Текст книги "Человек, который перебегал улицу"

Автор книги: Андрис Колбергс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

БИОГРАФИЯ ВИЛЬЯМА АРГАЛИСА

Глава 19

К тому времени, когда начали увядать июньские венки, развешанные на гвоздях накануне праздника Лиго, в цех нагрянула комиссия из министерства. По шуму, с которым ворвалась комиссия, беспристрастный наблюдатель сразу решил бы, что ничего особенного предпринимать она не собирается.

За день до появления комиссии Вильяма вызвали к главному инженеру Валентине Мукшане.

С течением времени прежнее резкое отношение Мукшане к Вильяму изменилось, и в последнее время она старалась к нему относиться даже по-дружески. Казалось, что она неравнодушна к Джонгу, и может, поэтому старалась заручиться поддержкой Вильяма – ведь они работали бок о бок и ежедневно виделись десятки раз.

– Присаживайтесь, Вильям! – Валентина пыталась скрыть свою небольшую озабоченность. – Завтра в вашем цехе будет комиссия из министерства, нам следовало бы согласовать наши точки зрения…

– Попробуем.

– Мне трудно будет рассказать, лучше прочтите сами, – Валентина подала Вильяму письмо, написанное на машинке, закурила папиросу и в ожидании стала пускать дым в потолок.

«Уважаемый Андрей Павлович!» – писал корреспондент. – «Со всей серьезностью и глубиной я исследовал тот славный путь, который под Вашим руководством прошла фабрика «Мода», однако хочу высказать несколько замечаний…»

Замечания заняли несколько страниц. Это была аналитическая статья о нормах расхода материала на различных швейных предприятиях Риги, Москвы, Ленинграда, Киева и за границей. Весь этот обширный анализ понадобился автору для того, чтобы доказать, что в «Моде» на один костюм расходуют материала больше, чем на других предприятиях, и чтобы в конце письма в десяти строчках выразить по этому поводу изумление, возмущение и надежду, что директор и есть тот настоящий человек, который безжалостно искоренит расточительность, как крапиву на огуречной грядке.

Письмо неразборчиво подписал то ли Фелдманис, то ли Элдманис, или кто-то в этом роде.

– Конверт есть?

– Штамп рижский. – Валентина закурила вторую папиросу. – Заказное, но обратного адреса нет.

Вильям только недавно возобновил работы по внутренней отделке дома, только что пообещал Ролису мотоцикл за хорошие отметки при окончании школы – это должно было ускорить переход сына в дом отца, так как при доме имеется гараж, а в Риге мотоцикл пришлось бы держать прямо во дворе, чего не может пережить ни один юноша, любящий технику.

Долг Дауне уже не давил на совесть Вильяма – предприятие «Аргалис, Дауна и Еще Кое-кто» приносило прибыль, куда большую, чем во времена Зутиса, однако Вильям из-за больших расходов постоянно испытывал недостаток денег, а будущие доходы были распределены уже на несколько месяцев вперед. В этом месяце он, например, рассчитается со штукатурами, купит обои, паркетные плитки и мотоцикл сыну, а в следующем надо раздобыть насосы и котел для отапливания теплицы: ему доказали, что строить дом без теплицы – грех, потому что это так шикарно, когда жена (когда Беата) в феврале в мороз поставит перед гостями тарелку с только что собранными помидорами.

– Что это за тип? Чего он добивается? – спросил Вильям у Валентины.

Валентина нервно пожала плечами.

– Если после этого письма мы уменьшим нормы расхода материала, он попытается отсудить премию за рационализаторское предложение. Другой причины я не вижу. Юрист считает, что подавать в суд в расчете на премию несерьезно, но этот Фелдманис или Элдманис, очевидно, не понимает.

Вильям заставил себя улыбнуться.

