Текст книги "После развода. Верну семью снова (СИ)"

Автор книги: Анита Кароль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

Проводив Стаса, тороплюсь отпустить ночную няньку. Надо уговорить Исаева хотя бы от нее избавиться. Хватит и одной, которая утром приходит. По ночам мальчик спит спокойно, а посторонние в доме меня нервируют.

− Ой, кто у нас проснулся! – протягиваю руки к румяному малышу, который только открыл глаза.

Его еще потряхивает со сна, но он хочет перелезть через решетку детской кроватки. Обнимаю теплое тельце, вдыхая нежный малышовый аромат.

− Посадите Егора на горшок? Или, давайте я…

− Я сама, − отрезаю. – А вы можете идти. Я сама его накормлю завтраком.

− Я не могу. Извините, но пока не придет дневная няня, я отвечаю головой за мальчика. Вы ему не мать.

Нянька припечатывает и идет варить кашку. Мне снова так обидно. Не мать. Но скоро стану ею. Все понимаю, ее подпись красуется на договоре найма, и она отвечает за безопасность малыша. Ладно хоть не препятствует, когда мне хочется поухаживать за Егоркой.

− Давай, делай свои делишки, и пойдем кушать вкусную кашку, − воркую с ним, усаживая на горшок.

Мальчик сонно мнет свое маленькое ушко, а васильковые глаза наблюдают за мной. Вдруг улыбается, тянется ко мне.

− Мама…

Завтра же подадим заявление в ЗАГС, раз решили жить вместе снова, то чего тянуть? И как только распишемся, так на усыновление.

Переодеваю Егорку, бросая пижамку в корзину. Потом несу его умываться. Он любит плескаться водой. Из ванной обычно выходим оба умытые и причесанные.

После завтрака, второго у меня за утро, звонит сестра. Говорит, что заедут в гости с Русланом в обед. Да, они вместе, беременны и счастливы. Помню, как рыдала от счастья, когда узнала, что сестренка забеременела. Мы со Стасом даже полетели к ней на Алтай. Новогоднюю ночь отпраздновали с ней, а вечером уже были дома, с мамой, Юлей и детишками.

Я заказываю обед кухарке, а сама иду гулять с Егоркой. Потом помогаю готовить, пока мальчик играет в детской под присмотром няни. Приезжают мои гости. Катя глаз с любимого не сводит, а у меня сердце от радости заходится, когда вижу ее маленький животик.

У меня так и не получается забеременеть, я уже рукой махнула. Есть Егорка с Никиткой, мне совсем не скучно. Юлька еще иногда с катушек слетает. Бросает сына на маму и уезжает тусить в ночной клуб. Я снова потом устраиваю головомойку, на пару недель хватает.

− Сестренка, рада видеть, − обнимаю и ее и Нечаева. Вот как ей удалось такого мужика захомутать? – Раздевайтесь, проходите. Сейчас обедать будем.

− Да, я есть хочу, а то твоя сестра меня с вечера голодом морит, − обнимает Катю Руслан, целуя ее в макушку.

− Ну это не я, анализы на голодный желудок сдают, − легонько бьет мужчину в грудь наша маленькая беременная забияка. Потом поправляет его вязаную шапку.

Больше месяца назад было покушение на мою сестру. Руслан подставил себя под удар, машина сбила его. Пришлось лечиться, даже операцию делать. Его обрили, и пока шапку не снимает, неловко ему без его пышной гривы.

Мы шутим, смеемся, сидя в гостиной. Прибегает Егорка, начинает смешно выпендриваться перед гостями. То танцует под музыку из рекламы, то хвастается игрушками. Потом уводит Нечаева в детскую – «Поси, показю».

− Ты решила вернуться? – спрашивает сестренка, когда наши мужчины уходят. – Ты смирилась с ребенком? Счастлива?

− Трижды «да», − усмехаюсь. – Я вернула семью, скоро снова распишемся. Хочу усыновить Егорку. Знаешь, он будто всегда был у нас.

Я признаюсь, и делаю это с огромным удовольствием. Потом спрашиваю, как Руслан, выздоровел ли. Помню, как раз в тот вечер Юлька снова сбежала из дома, и я искала ее по клубам. Нашла ее почти невменяемую, она тряслась от страха, заикалась, рассказывала про разбитую машину.

