Текст книги "Человек, который перебегал улицу"

Автор книги: Андрис Колбергс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 20 страниц)

ГОСПОДЬ БОГ – ДЛЯ ВСЕХ ГОСПОДЬ

Глава 11

Тамара лежала, зажатая между холодной стеной и Бейвандовым. Лежала с закрытыми глазами, делая вид, что спит, прижимая к холодной стене избитые плечи и руки, чтобы хоть немного унять боль.

В окно, сквозь голый виноградник был виден кусочек светлеющего неба. Значит, скоро утро.

Бейвандов дышал легко и глубоко. Как будто у него ничего не пропало, подумала Тамара.

Мешочек с рубинами она спрятала на кухне. Когда Бейвандов вечером заснул – они легли рано – Тамара маникюрными ножницами перерезала шелковый шнурок, на котором висел мешочек, бросила добычу на кухне в чемодан, а сама, вернувшись в комнату, стала одеваться. Но Бейвандов проснулся и тогда начался тарарам, который кончился бы бог весть чем, если бы не пришла Алла. А что будет утром? Бейвандов наверняка из квартиры ее не выпустит, а когда Алла уйдет на работу, опять станет бить. Если бы не рубины на кухне, можно было бы попросить Аллу вызвать милицию. Но какой смысл это затевать, если драгоценные камни приберет милиция? Бейвандов по своей тупости обязательно будет плести, что у него украдены часы, деньги или что-нибудь в этом роде, поэтому он и избил Тамару. Милиция будет искать тридцатирублевые часы, а найдет драгоценные камни стоимостью в тридцать тысяч. Вот это был бы для них улов! Бейвандов проснулся и зевнул.

– Грязный воровка! Я тэбе все кости перэломаю! – выругался он вполголоса, глядя на Тамару, встал и вышел справить нужду в кухонную раковину.

В комнате было совсем темно, но Тамара могла разглядеть почти голого Бейвандова вполне отчетливо – он стоял, покачиваясь, возле стола, на котором остались закуска и водка. Тамара в надежде затаила дыхание. Да! Бейвандов пил водку прямо из бутылки, она считала глотки. Три… четыре… пять… Очень хорошо! Может быть, все еще уладится! Скрипя пружинами, Бейвандов плюхнулся обратно на диван.

К операции «Рубины» Тамара готовилась серьезно. Знакомя Бейвандова с Жозефом, ударником из оркестра, она достаточно много слышала и сделала свои выводы. Конечно, и разговоры, и обещания были довольно туманны – у хороших людей есть возможность достать кое-какие камушки. Бейвандов на рудниках некоторых знает… Если бы Жозеф нашел среди своих знакомых моряков того, кто согласен купить… Не один, конечно! Из-за одного нет никакого резона гнаться в Душанбе! Ну, скажем, дюжину или две… И Тамаре стало ясно, что хранится в замшевом талисмане.

Отговариваясь то тем, то другим, Жозеф тянул время. Все считали его крупным контрабандистом, который обводит милицию вокруг пальца, на самом же деле это был мелкий спекулянтишка, способный лишь на то, чтобы, купив пару пачек сигарет «Winston» или «Marlboro», разглагольствовать о миллионах рублей. То выклянчит в кафе у какого-нибудь итальянца или грека солнечные очки, то пачку жевательной резинки или пару носков. Так постепенно он разоделся во все пестрое и, болтая о своих капиталах и о друзьях в разных портах мира, крутился в обществе таких же мелких скупщиков или их девиц.

Жозефу нравилась такая жизнь. Ему нравился блеск легенды собственного сочинения, нравилась его комнатушка, заставленная пустыми иностранными бутылками, куда он приводил девиц, и яркое солнце на небосводе. И вдруг является какой-то Мумин Бейвандов с тем, чтобы все это у него отнять. До чего же паршивая ситуация! Если Жозеф попытается продать эти драгоценные камни, хотя в успехе он очень сомневался, блеск легенды не померкнет, однако в тюрьме он вряд ли пригодится. А если Жозеф откажется продать драгоценные камни, то тщательно начищенная легенда потускнеет, и знакомые будут смотреть на него, как на трусливую вошь, какой он на самом деле и был. И Жозеф тянул время, делая вид, что ведет переговоры то с турками, то с египтянами, то с сирийцами.

