Текст книги "Сноходец (СИ)"

Автор книги: Анджей Ваевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 18 страниц)

Это было по-своему замечательное время. Видеть цель. Работать, стремясь построить что-то настоящее и значащее из того, что начали. Даже скандалы с матерью выдерживались проще. И ничего, что спать получалось по четыре часа в сутки. Не страшно, что пришлось откопать в себе невероятные кулинарные таланты и научиться готовить из ничего, но чтобы вкусно и разнообразно. При самом худшем раскладе можно сесть в машину и таксовать всю ночь, чтобы хоть на бензин и сигареты заработать. Главное помнить: уныние – смертный грех. А значит, нельзя поддаваться пессимизму. Перспектива в кои веки замаячила на горизонте, и никто ее упускать не собирался.

Это…

Это немного пугает. Сегодня день, когда мне все удается. Даже песня, которую искал очень давно – нашлась. Словно кто-то прочел мои мысли и желания и специально выложил кассету в мои руки. Просто невероятно красивая музыка. Без слов.

Мне хочется быть таким же. Без слов. Но звучать.

Это страх. Я ведь действительно боюсь. Невероятно сильно боюсь.

– Не закрывай себя в четырех стенах. Прекрати это делать.

– Знаешь, мне просто некуда идти. Там пустыня.

Там ничего нет. Я оборвал все нити, сжег все мосты. Прошлое истлело бумажкой в пепельнице. Остались лишь обрывки, остатки меня прошлого. И то лишь здесь. Только здесь все еще остаются те, с кем я могу говорить. С кем все еще хочу говорить. Крылатый всегда умеет выслушать.

– Ты любил когда-нибудь по-настоящему?

– Нет.

– Наконец-то смог признаться в этом самому себе?

– Да.

Нельзя помнить столько грязи и боли и при этом сохранить свою душу для любви. Нельзя быть столько раз убитым и не возненавидеть.

– Что ты вспомнил?

– Женю. Его звали Женька. Того самого мальчика, который тампоном обмакнутым в раствор какого-то антисептика обрабатывал ее раны. Кровоточащие, незаживающие. Кто-то впервые в жизни раздвинул ее ноги не для того, чтобы изнасиловать.

– Скольких ты помнишь?

– С последним воспоминанием шестерых.

– Когда это было?

– В 60-тых.

Это сходить с ума от таких чужих-своих воспоминаний. Самое страшное – понимать, что сходишь с ума. Быть настоящим вампиром. Питаться чужой любовью, не отдавая ничего взамен. Только боль.

– Ты больше никому не сделаешь больно.

– Ты уверен?

– Я тебе не позволю.

Осознать собственную чудовищность. За все свои воспоминания насиловать чужие души. Заставлять влюбляться в себя, любить себя. И упиваться чужой болью. Это так просто – растоптать и уничтожить человека. И наслаждаться этим. Постоянно врать. В первую очередь – самому себе.

– Зачем ты это делаешь? Зачем заставляешь меня все это понимать?

– Просто кто-то должен тебя остановить.

– А ты у нас из добровольцев-мазохистов?

– Нет, просто знаю – у меня получится. И ты не сможешь меня ранить. Не сможешь сделать больно.

– Не слишком ли ты самоуверен?

– Не менее, чем ты.

– И как ты это собрался сделать?

– Я просто научу тебя любить.

– Совсем дурак?

Хитрый ход, согласен. Сильный ход. Оставить меня наедине со всеми этим мыслями. Мне остается только говорить с собой, пытаясь переосознать все это еще сотню раз. И записать, чтобы думалось проще.

Забавные мыслишки. Ты ждал, пока я повзрослею, а теперь решил, что я готов? Упорно молчаливо ждал, а теперь штурмуешь молниеносно? Ты сплел интересную сеть из чувств, зависимости, желаний, ощущений. Что ж, достойно похвалы. Мне наконец-то перестало быть скучно. Нет, я, конечно же, не стану сопротивляться, это было бы слишком глупо. Мне просто дико любопытно, как ты это попытаешься сделать. И еще более интересно – зачем это тебе? Не из вселенской любви к людям – это точно. У тебя свои цели, и мне хотелось бы их знать. Увы, я слишком любопытен.

