Текст книги "Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания"

Автор книги: Андрей Виноградов

Соавторы: Александр Грищенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 32 страниц)

– … А что значит «от Тъмутороканя до Кърчева»? – спросила вдруг Нина Гришу, глядя на знаменитый Тмутараканский камень.

Гриша не сразу понял:

– Как что? Ты не знаешь, что такое Тмуторокань и Корчев?

– Очень приблизительно. Разве этот камень не подделка?

– Конечно нет. Хотя такие сомнения и были. Смотри, как хорошо в этом написании «Тъмуторокань» отразилась тюркская форма «Туман-Тархан». Хотя изначально-то тут было «Таман-Тархан», откуда и нынешняя Тамань, а со словом «тюмен», кстати, то есть с «десятью тысячами», этот «таман», титул какой-то, никак не связан. Я специально выяснял у профессора Добродомова… В конце восемнадцатого века, когда этот камень нашли, ещё не смогли бы до такого додуматься.

– А Корчев – это где?

– Нынешняя Керчь. Тоже очень интересная форма. Многие считают, что слово «Керчь» появилось сильно позже, поэтому и надпись на этом камне – подделка. Форма и вправду странная, тем более что в то время Корчев звался Воспором, то есть в честь древнего названия пролива – Боспора Киммерийского. В античное время – Пантикапей. Кстати, фон Гутшмид ещё в конце девятнадцатого века предположил, что неподалёку от Пантикапея, сейчас в черте Керчи, располагался тот самый Город людоедов из «Деяний Андрея и Матфия». Помнишь ведь, как он назывался? В одних списках – Мирна, в других – Мирмена, где-то – Мирмидона. Так вот, рядом с Пантикапеем был античный городок Мирмекий, а тамошние скифы – это, стало быть, людоеды. Епифаний уже не мог знать об этом Мирмекии, потому что к его времени там был всего лишь убогий хазарский посёлок. Иначе не пришлось бы ему идти на такую нелепую натяжку, как связывать со скифами Синопу. Откуда же в Синопе скифы!

Нина всё больше и больше погружалась в бархатистую глубину Гришиного голоса, который здесь, в залах Эрмитажа, звучал совсем по-особенному. Но что-то мешало ей окончательно потонуть в нём, и она снова и снова выныривала на поверхность.

– А зачем этот «Глеб-князь мерил море по леду»? И что за год там указан? «В лето…» – а дальше какие-то ваши старые цифры-буквы.

– «В лето 6576-е…» – это от Сотворения мира, то есть в 1068 году, – «…индикта шестого…» – ну, это ты знаешь: делим 6576 на пятнадцать, то есть на период индикта, и в остатке получаем именно шесть, – «…Глеб-князь мерил море по леду от Тмутороканя до Корчева» – но вот зачем?., кто ж его знает… и получилось у него: «…четырнадцать тысяч сажень». Сколько это было на самом деле? Сейчас от Тамани до Керчи по прямой около двадцати трёх километров. Если разделить на четырнадцать тысяч, то окажется метр шестьдесят. Такая сажень тоже когда-то была, так что всё вроде сходится. Но нельзя исключать, что князем Глебом использовалась какая-то другая сажень, и тогда расстояние могло быть другим, ведь пролив-то становился то уже, то шире.

Гриша несколько дней водил Нину по одному только Эрмитажу, благо они поселились в академической гостинице по соседству, но, увы, в разных комнатах, на чём настояла именно она. В Петербург Нина прибыла по той же своей учёной нужде – в поисках архива Марра, в котором могла заваляться сделанная им копия с древнейшего, и без лакун, списка «Обращения Картли». А что могло оказаться в той копии… От предвкушения невиданного открытия у Нины захватывало дух, но она всё откладывала и откладывала свою работу, потому что за ней последовал Гриша, бросивший все свои дела в Москве. С ним было интересно, он открывал перед ней какие-то неведомые горизонты и в науке, и в быту, рассеивал её старые предубеждения, ломал стереотипы. Благодаря ему, например, она вдруг поняла, что грузинское вино не самое вкусное в мире, как ей внушали с детства. При этом Нина держала его на некотором расстоянии от себя, а Гриша всеми силами его преодолевал, выбиваясь из сил. Но она всё не решалась рассказать ему о сокровенном – о том, почему она не мыслила своей жизни рядом с каким бы то ни было мужчиной.

