Текст книги "Сноходец (СИ)"

Автор книги: Анджей Ваевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц)

– Здравствуйте. Вы родители Иры? Я люблю вашу дочь и хочу на ней жениться.

"Паника" – то самое слово, которое наиболее применимо к тогдашнему состоянию Яринки. Димка еще долго говорил с родителями, обсуждая, что у него отпуск в июле-августе, что он приедет за ней, и что-то там еще о том, как все должно происходить, как положено, и понимает, что Яринка маленькая…

Не верила она в такую любовь. Вообще ни в какую не верила. Но не поняла тогда, что кто-то ей подсказывает путь, пытается указать на то, что нельзя возвращаться к матери даже на каникулы. Не догадывалась, во что ей выльется срывание второго покрова, сколько лет придется расплачиваться за это решение. А кто-то незримый в предвкушении уже трогал золотую сеть, выжидая, когда эта преграда рухнет.

Позже Яринка будет думать, почему поддалась на провокацию матери. И поддастся еще не на одну. Ответ, окажется слишком простым: ей всего лишь отчаянно хотелось, чтобы у нее была мама. Это желание заставит на многое закрыть глаза, многое простить. Она долго не сможет выйти из состояния ребенка, жаждущего материнской любви и внимания. И все же чаша терпения переполнится. Тогда ни Мария, ни ее дочь не понимали, что волчица уже начала свой путь и совсем скоро впервые оскалит клыки.

У девочек-подростков, у девушек, даже у взрослых женщин есть одна общая проблема – им хочется внимания, хочется нравиться, привлекать взгляды. В большинстве своем, лишенные этого, они не понимают, что это не благо, это проклятие. Тяжкий груз, который нести невозможно, он придавливает к земле, рвет на куски, постепенно убивая возможность ответить взаимностью кому-либо. Сложно объяснить, сколько ненависти порождается вокруг девушки, не обделенной мужским вниманием. Подруги отдаляются, потому что им "нравился этот парень, а смотрит только на нее, разлучницу", и неважно, что ей он не нужен и не интересен, и что он не был парнем подруги, просто нравился ей. Вчерашние друзья обходят стороной, перестав быть друзьями, потому что она им отказала. Невозможно ответить всем взаимностью, и это порождает одиночество. И не понять никому, как эта девушка может быть одинокой, ведь у нее столько поклонников. Но их внимание приносит только боль и потери. И ответственность за тех, кому понравилась. Неподъемный груз, который с каждым отвергнутым все тяжелей придавливает плечи.

Яринка не знала, как реагировать на признание Димки. И не торопилась с ответом, дав себе время. Она не могла любить, не могла полюбить прямо сейчас, открыться и позволить войти в свою жизнь, в свое сердце. Потому что оно, сердце, все еще принадлежало Лешке и, как показало время, останется с ним еще на много лет. И все же у нее была возможность не спешить. По крайней мере, так она сама считала, невольно дав надежду перед отъездом.

Не твоя

Дорога домой к Марии протекала в напряженном молчании. По приезде Володька донес сумки, попрощался и ушел. Ужин прошел все в том же молчании. Яринка уже собиралась спать, когда услышала шум на веранде – вернулся Сашка, приехав из Киева вечерней электричкой. Девочка просунула голову в дверь и поинтересовалась:

– Гостей принимаете?

– Ма… маленька!

Он долго стоял, вцепившись в ее плечи и прижамая к себе. Потом трижды помыл чашку, чтобы напоить сестренку чаем. Яринка улыбалась, напряжение последних дней ушло под ласковым взглядом брата, смылось его радостью и неловкостью. Они до утра просидели на веранде, гоняя чаи, изредка выкуривая по сигарете и говоря без умолку. Соскучились.

Спустя сутки Мария уехала на неделю в командировку, и девочка осталась дома одна, поскольку Сашка вновь вернулся в Киев. От нечего делать и нежелания куда-либо идти и кого-либо видеть Яринка просиживала дома, развлекая себя прополкой огорода и наведением порядков во дворе. Не то чтобы она была особо трудолюбивой, но заниматься чем-то надо, а то иначе совсем можно завыть с тоски, а физический труд, как известно, отвлекает от дурных мыслей.