Ты ловко обнажил мое больное место, показав тем самым, насколько проницателен. Забавный вышел день. Вскрываем старые могилы, эксгумация прошла успешно. Это чертовски больно, знаешь ли. Но я не злюсь. Я кое-что все-таки понял – ты показал мне такую грань любви, о которой я не подозревал. И закономерно задался вопросом – кого ты хочешь разбудить во мне? А еще понял, почему ты выбрал меня. Со смертными тебе невероятно скучно. Тебе ведь тоже одиноко в твоем небе. Но ты не станешь летать в чужом. И я не стану. Нам остается только попробовать объединить наши небеса. Что скрыто за твоими глазами, в которых веселятся солнечные искры? Насколько широко ты можешь распахнуть свои огненные крыла?

Ты был всегда настолько близко, что я не мог не чувствовать. Но так хорошо прятался, что я постоянно ошибался, ловя чужие отражения и принимая за твое. Как глубоко ты намерен окунуть меня в эту ледяную прорубь?

Хороший день. Мне сегодня все удается. Мне нравится, как ты сегодня обнажил клыки. Я никогда не верил в твою мягкость. Ты меня не разочаровал. Ты даже более восхитителен, чем я мог представить.

И эта музыка. Знаешь, я от нее схожу с ума. Так долго ее искал. И не находил, не было ее нигде. Смешно, да? И это я, который способен отыскать иголку в стоге сена. Не находил. И так легко найти сегодня. После твоих слов, после твоей улыбки: "Ты найдешь".

Заставить меня понимать, как я ненавижу людей. И сказать, что хочешь это прекратить. Нет, тебе их не жаль, это я тоже понимаю. Тогда что? Не хочешь, чтобы я ранил себя этой ненавистью? Зачем тебе это? Любовь? Хм, в простом человеческом понимании этого слова у тебя есть моя любовь. То, что они зовут любовью. Тебе ведь этого мало, правда? Тебе нужно нечто большее. Я это вижу. Но пока не понимаю.

Нет, нельзя пытаться заглянуть так далеко. Это всего лишь мои уже достаточно пьяные мысли. Давай я буду верить во что-то более простое? Давай я не буду помнить, почему так сильно люблю и ненавижу флейту?

Черт. Это было подло – оставить меня наедине с ворохом этих мыслей. Сильный ход. С каждой минутой, с каждой секундой все больше убеждаюсь в этом. Твой удар моими воспоминаниями пришелся точно в цель. И я даже не могу злиться на тебя за это. От твоей проруби мне стало жарко. Сколько ты знаешь? Что именно ты помнишь? Дал понять, что помнишь. И не сказал, насколько. И лишь не вызывает сомнений то, что много. Ты сказал слово, которое я никогда вслух не произносил. Которое никто не может знать.

Так хочется сказать по-детски: "Не играй со мной". Нет, не скажу. Не разочарую.

Играй. Я наконец-то встретил достойного соперника. Если ты помнишь, а ты должен помнить это – мы всегда были именно соперниками.

Проклятье! Моя кровь стала по-настоящему горячей. С чего мы начали и к чему пришли? Все мои размышлизмы сметены одним-единственным словом. Нет, не сотру из памяти то, что услышал. Это хорошая почва для дальнейших мыслей, просчета ходов.

Гамбит? Жертвуешь малым для достижения большего? Но я не стану нападать. Это было бы слишком предсказуемым. У меня тоже есть для тебя сюрприз. Венецианская защита. Усложнять просто, сложно упрощать. И знаешь, в этой партии Капабланка – это я. Поиграем, Крылатый?

Странник

Он был необычным бродягой. Под латанным-перелатанным плащом билось такое же сердце в заплатках. И все же оно было горячее и живое. А еще он улыбался так, что язык не поворачивался назвать его бродягой. Поэтому все его звали Странником.

Сидеть на месте – это не для него: то тут, то там были слышны серебристые переливы его флейты. Застигнутый сумерками в пути Странник свободно подходил к чужим кострам, протягивал руки к огню и словом теплым платил за даруемый уют.