Я грешным делом подумала, что она совершила наезд на Катю и ее жениха, хотя понимала, что ей это не нужно. Наезд совершил тот, кто ненавидит ее, а Юлька скорее чувствует себя виноватой. А потом выяснилось, что она разбила машину одному парню, который ей руль доверил.

Ну сам виноват. А могли бы и разбиться, ладно хоть царапинами отделались. Теперь моя дочь работает на полставки в кафе, посуду моет, чтобы возместить ущерб, я за нее платить отказалась. В следующий раз будет думать, прежде чем садиться за руль чужой машины.

Но я еще помню, как перепугалась, чуть с ума не сошла. И за ее жизнь, и за то, что причастна к наезду. Хорошо, что все обошлось.

Вечером приехал с работы Стас. Он был задумчив, я спросила, в чем дело. Он отмахнулся – сложное дело попалось. Поужинали, потом поиграл с сыном и ушел в кабинет. Я уже приняла душ и собиралась ложиться спать, а он все не вылезал из кабинета.

Я пошла звать его. Дверь приоткрыта и слышу голос, разговаривает с кем−то на повышенных тонах. Я остановилась, вслушиваясь.

− Не могу я бросить все, даже не уговаривай… да, понимаю, что опасно, но я уже взялся за это дело. Охрану в доме усилил сегодня… да, надо будет, отправлю жену и ребенка подальше отсюда… что ты мне нервы мотаешь? Угрозы… да плевать я хотел на угрозы. Дим, я все осознаю, постараюсь обезопасить… выходишь из дела? Твое право. Да, я бесстрашный придурок.

Толкаю дверь, не в силах больше подслушивать. От волнения мурашки по рукам пробегают. Чувство опасности нависает будто, окутывая чернильным облаком. Вдруг вспомнилось, почему я впряглась в бизнес.

Двадцать лет назад Стас уже работал адвокатом. Он только начинал. Вел второе дело, криминальное. Однажды вечером на него напали прямо во дворе, на моих глазах. Порезали сильно, если бы я не вышла вынести мусор, и заодно встретить его, то он истек бы кровью до приезда «скорой». Она едва успела, потому что я подняла такой крик, все соседи повысовывались.

После больницы я его уговорила больше не соваться во все эти суды. Он согласился ради моего спокойствия, ради маленькой дочки. Стал заниматься бумажками в нашем первом кафе. Но всегда мечтал заняться защитой.

И сделал это. И снова угрозы. Будто в прошлое вернулись. Стас сворачивает разговор, увидев меня на пороге.

− Я тебя разбудил? Извини.

− Не спала еще… Что происходит, Стас? Тебе снова угрожают? – наступаю на любимого мужчину. – Ты снова подвергаешь опасности своих детей? Ты о них подумал?

− О них только и думаю…

− Неправда! Это ты мечтал всегда заниматься уголовными делами. Почему не разводами? Там все намного спокойнее проходит. Ты – эгоист! Подонки не остановятся ни перед чем, и ты прекрасно знаешь об этом…

− Я все продумал, завтра перевезу сюда Юльку с ребенком и твою мать. Охрану уже усилил. Сигнализация хорошая, полиция будет здесь через пару минут, если кто−то влезет на территорию…

− Я не выйду за тебя замуж снова, − опускаюсь в кресло и закрываю ладонями лицо. – Я не хочу сидеть постоянно в доме под охраной. И сына я у тебя отсужу. Докажу в суде, что твоя карьера подвергает мальчика опасности. А потом увезу его на Алтай. Подальше от чумового папашки.

− Ну любимая, это моя работа, − присаживается на корточки и ловит мои похолодевшие пальцы. – Я всегда мечтал дослужиться до прокурора.

− Это амбиции, − отметаю резко все его доводы. – Из−за всех этих кафе я потеряла связь с семьей. А из−за своей мечты ты рискуешь потерять не только связи с нами… ты нас рискуешь потерять… причем всех, и навсегда!

Я ухожу, а Исаев так и сидит на корточках перед креслом. Я бы уехала утром, но ребенка не отдаст ведь, а я теперь чувствую за мальчика ответственность и не смогу оставить его в доме, где грозит опасность.

Теперь снова буду шарахаться от каждого шороха, как тогда.

Глава 34

Мы сидим взаперти уже три недели. Дочь ноет, не привыкла бездействовать. Ее утомляет постоянная возня с ребенком.

− Я хочу в клуб! – топает ножкой и машет на меня только что выглаженной пеленкой. – Я забыла, когда тусила в последний раз. Ты сама сказала, что с рождением ребенка жизнь не заканчивается.