– Вспомните, Валентина, – говорил он, захлебываясь словами, – вспомните, как я начинал. Помните, я тоже, сидя за письменным столом, высосал из пальца огромную экономию. И все было обосновано, все было хорошо продумано, я только об очень простой истине забыл: письменный стол – это письменный стол, а закройный цех – это закройный цех, с вполне конкретными условиями труда. У этого Фелдманиса просто-напросто нет представления, как производится наша продукция, он навыписывал из каких-то журналов цифры и… Значит, именно из-за этого письма и явится комиссия из министерства?

– Они тоже получили письмо с таким же содержанием. Примерно с таким же.

– Я не спорю, какие-нибудь сантиметры и мы могли бы сэкономить, если хорошенько поднатужиться…

– Выслушайте, Вильям, мой совет! Если мы покажем, что способны сэкономить хоть один сантиметр, с нас спросят два, если покажем, что способны на два, спросят четыре. В комиссии будут люди, с которыми мы за долгое время дружно сработались, но будут и молодые, среди них бывают недоумки, которые любят выскочить… Не дай бог, если они ухватятся за этот один сантиметр… Они об этом целые дни, а может и годы будут говорить!

– В котором часу завтра ожидается комиссия?

– В час.

– Я отберу самые узкие тюки и приготовлю выкройки больших размеров. Комиссия будет счастлива, если вообще сумеет уложиться в норму… С вашего разрешения, конечно.

Валентина засмеялась. У нее был исключительно звонкий смех, никогда раньше Вильям не слышал, как она смеется.

– Разрешить я не могу вам ничего, ведь у нас с вами и разговора никакого не было.

На следующий день решением комиссии гражданин Элдманис или Фелдманис, или как его там, был признан идиотом, одержимым манией доброй воли, но из-за отсутствия обратного адреса официальный ответ ему послать не могли.

Справедливости ради надо заметить, что автор письма, который скрывался под псевдонимом Фелдманис или Элдманис, не очень-то разбирался ни в кройке, ни в шитье. В настоящее время он занимается сельским хозяйством, зовут его Вилберт Зутис, и отнюдь не возвышенные мотивы побудили его писать директору «Моды» Андрею Павловичу.

Когда Вилберт поливал шампиньоны теплой водой, у него появилась мысль, что письма могли бы благожелательно настроить судей, когда он вместе с Аргалисом и Цауной сядет на скамью подсудимых. Он даже представил себе, как встает и говорит полушепотом:

«Уважаемый суд, я сделал все, чтобы прекратить деятельность преступной группы, я был твердо убежден, что она действительно прекратилась и только поэтому я не сделал милиции личное письменное признание. Уважаемый суд имеет возможность убедиться в правдивости этих слов – мой адвокат приобщил к делу квитанции обоих заказных писем, они прикреплены к положительной характеристике, которую подписал председатель колхоза «Вирпени».

Кроме того, Зутис надеялся, что в «Моде» действительно сократят нормы расхода ткани, и бывшим компаньонам хищение больше не удастся. А если хищение прекратится, то появилась бы и реальная надежда на то, что оно канет в омут забвения.

Хотя рост материального благосостояния у мошенников был разным, кое-что перепадало и тем, кто был помельче.

Джонг был доволен, что впервые в жизни получил какую-то независимость, он казался себе более важным и значительным. Он жил у сестры, набил полный шкаф консервативными двубортными костюмами и развлекался почти по-пуритански – ходил в оперу и оперетту, сытно ужинал в ресторанах, не увлекаясь выпивкой, и среди официантов и швейцаров слыл как клиент, дающий щедрые чаевые.

Об устройстве своей жизни Джонг почти не заботился. Так много разных женщин пытались устроить его жизнь, что ему даже думать на эту тему уже не хотелось. Он решил, что пока надо радоваться жизни как таковой, а уж потом какая-нибудь охотница с сетями для него найдется.

На вечер, который устроила «Мода» в честь Женского дня, Джонг явился в суперэлегантном желто-коричневом костюме в полоску, великолепно танцевал вальс и танго, выделывая разные туры, целовал дамам ручки и угощал их в буфете шампанским.

