Текст книги "После развода. Верну семью снова (СИ)"

Автор книги: Анита Кароль

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Они никогда меня не обманывали. Смотрели всегда с любовью. В них я всегда видела заботу. Этого всего не хватало за эти месяцы. Мне спокойно спалось, пока за мной приглядывали эти глаза.

− Ты замерзла? – жмет мои пальцы, делая очередное предположение, старательно отметая догадку, от чего меня может трясти. Или не верит, что могу испытывать к нему, бывшему мужу, вожделение. – Оль?

− Да… я очень замерзла. Отогреешь?

Я тяну Стаса к себе, стаскивая с него теплую куртку. Он пытается укрыть меня ею, но я веду плечами, скидывая вещь. Меня накрывает дурман, ничего не соображаю почти. Кровь в венах начинает полыхать, растекаясь кипятком. Шепчу что−то лихорадочно, стаскивая свитер с бывшего мужа.

− Ты хорошо подумала? – отрезвляет меня вопросом, дышит тяжело, тоже возбудился.

− Исаев, ты еще думать собрался? – я на грани истерики, хочу поколотить этого слишком правильного мужчину. – Можешь приличия свои отключить на полчаса?

− Нет.

Закатываю глаза от разочарования.

− На полчаса не смогу. На всю ночь только… − тихий смех и мягкий поцелуй накрывает мои губы.

Такого сумасшествия с нами не было с юности, наверное. За окном начало светать, когда уставшие и разморенные уснули на старом топчане. Меня окутало счастье, будто не было ничего, приснился развод.

Что я могу поделать, если однолюбка? Исаев единственный мужчина, от которого завожусь. За эти полгода я представляла себя с другими мужчинами. И даже в мыслях не смогла построить с ними отношения.

Стас уже спал, когда я целовала его теплое плечо, устраиваясь на нем вместо подушки. И даже во сне он заботливо меня укрывает пледом, обнимая.

Как мне жить без него? И надо ли так жить? Ведь по−другому не получается. И он без меня не может. Признался ночью, что на других женщин даже смотреть не может, и не хочет. Я мучаю себя. Мучаю его. Пытаюсь изменить свою жизнь. Напрасно все.

Просыпаюсь от холода. Стас ушел и сразу зябко без его горячего тела. Огонь в печурке потух, дверца ее открыта. Исаев за дровами отправился, прикрыв меня своей курткой и моей. Сразу вскакиваю, собираясь бежать на поиски. Там метель, а он раздет, обо мне беспокоится.

Пока одеваюсь, Стас приходит с охапкой поленьев и окровавленной рукой. Застываю, пытаясь сообразить со сна, что делать.

− Дай посмотрю, − требую, как только сваливает дрова у печки.

− Погоди, растоплю сейчас, а то холодно, замерзнешь. Да там ерунда, кожу содрал.

Да, прилично так содрал, кровь капает на пол. Не выдерживаю, отрываю подол от своей футболки и смачиваю тряпицу водой из ведра. Прикладываю к его раненым пальцам, а сама складываю дрова в печь под его руководством. Обдираю кору с березового полена, поджигаю и тут же поворачиваюсь к раненому.

− Промыть надо. Идем. И аптечку поискать. Если побеспокоились о еде, то и лекарства должны быть.

− Аптечка есть в снегоходе, я видел. И в рюкзаке посмотри, Серега тоже что−то говорил про лекарства.

Нахожу все нужное и лечу израненные пальцы. Стас смотрит на меня, думает о чем−то своем. Впрочем, и у меня мысли такие же, что теперь будет и как дальше жить. Я хотела поставить точку, а получилось многоточие, потому что хочется повторить то, что случилось между нами этой ночью.

И повторять почаще. Всю жизнь. Но язык не повернется сказать – давай снова поженимся. А еще, мы были беззащитны этой ночью. Может последствий не будет, но мы впервые так забылись.

− Ты вылечился? – спрашиваю и Стас прищуривается. Не понимает, куда клоню. – Ну вот ты был болен, и врач сказал, что не сможешь больше стать отцом. Так? Он же тебе посоветовал обратиться в криохранилище, откуда потом Зойка умыкнула твой биоматериал?

− Да. А, понял, ты боишься, что забеременеешь? Я схожу потом на обследование. В прошлом году доктор сказал, что я стерилен. Но на всякий случай съезжу в аптеку, куплю те таблетки, которые ты раньше пила… после.