– Ох, ну Анфиса!

– Теть Кать, чего это вы? – Яринка оглянулась на голос соседки, перевесившейся через забор.

– Вот бы мой Сашка дурью не маялся, да взялся за тебя всерьез, – ответила та, щурясь на солнце.

– Шутница вы, теть Кать. Так почему Анфиса?

– Так ведь красивая, как она. Ты же "Угрюм-реку" смотрела?

– Смотрела. Хих, скажете тоже, красивая. Обычная, таких, как я, – сто из ста.

– Вот дура-девка, не понимает, – рассмеялась соседка, проворчала что-то про сына, которому надо по шее надавать да к "Анфисе" отправить, и пошла домой.

Странный, ничего не значащий эпизод, запавший в память. Спустя два года сосед Сашка разобьется на мотоцикле насмерть, и обезумевшая от горя Катерина будет долго уговаривать Яринку перейти к ней жить, принимая как невестку, принимая даже дочь Яринки, как свою внучку. Это был более чем странный случай, ведь между Сашкой и Яринкой никогда ничего не было, она его даже не видела после приезда ни разу за два года.

О том, что письмо идет неделю, Яринка узнала, получив первое послание от Димки. А на второй день получила снова. И снова. Он писал ей каждый день, писал такие письма, что даже ледяная глыба могла растаять. Она читала, улыбалась, писала ответы. Нет, не влюбилась, но он ей нравился, и получать его послания было очень приятно. Почтальон, знакомая Марии, заносила письма домой, не опуская их в почтовый ящик, и не переставала удивляться, что так бывает. Письма каждый день, и в каждом – надежда, ожидание отпуска, когда сможет приехать и забрать свою девочку. Он искреннее верил, что Яринка даст согласие. Столько теплых ласковых тревожных слов на бумаге, что она всю жизнь будет вспоминать эти письма… и чувствовать себя виноватой.

О том, насколько обеспокоил и напугал Марию настойчивый офицер, Яринка узнает намного позже. Слишком поздно, иначе не вышла бы из дому, не пошла бы в магазин и, встретившись с давней подругой, не согласилась бы пойти на проводы в армию общего друга. Не знала, пошла, согласилась.

– Где Наташка? – спросила Яринка парня, с которым полчаса назад ушла подруга, да так и не вернулась.

– Не знаю, наверное, домой пошла. Она с моей Натахой подралась, – отмахнулся тот.

– Слышь, ты, прыщ, если с ней чего случится, то я тебе голову оторву, – почти ласково пообещала Яринка, и пошла искать подругу, злясь на кретина, который допустил эту драку.

Ситуация вышла смешная: Наташка отошла поговорить с парнем, его девушка приревновала. Обе в итоге для охлаждения страстей оказались окунутыми в пруд. Только вот встреча с тем парнем оказалась знаковой, хотя тогда Яринку напрягло другое: брат другой подруги вызвался проводить ее домой. Яринка схитрила, приплетя Наташку и сестру самого ухажера, в итоге шли вчетвером, ожидаемого полусвидания не получилось.

На встречу Наташка не пришла – видать, провинилась чем, и родители не пустили. В итоге Яринка решила, что раз билеты куплены, то можно и одной сходить в кино. Потом пожалела о своем решении, поскольку привязался какой-то незнакомец, и отправить его восвояси никак не получалось. Увидев более-менее знакомую компанию у выхода из кинотеатра, девочка спешно присоединилась к ним, в надежде избавиться от слишком навязчивого незнакомого парня.

– Эм, как там тебя, Киса, да? – Яринка отвела в сторону того самого парня, с трудом вспомнив его прозвище, которому на проводах обещала голову оторвать, и заговорщицки сообщила: – Избавь меня от этого идиота, никак не отвязаться, я его не знаю и, честно говоря, побаиваюсь.

– Не вопрос. Я домой собирался, нам вроде как по дороге. Или ты не домой? – он даже не обиделся на "как там тебя".

– Домой.

– Так пойдем.