После танца Валентина Мукшане пригласила его за столик, где сидела администрация: выглядело не совсем красиво, что за ним сидят одни женщины: Андрей Павлович подхватил насморк, и жена не выпустила его из дома.

Джонг по очереди танцевал со всеми дамами за своим столиком, произнес с полдюжины толковых тостов – писание красивых писем не было единственным его призванием – и предложил в этот вечер петь песни только о женщинах.

– В тихом Кемери, в тихом домике, жила Аннушка, раскрасавица… – начал он сильным голосом, и весь зал подхватил.

Джонг стал как бы центром зала, конечно, это произошло оттого, что сидел он за столиком администрации, потому что в «Моде» никто не мог соперничать с ним в солидности, а остальные мужчины были здесь просто приглашенными.

Джонг рассказывал своим дамам допустимо пикантные анекдоты и удивил их тем, что регулярно посещает оперу, а также рассказал, какие интересные разноцветные перья бывают на шляпах у героев.

Валентина приметила Джонга давно: да и как можно не заметить мужчину на фабрике, где сильный пол не превышает пяти процентов общего числа работающих, но она никогда и подумать не могла, что он может быть таким остроумным и приятным кавалером. Она смотрела на Джонга слегка прищурившись, грудь ее волновалась, она ждала дамский танец. Она сегодня была одета с изысканной элегантностью и даже курила не папиросы, а сигареты, чтобы не нарушить этой элегантности. Валентина ждала дамский танец, чтобы пригласить Джонга и, пока еще другие пары не поднялись, танцевать с ним посреди пустого зала, потому что ей так нравилось и танцевала она хорошо.

Джонг тем временем рассказывал необыкновенные случаи из жизни известных актеров, о которых наслушался, будучи рабочим сцены. За столом он держался свободно, ему не приходилось думать, как и чем едят маслины, как держать поданную салатницу и в какие рюмочки наливать ликер – посещая рестораны, тоже можно кое-чему научиться.

Приглашение Валентины на танец подсказало Джонгу, что он ей не неприятен, но его все еще смущали ее элегантность и занимаемая должность.

И в конце вечера он попросил у Валентины разрешения проводить ее домой и не получил отказа.

На улице стоял леденящий холод. Валентина была в шубе, мягкость которой чувствовал и он. И сознавая, как великолепно они выглядят вместе, он как бы свысока поглядывал на прохожих.

На улице Джонг внезапно лишился дара речи – они шли молча. К счастью, Валентина истолковала это по-другому. Джонг вдруг попал в ситуацию, в какой раньше не бывал. Рядом с ним шла женщина, которая ему очень нравилась, но которая знала, что он всего-навсего заведующий каким-то складом. А не знай она этого – что бы изменилось? Она умная и образованная, такой не наболтаешь, что он заместитель директора, и не наплетешь что-нибудь про собрания, она спросит конкретно, ей не наплетешь и про то, что его ждет государственная премия за чертежи – стоит ей спросить его про линии «А», про пунктирные или осевые линии – и он тут же сядет в лужу, потому что про эти линии слышал только краем уха. Нет, тут его виды невелики, поэтому лучше отступить с честью.

– Мы пришли, – Валентина остановилась возле нового многоэтажного дома. – Я живу здесь.

– Было очень приятно познакомиться поближе, – пробубнил Джонг, целуя протянутую руку.

– Благодарю… Не хотите ли чашечку кофе?

Джонг не был бы Джонгом, если бы в конце концов не ляпнул что-нибудь невпопад.

Когда Валентина поставила на стол дымящийся кофейник и печенье, Джонг стал плести, как в будни он обычно пьет гранулированный кофе «Негзпеу» и таким образом каждое утро экономит несколько минут. На прямой вопрос, где можно достать такой кофе, Джонг, разумеется, ничего не мог придумать лучшего, кроме «дяди в Австралии», который присылает ему посылки. Ткань для всех его костюмов куплена не в комиссионке, как можно было бы подумать, а прислана тем же дядей. Кофе «Негзпеу», по его словам, упакован в коричневые жестяные банки с золотыми надписями и герметичной крышкой.

