыхнуло от ярости. – Не смей, слышишь? Я никогда не отправлю её туда, понял ты или нет?

– Мне тоже её жалко, Ригтирн! Но пойми ты, твоей сестрички больше нет, она убита оборотнем! То существо, которое сейчас живёт в твоём доме, – это уже не она, это зверь, принявший её обличье…

– Не смей так говорить!

– Ригтирн, у тебя есть три недели до полнолуния, чтобы отправить её в ликантрозорий. До него отсюда одиннадцать дней пути. Там ей, возможно, хоть немного помогут…

– Ей там не помогут. Ей теперь уже нигде не помогут.

– Тогда её надо изолировать от общества. Она опасна, Ригтирн! Она чуть не убила тебя неделю назад!

– И плевать! – выкрикнул Ригтирн. Он вскочил на ноги и отшвырнул свой табурет ударом ноги. Тот с грохотом упал на пол. – Она – моя младшая сестра, единственная, кто у меня осталась!

Гвеледил поднялся на ноги, держась за столешницу, и успокаивающе приподнял ладонь:

– Хорошо. Так и скажешь старосте. Сам к нему придёшь?

– Приду. Вряд ли он осмелится заявиться ко мне, раз уж моя сестрёнка так сильно его пугает.

Гвеледил перевёл взгляд на нетронутый чай и, вздохнув, сказал:

– Я не буду пить. Спасибо.

С этими словами он вышел. Ригтирн плотно закрыл за ним дверь и, переведя дыхание, направился в гостиную.

Веглао сидела на диване и пришивала пуговицу к платью. Когда Ригтирн зашёл, она, впрочем, уже ничего не делала. Её руки, одна из которых сжимала платье, вторая держала иголку, лежали на коленях, голова была опущена. При первом взгляд на неё Ригтирн понял: она слышала всё.

– Я думал, ты наверху, – сказал он. Девочка помотала головой, не поднимая лица. Ригтирн подошёл к ней и сел рядом, положив руку ей на плечо:

– Солнышко, посмотри на меня.

Веглао снова замотала головой, из её горла вырвался жутковатый звук – нечто среднее между обиженным всхлипом и яростным рычанием.

– Почему они так со мной? – воскликнула она. – Ведь не каждую же ночь я превращаюсь! Я опасна только в полнолуние! А в остальные дни я обычный человек! Я не превращу их в оборотней, только выйдя из дома! Ой!

Она отдёрнула руку и приподняла её, выставив указательный палец. На подушечке, в которую вонзилась иголка, выступила капелька крови, яркой, как брусника. Веглао тут же сунула палец в рот, и вкус крови неожиданно показался ей приятным, даже сладковатым. От этого ощущения она вздрогнула. Ригтирн, всё ещё державший руку у неё на плече, почувствовал эту дрожь, но не обратил на неё внимания. А Веглао вдруг пришла в голову дикая мысль: может, и вправду стоило послушаться Тальнара и уйти с ним? Может, там, в стае Кривого Когтя, где все вокруг оборотни, и есть её настоящее место?.. Глупая мысль, ненужная и безрассудная. Её место здесь, рядом с её братом, а Кривой Коготь – изверг и убийца, которого давно надо было казнить. Никогда не пойдёт она в его стаю. Никогда.

Пока всё это происходило, в стане оборотней день шёл своим чередом – оборотни охотились или отдыхали, несколько из них готовились разводить костёр. Тальнар как раз нёс вязанку хвороста к костру, когда внезапно подошедший телохранитель Когтя, рябой детина по прозвищу Мокроус, сбил его с ног. Оглушённый ударом, Тальнар даже не вскрикнул, когда оборотень пнул его в бок, а потом резко схватил за плечо и поволок в палатку Кривого Когтя. Увидев, куда его тащат, Тальнар в приступе ужаса попытался вырваться, но тут Мокроус встряхнул его и, склонив к нему своё рябое лицо, рыкнул:

– Потише, а то я сам тебя пришибу, не дожидаясь вожака!

Значит, у Кривого Когтя есть какие-то претензии к нему. Час от часу не легче. Пока Тальнар испуганно размышлял, что он такое натворил, Мокроус втащил его в шатёр и толкнул на пол.

