Текст книги "Человек, который перебегал улицу"
Автор книги: Андрис Колбергс
Жанр:
Прочие детективы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 20 страниц)
ЛЕЙТЕНАНТ ДОБЕН, ЗАЙДИТЕ КО МНЕ!
Глава 5
Просыпаюсь ночью. На улице еще темно, как темно может быть в центре города, где всю ночь горят миллионы ламп. Будильник тикает на подзеркальнике. Вчера вечером я его завел и забыл там. Теперь мне очень хотелось бы знать, есть ли еще смысл поворачиваться на другой бок, но лень высовываться из постели. Прислушиваюсь – никаких звуков не слышно. Долго прислушиваюсь. Если мимо дома, шурша по асфальту, не проезжают троллейбусы, значит, шести еще нет. Можно было бы подремать еще немного, но я чувствую себя вполне выспавшимся.
Вчерашний мой восторг сник, я снова реалист и понимаю, что составленную вчера программу действий надо немедленно пересмотреть.
Почему я принял как факт, что женщина шла по улице Лоню? Об этом не говорил ни один свидетель. Какое же тогда я имею право наводить справки в близлежащих домах и на вокзале? Имей я много помощников – в случаях особо тяжких преступлений в группе работает до ста человек – такую роскошь я мог бы себе позволить. Но я определенно знаю, что помощников Шеф мне не даст. И нет даже причины жаловаться. Во вчерашнем происшествии нет состава преступления. И пока я не доказал обратное, это всего лишь несчастный случай, который нельзя переквалифицировать в преступление только потому, что по проулку в это время бежал какой-то мужчина. И деньги в сумочке, какую бы большую сумму они ни составляли, – еще не украденные деньги. Шеф помощников не даст. Ему просто-напросто некого дать – в отделе нет бездельников. Даже если докажу, что несчастный случай не несчастный случай, а преступление, навряд ли получу помощников – нельзя же из-за одного преступления прерывать расследование других.
Первым делом я должен выяснить, откуда подошла женщина к дому сто тридцать девять. Нужно допросить тех, у кого окна в квартире выходят на улицу. Допросить Альберта Цауну из одиннадцатой квартиры, соседа пенсионерки. Он наверняка что-нибудь да видел.
Женщину обязательно должны были заметить, ведь она была с непокрытой головой. В феврале, когда все кутаются, такого человека замечают сразу. Даже, может, не сознавая, но замечают. Подсознание намного восприимчивее сознания.
Сегодня я надеваю форму, потому что неразумно самого себя задерживать у дверей каждой квартиры, подолгу разъясняя, что я милиционер, и показывать служебное удостоверение.
– Форма тебе очень к лицу! – раньше говорила Гита, когда я, стоя у зеркала, завязывал галстук.
– Спасибо за комплимент, – отвечал я с такой же наигранной серьезностью.
– Разве что звездочки на погонах могли быть покрупнее, – подтрунивала Гита.
Иногда меня это задевало, но теперь мне так недостает этот подтрунивания. Теперь мне многого недостает.
У дверей отдела сталкиваюсь с курьершей. Она вышла из автобуса, а я быстро шагаю вперед – когда на тебе мундир, иначе ходить нельзя.
– Добен, вам бандероль, – говорит курьерша и протягивает мне пакет.
Прямо на лестнице расписываюсь в регистрационной книге. На лестнице через окно увидел, как на черной «волге» подъехал Шеф. Шляпа из лимонно-желтой кожи блестит.
Мне надо попасть в дом номер сто тридцать девять, прежде чем тот завмаг уйдет на работу.
Значит, надо быстро сделать самое срочное.
Вскрываю бандероль, но заключение экспертизы даже не читаю. Меня интересуют фотографии отпечатков пальцев и кольцо.
Вставляю в пишущую машинку бланк и быстро отстукиваю письмо-запрос московским дактилоскопистам. Письмо вместе с фотографиями вкладываю в конверт, заклеиваю и надписываю адрес.
Пишу второе сопроводительное письмо. Ювелиру, который на полставки подрабатывает у нас экспертом.
Звонит телефон.