– У вас старый и богатый дядюшка, – сделала вывод Валентина, усевшись рядом с Джонгом. Кофе был сервирован на лакированном журнальном столике, и сидеть можно было на кушетке со спинкой или в кресле, но, войдя в комнату, Валентина открыла окно, и теперь кресло оказалось на сквозняке.

– Он недавно умер. Оставил довольно приличное наследство, но мне сказали, что налоговые отчисления будут большими. Я принесу как-нибудь и покажу фотографии похорон – красивые цветные снимки.

То, что он нашелся, что пообещать, вернуло Джонгу уверенность в себе, и он рассказал Валентине, что у дяди мастерская по производству портфелей, и один такой портфель он прислал ему. На уголке тиснение «Р1ох 5 Со Мас1е т АихДаПа». Дядюшка – брат отца, поэтому и фамилии одинаковые.

Как близко она сидела, как была элегантна и соблазнительна!

Джонг обнял ее за талию, с минуту они сидели, словно боясь пошевелиться. Рука Джонга электризовала Валентину, но она умела подавить любую свою страсть, хотя потом кусала подушку и плакала навзрыд.

– Кофе выпили, пора домой! – сказала она и медленно поднялась. Джонг почувствовал себя так, словно на него выплеснули ушат холодной воды.

Она убирала посуду, он в коридоре начал одевать пальто. Она остановилась в кухонных дверях и сказала:

– Извините, Арвид, мне уже не пятнадцать лет и потому меня не увлекают дешевые приключения.

– Правильно… Вы правы… С глубочайшим уважением… – Джонг поторопился распрощаться.

– Обещайте, что придете в гости… Я по вечерам почти всегда дома… Вы в шахматы играете?

Это был второй ушат, но он перенес его с достоинством.

– Я постараюсь достать билеты на «Тангейзер»…

Квартира тридцать восемь, запомнил он, спускаясь вниз по лестнице.

Глава 20

Вильяму попались не самые плохие мастера, но и они были избалованы не меньше, чем остальные их собратья по ремеслу, для которых лихорадка дачного строительства в окрестностях Риги явилась просто золотой жилой. Плотники, каменщики и штукатуры стали настолько привередливы, что о сдельной работе больше и слышать не хотели, и лишь приличия ради оправдывались тем, что хозяин, может быть, не сумеет вовремя подвезти материалы, и тогда у них возникнет простой. Но они могли и не оправдываться, потому что из-за недостатка специалистов хозяева будущих дач все равно были вынуждены принимать любые их условия. Вначале мастера требовали за вечер по десять рублей на человека, потом пятнадцать, а когда им безропотно платили и столько, они установили твердую цену – двадцать рублей на человека плюс обед с водкой. Работали они бригадами, среди них случались люди, прекрасно ориентировавшиеся в трудовом законодательстве, поэтому после каждого академического часа все пятнадцать минут курили. Когда хозяин был рядом, а им очень хотелось подольше покурить, на все вопросы они отвечали с нескрываемым превосходством знатоков: «Сохнет. Надо подождать, пока затвердеет. Надо ждать, пока усядется». Получая новый заказ, они по крайней мере раза три выбегали за калитку. «Нет, нет! За это мы не возьмемся, это такая работа, за нее вы вообще не сможете заплатить!» – и позволяли хозяину поймать их на улице и втащить обратно.

Видя, как тает последний снег, столичные прорабы в ужасе стучали зубами: они знали, что скоро перелетные птицы расправят крылья. Прорабы безоговорочно подписывали заявления об отпуске, ибо тогда по крайнем мере к августу можно было ждать этих бродяг обратно. Им обещали квартиры, премии и места в детских садах. А если отпуск за свой счет не предоставляли, перелетные птицы писали заявления об увольнении, и тогда суд был на их стороне. Они имели такие специальности, которые требовались всюду, и им не приходилось волноваться, что осенью, когда индивидуальное строительство закончится, они останутся без работы.

