Текст книги "Сноходец (СИ)"

Автор книги: Анджей Ваевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 18 страниц)

– В хирурги собираетесь? – пряча улыбку, директор рассматривал почти "медицинские" каракули обоих. И Саша, и Яринка писали как курица лапой, за что и занижались постоянно оценки по языку. За почерк, который разве что с дешифратором разбирать.

– В патологоанатомы, – не растерялась девочка.

– Ира, да? Слишком длинный у тебя язык. Смотри, как бы не пострадала из-за него, – и все же он улыбался. Ему понравилась эта ученица. Позже он неоднократно встанет на ее защиту.

– Да я привычная, не беспокойтесь. Страдаю… – Яринка ответила улыбкой.

А вернувшись домой она плакала. Впервые плакала по-настоящему, а не из-за разбитой коленки или детской обиды. Злые колючие слезы понимания того, что она не нужна собственной матери, что ее не любят – просто терпят. Что ее не выбросили, не отдали бабушкам на воспитание лишь потому, что Мария не хотела слухов о себе, как о матери, отказавшейся от собственного ребенка. Наверное, с того момента цвет глаз девочки с наивной детской зелени стал меняться на темно-серую сталь. Взрослую.

Третья школа. Третий раз смена коллектива. И уже клеймом – «новенькая». Яринка не стала в очередной раз пытаться стать «своей», изначально отстранившись от класса. При распределении обязанностей среди учеников, она добровольно вызвалась рисовать стенгазету, узнав, что в команде с ней никого не будет – то есть, она ни с кем по этому вопросу не будет пересекаться. Девочку это вполне устраивало.

– Знаешь, ты не такая как все, нестандартная, – судя по интонации, с которой это было произнесено старостой класса, та хотела оскорбить Яринку.

– И я очень этому рада. Что хорошего в том, чтобы выйти из-под копирки? – парировала девочка, догадываясь, что одного врага она уже себе успешно нажила.

Девочки держались особняком от Яринки, не рискуя приближаться и пытаться заводить более тесное знакомство с той, на ком авторитетная староста поставила клеймо "не наша". Мальчишки были проще и не очень прислушивались к "местному авторитету", поэтому постепенно стали сдруживаться с "нестандартной". То ли гормоны у Яринки запоздали, то ли ей действительно было все равно, но она не страдала подростковой перманентной влюбленностью в одноклассников, соответственно, не пыталась понравиться как девочка, не кокетничала и не жеманничала. Поэтому и мальчишки не рассматривали ее как объект дергания косичек и зажимания в углах. К тому же выяснилось, что у Яринки весьма тяжелая рука, и первый же наглец из параллельного класса влетел спиной в стеклянный шкаф, когда посмел все же прикоснуться к внушительной косе Яринки. Одноклассники сделали вывод и не провоцировали девочку на применение силы. Тем более, у нее был старший брат, который имел привычку ходить с ней вместе домой после школы. Вихрастый мальчишка внушал едва ли не трепетный страх малявкам, хотя был старше их всего лишь на два года.

В провинциальном городке каким-то чудом обосновался Народный Заслуженный ансамбль. Два звания выглядели впечатляюще и, все еще болея любовью к танцам, Яринка без малейших сомнений явилась записаться в танцевальную труппу.

– У нас танцоров набирают с пяти лет, – отрезала руководитель, Галина Михайловна, аристократичного вида женщина средних лет.

– Я закончила три класса балетной школы, два года занималась народными. Я не новичок, – уверенно ответила Яринка, не сомневаясь в собственной подготовке.

– Даже так? Ладно, посмотрим, на что ты способна кроме слов, – недоверчиво ответила Галина Михайловна. В ансамбль приходили многие, все же это было престижно, поэтому отбор был жесткий. Полчаса она в прямом смысле гоняла девочку по танцклассу.

– Галина Михайловна, вы нам нашли новую солистку? Одобряю, – в класс заглянула молодая женщина-хореограф, совсем еще девчонка, несмотря на неприлично высокий для девушки рост. Черноволосая, востроглазая, гибкая, невероятно женственная – она была похожа на пантеру. Хищную и прекрасную. А у Яринки остановилось сердце. На миг ей показалось, что яркой молнией в танцкласс ворвалась богиня.