− Мы все терпим вынужденное заключение, и ты потерпишь. Зато живая, − отмахиваюсь, заказывая по интернету продукты.

Выяснять отношения с Исаевым бестолку. Он поселился почти в своей конторе. Надеюсь, это дело закроет скоро, и уйдет в гражданский суд, как обещал. Мы хоть выдохнем спокойно.

− Ты хорошо подумала, прежде чем снова со Стасом расписаться? – вдруг дергает на разговор мама. Я и не заметила, когда она в кухне появилась. Удивленно смотрю на старушку. Вроде всегда была за него. – Ну что смотришь? Вы оба изменились, стали совсем другими. Уживетесь ли?

− Не уживемся, так снова разведемся. В чем проблема−то, мам? − откладываю смартфон, нажав на галочку, дающее согласие на доставку продуктов.

В чем−то она права. Мы очень изменились. Как бы поменялись местами. Теперь он, по сути, бизнесмен, а мне предстоит воспитывать ребенка. Но вот пусть Исаев решит со своей опасной работой, и все у нас будет хорошо. Меня не пугает роль матери и бабушки.

Но мама уронила зерно сомнения в плодородную почву. Когда Стас явился домой поздно ночью, я ждала его в прихожей. Увидев меня, выронил портфель и устало опустился на банкетку.

− Оль, давай только без нравоучений? Мне и так не сладко. Накормишь меня? – берет за руку и тянется губами к моим пальцам.

− А в конторе не кормят? И вот думаю, что поторопилась я, решив снова узаконить наши отношения, − увожу руку, ставлю ее на пояс. – Ты очень изменился, стал упертый, амбициозный.

− Я дело не брошу, если ты об этом. Человек на меня надеется, я не могу его подвести.

− А, ясно… чужого мужика ты не можешь подвести, а свою семью подставлять можешь. Пусть нас перережут, тебе все равно?

Меня несет, я начинаю повышать голос. Высказываю, а Стас молчит. Губы поджал.

− Оленька, мне не все равно. Но ты можешь все бросить и умчаться на свой любимый Алтай. А че, там твое кафе, дружок еще, который тебе слезки утрет, утешит и защитит, − шипит Исаев, вскакивая.

Неожиданно. Впервые вижу ревнивое раздражение, исходящее от того, кого хорошо знаю. С кем прожила двадцать с лишним лет. Сверлим друг друга злыми взглядами. Он давит меня, не дотрагиваясь.

Кажется, я и правда ошиблась. За восемь месяцев мы чужими стали.

− Ты мне кто? Никто. Я тебя не держу, вали в свой Горноснежинск!

− Я не могу… Егорка…

− Егор мой сын! Ты его даже не приняла сразу. Я сам позабочусь о своих детях, можешь не переживать, − Исаев подбирает портфель и раздраженно шагает в кабинет.

У меня нет слов, чтобы возразить. Стас чуть не сбивает маму, которая вдруг возникла в дверном проеме, сонно щурясь и запахивая халат.

− Вы чего кричите? Дети спят… разорались тут, − упрекает, настороженно глядя на меня.

Никто я здесь, значит. И Егорка мне никто. И крутой папашка справится без меня.

Обида будто кислотой разъедает. Это его дом. Его сын. Я никто здесь!

Влезла тут со своими уставами в чужой монастырь. Командую. Дочь учу уму−разуму. Вытаскиваю ее из передряг, чуть не за волосы. Сына чужого хочу усыновить.

Стискиваю зубы, чтобы не вылить раздражение на маму, требующую пояснений. Она заваливает меня вопросами, а я не хочу отвечать. Стиснула зубы. Кулаки сжались сами собой.

Делаю шаг к двери, за которой кладовка. Там мои чемоданы. Хватаю их и тащу в спальню. Мама следом бежит, причитая.

− Доча, ты чего удумала?! Ольга, я тебе говорю! Я тебя не отпущу!

− Я тебя спрашивать не буду. Не нужна я здесь. Чужая, как оказалось.

Кидаю вещи в чемодан как попало, поглядывая на дверь. Сейчас Стас одумается и прибежит прощения просить. Знаю я его. Еще и мама, помчалась ему докладывать. Хочу ли я, чтобы извинился и стал упрашивать остаться?

Хочу, кажется. Одиночество снова замаячило рядом. Стоит, кривляется, подмигивает. Шепчет, что не нужна ты, Олечка, никому. Даже Исаеву.