И они пошли. Его звали Игорь, прозвище получил от фамилии. Он знал Яринкиного брата, вращался в общей компании. С самой Яринкой не был знаком лишь потому, что вернулся из армии тогда, когда девочка уже уехала из городка. Разговор ни о чем. Провел домой, попрощались и расстались с обещанием, что завтра перед дискотекой девочка замажет ему тональным кремом смачный фингал, полученный еще на проводах.

Зачем она согласилась пойти на дискотеку, Яринка не знала. Совесть мучила за данное обещание, к тому же, он помог ей. Бросила крем в сумку и пошла. Игорь ждал. Посмеялись, пока она маскировала следы ревности под глазом. На том и разошлись.

На дискотеку заявился тот самый брат подруги, что прежде порывался провожать: "сарафанное радио" донесло до его ушей, что Яринка придет. Явился при параде и с огромной розой. Откуда взял такую – неизвестно. Все же не столица, где можно цветы купить какие угодно. Девочка сникла, понимая, что предстоят объяснения и то самое "ничего не выйдет", еще один, кому она откажет. Чертов возраст, когда девочки перестают быть детьми и подвергаются определенному вниманию со стороны парней, чертово лето, когда у всех много свободного времени и многим хочется романтики. Ей бы сбежать, уйти от разговора, но уже увидел, подошел. Не отвертеться. Она уже готовилась морально к разговору, как вдруг подошел Игорь и пригласил ее на танец. Выискивая любой повод отдалиться от ненужного ухажера, она согласилась и в мгновение ока оказалась среди танцующих пар.

– Я тебя вчера украл, я тебя и сегодня украду, – прошептал ей на ухо Игорь. Выход оказался слишком близко. Схватившись за возможность ускользнуть от разговора, Яринка позволила себя "похитить". Снова шли до дома вместе, говорили ни о чем.

Следующий раз она увидела Игоря, когда их обоих Ольга пригласила на день рождения. Узнав, что Яринка тоже идет, он заявился к ней домой, сославшись на то, что по пути. Не врал, действительно было по дороге. Только вот Мария как-то странно улыбнулась, даже не удивилась его появлению и сказала, что у нее поезд вечером, а раньше вроде речи не было о командировке. Яринка пожала плечами и отправилась на день рождения подруги, ничего не подозревая.

Было весело, собралось много старых друзей. Пили много, компания и атмосфера располагали. Как добралась домой, Яринка помнила с трудом. Игорь донес. Уложил в постель, помог раздеться вырубающейся от алкоголя девочке. Она уснула сразу.

Тело не врет. Яринка резко протрезвела и проснулась, почувствовав, что происходит. Намного позже она узнает, что это было сделано по совету ее матери, мол, если хочешь, чтобы была твоей, так сделай это. Мария не учла, что вместо стыда это породит презрение.

– Тварь! Спящую… тварь… тварь… тварь!

Он приходил каждый день, пытался вымолить прощение. Получал в ответ новую тонну презрения, но не отступал. А однажды пришел и застал Яринку в слезах. Она сидела и смотрела в стену невидящим взглядом. Слезы градом катились по щекам. Она не вытирала, не замечала их.

– Ир, Ирочка, что случилось? – Игорь перепугался не на шутку, состояние Яринки нельзя было назвать нормальным.

– Я жду ребенка, – потухшим голосом ответила она.

Она не могла ошибиться, ей даже к врачам ходить не надо было. Просто знала, и это знание выбило из колеи. Она не могла понять, как же так, с первого раза, с одного, и впала в ступор. Это было похоже на плохую шутку.

– Ир, все нормально, нет, правда, все нормально. Сегодня уже вечер, но завтра мы пойдем и подадим заявление в ЗАГС, – пытался успокоить истерящую Яринку Игорь.

– Ты… ты считаешь, что я пойду за тебя замуж? – она даже пришла в себя от подобной новости.

– А у тебя есть выбор?

– Идиот! Боги, да за что мне это – родить ребенка от такого идиота?!

– Ира?

– Пошел вон!

На следующий день Яринка пошла на почту и отписала Димке телеграмму:

"Не пиши. Не приезжай. Не твоя".

– Как мало слов, как много смысла, – покачала головой телеграфистка.

Яринка вернулась в Питер намного раньше, чем планировала. Явившийся сразу Лешка едва не свихнулся, узнав, в каком она положении.

