Текст книги "Смерть волкам (СИ)"

Автор книги: Анна Чеблакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

10

Веглао не знала, сколько она пролежала без сознания. Чудо, что она не замёрзла насмерть: вместе с темнотой на землю опустился жестокий мороз. Во всяком случае, спустя какое-то время она снова ощутила своим телом холодную землю, а до её ушей донёсся шорох ветра, потрескивание огня и чьи-то тихие голоса.

«Я жива, – такой была её первая мысль. – Ну за что?..»

А потом почти сразу её охватил ужас – потому что она узнала голоса, доносившиеся до неё. Неподалёку, совсем близко, находились Морика, Щен и Коротышка.

От отчаяния Веглао тихо заплакала, солёные слёзы щипали ещё не затянувшиеся раны в глазницах.

«Надо просто подождать, – подумала она. – Просто подождать. Утром они уйдут…»

Но она понимала, что просто обманывает себя – единственная причина, по которой она ещё жива, это новолуние. Сейчас оборотни не чуют её, но утром чутьё вернётся к ним, и тогда она точно погибнет. Причём погибнет наверняка не сразу – уж Морика обязательно придумает какое-нибудь новое издевательство. И Веглао продолжала плакать, кусая мёрзлую землю и дрожа всем телом. Тем временем оборотни у костра негромко разговаривали. Слышался лёгкий стук и хруст – очевидно, они рубили мясо на каком-то пне или камне. Через некоторое время стук затих.

– Мы останемся здесь на всю ночь? – спросил Щен.

«Уходите, пожалуйста, убирайтесь… – мысленно молила Веглао. – Не дожидайтесь утра… и не идите в мою сторону, пожалуйста…»

– Нет, – ответила Морика. – Поедим, отдохнём немного и часа через два отправимся. Лучше, если мы выйдем до рассвета.

Веглао не успела обрадоваться – Коротышка вдруг протявкал:

– А что, если эта малявка всё-таки наврала? Вдруг она живёт здесь не одна? Может, подождём рассвет, когда к нам вернётся чутьё, и обыщем всё вокруг?

– Вождь велел нам вернуться завтра утром, – холодно ответила Морика. – Мы и так слишком сильно задержались в Станситри. Да ещё и девчонка…

– Зря ты выколола ей глаза, – вздохнул Щен. – Надо было её убить.

– Дурак, я всё равно что убила её, – судя по голосу, Морика зевнула. – Эй, Коротышка! Где те твои травы, которые заставляют мясо жариться быстрей?

– Ах, да! – спохватился Коротышка. Его одежда тихо зашуршала.

Оборотни продолжили свой разговор, теперь уже потише. Как Веглао ни прислушивалась, она не могла уловить ничего, кроме отдельных слов. Но и из этих слов ей стало ясно: лагерь Кривого Когтя находится здесь, в лесу, и довольно далеко отсюда. «Если мне только удастся выжить, – подумала Веглао, – и добраться до Октая, надо будет придумать, как бы сообщить о них охотникам… Но если на нас нападут тоже? Теперь, когда я не вижу (от этой мысли сердце её скрутила невыносимая боль, и новая порция слёз скатилась на подтаявший снег), нам будет сложнее спасаться…»

До её ноздрей долетел запах поджариваемого мяса, сильный и аппетитный, и хотя Веглао уже давно не ела, сейчас этот запах вызвал у неё лишь отвращение – мысли о мясе вызвали воспоминания о крови и боли. Тут же пришла новая мысль: пока оборотни будут заняты едой, она, наверное, сможет отползти подальше…

– Жирненький был барсук, – хихикая, сказал коротышка. – Мог бы всю зиму ничего не жрать, наверное… Знаешь, Щен, а вот мне жаль, что мы на зиму в спячку не впадаем, как барсуки! Залёг – и дрыхни, и жратву искать не надо…

– Да, дрыхни, пока не придёт какой-нибудь ублюдок и не зарежет тебя во сне! Тьфу! – презрительно отозвалась Морика. – Тебе бы только жрать и спать, Коротышка!

Коротышка обиженно засопел.

– Если бы не я, ты бы хрен поймала сегодня эту малолетку! – выпалил он. – И мясо своё получила бы только через полчаса! Все вы, бабы, стервы, каких поискать, да и дуры к тому же…

– Тшш… Слышишь? – настороженно сказала Морика.