Вильям со своими строителями договорился, что обедать за счет хозяина они будут в ресторане, однако, все равно каждую свободную минуту ему надо было находиться рядом: то не хватало цемента, то вовремя не привезли обещанный кирпич, и все это он должен был оперативно и быстро улаживать, чтобы меньше пришлось – платить за простои. Он часто ночевал во времянке, которую кое-как оборудовал. Никто, кроме Цауны, о его доме не знал; начальнику закройного цеха глупо бахвалиться строительством дома даже в том случае, если на работе нечем поживиться. Всегда найдется завистник, который соответствующим инстанциям сообщит о своих сомнениях относительно честности домовладельца, после чего обычно следуют долгие унизительные и неприятные проверки.

Однажды, когда Вильям в очередной раз остался ночевать во времянке, его разбудил очень энергичный стук в дверь. На дворе уже совсем стемнело, он сразу не мог нащупать выключатель, поэтому сонно спросил;

– Кто там?

Стук прекратился, в тонкую фанерную дверь толкнули плечом, тоненькая замочная щеколда выскочила из паза, дверь распахнулась, и в комнату ворвалась Ирена.

– А-а, вот вы где!

Когда Вильям включил свет, Ирена бросилась искать соперницу за плитой и под кроватью.

– Сдурела что ли! – прикрикнул на нее Вильям.

– Чей это дом? Почему ты здесь? – Ее глаза пылали от гнева.

– Если сейчас же не успокоишься, вызову «скорую помощь», – пригрозил Вильям. – Дура-истеричка!

– С кем ты путаешься… Как тебе не стыдно… Я тебя люблю… – В слезах причитала она.

Как он не догадался, что Ирена рано или поздно его выследит! Теперь ничего другого не оставалось, как рассказать ей правду. Полуправду.

– Дом принадлежит моей матери, глупышка! – он гладил ее, усадив на край топчана. – Она старый человек, сама уже почти ничего не может, кому-то за мастерами ведь надо присматривать.

– Когда ты меня познакомишь со своей матерью?

– Мне надо ее к этому подготовить, она очень тяжело переживала мой развод, – уклончиво ответил Вильям и стал помогать Ирене раздеваться.

– Какая я противная! Как я могла так о тебе подумать! – сокрушалась Ирена сквозь слезы. – Но ты должен меня понять. Я тебя очень люблю.

Вильям не заснул почти до утра.

«Как избавиться от этой козы? – думал он. – Как я от нее отделяюсь, когда дом будет готов?» Пока он уговорит ее придержать язык за зубами, ссылаясь на завистников и других недоброжелателей, но станет ли она молчать, когда он попытается отделаться от нее? Есть только один выход – когда закончится строительство дома, придется исчезнуть из «Моды».

Пусть мальчик переселяется уже теперь, пусть Ирена здесь пока помогает хозяйничать, а он успеет перейти в какое-нибудь ателье индпошива, и тогда ему Ирены нечего бояться, тогда он найдет какую-нибудь причину для скандала – и пусть она убирается, куда хочет, а сюда придет и будет хозяйкой Беата.

Глава 21

В лесу, через который Вильям шел со станции, уже цвел вереск, и он подумал, что это к ранней зиме, уже и клин диких гусей пролетел несколько дней назад, был слышен их гогот, а сосед, у которого были пчелиные ульи, рассказывал, что пчелы закрывают воском свои медовые соты.

На березках в аллее листья еще не пожелтели, но выглядели сухими, в саду соседа справа сгребали в кучу и сжигали гороховые стебли, по другую сторону дороги, раздевшись до пояса, мускулистый мужчина копал землю: на солнце было еще достаточно тепло.

Дом Вильяма виднелся издалека из-за красной, покрашенной суриком крыши, а еще и потому, что он был выше и больше остальных домов в округе.