– Лейтенант Добен, зайдите ко мне! – Шеф, покашляв, добавляет: – Через десять минут.
– Слушаюсь!
Значит, с утра завмага я не застану, он уйдет в свою лавку, на базу или еще куда-нибудь. Тут меня осенило – надо ему позвонить. Открываю телефонную книгу и разыскиваю на букву «ц» – Цауна А. Улица Мэтру.
Трубку снимают сразу, как будто у телефона дежурили.
– Алло, – говорит мелодичный и нежный голос.
Оба долго звенят в воздухе, словно звуки камертона.
– Мне, пожалуйста, Альберта Цауну…
– У телефона… – Это уже другой голос. Мужской.
– Вас беспокоят из милиции…
– Должно быть, это в связи с несчастным случаем вчера возле нашего дома? Соседка мне говорила о вашем визите…
– Мне нужно сегодня с вами встретиться.
– Знаете, я вам ничего нового не скажу.
– И все-таки мне надо с вами встретиться.
– Может подъехать к вам сейчас – по дороге на работу? Если это не займет много времени…
– Думаю, что наш разговор будет недолгим. Вы можете через полчаса?
– М-м-да, попробую.
– До свидания, товарищ Цауна!
– До свидания!
У меня есть еще несколько минут. Звоню в отдел находок таксомоторного парка. Нет, вчера никто не забыл в такси ни одного платка, ни одной женской шляпки. Перчатки есть, но мужские. Я оставляю номер своего телефона и прошу позвонить: вдруг случилось так, что шофер вечером прихватил находку домой и сдаст только сегодня, придя на смену.
Сегодня на Шефе темно-синяя сорочка с ярко-красными вертикальными полосками.
– Присаживайтесь, Добен!
– Благодарю, – я сажусь.
– Владелец денег еще не нашелся?
Я говорю, что не нашелся, и перечисляю все, что сделал и что удалось узнать.
– Вам не нужны помощники, Добен? Я могу прикомандировать парочку курсантов.
– Может, позднее, – говорю я.
– Позднее не будет, – Шеф засмеялся и прикурил сигарету. – У вас есть конкретный план действий?
Такой вопрос для меня весьма выгоден. В ответ можно долго перечислять всякие мелочи, поворачивая их то так, то эдак, но я упрямо говорю правду.
– Я подожду.
– Чего?
– Женщина эта была местная. Кто-нибудь начнет искать или ее или деньги. А кроме того, я подожду заключения по отпечаткам пальцев.
– Почему вы так уверены, что она местная?
– Колготки «Аврора» и крем Латвийского Театрального общества. Кроме того, при ней не было никаких документов. У приезжего был бы паспорт или какое-нибудь служебное удостоверение.
– А что, этот крем нельзя купить в любом магазине?
– В любом – нет.
– Колготки «Авроры» носят от Вецмилгрависа до Владивостока. По крайней мере, так писали в газетах. Девушка приезжает в Ригу к родственникам, и конечно, документы с собой не носит. А что удивительного в том, что она покупает крем Театрального общества? Может, она его ищет специально?
Дразнит он меня, что ли? Эту версию он просто притянул за волосы. Таких можно наплести десятки, но я должен исходить из предположения, что она рижанка, если «за» говорят три факта, а «против» – ни одного.
– Паспорт она оставила дома, потому что боялась потерять. Выйдя прогуляться, она взяла с собой одиннадцать тысяч рублей… – еле сдерживаюсь.
Взглянув на меня исподлобья, Шеф усмехается.
– Значит, помощников не хотите?
– Ждать я могу и один.
– Сколько дней вам надо?
Пожав плечами, хочу сказать – неделю, но полковник уже решил.
– Три дня, – говорит он. – На вашем месте я бы не сидел здесь, а пошел бы в городское управление внутренних дел к дежурным.
– Спасибо за совет, я уже и сам так решил.
Напротив моего кабинета под стенгазетой «На страже порядка» сидит плотный человек в модной дубленке, в брюках с острыми как ножи стрелками, в модных фиолетовых туфлях (к дубленке, по-моему, они никак не подходят), волосы длинные, седые, напомаженные. В общем, они ему к лицу. Все остальное ему тоже к лицу, за исключением дубленки. Наверно это Альберт Цауна. Я не ошибся.