В Петербурге они пробыли вместе недолго. Грише нужно было возвращаться в Москву, чтобы сразу же ехать на важную и давно запланированную конференцию в Херсонес. Да и Нине тоже требовалось время на работу и с архивом Марра, и с грузинскими рукописями в Публичке. Так они впервые расстались, пообещав писать другу.

ЧАСТЬ ПЯТАЯ
ВИЗАНТИЙ И ОКРЕСТНОСТИ

1. «ВЕЛЕГЛАСНЫЙ ОРЁЛ ЕВАНГЕЛЬСКОЙ ПРОПОВЕДИ»

«…Апостол Господень Андрей прибыл в то место на своём пути. И когда приблизился он к Поликсене, то понял сердцем, что внутри него происходит некое смятение. Став тогда на молитву и сложив у себя на груди руки крестом, он сказал: «Господи Иисусе Христе, Причастник света и Знаток тайн, от Которого не утаено ничто на земле. Сотвори со мной человеколюбие и милость, усмири это смятение и успокой мой рассудок, о Устанавливающий везде мир с теми, кто любит мир!»»

– Чем же его, интересно, так смутила эта Поликсена? Неужели своей красотой!.. – воскликнул он в сердцах, оторвавшись от чтения. – Ладно, посмотрим, чем у них там всё кончилось…

«Тогда Поликсена побежала к нему, и говорит ей апостол Господень Андрей: «Не приближайся ко мне, дитя моё, но скажи-ка лучше, кто ты и откуда». И ответила Поликсена: «Я, господин мой, чужеземка, но вижу, что лицо твоё приятно, а речи твои как речи Павла, и кажется мне, что и ты от того же Бога». Андрей догадался, что говорит она об апостоле Павле, и спросил её: «И откуда же ты знаешь Павла?» Та ответила: «Ещё на своей родине, в Испании, я общалась с ним, а он там оставался…»».

– Как же это в Испании? Разве апостол Павел добрался дотуда? Да, писал он в Послании своём к римлянам: «…с давних лет имея желание прийти к вам, как только предприму путь в Испанию, приду к вам», – и ещё ниже: «…я отправлюсь через ваши места в Испанию». Хотя и в списке апостольском Епифания Кипрского об этом говорится. Может, и вправду добрался…

«Говорит ей Андрей: «И как же ты здесь оказалась, в такой далёкой стране?» И ответила ему девица: «Как суждено мне было, так и случилось. Оказалась – и оказалась. Сейчас же припадаю к стопам твоим и молю: запечатлей меня, как и Павел запечатывает баней возрождения, баней вечной жизни, – святым крещением, чтобы и меня несчастную признал, наконец, всемогущий наш Бог! Ведь Он человеколюбив и многомилостив, ведь это Он, увидев мою беду и несчастье, послал тебя сжалиться надо мной». Тогда великий апостол Господень Андрей говорит ей: «Так пойдём же, дитя моё, туда, где есть вода»».

– Ах, вон оно что… Девица-то вполне целомудренна и жаждет крещения. Но отчего тогда смутился апостол?..

«И вот, пройдя немного далее, пришли они к одному источнику, весьма прозрачному и чистому. Когда же апостол Андрей встал помолиться над водами, то одна девушка по имени Ревекка из племени Израильского, пленница в этой стране, пришла к тому же источнику набрать воды. И увидев блаженного Андрея, узнала она его по облику и воскликнула: «О, это облик пророка! Он один из апостолов!» – и, поклонившись ему, взмолилась к нему: «Пожалей меня, раб Бога истинного, смилуйся над пленницей, уже трижды проданной, которую почитали некогда пророки, а теперь вот насмехаются надо мною идолослужители. Вызволи меня, прошу тебя, посланного на вызволение многих несчастных и спасение многих грешников!» Отвечает ей апостол Христов Андрей: «И о тебе, дитя моё, позаботится Бог, как и об этой чужестранке. Примите же обе, наконец, святое крещение – и будьте отныне как соплеменницы, вечно славя Бога».