Закусываю губу. Исаев не понял, я хочу забеременеть. Пока еще могу выносить и родить ребенка. Я не хочу быть одна. У него есть сын, и мне нужен малыш тоже. Но я молчу, пусть думает, что боюсь беременности. Все равно ничего не получилось, раз в том году он был стерилен. Что может измениться за год в этом плане?

− Разогрею нам завтрак, − собираю окровавленные куски ваты и марли со стола.

Пальцы забинтовала, кровь остановила. Надеюсь, заражения не случится. Роюсь в ящике, набитом разными консервами. Выбираю три банки с разным тушеным мясом, ставлю их на печь.

− Надо их вскрыть сначала, − встает с топчана Стас и достает нож из рюкзака. – Потом станут горячими и открыть труднее будет. В чайник воды набери, надо чай заварить.

− Ты осторожнее, а то еще пальцы почикаешь, − переживаю, наблюдая за действиями любимого мужчины.

Да, любимого. Он стал совсем другим, и я будто снова влюбляюсь. Не знаю, что изменилось. Он по−прежнему заботлив. Даже его отношение ко мне не изменилось. Не злится, не ненавидит, как обычно бывает при разводе. Будто и вовсе не было этого развода.

А я сейчас прошу время остановиться. Или пусть метель бушует хотя бы неделю. Ведь выберемся отсюда и снова будем жить врозь, делая вид, что наша семейная жизнь кончилась.

− Знаешь, я все думаю, зачем приехал, − вдруг подает голос, вырывая меня из раздумий. – Я бы мог сам справиться с истерикой дочери, могу и теще противостоять. Да, могу Юлю с ребенком переселить из моего дома в квартиру, дать ей денег на няню. Но я будто хочу всех собрать, заново. Понимаю, что ничего вернуть нельзя, и мне жаль, что ты теряешь связь с единственной дочкой. Я не хочу, чтобы ты всех потеряла. Пусть хотя бы Юлька останется с тобой. Это мужика можно заменить. А детей невозможно.

− А женщину можно заменить? – задаю вопрос в лоб, внимательно наблюдая за любимым лицом. Стас хмурится.

− Нет. Не для меня такой вариант. Я уже говорил.

− Тогда, почему говоришь, что мужика можно заменить? Тоже не у всех женщин это получается. Вот сестренка моя быстро мужа заменила. Степка ее обидел сильно. А я не могу. Ты мне ничего не сделал плохого. Ну да, утаил кое−что, и я сначала генерировала обиду на этом. То, что болен был и не сказал. Про сына сразу не сказал. Про свою контору. Но и я утаила… про нашего ребенка, не родившегося.

− Я тебя не виню, понимаю, если бы был шанс у малыша, ты бы его спасла, − Исаев дотягивается до моей руки, сжимает пальцы, успокаивая.

− Зойка будто украла у меня сына… даже имя украла. Не понимаю ее, ведь если бы не смертельная болезнь, ты никогда бы не узнал, что у тебя родился сын?

Стас пожимает плечами. Потом кивает.

− И что получается, она тебе за что−то отомстить хотела? Или решила, что ты к ней уйдешь, из−за ребенка? что она тебе сказала? Она хотела нашу семью разбить?

− Не знаю, мы почти не говорили, да и какая теперь разница? Семья наша и так разбита, без нее.

Исаев отходит к окну, смотрит на метель, которая не утихает даже. Подхожу сзади, утыкаюсь лбом в спину его, потом обнимаю.

− За Юльку не переживай. Все будет хорошо, мы помиримся, куда мы денемся. Пойдем завтракать?

На всю комнату вкусно пахнет тушеным мясом, и чайник начинает кипеть. Завтракаем в молчании. Стас ждет, что я сама попрошусь, не решается предложить снова сойтись. Дает мне самой решить. Всегда так было. Всегда я сама решала.

Но в этот раз я даю ему право все решить. Позовет или нет?

Глава 30

− Метель утихает, − говорю тихо, вороша волосы бывшего мужа.

С моего места видно в окно, как стихает ветер, уже солнце проглядывает. Мы просидели взаперти почти двое суток, но я этому только рада. А Стас вообще выглядит счастливым. Урчит, как довольный кот.

− Скоро Серега приедет, значит, − сонно потягивается Исаев, подтаскивая меня к себе.

Будто медовый месяц, и уезжать не хочется.