Вытаскиваю чемоданы в коридор. Стас стоит, сложив руки на груди. Умолять, ползать на коленях не собирается. Смотрит хмуро, как на предательницу. Одеваю шубку. Молчит, наблюдая за моими действиями.

− Стас? Ты так и будешь стоять? – мама дергает его за руку. – Она же уйдет сейчас.

− Пусть идет. Взрослая девочка, сама выбор сделала, − буркает и уходит обратно в свой кабинет.

− Стас?! Ты же хотел вернуть Ольгу, а теперь…

− Мама! Не лезь в нашу жизнь, − зло обрываю и толкаю входную дверь.

Поеду в свою квартиру. Там я хозяйка. А может и правда, на Алтай податься. Всю ночь ворочаюсь в кровати. И назад вернуться хочется, там дети. И гордость не дает. Если Стасу не нужна?

Пожил без меня, расслабился. А когда вновь сошлись, то пожалел, что сделал этот шаг снова. Сказать не смог, а тут веская причина. Не нравится его работа – вали на свой Алтай. И свалю!

− Сережа… все плохо… − не могу сдержаться, звоню другу, жалуюсь. – Я ушла от Стаса.

− Ясно. Что стряслось−то? – мне кажется, или голос у бородача довольный. – Довела мужика, колючка?

− А чего я−то сразу? Это он! Взялся за дело, которое опасное, и…

− И ты Стаса запилила – брось дело, так жить нельзя, ты нас подставляешь.

Серега будто слышал нашу ссору. Или я так предсказуема? Закатываю глаза к потолку, разочарованная тем, что пожаловаться не удалось. Мужская солидарность дала мне в нос.

− Ладно, я поняла.

− Что поняла?

− Что ты не на моей стороне. Да, я вот такая, волнуюсь за жизнь родных. И за его жизнь в первую очередь. Мы дома сидим, под охраной, а он рискует.

− Было бы все так серьезно, Стасу бы тоже телохранителей выдали. А раз он один ездит в офис, то ничего страшного. Хватит себя накручивать, − советует друг, чавкая чем−то. И я вспоминаю про кофе, который благополучно остывает в любимой кружке. – А если заняться тебе нечем, кроме как пилить мужика, то приезжай, займись своим кафе. Пусть он соскучится, тогда примчится к тебе, как тогда, в ноябре.

Смысл в словах друга есть. Чем сидеть и ждать, пока Исаев созреет для того, чтобы услышать меня и принять мои условия, лучше поработать.

− Обиделась?

− Нет. Ты всегда прямо в нос бьешь, я привыкла. Приеду, через пару дней. Дома приберусь только, − обещаю бородачу и прощаюсь с ним.

В квартире бардак, Юля моя не особо заботится о жилище. Весь день мою, драю, стираю. Кучу хлама ненужного выкинула. Вечером без сил, падаю в кровать, но звонок в дверь не дает расслабиться. Иду открывать, а у самой мурашки от страха. Вдруг мне конец пришел. Но в глазок вижу Исаева и приободряюсь.

Явился! Сейчас будет прощение вымаливать.

− Привет, − безжизненно бросает мне, переступая порог нашего семейного гнездышка. Бывшего теперь. – Дело есть.

− Проходи, − показываю рукой на раздевалку, но Стас не обращает внимания. Протягивает мне небольшой ключик. – Это ключ от ячейки в банке. От Зои. Нотариус мне отдал, но доступ не дают, только ты сама должна.

− Не надо мне! Я об этой предательнице слышать даже не хочу, не то, чтобы послания от нее получать. И почему тебе ключ отдали, раз он мне предназначается? – встаю в позу, разглядывая хмурый вид бывшего мужа.

− Ключ Зоя велела мне отдать, чтобы я лично тебе передал. Зачем, я не знаю. Я Зойкины указания выполнил, а дальше как хочешь. Спокойной ночи.

Он собирается уходить, так и не сказав ничего? Хватаю за рукав пальто.

− Стой… а как же мы? – голос мой дрогнул, хотя не хотела показать, что волнуюсь.

− А что мы? Я думаю, что нас нет больше, Оль. Да, я хотел тебя вернуть… но ты не изменилась. Как прессовала меня, так и продолжаешь это делать. Командуешь снова, палки мне в колеса ставишь. Ты не соратник, не любящая женщина. Не та, которая всегда рядом и поддерживает. Так что, прости, но я хочу поступать так, как я хочу, а не как ты сказала.

