Текст книги "Смерть волкам (СИ)"

Автор книги: Анна Чеблакова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 60 страниц) [доступный отрывок для чтения: 22 страниц]

Он поднял голову и его лицо вдруг перекосилось от – так, во всяком случае, показалось Веглао – сильной боли. Потом он, очевидно, справившись с собой, развернулся и зашагал прочь, по дороге кивнув одному из конвоиров. Тот тоже кивнул и отправился к ребятам.

– Спасибо, – тихо сказал Октай ей на ухо. – Тебе очень больно?

– Терпимо, – Веглао обернулась к нему, хотела улыбнуться, но в этот момент увидела то, что находилось за его спиной.

Там стоял кто-то, одетый в длинное чёрное монашеское одеяние. Стоял, повернувшись затылком. Длинный чёрный плащ тяжёлыми складками спускался до самой земли, шевелился на ветру, но тот, кто под ним скрывался, был неподвижен, как статуя. Веглао ощутила необъяснимый ужас. Она вдруг поняла, что не хочет видеть лица этого существа… не хочет, чтобы оно обернулось…

Но тут оно медленно повернуло к ней голову.

Лицо, выглядывавшее из-под плаща, было очень гладкое и белое, словно бумага. Глаз не было. Никаких. На их месте – ровная, пугающе гладкая кожа. А губы – чёрные, словно налитые сгустившейся кровью, их уголки печально опущены. Веглао вдруг поняла, что кричит, хотя не слышала своего голоса, не слышала вообще ничего. Октай посмотрел на неё с ужасом.

На её крик снова начали оборачиваться оборотни. Работа застопорилась. Подошедший к ним охранник разразился руганью, но Веглао ничего не слышала и только смотрела на это нечто, не в силах отвернуться или закрыть глаза.

Оно тоже смотрело на неё… хотя разве могло оно «смотреть»?! Лицо было неподвижным, как будто его мышцы окаменели. А потом существо медленно повернулось к ней своим чёрным затылком и зашагало прочь.

Схватив Веглао за плечо, охранник поднял её, грубо развернул и велел идти вперёд. Девочка зашагала к ликантрозорию, но через пару шагов, не сбавляя шагу, оглянулась.

Нет, это ей не привиделось. Чёрная фигура уходила всё дальше, и ни оборотни, ни люди не обращали на неё ни малейшего внимания. Столкнувшись взглядом с Октаем, Веглао увидела в его глазах ужас и потрясение.

Она вновь повернула голову к дороге, ведущей в барак. Что ж, если она сходит с ума, то по крайней мере не в одиночку.

7

После их первого разговора Тальнар несколько дней не видел Авраса. Потом они как-то раз столкнулись в пещере, но Аврас ничем не показал, что знает молодого человека, даже бровью не повёл. Тальнар не обиделся: рядом с его новым другом шагали несколько оборотней, бывших особо горячими последователями Кривого Когтя. Юноша уже несколько раз видел Авраса среди них, ещё до их знакомства, и догадывался, что положение не позволяет Аврасу знаться с теми, кто, как Тальнар, находится у самого дна. Но всё-таки он был благодарен ему – ведь Аврас помог ему в трудную минуту. И в мыслях своих Тальнар уже любил его, как самого близкого друга. Чем-то Аврас напомнил ему его отца, каким Тальнар хотел бы его видеть – при всей его крутости он не был ни заносчив, ни зол. Мало-помалу Аврас взял Тальнара под своё покровительство: молодой человек часто сопровождал его на охоте, чистил его оружие и прилежно внимал советам, на которые Аврас был не слишком щедр, но которые всегда могли пригодиться.

Кривому Когтю это заметно не нравилось – он по-прежнему презирал Тальнара и предпочитал видеть его униженным и никому не нужным, нежели оруженосцем одного из своих приближённых. Об этом Аврас как-то поведал Тальнару, когда они вместе тащили к пещере большого горного козла.

