Текст книги "Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания"

Автор книги: Андрей Виноградов

Соавторы: Александр Грищенко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 32 страниц)

Докладчик и на это нашёлся чем ответить:

– А разве не мог вместе с Павлом просвещать славян и Андрей?

– Ещё как мог! Об этом тоже есть целый апокриф. Называется «Деяния апостолов Андрея и Павла». Правда, по-гречески эти «Деяния» не сохранились, зато известны в коптских фрагментах. Увы, славяне там не упомянуты. Так что я желаю вам всяческих успехов в поисках рукописей и тех и других «Деяний», где бы наверняка поминались славяне, а ещё лучше – сразу Русь. Хотя бы богатырский народ «Рос»…

– Спасибо, герр профессор… – процедил отец Андрей и вздохнул было с облегчением, но поднялся ещё лес рук и собрание оживлённо зашумело. Председательствующая дама-искусствовед призвала всех к порядку:

– Коллеги, давайте по очереди. И по возможности кратко и по существу. О том же прошу и докладчика.

– Ещё бы, водка стынет, – поделился с соседями Никифоров своей догадкой и вскочил задавать свой вопрос, так как его рука оказалась первой:

– Итак, отче, раз уж вы нас тут так расшевелили, то добейте, что ли, до конца. Иными словами, считаете ли вы соответствующими действительности предания о водружении апостолом Андреем креста в селе Грузино и о посещении им острова Валаам? Напомню, оба впервые зафиксированы лишь во второй половине шестнадцатого века: первое – в «Степенной книге», второе – в «Сказании о Валаамском монастыре».

Миниатюры из уникального лицевого Жития апостола Андрея. Русский рукописный сборник конца XVII века: С.-Петербург, Российская национальная библиотека, ОЛДП.Е137 (публикуются впервые).

Иоанн Предтеча пророчествует своим ученикам о Христе. Призвание апостолов Андрея и Петра. Лист 4

Апостол Андрей отправляется в Город людоедов. Лист 2

В Городе людоедов. Убийство пленников. Лист 16

В Городе людоедов. Побиение камнями апостола Андрея. Лист 20

В Городе людоедов. Апостол Андрей и семь бесов. Лист 21

В Городе людоедов. Апостол Андрей приказывает статуе извергнуть воды. Лист 23

Изгнание змея из урочища Давкома близ Никеи. Лист 47

Исцеление бесноватых близ Никеи. Лист 50

Апостол Андрей поставляет Стахия во епископы Византия. Лист 69

Апостол Андрей водружает крест на горах Киевских. Лист 72

Исцеление Максимиллы. Лист 74

Беседа Максимиллы и Эгеата.

Апостол Андрей наставляет Стратокла и братьев. Лист 79

Мучение перед Эгеатом. Лист 85

Распятие апостола Андрея. Лист 88

Погребение апостола Андрея. Лист 92

«Тут лежат мощи апостола Андрея»

(храм Святых Апостолов в Константинополе?). Лист 93

Отец Андрей фыркнул в ответ:

– Странное у вас, москвичей, представление о научной этике… Конечно, я считаю, что оба этих предания не противоречат летописному рассказу, а потому могут быть вполне достоверными. Грузино, оно же Друзино, лежит на полпути от Новгорода до Ладоги вниз по течению Волхова. Почему бы апостолу Андрею не остановиться там и не благословить окрестности? Что в этом дурного-то? Тем более как иначе объяснить название Друзино? Ведь крест он там во-дру-зилТо же и с Валаамом: откуда, скажите на милость, у острова на Ладожском озере такое ветхозаветное имя? А ведь Ладожское озеро тоже было у Андрея по пути в Балтику!

– Что он там забыл? – выкрикнул Никифоров, давясь от смеха.

Председательствующая снова призвала зал к порядку. Со следующим вопросом поднялся въедливый питерский историк – Федя Ризоположенский:

– Оставим пока в стороне вопрос о реальности проповеди апостола Андрея на берегах Днепра и Волхова. Меня же интересует вот что: каким временем вы датируете появление сказания об Андрее в русской летописи?

– Самым ранним, – уверенно отвечал отец Андрей.

– То есть вы считаете, что оно было уже в Древнейшем летописном своде 1030-х годов, разделяя тем самым точку зрения Игоря Сергеевича Чичурова?