Иногда Странника спрашивали, почему он не сменит плащ, ведь это так просто. Он коротко отвечал:

– Это моя память.

И прикрывал заплаткой новую рану в сердце.

И улыбался. Многие перешептывались за его спиной, не понимая, как он до сих пор может продолжать свой путь, настолько несуразно выглядел Странник. У него был старый узловатый посох из ольхи, которым он отпугивал собак, что норовили уцепиться зубами за полы плаща. При всей своей странности, он выглядел бесстрашным, отчаянным каким-то.

А еще Странник писал сказки. Очень разные сказки, иногда непонятные никому, кроме него самого. Но по рассеянности постоянно ронял листы, и иногда чья-то рука поднимала старую бумагу с неровными строками.

Эта сказка была страннее всех, она была мечтой Странника. Просто мечтой, записанной на бумагу. И именно этот лист подняла рука Флейтиста.

– Ты мне это написал, это обо мне?

Никто не видел, как заплатанное сердце рванулось, разошлось по швам и загорелось трепетной надеждой, что его услышали, поняли. А сказка была посвящена тому, кто сможет именно понять. Поэтому Странник ответил:

– Да, тебе.

– Но как, но почему? Как ты узнал, как заметил? – не унимался Флейтист.

– Имеющий глаза – увидит. Я много побродил по свету, я научился просто видеть, – задумчиво ответил Странник.

– Так не бывает, ты не такой, как я. Разве ты можешь разглядеть меня? – неуверенность в словах Флейтиста отозвалась дымкой грусти в глазах бродяги. Не такой.

– Да, не такой. Но это ничего не значит. Пойдем со мной, я покажу тебя новые небеса, нехоженые дороги. Пойдем, скоро весна, и ты увидишь, как цветут сады. Просто сожми мою ладонь.

Мечта у Странника была простая – ему нужен спутник. И просто теплая улыбка. И рука, которая будет осторожно сжимать его пальцы. Больше ничего.

– Но тут, где мы сейчас, это ведь все ненастоящее. Куда же мы пойдем? – неожиданно спросил Флейтист.

– Глупенький, мы пойдем в настоящее. Давай же просто выйдем в эту дверь.

Так сладко трепетало сердце. Он был счастлив. Он нашел того, кого искал.

Но стоило ступить два шага по дороге, как звонкая пощечина наотмашь отрезвила Странника.

– Ты не такой как я, я не могу с тобой идти. Уж лучше испить чашу яда и забыть тебя на веки. Ты слишком не такой.

И Флейтист покинул Странника, сбежал, ударив как можно больнее.

А Странник рухнул на дорогу. Он ничего не понимал. Разве так бывает? Ему казалось, что Флейтист очень хотел пройти с ним этот путь, не размыкая рук. И вдруг такое. Такая боль.

Нет, не было обиды. Был страх, что случится непоправимое. Странник заметался в растерянности, не понимая, что же делать. От шока он не успел схватить за руку и остановить, и след быстро затерялся в темноте.

Он мог только кричать в пустоту. Кричать до хрипоты, до срыва связок расцарапывая ногтями ненавистное лицо. Не такой.

– Да чем же я виноват?

За спиной Странника послышался тихий шелест крыльев. Беззвучный крик услышал тот, Кто Всегда Слышит.

– Э, брат, да ты совсем плохой. Чего кричишь посреди ночи?

А Странник говорить уже не мог, он только надрывно прохрипел имя.

Слетели все заплатки, которыми так тщательно заштопал свое сердце Странник. Теперь оно кровоточило так, что долго продержаться невозможно. Он протяжно выл, как раненный смертельно зверь. Осторожная ладонь опустилась на слипшиеся от крови волосы Странника.

– Не надо так. Не надо. Прекрати, тебе еще не вышел срок, – шептал встревоженный голос того, Кто Всегда Слышит.

Качаясь, словно маятник, Странник убаюкивал себя – сработала защита. Тело спасалось от неминуемой гибели. Разорванное сердце замерзало, покрывая раны толстой коркой льда вместо заплаток. Он выжил. И остался мертв. Теперь у Странника не было сердца.