– Не попадайся вождю на глаза слишком уж часто, – мрачно посоветовал он. – Не знаю точно, чем ты так провинился перед ним, только он тебя ненавидит.

– Я знаю, – кивнул Тальнар, несколько запыхавшись. У него до сих пор не изгладились воспоминания о том, как Кривой Коготь избивал его прошлой осенью. Аврас покосился на него и вздохнул:

– Ох, не для тебя эта жизнь…

Перехватывая получше ногу добычи, Тальнар сделал вид, что не расслышал его слов. Некоторое время они шли молча, потом Аврас велел остановиться. Они положили тушу козла на землю и сели на неё. Аврас, по своему обыкновению, забил косячок, и когда он предложил Тальнару затянуться, тот не стал отказываться. Так они сидели некоторое время и курили, выпуская сизый дым в приятно прохладный воздух. Потом Аврас неторопливо сказал:

– Сейчас я тебе кое-что скажу, но ты учти: узнаю, что пошли слухи – лично оторву тебе уши. Молчок, понял?

– Понял, – несколько вялым голосом (от курева Авраса его всегда охватывало какое-то странное, но приятное расслабление) ответил Тальнар, протягивая ему цигарку. – Что ты хочешь сказать?

– Скоро вождь уйдёт отсюда, – сообщил Аврас голосом, по которому нельзя было понять, радует его эта новость или печалит. – Он уходит на серьёзное дело. Разумеется, не один. С ним отправится много надёжных волков. Ты не пойдёшь.

Тальнар не смог удержаться от радостного вздоха: несколько недель без Кривого Когтя – разве это не счастье? При виде улыбки на его грязном и худом лице Аврас стал мрачнее тучи.

– А ты идёшь? – спросил Тальнар. Аврас молча кивнул и снова затянулся самокруткой. Выпустив струю дыма в пахнущий весной воздух, он спросил у Тальнара:

– Ты ходишь на все собрания?

– Конечно, – кивнул Тальнар. – Я слышал, как он говорил про жизнь на Луне. Словно сам там побывал, – он усмехнулся и закашлялся. Аврас коротко рассмеялся:

– Да уж, говорить он мастер! Просто проповедник. Знаешь, что такое проповедь?

– Ага, знаю, – кивнул Тальнар. – На истории проходил.

– На истории! – насмешливо хмыкнул Аврас. – А про монастырские школы кабриан вам рассказывали? Туда отправляли детей, и через несколько лет они становились монахами на всю жизнь…

– Ты это к чему?

– А к тому, что Кривой Коготь поступает так же. Ты не задумывался, отчего в его стае так много детей? Дети верят почти всему, что им говорят, даже самой большой дури, потому что они ещё маленькие и мало знают. И, разумеется…

Аврас не договорил. Он часто так делал – посреди разговора вдруг резко замолкал и погружался в свои мысли, и пытаться его разговорить в таких случаях было бесполезно. Докурив самокрутку, они поднялись на ноги и понесли свою добычу дальше.

Вскоре Тальнар узнал о ближайшем походе Кривого Когтя из уст самого вожака. Это произошло в марте. Как обычно, барабанный бой заставил прийти в вестибюль всех оборотней, которые находились в пещерах или рядом с ними. Кривой Коготь начал с новости, которую принесли ему его разведчики: это было известие о том же самом распоряжении правительства насчёт регистрации оборотней в ликантрозориях, о котором уже было известно Веглао и Октаю. Без всяких предисловий он сразу заговорил по теме, на этот раз не пожалев красной краски. Тальнар понятия не имел о том, бывал ли вождь когда-нибудь в ликантрозории – во всяком случае, рассказывал он о них всегда очень сочно. С этой темы он перешёл на другую – и при первых же его словах Тальнар с волнением понял, о чём ему недавно говорил Аврас.

– В нескольких сотнях миль отсюда, – сказал Коготь, – недалеко от Слуаны, находится ликантрозорий. Это самый близкий к нам детский ликантрозорий. Сейчас в нём находится около двухсот детей, самым старшим из которых исполнилось только семнадцать лет. Я отсюда чувствую запах их крови и слышу их плач. Так что же мы сделаем с этим, братья?