− Даже если тебя убьют? – не выдерживаю. Упертый баран стал. – Или твоих детей? Я бы поддержала тебя, если бы ты просто стал адвокатом, не по уголовным делам…

− Вот. Ты снова давишь и говоришь, что я должен делать. Скажи, почему я тебя поддерживал, когда ты свои эти кафе начинала? Вспомни, сколько мы проблем разгребли. Все эти налеты, комиссии, погромы… я рядом был, утешал и поддерживал. И тогда нас могли убить, и у нас даже охраны не было. Но я ни разу не сказал – бросай дело. Я тебя любил и помогал, видя, что тебе нравится твое дело. Так что, все… извини.

Стас ушел, а я сижу и ничего не понимаю. Смотрю на дверь. Он сравнил простой бизнес с уголовными делами. Попутал мою заботу и страх с давлением на него. Он не поймет, пока не случится чего−то страшное. Ключ еще этот оставил на зеркале.

Хватаю ключ и хочу его выкинуть. Ничего не хочу принимать от Зойки. Но тут понимаю, что сам ключ – это не ее собственность. Убираю его в ящик письменного стола в кабинете Стаса. Здесь все так же, как и раньше. Бумаг на столе нет.

Снова бессонная ночь. Сейчас мне гораздо хуже, чем тогда, когда подала на развод. Хотела наказать его, а наказала себя.

Хотела вернуть семью, а вернула одиночество. Теперь уже навсегда… наверное. Я не смирюсь с его работой, а он ее не бросит. Во вкус вошел. Выбрался из−под моей опеки. Не нужна стала.

Утром взяла ноутбук в кухню, чтобы заказать билет на самолет. Меня мелко трясет, мысль, что пора сходить в аптеку за успокоительным. Включаю телевизор, чтобы отвлечься. Наливаю себе кофе и устраиваюсь за стойкой, ища в ноутбуке сайт с билетами.

«Сегодня, после полуночи был взорван автомобиль, принадлежащий адвокату Исаеву Станиславу Ильичу…» − слышу голос диктора утренних новостей. Упираюсь взглядом в экран, не веря глазам.

Что это? Как…

Глава 35

Голова трещит, пульс стучит в висках. Любое движение причиняет боль. Даже самое легкое. На тумбочке стоит стакан, а рядом две таблетки на листке бумаги и слово – выпей. Дельный совет, пить хочется ужасно. А таблетки наверняка избавят от головной боли.

Как я дома оказалась? Я была в баре, мне там встречу назначил Дмитрий, компаньон Стаса. Он принес деньги и какие−то бумаги. Он ушел потом, а я решила еще посидеть, мне очень музыка понравилась. Бармен предложил фруктовый коктейль.

Я решила, что витамины мне не помешают.

− Мне безалкогольный, я за рулем.

После этой фразы ничего не помню. То есть, размытые воспоминания колют мозг, ослепляют, как вспышки. Не помню, как попала домой.

Приподнимаю простыню. Не помню, как сняла одежду. Обычно я сплю в шелковой сорочке. Люблю шелк, если речь о нижнем белье. Прохлада его успокаивает. Вода прохладная тоже успокаивает. И бодрит.

Кофе… я хочу кофе. Почему в моей одинокой квартире пахнет кофе с корицей?

Заворачиваюсь в шелковую простыню цвета кофе со сливками, подбираю край, чтобы не споткнуться. Мне до чертиков интересно, кто хозяйничает в моей кухне. Это не может быть моя дочь, мы не разговариваем со дня похорон. Дочь обвинила меня в смерти ее отца.

Я и сама себя обвинила. Можно было бы – приговорила бы себя к расстрелу. Одно слово, в тот последний вечер, и Стас остался бы жив. Одно слово.

Останься…

Но я же гордая. А теперь будто крылья подрезали. Я не умею жить без него… я разучилась дышать без него… я не могу смотреть в глаза его сыну. Я ненавижу васильки. Они его глаза напоминают.

В кухне что−то громко роняют и я подпрыгиваю от неожиданности. Может вор забрался? Нет, вор не будет варить кофе и материться негромко. И не мама, она не кофеман, и не умеет говорить мужским басом.

Пробегаю несколько оставшихся шагов и застываю на пороге кухни. Меньше всего я ожидала увидеть Сергея, колдующего у плиты. Откуда он здесь? Вопросов все больше. Меня начинает мутить от того, что не могу поймать ускользающие обрывки памяти.