Дни потекли тягуче и безрадостно. Узнавший миг другого тепла, Странник больше не мог согреться у костров. Он сомнамбулой бродил по округе. И замерзал. Разрывал себя на части, в отчаянной попытке согреться. И смеялся. Зло так смеялся. Холодно.

– Зачем ты так? Ведь смотри, ты весь изранен, истекаешь кровью, – спрашивали Странника друзья.

– Когда у тебя вырвано сердце, перестаешь обращать внимание на ножи, торчащие в спине, – ответил, грустно улыбнувшись, он.

Он больше ни во что не верил. Не мог. Неприкасаемый. Ненужный.

За грустною улыбкой прятал глаза Странник. Он настолько заледенел, что в помешательстве от холода стал звать с собой любого, кто пойдет. И снова грустно улыбался, видя фальшь чужих улыбок.

А иногда Странник забредал к тому, Кто Всегда Слышит. Нет, там он греться не пытался. Там он учился фехтовать словами, и Слышащий был достойным соперником. Изящно, тонко, холодно. На расстоянии вытянутых шпаг. От одиночества? От скуки? Может быть. Им не было тепло, но было интересно. Не друзья, не враги, не любовники. Просто два мастера дуэлей.

Это был очень странный день. День настоящего тепла и смеха. Странник смотрел на улыбки своих друзей и заражался от них чем-то добрым, светлым. И наконец-то снова улыбался. Пусть даже через лед, но все равно по-настоящему улыбался. Ему даже начало казаться, что он потихонечку начал оттаивать, что можно и так, без сердца, но с теми, кто дает свое тепло, не задумываясь. Просто потому, что друг.

И в этот невероятно солнечный день на небосклоне промелькнула тень. Едва заметная. Тень плаща. Без слов, без объяснений, Кто Всегда Слышит тихо уходил. Что в этот миг сломало Странника, что заставило его схватить за край плаща и закричать:

– Не уходи! Не оставляй меня… – ему казалось, что он кричал на весь мир, хотя возможно, был слышен только шепот. – Не уходи.

Странник не знал, почему так судорожно вцепился в край плаща. А потом был вечер. Почти обычный. Сумерки окутали Ненастоящее. И вдруг горячая ладонь крепко стиснула пальцы Странника. Ярким весенним солнцем расцвело ночное небо.

– Ну что, пойдем? Мне нужен именно такой, как ты.

И стало так тепло, что лед, сковавший сердце Странника расплавился, разлетелся вдребезги, раны затянулись, оставив в память о себе лишь только шрамы.

– Пойдем, – сжал он ладонь в ответ и почему-то рассмеялся. К нему вернулся смех, из серебристых колокольчиков которого вдруг появилась флейта.

– Пора. Я подарю тебе настоящего Флейтиста.

Бережным теплом опустился новый плащ на плечи Странника, начиная превращение. И черный мохнатый зверь начал новый путь. Тот самый, в другое небо. В Настоящее.

Оттепель

Год пролетел незаметно. Работа до потери сознания. Редкие моменты отдыха. На выходных разъезд по семьям. И снова наступило лето, обрушившись нескончаемыми дождями. В тот вечер позвонил хозяин партнерской фирмы-провайдера: гроза сожгла свитч. У Сереги был на складе. Выходной, но нужно ехать. Партнеров не подводят. Открыл дверь, чтобы выйти из квартиры, бросив напоследок:

– Ир, к тебе гости.

Черная молния расчертила комнату, спрятавшись под диваном. Молния с пушистым хвостом. Котов нельзя выгонять из дому. Но можно открыть дверь, и тогда заблудившееся животное само уйдет. Яринка трижды открывала дверь. Кот не ушел. Красавец-кот, породистый, большой, хоть и исхудавший. Голодный, наверное. Вот только ничего не ест. Серега вернулся. Теперь они вдвоем с Яринкой сидели и решали, что делать с этим чудом. Вовремя вспомнили, что Машка – кошатница. Позвонили ей, поскольку видно, что животное голодное, но ни обычной пищи, ни колбасы не ест. Довольно странно для приблудного кота, лишнее подтверждение, что кот домашний, более того – разбалованный.

– Сардины едят все коты, это для них что-то вроде деликатеса, – просветила Машка, поинтересовавшись, что за чудо им свалилось на голову. Тогда ошибочно было решено, что это помесь британца и перса.