Когда Вильям подошел ближе, он все не мог насмотреться на своей красивый яично-желтый забор. Вначале он не соглашался, чтобы забор красили в желтый цвет, ему казалось – слишком ярко, но художник нарисовал эскиз. Яично-желтыми были также оконные рамы, дверь гаража, ступеньки веранды, забор и еще какие-то разбросанные по фасаду четырехугольники – в комбинации с остальными красками, с зеленью сада, темно-красными пионами, с вьющимися растениями, усеянными мелкими цветочками, с ледяным блеском теплицы, желтый цвет выглядел просто великолепно, он согласился. Все же до самого последнего момента он боялся – вдруг ошибся. Теперь у него сердце было спокойно. Он мог гордиться своим домом.

Все три маляра сидели на ступеньках и пили пиво.

– Привет, начальник! – салютуя бутылками, поздоровались они.

– Привет, привет! – подходя по посыпанной гравием дорожке, весело отозвался Вильям. – Все в порядке?

– Присаживайся, начальник! – для Вильяма освободили местечко. – Выпей пивка!

В кружке, который образовали мужчины, стояла дюжина пивных бутылок, несколько из них были еще не раскупорены. Вильям отказался.

– С нашей стороны, начальник, все в порядке!

Интонация была многозначительной. Вильям вынул из портфеля и протянул им довольно пухлый конверт.

Маляр достал из него пачку денег и стал медленно пересчитывать, откладывая каждую сотню отдельно в сторону, на край ступеньки.

– Правильно, начальник, – сказал он, кончив считать, собрал пачки, вложил обратно в конверт и сунул в карман. Доли маляров были неодинаковыми, но в присутствии посторонних они обычно не рассчитывались.

Вильям удивился, услышав в доме стук молотка.

– Там еще работают?

– Телефон проводят.

Это было радостное известие, потому что Вильям не надеялся на телефон в ближайшие годы. Теперь он увидел и провода, которые от столба на улице тянулись к веранде.

– Мы в расчете? – спросил маляров Вильям еще раз, потому что скорее хотел поговорить с телефонистами, чтобы они установили параллельные аппараты также в погребе и на верхнем этаже – мальчику ведь звонить будут чаще, чем ему и Беате, бегай тогда по лестнице вверх-вниз к телефону.

– Все честь честью, начальник!

– Я только хочу еще попросить, чтобы вы собрали пустые бутылки…

– Хорошо, мы по пути сдадим!

В доме еще не все было закончено. Еще ковали дверные ручки и каминную решетку, еще недоставало дубовых панелей для гостиной и фаянсовых плиток для ванной, но это уже были мелочи.

– Здравствуйте, как дела?

– Вы хозяин?

– Вроде бы! – Вильям коротко и счастливо засмеялся. – Вроде бы.

– В таком доме и я бы не прочь пожить…

– До станции далековато… – Повод для недовольства всегда можно найти.

– Дайте мне одну комнату хоть в десять раз дальше от станции, и я буду рад, – крикнули с верхнего этажа. Говоривший стоял в конце лестницы и орудовал молотком. Оба телефониста были молодые парни.

– Вы еще и не такие дома успеете построить…

– Я уже коплю. У меня на книжке скоро будет сто рублей, – подтрунивал тот сверху. – Сколько времени вы копили?

– Кончай, а то халтуру спугнешь! – крикнул тот, что стоял рядом с Вильямом.

– Я, ребята, хотел договориться насчет параллельных телефонов. Можно это?

– Подумаем.

– Аппараты сами достанете или мне искать?

– Достанем. Покажите только, где вы эти телефоны хотите ставить.

Вильям взял план дома, по которому телефонисты работали, и поставил на нем крестики.

– В погребе тоже?

– Но ведь оттуда мы не услышим, что наверху звонят. Сегодня успеете?

– Как договоримся.

– Ну, тогда сегодня. Когда кончите, разбудите меня!