Они затихли. Веглао и сама прислушалась. Откуда-то, с той же стороны, где сидели оборотни, донёсся тихий шум. Это было похоже на мягкие тяжёлые шаги, шуршание и какой-то лёгкий скрип – не скрип снега от ходьбы, а что-то другое. Замерев, Веглао внимательно прислушивалась. Оборотни молчали тоже, и от этого становилось ещё страшнее – почему-то, когда они ничего не говорили, Веглао казалось, что они её вот-вот заметят. Сейчас, правда, она не могла сказать, кого боится больше – их или незнакомца, издающего такие странные звуки.

А потом послышался голос, приведший Веглао в замешательство. Она ни разу такого голоса не слышала. Он был хриплым, но не глухим, и сопровождался каким-то прищёлкиваньем и постукиванием. Казалось (Веглао не могла понять, откуда у неё такая странная мысль), что человеческие слова говорит животное или птица:

– Доброго вам вечера, волки.

Воцарилось молчание, которое нарушали лишь потрескивание огня и тяжкое дыхание неведомого существа.

– Старый знакомый… Ну, здравствуй, – сказала Морика. – Садись с нами.

– Благодарю. Я проделал долгий путь.

Раздалось глухое кряхтенье, а потом всё тот же голос спросил:

– А мне не дадите ножку погрызть?

– Зачем ты пришёл? – тусклым, бесцветным голосом спросил Щен.

– А я иду и чую – четыре оборотня. Ну и решил поговорить.

– Нас трое, – вмешался мерзкий голос, принадлежавший Коротышке. Веглао вжалась изо всех сил в снег, трепеща от ужаса. Положение её было – хуже не придумаешь. Сейчас они послушают это существо, поищут вокруг и найдут её, а уж потом…

– А, – проговорила Морика, – мы сегодня убили одну деваху. Это её ты чуешь.

– Убили? – голос незнакомца был ровным, спокойным, как будто речь шла о погоде. – Зачем?

– Тебе какое дело? – с неожиданной злостью спросила Морика. – Мы предлагали тебе вступить в нашу стаю, ты помнишь? Вступил бы – сказали, а теперь ничего не узнаешь.

– Я ведь не человек, – откликнулся незнакомец, – и оборотнем стать не могу. Да если бы и был человеком, не пришёл бы к вам. А зачем вы убили девушку – не хотите, и не говорите.

– Мы не совсем её убили, – вновь влез Коротышка. – Глаза выкололи и оставили. Может, она ещё жива.

– Всё равно ей недолго осталось, – лениво протянула Морика. Её голос был абсолютно равнодушен – она уже наполовину забыла про Веглао.

– Что глаза, – произнёс так же лениво незнакомый голос. – Это можно поправить.

– То есть как? – переспросила Морика. Веглао замерла, вся обратившись в слух.

– Чувствуете, пахнет гарью? – поинтересовался незнакомец. – Это запах одного цветка. Он растёт здесь, на болоте. Цветёт весь год, даже зимой. Цветы такие фиолетовые и бархатистые. Если соком его листьев смазать слепые глаза, даже вытекшие, – они опять будут видеть.

Ни жива ни мертва, Веглао лежала, слушая чудесные слова. Тут она на самом деле почувствовала запах гари – слабый, почти неуловимый, доносящийся откуда-то слева, с противоположной стороны от Морики и остальных.

– Брешешь ты всё, – сообщила Морика, зевнув. – Как и всегда.

– Думай, как хочешь. Я много чего знаю. Тебя вот, например, убьёт слон.

– Меня? – вяло, без всякого интереса переспросил Щен.

– Да, тебя. Маленький чёрный слон.

Раздался кошмарный, мерзкий звук, словно быстро каркала простуженная ворона. Веглао пронзила дрожь, и девочка уже была готова к появлению ещё какого-то жуткого создания, как вдруг поняла: это Морика смеётся.

– Маленький чёрный слон? – прохрипела женщина. – Посиди ещё, приятель. Может, и мне что-то предскажешь?

Её слова перебил треск рвущегося мяса, потом существо защёлкало и зачавкало, а следом за этим невнятно пробубнило:

– Ты сама ослепила девушку?

– Сама, – отозвалась Морика с оттенком самодовольного презрения в голосе.

– Это была ошибка, – тихо сказал незнакомец. – Серьёзная ошибка.