Неизвестно, знал ли Кривой Коготь, что такое «риторический вопрос», но пользовался он этим тропом часто и умело.

– Я скажу, что мы сделаем, – Кривой Коготь широко улыбнулся, и его острые зубы заблестели в свете костров, окрасившем их в кровавый цвет. – Мы нападём на него. И захватим его, конечно. А потом спалим его дотла.

Ответом на его слова было молчание, и в первую секунду Тальнар подумал, что сейчас толпа оборотней разразится возмущёнными воплями. Толпа бродяг с ножами и ружьями почти без патронов против отлично вооружённых и сытых служащих ликантрозория! Разве кто-то захочет идти на смерть? Он решил, что большинство оборотней думает так же, как и он. Но он ошибся.

Несколько оборотней почти в унисон издали радостные, кровожадные вопли, и сразу к ним присоединились десятки других. На памяти Тальнара стая никогда так не шумела. Крики эхом отдавались от стен и потолка, и юноша прикрыл глаза в страхе, что своды пещеры не выдержат этого звука и похоронят под собой всех, в том числе и амбиции Кривого Когтя. Однако этого не случилось. Кривой Коготь снова воздел руку, и шум начал медленно стихать, как стихает грохот большой волны, нахлынувшей на скалу. Когда снова воцарилась относительная тишина, вожак оборотней выпрямился во весь рост, расправив плечи и высоко подняв голову, на которой рыжие волосы сверкали, как корона. Его богатырская фигура, горящие глаза, сверкающие в улыбке длинные острые зубы были столь внушительны, что даже Тальнар ощутил в груди трепет восхищения, смешанного с ужасом.

– Мы выйдем в путь через неделю, и будем на месте на седьмой день после майского полнолуния. В волчьем обличье мы не сможем преодолеть стены ликантрозория, но когда мы будем людьми, они… они сами нас впустят, – при этих словах Кривой Коготь не смог сдержать змеиную улыбку. – Со мной пойдут пятьдесят волков. Но долго мы там не задержимся. Лето ещё не наступит, когда мы будем здесь с отборными волчатами.

Оборотни выразили своё одобрение топотом и воплями. Не затягивая время, Кривой Коготь начал собирать отряд, и через двадцать минут, во время которых самые отчаянные, изо всех сил пихаясь, пробивались поближе к вожаку, чтоб он заметил их, все пятьдесят волков собрались у трибуны. Среди них был и Аврас – лицо бледно, глаза воинственно горят, сильные руки со сжатыми кулаками вскинуты вверх.

Тальнар осторожно начал протискиваться к выходу из зала. Он знал, что его не возьмут на это дело, и мог только радоваться этому – мало того, что ему не придётся убивать, так ещё и Кривого Когтя он не увидит как минимум целый месяц. Похоже, судьба наконец улыбнулась ему – и, хоть улыбка эта была кривой и недоброй, Тальнар был почти счастлив.

8

Дни здесь казались бесконечными, но, когда Веглао однажды обнаружила, что прошли уже три недели после того, как их привезли в ликантрозорий, она поразилась тому, до чего же быстро пронеслись эти три недели. Саму себя она чувствовала невероятно уставшей, больной и озлобленной. В ликантрозории не надо было дрожать от холода ночами, и кормили, хоть и хреново, три раза в день, но Веглао отдала бы всё немногое, что у неё было, ради того, чтоб вновь вернуться вместе с Октаем на свободу. Она понимала: здесь они долго не протянут. Там, на воле, голодно и холодно, но там, кажется, и смерть будет лучше, чем здесь. Веглао не пугала даже мысль о том, как её мёртвое тело становится пищей для диких зверей, а потом обглоданные кости медленно, год за годом, заносит всяким природным мусором ветер. Вариант с местным крематорием выглядел омерзительнее во много раз.