Он рассказывает то же, что и его соседка, никакой новой информации я не получаю. Бегущего по улице Лоню мужчину он видел, но тоже не может толком описать.
– Вы вчера были дома один?
– Да, – кивает он. – Вчера я был один. Моя жена работает в детском саду музыкальным воспитателем, у нее один день полностью загружен до вечера, зато следующий совершенно свободен.
– Поэтому я сегодня сначала услышал женский голос, – говорю я.
– Да, это она, Минга… Необычное имя, не правда ли?
Он любезный, приятный человек. Черноволосую женщину без платка он не видел, потому что тоже подошел к окну лишь тогда, когда на улице раздались крики.
Я подумал – дежурные от меня никуда не денутся. Все равно надо прослушать вчерашние магнитофонные записи, послушаю заодно и сегодняшние утренние. Сначала надо отправить ювелиру кольцо.
Кольцо с овальным коричнево-фиолетовым камнем сантиметра три в длину. Вправлен он в богатое сплетение из белого металла. Орнамент плетения мне не знаком, он образуется из спиралек, закрученных в маленькие пирамидки с шариками на концах.
Когда с этими делами покончено, еду к сто тридцать девятому дому и хожу из квартиры в квартиру. Во все я, конечно, не попадаю – большинство людей в это время на работе. Ничего нового узнать не удается. Бегущего мужчину видела еще одна женщина. По крайней мере, ей показалось, что он бежал.
Мне повезло на проходной фабрики, которая находится почти напротив подъезда дома сто тридцать девять.
Нет, вахтер ничего не заметил, но он слышал, что женщину видела крановщица из литейного цеха.
Мы идем через один цех, потом через другой, наконец, оказываемся в литейном. Здесь нет ни огня, ни расплавленного металла, только рабочие в грязных спецовках вибраторами сжатого воздуха утрамбовывают формовочную массу и, судя по их взглядам, не могут понять, что здесь понадобилось милиционеру. Время литья еще не наступило, поэтому кабина крана пустовала, а крановщицу мы находим возле наждаков, там, где обрубают детали.
Усаживаемся в единственном тихом месте цеха – в комнате отдыха. Стол накрыт красной материей, на нем свежие газеты, на стенах почетные грамоты. Битых полчаса я пытаюсь разбудить, оживить память свидетельницы, но ничего нового мне добиться не удается.
Она шла на работу из поликлиники. Когда была уже у дверей проходной, чуть поодаль остановилась машина – из нее вышла темноволосая женщина. Она не обратила бы на нее внимания, если бы ее не злили молодые девчонки, которые, не заботясь о своем здоровье, в холод бегают с непокрытыми головами и в тонких чулках. Номер машины она не заметила, марку машины не заметила, цвет не заметила, такси или «частник» – этого она тоже не заметила. Вышел ли из машины еще кто-либо после женщины, этого она тоже не заметила, и уехала ли машина сразу после того, как вышла женщина, или нет – этого она уж и вовсе не заметила. И вообще – та ли это женщина, которую задавили, она не берется утверждать, потому что крик услышала, уже находясь во дворе фабрики, а поскольку она не из любопытных, то обратно не пошла.
Снова перебираю самые фантастические варианты. Эти варианты у меня как напасть.
Женщина вышла из автомобиля, потому что доехала до дома, в который ей надо было попасть.
Женщина вышла из машины, чтобы шофер не увидел, в какой дом она зайдет. Она прошла через двор, хотела на параллельной улице остановить другую машину и ехать дальше на ней.
Женщине на самом деле необходимо было попасть на параллельную улицу, но, чтобы ввести в заблуждение шофера, она выходит у проходного двора.
Женщина выскочила из машины, об этом говорит тот факт, что на ней не было ни платка, ни перчаток. Ее преследует другой пассажир, который и толкает ее под трамвай, а сам убегает по улице Лоню.
Каждый вариант тянет меня в свою сторону, но я-то не могу разорваться на части.