– Да, в Древнейшем. Но совершенно очевидно, что это предание присутствовало и в более ранних летописях.

– Ну, о более ранних вы уж поосторожней… А что вы в таком случае думаете о недавно высказанной гипотезе иеромонаха Ампелия Симонопетрита?.. – Но Ризоположенский не успел договорить, в чём же состояла эта гипотеза, потому что отец Андрей подскочил как ужаленный.

– Вот она, цена вашей учёности! – завопил докладчик. – Знаете ли вы, что такое этот ваш отец Ампелий?! Думаете, почему его нет на этой конференции? Кто вывел его на чистую воду? Сначала он решил, что самое древнее житие апостола Андрея – еретическое, потом сам впал в ересь, потом я выяснил, что он тайный агент Ватикана. Представьте себе!

Тут зал окончательно всполошился. Кто-то требовал лишить отца Андрея слова, кто-то – вывести его вон из музея, кто-то – вызвать «скорую помощь». Впрочем, последнее – скорее для немецкого профессора, которому действительно стало плохо. Но отец Андрей не унимался и кричал, когда его пытались увести:

– Ваш любимый Ампелий – папский шпион! Это я сообщил куда следует, чтоб его не пускали в Украину, я! А сейчас он вообще арестован! Потому что он крал рукописи афонских монастырей! Православные рукописи! Для Ватиканской библиотеки!

Когда отца Андрея наконец вывели под руки из зала прибежавшие с балкона дюжие археологи, секретарь конференции, строгий севастопольский юноша с усиками, сообщил, что в словах обезумевшего батюшки есть доля правды, что отца Ампелия действительно не пустили на территорию Украины, о чём музей был уведомлён министерством закордонных справ. Но какова была дальнейшая судьба отца Ампелия, в Херсонесе уже не знали. Арестован он или это уже бред Епифанцева, пока никто не мог сказать. Разразившийся скандал так и сорвал заключительное пленарное заседание, хотя и не отменил долгожданного фуршета, куда Гриша, впрочем, не пошёл, сославшись на усталость.

Для него припадок отца Андрея, равно как и известия об афонском товарище стали настоящим ударом. Но не самым страшным за этот день. Вернувшись к себе в финский домик, он в очередной раз проверил электронную почту, надеясь обнаружить там долгожданное письмо от Нины, – и вот оно, это письмо:

«Дорогой Гриша!

Прости, что так долго тебе не отвечала. Ты мне действительно стал очень дорог, настолько, что я не сразу собралась с мыслями написать тебе о новом повороте, который я решила совершить в своей жизни. Только не вини себя в том, что я сейчас принимаю такое решение. Это именно моё решение.

Дело в том, что в Петербурге я нашла то, что давно и отчаянно искала, – истинно христианскую общину, где нет места ничему земному, особенно земной любви, – одно лишь чистое и неземное служение Богу и науке. Ты догадываешься, о ком и о чём я. Эти люди – не только крупные учёные, но и настоящие христиане, целомудренные и бескорыстные.

Возможно, и ты решишься присоединиться к нам. В любом случае тебя рады видеть здесь, зовут к сотрудничеству с журналом.

Мы непременно будем ещё видеться на конференциях, и я надеюсь, наша научная переписка не иссякнет.

Прими это как должное.

Твоя Нина Т».

ЧАСТЬ СЕДЬМАЯ
В ПОСЛЕДНИЙ ПУТЬ НА ЗАПАД

1. САМЫЙ ПЛАМЕННЫЙ ИЗ АПОСТОЛОВ

Утром праздничного дня на большаке было совсем мало народу, и неудивительно, что немногочисленные путники сбились в одну кучку прямо на первой большой станции, у Седьмой мили. Оттуда они пошли на запад уже вместе. Собственно говоря, их было-то всего четверо.

Из них выделялся огромным ростом, не меньше четырёх с половиной локтей, и рыжими космами крестьянин с Халки-дики, поклонявшийся в Константинополе святыням, но срочно вызванный домой вестью о болезни матери.

– Ночевал в галереях при храмах, даже у Святого Диомида, только ничего удивительного со мной не случилось, – смеялся он, намекая на всем известную историю воцарения своего соотечественника Василия Македонянина.