− Позвони ему, скажи, пусть утром приезжает, − не шучу, я так хочу. Мне так хорошо, что уезжать не хочется.

− Я бы с радостью, родная. Но у меня работа, ребенок маленький. Я уже про Юльку и внука не говорю, с ума там сходят, наверное. Ты домой едешь со мной?

− Еду. Надо поговорить с дочерью. Не хочу бегать от проблем.

− А я хочу вернуть семью, снова, − переворачивается Стас на спину и так смотрит на меня своими васильковыми глазами, что аж мурашки. – Выходи за меня замуж?

− Исаев, когда предложение делают, встают на одно колено, а не лежат на спине, − смеюсь, ведя пальцем по тугому прессу, почти без кубиков.

− Я ж не в первый раз предложение тебе делаю.

− Давай заявление в Загс подадим в тот день, когда я подала на развод? Пройдет ровно год, новый виток пойдет…

− Давай, − вздыхает. – За полгода ты передумаешь.

− Не передумаю, − склоняюсь и целую плечи, ласкаясь.

− И его тянуть? С Егоркой не смирилась?

− Смирилась… у тебя прелестный сыночек, ты заслужил.

− У нас, Оль. Егорка наш сын, я по−другому его не воспринимаю. Он даже чем−то похож на тебя, − Стас гладит пальцем мое лицо, и я чувствую себя такой счастливой, слов нет.

Сергей приехал вечером, и мы втроем поехали в городок. Переночевали в моем кафе и утром поехали в аэропорт.

− Останешься? – спрашивает бывший муж, когда въезжаем во двор его дома. – Навсегда?

− Пока нет. Сейчас Юльку заберу и в квартиру ее отвезу, поживем там с ней и малышом немного. А там видно будет.

− Зачем их забирать? Дом огромный, места всем хватит.

Я молчу. Не знаю, как объяснить, что наша дочь не должна сваливать на нас своего ребенка, а учиться самостоятельно ухаживать за ним. Что должна поступить в вуз, получить профессию, а не висеть на шее небедных родителей. Сегодня у нас много денег, на три жизни хватит, а завтра их можно потерять. Как тогда?

Да и объяснять не хочу, спорить с заботливым папочкой, который не поймет, что губит всех своей опекой. Так нельзя, к этому быстро привыкают. Мама вон тоже к Стасу прибежала, не хочет жить одна в доме. А Исаев ей чужой по сути человек, чтобы ему надоедать.

− Мама! – вскрикивает дочь, как только мы входим в гостиную.

На всю комнату воняет какой−то гадостью, сама сидит на диване, задрав ноги. Делает себе педикюр, заткнув уши наушниками. Прохожу к окну и открываю его. Стас морщится, но молчит. Потом уходит в кабинет.

– Мам, холодно.

− Ничего, зато вонь из дома исчезнет. Ты чего делаешь? В доме двое маленьких детей, а ты их травишь какой−то гадостью, − выговариваю. Приветствия не услышала от родной дочурки, и сама здороваться не стала. – Я уже про твою больную бабушку не говорю.

− Детишки гуляют, так что все норм. Как долетели? – Юля старается быть любезной, но у нее плохо получается. Боится получить от меня нагоняй.

− Детишки гуляют… супер, конечно. А ты почему не с ними? – оглядываю бардак, вещи раскиданы, игрушки. Видимо прислуга не справляется.

− А я зачем? С ними няньки и бабка… то есть, прабабка.

Дочь искренне удивляется. Зачем ей возиться с ребенком, когда есть няньки и бабка.

− Ты для них родила? Ты вообще, зачем ребенка родила?

− Ну как… залетела и родила. А что делать оставалось? Не аборт же.

Выдыхаю. Запущено как все. Дочь реально не понимает, что не так живет, не так себя ведет. Я знаю, что будет дальше. От скуки она пойдет по клубам, а там спиртное и еще чего похлеще. Папочка денежками снабжает, работать не нужно. А потом к нам в дом придет полиция и сообщит страшную весть. Так всегда бывает, если человек бездельник и при деньгах.

− Вставай и иди вещи собирать, мы уезжаем, − говорю строго, чтобы возражений не было. – и быстро!

− Ну мам! – возмущается, вскакивая с дивана. – Зачем уезжать? Нам и здесь хорошо.

− Не сомневаюсь. Перевоспитывать тебя буду. А то уже здороваться разучилась. Иди вещи собирай.