Как же плохо тем, у кого амнезия. Но еще неделю назад я хотела потерять память. Слишком все было тяжело перенести. Помню, тогда появилось странное чувство. Я смотрела на неживое лицо бывшего мужа и мне хотелось потормошить его, отхлестать по щекам. Обвинить в том, что бросил. Не только меня бросил. Маленький сын так и не понял, куда пропал папа.

Хотелось приказать ему встать. Заставить. Мне так плохо, дочь чуть не в обмороке, визжит, повиснув у кого−то на руках. Мама причитает, уткнувшись в грудь Руслана Нечаева. А он лежит.

Будто спит. Огонь его не тронул, пуля настигла его раньше, чем взрыв. Кто−то оттащил тело от машины, пытался реанимировать, как сказал судмедэксперт.

Я стояла, словно замороженная. Юля в какой−то момент перестала рыдать, кинулась ко мне, хлестко ударила по моим щекам, крича, что я бессовестная, даже слезинку жаль из себя выдавить. Кричала еще что−то, но помню только – «это ты виновата, ты убила папу».

Потом Сергей с Русланом оттащили ее. А я так и стояла, радуясь той боли, которая полыхает на щеках. Вот тогда я впервые увидела Сережу рядом. После поминок он уехал. Я прогнала его. Не выдержу его грубых шуток. Не до того мне.

И вот, спустя неделю он варит кофе в моей кухне. Так странно.

Глубоко вздыхаю, поперхнувшись воздухом. Бородач оборачивается на шум и чуть улыбается. Подхватывает сковороду с яичницей, ставит ее на стол. Разливает кофе из турки. Отодвигает стул для меня.

− Падай.

Я стою, не зная, что с ним делать. Прогнать снова? Или пусть поест сначала. А то неудобно как−то…

− Ну чего ты зенки пялишь? Вилку в руки и …

− Я не голодна. Ты когда приехал? – присаживаюсь на самый край стула, придвигая к себе ароматный кофе. – Как ты в мою квартиру попал? Я тебя сама впустила?

− Память отшибло? – перестает жевать друг и так странно смотрит на меня. Будто с жалостью. Что−то вроде нежности мелькает в его выразительных глазах, взгляд блуждает по моим обнаженным плечам. – Я не уезжал. С похорон здесь. Вчера вечером заехал к тебе попрощаться, но дома не нашел. Позвонил тебе, какой−то мужик сказал, что ты в баре, отрываешься. Когда я приехал, ты дралась с охраной, доказывая, что не пьяна. Ну, я тебя домой и привез. И не ушел, вдруг бы тебе снова поплохело.

− Я не пила… только фруктовый коктейль, безалкогольный, − я не понимаю ничего, только чувствую необходимость срочно одеться в нормальную одежду. Меня смущают огоньки в серых глазах. – А кто меня раздел?

− Никто. То есть, ты сама. Я потом одежду собрал и постирал. Ты замаралась.

Сбегаю из кухни. Надеваю спортивный костюм, и только тогда возвращаюсь, заглянув в ванную по пути. Так и есть, мое платье висит на отопительной трубе, рядом нижнее белье. Стало стыдно. Что бы я там ни натворила, причина должна быть.

Но напиться я не могла, до потери памяти особенно. Я не переношу спиртное. Вспоминаю про деньги в сумочке, почти полмиллиона наличкой. Я еще Диме сказала, что лучше бы на счет кинул. Но эти деньги лежали в конторе Стаса, на всякие нужды по работе. Нахожу сумочку в прихожей, но она пуста.

− Сереж, а где деньги? – приношу сумочку в кухню. – Здесь была пачка пятитысячных купюр, немного не хватало до полной.

− Я так думаю, бармен стал богаче вчерашним вечером, на вот эту сумму как раз, − хмыкает Сергей. – Вот скажи мне, солнце, кто ходит по барам с такой вот суммой в сумке?

− Ну, Дима сам позвал в бар, и я не подумала… лучше бы в контору приехала.

Устало опускаюсь на стул. Голова кругом, я хочу лечь и умереть.

− Так… поехали в клинику, кровь сдашь на анализ, посмотрим, что было в том коктейле. Хотя я уже и так знаю. Вел такие дела пару раз, − дергает меня за руку друг. Я сопротивляюсь. Не хочу никуда идти. Но разве бородача переспоришь? – Потом в полицию, заяву писать.