Напротив, весьма малорослым и щуплым был другой спутник, по виду мелкий чиновник или торговец средней руки, болтавший без умолку с характерным италийским или, даже скорее, сицилийским акцентом. Наибольшие подозрения внушал третий спутник – чернявый бродячий монах с горбатым носом и жёстким, каким-то гортанным выговором: таких много было переселено из Анатолии и Армении во Фракию, и много среди них оказывалось еретиков-павликиан.

Спутники добродушно шутили и весело болтали между собой, но Никита не участвовал в их беседе, а просто шёл вслед за ними, поражаясь тому, как перевернулась его жизнь за один лишь день. Ведь вчера он ещё и помыслить не мог, что уйдёт налегке из единственного на земле Города в неизвестную даль. Как же так случилось? И теперь, на унылой дороге, в обществе простецов, с которыми и поговорить-то было не о чем, все события последнего дня были прокручены Никитой в памяти, словно свежеисписанный свиток, и наконец упорядочены, как расставлял он книги на библиотечной полке – каждую на своё законное место, откуда её можно было безошибочно взять даже в кромешной тьме.

…Свеча догорела только к утру, и расплавленный воск стал капать на стол, залив уголок папируса и рукав платья. Никита проснулся, впрочем, не от этого, а от смутного шума за окном. С трудом открыв глаза, он обнаружил вокруг себя сумерки и сначала было подумал, что Великий город уже пробуждается к новому дню. Ему захотелось есть, он открыл дверь и хотел было спуститься вниз, в церковь, чтобы после утрени пойти на трапезу с братией, но навстречу ему уже поднимался раскрасневшийся от морозца Парфений, с большим блюдом в руках.

– Садись поешь, – засмеялся он. – Небось совсем тут оголодал.

– Что, утреня уже отошла? – растерянно спросил Никита.

– Уже и вечерня отошла. Заспался ты, брат: так и захрапел за столом, а я тебя уж не стал будить. Да и сам-то я вернулся только под утро: позвал меня игумен подновить ему платье для сегодняшнего обеда у императора. Не знаю, какие у тебя были для меня вчера новости, но мои вести, боюсь, поважней и пострашней твоих.

– Что же за беда стряслась? – спросил Никита, беря с блюда вяленую чёрную маслину из загородных монастырских угодий.

– Знаю я всё только со слов игумена, но что он говорит – говорит дело. Он сам, как бы это сказать, вхож куда надо, за ближним столом сидит… Слышишь, уже и народ на улицах гудит… В общем, сегодня на пиру в канун Сретения Господнего, на память святого Трифона, – во Влахернах было дело – ну вот, император в конце трапезы и говорит патриарху, ей-богу, так и говорит, поверь мне, как своими ушами слышал: «Доколе, владыка, задержки? Доколе, – говорит, – ложные посулы и пустые обещания? Доколе лживые, тобою вымышленные заботы? Ты дал мне знать, более того, ты сам сказал, чтобы я в праздник освящения Новой церкви пришёл и совершил вход вместе с тобою. Но, не зная ещё воли патриарших престолов и прежде всего заботясь о тебе, я медлил, боясь – если говорить твоими же словами – возмущения твоих сотоварищей против тебя. Когда впоследствии и они проявили попечение, ты обещал допустить меня в день Преображения Господнего. Затем, вновь отложив, обещал допустить нас в церковь на праздник Рождества Христова. И на этот раз оказалась бесплодной наша попытка: ты унизил и опозорил меня у самых царских врат в то время, как все там были – и священный чин, и весь священный синклит. В их присутствии ты извинялся передо мной и обещал допустить меня в день Богоявления. Затем, когда и он наступил, ты повёл себя так же и даже ещё хуже, отвергнув то, что в святом храме изрёк твой язык. Какое унижение ты нам причинил, ты и сам знаешь, ибо был при этом.

Но тщетно ты придумываешь предлоги и стараешься скрыть от меня своё коварство! Сколь злокозненным ты всегда был, я знаю по годам общего нашего учения. Объясни же мне, как это ты, прежде обещав допустить меня в храм, теперь медлишь и чинишь этому препятствия!»

Тут Парфений вопросительно поглядел на Никиту, философа и ритора, словно ожидая, что тот его похвалит за связный рассказ, – так он был собой доволен. Кто же ещё сможет столь точно передать слова василевса? Но Никита невозмутимо жевал оливку и только кивнул головой:

– Ну, старая песня… И что же патриарх?