– Я говорил, надо было сразу ей голову на сторону, – тускло протянул Щен.

– Заткнись, Щен, – бросила Морика.

– Нет. Ничего для тебя не вижу, – резко, как отрезал, сказал вдруг незнакомец, и следом за этим до Веглао донёсся скрип и треск: существо поднималось на ноги. – Пора мне… Доброй ночи.

– Иди, – ответила Морика, а Веглао снова вздрогнула: судя по звукам, существо шло прямо к ней.

Она прижалась к мокрой земле, моля про себя, чтобы он не увидел её. Шаги – тоже какие-то нечеловеческие, похожие на шаги четвероногого зверя, – приблизились к ней и стихли.

Над головой Веглао раздавалось тяжёлое дыхание и сопение. Существо стояло над ней и не двигалось с места. Девочка едва не потеряла сознание от ужаса.

– Пожалуйста, – тихо-тихо прошептала наконец она, – пожалуйста, уходи, не выдавай меня, прошу…

Снова над ней раздалось скрипение и шорох, и существо, переступив через неё и задев её спину чем-то вроде полы грубого плаща, двинулось дальше, хрустя снегом, ледком и попадавшимися под лапы веточками.

Оборотни у костра ещё о чём-то говорили, временами посмеивались, но их голоса доносились до Веглао как сквозь плотную ткань. В голове у девушки от пережитого всё ещё стоял туман, и никаких ясных мыслей не было.

Наконец оформилась одна мысль, мысль о тоненькой нити запаха гари, ведущего куда-то вперёд и влево – подальше от врага. Веглао медленно приподняла голову, потом так же медленно, стараясь не произвести ни малейшего шороха или скрипа, протянула вперёд руку и осторожно опустила её на землю. Затем передвинула вторую руку, потом, одну за другой, – ноги. Чутьё в эту ночь у оборотней спало, но слух-то оставался прежним, и что стоило им на какой-то лёгкий шум повернуть голову и увидеть тёмную фигурку, ползущую по снегу! Но Веглао спасло странное существо: оно, передвигаясь, производило столько шума, что совершенно заглушало производимые ею шорохи, и она осталась незамеченной.

И вот так, медленно, но верно удаляясь от своих врагов, ведомая лишь запахом гари, она продвигалась вперёд. Один раз её рука, опёршаяся на ледок, продавила его и плеснула болотной водой, и целую минуту оцепеневшая от ужаса Веглао не могла сдвинуться с места, с трепетом ожидая из-за спины злобного крика и быстрого топота трёх пар ног. Но оборотни ничего не услышали, а если и услышали, то не обратили никакого внимания, и девочка продолжила путь. Запах гари становился всё сильнее, как будто бы она приближалась к пепелищу, а запахи пота и грязной одежды, дыма и жарящегося на костре мяса – всё дальше, и Веглао, осмелев, ползла всё быстрее, тяжело дыша, нащупывая руками перед собой то снег, то камешек, то тонкий ствол деревца, то мохнатую кочку.

Наконец протянутая вперёд ладонь ткнулась в холодную кору поваленного дерева. Ощупав толстый ствол обеими руками, Веглао придвинулась к нему чуть ближе. Запах гари здесь был таким, что сомнений не было: она у цели. Веглао перекинулась через ствол, склонила голову вниз, и ей показалось, что она приблизила лицо к потухшему кострищу. Протянув вперёд руку, она зашарила ей по колючему снегу, и тут наткнулась на торчащее прямо из него какое-то растение. Дрожа, она потрогала растение целиком, и ощутила пальцами нежную, бархатистую поверхность цветка…

Резким движением она вырвала цветок с корнем и, скатившись с дерева, упала в снег, всхлипывая и тяжело дыша. Одной рукой оторвала листок и сунула его в рот. На вкус было как смесь алоэ с лимоном. Пожевав немного, Веглао выплюнула смесь в ладонь и, на ощупь разделив кашицу на две лепёшки, прижала их к глазам.

Ничего не произошло. Веглао ждала одну, две, три секунды, – и в душе её медленно рос и развёртывался отчаянный крик горя и страха.

А потом пальцы вдруг потеплели, и следом за этим в каждую глазницу словно вонзилась раскалённая спица. Веглао уткнулась лицом в снег, набрала его полный рот, чтоб сдержать крик боли. В ту же секунду её конвульсивно выгнуло и перебросило на спину, а потом все чувства исчезли.