Дни становились теплее и длиннее, снег таял, земля высыхала, но для юных оборотней это означало только одно: работать приходится больше. Комендант ликантрозория был весь на нервах: мало того, что количество оборотней неуклонно растёт (меньше, чем за месяц, привезли ещё три новых партий заключённых, человека по три-четыре), так ещё и план работ по-прежнему был не выполнен. Те, кто создавал уставы ликантрозориев и планы работ для оборотней-заключённых, свято верили в то, что оборотни, даже дети – существа чрезвычайно сильные и выносливые. Поэтому на работах с молодых узников спрашивали по полной программе. От непосильного труда дети валились с ног, многие по дороге назад, в камеры, были вынуждены опираться на плечи товарищей, которые сами едва передвигали ноги. Часто можно было видеть такую картину: в перерыве для отдыха кто-нибудь безучастно садился или ложился прямо на землю и, не всегда закрывая лицо, беззвучно плакал от усталости.

А полнолуние между тем приближалось. До него оставалась неделя, потом пять дней, три дня… Самым ужасным в этом было не ожидание боли, к ней, конечно, нельзя привыкнуть, но в принципе через несколько месяцев уже понимаешь, что тебя ждёт в очередной раз. Нет, больше всего Веглао бесила неизвестность. Она не знала, как здесь проходят полнолуния. Никто из тех, кого она спрашивала, не давал внятного ответа. Будто сговорившись, все отвечали отговорками: «Увидишь», «Сама узнаешь», «Не спрашивай», «Подожди». Пока что единственный вариант, который Веглао могла предположить – это то, что оборотней просто запирают покрепче в их же камерах. Но вскоре в разговорах тех, кто здесь был уже давно, она уловила слово «колодец». Что это за колодец? Может, какое-то внутреннее помещение вроде карцера?

Она боялась полнолуния. А вот её волчица ждала его с восторгом. Порой Веглао осознавала, что какой-то чужой, нечеловеческий голос вразнобой с её собственными мыслями бормочет что-то вроде: «скорей бы, скорей бы, я убью их всех, о да, я убью их всех, я буду их грызть, рвать, крови, как же я хочу крови, о, скорей бы, скорей, я хочу драться, я хочу крови…»

«Заткнись, сука, – злобно думала Веглао в таких случаях. – Заткнись, поняла меня?» Это немного помогало: зверь, конечно, и не собирался её слушать, но зато саму себя она начинала чувствовать чуточку увереннее.

В этот раз полнолуние было в пятницу. Многие этому радовались – после полнолуния оборотням давали сутки отдыха, и таким образом получалось, что и суббота, и воскресенье в этот раз оказывались выходными. Между тем большинство ребят боялись полнолуния так же сильно, как Веглао. Не боялись разве что такие, как Нейсури, которым было уже на всё наплевать. Поэтому с самого утра нервы у большинства оборотней и людей были ни к чёрту. Ещё на завтраке волчата начали ссориться друг с другом, на работах сразу несколько парней ни с того ни с сего сцепились в злобной безрассудной драке. Сам воздух вокруг, казалось, был наполнен страхом и яростью.

В семь часов, сразу после ужина, оборотней снова заперли в их камерах. Веглао и Нейсури не разговаривали. Нейсури легла на кровать и вскоре задремала. Веглао нет-нет да и кидала на неё изумлённый взгляд: как она может сейчас спать?

Небо за окном быстро темнело. Скоро, слишком скоро погасли последние отблески заката, и единственными источниками света стали лампы ликантрозория. Наконец мучительное ожидание кончилось не менее мучительным ужасом – в коридоре послышался шум.

Веглао подбежала к двери, но зарешёченное окошечко было закрыто, и посмотреть, что происходит в коридоре, было невозможно. Нейсури медленно приподнялась и села, свесив ноги с кровати. Тут снаружи раздался стук в какую-то из железных дверей, а потом резкий окрик:

– Встать с кроватей! Руки за спину! Выходить по одному!