– А патриарх отвечает: «О! – говорит, – я медлю только потому, что следую воле епископов. Вот если бы они дали согласие или, лучше сказать, выразили своё желание, тогда бы и я сам вместе со всеми позаботился о тебе и допустил бы тебя в храм. А без согласия моих братьев и сотоварищей – нет, это никак невозможно».

– Ну да, патриарх кивает на епископов, а вот что скажут сами епископы…

– В том-то всё и дело! Но дай дорасскажу, чем их тогдашний разговор закончился. Император, значит, возражает патриарху: «А как же быть с недавними донесениями твоей святости о том, что каждый из них говорит, и советами, что им отвечать? Это действительно делалось по воле твоих братьев и сотоварищей или же ты сам так решил? А когда ты злоумышлял против нашей царственности, побуждая и поощряя вероотступника Дуку, – с какими сотоварищами ты дерзнул на столь великое нечестие?»

– Дуку он к месту вспомнил. В этом деле патриарх оплошал так оплошал… И как только святой Андрей не спалил до сих пор этот Город, погрязший в нечестивой лжи и обмане!

– Да как же святой апостол может сжечь столь великий Город?

– Ты разве не знаешь, что Андрей был самым пламенным из апостолов? В одной старой книге я прочёл, что когда он входил в какой город на проповедь, то если люди не принимали его слова, сжигал он этот город пламенем. Тогда апостолы решили, что нельзя пускать его на проповедь одного, и всё время отправляли с ним кого-нибудь от двенадцати или от семидесяти, чтобы тот, как возгорится гнев Андрея, мог его образумить: мы-де посланы в мир нести Слово Божие всем народам, а не жечь их попусту, но крестить их во имя Отца и Сына и Святого Духа.

– Аминь! Вот почему во всех деяниях Андрея, какие я только ни читывал, он всегда в сопровождении какого-то другого апостола – то Матфия, то Петра, то Павла, то ещё кого-нибудь…

– Так что же решил император?

– Вот и послушай дальше. Обратился тогда император ко всем присутствующим: «Согласно тому, что вы сами вначале мне предложили, я, господа мои и владыки, вручаю мои дела святому собору и с нетерпением ожидаю местоблюстителей патриарших престолов: ведь и общий отец наш патриарх часто говорил: «Когда прибудут местоблюстители с патриаршими посланиями, никто из нас не станет препятствовать, чтобы ты совершил вход во храм». Но уже пришли от них и сообщили: вот-де они приближаются. И Лев Хиросфакт писал нам, что едут вместе с ним местоблюстители, везущие послания из Антиохии, Александрии и Иерусалима. К тому же и Симеон, достойнейший и почтеннейший наш секретарь, привёз из Отранто посланников папы древнего Рима с письмами, содержащими соответствующие предложения. Пусть же всё утвердится так, как будет угодно решить мои дела Всемилостивому Богу и святому собору. Как ваша святость знает, завтра в праздничное утро мы справляем день Сретения Великого Господа и Спасителя нашего Иисуса Христа в святом храме Всепетой Богородицы во Влахернах. Допустите же меня внутрь храма, до священной преграды, чтобы я стоял у неё и, плача, каялся!»

– И что же епископы?

– А епископы сначала выждали, что ответит на это патриарх. Патриарх, конечно, сказал, что всё равно не допускает Льва в храм, а затем и все митрополиты высказались в том же духе. Кое-кто, впрочем, не сочувствовал им, в том числе и твой Арефа…

– Неужели Арефа? – изумился Никита. – Так ведь Арефа…

– Короче, взял Лев и рассвирепел, да и велел низложить Николая с патриаршества – разжаловать, так сказать, обратно в простые мистики – и выслать его из Города вместе с другими митрополитами. Такие вот новости.

– Арефа! Фотиево отродье! – вскричал Никита. – Тому тоже ничего кроме власти не было нужно. Знали об этом митрополиты и, прежде чем избрать Фотия патриархом, взяли с него письменную клятву никому не вредить – так он потом вырвал её из рук посланца, вывихнув ему палец, и порвал у всех на глазах. Но патриарх-то наш, даром что Фотиев племянник, а от учения Христова не отступил!