Тамара первой поняла, что Жозеф – не того полета птица. И тогда она вспомнила об Альберте из Риги, с которым несколько лет назад познакомилась и весело провела время. Альберт однажды сказал, что его друг плавает механиком на торговом судне и, если надо, может спрятать от таможенников хоть самого черта. Когда они расставались, Альберт приглашал ее в гости, номер телефона у Тамары еще сохранился. Она об этом чуть не проговорилась Бейвандову, но вовремя одумалась. Ведь лично она ничего не выиграет! Разве что какую-нибудь мелочь в подарок. А Бейвандов и тот моряк получат огромные деньги. Если ей, Тамаре, перепала бы хоть часть, она уж сумела бы их потратить! Так, чтобы на всю жизнь запомнилось. Ах, если бы она знала, как разыскать хотя бы кого-нибудь из «ребят»!

«Ребятами» себя называла группа юношей из родного города Тамары, которые сумели утвердить свое господство в парке Весеннего района и в прилегающих к нему кварталах. Тамаре было пятнадцать лет, когда на танцплощадке она безумно влюбилась в одного из «ребят», намного старше себя. Несколько позже возлюбленный стал использовать Тамару как приманку. Возле гостиниц или в ресторанах она подцепляла «кавалера» и вела за собой в парк. По пути пили вино или водку. Когда бутылка попадала в руки Тамары, она, словно стесняясь, отворачивалась и подливала в нее раствор концентрированного нембутала. Вскоре «кавалер» во время поцелуев на скамеечке тут же засыпал, и тогда появлялся возлюбленный – забирал пиджак, кошелек, часы и туфли, если они были достаточно хороши. «Ребят» осудили на долгий срок лишения свободы: на их совести были грехи более тяжкие, а Тамару и еще двух-трех девчонок до наступления совершеннолетия отправили обучаться ремеслу в закрытом исправительном учреждении.

Перед тем, как дать нембутал Бейвандову, прелестная Тамара выклянчила у директора кафе отпуск и накрыла дома ужин. Однако, то ли таблетки теперь выпускали с меньшим содержанием нембутала, то ли Бейвандов к этому препарату был невосприимчив, но он проснулся, хотя по Тамариным расчетам должен был спать крепко, как медведь в зимнюю спячку.

Он проснулся, когда она еще полуголая искала на стульях одежду.

Улегшись рядом с Тамарой, Бейвандов снова дышал легко и глубоко. Последняя возможность. Сколько еще ждать? Десять минут? Полчаса?

Тамара выскользнула из постели бесшумно и ловко, как змея. Ожидая, пока Бейвандов заснет покрепче, она уже все продумала, рассчитала каждый шаг. Ни одного лишнего движения! Прижав белье и верхнюю одежду к груди, она стала осторожно открывать скрипучую дверь в соседнюю комнату.

Деньги лежат в шкафу, в ящике… Ах, да, еще паспорт… Паспорт обязательно нужен… Что ж я, дуреха, еще днем не уложила все в чемодан?

Прислушиваясь, не скрипнут ли под Бейвандовым пружины, она даже не подумала о документах Аллы, которые хранились там же.

Полностью она оделась только в подворотне соседнего дома, там же обнаружила, что забыла платок и перчатки, однако, возвращаться, конечно, не стала. С минуту она размышляла, что делать с чемоданом, и решила взять его с собой.

Кассирша аэропорта была по горло занята работой, ей некогда было изучать каждую фотографию, поэтому Тамара обнаружила, что взяла не тот паспорт, уже стоя в очереди на посадку в самолет. Оставалось рискнуть – в конце концов они с Аллой одного возраста, а этот паспорт получен еще во время учебы в средней школе.

* * *

В «Феникс» Тамара Лакомова попала случайно – у шофера автобуса, ехавшего из аэропорта, она спросила, как попасть в гостиницу. Шофер сказал, что вероятнее всего свободные места могут оказаться в «Фениксе», и когда Тамара выходила, указал дорогу.