Она не знала, сколько времени прошло, прежде чем она поняла, что пришла в себя, и медленно подняла веки.

Небо.

Оно было чёрным, как та темнота, в которой Веглао была минуту назад, но его сплошь испещряли яркие звёзды. Оно было огромным, необъятным, оно было невыносимо прекрасным – ничего прекраснее Веглао в жизни своей не видела.

Держа глаза широко открытыми, она медленно поднялась на дрожащие ноги и выпрямилась. Она стояла, забыв об опасности, и смотрела на снег, на небо, на блестящий лёд, на далёкие холмы, на тёмную стену леса, на зябко подрагивающие под холодным ветерком заиндевевшие травинки. Смотрела, не моргая, пока из глаз не полились слёзы. Потом она сорвалась с места и побежала к лесу, тихо и безостановочно плача от счастья, и, должно быть, те духи, которым поручено охранять маленьких девочек, наконец-то вспомнили о ней – пока Веглао не скрылась в лесу, ни Морика, ни Щен, ни Коротышка ни разу не оглянулись.

Она долго не могла найти путь и бродила по лесу полночи, пока не вышла на одну из знакомых тропок. Но всё это время она ни на секунду не впала в отчаяние – казалось, что теперь, когда позади так много страшного, её ничто не могло испугать.

Приближался рассвет, и вместе с ним вновь пробуждалось чутьё. Вскоре, когда небо из чёрного стало насыщенно-синим, Веглао ощутила далеко впереди себя оборотня. Она остановилась, ухватившись за ствол дерева, и закашлялась. Потом подняла голову и слабо улыбнулась – там Октай… там дом…

Она продолжила свой путь, с каждым шагом уставая всё больше. Её ноги уже заплетались от усталости, лодыжки ударялись друг о друга. Приступы кашля учащались, и Веглао всё чаще приходилось останавливаться, чтоб откашляться. Надо поторапливаться – ещё не хватало, чтобы и она заболела… Сейчас она придёт домой, заварит чай, наконец-то отогреется у огня… Ну до чего же хорошо, что она не умерла! От радости Веглао даже тихонько засмеялась, и тут же её согнул пополам новый приступ кашля.

Наконец-то между деревьями показалась крутая горбатая спина холма, в котором был устроен их «земляной дом». Небо стало нежно-голубым, по нему в вышине пролетела ворона и быстро скрылась, спасаясь от оборотней. Спотыкаясь, Веглао изо всех сил побежала и почти сразу же резко остановилась.

Она стояла в зарослях кустарника, росшего на берегу, и сквозь его голые чёрные ветки видела Октая, сидевшего, сгорбившись, на большом камне недалеко от входа. Девочка замерла от радости: если он вышел, значит, ему стало лучше. Но тут она услышала короткие, прерывистые всхлипы и, приглядевшись, увидела, что Октай плачет. Слёзы катились по его грязному склонённому лицу, он сердито оттирал их красной от мороза ладонью и горько, отчаянно всхлипывал. Не выдержав, Веглао резко продралась сквозь кусты, и Октай обернулся на шум, не успела она даже его позвать.

Он мгновенно спрыгнул с камня. Она сделала лишь шаг ему навстречу, когда он подлетел к ней и крепко обхватил её под рёбра. Это было так резко, что Веглао потеряла равновесие и вместе с ним упала на колени, а потом обняла его в ответ и склонила голову, прижавшись щекой к его кудрявой и мягкой макушке.

Через несколько секунд Октай поднял лицо и начал быстро ощупывать дрожащими руками её плечи, руки, бока и голову. Наконец он прижал ладони к щекам девочки и отчаянно посмотрел в её глаза:

– Это правда ты? Это не глюк?

Веглао слабо улыбнулась:

– Нет, не глюк. Это я.

Октай прерывисто вздохнул и всхлипнул. Его рот задрожал не то в улыбке, не то в гримасе рыданий.

– Я думал… неважно, что я думал, – прошептал он и прижался виском к её щеке.