– Постой, ты что такое несёшь? – оборвал его Парфений. – Разве ты не знаешь, что обитель Каллистратова всегда была верна святейшему патриарху Фотию и памяти его? Когда тому нужно было назначить игумена в славный Студийский монастырь на место знаменитого Феодора Сантаварина, так он избрал не кого-нибудь, а нашего игумена Савву. Так что смотри, за такие речи тебе здесь не поздоровится!

Никита подавился косточкой и страшно закашлялся.

– Тебе что, плохо? – ласково промолвил Парфений. – Ты сиди, сиди, да поешь.

– Конец мне, брат… – прошептал, едва придя в себя, Никита.

– Какой конец? – удивлённо переспросил Парфений.

– Совершеннейший, конечный конец. Не до еды мне уже… Дай-ка мне, прошу, поскорей лист пергамена, чернил и стилос!

Ошарашенный Парфений тотчас принёс все письменные принадлежности, и Никита, схватив их, стал мелким почерком заполнять грубоватый монашеский пергамен ровными, твёрдыми строчками. Закончив, он подозвал Парфения:

– Подпишись здесь, брат, как свидетель! И подпишись также за старца Геронтия – нет времени и сил идти к нему.

Парфений, всё так же недоумевая, безропотно подписался, после чего Никита свернул пергамен в трубочку, перевязал её шнурком, разогрел на свече воск и запечатал грамоту своим перстнем.

– Последняя у меня просьба к тебе, брат Парфений: отнеси это завтра Константину, товарищу нашей юности – он теперь в звании этериарха, то бишь начальника императорской дружины, – пусть продаст он всё моё небольшое имущество, а деньги раздаст нуждающимся по своему усмотрению… Да, книг только жалко… книги пусть заберёт, если сможет, к себе на сохранение или раздаст моим ученикам.

– Как это раздать нищим? Ты что, в монастырь собрался? Коли собрался, так иди к нам!

– Нельзя мне к вам, пойми! И вообще, в Городе мне оставаться никак не возможно.

Остаток вечера и почти всю ночь провели Никита с Парфением в долгой беседе, такой, какая бывает, может, раз в жизни. До утра рассказывал Никита монаху о вечере у патриарха и своих дерзких словах, о грозящей ему каре от императора и о тягости расставания с Городом – обо всех своих бедах и сомнениях. Никому, даже священнику на исповеди, не рассказывал такого Никита, и к утру душа его словно очистилась от всей осевшей на неё мутной грязи. А наутро, легонько поцеловав в голову заснувшего наконец Парфения, с первыми звуками клепала Никита выбрался в полумраке из монастыря к городской стене – благо монастырь был от неё неподалеку, – и как только открыли ворота, вылетел стрелой из Города, поправил за спиной тяжёлый мешок и двинулся на запад. Вот так он и оказался здесь, на древней Эгнатиевой дороге, которая вела из Нового в Ветхий Рим.

Досужую болтовню путников остановил разлившийся химаррий – бурный поток из воды и грязи, возникавший лишь зимой из-за обильных дождей. Никита и чернявый монашек не без труда, по камням, перебрались через него, а вот щуплый сицилиец никак не мог. Тогда верзила-македонянин посадил его себе на плечи и спокойно, в несколько гигантских шагов, пересёк бурные воды.

– Ну ты прямо как святой Христофор! – поблагодарил рыжего гиганта сицилиец, когда они продолжили свой путь.

– Почему это святой Христофор? – искренне удивился македонянин.

2. АНДРЕЙ И ВАРФОЛОМЕЙ

– Ну как же, разве не знаешь ты этого предания? Великану Христофору явился Спаситель в виде мальчика, и тот перенёс Его на плечах через бушующий поток. Его так и изображают – огромным, с маленьким Христом на плечах.

– Что за околесицу ты, брат, несёшь? – возмутился рыжий. – Знают все, даже дети малые, и у нас в Македонии, и на родине моих предков в Каппадокии, что Христофор был прекрасным юношей, в которого влюблялись все женщины. И чтоб не впасть ненароком с ними в грех, взмолился он Богу, и даровал Он юноше вместо человечьей головы волчью. У нас так его и рисуют на иконах – с волчьей головой.

– А ты ничего, братец, не путаешь? – переспросил его сицилиец.

– Я уж точно не перепутаю: его одного из всех святых таким изображают.