"Приживание" кота решалось трое суток. Первые сутки Сергей и Яринка склонялись к написанию объявлений, что нашелся такой вот кот, кто потерял – такая-то квартира, обращайтесь. Вторые сутки они просматривали объявления о потерявшихся животных. На третьи решили оба, что все идут известным лесом, а кота они оставят себе. Наглое животное полюбилось сразу, но совесть мучила, что кто-то может сожалеть о потерянном красавце. Желающих заявить себя хозяевами не объявилось. Вывод напрашивался сам собой, и все же не укладывался в головах: как такую красотищу можно выбросить? Он балованый и холеный. Он не мог быть дворовым котом, поскольку питался только самыми дорогими и качественными кормами. А если не корма, то куриная филейка или отборная телятина, или если уж рыба, то только красная.

– Серега, мы себе не по карману завели кота.

– Коты нужны для красоты. Ты посмотри, какой красавец!

А он действительно был красавцем. Пушистый, но без остистости, как у персов, большой и наглый. Крупные лапы с саблеобразными когтями, шикарный хвост. И наглая щекастая мордашка. Кто именно решил назвать его Катей – история умалчивает, погружаясь в хаос памяти. Осталась лишь причина. В то время по телевизору шел сериал "Агентство НЛС", в сериале был шикарнейший персонаж, бандит по прозвищу "Катя", производное от "катафалк". Или, как в случае с котом, от "катастрофа". А еще было в нем нечто такое, из-за чего по спине продирал мороз. Мерещился за обычным котом некто иной, недоступный даже зрению и пониманию Яринки.

Есть подозрение, что из квартиры на Машиностроительной их «попросили» именно из-за наличия животного в доме. Не доказано, а значит, не факт. Но выселили. Яринка сначала обзвонила знакомых и друзей, прежде чем обратиться в агентство. И Маша дала номер телефона подруги матери. Та сдавала часть дома. Фактически, автономная двухкомнатная квартира, только в частном секторе. Вот только этот частный сектор на Печерске. Престижнее района не было и не будет. «Царское село». И памятник Родина-Мать в окне. Цена и условия устраивали. Тем более, что машину можно ставить во дворе и не тратиться на стоянку. Казалось, жизнь наконец-то повернулась солнечной стороной. А еще к сентябрю свалился неожиданный контракт, начало которому, сама того не зная, Яринка положила еще два года назад, когда фирма только открывалась. Педагогический университет подписал договор на поставку компьютерного класса с определенной системой управления. Эта система была лишь у их фирмы, и этим они были уникальны. Короткое время ликования. Прорыв.

Это был день рождения Сереги. Шумное веселое застолье. Шутки о том, что придётся всё же идти в магазин за водкой, ибо не хватит, так хорошо идет. Какой нечистый дернул Серегу пригласить на торжество сына хозяйки квартиры? Какой дьявол заставил Яринку снять с себя на перекуре курточку Сереги с документами и одеть ее на этого мальчика? Женя. Тогда Яринка возненавидела это имя. Мальчик, который так люто облизывался на "бэху", понимая, что его жигуленок и рядом не стоял с таким танком. Какой туман закрыл глаза, когда Яринка пошла с подругами смотреть фотографии, не обратив внимания на то, что выпивший Серега пошел в машину слушать музыку, поскольку поставил там новую акустику и до истерики гордился ею? Долго задавать себе эти вопросы. И не простить себя. Прочувствовать кожей, как мир разлетается вдребезги, когда незнакомая женщина вошла в открытую дверь и спросила:

– Это же ваши там на машине разбились?

Два метра жизни

Она бежала – как была – в тапочках. Она потеряла их по дороге. Бежала босиком по холодному осеннему асфальту. Она не чувствовала холода. Только страх. Она не узнала машину. В мозгу билась мысль, что их машина намного больше. На два метра. Этот смятый обрубок, застрявший в дереве, не мог быть их танком, их «бэхой». Этот крейсер не мог стать короче на два метра. Только две машины скорой помощи говорили об обратном. Каким чутьем она поняла, в которой именно из машин находится Серега? Почему ее кулаки обрушились на дверь автомобиля реанимации до того, как она увидела безжизненное окровавленное тело и склонившегося над ним реаниматора? Сколько нужно вложить силы в крик, чтобы порвать голосовые связки?