– Нет, Ир, я не верю. Ты что, издеваешься? Как ты могла залететь, от кого?!

– Не всех больных война забрала, – отмахнулась девочка, пытаясь сосредоточиться на написании прошения об академке. Первый семестр она еще успевала сдать, но со вторым вырисовывалась проблема.

– Почему вы меня не выгоняете? – поинтересовалась позже Яринка у декана.

– Вот молодежь, – всплеснул руками тот. – Во-первых, контингент у нас такой, что ты еще ангел в сравнении с ними, во-вторых, наш институт не самый популярный, не юристы и не экономисты, не вписываемся в грядущую рыночную экономику. У нас полчеловека на место, мы вообще всех берем, даже без проходного балла. Если сократим число студентов, то нам бюджет урежут. Нет, девочка, мы не добрые, мы просто выживаем за счет того, что вы у нас все-таки есть. И неважно, какие вы, все же творческая стезя не подразумевает железную дисциплину.

От Мухи Яринка узнала, что после ее телеграммы Димка дал согласие на перевод в Кандалакшу. Больше она о нем не спрашивала.

Мир вокруг застыл, словно затаился. Исчезли сны, исчезли даже знаки. Никто не приходил, не угрожал. Золотая сеть звенела от напряжения, сгущая узор, скрывая девочку от всего, что могло ей повредить. Мир наполнился ожиданием, таинственным скрежетом ключа, открывающего дверь в неизведанное. Густой туман накрыл сознание Яринки, не позволяя взглянуть на реальность. Она лишь сильнее погрузилась в сомнамбулизм собственного бытия, наблюдая собственную жизнь со стороны. Вроде и есть эмоции, но они другие, как в кино переживаешь за героев. Но не за себя. И лишь едва ощутимое сожаление, что не успела поговорить с бабушкой.

Я сказала

Страну лихорадило после развала Союза. Торгаши с тачками заполонили вокзалы и базары, толкаясь в метро больших городов и переругиваясь как между собой, так и с местными жителями. Прошлое светлое и правильное государство разорвали на клочки, выгрызая друг у друга куски тела. В людях выключили человечность, приманкой бросив яркую обертку жвачки. Начало девяностых окрасилось в цвета хаоса, смешивая правильное и неправильное, доброе и злое, выворачивая прежние ценности наизнанку, поставив выше всего жажду наживы, полосуя ее жаждой выживания. Организованная преступность, бандитизм – все это еще не набрало обороты, приглядывалось, скалясь шакальими пастями изо всех щелей. Воздух наполнился зловонием остервенения и человеконенавистничества.

Яринка была ребенком советской системы. Со своим характером, протестами, желанием перемен, но, тем не менее, она разделяла те основные идеалы, которые вбивались с младых ногтей. Даже в самых страшных проклятьях она не желала своей стране подобной катастрофы.

Она нагловато уселась на подоконник в кабинете декана, грея озябшие пальцы о чашку чая. Сессия закончилась, пора было решить вопрос с академическим отпуском.

– Так вот, милочка, академку я тебе не дам, – декан снисходительно отнесся к поведению студентки, решив, видимо, что у беременных свои причуды, и нельзя нервировать подобных дамочек.

– А говорили, не выпрете, – ехидно ухмыльнулась девочка, пряча обиду за сарказмом.

– Не выпру. Будешь числиться, сессию сдашь в августе, как на пересдаче. Нам лучше сейчас никого не отчислять, факультет под угрозой расформирования. Справишься до августа?

– Справлюсь, куда ж я денусь.

По возвращении домой к матери Яринку ожидал сюрприз не из приятных. Оставаться в Питере она не могла, совесть не позволила повесить ситуацию на Лешку, хоть тот и пытался по старой памяти решить все за нее.

– Я сказала, сама все решу.

Она вычеркнула этого человека из своей жизни и больше никогда с ним не встречалась. Она так и не смогла его забыть, долгие годы храня в сердце любовь к нему, схожую с обреченностью, не позволяющую полюбить другого человека. Сердце Яринки выгорело, рассыпавшись пеплом по мостовым Питера, оставив только отблеск яростного пламени в глазах. Она вернулась к матери совсем другой, лишившись всего во имя будущей жизни, отзывавшейся новым пульсом в ее теле.