Сказав так, продолжил апостол свою молитву над водами. И вот, приходит вдруг быстроногая львица и, остановившись близ него, наблюдает за ним. Апостол же Господень Андрей говорит ей: «Чего же ты хочешь, о дикий зверь?» А львица тут как открыла рот да как заговорила человечьим голосом: «О апостол Христов Андрей, достигла меня молитва той девицы, что стоит справа от тебя. Так укрепи же их, огласи и наставь их на прямой путь и к истинной вере Христовой, потому что сильно любят они имя Господне. И взгляни на чудеса и невысокомерие Бога: видишь, как на неразумных и диких зверей излил Он милость Свою». Заплакал тогда блаженный Андрей и стал сокрушаться: «Что сказать мне или что поведать о милости Твоей, Боже? Что так заступаешься ты всегда за несчастных и заботишься о тех, кто в неведении, о Невысокомерный и Многомилостивый?» И исполнив молитву, крестил он обеих девиц во имя Отца и Сына и Святого Духа».

– Так и есть, пустой апокриф… Говорящая львица, сейчас ещё какой-нибудь благовествующий орёл появится… О проповеди же и хождениях Андрея опять ни слова! Ну хоть бы сообщалось, где всё это происходит! Судя по тому, что там живут львы, это может быть и Ливия, и Кавказ… А, да вот и обрывается эта сказка, совсем короткая оказалась:

«Львица тотчас убежала на гору, а девицам апостол Андрей сказал: «Спешите, дети мои, стяжать добрую славу пред лицем Бога, праведно живя на чужбине, и не разлучайтесь отныне друг с другом. А Бог, Который всегда пребывает с призывающими Его, сохранит вас в святости, отгоняя от вас лукавого. Молитесь же и вы за меня!» Сказала тогда Поликсена: «Нет уж, последуем мы за тобой, куда бы ты ни отправился». Но возразил ей на то апостол Андрей: «Не указано мне о том, дети мои, от Господа. Так что оставайтесь здесь в мире, надеясь на Господа, и сохранит Он вас до конца». И отправился Андрей своим путём, радуясь и славя Бога…»

– И это всё?! Стоило столько глаза ломать, чтобы прочесть эдакие басни! Неужели отец-библиотекарь не нашёл для меня ничего получше!

Разочарованный, он захлопнул книгу и вышел из библиотеки.

Перед Никитой стояла задача не столько сложная, сколько почётная: ему надлежало вскорости прочесть проповедь в своём родном селе, и не простую, а на торжественном освящении церкви во имя святого апостола Андрея Первозванного. Притом церковь эту, долго стоявшую в запустении, отстроил на свои деньги его родной дед. Вот и выходило, что и для Никиты, давно уже столичного жителя, это большой почёт и приятная обязанность.

Его столичным друзьям такое дело показалось бы пустяковым и даже плёвым. Ну что тут такого? Берёшь какое-нибудь слово Златоуста, меняешь имена людей и мест – и на тебе, пожалуйста, готовая проповедь! Кто из деревенских мужиков и баб поймёт её? Во всём его селе более или менее приличное образование только у старосты, у императорского коммеркиария, собирающего пошлины, да, может быть, у самого священника Андреевской церкви – оттого-то Никита и сбежал из этой глуши! А можно и так: вообще ни о чём конкретном не упоминаешь, а просто используешь заученные в школе риторические фигуры – и всё. Никита и сам порой не чурался такого способа, например, когда писал похвальные слова святым апостолам по заказу настоятеля их храма. Впрочем, некоторые места из своей похвалы апостолу Андрею Никита вспоминал не без удовольствия. Вот, к примеру, такое:

«Итак, посему нельзя предпочесть одного из боговидцев другому, что все они усовершенствованы единою благодатию, подобно многоценным жемчужинам или ценным каменьям, равноценно вплетённым Царём Небесным в единый сверхценный венец славы; поскольку же все они, как совершенные овны, суть вожди овец Пастыреначальника, равно по богоначальному слову облеклись Святым Духом, то, каждый отсюда получив по жребию особую часть вселенной, отправились, служа благовестию, к своему апостольскому уделу.