* * *
Мои знакомые, которые не имеют представления о милиции, считают, что дежурный милиционер – это человек, который сидит за письменным столом и только и умеет, что повторять как попугай: «Ваша фамилия? Где проживаете? Где работаете?» А между тем дежурный управления милиции – весьма ответственное лицо, спрашивает он мало, но отдает краткие и точные приказы, иногда привлекая к операции сотни людей.
Дежурка – довольно большой зал на нижнем этаже в здании Управления внутренних дел города Риги, здесь нет никаких письменных столов, только два пульта. У меньшего сидит дежурный, у большего – его помощники.
На стене огромный план Риги с лампочками, которые загораются, указывая место, где произошло что-нибудь чрезвычайное. Тогда дежурный принимает решение и через радиоцентр сообщает о нем моторизованному патрулю, в данный момент находящемуся ближе всего к месту происшествия. Дежурный или его помощники могут принять и другое решение, например, послать на место происшествия какую-нибудь из оперативных автомашин управления милиции, опергруппы которых томятся тут же, в вестибюле. В особых случаях достаточно двух-трех коротких приказов дежурного, чтобы тот или иной район города был оцеплен или же блокированы все воздушные, сухопутные и водные пути Риги.
О том, что мне здесь нужно, уже известно – Шеф проинформировал. Мне дают несколько магнитофонных лент и отводят в небольшую комнатку для прослушивания.
Подготовив блокнот и карандаш, включаю магнитофон.
В четыре ноль семь:
– На нашей лестнице лежит человек.
– Живой?
– Сопит… – на другом конце провода хихикают.
В пять тридцать одну:
– Приезжайте и заберите же, наконец, этого пьянчугу!
В пять тридцать три:
– У меня пропала дочь.
– Как это случилось?
– Ушла на танцы и до сих пор не вернулась.
– Возраст?
– Девятнадцать лет. Кристина Томниеце.
– Может, после танцев пошла к подруге?
– Так поздно к подругам не ходят.
– Но ведь так случается.
– Как это – так случается! – прорывается давно сдерживаемый гнев.
– Если до обеда не вернется, позвоните еще раз.
В пять сорок восемь:
– Ветром надломило дерево, еле-еле держится… Если упадет, порвет троллейбусные провода и перегородит улицу.
– Адрес? Спасибо.
Только около трех дня был звонок, который меня заинтересовал, и я отметил его у себя в блокноте. Звонил мужчина с ярко выраженным кавказским акцентом и, должно быть, очень темпераментный.
– Слушай, натшалник! Нэвеста пропал, помоги найти!
– В магазине «Детский мир»?
– Нет, в Сымфэрополэ.
– Где?
– Город такой. В Крыму. Симфэропол. Ты, натшалник, Крым не знаешь?
– Может быть, невеста уехала в другую сторону?
– Нет, на рижский самолет побежал, я догонял, нэ поймал.
– Стало быть, она от тебя сбежала.
– Сбэжала, а я хочу найти, помириться!
– Фамилия?
– Лакомова Тамара Викторовна.
– Одну минуту! – Помощник дежурного, очевидно, смотрит в какие-то документы. – Нет, у нас нет. Позвоните еще вечером.
– Помоги, натшалник, найти!
К такой маленькой хитрости – просьбе позвонить еще раз – прибегают для того, чтобы проверить: если вторичного звонка не последует, значит, разыскиваемое лицо нашлось, и его из списка можно вычеркнуть.
К концу дня у меня набралось восемь фамилий пропавших женщин в возрасте от пятнадцати до двадцати пяти лет. Не знаю, сколько лет пропавшей невесте кавказца, но думаю, что ей вряд ли больше двадцати пяти, К тому времени, когда я уходил, жених вторично не позвонил, но я оставил Тамару Лакомову в своем списке.
Когда я повторно проверил список, отпали сразу четыре: их видели после десяти часов, то есть времени, когда произошел несчастный случай.
Осталось четыре фамилии, затем одну я вычеркнул потому, что рост женщины значительно больше, а вторую – из-за светлых волос.
В списке остались только Лакомова и Кристина Томниеце. Кристина Томниеце была среднего роста, с черными жесткими волосами. Одежда особого значения не имеет – на другое утро она могла переодеться, но не верилось, что у такой строгой матери дочь может быть с татуировкой.