− Никуда я не поеду, − дует губешки, сверкая голубизной глаз Юлька. Пучок из светлых волос качается возмущенно. – Па−а−ап! Скажи ей!

Она несется мимо меня к отцу, который переоделся и сейчас смотрит на нас с порога гостиной.

− Юль, мама права, ты должна жить самостоятельно. Ты же уже взрослая? Вон, ты уже сама мама. И у тебя есть своя квартира, в этом повезло. Мы с твоей мамой в общаге несколько лет прожили, ты там родилась.

− Именно! – встреваю, хватая Юльку за руку. Рада, что Стас на моей стороне.

Я тащу ее в комнату, где она остановилась, подальше от детской. Хорошо устроилась, ничего не скажешь. Вскоре приходят с прогулки няни с моей мамой и детишками. Обнимаю и тискаю Егорку, я по нему соскучилась. Он целует меня, смеется и топает так смешно, радуясь встрече.

Стас улыбается, наблюдая за нами. Он уже держит на руках нашего внука, ему идет быть дедом.

− Может, останешься? – спрашивает снова, лаская взглядом.

− Нет, не уговаривай. Надо дочь приучить к самостоятельной жизни, а здесь это сделать не получится. Надо исправить свои ошибки.

− Я буду тебя ждать… мы с сыном будем.

Целую мальчишку, он обнимает меня за шею, потом тянется к отцу и теперь мы уже втроем обнимаемся. Он будто показывает, что мы оба ему нужны. И папа, и мама. Потом меняемся детишками – я забираю Никитку, а Егорка идет к отцу.

Мама моя тоже ушла собирать вещи, которые успела перевезти сюда.

Мы едем на моей машине, я ее в аэропорту оставляла. Дочь не разговаривает со мной, сидит рядом, надув губы. Я не замечаю особой любви к новорожденному сыну и хочется прочитать целую лекцию о том, что дети – это божья благодать, это самая дорогая драгоценность в жизни. Но сначала нужно поговорить о другом.

Весь вечер я заставляю дочь ухаживать за малышом. Здесь нет нянек. Она моет бутылочки, стирает пеленки и выглаживает детские вещички. Потом вместе купаем Никитку. Она молча, а я воркуя и развлекая малыша.

− Почему кормишь из бутылочки? Это не полезно, − спрашиваю, мне сейчас все интересно. – Молоко пропало?

− Нет… просто… − начинает Юлька и чешет затылок.

− Чего уж проще. Иди помойся, будешь своим молочком малыша кормить.

− Ну ма−а−ам… бабуль, ну скажи ей! Сейчас уже никто так не кормит.

− От маминого молочка ребеночек растет здоровенький, − поддакивает мне мама. – Он и плачет постоянно, потому что от этих смесей животик болит.

От нашего двойного натиска дочь сдается, кормит сына грудью. И вдруг я вижу ее робкую улыбку, впервые адресованную сынишке. В груди у меня разрастается тепло. Не все еще потеряно, результат есть.

Я верну свою семью. И больше не потеряю.

Глава 31

− И чего ты разлеглась, − захожу в комнату дочери, услышав плач малыша.

Никитка кричит в кроватке, а Юлька лежит на кровати, нацепив наушники. Музыка так грохочет, что я ее слышу.

− Что? – сдвигает наушники и смотрит на меня.

− У тебя ребенок надрывается, а ты развлекаешься, − укоряю, потом беру внука на руки. – Одевайся, погуляешь с Никиткой. Он на улице спит хорошо.

− Я тоже спать хочу, он орет и орет… и вообще, ты его бабка, вот иди и гуляй.

Дочь снова закрывает уши наушниками и закрывает глаза. Это бесит меня неимоверно. Сдергиваю гарнитуру и ломаю ее, выдергивая провода.

− Эй! Они дорогие, вообще−то! – подхватывается негодница с кровати и негодует. Кажется, что ей хочется подраться. Я укладываю ребенка на кровать и встаю напротив зарвавшейся дочери. Сверлю ее взглядом, а рука чешется, так и тянет врезать ей пощечину. Едва сдерживаюсь. Хватаю ее за руку и тащу в гостиную.

Юлька верещит и сопротивляется, а на шум из своей спальни выползает мама, встревает в нашу стычку.

− Мам, не лезь! А то сейчас такси вызову и поедешь домой! – рычу на старушку, и та застывает у дверного косяка, открыв рот от удивления.