– С чего вы взяли, что солистку, Виктория Анатолиевна? – поинтересовалась Галина.

– А разве нет? Она же нашим лентяйкам фору даст. Всем, – искреннее удивилась хореограф. Ей казалось уж слишком очевидным то, что девочку берут в солистки.

– Согласна, способности у нее есть, и подготовка на уровне. Но все же изначально на испытательный срок… в основную группу. Рост позволяет, а то, что возраст не подходит, – это мелочи, – согласилась руководитель.

А Яринка ни слова не могла сказать, лишь краем уха уловив, что ее приняли. Она во все глаза смотрела на Викторию, буквально пожирала ее восхищенным взглядом. Не понимая поглотивших ее чувств, девочка приняла это именно за восхищение и лишь спустя пару лет поняла и признала, что в тот миг с первого взгляда влюбилась в эту девушку. Но сейчас она все еще пребывала в блаженном неведении относительно того, что может и хочет любить девушек… и будет любить.

Вхождение в новый коллектив произошло более легко, чем в новую школу. Объединенные любовью к танцам, участники труппы весьма приветливо приняли новенькую. Тем более, что она младше их всех как минимум на три года. Маленькая. Смешливая и дерзкая. Она была здесь совершенно не такой, как в школе. Она была здесь настоящей. И летела на каждую репетицию с невероятным воодушевлением. А еще здесь ее ждала богиня, на которую можно просто смотреть и восхищаться, рядом с которой так легко дышать, и так тепло под этим темно-карим взглядом.

Держись от меня подальше…

Новая школа стала один непрекращающимся конфликтом. Нашла коса на камень, и переломный возраст вкупе с нетерпимым характером Яринки показали себя во всей красе. И все бы ничего, ей даже простили бы то, что без особого напряга девочка учится на отлично, тогда как всем остальным приходится корпеть над учебниками. Простили бы постоянные командировки с ансамблем, когда директором подписывались официальные отгулы и не считались пропусками занятий. Простили бы даже то, что, пробыв в школе без году неделю, Яринка была рекомендована и принята в Совет дружины школы знаменосцем. Невиданная привилегия. Ах, как же была замечательна эта форма: светло-бежевые юбка и пиджак, темно-бордовые в цвет нагрудной ленты – манжеты. И это, когда все ходят, как из инкубатора, в совершенно одинаково-коричневых шерстяных форменных платьях. Большая честь, большое уважение. Но простили бы и это. А вот того, что девочка в два счета находила общий язык с мальчиками, тем самым вызывая их однозначные симпатии, одноклассницы простить не смогли. А позже и не только они.

– Шлюха! – бросили голословное обвинение одноклассницы.

– Дрянь! – вторила им мать Яринки.

– За что?! – искреннее недоумевала девочка.

Откуда ей было знать, что девочки стесняются общаться с мальчиками. Не потому, что так заведено, а потому, что испытывают к ним некие чувства, которые смущают и точно не способствуют легкости в общении. Яринке это было неизвестно. Она смотрела на своих одноклассников так же, как и на брата, но без той теплоты, которую испытывала к нему. Уж скорей она смущалась общением с девочками, потому что невольно могла залюбоваться красивой прической, вычурными манжетами, а то и остановить взгляд на начинающей проклевываться груди. Вот тогда она краснела и запиналась. А мальчишки… а что мальчишки? Они такие простые и понятные, с ними в футбол хорошо погонять и анекдоты потравить. А еще они любят обсесть парту, за которой сидит Яринка, и слушать до бесконечности ее рассказы. А рассказывала она много, найдя благодарных слушателей. Она больше не совершала тех ошибок, что в раннем детстве, теперь на любую историю она говорила, что где-то ее вычитала, даже если придумала сама.