Ты же, честнейший для меня Андрей, богодостойное дело, истинного мужества образец, алмаз твёрдости, образ терпения, камень после Камня, после Христа тотчас непоколебимое основание Церкви, получив себе в удел север, иверов и сарматов, тавров и скифов и обходя все страны и города, те, что к северу от Понта Эвксинского, и те, которые лежат к югу от него, ты тёк, славя в глуши Иисуса. Ты прекрасными стопами тёк, благовествуя о Христе – как полный света и будучи сам светом к омрачённейшим; как кротчайший – к необузданнейшим; как добрейший – к суровейшим и жесточайшим. Великолепие добродетели и слава святости твоей настолько превосходны, насколько известны свирепость и зверовидность этих народов.

«Познал, – ведь сказано, – Господь своих», – и зная, кто к какому служению способен, и вместе незримо заботясь о каждом с самого его зачатия и соответственно намерению каждого даруя Своё благоволение, Он направляет каждого к собственному совершенству. Он, пребывая и с тобой у отдалённых и омрачённейших, ниспослал им умственное озарение. Ибо, словно облаком света, облаком лёгким и таинственным, находясь в сознании и придя к этим непросвещённым народам, Он открыл им чрез тебя соответственный им и, как было возможно, луч богопознания».

Или был у него ещё в проповеди такой изысканный пассаж:

«Но каков способ сосуществования человеколюбивейше-го с бесчеловечнейшими? Прежде всего языком, подобным их варварскому наречию, привлёк он к себе их грубый слух, ибо подобное по природе своей следует за подобным. Посему и Дух сошёл на апостолов в виде языков, и, прежде других знамений, у них произошло разделение языков – так дикие души смягчаются скорее словесным общением, нежели всеми другими чудесами. Таким образом, соединяя с тождеством речи благовидность нрава, нежность и кротость и смягчая их грубость, дикость и жестокость, он мало-помалу привлёк их к себе…

Так великий апостол, обходя северные края, насаждал среди них горы Сионские. Ибо у кого был след прямоты, у кого присутствовала частица здравого ума и смысла, видя человека, и светлостью разума и совершенством жизни превосходящего их настолько, насколько они сами считали себя выше зверей и тварей, приклонили свой рассудок и притекли к проповедуемому им свету и просвещаемые словом благодати, и очищаемые водою возрождения, и исполняемые Духом всыновления, – те образовались в святые церкви Всесвятому».

Да, что уж говорить, удавались Никите торжественные речи, и он, небогатый провинциал, даже научился зарабатывать себе этим на хлеб. Но сейчас дело обстояло иначе: требовалось не только прославить Первозванного ученика Христова, но и встроить в эту проповедь само родное село Никиты – затерянный в пафлагонской глуши Харакс. Похвалу этому селу, храму и своему деду Никита уже придумал и часто повторял в уме, постоянно оттачивая и шлифуя её стиль:

«Поскольку великий апостол благочестия старался останавливаться в многолюдных деревнях и городах: «Ведь в толпах, – говорил он, – обыкновенно находятся ищущие», – то, поплыв из Амастриды вверх по судоходной реке, называемой Парфений, он достиг селения Харакс, который называется так в соответствии со смыслом сего имени, ибо подобен некоему обстроенному и укреплённому отовсюду городу. Ведь он окружён и ограждён, словно изгородью и укреплениями, двумя реками: с юга – именуемой за её буйность Ликом (волком), а с северной стороны – называющейся за свою полноводность Лусой (омывающей); приятным и радостным для жителей делает он проживание там, особенно благодаря тому, что две эти реки соединяются и сливаются в одно русло у западного подножия этого селения и образуют вышеупомянутую реку Парфений. Большая по глубине, пространная по ширине и совершенно спокойная по тихому ходу течения, она от природы приспособлена для лёгкого движения большегрузных барок, наполненных всевозможными видами товаров, вверх, к одному плоскому и равнинному месту. К нему в определённое время каждого года, в месяц под названием лоос, или август, стекается множество людей от всех уделов Востока и Запада, собираясь словно на некое общее торжище, каждый продавая своё, обменивая и покупая необходимое. Однако не только тогда, но и во все другие времена года никогда не иссякает поток спешащих туда, ведущий же сюда тракт сохраняет подобие муравейника, так как одни приезжают, а другие уступают место прибывающим, и все они приносят обитателям немалую утешительную выгоду и пользу.

Прибыв сюда, высоко парящий и велегласный орёл евангельской проповеди возвестил слово благочестия и многих привлёк к познанию истины. Освятив здесь и некое молитвенное место, подходящее для устройства престола, он водрузил на нём животворящее изображение спасительного Креста. Там спустя короткое время местными жителями был построен во имя его храм, а в самом месте воздвижения Животворящего Креста поставили они честной образ, во всём подобный тому первому, апостольскому, кресту, верно написав его на стене. Образ этот сотворил и множество чудес, как рассказывают люди, хорошо его знающие и помнящие то древнее святилище, ведь незадолго до этого оно разрушилось из-за сырости и ветхости. И сей ныне видимый благолепный храм был вместо него воздвигнут в честь апостола неким достопамятным и вернейшим мужем, соименным Божиему дару – так Никита зашифровал имя своего деда Феодосия, – который почтён достоинством иллюстрия и многих превосходит счастием в жизни, равно как и украшен благородством нравов и отличается благочестием и набожностию».

Но похвала родному Хараксу выглядела бы не слишком убедительной, если бы Никита не вписал это селение в маршрут всего проповеднического странствия апостола Андрея. А вот с этим выходила загвоздка: ему никак не удавалось найти такое жизнеописание апостола, которое содержало бы упоминание его пафлагонской родины и которое можно было бы риторически переложить. Поэтому-то Никита и отправился сегодня в Патриаршую библиотеку: он знал от своего учителя Арефы, что там должен быть какой-то кодекс с древними деяниями святых апостолов – их покойный патриарх Фотий хоть и ругает за стиль и нелепости, но кроме них наверняка нигде более про его родную Пафлагонию и не говорится. А вместо этого бестолковый библиотекарь принёс ему какие-то байки о говорящих зверушках – будто во всей величайшей библиотеке мира нельзя было найти чего посерьёзнее!

По правде сказать, в церковной части книгохранилища Никита был не силён; другое дело – Октагон со «внешней мудростью». Сколько счастливых часов проведено здесь! Не только Гомер и Платон нашли здесь приют, но и такие редкие и малоизвестные писатели, как Скимн Хиосский или Скилак Кариандский. Их Никита переписывал собственноручно на листы белоснежного, «девичьего», пергамена, копируя текст со старого, рассыпавшегося на части папирусного свитка. «Метахарактеризмос» – так вычурно именовал это великое благодеяние для всего человечества Никитин учитель Арефа, ныне митрополит Кесарии Каппадокийской. После того как старые свитки, быть может, написанные ещё в апостольские времена, были бережно «мета-характеризованы» на свежий и прочный пергамен, они были уже никому не нужны и постепенно истлевали, крошились в труху и сыпались с полок на головы читателям.

Тусклое зимнее солнце едва перевалило за полдень, и, оказавшись на заполненной народом площади перед Святой Софией, Никита решил всё же ещё раз расспросить про древние деяния апостола своего учителя, который проводил большую часть года вдали от собственной кафедры, в просторном константинопольском доме. Никита свернул с Месы, нырнул в узкий переулок и исчез в пучине Города.