В гостинице красавица свое лицо скрывала уже вполне сознательно – то наклоняясь, то поворачиваясь боком, когда администратор смотрела на нее. Она могла бы объяснить нечаянной подмену паспорта и перевести ее в детскую шалость, однако возможность встречи с милицией не приводила ее в восторг.

Когда Тамара позвонила Альберту, Минга собиралась в детский сад тренькать на рояле. Она слышала женский голос, который просил отгадать, кто звонит, поэтому перед уходом многозначительно сказала: «А ну, отгадай!»

Цауна Тамару помнил. Он охотно встретился бы еще разок-другой с пикантной официанткой из Ялты, но из-за Минги был категорически против превращения лирической миниатюры в эпопею.

– Знаешь, теперь я женат, – Альберт сразу объявил условия игры.

– Жаль, ты был толковый мужчина, – засмеялась Тамара.

– Женат, это ж не покойник…

– Я, Альберт, на мели… Только что прилетела в Ригу, а в кошельке даже десятки нет…

Держись от нее подальше, предупредил себя Альберт. Уж если по телефону зарится на твой карман, то держись от нее подальше!

– Послушай, золотко, – продолжала Тамара, – ты должен мне помочь… Я привезла товар, ты должен помочь его загнать…

– Что за товар?

– Рубины.

– Что? Кольцо?

– Камешки, Альберт, очень много камешков! Я смогу купить себе золотую ванну и купаться в шампанском и еще хватит уплатить тебе за то, чтоб целовал мне спину. Ясно?

– Я твоих шуток не понимаю.

– Это не шутки. Товар надо загнать. По телефону мы все равно ни до чего не договоримся.

– Запиши адрес… Это не мой, там живет мой друг. Бери такси и поезжай к нему. Ты говоришь – рубины?

– Да, нешлифованные рубины… Жена твоего друга не плеснет мне кислотой в глаза?

– Бери машину и отправляйся!

Если бы не занятые телефонные линии, Альберт Цауна справился бы со своей задачей еще быстрее. Нашел бы покупателя. Нет, это был не механик с корабля дальнего плавания, а совсем простой человек, который хотел как можно выгоднее вложить свои деньги. Альберт знал, что этот человек зароет покупку в углу своего сада и будет ждать лучших времен, когда подскочат цены. А дождавшись, будет ждать еще и еще. Парадоксально, но за перенос камушков с одного места земного шара на другое этот человек был готов заплатить тысячи. А еще считал себя умным, дальновидным и счастливым, заботящимся о своих потомках бог знает в каком поколении. Этот человек страдал аллергией к бумажным деньгам и сберкассам, платившим всего два процента в год, поэтому в последний период жизни искал реальные ценности, которые не попортит моль и на которые цена будет расти из года в год. И, конечно, рубины ему очень импонировали.

И все же Альберт был недоволен. Зачем ему в сделку втягивать Вильяма? Он вполне справился бы один, и тогда не пришлось бы делиться прибылью, но теперь поздно рассуждать, Тамара уже в пути. Это превратилось у них в систему: вместе они понемногу спекулировали – от одного к другому посылали продавцов разных товаров, чтобы сбить цену.

Позвонил Вильям.

– Алло! – Судя по голосу, он опять наклюкался. – Приехала эта твоя баба и за какое-то дерьмо просит пятнадцать тысяч!

– Предложи десять, я гарантирую!

– Ты думаешь? – Вильям засомневался. – Дома я больше не наскребу…

– Сперва опрокиньте по рюмочке коньяку!

– Это мы уже сделали трижды. У этих паршивых камней никакого вида…

– Плати!

– Ну, под твою ответственность, в этом барахле я ни бельмеса не смыслю!

– Попробуй за десять. Отдаст. Все одно эти камушки где-то украдены, а в Риге, кроме меня, она, наверняка, никого не знает. Я позвоню в магазин, чтобы до обеда не ждали, и приеду к тебе за ними.

Вильям заплатил Тамаре одиннадцать тысяч и, разыгрывая джентльмена, проводил до станции. Однако поезда он решил не дожидаться, потому что зимой здесь негде было выпить. Он распрощался.