А еще был футбол. Пустырь недалеко от дома издавна стал излюбленным стадионом для желающих погонять мяч. Саша раззнакомился с местными и стал похаживать на самобытное мероприятие. И брал сестру с собой. Началось все случайно, но так вошло в привычку, что Яринка стала не просто вратарем, а тем игроком, за которого могут подраться команды при разделе. Сначала она просто просиживала на траве за воротами и… постоянно ловила пропущенные мячи. А чего не ловить, если потом все равно попросят подать? А потом как-то не хватало игрока, и Сашка предложил поставить на ворота её. Никто особо не протестовал. С этого все и началось. И много позже ее прозвали «вратарь-кошка», потому что забить гол в ворота Яринки не представлялось возможным. Реакция превышала способности местных мальчишек. Так ее стали уважать те, кто жил по соседству. Позже и до школы дошла слава, и там почти дуэли устраивались за обладание таким непобедимым вратарем. Девочек это злило. И не объяснить ведь, что знаменитая реакция обусловлена многолетними на тот момент занятиями танцами. Оттуда же и физическая форма, и скорость с гибкостью. Понятно, что для учеников той же спортивной школы она являлась легкой мишенью, но на уровне детей-любителей – стала звездой футбола.

– Ир, ты куда? – Серега со смешной фамилией Барвинок проезжал на велосипеде по улице и окликнул Яринку.

– Да на пустырь, куда же еще, – ответила девочка.

– Садись, подвезу, сам на футбол, – предложил парень, и она согласилась. Ведь и правда, что такого в том, чтобы подъехать с товарищем на велосипеде? По крайней мере, так считала Яринка. Она не понимала в тот момент, как ошибалась.

– Пойдем со мной по маленькому, – через пару дней в школе предложила одноклассница, но, дойдя до туалета, быстро испарилась. Яринка осталась одна, но лишь на мгновение. Ее ждали. Света и Анжела. Девочки-старшеклассницы, одна из которых заслуживала особого внимания, поскольку высоко подвязанный хвост ее волос всегда свивался в правильный кукольный локон, чем и вызывал восхищение Яринки. Она знала этих девушек. О да, к ним уже было применимо это слово, обеим было по шестнадцать лет.

– Это правда, что Барвинок тебя на велике катал? – с угрозой в голосе спросила Света. На тот момент она являлась девушкой приснопамятного Барвинка.

– Да подвез до футбольного поля, – как ни в чем ни бывало, ответила Яринка. А что скрывать? Ведь нечего, не преступление же общаться с другом и принять его помощь, даже такую мелкую.

– Сука! – вслед за словами полетела пощечина. Такая, что звезды в глазах засветились. Все ж Яринке на тот момент было всего лишь тринадцать лет.

– Свет, ты дура? – наежившись, поинтересовалась девочка, едва пришла в себя после удара. Вместо ответа последовал еще один удар.

– Таки дура, – ответила сама себе Яринка, уклонившись и направляясь к выходу.

Данное происшествие попыталось повториться в классе, на что последовало еще одно глубокомысленное «дура». А потом были разборки дома, но взбешенная Лариса так накостыляла Светлане, что та больше не решалась приставать к младшей сестре «этой психованной». Если бы в тот момент спросили Яринку, что происходит, то она бы ответила, что две сумасшедшее красивые девушки подрались из-за нее.

Но были и другие моменты. Был одноклассник Ваня, который вопреки всем остальным мальчишкам безостановочно задирал Яринку, а «добрая» классная руководительница еще и посадила их рядом. И вновь нашла коса на камень. Ваня был самым представительным мальчиком в классе, да еще и с покровительством от старшеклассников. И все же Яринке надоело такое поведение с его стороны, но, начав что-то понимать в этой жизни, она не стала сама с ним разбираться, как делала это, когда была помладше. Она рассказала все брату, и тот пообещал, что урезонит слишком ретивого пацана. Урезонил. Не бил, но разговор был жестким, после чего, не к чести Вани, тот обратился к своим покровителям… лидера которых Саша спустил по лестнице прямо в школе. На том и подружились. Причем тот самый лидер почитал Саньку как старшего товарища и учителя. Как-то так вышло, что незаурядный парнишка быстро снискал себе место среди элиты школы. Намного позже влияние Саши и его друзей скажется на Яринке, но пока она оставалась избалованной любимицей компании из двадцати взрослеющих юношей. Подрастающий цвет общества маленького городка.