11

Лагерь Кривого Когтя находился в шести часах ходьбы на юг от болота, где сегодня ночью разыгрались такие удивительные события. Сейчас, когда только взошло солнце, здесь было тихо и пусто – некоторые оборотни были в лесу на охоте, некоторые спали в шалашах. Над костром на перекладине между двух рогатин висело жестяное ведро. Пламя едва теплилось, и две мрачного вида женщины, закутанные в платки, сидели возле него. Одна помешивала в ведре, над которым поднимался ароматный пар, ложкой, привязанной к длинной палке; другая обдёргивала листья с малиновых веток, чтобы заварить на них чай. Кроме них, возле костра топтались ещё несколько детей, преимущественно мальчиков – впрочем, определить пол юных оборотней было непросто, так как все они были одинаково закутаны в куртки и платки. Утро выдалось очень холодным: термометр у метеостанции в Станситри показывал около двадцати пяти градусов мороза.

Здесь, на этой поляне, оборотни жили ещё с августа. Когда Кривой Коготь пришёл сюда, у него было всего только восемь соратников, и всех их видел Тальнар в тот день, когда из него выбили обещание убить отца. С тех пор прошло вот уже четыре месяца, и три с лишним из них Тальнар жил здесь. За это время Тальнар кое-что узнал – он узнал, что среди оборотней, окружавших его, не принято говорить о полнолуниях, новолуниях, чутье и других вещах, которые становятся очень важными после одного-единственного укуса, от которого уже и шрам почти не виден. Например, оборотни никогда не говорили «в ту ночь, когда меня обратили». Вместо этого они говорили «в эту ночь». И, насколько мог Тальнар судить по выражению их глаз, когда мимо проходил Кривой Коготь, по их стонам ужаса в те ночи, когда им снились кошмары – никто из них эту ночь не забыл. Он понимал, что и сам не сможет её забыть – даже когда уже забудет всё то, что ей предшествовало.

В первые недели он тихо и отчаянно надеялся на то, что рано или поздно жители окрестных деревень заметят тонкий столб дыма, поднимающийся над лесом, и нагрянут сюда с топорами и ружьями. А возможно, и приведут с собой полицию или егерей. Возможно, ему удастся выжить и сбежать, уйти к людям, попробовать жить обычной жизнью, лишь в полнолуние уходя подальше в лес. Но Кривой Коготь был не такой дурак: годы бродяжничества и травли научили его быть хитрым и осторожным. Он никогда не позволял разжигать большой костёр, причём всегда подсыпал в огонь травы, от которых дым только стлался по земле. Дым этот разъедал оборотням глаза и заставлял их кашлять, но зато безопасности было больше. Каждую вылазку в Станситри или в какую-нибудь из деревень Кривой Коготь тщательно продумывал: Тальнар не сомневался, что его мучитель мечтает о разбойном нападении, но понимает, что сейчас, когда по всему юго-востоку Бернии ползут упорные слухи о возвращении оборотней, лучше вести себя тихо. Когда после октябрьского полнолуния Кривой Коготь и несколько его самых верных волков притащили в лагерь шестнадцать новообращённых оборотней – окровавленных, стонущих от боли и дрожащих – Тальнар мысленно решил, что люди этого не потерпят и теперь песенка Кривого Когтя спета. Но он ошибся. Кое в чём, впрочем, он оказался прав – несчастных, девятеро из которых были детьми моложе четырнадцати лет, и в самом деле искали. Как-то ночью он проснулся от того, что в лесу кто-то кричал. Он выглянул из палатки и увидел, как Кривой Коготь, ухмыляясь, шагает через лагерь, а за ним двумя горами плывут его телохранители, вслед за которыми быстро идут Щен и Морика. Они ушли в лес, а спустя некоторое время крики стали громче. Тальнар сидел в шалаше, сжав руками колени так, что болели ногти, и отчаянно молясь про себя, чтобы эти люди – кто бы они ни были – победили Когтя. Спустя некоторое время он снова выглянул и снова увидел вожака и его прихвостней – но сейчас уже не только их. Кривой Коготь тащил какого-то человека, держа его за связанные впереди руки. Человек, судя по всему, был без сознания – он не вырывался, его голова безучастно висела. С невидимого лица на снег капала тёмная кровь. Один из телохранителей тоже тащил добычу – перекинув через плечо, придерживая одной рукой за ноги. В лесу было тихо.