Тамара ликовала. Она ходила по пустому и холодному залу ожидания из угла в угол и клялась себе, что станет настоящей дамой. Полет ее фантазии не достиг, конечно, высот недвижимой частной собственности, однако о ярко-красном лимузине она думала вполне серьезно. Она усядется в него и махнет в родной город. И подкатит в парк, к самой танцплощадке. Это будет шикарно! На ней будет черный облегающий джемпер из тонкой шерсти, чтобы выделялась упругая грудь. Вряд ли из «ребят» там еще кто-нибудь крутится. Интересно было бы повстречаться!

Тамара вышла на перрон и, все еще мечтая о своем триумфальном возвращении на танцевальную площадку, заметила телефонную будку. Она позвонила Альберту еще раз.

– Не хочешь выпить со мной шампанского? – спросила Тамара. – Мне хочется именно шампанского. Да, тебе еще раз спасибо, хотя у того типа денег не хватило…

– Он не купил?

– Те, что были со мной, купил, но у меня есть еще.

– Много?

– Почти столько же.

– Ты ему об этом сказала?

– Чего мне говорить, у него же больше нет денег…

От радости Альберт Цауна даже задрожал. Есть все-таки справедливость на свете. Остальные камушки он купит сам. И продаст сам. Не только алчность, но и осторожность велят ему купить эти камни. Чтобы Тамара в поисках покупателя не таскалась с ними где попало.

– У меня в холодильнике тебя ждет одна бутылка.

– Приличные женатые мужчины приглашают дам в гостиницу…

– Приезжай сюда, авось придумаем, что делать дальше! Мэтру, сто тридцать девять. Запомнила?

– Квартира?

– Я буду торчать у окна и ждать тебя.

Цауна видел, как Тамара подъехала на частной машине. Она вышла и долго поправляла волосы, машина успела тем временем отъехать далеко. Потом не очень твердой походкой перешла улицу и остановилась, пропуская трамвай. Но вдруг она увидела возле окна Альберта, кокетливо улыбнулась ему и внезапно, неизвестно почему, шагнула вперед, попав прямо между вагонами трамвая. Рядом с Тамарой в этот момент никого не было, но, когда раздался ее крик, и трамвай начал тормозить, Альберт Цауна заметил бегущего по улице Лоню мужчину, личность которого и причины бегства, наверно, так и останутся невыясненными. Однако, увиденное Альбертом Цауной, позволяет утверждать, что к смерти Тамары Лакомовой бегущий человек не имел никакого отношения.

Глава 12

Серая тюремная машина, которая везла арестованных из камер Управления внутренних дел, остановилась на перекрестке в ожидании Зеленого света. Кузов машины продольно разделен на две части узеньким коридорчиком, по обе стороны которого расположен ряд так называемых «боксов». «Бокс» – что-то вроде камеры шириной в стул, где арестованный должен сидеть, поджав колени к подбородку. «Боксы» один от другого отделены металлическими перегородками, летом они нагреваются так, что в них нечем дышать: свежий воздух поступает только через вентиляционные отверстия, просверленные в дверях, а зимой здесь дрожат от холода даже те, кто в ватнике.

Когда машина тронулась, и мотор заработал громче, в одну из перегородок осторожно постучали.

– Вильям? – спросил голос шепотом.

Человек, к которому голос обратился из-за перегородки, по-латышски не понимал, но он догадался, что было, названо какое-то имя.

– Бейвандов, – ответил он шепотом. – Мумин Бейвандов. Таджикистан. Памир…

– Послушай, друг Бейвандов! Узнай, нет ли с той стороны Вильяма Аргалиса!

Бейвандов осторожно постучал в другую перегородку. Вскоре Цауна получил ответ, что Аргалис в предпоследнем «боксе».

– Слушай, друг Бейвандов! Надо передать Аргалису, что он должен изменить показания. Все валить на Лакомову. Лакомова приставала к нему как к мужчине. Лакомова просила спрятать камушки… И главное – никаких денег он Лакомовой не давал! Ни рубля! Я скажу то же самое – когда с Вильямом, к которому я сам послал Лакомову по телефону, никакой любви не вышло – жена Ирена помешала – она, очевидно, примчалась ко мне – адрес и телефон я ей дал когда-то в Ялте. И ни слова про моряков, которым я эти камешки обещал продать. Моряков пусть он непременно выбросит из головы. Понял, друг Бейвандов?