Игорь ждал ее возвращения, едва ли не каждый вечер заглядывая в гости к Марии. И расплылся в довольной улыбке, увидев округлившийся живот Яринки. Девочка не сделала аборт, хотя с учетом обстоятельств это было бы логичным. Вот только она не собиралась отказываться от ребенка, тем более, добровольно.

– Какого черта ты здесь делаешь? – вместо приветствия спросила Яринка.

– Тебя жду. Вижу, что не зря.

– Зря, я своего решения не поменяю.

– Ир, прекрати, я знаю, что поступил не самым лучшим образом, но твоя мать сказала, что тебя только так можно привязать.

– Моя мать? Привязать? Так ты, выходит, по ее совету изнасиловал меня?

– Ир, она ж как лучше хотела, ведь что ты там в своем Питере, там чужие люди. Ты ведь опять уехать собиралась…

Он еще долго что-то лепетал в свое оправдание, но девочка его не слушала, пытаясь осознать чудовищность поступка матери.

– Вот на ней и женись, раз она такая хорошая, – бросила Яринка.

Она почти не разговаривала с матерью, благо та побоялась скандала с сыном, повзрослевшего и выступившего в защиту сестры, и оставила дочь в покое, изредка отпуская колкости насчет беременности без мужа. Яринка не реагировала, подслащивая жизнь медом, которого организм требовал слишком настойчиво, а ведь беременным нельзя отказывать. Она на полную катушку пользовалась своим положением и покровительством брата. Когда возникал надобность, Саша мог быть достаточно убедительным.

А потом пришли родители Игоря, не забыв прихватить и своего сына. Пришли улаживать конфликт, чтобы все по-людски, чтобы дитя с отцом, и девка без позора. Да и внука-первенца им хотелось, все же сын только один и с другой стороны ждать продолжения рода не придется. Мария накрыла стол, принимая "дорогих гостей", они сидели вчетвером и обсуждали будущую свадьбу, где дети будут жить после росписи, кто чем поможет. Такие себе нормальные планы будущих сватов, когда все решено. Вот только оно не было решено, но этого как-то не учитывали. Яринка стояла в дверном проеме, опершись на косяк, и молча наблюдала псевдоидиллическую картину. А потом ее тихий голос заставил замолчать вех сразу.

– А вы меня спросили?

– Но, Ирочка, как же иначе? Я понимаю, Игорек не самым лучшим образом поступил, он рассказал. Но пора и простить, ребенок-то совсем скоро родится. Нельзя же ребенку без отца, – первой опомнилась будущая свекровь, принявшись уговаривать строптивую невестку, которая как раз невесткой становиться и не собиралась.

– Я сказала, нет! Или вы думаете, что я поменяю решение лишь потому, что меня назовут шлюхой, нагулявшей ребенка? Мне все равно, что обо мне скажут. Я никогда не дам согласия на этот брак и не признаю Игоря отцом. Если понадобится, я стану шлюхой, я перетрахаю этот чертов городишко, чтобы никто и никогда не понял, что у моего ребенка был отец, а не я действительно нагуляла его.

– Ирочка… ты бы о ребенке подумала…

– О нем и думаю. И моей дочери не нужен такой сукин сын на роль отца.

– Дочери?

– А вы мальчика ждете? Обломитесь. У меня будет дочь.

Девять километров под ночным снегопадом. Устроив дома скандал, Яринка оделась и отправилась к бабушке в село. Пешком.

– Господи, деточка, ты что, пешком пришла? – всплеснула руками Акулина Фоминична, помогая внучке снять заснеженную шубу.

– А мне полезны прогулки на свежем воздухе. Бабуль, чайку бы? – невинно улыбнулась Яринка, влезая на лежанку, чтобы отогреться.

– У меня и водочка есть, раздевайся, – засуетилась бабушка.

– Э-э! Я даже курить бросила, как только поняла, что жду ребенка! Какая водочка, ты что, бабуль?

– Вот глупая, растереть тебя, а то заболеешь еще, а тебе нельзя болеть. Вовнутрь тебе никто не даст, – рассмеялась старушка.