Ваня притих, и лишь его товарищ намного позже донес до ушей Яринки, что тот был в нее влюблен. Как показало время, эта влюбленность имела очень долгую жизнь. Даже после окончания школы парнишка смотрел на девочку с невероятной нежностью. Повзрослел, но чувства не угасли. И все же злился за то, что ему она так и не дала шанса.

А потом было взросление. И полудетские обиды остались за бортом. А еще пришел в класс тот, на ком Яринка решила поставить точку, чтобы прекратились слухи, чтобы девочки перестали доставать. Нужен был парень, и она выбрала того, кого знали все, кроме нее.

– Здравствуйте, дети, а у нас новенький, но он, скорее, старенький, – возвестила классная руководительница.

Он не был новеньким. Он проучился в этом классе четыре года и отбыл на север, в Воркуту, накануне приезда Яринки. Она его не знала, в отличие от всех. И выбрала себе целью, став настоящей хищницей. Никто из девочек не успел среагировать на повзрослевшего Сережку Рощина, поэтому Яринка смогла себе позволить заполучить этот козырь: первая. И все, соперницы нервно курят, она первая, у нее все права, и одноклассницы сами же порвут любую, кто позарится на Серегу.

Он был хорошим другом. Просто замечательным. С ним игралось в футбол, с ним игралось в карты, с ним лазалось по колхозным садам на предмет вишен, черешен, клубники. Они были потрясающей командой. Она, он и его друг Мотя. Матвей Матейко. На них часто ругалась мама Яринки, сгоняя "невыносимых бездельников" с забора, на котором они висели в ожидании своей компаньонки. Эта троица настолько въелась всем в сознание, что когда Яринка и Серега однажды поссорились и сели за разные парты, то одноклассники встали и вышли из класса, а на следующий день сели так, чтобы этой парочке не осталось иного выбора, кроме как сесть вместе. Их мамы были подругами. Все прочили свадьбу сразу после школы.

Это было лето. Серега приехал на велосипеде и сказал, что мама приглашает Иру съездить с ними на землянику. Обычное дело, дружба между семьями. Яринка охотно согласилась и спустя полчаса была уже у Рощиных. Если бы она понимала, кого увидит, то упиралась бы руками и ногами. Машину вел Андрей, старший брат Сергея. Лес был приветливым и теплым, земляники много, набрали все по паре ведер. Возвращались в город уже по темени. Серега, как невозможный рыцарь, вызвался довезти Яринку домой на велосипеде. Взрослые поулыбались и позволили, хотя разумнее было отправить Андрея на машине. Наверное, они тогда понимали больше, чем хотелось Яринке.

– Ир, Ир, я люблю тебя, – признания посыпались слишком внезапно, перемежаясь поцелуями. Яринка не заметила, как Серега стал взрослым, как его чувства изменились, преодолев детское дурачество. Ее сжимал в объятьях выросший в своих чувствах парень. Это… был первый настоящий поцелуй. И это был первый настоящий удар. Тогда, там, под листьями винограда. Летним теплым вечером.

– Сереж… не надо… не надо… мне… нравится… Андрей… – это была первая ложь, настоящая ложь, которую произнесла Яринка, не задумываясь о последствиях. А перед глазами стояла точеная фигурка, крутые бедра и кукольно-правильное лицо Ольги Рощиной. Девочка врала, откровенно врала, признаваясь в чувствах к старшему брату Сергея, хотя все ее мысли занимала их мать.

Сергей не забыл. И не простил, хоть и рассказал обо всем своему брату. Эта девочка стала общей кармой для обоих Рощиных. Чем задела мелкая постреленка старшего – неизвестно, но тот самый танец на школьной дискотеке, куда пришел Рощин-старший, Яринка запомнила навсегда. И то, что он впоследствии женился на девушке, очень похожей на Яринку.