– Не знаю, как у вас, братья, – вступил тут в спор молчавший до того чернявый монашек, – а вот в моих родных краях рассказывают о нём несколько иначе. Звали вашего Христофора на самом деле Христомеем, и тут вы оба правы: был он и великаном, и с головой собачьей, не волчьей, конечно. Если хотите, то я с удовольствием поведаю, в некотором сокращении, что слышал об этом Христомее ещё от своего деда. Заодно дорогу скоротаем приятно и душеполезно, ибо история эта о святых апостолах.

Путники согласились выслушать рассказ чернявого, и вот, вышагивая по стоптанным до блеска булыжникам, он начал:

– Было это давно, очень давно, во времена апостолов, когда ходили они ещё живьём по земле, а не являлись в видениях святым подвижникам. Ходили они, значит, по разным городам и проповедовали, многих городов уже тех и не осталось.

И вот однажды сидели в тени одной горы святые апостолы Варфоломей и Андрей с двумя своими учениками – Руфом и Александром. Сидели они и унывали из-за города парфян – был то народ навроде нынешних сарацин, – ведь не поверили апостолам эти парфяне. И вот один человек из Страны людоедов, сам великан и лицом вылитый пёс, рыскал поблизости и искал кого-нибудь себе в пищу, но так никого и не нашёл за целый день. Явился ему тогда ангел Господень и сказал: «Тебе, говорю, лютый псоглавец! Погляди: вон два мужа и двое чад сидят под скалой. Если приблизишься к ним, то не смей их трогать, ибо рабы они Божии: как бы их Бог не разъярился и не поразил тебя. Так что предупредил я тебя, о чудище ненасытное». А тот и отвечает ангелу: «Да кто ты такой, чтобы учить меня? И кто тот Бог, о Котором ты говоришь?» И в ответ говорит ему ангел грозно: «То Бог, Сотворивший небо, землю и море, – вот это самое небо над тобой и землю, по которой ты ходишь. Он сотворил день и ночь, Он сотворил солнце и луну, Он сотворил зверей земных, Он сотворил реки, озёра, моря и живущих в них китов и всех рыб, – всё-всё это привёл Он из небытия в бытие». Разъярился на это людоед: «Хотел бы и я увидеть, – говорит, – Его славу, чтобы убедиться и поверить всему, что ты рассказал мне». И в тот же миг обрушилась прямо с небес огненная стена и окружила его со всех сторон. И оказался он зажат внутри и никак не мог выскочить из огненного полона, а пламя так и поджаривало его, что все волосы ему попалило. Испугался он тут, конечно, и громко крикнул ангелу: «Сжалься надо мной, господин! Не знаю я, кто ты, но спаси ты меня из этой беды – поверю я тебе». Ангел же ему: «Вот, убедись: это Бог освобождает тебя от этого огня. Пойди-ка ты к святым апостолам и следуй за ними, куда бы они ни отправились, и слушайся их во всём, что бы они ни сказали тебе». Тот в ответ ангелу: «Господин мой, нет у меня свободного разума, не понимаю я речи человечьей – как мне тогда следовать за ними? Чем я буду кормиться, коли проголодаюсь? Ты ведь запретил мне причинять им зло, чтобы не поразил меня их Бог, а кого бы мне тогда съесть?» Говорит тогда ангел: «Не беспокойся: Бог даст тебе добрый рассудок и обратит твоё сердце к кротости», – и, схватив великана, вывел его ангел из огня невредимым и запечатал именем Отца и Сына и Святого Духа. Присмирел он тут же, никому уже и не думал причинить никакого зла. Это всё потому, что поселился в нём Святой Дух, укрепив его сердце и сделав его кротким, и обратил бывшего людоеда к богопознанию. И говорит ему снова ангел: «Встань, ступай вдоль отрога этой горы, и найдёшь там людей, сидящих под её навесом. Смотри же, не причиняй им зла, потому что они рабы Божии, но следуй за ними, куда бы они ни отправились, и не прекословь им», – сказал так ангел и улетел.

– И что же, не испугались его апостолы? – встрял тут сицилиец. – Я бы испугался, повстречайся мне такое чудище!

– И как не испугаться! Конечно, он возрадовался и возликовал, что так просто пришёл к богопознанию, но обликом был ужасен. В целом как бы человек, но ростом в шесть локтей, лицо дикое, глаза навыкате и горят, как огненные плошки, зубы торчат изо рта, как у кабана, когти на руках изогнуты серпами, на ногах же – как у огроменного льва когтищи. Короче говоря, никто, увидев его лица, не смог бы выжить – тут же бы и помер со страху.