В нижние комнаты уже привезли мебель, но он не хотел искать простыни и одеяла, которые еще были в узлах: Ирена не успела их вчера разложить по полкам в шкафу. Он в последний раз отправился спать в садовый домик и, пока не заснул, размышлял, для чего бы использовать времянку в будущем. Может, сдать студентам с условием, что они сделают весенние и осенние работы в саду? Для мальчика это будет хорошая компания, он ведь тоже студент: вступительные экзамены сдал на одни пятерки. Жаль, что теперь его послали в колхоз, хотя… Чего там жалеть, силы у Ролиса достаточно, пусть поработает! Как только приедет, надо привезти его сюда и показать дом, тянуть больше нечего.

Телефонисты разбудили Вильяма, когда на улице уже стемнело. Он рассчитался с ними и, сожалея, что Ирена задержалась и придется обойтись без ужина, пошел в свой большой дом.

В передней не было мебели, поэтому парни поставили телефон на стул. Белый, элегантный аппарат. Вильям взял его в руки, сел на стул, поставил аппарат на колени и стал думать, кому первому позвонить. И ему захотелось услышать голос Беаты.

– Алло! – Он сразу узнал ее. – Вильям?

– Я!

И тут на него словно рухнули небо, потолок и весь дом, этот любимый им дом.

– Ты негодяй! Зверь! Тебе мало того, что ты погубил мою жизнь, тебе надо было изломать жизнь своего ребенка! – она выпалила все это сразу, как бы на одном дыхании, потом наступила неожиданная пауза. Вильям ничего не мог ответить, он не понимал, что случилось. – Сначала Ролис лишь смотрел свысока на других, когда ты ему дарил дорогие вещи, потом он уже позволял себе откровенно ухмыляться. Когда Лиан сделал ему замечание, Ролис обозвал его оборванцем! И это – Лиана, который работает с утра до вечера, и в больнице, и над диссертацией, и все же не может заработать больше, чем ты давал мальчишке на карманные расходы! Молчи, я все знаю. Лиана, который раньше всегда был для него примером, он обозвал оборванцем! Ты и мотоцикл ему подарил, теперь ты можешь радоваться! Мотоцикл принес свои плоды! Радуйся! И будь ты проклят! На веки вечные!

– Где мальчик?

– В больнице. А потом будет в тюрьме. Радуйся!

– Беата…

– Будь ты проклят!

И она бросила трубку.

Через полчаса Вильям уже знал, что случилось.

Ролис в колхоз поехал, конечно, на мотоцикле. Под вечер, от нечего делать, ребята собрались и выкопали картошку хозяйке, у которой жили. На радостях она угостила их самодельным вином. Потом ребята решили отправиться в Дом культуры на танцы, но Ролис непременно хотел ехать на мотоцикле. На прощанье он сказал: «Если я задавлю какую-нибудь лошадь, не велика беда. Мой старик за все заплатит!»

Что случилось потом, никто не мог объяснить. Какой-то шофер километрах в двадцати от хутора, где жили студенты, увидел ночью лежащего в придорожной канаве парня в мотоциклетном шлеме. Мотоцикл нашли по другую сторону канавы, значительно дальше, в лесу, а рядом с ним – девушку в вечернем платье и без защитного шлема. Врачи почти не надеялись спасти девушку, а мальчишка отделался сотрясением мозга и несколькими переломами. Не оставалось сомнений, что его будут судить и сурово накажут.

Ирена все не шла. Где она сегодня задерживается? Теперь, когда он все узнал, ему, так нужен был кто-нибудь рядом.

Его вдруг зазнобило. Бродя по пустому дому, он проклинал Ирену. Почему она не едет? Потом он вспомнил, что в подвале есть водка, которую он купил для строителей. Несколько бутылок там еще должно было остаться.

Спустившись в подвал, Вильям оставил дверь открытой настежь. На светлом фоне – в прихожей горел свет – он через некоторое время увидел Ирену, но она показалась ему довольно абстрактной, словно окутанной шлейфом.

– Я была у врача, – сказала Ирена.