– Так, – послышался голос Кривого Когтя. Тальнар поднял голову и встретился глазами с вожаком. Кривой Коготь сидел на расстеленном одеяле из рысьей шкуры, скрестив ноги и облокотившись на фанерный ящик. В одной руке он держал глиняную миску, из которой потягивал горячее молоко с жиром – питьё, которое специально для него и других избранных готовили в прохладные дни. – Пора тебе кое-что вспомнить.

– Что вспомнить? – непонимающе переспросил Тальнар. Кривой Коготь приподнял брови, и его бледные глаза блеснули:

– Такое не забывается. Первое полнолуние. Твоё дело в Хорсине.

Он смотрел Тальнару прямо в глаза. Этот взгляд был ещё одним его средством выпытывать чужие секреты наряду с пудовыми кулаками. Мало кто мог выдержать этот взгляд, и Тальнар тоже не мог. Он почувствовал себя так, словно под его рубашку заползло несколько холодных червей. Кривой Коготь посмотрел на Мокроуса и коротко приказал ему:

– Приведи Щена.

Мокроус кивнул и скрылся. Тальнару стало ещё тревожнее. Если речь идёт о Хорсине, при чём тут Щен? Кривой Коготь словно бы прочитал его мысли. Он перевёл взгляд на Тальнара и сказал ему ровным, почти что дружелюбным голосом:

– Тебе правда лучше бы хорошенько всё вспомнить.

– Я не понимаю, о чём вы говорите, – сказал Тальнар. – Я ведь уже всё рассказал. Я укусил только одного человека, и он умер, а больше…

– Заткнись, – всё так же спокойно велел Кривой Коготь. Лучше бы он его ударил. Вроде бы обыкновенное слово, хоть и грубое, да и сказано тем же почти дружелюбным голосом, но оскорбляет похуже пощёчины. Тальнар почувствовал, как его лицо заливается краской. Неизвестно, что бы случилось потом – может, он бы вскочил и бросился на вожака, закатил бы ему оплеуху, вцепился зубами в горло, выместил на нём бессильную ярость, попытался отомстить за всё и был бы отправлен на мучительную смерть – если бы у него хватило смелости. Но этого не случилось, потому что как раз в этот момент Мокроус привёл Щена.

Тальнар обернулся и посмотрел на старого оборотня, который два месяца назад подкараулил его возле Хлебного моста. Щен, наверное, уже успел забыть об этом – как уже успел убедиться Тальнар, память у него была такой же хреновой, как и умственные способности. Мутный взгляд Щена безразлично блуждал по всему шатру, под носом поблёскивали сопли, тощие обвислые губы вяло пожёвывали чернику, которую он набрал в горсть.

– Здравствуй, мой вождь, – проговорил он, тупо глядя на Кривого Когтя. Тот посмотрел на него взглядом, который с большой натяжкой можно было назвать участливым.

– Здравствуй, Щен. Не бойся, проходи.

– Я и не боюсь, – вяло отозвался Щен. Что правда, то правда, подумал Тальнар – бояться чего-то могут только нормальные люди. Щен проковылял поближе к вожаку и уселся рядом с ним на рысью шкуру, скрестив ноги. Шляпу он снял и положил рядом с собой, а потом, не глядя ни на кого, продолжил ковыряться в своей чернике скрюченными пальцами. Кривой Коготь перевёл свой тяжёлый взгляд с него на Тальнара.

– Тебе противно на него глядеть, так? Нечего так смотреть на меня. Какой же ты трус, глаза у тебя, как у зайца. Ты гляди на него, на нашего Щена, да гляди получше. Знаешь, из-за чего он таким стал? Когда он был молодым, твой отец раскроил ему башку своим ружьём. Он, наверное, хотел его убить – а может, просто хотел развязать ему язык. Но Щен не умер. Он только свихнулся. Я думаю, тогда твой папаша выпустил какую-то часть его мозгов на пол, а то бы Щен был нормальным, как ты или я.

«Ты ненормальный, – подумал Тальнар. – Ты никогда не был нормальным. Это ты сделал Щена таким, и Мокроуса, и Морику, и всех остальных, и меня тоже. И Веглао». Но вслух он сказал только:

– Я не знал.