Оба пленника были схвачены неслучайно – они были молодыми и сильными мужчинами, и могли пригодиться Когтю. Голодом и побоями их довели до состояния тупой покорности, и они даже не попытались сбежать до ноябрьского полнолуния, когда Кривой Коготь их обратил. Теперь они мало-помалу привыкали к порядкам в стае, и Тальнар был уверен в том, что со временем они совсем озвереют и однажды отправятся убивать своих же односельчан. Он знал это так же хорошо, как и то, что в его жизни уже не будет ничего того, что ещё недавно казалось ему предопределённым – ни университета, ни весёлой студенческой жизни, ни танцев на освещённой сцене, ни маленькой квартирки на верхнем этаже какого-нибудь дома в прекрасном городе Риндаре. Ничего этого не будет – будет только боль в полнолуние и ожидание боли в следующий месяц.

Пока Веглао, не чувствуя холода, пробиралась сквозь лес к блиндажу, а Октай плакал, тоскуя по ней, Тальнар шагал в лагерь, держа в руках объёмную вязанку хвороста. Тропою, по которой он шёл, пользовались так часто, что она была довольно широкой, а снег на ней был утоптан до такой степени, что теперь Тальнар то и дело оскальзывался на нём. Его ноги, обутые в лёгкие летние ботинки, были обмотаны сверху ещё двумя большими лоскутами шерстяной ткани – для тепла, и только благодаря тому, что они не скользили, Тальнар до сих пор не разбил себе нос. Несколько дней назад он сделал из своей шапки вязаный шлем, пришив к ней обрывок шарфа, и теперь были видны только его глаза. Края шлема заиндевели, ресницы и брови Тальнара – тоже. В носу у него уже неделю хлюпало, и только каким-то чудом лёгкий насморк не переходил в заложенность носа и гайморит – по неизвестным Тальнару причинам оборотни, на которых шутя заживали физические увечья, перед вирусными болезнями были так же беззащитны, как большинство людей.

Добравшись до лагеря, Тальнар увидел, как из шалаша выходит Кривой Коготь. За последнее время Тальнар не то чтобы совсем перестал его ненавидеть, но эта ненависть отступила и сжалась под натиском безраздельного страха. Теперь, увидев вожака, Тальнар ощутил желание не придушить его, а быстро скрыться где-нибудь. Опустив голову, он быстро преодолел расстояние, оставшееся до костра, и положил вязанку хвороста на утоптанный снег. Кривой Коготь не обратил на парня никакого внимания. Почесав изуродованной рукой сначала подмышку, потом щёку, он направился своей размашистой походкой к дальним шалашам. Тальнар, женщины и дети у костра посмотрели ему вслед. Все они были закутаны во что попало, спасаясь от холода, а Кривой Коготь шагал с непокрытой головой и расстёгнутым воротником.

Женщины перекинулись несколькими негромкими словами. Одна из них потом повернулась к детям и резко сказала им:

– Чего столпились? А ну марш отсюда! Успеете ещё пожрать! Кыш!

Это не возымело особого эффекта – малыши всё так же топтались рядом, ведь у костра было гораздо теплее, чем в стылых шалашах, защищавших лишь от ветра. Тальнар ещё раз посмотрел вслед Кривому Когтю и тут заметил, что из леса навстречу вожаку выходят трое, от которых он старался держаться подальше. Это были Морика, Щен и Коротышка. Все трое не выглядели очень уж уставшими, Морика даже слегка улыбалась, а на её обтянутых жёлтой кожей скулах даже появился румянец – хотя, наверное, причиной тому был холод.

Коротышка направился к костру, Щен скрылся в одном из шалашей. Морика же подошла размашистым шагом к Кривому Когтю и заговорила с ним. Тальнар незаметно пробрался за старую узловатую сосну, росшую рядом с тем местом, где стоял вожак, и спрятался за ней. Отсюда ему было хорошо видны оба оборотня, и прекрасно слышно, о чем они говорили.

– Я видела Овлура, – сказала Морика, глядя на вожака чуть прищуренными глазами. Кривой Коготь был выше её больше чем на голову, и её приходилось смотреть на него снизу вверх, но несмотря на это, ни во взгляде её, ни в голосе не чувствовалось униженности и подобострастия.

– А-а-а… значит, он вернулся, – голос Кривого Когтя не был ни радостным, ни особо встревоженным. Он поднял голову и понюхал воздух. «Что ещё за Овлур?» – подумал Тальнар. Он никогда не слышал это имя. Может быть, это тоже оборотень?

– И давно он здесь? – поинтересовался Кривой Коготь.

– Не знаю, – пожала плечами Морика. – Он не сказал мне. Он вообще ничего не рассказывал о том, где был всё это время. Говорил только какую-то ерунду. Судя по всему, он скоро сдохнет.