– Ира, Ирочка, не надо! – огромный по комплекции хоккеист Артем пытался удержать Яринку, пока она не разнесла в клочья машину скорой помощи. Не пускали. Врачи не отвечали. Сирена разорвала ночной воздух, увозя смешного блондинистого мальчика. А Артем все еще комкал в стальном кольце рук вырывающуюся Яринку. Она больше не могла кричать, голоса не осталось. Потом были Жанна и Толик, приехавшие сразу после того, как Яринка позвонила и обрывочно объяснила ситуацию. И был звонок Артема, который умудрился следовать за "скорой" на своих двоих. Серегу увезли на Лабораторный переулок, в семнадцатую больницу. Ближайшая, специализирующаяся на травме.

– А вы пока домой езжайте, вам здесь делать нечего. От вашего присутствия ничего не изменится, – дежурный врач окатил ушатом холодной воды, дав понять, что пациент в том состоянии, что ничье присутствие помочь не может. Кома.

Наверное, есть предел самым железным нервам. Машка о чем-то говорила, пыталась успокоить, поддержать. А Яринка просто сверзилась с подлокотника кресла, смерив лбом выступ порога. Она даже не почувствовала удара, узнала позже от подруги, откуда взялась шишка на весь лоб. Хорошо, хоть без синяка, но все равно больно.

– Я думала, ты никогда сознание не теряешь, – в этой истерике Маша все еще умудрялась удивляться.

– Бывает иногда, – ответила Яринка и взяла себя в руки. В железные тиски.

Утро она встретила в больнице, не поддавшись уговорам врачей отправиться домой и отдохнуть. Какой тут отдых, мать вашу?! Дверь реанимационного отделения выходила на лестничную клетку. Ни стульев, ни сидушек. Яринка сидела на полу под окном. Трое суток. И понимала, какой бред показывают в кино. Не пускают никого в отделение интенсивной терапии. Сиди на полу и жди. Не можешь ждать – вали домой. Она ждала, мотая нервы на кулак. Она молилась всем богам, помня страшную фразу врача:

– Не придет в себя на третьи сутки – придется делать лоботомию.

Ее солнечный мальчик, ее ангел станет калекой, не способным даже ложку поднести ко рту. Прогнозы угнетали, и она молилась. Она рвала себя на части, отказываясь от всего, лишь бы этот мальчик выжил. Она отказывалась от него. Ради него. Она срывала с себя золотую сеть, отдавая ее самому близкому. Только бы он жил. Добровольно лишалась единственной защиты, обнажаясь перед миром. И получила нож в спину. Звонок от матери.

– Ир, ты чего не приехала на выходные?

– Мам, у меня Серега в реанимации.

– Ты нехорошо поступаешь, Маргошка заболела, она в больнице.

– Мам! Но ведь ты рядом с ней, а у него никого нет. Понимаешь, он в реанимации!!!

– Ты безответственная, ты не мать.

– Да твою ж! Он умирает, ты это понимаешь?!

– Он посторонний человек.

А потом оказалось, что Маргошка вовсе не болела и уж точно не была в больнице. Спекуляция на чувствах, из-за которой Яринка еще больше возненавидела себя. Да, родной ребенок, но рядом с ним есть близкий человек, и ситуация не столь серьезна. А Серега совсем один – кроме нее, у него никого нет. И все же чувство вины будет разрывать до тех пор, пока сама дочь не расскажет правду.

Третьи сутки. Крайний срок.

– Вы жена? Пройдемте.

Она тогда не знала, что это опознание. Реакция на узнавание. Все же черепно-мозговая травма. Он лежал под простынкой совершенно голый, с него срезали одежду, вскрыли брюшную полость на предмет повреждений. Выражение глаз, которое она запомнила на всю жизнь. Так смотрят младенцы, впервые начиная видеть мир. Только когда такие глаза у взрослого мужчины – это страшно.

– Вы узнаете, кто это? – спросил врач.