Лицо Бейвандова налилось кровью, и глаза загорелись, как у зверя, но он выполнил просьбу. Он даже подождал и передал ответ Аргалиса: – Не думай, что другие глупее тебя!

В «боксе» Дауны наступила длительная тишина. Ее прервал Бейвандов.

– Сколко вы ей за камушки заплатыл?

– Одиннадцать.

– За такой камни толко одыннадцать?

– Мы покупали, чтобы на них заработать.

– Толко одыннадцать? За такой камни толко одыннадцать? – Бейвандов вдруг закричал. – Бандыты! Аферысты! В Одесс за такой дело вам бы глотка пэрерэзал. Одыннадцать тысяч за такой камни!

По жестяному полу коридора застучали сапоги часового.

– Что за крик?

– Одыннадцать тысяч! Толко одыннадцать тысяч за такой камни! – неслось из «бокса» Бейвандова.

– В карцер захотел?

– Гражданин натшалник! Толко одыннадцать тысяч за такой камни!

Слегка затрясло на брусчатке, лязгнули, захлопываясь, металлические ворота, и машина мягко вкатила в асфальтированный тюремный двор.

Господь на небесах для всех один, но каждый – сам по себе…

ЛЕЙТЕНАНТ ДОБЕН, ЗАЙДИТЕ КО МНЕ!

Глава 11

Шеф сидит, словно окаменел. Он очень внимательно слушает. Руки скрещены на письменном столе, губы чуть вытянуты вперед.

На нем элегантный костюм, сорочка цвета лососины и широкий модный галстук.

Я немного смущен, потому что впервые нахожусь в кабинете Шефа, когда здесь другие люди, но он меня только что сам вызвал.

– Присядьте, Добен! – Шеф взглядом показывает мне на стул возле стены, и вот он опять – весь внимание.

Теперь я могу рассмотреть посетителей Шефа. Их двое. Женщина в темном цветастом брючном костюме, аккуратно причесана, не очень молодая, но с привлекательным, ухоженным лицом; и мужчина лет около шестидесяти. Он строен, в скромной форме пехотного офицера без погон. На груди – орденские колодки.

Мужчина говорит без передышки, женщина только моргает и время от времени прикладывает платочек к уголкам глаз, промокая навернувшиеся слезы.

– В том, что мы с товарищем Мукшане абсолютно честные люди, до сих пор не сомневался никто. Руководимая нами фабрика «Мода» – не самое передовое предприятие, но мы не раз занимали почетные места в масштабах министерства и района. – То, что слышу я, является продолжением какого-то длинного разговора.

– Даже этому вашему так называемому инспектору Синтиньшу не удалось доказать, что к нашим рукам прилипла хоть одна государственная копейка!

Полковник снимает свои толстые очки и кладет их на письменный стол. У него маленькие колючие глаза.

– Доказано, что вы скрывали возможность экономить ткань.

– Это неправда, мы даже получали премии за экономию ткани!

– Вы показывали только ничтожную часть экономии.

– Мы это делали в интересах государства! – У мужчины от волнения начинает дрожать голос. – У меня награды! Я солдат. И всегда был и буду преданным солдатом! Вы понимаете, что это значит?

– Это очень важно. Выбирая меру наказания, суд принимает во внимание личность подсудимого. К сожалению, я вам не могу уделить больше времени. – Шеф встает, чтобы проводить посетителей до двери.

– Теперь он будет на вас жаловаться, – говорю я, когда за ними закрывается дверь.

Шеф не отвечает. Он стоит у окна и смотрит на улицу. Я, кажется, понимаю, что полковника удручает. Ведь этот человек, который только что был здесь, не чувствует себя виновным. Он получит наказание, терпеливо его снесет и все-таки будет думать, что он не виноват.

ЭПИЛОГ

Во всех углах сарая стучали молотки. Стук был неритмичным, звуки, словно залетевшие в помещение птицы, бились о стену, потом о потолок и наконец вырывались в окно, взлетая в светло-голубое небо.