Акулина Фоминична отнеслась к беременности внучки с одобрением. Руководствовалась старая женщина простым понятием: рожать – не убивать, нет греха в том, что даешь человеку жизнь. На будущие сплетни и пересуды махнула рукой, сказав, что они не стоят того, чтобы к ним прислушиваться и совершать ошибки из-за них. Рождение ребенка без замужества она ошибкой не считала, припоминая внучке, как в очередном приступе болезни жаловалась, что не проживет долго, а та пообещала, что еще правнуков увидит. А еще помянула вскользь, что теперь Яринке будет и легче и сложнее. Спадет пелена с глаз, но оттого и проблем прибавится.

– Вот и сдержишь обещание, порадовав меня на старость лет. Не чаяла, если честно, ты же еще совсем маленькая, да и Сашка не старше, а у Ларисы ветер в голове, эта не скоро для семьи созреет.

– Да ну тебя, бабуль, еще нанянькаешься с малышней, – отшутилась внучка, уходя от разговора о старости и скорой смерти. Не хотелось думать, что этого светлого человека когда-нибудь не станет.

– Вот твою и поняньчу.

Володька вернулся совершенно неожиданно. Пришел с чемоданом и сказал, что теперь будет жить здесь. Он был небрит, но весел. Потом выяснилась и причина небритости – решил отпустить бороду.

– Пап, ты чего это? – рассмеялась Яринка.

– Теперь я дед, мне положено, – Володька разважничался, отчего дочке стало лишь смешней.

– Тебе дедовства еще до середины апреля ждать.

– Вот и успеет отрасти.

День выдался пасмурным и серым, моросящий по-осеннему дождь как-то не вписывался в мартовский календарь. Яринка бродила по центру городка, совершая обход магазинов как повод для прогулки. Дышать свежим воздухом надо, из дома надо выходить, вот только придумать бы, зачем. А еще давила в себе малодушные порывы броситься под машину, решая, что искалеченное тело будет совсем плохо смотреться в этой грязи. Настроение катилось к нулю, ввергая в полное уныние и тоску. Яринка понимала, что это нестабильность и депрессия из-за положения, но все равно сражаться с таким состоянием оказалось сложно. Сашка был в Киеве, Лариска примерно там же, хотя как знать, где носит нелегкая эту барышню. Мать уехала в Польшу, стремясь закрыть вопросы по работе до того, как придет срок появиться ребенку. Дома был лишь отец, да и тот только вечером придет с работы. Атмосфера сгущалась, становилась невыносимой, словно кто-то пытался убить Яринку, не допустить рождения ребенка и – пробуждения ведьмы.

Вечер начался вполне обычно. Яринка покормила ужином отца и решила лечь спать пораньше, поскольку предыдущую ночь так не смогла уснуть. Только сон все равно не шел. Зато пришло неизвестно почему знакомое до боли и болью ощущение. Девочка встала с кровати и пошла в родительскую комнату.

– Пап, ты того… в общем, кажется, я скоро рожать поеду, – переминаясь с ноги на ногу, произнесла она. Володька оторвал взгляд от книги и посмотрел на дочь.

– Насколько скоро?

– Похоже, что сегодня.

Он выкурил две пачки сигарет за два часа, в итоге девочке стало жалко папу. Она собрала все необходимое в больницу и попросила вызвать скорую. Наверное, ему так будет легче, если знать, что она под присмотром врачей.

Ей все прочили мальчика, говорили, будет сын. Вот и при выходе из скорой, когда от пальто девочки оторвалась пуговица, фельдшер подметила, что будет мальчик: "гудзик" на украинском.

– Пуговица будет, девочка, – привычно оспорила навязшее в зубах общее мнение о будущем ребенке Яринка.

А потом был скандал в роддоме. Не северная столица все же, маленький городок, где все друг друга знают, а врачи поименно помнят тех, у кого со здоровьем серьезные нелады.

– Милая моя, ты что, в лесу жила? Почему на учете не стояла? – маленького роста, совершенно круглой формы пожилая женщина впилась колючим взглядом в роженицу.

– Так прервали бы, а то я не знаю, – невинно улыбнулась та в ответ.