– Да, это мой любимый любопыт пришел, – тихо и отрывочно ответил Серега. Это спасло его от лоботомии. Спасло то, что Яринка улыбнулась на слово "любопыт", хотя он ее так никогда не называл. Ей было важно то, что он не сказал, что не узнает.

– Ирочка… это ты! А я так испугалась, я думала, приеду и окажусь здесь не нужна. Мне сказали, что у него жена, – Ирина дрожала. Она приехала, поскольку кто-то «добрый» сообщил ей, что Сергей попал в аварию. А еще сообщили, что у него другая женщина.

– Дурочка. Конечно, это я. Пришлось назваться женой, иначе не пустили бы, – успокоила Яринка жену Сереги.

– Как ты это выдерживаешь? – истерично поинтересовалась Машка. Подругу явственно трясло, а Яринка бодро вышагивала по территории больницы, попутно успокаивая Иру и выискивая корпус, в который должны перевести Серегу из реанимации.

– Железные нервы, здоровые почки, – отшутилась Яринка.

Нервы оказались не железными. Они стали титановыми. Особенно когда Яринка получила на руки список необходимых в сутки медикаментов. Золотая сеть могла спасти от смерти, но не от растрат на лечение. Общая сумма за день зашкаливала за сто долларов. Это было всего лишь первое потрясение, на которое пришлось стиснуть зубы. А еще взять мобильный в руки, обзванивая всех друзей, потому что таких денег у Яринки точно нет. Зато была панически плачущая Ира, которая неизвестно за каким ежом притащила Артура. Прощаться, что ли? Так Сергей не умер. И не умрет, пока Яринка хранит его.

Понадеявшись, что за Серегой присмотрят – все-таки жена приехала, – Яринка отправилась в офис. Там тоже не мешало навести порядок. Это оказалось не лишним, поскольку все впали в уныние из-за состояния хозяина фирмы. Девушка посмотрела на уныние и панику. Волчица щелкнула зубами.

– А фигли вы расселись?!

– Так это…

– Ноги в руки и работать! У нас там контракт подписать надо. Не забыли?!

– А как же без Сергея?

– А вот так! Подштанники потуже, и вперед! И не заставляйте меня на вас орать, у меня и так проблем хватает, – и, тем не менее, она орала. На гендиректора. После чего он прекратил распускать сопли и поехал заключать контракт. Яринка не могла позволить, чтобы фирма развалилась, пока Серега в больнице. Раз он не может управлять, то это сделает она. Она свяжется с поставщиками и забронирует поставку, пытаясь остановить полезшие вверх цены на комплектующие. Она "увяжет" сроки с заказчиками. Железной рукой построит команду и заставит работать. Она заставит увидеть в себе не просто девочку с твердым характером и амбициями, но лидера и руководителя. Тогда она спасла фирму от банкротства, позволив сделать долгожданный прорыв. Хрупкая девочка-веточка с наивными глазами. Железная леди, пусть больше не пиранья, но акула компьютерного бизнеса. Упрямая и уверенная в своих силах.

По возвращении в больницу Яринку ждали плачущая Ира и сражающаяся с Серегой медсестра. Словно капризный ребенок, он не позволял поставить капельницу.

– Да что вы с ним цацкаетесь?! – непонимающе воскликнула Яринка, в миг растянув Серегу на постели и зафиксировав руку для капельницы.

На следующий день она отправила Иру в Полтаву, поняв, что на двух неразумных детей ее не хватит. А ведь еще есть и Артур, которому совсем не нужно видеть папу в таком состоянии. "Состояние" было озвучено врачом буквально сразу после отъезда Иры.

Сразу после обхода врач позвал Яринку на разговор. Они вышли из палаты. Они стояли в коридоре второго этажа больницы.

– Степень неадекватности превышает все возможные нормы, – просветил доктор.

– А разве это не из-за наркоза? – недоумевая, поинтересовалась Яринка. Она была свято уверена, что Серега "такой" из-за наркоза.

– Ему наркоз не вводили. Это его естественная реакция.

– В смысле?

– Милочка, у него ретроградная амнезия. Это естественное поведение в таком состоянии.