– Конечно, не знал, – ухмыльнулся Кривой Коготь. Зубы у него были острые и блестящие. Кое-кто говорил, что он их специально подтачивает, но Тальнар никогда этого не видел. – Он тебе малость по-другому всё рассказывал, так? Ну, теперь он уже никому ничего не расскажет. Ты прострелил ему язык у корня. Славный был выстрел. Интересно получилось: сначала твой папаша научил тебя стрелять, а потом ты его продырявил. Ладно, – сказал он, поворачиваясь к Щену, – теперь ты рассказывай, что было вчера.

Щен отправил в рот чёрную ягодку и прожевал её, не закрывая рта.

– Я уже рассказывал Морике, – сказал он. – Я попросил её, чтоб она тебе сказала.

– Она сказала, – отозвался Кривой Коготь. – Но я хочу, чтоб ты тоже сказал. Говори, Щен, да поподробнее, чтобы вот он, – он кивнул на Тальнара, – тебя услышал.

Щен покусал себя за ноготь, потом, глядя куда-то в сторону, заговорил:

– Вчера я был возле Станситри. Хотел поживиться чем-нибудь. Там есть хорошие лещины, вождь. Очень вкусно. А потом я пошёл дальше и увидел деревню. Это большая деревня. В ней есть мельница. Рядом с деревней стоит дом егеря. Того егеря, которого мы сожгли в лесу, помнишь, вождь?

Кривой Коготь кивнул.

«Я тоже помню», – подумал Тальнар, сжимая кулаки.

– В этой деревне был оборотень, – продолжал Щен. – Я его не видел, только почувствовал. Раньше его там не было.

– Как называется эта деревня?

– Не знаю, мой вождь, – безразлично протянул Щен. – Там рядом есть гора. Высокая гора. Я забирался на неё. С неё далеко видно. На горе много диких груш. Очень вкусно.

– Уйди, – сказал Коготь, слегка подталкивая его в плечо. Щен покорно поднялся, склонился за своей шляпой и неторопливо вышел. Уже на пороге он съел оставшиеся ягоды из горсти и облизал черничный сок со своих пальцев.

– Слышал, что сказал Щен? – тихо спросил Кривой Коготь. – В Хорсине есть оборотень. А ты говорил, что укусил там только одного человека, и он потом умер. Тут что-то не сходится. Кто-то из вас двоих врёт, и я думаю, что это не Щен.

Тальнар приоткрыл рот и беспомощно его закрыл. Что бы он сейчас ни сказал, ему не поверят. Мысленно он попросил у Веглао прощения и одновременно с этим подумал, что было бы неплохо, если бы глаза Кривого Когтя прямо сейчас лопнули, как две перезрелые вишни, и он перестал бы так на него смотреть. Но вожак по-прежнему не отводил от него своего взгляда, который изводил Тальнара, как медленно капающая холодная вода.

– Я могу всё объяснить, – заговорил он, ещё не придумав новую ложь. Кривой Коготь неторопливо помотал головой и усмехнулся:

– А не надо ничего объяснять. Тут и так всё ясно. Либо ты укусил не только девчонку, либо она не сдохла. В любом случае ты меня обманул. Знаешь, за это тебя стоило бы прикончить… или ты думаешь как-то по-другому?

– А разве важно, что я думаю? – в отчаянии сказал Тальнар, не задумавшись. Он прикусил язык, но было поздно. Впрочем, Кривого Когтя это не разозлило – только позабавило. Он запрокинул голову назад и расхохотался. Заржал и Мокроус, всё ещё торчавший рядом. Тальнар молчал. Хохоча, Кривой Коготь утёр намокшие глаза и посмотрел на него.

– Правильно, Тальнар. Мне плевать, что ты думаешь. Я бы, может, попросил тебя самого сбегать до Хорсина и притащить эту малявку сюда, но раз ты до сих пор этого не сделал, значит, и не сделаешь. Завтра я сам туда прогуляюсь. Щена захвачу с собой. Может, и Морика увяжется…

– Ох, нет! – воскликнул Тальнар в ужасе. – Вождь, прошу тебя, позволь мне самому пойти к ней! Она…

Он задохнулся от удара – Мокроус обошёл его и пнул в живот раньше, чем Тальнар успел увернуться. Потом телохранитель схватил его за руку и поволок прочь из шатра. Тальнар успел только услышать спокойный голос Кривого Когтя:

– Я же сказал – мне плевать, что ты думаешь.