Потом дверь залязгала, открываясь. Веглао почувствовала, как по коже бегут мурашки. Окрики и грохот открываемых дверей повторялись и повторялись всё ближе к их с Нейсури камере, и наконец и их дверь затряслась под ударами дубинки.

– Встать с кроватей! Руки за спину! Выходить по одному! – загремел грубый голос. Девочки повиновались: Нейсури – быстро и безразлично, Веглао – не сразу и нехотя.

Дверь распахнулась. Пленницы вышли в коридор и встали возле двери, которую конвоир сразу же запер. В коридоре было уже много ребят. В жизни Веглао не доводилось видеть столь удручающего зрелища: повсюду заложенные за спины худые руки, испуганные лица, поджатые в сдерживаемых рыданиях губы. Спустя некоторое время в коридор вывели и Октая с соседом. Веглао на секунду столкнулась взглядом с другом, но тут подошедший конвоир ударил её по затылку:

– Не верти головой!

Пришлось Веглао опустить голову. Растрепавшиеся волосы упали ей на лицо, и она теперь не могла хорошо видеть того, что творится справа и слева.

Когда наконец все заключённые вышли в коридор, их построили в колонну по двое и погнали в конец коридора, к лестнице. У самых ступенек образовался затор – какая-то девочка, на вид лет двенадцати, вдруг отчаянно закричала:

– Не хочу! Не хочу! Не надо! – и бросилась бежать. Один из охранников поймал её. Закатив девочке оплеуху, он втолкнул её обратно в строй.

Колонна двинулась дальше, но происшествие будто подкосило ребят: среди них послышались редкие всхлипывания и глухие ругательства. Спустившись по лестнице в подвал, ребята оказались в длинном коридоре с низким потолком, в который было ввинчено несколько слабых ламп. Они висели так далеко друг от друга, что между ними залегли тёмные тени. Вдоль стен у пола и потолка протянулись ржавые трубы. Под одной из них блестела лужа, в которую с тихим плеском капала вода. Конвоиры погнали колонну оборотней дальше по коридору, пока он вдруг резко не повернул влево. Здесь их путь и закончился: сразу за поворотом коридор перешёл в крутую лестницу вниз.

За лестницей оказалась бетонная площадка, перерезанная широкими решётчатыми воротами. Человек, стоявший наготове, распахнул калитку в этих воротах. Она была слишком мала, чтобы все быстро прошли внутрь, и здесь снова образовалась пробка. На этот раз в воздухе повисло ощущение близкой схватки. Видимо, драки оборотней с ненавистной охраной во время полнолуний были здесь обычным делом, и этот раз не стал исключением. Несколько мальчиков с рычанием накинулись на конвоиров, те в ответ заработали нагайками и штыками – при этом немало ударов и уколов досталось и тем, кто просто в этой толпе был притиснут к дерущимся и не мог отойти. Подавив бунт, охранники запихнули оборотней внутрь и заперли двери. Самые отчаянные из волчат всё ещё цеплялись за решётку и даже кусали её, выкрикивали страшные ругательства и показывали охранникам непристойные жесты. Некоторые из конвоиров, самые неуравновешенные, в ответ били дубинками и нагайками по решётке. То и дело кто-то из бунтовщиков отскакивал назад, тряся разбитыми в кровь пальцами и зверски ругаясь.

Так себя вели не все. Большинство просто разошлись по разным углам того места, где им предстояло провести сегодняшнюю ночь.

«Так вот что такое Колодец», – подумала Веглао.

Это было квадратное помещение, потолок у которого был гораздо выше, чем у коридора. Под самым потолком шла широкая галерея, кинув взгляд на которую, Веглао почувствовала, как у неё замирает сердце: на галерее стояли люди с ружьями. Чувствуя себя отвратительно беззащитной, девочка отошла к стене и села под ней, сжав ладонями колени. «Они не будут нас просто отстреливать, – думала она, стараясь успокоить себя и задавить нарождающуюся панику. – Мы же их рабочая сила. Наверняка стрелять будут только в самых буйных…» Но эти мысли почти не успокаивали – возможно, в эту ночь самыми буйными окажутся она или Октай.