– Думаю, что она уже не зовет маму потереть спинку, когда моется, – сказал один из помощников дежурного.
– Что-то не доходит до мозговых центров…
– Татуировка в таком месте, что мать могла этого просто не знать. Особенно, если дочь не захочет показывать.
– Не ломай напрасно голову! – Его коллега хлопнул меня по плечу. – Успеешь это сделать и в последний день.
БИОГРАФИЯ ВИЛЬЯМА АРГАЛИСА
Глава 15
«Я теперь мог бы работать инкассатором», – подумал Вильям. – «У меня пропало уважение к деньгам».
Он прогуливался взад-вперед вдоль витрин, яркая пестрота которых хорошо выделялась на фоне серой ранней городской весны. В кармане у него было две тысячи рублей, но он относился к ним скорее как к факту, чем как к ценности. Он быстро привык к тому, что в кармане лежит довольно большая сумма денег, и теперь с усмешкой вспоминал первые полученные от Зутиса шестьсот рублей. Как он тогда волновался! В троллейбусе время от времени ощупывал карман, чтобы проверить, на месте ли деньги. На людей, стоявших рядом, смотрел с недоверием и в конце концов сошел на несколько остановок раньше. И решил, что впредь будет вызывать такси. Через неделю он снова получил столько же, но волновался уже меньше, и хотя троллейбус был переполнен, все же доехал до самого дома. Он гордился своей выдержкой.
Начало моросить, а Цауна все еще не появлялся. Прошло уже с полчаса, как он скрылся в мебельном магазине.
Наконец-то Вильяму удалось снять комнату. Она находилась в бывшем предместье, в самой обшарпанной части Риги – на границе между старинным и роскошным центром и белыми многоэтажными массивами. Но этот двухэтажный дом был построен в последние предвоенные годы по шведскому проекту, квартиры имели хорошую планировку и все удобства.
– Семьдесят рублей, – сказала хозяйка и попросила в коридоре снять туфли. – Ванная комната в конце коридора.
Хозяйке, похоже, уже за семьдесят, она, наверно, получила строгое немецкое воспитание: квартира выглядела стерильно чистой, кухонная утварь и посуда расставлены в определенном порядке, и, чтобы найти пылинку, пришлось бы, наверно, долго ползать под кроватями.
Комната, которую она сдавала, была только что отремонтирована и совершенно пуста, поэтому казалась большой.
– Семьдесят – дороговато, – сказал Вильям. Почему он торгуется, как нищий? Уж он-то может позволить себе этого не делать! Ему стало неудобно, и он добавил: – Прекрасная комната.
– У меня есть желающие, и они согласны платить, но я не хочу брать целую семью.
– Будем считать, что мы договорились!
– Вам только надо найти какого-нибудь помощника, чтобы перенести мебель с чердака.
– Зачем мне старая мебель, я куплю новую.
Он сказал это как бы между прочим, хотя давно решил, что будет подыскивать новую мебель, ведь потом, когда получит квартиру, все равно придется покупать.
И тут он прочел в глазах старушки почтительность. Она вспыхнула внезапно, но осталась, как бы застыла. Не только в глазах, но и во всей фигуре. У нее с мужем на приобретение мебели ушло чуть ли не полжизни, хотя они и считались состоятельными людьми. Только спальный гарнитур они купили после свадьбы целиком. В кредит. Две белые металлические кровати, украшенные никелированными шариками на спинках и довольно декоративным переплетением железных прутьев. Белый простой шкаф с зеркалом и две белые тумбочки. Это был не самый дешевый гарнитур, а от самого дорогого его отделяла пропасть. Она хотела купить и трюмо. Муж не возражал. Однако, если брать трюмо, то шкаф с зеркальными дверцами оказался бы лишним. Подсчитав расходы, от трюмо отказались. А с каким трудом приобрели они остальную мебель! По одной, только по одной вещи! Годами! Ведь рождались дети – и это опять было связано с расходами. Сперва платяной шкаф. Копили сантим к сантиму, сантим к сантиму. На обед рассольник и тушеная в духовке картошка с селедкой и творогом.