Взросление. И понимание того, что все совсем не такое, как кажется. Первые дискотеки, возможность выразить себя в танце. Слухи. Слухи о том, что Наташка так специально одевается, она слишком похожа на парня, и это так смешно, когда неместные девчонки попадаются. Наташка. Высокая, спортивная, действительно похожая на мальчика, если не знать ее. Парни считали ее слишком уж ажиотажной, девчонки не воспринимали как соперницу. Не нравилась она парням, но, по всей видимости, и не стремилась. И вела себя очень вызывающе. Да где ж это видано, чтобы девушка кадрила девушек, целовалась с ними. И притянула внимание Яринки, как магнитом.

– Ты действительно целуешь девушек, которых одурачишь? – с порога в лоб спросила Яринка Наташку, выдурив ключ у дежурной и почти насильно втащив девушку в раздевалку труппы.

– Тебе-то что, мелкая? – скептично поинтересовалась Наташа, глядя сверху вниз на обнаглевшую малолетку. Наташе было на тот момент двадцать два года. Яринке – все еще четырнадцать.

– Поцелуй меня!

– Дура!

– Поцелуй!

То ли в насмешку, то ли по каким-то иным причинам, но Наташка сгребла Яринку за волосы на затылке и впилась в ее губы поцелуем. И девочка ответила. Ответила со всей затаенной страстью, которую до сих пор не показывала никому.

– Дурочка, маленькая дурочка! Держись от меня подальше, или… я изнасилую тебя, – с угрозой в голосе прошептала Наташка, с силой отталкивая от себя Яринку и выбегая, как ошпаренная, из раздевалки.

Ментол

Есть что-то омерзительно-ментоловое во всех этих липких взглядах, стремящихся залезть под прозрачно-непроницаемый покров чужих желаний. Мир за стеклом из бронированных чешуек, словно мартини в бокале, только оливку где-то потеряли, споткнувшись о ковровую дорожку Млечного Пути. Не расплескали бы. Ведь могут, ироды. Подайте поскорее, пустеет столик. Гость замер в ожидании официантов-ангелов, нервно предвкушая, как дрогнет парадная портьера, задетая парчовым крылом, опрокидывая поднос. И нервно тлеет сигарета, отравляя атмосферу ментолом. Мерзкий едкий запах. Оштукатуренные ванильной паклей стены, выкрашенные в цвет рассветного карнавала, подпёртые прогнившими стульями-инвалидами с облупленной краской на бронзовых когда-то подлокотниках. И взгляды, стремящиеся залезть в бокал. Очнитесь, это мир, налитый в хрусталь, размазанный по тонким граням обрамления. Но все застыли, смотрят. И ангел вносит в зал заказ. Неровные перешептывания по столам. Им такого не подают, они не гости, они – завсегдатаи. У них никогда нет денег на глоток вселенной. Пустые столешницы, покрытые измызганными скатертями, обгрызенной бахромой свисающие до пола. Гость нервничает, примеряется к бокалу, отмахиваясь от ментоловых клубов, стремящихся испортить вкус искристого напитка. Планета маслянистыми следами стекает вглубь хрусталя, царапаясь о бронированный изгиб. Прикрыть ладонью, вдыхая остывающий пар дыхания миров. И зеленой склизкой змеей – ментоловая струйка. Зачем они здесь курят, ведь портят весь момент вкушения гурманского изыска. Это очень странное заведение. Казалось, столь редкий дорогой напиток должны подавать в соответствующей роскоши. Остались только ангелы и бронированный хрусталь. И единственный столик под хрустящей скатертью. Протестуя законам равновесия и притяжения, выгибаясь под неправильным углом, точеными тонкими ножками невероятно установлен стул, Единственное место в зале, по самому центру, где соответствующая атмосфера: инкрустированный фаланговыми косточками подсвечник на три свечи, расстреливающий полумрак очередями сполохов всех оттенков голубого и синего. Там, куда еще не пробрались змеистые дымы ментола. Да прекратите же курить! Гость оглядывается по сторонам, не понимая, зачем все они здесь, эти завсегдатаи, почему ловят каждый жест, впиваются глазами, стремясь сорвать покров с напитка, давясь слюной, не смея заказать. Чего боятся, почему молчат? Воздух потрескивает раскаленными взглядами, растекаясь под пальцами электрическим потом вожделения. Пальцы все еще не решаются сомкнуть захват на тонкой ножке, оставляя возможность отступления. Скрипучий голос ангела предупреждает, что долго выжидать нельзя – напиток выдохнется, потеряет вкус. Гость торопится, следует словам официанта, неловко опрокидывая содержимое бокала в горло. Закашливается, некуртуазно сплевывает, стремясь ногтями разорвать горло и избавиться от неожиданно мерзкого ментола, мгновенно растекшегося под кожей. Дикая тошнотворная агония сотрясает тело, вытравливая живость взгляда, скрючивая пальцы. Лохмотья кожи осыпаются пеплом, навечно искажая лицо гостя. Он стряхивает наваждение болезненной эйфории, оглядывается по сторонам, рассматривая завсегдатаев, словно собственные отражения в многочисленных зеркалах. Небрежный жест официанта указывает на свободный стол среди других, нетерпеливо требуя освободить место для гостей. Послушно, опустошенно, словно потерял наиважнейшее из пониманий, когда последнее желание забирает смысл, затмевая постыдное вожделение стремлений. Перед недавним гостем на ветхий грязный столик кладется пачка сигарет с ментолом. Дрожащими руками из свинцового нутра добывается единственная сигарета. Щелчок. Ангел подносит зажигалку. Новая порция омерзительного яда расползается под сводами зала очередной дымно-зеленой струйкой. Ангел брезгливо стряхивает пламя с пальцев, высокомерно удаляется за портьеру. Зал оживленно выдыхает дымом, тем самым обозначая высший уровень общения, растворенный в отсутствии звуков и мыслей. В пустых глазницах неопределенная тоска заколоченных досками крест-накрест дверей. Мутными искрами на центральный столик опускается свежая скатерть, оккупационно разбавляя едкий дым всплеском сероводорода. Заходит новый гость, претенциозно опускается на стул, щелчком аристократичных пальцев подзывая ангела. Тот с появлением не медлит, укладывая на стол тисненный бархат прейскуранта. И вздрагивает. Что-то в глазах гостя настораживает, мгновенно разбавляя яд ментола, выветривая осколки взглядов прочь, за покачивающуюся портьеру, таящую в своих недрах рецепт опустошенных глаз. Официант вытягивается расправленным кнутом, впервые нарушая тишину характерным щелчком.