В глубине, за штабелями готовых ящиков – их надо было складывать высокими рядами аккуратно один на другой в середине сарая, чтобы грузчикам легче было выносить их во двор, – работали рабочие тарного цеха исправительно-трудовой колонии.

Вильям перерубил проволоку на связке досочек, сложил аккуратным рядком боковину каркаса будущего ящика, специальной широкой вилкой подхватил гвозди так, чтобы шляпки расположились в одну сторону, и стал их забивать. На каждый гвоздь – один удар.

Раз, раз, раз, раз – гвозди входили в мягкую древесину, как в масло. А теперь с другой стороны досок – раз, раз, раз, раз! Так. Хорошо!

Из сустава указательного пальца левой руки все сочилась и сочилась кровь. Ничего, пройдет… На левой руке ссадин и синяков было много, и уже стало привычным, что она всегда болит, всегда перемазана зеленкой. Для сколачивания ящиков тут применялись не обыкновенные молотки, а очень тяжелые, с насечкой, чтобы от удара по гвоздю – увеличивалось трение. Стоило только какому-нибудь гвоздю погнуться, и левая рука оказывалась в опасности. А гвозди гнулись: нет-нет да попадется в связке заледенелая доска, потому что по ночам еще крепко подмораживает. А в лед гвоздь мягко не входит. Обычно или доска с легким треском раскалывается или гвоздь гнется.

Вильям приложил указательный палец к губам и пососал рану. На минуту боль утихла.

В щели между рядами ящиков показалась старческая голова с очень гладко выбритым лицом. Это был посыльный администрации колонии, тоже заключенный.

– Аргалис? – спросил посыльный властно.

Вильям кивнул.

– Немедленно следуйте за мной!

Посыльный на своем посту чувствовал себя настолько выше других, что даже не объяснил, куда Вильяма поведет.

Лавируя между грудами досок, штабелями ящиков и автомашинами, прибывшими за готовой продукцией или доставившими материалы, они вышли к двухэтажному зданию швейного цеха. Наверху с дикой скоростью, будто соревнуясь в беге, гудели электрические швейные машинки.

Посыльный влез в лужу – единственную вестницу весны здесь, за высоким забором – и на миг забыв о своем общественном положении, громко выругался.

– Жди здесь! – скомандовал он, когда они пришли в административный корпус. А сам пошел дальше по коридору.

В окно была видна улица перед воротами колонии. Кусочек свободы. Свобода! Кусочек совсем другого мира. Того мира, который сам по себе имел огромную, ни с чем не сравнимую ценность! Ему казалось, что никогда в жизни ему ничего другого не будет нужно, как только находиться в этом мире.

Далеко на улице он увидел красиво одетую женщину, которая с тяжелой сумкой направлялась сюда. Женщина в белом брючном костюме и пурпурно-красном пальто – на серой, мощеной, пустой улице. Походка ему показалась знакомой.

Это была Минга, она несла Цауне передачу.

Когда было объявлено, какую меру наказания требует прокурор для каждого, когда были выслушаны речи адвокатов и прозвучали последние слова обвиняемых, когда суд удалился на совещание, подсудимых увели обратно в камеры. В эти несколько часов одиночества Альберт Цауна как бы подвел итоги жизни. Нет, эти раздумья не имели ничего общего с биологической смертью: он прощался с той жизнью, по которой прогуливался с улыбкой и смехом. Это была оценка перспектив без иллюзий. Он обрел вдруг удивительную кротость, ни на кого не сердился. Потому что он прощался. С привычной работой, с привычными удобствами, с привычным образом жизни, с друзьями и знакомыми, с Мингой.

Минга и так для него сделала больше, чем он мог надеяться. После ареста Альберта она стала чрезвычайно активной, работала с утра до вечера, чтобы было чем рассчитаться с адвокатами, собирала положительные характеристики с бывших мест работы Цауны и осаждала следователей просьбами о внеочередных передачах. И если ее выдворяли в одну дверь, она входила в другую.