– А ты что ему сказала?

– Ничего важного. Он не спросил о тебе, и я ничего не говорила.

– Хорошо, – с тем же непонятным выражением проговорил Кривой Коготь и, развернувшись, зашагал обратно в шалаш.

– Вожак! – окликнула его Морика. – Эй, вожак!

Кривой Коготь остановился, повернул к женщине свою косматую голову.

– Что ещё?

– Помнишь ту девчонку, которую укусил сопляк Нерел? Я её нашла.

– Правда? – заинтересованно переспросил Кривой Коготь, оборачиваясь к ней уже всем корпусом. – И где она? Чего ж ты её не привела-то? Девочка хорошенькая. И бегает быстро.

– Больше уж ей не бегать, – ухмыльнулась Морика. – И с дырками вместо глаз она тебе вряд ли понравится.

Брови Кривого Когтя поползли вверх, как две лохматые рыжие гусеницы:

– Ты… опять? – изумлённо переспросил он, как добродушный отец, которого очередная проказа дочки слишком удивила, чтобы он мог по-настоящему разозлиться. – Ты опять выкалывала глаза?

Морика самодовольно дёрнула вниз костистым подбородком. Кривой Коготь ещё миг стоял неподвижно, глядя на Морику с почти что детским удивлением в округлившихся серых глазах, а потом резко откинул назад голову и весело расхохотался. В холодном зимнем воздухе его смех прозвучал громко и чисто.

Отсмеявшись, он вдруг резко шагнул к Морике и схватил её своей клешнёй за волосы. Та издала сдавленное рычание. Её рука в жёлтой перчатке метнулась к тому, что осталось от ладони Кривого Когтя, но, встретившись взглядом с вожаком, женщина медленно убрала руку.

– Сука тупая! – Кривой Коготь начал мотать её голову туда-сюда, не переставая улыбаться и скалить свои белые, как снег, зубы. – Сколько раз я тебе говорил – не смей оставлять таких следов! Не смей! Какого чёрта ты не разбила ей голову о камень? Какого чёрта не спихнула в реку? Ты понимаешь, что теперь девчонка сдохнет и замёрзнет в снегу, как кусок говядины в погребе? Ты понимаешь, что самое позднее весной её отыщут охотники? Ты понимаешь, что если они увидят, что у девки выколоты глаза, они не станут подозревать в этом зверей? А если они вспомнят о твоих играх пятнадцать лет назад? А? Об этом ты не подумала, сволочь?.. – Он отшвырнул от себя Морику с чудовищной силой, так, что та ударилась плечом о ствол дерева. Однако она не упала. Выпрямившись, откинув растопыренной пятернёй волосы с перекошенного лица, она выпалила:

– Я поймала эту маленькую дрянь! Я! Не ты! Если б её поймал ты, мог бы делать с ней всё что хочешь – сделать её годной для стаи или затащить в свою койку, мне плевать! Но я её поймала, и сделала то, что хотела сделать! Сучка ещё в Хорсине прокусила мне руку до крови!

– И поэтому ты ослепила её и бросила умирать? – спокойно спросил Кривой Коготь.

– Попадись мне в руки моя стерва-мамаша, я бы сделала с ней то же самое. И если бы Лантадик не был твоим, я бы сделала то же самое. Да если бы ты не трясся так над этим щенком Нерелом, я бы давно оставила его не только без глаз, но и без отростка… если, конечно, он у него есть.

Морика перевела дыхание и промолвила более спокойно:

– А что до её трупа… прежде чем она замёрзнет, её найдут волки или лисы. И если её вправду отыщут охотники, то подумают, что глаза у неё выклевали вороны. Так чего ты бесишься?

Кривой Коготь сплюнул на чистый, искрящийся в утренних лучах снег.

– Ты сумасшедшая сука, Морика, – глубокомысленно изрёк он, – но ты наша сумасшедшая сука. А что я тебе врезал – так между своими чего только не бывает… Иди, отдыхай… Попроси кого из баб, чтоб тебя и Щена с Коротышкой накормили от пуза, – скажешь, я приказал…

Заложив руки за спину, он неспешно направился к своему шалашу.

Неподалёку от него Тальнар, никем не замеченный, медленно закрыл глаза и сполз по стволу дерева прямо на снег.