− Оленька, я же…

− Иди к правнуку, я здесь сама разберусь, − киваю в сторону спальни, толкая дочь на диван. – Ну а с тобой поговорим, по душам, доченька.

Юля на меня почти не обращает внимания, достала из кармана смартфон и написывает кому−то. Выхватываю и этот гаджет, разбиваю его об пол. Мне ни грамма не жаль, что дорогие вещи пострадали. Мои нервы и чувства гораздо дороже.

− Ма−а−ам? – цокает дочь. – Он вообще−то кучу бабла стоит!

− Откуда у тебя бабло? Ты в своей жизни ни копейки не заработала. На мои деньги куплено, мной и уничтожено.

− Ну и ладно, мне папа круче купит, как раз новая модель вышла, − фыркает, складывая руки на груди и отворачиваясь от меня.

− Ничего папа тебе не купит. И денег не даст, уж я об этом позабочусь. Юль, ты правда такой дурой меркантильной выросла, или нарочно дразнишь меня? Ты уже сама мать, и должна…

− Да ничего я никому не должна! И ребенок этот… он мою жизнь угробил! Я только и делаю, что стираю, глажу, кипячу… а потом гуляю, купаю и кормлю. А я молодая, я жить хочу! Я в клуб хочу, шопиться с подругами, на острова…

− На острова? Ну да, туда обязательно нужно, − я хожу по гостиной, остужая свое сознание. Обидно, что единственная дочь выросла такой. – А вот ты представь, что нет меня, нет папы… и денег у тебя нет. Что делать станешь?

− У бабушки спрошу. Она не откажет.

− Ты рассуждаешь, как идиотка. Будто мозг твой перестал развиваться в семилетнем возрасте. Не нужен ребенок? Зачем забеременела?

− Ну… так получилось. Когда туса, то не думаешь о резинках… ой… − Юлька ляпнула, и я сразу насторожилась.

Туса, значит. А на ней не могло быть Степки, стар он для молодежных вечеринок. Сажусь в кресло, напротив дочери. Она не выдерживает моего взгляда, рассматривает маникюр на ухоженных пальцах.

− Ну, я жду.

− Че ждешь?

− Либо ты мне сейчас рассказываешь всю правду, начиная с этой самой тусы. Либо я предоставляю тебе полную свободу. Внука не отдам, угробишь ребенка.

Юлька приободрилась, вскочила с дивана, и пошла в комнату, вещи собирать. Я выхожу в прихожую, устраиваюсь на кушетке и жду. Вскоре дочь появляется, тащит огромный чемодан, сумку с ноутбуком и сумочку, за которую я заплатила столько, сколько зарабатывает бригада врачей «скорой помощи» в месяц.

− Ты меня не поняла. Ты – уходишь, берешь только то, что заработала сама. Подозреваю, что все куплено на мои деньги, так что…

Встаю на пути дочери, та фыркает снова, будто лошадь. Демонстративно откатывает от себя чемодан, почти бросает ноутбук на кушетку и идет к входной двери. Мне обиднее становится, чем прежде. Я бы схватила своего ребенка первым делом, если бы пришлось уходить.

− Ты забыла сумочку оставить, где лежат карточки с моими деньгами.

Тормозит, мнет ремешок модного аксессуара, раздумывая. Либо кинет мне ее со словами – «да подавись», либо останется. Дочь выбирает первый вариант, сумочка летит мне под ноги. Я достаю телефон, попутно показываю, что нужно снять серьги с бриллиантами, дорогущие цепочку и часики.

− Это ты подарила на день рождения! Опустишься до того, что подарки отберешь? – вопит, сверкая голубыми глазищами.

− Снимай. Эти вещи принадлежат моей дочери. А ты мне никто, я тебя знать не знаю, − выдаю, слыша голос Стаса в динамике. – Исаев, если к тебе придет некая особа с именем Юлия, и будет просить у тебя деньги, или приютить, то ничего ей не давай.

− Девчонки, да вы чего там, сдурели?

− Я сказала, ничего не давать. Или я и тебя больше не знаю.

− Оль… ладно, не дам. Но в дом−то хоть впустить…

− Попробуй только. Нет у нас больше дочери, Стас. Зато есть внук. Если хочешь меня вернуть, то сделай, как я сказала.

− Конечно хочу… ладно, сделаю.

− Пап! Мама сдурела вообще, она меня выгоняет, − орет Юля, пытаясь отобрать у меня смартфон. Отключаю его и сую в карман.