– Если мне все-таки дадут менее десяти лет, то это будет заслуга Минги, – размышлял Цауна. – Но после суда, все равно придет бумажка о расторжении нашего брака. Я даже не понимаю, почему она до суда так старалась, ведь все имущество конфисковано, а эти пустые комнаты и так ей достались бы…

Пролетели недолгие месяцы тюрьмы, наступили долгие годы колонии. А Минга все еще приходила и приносила. И Цауна расцвел, исчезла его флегматичность, он опять ожил.

– Я, правда, ничего больше не понимаю, – самодовольно жаловался он Вильяму. – Будем говорить откровенно! Какой из меня будет женский угодник, когда я выберусь отсюда! Я Мингу не понимаю!

Вильяма арестовали на работе, и по стечению обстоятельств Ирена узнала об этом за час до появления милиции в роскошном их особняке. Оказалось, что она того только и ждала. Это был как сигнал к старту. Хрустальные вазы и стаканы она упаковала в чемоданы и увезла к одной подруге, шубы к другой, деньги и облигации к дальней родственнице, она даже успела отогнать машину, но милиция ее обнаружила и описала вместе с мебелью и домом. С момента ареста Вильям для Ирены перестал существовать и если ее часто можно было видеть в помещениях юридических консультации, то потому, что она пыталась отсудить себе часть конфискованного имущества. В единственном письме, которое Вильям получил от нее в колонии, были лишь сетования на то, что большинство спрятанных вещей она не может получить обратно. Возможно, это была неправда, и Ирена просто старалась подготовить его к известию о том, что ему ничего не принадлежит.

Суд долго обсуждал судьбу Вилберта Зутиса. Случай был необычный. С одной стороны, он несомненно был соучастником, но с другой – это был человек, который добровольно отказался от продолжения преступной деятельности, а награбленные деньги внес в фонд государства. Как ни старался Синтиньш, он не смог доказать, что это сумма меньше той, которую Зутис получил в действительности. Зутис выкручивался так, что чертям в аду тошно было – а выкручиваться он умел. К тому же были представлены идеальные характеристики из колхоза, в котором Зутис теперь работал помощником главного механика, сам председатель колхоза готов был явиться в суд защищать его. И еще тетя Агата, которая жила теперь в Вирпени на его иждивении, да справка о том, что его жена ожидает ребенка.

Уже почти решили осудить Зутиса на поселение в определенном районе, но уперся один из заседателей. В конце концов Зутису дали четыре года условно. Последнее известие о нем, которое пришло в колонию, было таково: Вилберт ищет на автомобильном рынке «жигули»-фургон с прицепом.

– Иди за мной! – сказал посыльный и повел Вильяма дальше по коридору.

Начальник производственного отдела колонии попросил Вильяма сесть.

– Закройщик швейного цеха в следующем месяце выходит на свободу, – сказал начальник. – Мы, Аргалис, обсудили вашу кандидатуру. Что вы сами на это скажете?

– Нет… – пробормотал Вильям.

Начальник сдержанно улыбнулся.

– Не торопитесь с ответом, времени еще достаточно… у меня все.

Ранка на пальце левой руки по-прежнему ныла, и, шагая через двор, Вильям снова стал ее посасывать. Он свернул в санчасть, чтобы медсестра смазала ее зеленкой, а то еще загноится.

За столом медсестры сидел Джонг, облаченный в безукоризненно чистый белый халат. Перед ним стояла алюминиевая миска с жареной картошкой, плавающей в жиру – такую в общей столовой не выдавали даже по праздникам – и ломоть мягкого ржаного хлеба. Сразу по прибытии друзья устроили Джонга в санчасть уборщиком. Он был в числе элиты. Как почти весь обслуживающий персонал колонии.

– Что ты шляешься в рабочее время? – лениво спросил Джонг.

Узнав, зачем пришел Вильям, он на минуту задумался, потом торжественно открыл стеклянный шкафчик, где хранились простые лекарства, к которым дозволялось подходить, достал бутылочку и смазал палец Вильяма зеленкой. Рана заныла нестерпимо. В открытое окно сияло солнце и слышались неритмичные удары молотков из тарного цеха.

Прошел первый год заключения.