− Я не хочу. Я спать хочу. И вообще… к Стасу хочу…

Вдруг меня пробивает. Истерика накрывает. Как ни странно, Сергей меня оставляет в покое. Поднимает на руки, несет в спальню и укладывает на кровать. Бережно накрывает пледом. Сам уходит.

Прорыдавшись, я почти засыпаю, когда в комнату входят люди в белых халатах.

− Раз Магомед к горе не идет… так сказать… − бормочет Сергей. – У тебя сейчас кровь возьмут и через час мы будем знать результат. А дальше я сам разберусь.

Я не сопротивляюсь. Сергея не переспорить, свяжет и сделает по−своему. У меня берут кровь из вены, потом ставят укол какой−то, уходят.

− Ты точно ничего не помнишь? – присаживается на кровать Сергей. Его взгляд так насторожен. Но мне все равно. Отвечаю, что не помню и закрываю глаза. – Ладно, поспи пока.

Он уходит, плотно зашторив окно. Уплывая в спасительную дрему, вдруг вспоминаю мужские пальцы, руки, ласкающие и нежные. Это обрывки ночного сна, наверное. Хочу снова увидеть подобный сон.

Стас ушел навсегда, но может приходить во снах… Буду спать побольше, надеясь на встречу в тонком мире.

Глава 36

После укола я проснулась отдохнувшей. Неделю не спала, если не считать вчерашней ночи, которую не помню. Но там было скорее беспамятство, а не сон. Сегодня я весь день провела в постели, просыпалась и снова проваливалась в спасительный сон.

Сны не снились. И жаль, и не очень, я хоть сил набралась. Беру с тумбочки смартфон и сразу смотрю, не звонил ли Стас. Да, знаю, что больше не позвонит никогда, но жду. И сама порываюсь набрать его номер, в последнюю секунду вспоминая, что если и дозвонюсь, то ответит автоответчик.

Идет следствие и все вещи, найденные на месте взрыва, сейчас находятся в сейфе, в кабинете следователя. Телефон Стаса тоже там, и уже разрядился бы, но сотрудники следственного отдела ищут в нем сообщения с угрозами, письма в электронной почте, или звонки от подозрительных личностей. Поэтому и заряжают его, а недавно мне с него позвонили, спросили про Зою, от которой на днях пришло письмо на почту Стаса.

Это мне дурным знаком показалось. Письмо пришло за два дня до его гибели. А Зойки уже год как нет. И ключ от сейфа в банке он мне принес, и почти тут же погиб. Не знаю, что и думать. Я оставила все на будущее. Когда−нибудь найду в себе силы, чтобы понять эти странности.

Встала с кровати и не знаю, чем заняться. Я бы поехала в дом Стаса, там Егорка и маленький внук. Я так соскучилась по малышне, что тоска усиливается и грызет меня. Боль из душевной трансформируется в физическую. Опускаюсь в кресло и сжимаюсь в комок.

Не поеду. Рано. Пусть Юля осознает, что я не виновата в гибели ее отца. Виновата лишь в том, что не рыдала на похоронах. Не смогла. Дочь знает, из−за чего мы с Исаевым повздорили, и я ушла. Я его просила и предупреждала, что так получится. Влез в болото, вот и…

У меня в руке зажат смартфон, по привычке смотрю на дисплей. Пропущенные только от Кати и Сергея. Сережа… он же утром был здесь. Неужели уехал, не попрощавшись?

Набираю его, хоть так скажу другу спасибо, не бросил меня в трудное время.

− Сереж, а ты где? Ты домой уехал? – спрашиваю, как только слышу его приветствие.

− Домой завтра планировал. Дела были, часа через полтора приеду к тебе, − голос серьезный, непохоже на него. – Ты хоть выспалась?

− Да… спасибо… − слышу звонок в дверь и поднимаюсь с кресла. – Там пришел кто−то, пойду открою.

− В глазок сначала посмотри, если незнакомые, то не открывай, − советует друг и сбрасывает вызов.

Катюшка моя приехала, с будущим мужем. Пакеты с едой привезли. Да, я совсем забыла про холодильник, спускалась вниз только за минералкой.

− Ты со вчерашнего вечера трубку не берешь, − выговаривает Катя, снимая шубку. Руслан помогает, потом вешает ее в шкаф. – Разве так можно пугать? Ладно друг твой ответил, сказал, что ты дома, спишь просто. Но ты и днем не отвечала.