− Ты сама выбрала, − припечатываю, показывая на колечко. – Снимай.

− Ну ты трусы еще с меня сними! – растопыривает руки.

− Да ладно, одежду можешь оставить. Ту, что на тебе. Гуманитарная помощь. Куртку не забудь, холодно. И документы, они тебе сейчас пригодятся. Там, за углом, есть кафе, вроде посудомойки требовались.

Я достаю из сумочки паспорт, отдаю его хозяйке. Загранпаспорт оставляю, он ей не пригодится. Собираю все вещи, раскиданные дочерью и ухожу. Мне интересно, настолько ли она глупая, что уйдет, бросив своего ребенка. Но, думаю, не захочет терять сытую жизнь.

Готовлю смесь внуку, теперь у Никитки есть только я и дед. И прабабушка. Вырастим. Такой сладенький малыш… Юли не было в прихожей, когда я из комнаты вышла. И куртки ее не было. Едва сдерживаю слезы. Стас прав, я потеряла единственную дочь.

Может, побродит по городу без денег, и вернется. Но я знаю, что сделает она это не из−за своего сынишки, и тем более не из−за меня. А я ужасная мать. Даже без телефона оставила единственного своего ребенка.

И чем я лучше нее? Только тем, что новорожденную не бросила, как она.

Кусаю губу, едва сдерживаясь, чтобы не броситься искать. Далеко не могла уйти.

− Эх ты, − укоризненно качает головой мама. Она наливает воды из графина, запивает таблетку. – Оля, как ты могла?

Только открываю рот, чтобы высказать все ей. Вместо того, чтобы предупредить меня, что Юле помощь требуется, что она ребенка ждет, мама как партизанка молчала. Но тут же закрываю рот и вздыхаю. Силы кончились. Даже слово произнести не могу. Встряхиваю бутылочку, чтобы растворить смесь, проверяю ее температуру, капая себе на запястье. Надо накормить мальчика…

− Дай, я сама, − мама отбирает у меня бутылочку и ковыляет прочь.

А я подхожу к окну, наблюдаю за двором. Там, на детской площадке сидят бабульки, покачивая коляски с внуками. Но возраст у них как у моей мамы.

Они своих детей не выгоняют из дома, отобрав у них все вещи…

Глава 32

− Ма−а−ам… − слышу тихое за спиной, и кажется, что послышалось. Смахиваю слезы ладошкой, поворачиваясь от окна. – Мамуль, прости меня?

Дочь стоит у кухонного стола, понурив голову. Все так же в куртке. Вернулась, или вовсе не уходила. Я не слышала, как щелкнула входная дверь. Отодвигаю стул, сил нет стоять, ноги трясутся.

Думала, больше не увижу свою девочку.

Да, она избалованная. Да, плохо воспитали. Я сгрузила эту миссию на Стаса, сама взращивала бизнес. И чуть не потеряла ее. Но раз извиняется, то не все еще потеряно. Киваю на соседний стул.

− Садись, поговорим. Я хочу знать все, начиная с окончания школы. Только все, как на духу, ничего не утаивая. Не была ты в Англии?

− Была. Пару месяцев. Там мне не понравилось, жутко неприветливо, студгородок старинный какой−то, комната вообще отстой. Когда вернулась, поступила в вуз, жила на деньги, которые остались от Англии. Вам с папой не сказала, потому что вы мечтали выучить меня за границей. Рушить вашу мечту не хотела. Зря только учебный год потеряла. А теперь вот и второй.

− Мы бы все равно узнали, дочь, − укоризненно качаю головой.

− Ну это потом же… вы, родители, всегда нам свои мечты суете. Вон папа тоже предлагал на юриста учиться. А ты мечтала в Англии… вот и ехала бы сама туда.

Дочь чуть повышает голос, но она права. Родители всегда хотят воплотить свои мечты хотя бы через детей. Не думают, что у них свои мечты и желания есть.

− И на кого же ты поступила? – мне так интересно, какую профессию выбрала дочь.

− Да, − машет рукой, − меня все равно отчислили. Хотела быть переводчиком−дипломатом. А теперь вон, мать−одиночка. Выбрала, называется…

У Юльки слезы в глазах, и я вдруг себя вспомнила, когда забеременела ею. Тоже думала, что все планы насмарку. Рыдала в своей комнате. Сначала пришла бабушка, стала утешать.