Если бы мать не научила ее хозяйничать, то бог знает, как долго пришлось бы ждать этого шкафа.
– Вы, наверное, большой начальник…
Ах, как Вильяму льстило такое почтение!
– Нет-нет, я что-то вроде начальника… Если бы вы согласились немного прибирать мою комнату, я бы добавил рублей двадцать.
– Мне это нетрудно… Пенсия маленькая – я ведь на государственной работе не состояла… Все по дому, детей растила…
– Вот за первый месяц, – Вильям подал сотню. Хозяйка достала из передника кошелек, чтобы дать сдачу, он остановил ее руку и сказал, что десятка – на новоселье, а шампанское он принесет сам.
Деньги, которые можно было не считать, делали его хозяином положения.
Это такое чувство, ради которого можно идти хоть на костер, подумал Вильям. Ты свободен. Ты господин.
На улице уже не моросило, а шел проливной дождь. Возле тротуаров образовались большие лужи – и проезжающие автомобили разбрызгивали воду до самых стен домов. Вильям уже почти потерял надежду на возвращение Цауны, но тот вдруг показался и затащил его в ближайшее парадное.
– Думаю, все устроится, – сказал Цауна. – Импорта нет, но есть наша.
– Я могу и подождать.
– Ты, наверно, думаешь, что я тебе предлагаю то, за чем стоят очереди? – Цауна показал на противоположную сторону улицы, где у просторных дверей мебельного магазина толпились люди. Те, кто протискивались в магазин, мешали тем, кто согнувшись под тяжестью ноши, выходили. Они выносили ровные стопки досок, стекла от буфетов, матрацы. Укрыв свои приобретения газетами, чтобы лакировку не попортил дождь, они во весь опор мчались к грузовым такси, стоявшим неподалеку в ожидании.
– Импорт можно достать раз в месяц, нашу – раз в год. Импорт с нашей и сравнить нельзя. Импорт – это всего лишь конвейерная продукция, а наша – люкс!
Вильям пожал плечами, тем самым окончательно подтвердив свою неосведомленность.
Цауна говорил о мебели, которая демонстрировалась на какой-то выставке. После выставки мебель была упакована и отослана обратно на фабрику в один из городов республики. Должно быть, вскоре на фабрику позвонили. Теперь уже никто не знал, откуда звонили – из министерства или из какого-нибудь другого учреждения и что обещали за это – то ли лимитированные станки или две дюжины путевок на знаменитый курорт. Но фабрика решила свои экспонаты продать. Фабричная комиссия установила цену, мебель сложили аккуратно в ящики и отправили в магазин. В отличие от других подобных ящиков, на этих имелась одна дополнительная надпись – «Максимову». Кроме того, экспедитор имел при себе конверт, в котором директору магазина слали дружеский привет и просьбу: ящики с такими-то номерами продать товарищу Максимову, который к нему явится лично. Поскольку директор магазина имел обыкновение тоже оказывать дружеские услуги руководству фабрики, то сомнений не вызывало, что ящики действительно он продаст только Максимову.
Когда Цауна увидел ящики с надписью «Максимову», он сразу смекнул, что это как раз то, что ему нужно. Он разыскал старшего продавца, с которым был знаком, ухватил за пуговицу пиджака и затащил в темный угол.
– Что в этих ящиках?
Старший продавец сморщил гримасу безразличия. Она означала: не знаю и знать не желаю. Это для директора, и самое разумное – вообще эти ящики не замечать и о них не думать.
– Сто! – сказал Цауна.
Старший продавец поднял вверх палец, как бы проверяя направление ветра, пошел к экспедитору, полистал накладные и, вернувшись, прошептал:
– Табу!
– Я у тебя спрашиваю, что там?
– С выставки.
Нет, Вильям мировой парень, и он, Цауна, все-таки раздобудет для него эту выставочную мебель!
– Сколько?
– Будет жуткий свистопляс, – покачал головой старший продавец. – Ты меня голым в крапиву сажаешь…
– Поговори с экспедитором! Мне нужна секция, мне нужен диван, мне нужны мягкие кресла, журнальный столик, шкаф…
– Разводишься?