– Прервали бы и спрашивать не стали. Ты понимаешь, что это приговор?! Ты понимаешь, что тебе нельзя?! – акушерка почти кричала. Если бывают в жизни совпадения, то это самое оно: Евгения Ивановна семнадцать с небольшим лет назад присутствовала при рождении этой девочки.

– Женя Ивановна, не ругайтесь. Обойдется, я выдержу. Обещаю вам.

– Вот же ж, упертая. Сама тебя принимать буду, – возвестила акушерка и распорядилась насчет переноса смен. Тогда еще пожилая женщина не подозревала, что схватки затянутся на двое с половиной суток.

Утром пришел отец, и вымученная болью и бессонной ночью Яринка извинительно улыбалась ему, выглядывая в окно второго этажа. Спазм прихватил прямо там, и не найдя ничего лучше, девочка вцепилась в батарею отопления, едва не сорвав ее с креплений.

– Вот имущество портить не надо. Что, некуда силушку девать? Пойдем, – Евгения Ивановна увела девочку в предродовую палату и, улегшись на одну из пустых кроватей, скомандовала: – Вот я пока посплю, а ты меня здесь покатаешь. Руки за спину, и на "раз-два" при каждом спазме.

На эти упражнения дивились многие. И на то, как сутки спустя Яринка перенесла из одного конца коридора в другой баллоны с кислородом. Она на собственной шкуре прочувствовала, какой невероятной силой обладает женщина в такой момент. Была какая-то мистика в том, что собой представляют женщины, несущие в мир новую жизнь. В Яринке эта мощь плескалась в двойном размере. Как только стены не дрожали в больнице от выплескиваемой энергии – загадка.

– Ну наконец-то! – с облегчением возвестила акушерка, собирая персонал в родильном зале, когда Яринка все же решила разродиться. Стимулировать было категорически запрещено, сердце не выдержало бы дополнительной нагрузки. Решили, что если все пойдет естественным путем, то появится шанс на благополучное разрешение с минимальным риском. И теперь Яринка лежала на столе, надсадно дыша, готовясь к последнему рывку.

– Все, не волнуйся, скоро все закончится. Что-то он тормозил-тормозил с появлением, а теперь совсем живенько пошел.

– Он? Хах, девочка будет.

– У нас вагончик с мальчиками, и вообще, если Наташа Григорьевна сказала, что будет мальчик, то так и будет.

– А я сказала, будет девочка!

Назло всем, вопреки всему. Девочка родилась за десять минут, побив рекорды по стремительности родов.

– Хм, девочка, – непонимающе хмыкнула ассистентка акушерки. Обычно она не ошибалась с определением пола.

– А папа у нее красивый? – поинтересовалась детская медсестра, занимаясь новорожденной.

– Зачем спрашиваете?

– Да дочка у тебя красивая. И вообще, необычная: все красненьким, сморщенными рождаются, а эта персиковая, и вообще… стоп, она же восьмимесячная?

– Ну да, не доносила. Инкубатор? – обреченно спросила Яринка.

– Нет, три девятьсот, вес более чем нормальный, ей не нужно.

– Папа, папа… при чем тут папа? Вы на маму посмотрите! – неожиданно подал голос гинеколог, до этого момента тихо заполнявший карту, поскольку его участия не требовалось.

Она попробовала улыбнуться. Попробовала сфокусировать затуманившийся взгляд. Сквозь зыбкую пелену увидела, как наискось смазывается картинка, на которой Евгения Ивановна почему-то в красном… и матерится в восемнадцать этажей. Картинка погасла, оставляя в тишине и темноте.

Замерзшее время

Зеленое сукно бильярдного стола. Я видел такое только в детстве, в комнате отдыха трактористов. Старое потрепанное, потертое киями и шарами покрытие, облупившийся лак деревянных бортов, разорванные сетки луз. Отдаляется. Нет, приближается, увеличивает в размерах. Опять нет, я падаю на этот стол. Кажется, он не имеет границ. Больше не вижу краёв. Словно распростёрся в бесконечность. Примятый ворс сукна высотой по колено. Конец кия вбивается в позвоночник, запуская меня шаром через весь стол, вгоняя в лузу. Наверное, единственная, в которой есть сетка… нет, нет сетки, лишь бесконечное падение.