− Я и днем спала. Врачей Сережа вызвал, мне укол поставили. Так что, не ворчи, − улыбаюсь, хоть она обо мне переживает. – Проходите, будем чай пить.

Мы разговариваем на отвлеченные темы, как раньше. Катя рассказывает, что они должны ехать домой, на Алтай. Скоро закрытие сезона на ее горнолыжке, хотят успеть.

− Давай с нами? Осенью мне горы помогли, − упрашивает сестренка, но я качаю головой. – Ну чего ты? Кафе свои продала, тебя ничего здесь не держит.

− Держит. Егорка. Я хочу усыновить его. Стаса нет больше, я только у мальчика осталась.

− Ясно… конечно, ты должна его усыновить. Юля ему сестра, но у нее у самой малыш. Вот усынови, и приезжайте вместе. Руслан тебе дом построит! Да, любимый? – прижимается к плечу Нечаева, а тот ласково смотрит на нее, погладывая округлившийся животик Катюшки.

− Построим. Летом много домов планирую построить. А пока у нас поживешь, места всем хватит, − поддакивает мужчина.

Я соглашаюсь. Не хочу оставаться в этом городе. Горы меня манят. Там единственное кафе осталось, без моего присмотра всю зиму. Через час сестра начинает со мной прощаться, ссылаясь на то, что нужно подготовиться к поездке. Все меня бросают, вот и она уезжает.

Я не успеваю закрыть дверь за гостями, друг выходит из лифта. Он здоровается и тут же прощается с моей сестрой и Русланом, провожаем их, а потом заходим в квартиру. Мне зябко, я кутаюсь в кофту, но все равно колотит, мурашки покрывают руки.

− Простыла чтоль? – с подозрением спрашивает Сергей, прикладывая ладонь к моему лбу. – Горячий. Так, давай−ка в кроватку. Я сейчас градусник принесу, и потом посмотрим, может врача вызовем.

− Не надо, я в порядке, − толкаю бородача в грудь, пытаясь отодвинуть. Нависает надо мной, как гора, даже моя огромная прихожая будто резко уменьшилась, когда он вошел. – Даже если поднялась температура, то это от стресса, выпью таблетку и отлежусь.

− Ладно, тогда я останусь еще на денек. Понаблюдаю за тобой, − он сует мне в руки сверток, а сам снимает куртку. Костяшки на руках сбиты, будто дрался. – Ну, чего встала? Я голоден, вообще−то. Надо быстренько сообразить на ужин…

− Что это? – протягиваю сверток.

− А это ты в баре забыла пачку денежек. Я съездил и забрал.

− А это что? – поднимаю его руку, морщусь от вида ран. – Ты дрался? За эти деньги?

− Ну помахался с барменом и охраной немного, − добродушно сдвигает брови мой добряк. – Потом хозяин приехал и все решил. Бармен тебя опоил, увидел деньги твои, и … вот.

− Да зачем ты… пойдем, надо тебя полечить.

− Я не могу пройти мимо несправедливости. А ты деньгами не раскидывайся, а то так скоро нищей станешь. Там камера есть, все записалось.

− Я не раскидываюсь… так получилось. А с полицией не хочу связываться.

Достаю аптечку и промываю раны, потом пытаюсь забинтовать, но бородач возмущается. Машу рукой на него, пусть так ходит. Разогреваю ужин, который принесла сестра.

− Какие планы на завтра?

− Пока не знаю. Наверное насчет усыновления Егорки начну хлопотать. Там кучу документов и справок собрать нужно, школу приемных родителей окончить. Ну, курсы такие, они месяц длятся, или дольше, потом сертификат выдают, вот он и нужен для усыновления.

− А тебе незамужней отдадут пацана? – переживает друг, подвигая стул ближе ко мне. – Если что, то я готов жениться на тебе.

− Да не надо, − смеюсь, такой серьезный дяденька, на все готов. – Я дама богатая, могу не работать, спокойно воспитывать мальчика. А ты уже готов свою матрешку бросить ради нас?

− Да… то есть, нет матрешки. Я тебе фотку из инета показал, − мнется стеснительно, а меня смех разбирает. Великан, которому стыдно. – Ты не подумай… все эти придирки к тебе и твоей фигуре, я просто оттого, что ты занята была. Нравишься ты мне, хоть и худенькая. Для меня малышка совсем.