– Мне сразу сигарету. Я тут барменом. Пора на отдых – наблюдать.

Присутствующие рассыпаются скомканными салфетками, промасленными пятнами усеивая пол. Парча слезает с крыльев ангела, бесстыдно обнажая золотые перья.

– Шутник ты. А кто работать будет?

– И не забудь оливку. Без миров.

В ритме сердца

Это было как другая жизнь, полная, настоящая, отдельная от школы, и от дома. Это было место, где всегда тепло, где сердце учащенно бьется, выстукивая каблучками ритм. Совершенный мир, утонувший в огнях рампы. Яринка была самой маленькой, моложе всех как минимум на три года, и участники танцевальной труппы любили девочку, баловали, покровительствовали. Огромный коллектив, только концертная группа насчитывала пятьдесят человек. Двадцать пять пар, четыре из них – сольные. И в одной из них – она, Яринка. Маленькая девочка со своей мечтой.

– Совершенная жемчужина, – не уставала восхищаться Виктория.

– Чует мое сердце, уведут ее от нас, не оставят в провинциальной труппе такую драгоценность, – искренне сокрушалась Галина Михайловна, давно смирившись с тем, что молодой и неопытный хореограф обскакал ее тогда, увидев потрясающие способности девочки, пришедшей, чтобы вступить в ансамбль.

– Сколько лет вашей цыганочке? – поинтересовался Игорь Александрович у худруководителя народного ансамбля, приехавшего на Оренбургский смотр.