Постепенно атмосфера вокруг становилась всё напряжённее. При этом вокруг воцарилась почти полная тишина. Никто больше не ругался, не кричал и не шипел на охранников. Бунтовщики отошли от решётки. Оборотни сидели на полу или стояли, прислонившись к стенам. Некоторые, особенно те, кто был помладше, плакали. Октай указал Веглао на мальчика лет семи, который сидел в углу, глядя в никуда вытаращенными глазами, из которых катились всё новые и новые потоки слёз. Он всхлипывал и беспрестанно грыз ногти.

– Это мой сосед, – тихо сказал Октай. – У него сегодня первое полнолуние.

Веглао прижалась лицом к его плечу. Ей было почти так же страшно, как перед своим первым превращением. Как же давно это было! Положив руку ей на голову, Октай осматривался по сторонам. Он увидел, как невысокая девушка с перекошенной от плохо зашитой раны шеей подошла сзади к плачущей черноволосой девочке лет десяти и нежно её обняла. Потом посмотрел на двух мальчишек, возможно, братьев, которые сидели рядом, взяв друг друга за руки и угрюмо глядя в разные стороны. Возле одной стены полулежали, крепко обнявшись, парень и девушка – она смотрела на него с нежностью и перебирала его волнистые тёмные волосы, а он прижимал её к себе так, как будто считал себя в силах её защитить. Октай подумал, что сегодня ночью он обязательно убьёт кого-то из них – а может, кто-то убьёт его.

– Веглао, – прошептал он, нагибаясь к ней, – нам надо держаться вместе.

Девушка два раза кивнула, не поднимая головы. Она слегка дрожала. Октай понял, что и сам он дрожит – и совсем не от страха. Его тело напряглось, руки и ноги отяжелели. Голова бессильно откинулась назад. Зрение то туманилось, то снова становилось ясным, и Октай видел, что большинство остальных ребят так же дрожат, устало сползают на пол, в то время как их взгляд становится блуждающим и беспомощным. Кто-то сдавленно застонал сквозь стиснутые челюсти. До Октая донёсся чей-то разъярённый вопль:

– Прах побери, ведь ещё только десять часов! Опять всё начинается раньше! Они снова не отмыли кровь до конца?!

«Кровь?» – с ужасом подумал Октай, чувствуя, как слабеет его тело и начинается боль – пока что слабая, но это ненадолго. Скоро раскалённый гвоздь пронзит сердце, и он снова умрёт от боли, как умирал уже двенадцать раз, чтоб потом воскреснуть в обличье монстра.

Девушка, обнимавшая сзади черноволосую девочку, застыла и неподвижными глазами вперилась в противоположную стену, а потом её лицо исказилось, из побелевших губ вырвался отчаянный вопль боли, и вмиг отросшими когтями она пропорола наискось грудь малышки, которую только что так утешала. Девочка без единого звука упала на пол ничком, и при виде крови, красным облаком растекающейся под её маленьким телом, у Октая помутилось в глазах. В следующую секунду он закричал от боли, его голова на напряжённой шее резко откинулась назад, ударившись о стену. Ещё миг спустя он уже бился на полу, раздирая растущими из пальцев когтями себя и всех, кто был рядом. Колодец наполнился криками, от которых у неопытных охранников кровь стыла в жилах. Один из них, переведённый сюда недавно и впервые видящий превращение оборотней, вдруг бросился в угол и грохнулся на колени перед жестяным ведром, приготовленным специально для таких случаев.