– И что же апостолы? – не терпелось сицилийцу.

– А апостолы только-только проснулись и сидели в тени скалы, всё печалясь о городе парфян: те, как вы помните, не поверили им и не обратились ко Христу. И говорит Варфоломей Андрею: «Встанем, брат апостол, помолимся Господу, и Он точно вонмет нашему молению». А в это время Александр, ученик Андрея, увидел того людоеда, который шёл к ним, – и рухнул от страха на землю, да так и замер безгласен. Апостолы же, увидев, что Александр упал, решили, что в нём нечистый дух, и запечатлели на нём имя Господне. Но тут Андрей заметил надвигавшееся на них чудище и встал как вкопанный, а сам одной рукою подал знак Варфоломею: погляди, мол, туда, – и оба так пустились бежать, что даже позабыли о своих учениках Руфе и Александре, да и бросили их под сводами грота.

– Как тут не сбежать! – одобрил апостолов македонянин. – И не сожрал их тот людоед?

– Не сожрал. Наоборот, спустился спокойно с горы, подошёл к чадам апостольским и поднял их за руку. «Не бойтесь, – говорит, – детки. Не ем я больше людей. Стал я добрей – да, добрей!» – и тотчас же Святой Дух опочил на чадах, и отступил от них страх. А великан стал их обнимать, стал их целовать и говорит: «Не бойтесь, позовите своих отцов. Расскажу я им, что сделал со мною Христос Бог наш».

– Вот повезло апостолам! – воскликнул снова македонянин. – А другой бы великан попался, так сожрал бы сразу. Вот и пришлось бы Иисусу их сначала вытаскивать из его брюха и воскрешать потом.

– И тогда, – продолжал монах, – обернулся Андрей и видит, что великан обнимает Руфа и Александра, удивился, конечно. Но явился им Господь и сказал с укором: «Эх вы, как же убежали вы, оставив своих учеников, которые ещё так малы! Ай-ай-ай, возвращайтесь к ним без страха, ведь это Я сотворил всякое обличье на земле, даже того уродца. Он тот, о ком Я сказывал вам, что пошлю к вам людоеда, дабы сопутствовал он вам в город парфян, ибо должно тому городу от страха перед ним обратиться к богопознанию, и великие чудеса случатся благодаря ему в том городе». Когда сказал так Господь, то подошёл к апостолам Руф со словами: «Да не бойтесь же, подойдите: зовёт вас человек, посланный к вам Самим Господом». Тогда вернулись апостолы к скале, но всё равно не могли без страха смотреть на него. А тот, увидев апостолов, растопырил свои когтистые руки и обнял их, и расцеловал, а когда они сели, то говорит им: «Что же вы боитесь, видя мой облик? Я такой же, как и вы, раб Бога Вышнего, и это Бог направил меня к вам. Быть мне с вами. Что прикажете, то я и сделаю». Подивились тут апостолы его учению. Андрей же отвечает ему радостно: «Да благословит тебя Господь, дитя, творить волю Его, ибо великим знамениям должно совершиться благодаря тебе. Наконец, брат, скажи нам своё имя». Тот сказал: «Зовут меня Христомеем». «Ого! – говорит Андрей. – Великая тайна в твоём имени! Почтенно оно, ведь христианам привычно слушать его». После этих слов все единодушно встали и отправились в город парфян, а через три дня достигли их страны. И сели они рядом с городом, чтобы отдохнуть. Увидел их дьявол и, приняв вид кормчего, опередил их и вошёл в тот город. И отправился он к первым людям города и к префекту Таллину и говорит им: «Прогоняли вы много дней назад неких людей, а они пришли сюда снова, хотят они изгнать ваших богов из города. Двенадцать их ходят кругом и вводят в заблуждение всю вселенную. И вот, сидят их сотоварищи рядом с вашим городом, думая, как бы войти внутрь. И если узнают об этом ваши боги, то сбегут от них и не вернутся сюда вовеки. Эти люди – ваши враги, они и город разрушат, и вас пленят и ваших детей». Тогда велит Таллин прочно запереть городские ворота и объявить по всему городу, чтобы все собрались в театре и решили, что делать с этими людьми. Тут же собрался весь народ в театре, и говорит толпе Таллин: «Мы услышали, что мужи, которых мы побили и прогнали, ищут, как войти в наш город, и вот они сидят рядом с городом. Так ступайте же и будьте готовы убить их!»