2. ЕПИСКОП ВТОРОГО РИМА

– Удалившись оттуда, то есть из Никомидии, апостол Господень поднялся на корабль и, войдя в Геллеспонтское море, поплыл так, чтобы достичь Византия. И вот море заволновалось, налетел на них сильный ветер, и корабль стал тонуть. Затем, когда над всеми нависла смертельная опасность, блаженный Андрей помолился Господу и приказал ветру, и тот стих, а буря на море улеглась, и настал штиль. И все, избавившись от этой опасности, прибыли в Византий. Выйдя оттуда в направлении Фракии, они заметили издали множество людей с обнажёнными мечами, которые держали в руках копья, словно желая напасть на них. Когда апостол Андрей увидел это, то, осенив их крестным знамением, сказал: «Молю, Господи, пусть будет низвергнут их отец, который подстрекает их делать это. Пусть будут рассеяны они божественной силой, и пусть не потерпят вреда надеющиеся на Тебя». После этих слов ангел Господень, с великим сиянием шедший впереди, коснулся их мечей, и они упали на землю. И пройдя вместе со своими людьми, блаженный апостол не претерпел никакого вреда, ибо все, отбросив мечи, поклонялись ему. Тогда ангел Господень удалился от них в великом и светлом сиянии. – Тут мягкий и одновременно величественный голос умолк.

Но ему немедленно возразил другой голос, резкий, картавый, будто клекочущий – явно нездешний:

– И какое отношение это имеет к теме нашей беседы?

Мягкий голос ответил спокойно и с достоинством:

– Разве не обратил ты внимание на слова «прибыли в Византий»? Значит, святой апостол Андрей был в нашем городе и проповедовал здесь слово Христово.

Картавый оборвал его:

– И что же? Это ведь еретические писания, их осуждают наши святые отцы. Вспомни, что писали о них и Августин Иппонский, и Филастрий Брешианский, и Еводий Узальский, и Григорий Турский, и даже ваш покойный патриарх Фотий. Вспомни, как Вселенский собор, созванный при благочестивых императорах Константине и Ирине, отказался принимать от иконоборцев свидетельство еретических «Деяний Иоанна» против почитания священных образов!

Спокойный голос парировал:

– Еретическим писаниям не следует доверять тогда, когда они говорят ложь вместо правды. Однако как зло не существует само по себе, а есть лишь отступление от добра, так и еретики не выдумывают ничего своего, но только искажают правду. Ведь то, о чём я сейчас вам прочёл, подтверждается многими другими, полностью достойными доверия, писателями. Послушай, например, что говорит об этом великий учитель Церкви и главный борец с ересями – Епифаний, митрополит Константианы Кипрской: «Стахия, которого в том же послании упоминает Павел, поставил первым епископом Византия апостол Андрей в Аргирополе Фракийском». Ему вторит и священномученик Дорофей, епископ Тирский, исповедовавший Христа при злочестивом императоре Юлиане: «Ведь Андрей, переправляясь через Понт, захотел проповедать Христа жителям Византия. Но Зевксипп, господствовавший тогда над этим местом, будучи кровожаден, всех прибывавших в Византий чужестранцев допрашивал сперва о вере во Христа и лишь затем позволял войти. И если кто исповедовал Христа, того он потуже заключал в ковы и, вдобавок к этому, приказывал, связав им ноги и руки, топить в море. Итак, из-за такой жестокости Андрей проплыл мимо Византия и поселился на целых два года близ Византия, на фракийской стороне, примерно в одной стадии от Аргирополя, устраивая там собрания благочестивых и правдолюбивых мужей. И вот, приведя их ко Христу около двух тысяч, он воздвиг алтарь в Аргирополе и, поставив Стахия епископом, удалился в Синопу Понтийскую».

Но картавый не сдавался:

– Как же это Андрей поставил Стахия епископом в Аргирополе, когда этот самый Аргирополь – Среброград – получил своё имя лишь при патриархе Акакии, ибо лежит он с другой стороны Босфора от древнего Хрисополя – Златограда?