– Это скоро пройдёт, – сказал комендант, не оборачиваясь на глухой плеск и хрипы и глядя только на оборотней. В этих вопящих, стонущих телах, которые извивались и дёргались на уже красном от крови полу, не осталось почти ничего человеческого. Вскоре одежда превратилась в тёмные окровавленные шкуры, а крики сделались воем, который по громкости не уступал местной сирене, а по степени устрашения стократ превосходил её. Звери поднимались на лапы, оскальзываясь на перемешавшейся крови. Некоторые из них ещё выли, задрав уродливые головы, но большинство только рычали, опустив морды и глядя на врагов пылающими жёлтыми глазами.

– Они будут нападать друг на друга? – тихо спросил новенький охранник, неловкими движениями утирая рот и не осмеливаясь задержать взгляд на оборотнях больше чем на одну-две секунды.

– Конечно, будут, – хохотнул один из старших – невысокий, с блестящим розовым лицом и редкими волосами, зачёсанными на крупную лысину. – На то нам и пушки.

Молодой человек сглотнул и посмотрел на свой карабин, явно сомневаясь, что пулей из него можно прикончить одно из этих чудовищ. Комендант понял, что он думает, и сообщил ему:

– Пули серебряные, Бринтар. Один выстрел – и зверь готов.

Он поднял голову и громко отдал приказ:

– Все знают, что серебра мало! Стреляйте только в самом крайнем случае, и постарайтесь не мазать… Вот, началось!

Один из волков коротко, яростно взлаял и ринулся на другого. Тот ответил ненавидящим рыком и бросился в драку. Волки столкнулись, брызнула кровь, и это послужило сигналом к остальным – все набросились на всех, острые зубы вонзались в плоть противников, с лёгкостью разрывая толстые шкуры. Началась жестокая свалка. Вскоре кто-то из оборотней закричал так, что сомнений не оставалось: этот крик последний. Серый труп упал на пол, и в ту же секунду его лапы стали укорачиваться и всё тело уменьшаться. Бринтар зачарованно смотрел на то, как волк превращается в мёртвого ребёнка лет пяти.

– Отстреливайте самых буйных! – выкрикнул комендант, поднимая свой карабин. В следующую секунду он уже выстрелил в голову огромному оборотню, дравшемуся сразу с тремя противниками. – Уже двое вышли из строя!..

– Посмотри-ка туда, – негромко сказал один из молодых людей другому. – Вон там, в свалке… двое волков, один тёмный, второй посветлее, видишь?..

– Ага, – кивнул тот, приглядевшись. – Они будто бы действуют заодно.

Эти два волка и вправду всегда держались вместе и бились плечом к плечу, защищая не только себя, но и друг друга. Оба уже были изранены так же, как и другие, но по-прежнему крепко стояли на лапах и угрожающе рычали на всех, кто приближался.

Тем временем большинство оборотней стали понемногу успокаиваться. Они отползали к стенам и забивались в углы, зализывая раны. Только пять-шесть самых бешеных драчунов ещё кружили в середине Колодца, гневно рыча и лая друг на друга. Внезапно светлошёрстный оборотень из так заинтересовавший охранников пары с яростным воем кинулся на одного из врагов, оставив своего тёмного друга позади. Два оборотня столкнулись и отшвырнули друг друга ударами в стороны, но это их не обескуражило – они снова ринулись в драку. Кроме них, никто больше не дрался – оборотни отошли в стороны и смотрели на схватку с тем же интересом и спокойствием, как и конвоиры на галерее.

– Это волчицы, – сказал кто-то.

Это и в самом деле были девочки-оборотни, но дрались они с не меньшей злобой и жестокостью, чем мальчики. Не прошло и полминуты, как одна из них, попытавшись цапнуть соперницу в плечо, неосторожно обнажила свою шею, и другая в мгновение ока разорвала ей горло. Застонав почти человеческим голосом, волчица рухнула на пол, её лапы конвульсивно дёргались. Победительница воинственно взвыла, задрав окровавленную морду, и кое-кто ей ответил.

Комендант сверкнул глазами:

– Эта деваха просто разбойница!

– Пристрелить её, комендант? – спросил один из сержантов.

– Пока не надо. Видишь, она отступает. Сейчас они все ненадолго успокоятся. Можно закурить.