Комната. Словно сошедшая с картин Дали. Даже часы текут, свисая с зонтичной подставки. Искаженные кривозеркальностью стены, зыбкий пол, на который упасть невозможно. Наверное, вестибулярный аппарат реагирует быстрее, чем сознание, молниеносно адаптируясь под невозможное равновесие спятившего эквилибриста. Ловлю кончиками пальцев проплывающее кресло, податливое, вакуумом втягивающее в себя. Наверное, так перемещаться по комнате уютней. Или безопасней. Конечно, если отстраниться от того, что двигаюсь я всё же по стене, плыву перпендикулярно полу, ошалело понимаю, что сейчас столкнусь с собственным близнецом. Или отражением. Парящая дном вверх чашка чая оказывается в моих пальцах, просачиваясь обжигающим напитком через стенки посуды. Терпкие капли травяного отвара на губах. Хм, а ведь не должен чувствовать вкус. Или должен? И почему язык обкусан, щиплется знакомым металлическим привкусом? Бред. Мартовского Зайца с Безумным Шляпником не хватает, разве что. Мерзко то, что не могу списать на сон. Давно уже вышел из понимания снов. Здесь, на этой стороне бытия, для меня всё более реально чем там, в так называемом бодрствовании. Здесь запахи и краски, здесь чай горячий, здесь бывает больно. Здесь по-настоящему бывает страшно. Но не сейчас. Сейчас давяще. Словно в плену аркана. Наверное, так чувствует себя мустанг под натиском ковбоя. Иллюзия свободы сохраняется, но тонкое лассо уже сжимает шею. И ты не видишь, не понимаешь, куда и кто тебя влечет, утаскивает, навязывает свою волю. А отражение скалится, ожидает сближения.

Твердая рука останавливает движение кресла. Оглядываюсь в попытке увидеть, кто этот неожиданный спаситель. Сплевываю едва не презрительно. Лица не видно, очертания расплываются. Но точно знаю, что у него серебристо-золотые кудри и изумрудные глаза. Что за банальщина, неужели ангелы действительно так примитивны? Кыш, противный. Или не ангел? И пусть, неважно. Просто привычно так называть этих крылатых недоумков.

– Может, я и недоумок, только мы встретимся не сейчас. Прощай. Найди меня.

И кресло вновь плывет. Надо же, какая цаца, обиделся. И вообще, кто сказал, что ангелы – добрые? Чушь собачья. Потом подумаю об этом. А сейчас, по всей видимости, надо выбраться из кресла. Не то чтобы я доверял белобрысому, но нужно избежать столкновения хотя бы для того, чтобы встретиться с ним и надрать ему задницу. Любопытство – страшная вещь. Что же он все-таки хотел? Потом. Все потом. А сейчас вцепиться в подлокотник и странным кульбитом вылететь из движения. Вот, так лучше. Теперь можно спокойно подойти к отражению. Или близнецу.

– Что-то ты не торопишься воссоединиться.

Не отражение. Двойник. Не я. Или частично я. Но это уже по ощущениям.

– Зачем мне торопиться? Мне и так хорошо. Даже уютно здесь. Это ты меня привел сюда, или призвал?

– Ни в коем разе. Не имею таких сил, всего лишь жду.

– Почему?

– Потому что в отличие от тебя – не сплю.

– А я?

– А ты спишь. Потому умер. И как единственный проснувшийся, я буду ждать нас всех. И стану сильнее. Мы все станем сильнее.

– Это что-то типа ты поглотишь меня, мою силу и прочая лабуда?

– Ты дурак. Я – это ты. И все они – это тоже ты. И вы – это я. Нас раздробили.

– Почему?

– Потому что боятся. Загляни в себя, пойми, что я пытаюсь сказать.

Почему хочется ему верить? Не чувствую враждебности, более того, действительно понимаю, что мы одно целое. Какая-то идиотическая телепатическая связь. Мы думаем не просто одинаково, одно и то же. И нужно прикоснуться, чтобы окончательно соединиться. Протягиваю руку, добровольно погружаясь в водоворот затягивающей энергии.