– Четырнадцать, – едва слышно ответила Галина Михайловна. Сердце екнуло, подтверждая давно догадку – девочку заберут. Уж если сам Всевышний Господь Бог, Игорь Моисеев, положил глаз на девочку, то точно заберут.

– Четырнадцать? И столько страсти… Она в этом году заканчивает восемь классов?

– В следующем.

– Поторопите их, пускай сдает экстерном. Новая школа на последнем году обучения ей ни к чему.

– Игорь Александрович? – Галина Михайловна не стала озвучивать вопрос, ограничившись лишь интонацией в голосе.

– Да, я заберу ее после ваших гастролей по Корее.

У нее дрожали руки. Дрожали ноги, ресницы, слезы на ресницах. Она стояла и смотрела на двух людей, которые, не обращая внимания на ее присутствие, в спокойном разговоре решали ее судьбу. Но она была счастлива оттого, что мечты сбываются. Попасть в труппу Игоря Моисеева – попасть на Олимп танцев. Там конкурс – все девочки Советского Союза на одно место. Это был миг ее триумфа, признание ее таланта и желания танцевать. В ритме сердца.

А перед этим разговором был тот самый танец, во время которого ее заметили. Сценическая постановка цыганского танца с одной сольной женской партией и четырьмя мужскими. Вот только за двадцать минут до выхода на сцену Яринка сидела в кулисах и натурально выла: нервы не выдержали, отразившись острой зубной болью. Бежать к врачу не было времени, лекарства не помогут.

– Черт, мелкая, завалишь же! – Сергей "Сефа" бился головой об стену, понимая, что провалят смотр.

– Не завалит, держи, – Игорь протянул Яринке бутылку коньяка. Та без раздумий выдула четверть бутылки, не обратив внимания, как округлились глаза ее партнеров.

– С ума сошла?! А пополоскать больной зуб и выплюнуть слабо?!

Яринка виновато пожала плечами и, услышав объявление их номера, вышла на сцену как ни в чем не бывало. Зуб больше не тревожил. Опьяненная вдвойне, азартом зажигательного цыганского танца и коньяком, девочка выложилась на полную, отдавшись ритму танца до последнего вздоха.

Март прошел в горячке зачетов и экзаменов. До этого январь и февраль прошли в бешеном прогоне школьной программы. Руководство маленькой провинциальной школы всерьез побаивалось партийного давления из самой Москвы, поэтому препон не ставили, на многое закрывая глаза. Аттестат за восемь классов был выдан с двумя четверками. Остальные – пятерки. Все же классная руководительница, преподавательница немецкого, решила подпортить девочке оценку из-за личных отношений. Физрук пошел по ее стопам, хотя смеялись многие, поскольку девочка в прекрасной форме, и школьные зачеты и рядом не стояли с теми нагрузками, через которые она проходила, занимаясь танцами. Несмотря на две злосчастные четверки, вперели маячило прекрасное будущее, посвященное любимому делу. Яринка ликовала. Как оказалось, слишком рано и напрасно.

Очередной скандал родителей вывел Яринку из равновесия. Не имея желания больше находиться в этом бедламе, она вышла из дома и побрела по направлению к школе, где мог на стадионе находиться брат. Только до школы не дошла, упав на полпути. Встать не смогла, поэтому уселась посреди тротуара, размышляя, что ей теперь делать.

– Эй, Ир, ты чего сидишь? – Юрка-сосед подъехал на велосипеде. Видать, направлялся домой.

– Встать не могу, кажется, ногу подвернула. Юр, отвези меня домой.

– Не вопрос, садись.

– Дурак, говорю же, встать не могу.

С горем пополам Юрка усадил девочку на багажник велосипеда и покатил его по дороге.

– А я тебя ищу. Где пропала? – брат вышел навстречу, когда Яринка с Юркой свернули на родную улицу.

– Да вот… нога, кажется. Не могу идти, – пожаловалась девочка.

– Ладно, разберемся. Сильно болит?

– Не болит.

– Ладно. Спасибо, Юр, дальше я сам.