Спокойный нисколько не затруднился с ответом:

– Из этого мы видим, что переписчик этих святых писаний заменил древнее, никому не памятное уже имя Аргирополя на новое, всем понятное. Но о древности этого места свидетельствует и «Мученичество святых мучеников Адриана и Наталии», где сообщается о погребении мощей святого Адриана в Аргирополе – там они почитаются и поныне. Почему же его благоверная супруга Наталия понесла его останки из Никомидии для погребения именно туда? Ясно почему: там издревле имели прибежище христиане, в отличие от языческого Византия, как нам то и сообщает блаженный Дорофей. И всё это, равно как и большую древность здешней Церкви, признал правдой и ваш папа Иоанн, когда при императоре Юстиниане прибыл в Константинополь и стал спорить о старшинстве в сослужении.

Не найдя, что возразить на эти аргументы, картавый промолчал, а полный достоинства голос продолжил:

– Память же о тиране Зевксиппе, на которого намекают и прочитанные мною «Деяния Андрея», если ты это только уразумел, и по сей день живёт в банях, носящих его имя. Только непросвещённые простолюдины могут полагать, что они названы так из-за Зевса Иппия – Конного. Но ты лишь пройдись по улицам нашего Царственного града – и узришь воочию: сами храмы его свидетельствуют о проповеди здесь Первозванного ученика Христова.

Полный невыразимого восторга, Никита весь превратился в слух. Ещё час назад ему казалось, что нынешний день – память святых бессребреников и мучеников Кира и Иоанна в год 6415-й от Сотворения мира, от Рождества же Христова 907-й, – что день этот потрачен напрасно: слуга Арефы сказал, что митрополит не принимает. Лишь признав в Никите давнего ученика своего хозяина, он таки сообщил тайком, что тот вызван по важному делу к самому патриарху. День всё равно не задался, и Никита решил дождаться учителя у выхода из патриаршего дворца. Но митрополит долго не выходил, и, улучив момент, когда привратник отвлёкся на стаканчик принесённого ему ароматного отвара, Никита проскользнул внутрь и взлетел вверх по лестнице. У патриарших покоев стоял его старый знакомый – синкелл Евфимий: решив, что Никита должен прибыть вместе с Арефой, он проводил растерявшегося гостя до дверей патриаршего триклиния. Там уже и сам Никита неплохо ориентировался и, прокравшись за колоннами и завесами, затаился на жёсткой мраморной приступочке в нише с мозаичным изображением какого-то святителя, чей взгляд грозно поблёскивал в мерцающем свете горящих свечей, озарявших величественный сводчатый зал с наглухо закрытыми окнами. Отсюда, наблюдая за колышущимися по стенам тенями, никем не видимый, Никита мог наслаждаться подлинной мудростью своего наставника: не было равных тому в риторике, да настолько, что именно его выбрали наставником для наследника престола – нынешнего императора Льва, коего придворные льстецы прозвали Мудрым, но куда ему было в мудрости до своего учителя – их общего учителя!

– Смотри же, – гремел Арефа, – сколько церквей основал здесь Первозванный! По преданию, не чьей-нибудь, а его рукою заложен храм Пресвятой Богородицы в квартале Арматия, и это подтверждает нам тот же блаженнейший Дорофей, который говорит о проповеди апостола около старых стен. Да будет тебе известно, что снаружи от них и находится тот самый квартал Петрия, где учил Первозванный, а изнутри – квартал Арматия. Также передают, что святой Андрей основал и храм на месте нынешней Святой Ирины, и церковь в Неории-Ке-ратоэмволии, на южном берегу Золотого Рога, и храм в Галате по ту сторону Рога, что носит ныне его имя, и церковь Пресвятой Богоматери на Акрополе.

«Но ведь на Акрополе нет храма Богоматери, – засомневался было Никита. – Ах да, наверное, митрополит имеет в виду храм Богородицы в соседнем квартале Евгения».