– Вот оно, коварство дьявола! – покачал головой сицилиец. – Рассказывай дальше, братец. Славно у тебя выходит.

– А знаешь, сколько нашему брату монаху с этим дьяволом приходится бороться? Так и наседают на тебя бесы, особенно в постные дни! Ну так вот, встали наконец апостолы и пошли в город, а Христомей говорит им: «Закройте моё лицо, прежде чем войти в город. Пусть не видят горожане моего лица, а то как бы не разбежались сразу». Накрыли его апостолы мешком и вошли в город. Простёр Андрей руки к небу и помолился на еврейском языке: «Боже, мой Боже, услышь молитву мою в этот час, и пусть развалятся городские ворота, чтобы вошли мы внутрь и прославилось имя Твоё святое в нас, рабах Твоих».

– Это на каком ещё таком еврейском языке? – с подозрением спросил сицилиец. – С чего ему, чистокровному христианину, вдруг по-еврейски молиться?

– Значит, нужно было так, – отрезал монах. – И вообще, как мне дед рассказывал, так я вам и передаю.

– Может, евреем был твой дед, а? – не унимался сицилиец. – Не из Испании он у тебя случайно?

– Нет, конечно. А при чём тут Испания?

– А при том, что у нас они, евреи, сплошь по-испански болтают, особенно купцы, которые от мавров к нам всякие сарацинские штуки привозят.

– Надоел ты со своими евреями! – прикрикнул на сицилийца рыжий детина. – Дай дослушать историю. Что там, брат, с воротами случилось?

– Обратился Андрей к воротам: «Вам говорю, закрытым перед нами: заклинаю вас Сошедшим в ад, Открывшим медные ворота и Сокрушившим железные запоры, откройтесь и повалитесь вместе со стенами! Пускай входят в город рабы Божии!» Тотчас обрушились и ворота, и стены, и апостолы преспокойно вошли через пролом и отправились прямиком в театр. А те, кто сторожил ворота, побежали и рассказали обо всём префекту, так что заволновался весь город и сбежались все: в руках у одних – колья, у других – палки, третьи – с мечами, ищут апостолов – и нашли их в театре. Приказал Таллин: «Приведите зверей и натравите на чужеземцев – пускай сожрут их!» А было там семь львов, четыре медведя, пять львиц и два барса – все они питались одной только человеческой плотью. И вот привели служители зверей и схватили Андрея, чтобы бросить его на съедение зверям.

– Неужели растерзали они Андрея?! – ужаснулся македонянин.

– Конечно нет. Пришёл ему на помощь Христомей. Как увидел он это, так и говорит Андрею: «Отче, вели мне открыть своё лицо в силе Божьей». «Велю тебе, – отвечает Андрей, – чтобы совершил ты всё предсказанное тебе Богом через ангела!» И помолился Христомей Богу такими словами: «Господи Боже мой, Избравший меня из всей моей родни и Очистивший меня от моей нечистоты, Отделивший меня от дикой совести людоедов и Сделавший меня сопричастником Своих святых апостолов, услышь меня в этот час и верни мне мою прежнюю природу, которая была у меня до того, как пришёл я к богопознанию, дабы понял этот народ, что нет Бога кроме Тебя, Долготерпеливого и Многомилостивого!» И услышал Бог его молитву и вернул его сердцу и рассудку зверовидность, как было прежде. А когда толпа похватала апостолов, чтобы бросить их зверям, он в гневе сорвал со своей головы мешок и кинулся на зверей – стал голыми руками рвать на части львов, медведей, львиц и барсов. Тогда увидели горожане, что разорвал он зверей, сильно испугались, и великий трепет напал на них, так что все ринулись вон из театра. И началась страшная давка, подавили со страху все друг друга насмерть. Увидели апостолы, что все жители разбежались и оставили город, и подошёл Андрей к Христомею и возложил руку ему на голову со словами: «Велит тебе Святой Дух, чтобы отступила от тебя твоя дикая природа и пришла к тебе благодать Святого Духа. Хватит, дитя: ведь ты исполнил Божью волю, и отныне ты будешь зваться верным рабом Божьим, ибо ты поистине стал апостолом Христовым». И тотчас же вернулась к нему благая природа.