– Я восстановил свои права человека еще десять лет назад. У меня друг только что получил комнату.
– Денежные однако у тебя друзья…
На фабрике экспедитору ничего не сказали, дали только письмо. Директора в данный момент не было на месте, старший продавец обещал положить письмо на стол директору. А в действительности конверт он скомкал и выбросил в мусорную корзину. Перед отъездом из Риги экспедитор позвонит директору и скажет, что для него на столе лежит конверт, тогда, может быть, его найдут в мусорной корзине, но мебель тем временем уже улетучится.
– Ну, тогда живо очищайте помещение! – Химический карандаш уже скользил по шуршащей копирке в расчетной книжке. – Но только живо!
Цауна и Вильям, стоя в очереди в кассу, видели, как ящики с надписью «Максимову», покачиваясь, проплыли к грузовой машине.
Вечером они уже собирали и скрепляли детали мебели, и тут Вильям подумал, что они вполне заслужили развлечение. Он позвонил Ирене. Ирена пришла и сразу же принялась хозяйничать. Завтра она привезет сюда две салфетки – одну полосатую, другую клетчатую и еще скатерть. И еще вазу и цветы. Цауна посмотрел на Вильяма исподлобья – подобные нападения на жилплощадь ему уже знакомы.
Цауне Ирена нравилась, ему даже казалось, что он в нее чуть-чуть влюблен. Справедливости ради надо отметить – вообще-то он чуть-чуть влюблялся почти во всех молодых женщин, которых встречал. Его сердце уже столько раз было разбито, что боли от новых трещин он не испытывал.
И он не мог оторвать глаз от Ирены, которая, подоткнув и без того короткую юбчонку, протирала тряпкой пол – время от времени взгляду открывались не только длинные стройные ноги.
Вильям ушел в магазин за шампанским, в комнате они были одни, и Цауне захотелось назначить Ирене свидание. Однако он быстро подавил свою прихоть – так можно испортить отношения с Вильямом. Другого портного он, может, еще нашел бы, а вот другого компаньона фирмы – нет.
Ирена разогнула спину, лицо ее от работы раскраснелось, глаза восторженно сияли. Изъясняясь цауновским языком, она была чертовски хороша.
Стоя в дверях с тряпкой в руках она обвела комнату хозяйским взглядом. Только б этот Цауна не сломал кресло – недовольно подумала она, – раскачивается как ребенок. Кресла с обивкой цвета мха имели высокие вогнутые спинки и хромированные металлические ножки на колесиках, которые легко вращались.
– Когда тебе понадобится мебель, ты тоже можешь мне позвонить, – все же не удержался Цауна.
Ирена холодно улыбнулась и ушла на кухню к хозяйке. Они щебетали так, что не услышали, когда вернулся Вильям.
– Как ты думаешь? – Вильям покрутил бутылку шампанского.
– Черт не дремлет!
– Не понимаю.
– Уж лучше не начинай!
– Где Ирена?
– На кухне пятую колонну формирует. Прислушайся, сейчас щебет смолкнет – они песню заведут.
Хозяйка принесла высокие хрустальные бокалы, гордость своего буфета, и они с Иреной снова исчезли на кухне. Готовить ужин.
Вильям сел в другое кресло. Оно показалось жестковатым, но было удобное, как футляр для скрипки.
– Большой скачок! – сказал Вильям. – Еще несколько дней назад у меня была всего лишь кровать в крохотной комнатенке.
– И несколько тысяч рублей, – дополнил его Цауна. – Это все-таки разница.
– Странно, но угрызения совести меня не мучают. Я совсем не чувствую себя вором.
– Потому что тебе хорошо платят… – Цауна вовсе не был циником, но не упускал случая таким казаться.
– Нет, правда, с совестью я в ладах. Как-то вечером взял и все основательно продумал. Как ни странно, но я вроде даже оказался благодетелем общества. Воры – это директор, наша элегантная главная инженерша и эта блондинка-клецка из министерства. Это они ради своих премий, ради своего подхалимства каждый год готовы зажилить три тысячи костюмов.
– Неужели так много? – встрепенулся Альберт.