Нести на руках сорок пять килограмм живого балетного веса для крепкого парня под два метра ростом – сущий пустяк. Так он и внес ее в дом. При осмотре ног не оказалось никаких отеков, указывающих на ушиб. Разве что ссадины и царапины, которые получила при падении. На следующий день Яринка попыталась встать с кровати и рухнула еще раз. Ноги отказались слушаться. Вызвали врача.

Болезнь Шляттера. Для кого-то это простой диагноз, последствия устраняются быстро, болезнь отступает, и человек снова может ходить. Но для танцора это приговор. Особенно, если в острой форме, а у Яринки оказалась именно острая. Во время временного паралича она не чувствовала боли, но после боль пришла, на всю жизнь оставшись в коленях. Это был крест на танцах. Если на врожденный порок сердца руководство ансамбля еще могло закрыть глаза, поскольку прецедентов не было, то с таким диагнозом, как болезнь Шляттера, на сцену никого не выпустят. Это был конец.

– Ты понимаешь, что я не могу! Не могу! Меня посадят! – Виктория Анатольевна сидела в раздевалке и, не пряча слезы, пила водку. Стаканами и без закуски. Неизвестно, по кому больше ударило то, что Яринка больше не сможет танцевать. На просьбы дать шанс хореограф лишь наливала очередную дозу. Она была бессильна что-либо сделать и помочь девочке.

Яринка скрутила волосы в тугой узел на затылке и украсила его бутафорской ярко-алой розой. Девочка уселась перед зеркалом и принялась тяжелый сценический грим.

– Что ты задумала?

– Я ведь имею право на последний танец?

– Да.

Выровнять цвет лица, потому что софиты. Четкая черная подводка вокруг глаз и тонна туши на ресницы, потому что опять же – софиты, в их свете не видно лица, если макияж слишком легкий или отсутствует. Ярко-красный контур губ. И не сметь плакать, иначе потечет весь этот грим, грязными потёками размазываясь по лицу. Только не сегодня. Сегодня она будет красивой. Сегодня она возьмет в примерочной платье, сшитое для гастролей по Корее, куда она не поедет. Сегодня на ажурные чулки спустятся волны оборок шелкового платья. Сегодня ремешки сценических туфель последний раз будут застегнуты на щиколотках.

Сегодня она станцует Кармен. Такую долгожданную Кармен-сюиту в постановке Игоря Моисеева. Она так мечтала это станцевать, дерзким росчерком оборок юбки разбивая сердца.

Такие знакомые кулисы сцены Дворца культуры маленького провинциального городка. И каждый знает, где включаются софиты, рампа. Нет, сегодня только рампа, никаких юпитеров. Открыть кулисы. Стать на средине сцены, всматриваясь в последний раз в дощатый пол, на который больше не выйти.

Подними голову, Кармен. Никто не увидит сегодня твоих слез. Гордая, высокомерная. Ты не уступишь судьбе, даже если через миг умрешь.

Так подними голову, зритель должен видеть твое лицо. Или ты забыла, что самое главное в танце – это лицо? И посмотри в этот зал так, чтобы он запомнил твой последний танец.

Выше подбородок. Вскинуть руки – взмахнуть лебедиными крылами. Шаг. Каблук. Еще шаг. Тебе не нужна музыка, ты сама себе музыка. Из мелодичного фанданго взрываясь дробью пасадобля. Ты не успела выучить этот танец. Тогда роди его на сцене. Здесь и сейчас.

Слышишь, там, за твоей спиной, ревет коррида. Там, за твоей спиной, осталась жизнь. Через миг ты умрешь, но так и не опустишь голову.

Гордая красавица Кармен.

Танцуй. И непримиримый взмах руки уносит в небо на крылах.

Танцуй. И яростная дробь проломит пол, низвергнув тебя в ад.

Танцуй.

И улыбайся.

Дрянь

– Дрянь! Ни на что не способна! И кто ты теперь? Нервишки слишком слабые, болеешь? Зачем ты мне нужна такая? Я-то думала, в люди выбьешься, в глаза соседям посмотреть не стыдно будет, мол, не ногами дрыгает, танцует. Так нет же, и это упустила. Ты никто, ты хуже, чем пустое место. Дрянь!