− Ну что ты, внученька, воспитаем! Мы же есть у тебя, поможем!

Потом приехал Стас из своего института, стал таскать на руках, обещая золотые горы. Потом мама и папа с работы явились, и заладили – счастье−то какое!

Я не была одна в тот день. Не была без поддержки. А моя дочь? Как сейчас вижу – держит тест с двумя полосками и трясется от страха. Потом скрывает от всех.

А мы с мужем где были в это время?!

А мы разводились. Из−за ребенка, который не виноват ни в чем. И отец его не изменял. Сейчас все кажется шуткой. Комедией. А режиссер в ней моя подруга с детства.

− Юль, думаешь, что все, жизнь закончилась? – не выдерживаю поникшего настроения дочери, беру ее за руку. – Ты можешь восстановиться в вузе…

− Нет. А малого куда? С собой в рюкзаке таскать буду? Да и там история такая… меня за драку выперли.

Да, история все интереснее становится. Зная свою малышку, знаю, что могла подраться. Всегда дралась, и в детском саду, и в школе. А разгребать все это папа ездил.

− Ну, у малого есть бабушка и даже прабабушка, − смеюсь. Я рада, что дочь разговаривает со мной, наконец. – Чаю хочешь? Нам еще долго разговаривать.

− Давай… я только Никитку проведаю.

Прогресс! Уже за сынишку переживает.

Ставлю чайник на подставку, достаю лакомства к чаю. Я зефир в шоколаде люблю, Стас как раз купил для меня. Только вспомнила о нем, как запиликал смартфон на подоконнике.

− Ну вы как там? Не подрались? – переживает.

− Нет, разговариваем по душам. Я потом тебе позвоню.

− Хорошо, разговаривайте, не мешаю тогда.

Юлька впорхнула в кухню, уже без куртки. Как раз и чайник вскипел. Я стала разливать по чашкам ароматный напиток, обдумывая, как спросить у дочки про Степку, он ли отец. Этот вопрос гложет меня с того дня, как родился Никитка. Решила в лоб спросить.

− А Степка будет участвовать в воспитании сына, или как?

Юля поперхнулась печенькой. Нет, не он отец. По реакции вижу.

− Степа не отец. Вот как раз с папашкой Никитки мы и подрались. И меня выгнали из универа, а его оставили. Я ему сказала, что залетела, а он через полчаса стал другую окучивать. Как меня, на вечеринке тогда… ну я не выдержала, и вцепилась в его рыжие волосы. А он племянник ректора.

− Если хочешь, то восстановим тебя. Или в другой вуз хочешь? Можно с сентября поступить, а пока с малышом будешь заниматься.

− Сейчас бы восстановиться, я и так из−за Англии год пропустила. На следующий год мне двадцать будет, а моим сокурсницам по восемнадцать, − Юля успокоилась совсем, рассказывает о своей жизни.

Снова такая, как была раньше, веселая и заводная. Мы болтаем полчаса. А она обходит стороной все мои вопросы про Степку. Переводит тему, или делает вид, что не слышала.

− Я хочу знать, каким боком тут Степка вылез? Почему моя сестра обижена на тебя, считает, что ты увела его из семьи? – вскакиваю, припечатывая ладонь к столу. – Хватит уводить разговор в сторону.

− Ну мам… пообещай, что ты не расскажешь Кате? – бледнеет немного дочь. – Это он попросил. Я тогда к Кате приехала, а дома никого. Хотела ее совет… мне рожать скоро, вы ни о чем не подозреваете, развелись еще… я не хотела вам мешать, надеялась, что снова сойдетесь, ведь разводиться из−за такой фигни, как−то несерьезно.

− Давай про Степку.

− Да, Степа… он первым приехал, сел рядом со мной, раздавленный какой−то, грустный. Я ему рассказала про свои проблемы, и он предложил, сделать вид, что мы вместе. Он поможет мне, а я ему. Я отказалась. И тогда он признался, что не может иметь детей, что делает Катю несчастной. И если ей расскажет, то она не уйдет, а будет его жалеть. И ее мечта не исполнится никогда. А он этого не хочет.

− А чтобы ушла, надо сильно обидеть… − до меня дошло, что произошло.

Моя сестра несколько лет лечилась от бесплодия, но причина не в ней. Нет, у нее тоже были явные проблемы с зачатием, иначе ее не лечили бы. Да сейчас редко у кого проблем таких нет. Что−то, да не так.