– По десять в день, стало быть, три тысячи в год. А мы ткань, предназначенную для этих костюмов, не превращаем в лоскутки, как того желает банда наших администраторов и как им выгодно, а превращаем в костюмы, что выгодно государству…
– Да, да, мы выполняем функции, очень похожие на функции милиции… – Крупные цифры сильно взволновали Цауну. – Если нас накроют, то повесят администрацию «Моды»!
– Я не говорю про суд, я говорю про совесть.
– Кому нужна твоя совесть?
– С тобой сегодня нельзя нормально разговаривать.
– Если твоего директора и главного инженера поймают на их делишках, они отделаются обыкновенным выговором.
– Они «работают» так уж десять лет. Если подсчитать, можно было пол-Риги мужского населения одеть.
– Ну, хорошо, директора уволят, но в списках номенклатуры он все равно останется. Его назначат директором в другом месте. И он это знает. Может, ты думаешь, что в глазах своего начальства он станет хуже? Нет, облачится в терновый венок мученика, что в конце концов ему даже выгодно. Скажут – был свой парень, но не повезло, поскользнулся, какой-то подлец его подвел. Не будем забывать, что жульничал он ради нас всех. От плана его фабрики зависел план министерства, а от плана министерства – план республики, а от плана республики – план всего нашего огромного государства. Товарищи, это же государственное дело! В конце концов они и впрямь поверят, что делали нужное для государства дело. Потому что они подсчитывают проценты, а ты считаешь костюмы!
– Главную инженершу на некоторое время понизят до начальника цеха, – помолчав, продолжал Цауна. – Но потом директор ее снова возьмет к себе. Главным инженером или своим заместителем – в зависимости от того, какая единица по штату будет. Потому что она свой человек, а свой свояка видит издалека. Ее мышление притерлось к мышлению директора. Я себе в замы тоже не взял бы человека, который думает иначе, а тем более такого, у кого за свое «иначе» хватает смелости постоять. Взять такого к себе – значит причинить вред процентам плана и моей нервной системе.
– Но если…
– Хватит, поговорим лучше о бабах!
– Тут у тебя больше опыта, начинай…
– Ирена переберется к тебе?
– Нет, – Вильям насторожился.
– Тогда гляди в оба!
Альберт ничего не пояснил и заговорил о другом.
– Я забыл тебе сказать про земельный участок. Участка нет. Но продают фундамент с участком.
– Надо подумать…
– Думай на здоровье, только мне срочно надо дать ответ.
– Почему сами не хотят строиться?
– Вариант развода. Мужу остается машина и гараж, жене – квартира и участок, бабушке – дети. И все довольны.
Вошла Ирена с подносом. На нем стояли маленькие мисочки с разными салатами.
– На подносе очень удобно нести, – улыбалась она. – Нам тоже такой надо купить!
Цауна злорадно ухмыльнулся, но ни Ирена, ни Вильям этого не заметили. Ирена – потому что расставляла посуду на журнальном столике, уже накрытом хозяйкиным льняным полотенцем с большими неразборчивыми монограммами на концах. Вильям – потому что был очарован как бы расцветшей в этот вечер красотой Ирены. Он почти ощущал ее нежные ласки, мягкие волосы на своем плече, чувствовал губы и упругую грудь.
– Хороший диван, – сказал вдруг Цауна. – Твердоват.
Они с Вильямом подумали об одном и том же.
Шампанское в бокалах зашипело и опало.
– Прозит!
– Прозит!
– Прозит!
– А вы, сынок, совсем не пьете?
– Совсем.
– Вот уж повезло Иреночке – хорошо жить будет.
– Ах, какой вкусный салатик! – радовалась Ирена и казалась от этого еще красивее.
– Я тебя, дочка, научу готовить…
– Я буду прилежной ученицей.
– Мы с тобой уживемся!
Цауна еще раз многозначительно посмотрел на Вильяма. Тот был настолько ошеломлен, что не находил слов. Он ведь пригласил Ирену только так – скорее шутки ради, но она, видимо, чего-то недопоняла или не хотела понять. Но сегодня он ничего не скажет, чтобы не испортить вечер. Ни себе, ни ей.