– И… какие прогнозы? – незнамо зачем спросила девушка. Она хотела, чтобы диагноз ей послышался. Она хотела, чтобы ее сейчас обманули, чтобы заставили надеяться. Она всегда считала, что амнезия существует лишь в дешевых мыльных операх. А сейчас медленно проваливалась сквозь пол второго этажа больницы. Твердь уходила из-под ног, оставляя в вакууме. Только ее не пощадили, не дав успокоиться долгожданным обманом. Обычно врачи врут, чтобы подбодрить близких. Но этот случай оказался не из таких.

– А никаких прогнозов. Человеческий мозг – настолько неизученная область, что любой прогноз окажется ложью. Я не стану вас обманывать. Нет никаких прогнозов. Я не знаю.

Тогда она считала, что услышала самое страшное. И все же намного больнее оказалось то, когда жена соседа по палате заговорила с ней. Пожилая женщина ухаживала за своим мужем, выпавшим в окно тринадцатого этажа. Как жив остался – чудо. Все кости переломаны, но в сознании. Яринка смотрела на эту груду гипса, и думала о том, как это ужасно.

– Знаешь, девочка, вот смотрю я на тебя который день и понимаю: лучше такой, как мой, чем такой, как твой, – внезапно констатировала женщина, отметив, как мается Яринка с невменяемым Серегой.

Это было похоже на кошмарный сон, от которого не получается проснуться. И постоянно хочется спать, хотя бессонница. Ночи, проводимые на крохотной кушетке, притащенной из коридора. И эти младенческие глаза после пробуждения. Он не помнил, не понимал, где он находится. Не осознавал, какое время года за окном, в каком он городе. Он узнавал ее, но напрочь не помнил своих сотрудников. Когда по просьбе Яринки Вадик привез тапочки, то Сергей очень мило с ним общался, а когда тот ушел, – спросил, кто это. Девушка была в шоке. Сергей не помнил того, кому верил едва ли не больше, чем себе. Сотрудник, которому доверялось перевозить любые суммы денег, самые дорогостоящие комплектующие, человек, через которого прошли десятки, если не сотни тысяч… и Сергей его не помнил.

Но помнил машину. И все время просил отвезти ее на СТО, пусть начнут ремонтировать, пока он в больнице. У Яринки язык не повернулся сказать, что машины больше нет. Нет больше "бэхи", она погибла, приняв удар на себя, спасая своего хозяина. Два метра капота стали теми самыми двумя метрами жизни, которые оказались необходимы для спасения Сереги.

Мальчику хотелось большой машины. Машины быстрой, сильной. Он давно с завистью смотрел на «бэху», вот только не решался попросить пустить его за руль. Зато подгадал момент, когда подвыпивший Серега задремал на заднем сидении, решив послушать музыку на новых колонках, и оставил ключи в двери. Мальчику хотелось скорости, и он вдавил педаль в пол, разогнавшись на горке с уклоном в сорок пять градусов до скорости в сто двадцать километров с час. Если бы переключил скорость на пятую, то «бэха» быстрее бы пошла. Глупый мальчик, не знающий машину, за руль которой сел. Он не вписался в поворот. Он снес под корень небольшое дерево. Машина остановилась во втором дереве, которое двум мужикам не обхватить. По правой стороне капота ствол дошел до лобового стекла. Колесо не выдержало и, прорвав днище «въехало» на правое переднее сидение. Позже мать мальчика утверждала, что Женя сидел именно там, а Яринка запоздало молилась, что там никого не было, иначе пассажиру оторвало бы ноги. Там мог сидеть только потенциальный труп. Но машина спасала, жертвуя собой. На задних дверях даже не повело зазоры. Медики констатировали, что Сергей ударился лбом обо что-то мягкое. Подголовник. Женя сломал левую руку и выбил зубы. Классические травмы водителя при лобовом ударе. Если бы Яринка знала, что человеческая алчность дойдет до судового вымогательства, то она бы оставила машину на штрафплощадке и провела судебную экспертизу. Но девушка не знала. Она стремилась хоть как-то уравновесить состояние Сереги. Она заставила людей пойти на правовое нарушение и отдать ей машину. Ну, еще бы, из-за звонка из МВД и не такое делают.