Значит, Степка подставил мою дочь под удар. Да, моей сестре было больно, невыносимо, раз она кинулась к Нечаеву с такой скоростью. Но этот трус мог бы все рассказать просто, и уйти. Рассказать про обман, про измены, про то, что продал дом и покушался на ее горнолыжную базу. Но он предпочел подставить ни в чем не повинную девчонку, да еще и беременную!

Я уже про свои нервы не говорю. Мы рассорились с дочкой, я ее считала черте−кем. Крысой, которая пакостит в своей семье.

Чувствую, что закипаю не хуже чайника. Я убью этого гада!

− Мам, ты обещала, − тихо напоминает Юля, когда видит, как я сжимаю кулаки. – Сделанного не вернуть. Может быть Катюшке моя выходка поможет. Она найдет мужчину и станет счастливой мамочкой. А со Степой ей ничего хорошего не светило, он гнилой насквозь.

− Ладно, пусть уж все само собой разрулится. А нам нужно свои проблемы решить.

Пока готовили ужин, приехали Стас с Егоркой. Вся семья в сборе. Будто и не было этого странного развода. Мы решали как быть Юле с учебой. Она решила побыть с сыном до сентября, а потом поступить в другой вуз.

− И даже не думай, − говорю дочке, которая баюкает малыша, − ты не одна. И жизнь не заканчивается с рождением ребенка.

− Да, я теперь знаю, что не одна. Но юность закончилась. Да и молодость… уже не пойдешь тусить по ночам, и с парнем не замутить. Кому я нужна, с довеском?

Мы переглядываемся и улыбаемся. И «довесок» радуется, глядя на свою мамочку.

Глава 33

Мы встретили вместе Новый год. Развод стал чем−то мифическим, далеким и вообще не про нас. Будто это соседи развелись, а мы просто слышали эту новость. Я вернула свою семью и счастлива!

Я переехала в дом теперь будущего мужа, занималась хозяйством и сынишкой. Странное дело, постепенно стало забываться, что не я мать Егорки. Я чувствовала себя ею. Чувствовала, что он мой малыш, когда стала видеть его каждый день.

− Давай уволим нянек? – прошу Стаса, когда завтракаем февральским утром. – Я сама справлюсь с Егоркой.

− Нет, не уволим, − протестует Стас, уплетая мой омлет с грибами и ветчиной. Теперь я готовлю для любимого мужчины, с удовольствием. – Вот когда снова поженимся, тогда посмотрим. Я не хочу принуждать тебя. И ты занималась бизнесом, а не детишками, многое не знаешь.

− А, ну да, когда у нас родилась Юлька, я школу мам окончила, − фыркаю с сарказмом. – Исаев, у женщин растить малышню на уровне ДНК заложено. Это называется материнский инстинкт. И вообще, я вот думаю, что нужно мне усыновить мальчика.

− Спасибо, очень вкусно, родная, − встает из−за стола и целует меня в губы, сразу отстраняясь. – И ничего тебе не нужно. Я про усыновление. Вот когда у тебя созреет – я хочу усыновить, тогда обратимся в суд.

− Ясно. Не доверяешь мне, − немного даже обидно, я постоянно с малышом и Стас видит, как мне нравится с ним возиться. – Ладно. Но, я просто не то слово подобрала.

− Первое слово, пришедшее на ум, самое верное. Ты можешь усыновить Егорку, но подсознательно не хочешь. Давай подождем, пока созреешь? – говорит так ласково, разъясняя как ребенку. – Время есть, родная. И вообще, нам нужно сначала пожениться, чтобы с усыновлением проблем не было.

Я понимаю, что он прав. Можно подождать, расписаться заново. Любуюсь мужчиной. Он стал другим. Строгий, серьезный и деловой. Провожаю его до машины, целую на удачу. Вот сейчас у меня чувство, что я любимая женщина, мать и домохозяйка, которая копейки не считает.

Именно домашнего неторопливого уюта мне не хватало все годы. Я тащила непосильный воз, рвала жилы, мечтая никуда не торопиться, не висеть на телефоне и не разгребать все эти бумажные горы.

Стас помогал тогда, работали вместе, но он дома разгребал бумажные горы из договоров. Мы не виделись почти. Сейчас больше времени проводим вместе. По выходным выбираемся в город, в театр или в ресторан. Чаще ходим в те места, где можно с малышом. Егорке полюбился зоопарк и океанариум.