– Если же не веришь ты зримым свидетельствам и живому преданию нашей Церкви – так есть у нас и письменное им подтверждение. Блаженной памяти Игнатий, сподобившись сана епископа Константинопольского, возвёл Сатиров монастырь. Монастырь этот именуется также Восходящим, и названия свои он получил следующим образом. Сатаровым он именуется потому, что невдалеке от него расположен древний Сатир, где находилось сооружённое язычниками святилище Сатиру, – из-за этой близости тем же именем был наречён и упомянутый монастырь. Восходящим же назван он по такой причине. Некогда, лет эдак сто назад, царь Никифор охотился в тех краях, где ныне расположен монастырь, а местность там лесистая, труднопроходимая, пригодная для охоты. Вдруг перед ним появился огромный олень, все пустились его преследовать и поймали как раз в том месте, где ныне возведён монастырский алтарь. И найден был там древний престол на колонне с такой надписью: «Это алтарь восходящего архистратига Михаила, воздвиг же его апостол Андрей».

Картавому пришлось отвечать, но голос его звучал теперь уже не так уверенно и нагло, а как будто поблёк и сник:

– Хорошо. Ты убедил меня, что святой апостол Андрей проповедал в древнем Византии, который стоял некогда на месте нынешнего Константинополя. И, может быть, он даже поставил в епископы здесь или где-то рядом Стахия. Но поскольку святой Пётр – первоверховный апостол и старший брат Андрея, то и честь его кафедры должна быть несравненно выше!

Арефа продолжал с привычным достоинством и сдержанностью:

– Действительно, есть и такое мнение. Но нигде в древних писаниях не сказано, кто из двух братьев был старше – Андрей или Пётр. Зато хорошо известно, что Андрей не был женат, как Пётр, и первым стал из рыбака учеником Иоанна Предтечи, раньше брата пришёл ко Христу и даже привёл того ко Спасителю. Но и это не столь существенно. Важнее всего то, что они во всём были единодушны друг другу и даже вместе проповедовали! Ты спросишь меня, откуда это известно? Предваряя твой вопрос, скажу: в том же древнем кодексе, откуда я прочёл отрывок из «Деяний Андрея», есть и другое его деяние, которое я, с позволения вашего святейшества, прочту целиком, ибо есть в нём много наставительного и весьма подобающего для духовного назидания, особо приличного в канун святого праздника Сретения Господня, когда подобает нам приготовить себя ко встрече со Христом.

3. В ГОРОДЕ ВАРВАРОВ

– «Деяний святых апостолов Петра и Андрея» чтение! – велегласно объявил Арефа, и послышался приятный хруст сгибаемого и разгибаемого пергамена.

Арефа читал долго и протяжно, чтобы чужеземный гость вникал в каждое слово, хотя история, которую митрополит преподносил ему как некое значительное доказательство, показалась Никите не лучше того апокрифа, что он просматривал сегодня в Патриаршей библиотеке. Речь в ней шла о том, как после проповеди в Городе людоедов чудесное облако отнесло апостола Андрея на гору, где сидели брат его Пётр, а также другие апостолы: Матфий, Александр и Руф; явившийся им в образе мальчика Христос отправил их на новую проповедь – в некий Город варваров, и вот, на подходе к нему застали апостолы земледельца, который пахал землю на волах, и решили испытать через него свою судьбу: если сжалится над ними земледелец, то ждут их в том Городе варваров победы над диаволом, если же нет – то снова одни лишь мучения.

«А ведь апостол Андрей, обращаясь к Петру, называет его отцом, – заметил Никита, внимательно следивший за чтением. – Странно – почему… Как бы это не в пользу Рима вышло! Ну ничего, Арефа выкрутится». – И он ещё глубже забился в нишу.

Земледелец сжалился над апостолами и побежал в свою лачугу за хлебом для них, а в это время Пётр вместо него встал за плуг, Андрей начал разбрасывать зёрна, другие же апостолы своими молитвами призвали на землю благотворную влагу, так что зёрна тут же всходили и давали урожай сторицей.

«Вот у апостолов какое было смирение и любовь – не то что у нынешних пастырей! – подумалось Никите. – Сам первоверховный апостол не погнушался пахать землю. А брат его тоже не промах: захотел разделить тяготы единокровного!»