Те, кто принёс с собой сигареты, с облегчением поставили ружья к барьеру и полезли в карманы. Тем временем оборотни, прекратив драться, лизали свои раны, жались к стене и глухо рычали друг на друга, а к окровавленным трупам детей прибавился ещё один – на красном блестящем полу остывала Нейсури.

Ночь продолжалась долго. Часы спокойствия сменялись минутами ожесточённых драк, во время которых Колодец изредка гремел одиночными выстрелами, за которыми следовал короткий визг умирающего оборотня. Наконец небо посветлело, и луна, хоть она и не зашла, стала быстро бледнеть и как будто бы таять в голубоватом просторе. И вместе с ней таяли силы оборотней – их вой сделался почти жалобным, лапы устало подкашивались и скользили, головы тяжело опускались. Через какое-то время они снова закричали от боли – но в этот раз их голоса из волчьих медленно превратились в детские. Бринтар и несколько других молодых людей с ужасом и отвращением взирали на окровавленные детские тела в разодранной когтями одежде, тела, которые казались мёртвыми, а некоторые и были такими. Дождавшись, пока юные оборотни перестанут дёргаться и бесчувственно застынут на полу, комендант дал команду разносить их по камерам. Вооружившись носилками, конвоиры зашагали вниз. Самых маленьких они укладывали на носилки по двое и по трое, со взрослыми приходилось возиться дольше. Двенадцать ребят пока что оставили в Колодце: сегодня им предстояло оказаться не в своих камерах, а в морге.

Странно, но воспоминания о полнолунии никогда не бывают отчётливыми и последовательными. Вспоминать то, что делал после превращения – это всё равно что вспоминать сон, увиденный во время тяжёлой болезни. Отрывистые расплывчатые кадры сменяются тёмными провалами, громкие крики внезапно стихают, пронизанное красным цветом буйство сменяется апатией и тупой болью. Ты знаешь о том, что делал – знаешь это по словам свидетелей, по своим свежим ранам, по залитой кровью одежде, по свежим следам на лесной тропе, в которых серебрится роса – ты знаешь, но почти не помнишь. Тот, кто мог бы вспомнить, спит глубоким сном у тебя в груди и его, к счастью, не добудиться – а ты, всю предыдущую ночь притиснутый к какому-то краешку сознания, чувствуешь себя беспомощным и разбитым, и первое, что делаешь, когда твоё тело наконец-то начинает повиноваться тебе – в страхе оборачиваешься по сторонам, каждую секунду опасаясь увидеть рядом останки того, кто сегодня ночью не смог от тебя убежать.

Так было и в этот раз. Веглао пришла в себя в своей камере. Всё болело, как будто её сильно избили, и глаза не хотели открываться. Она была такой же обессилевшей, что и месяц, и два месяца, и полгода назад после полнолуния, и боль от ран была такой же, но тогда во рту не было чужой крови, от воспоминаний о которой тошнота подкатывает к горлу.

Теперь-то она понимала паренька со странным прозвищем Вьюга, который умер на этой кровати в новогоднюю ночь. Невозможно спокойно жить после всего, что ей довелось увидеть несколько часов назад. Думая, что ничего ужаснее этой ночи и смерти родных не может быть, она сама не понимала, как ошибалась. Вьюга, должно быть, тоже тогда понял это.

Она жмурила глаза изо всех сил, хотя настойчивые лучи яркого солнца пробивались сквозь веки. Веглао не хотела видеть пустую постель возле противоположной стены. Она знала, что постель пуста, потому что её хозяйка умерла этой ночью, и знала, кто её убил.

«Прости меня, Нейсури, прости, – отчаянно думала она. – Это была не я. Это был мой оборотень, это не я!..»

К тому времени, как раздался обычный звук сирены и в коридоре послышались шаги конвойных, смутная мысль о побеге, владевшая Веглао с самого первого дня в ликантрозории, окончательно превратилась в чёткую цель.