Текст книги "Андрей Первозванный. Опыт небиографического жизнеописания"

Автор книги: Андрей Виноградов

– О-о-о… – простонал Стратокл. – О прозорливейший человек! Воистину ты вестник Бога Живого. Теперь уж точно не отступлю я от тебя, пока не познаю самого себя, пока не смогу презреть всё то, в чём ты обличил меня, – всё, в чём напрасно проводил я доселе время.

Ни днём ни ночью не покидал с тех пор Стратокл Андрея, всё спрашивал и спрашивал его, а получая ответы, успокаивался, наслаждался молча спасительными речами апостола. Отказался он от пирушек с друзьями, но всегда стремился остаться наедине с Андреем, потому что стеснялся беседовать с ним в присутствии кого бы то ни было. Он выжидал время, когда ученики Андрея или занимались своими делами, или спали, и не давал тогда заснуть апостолу своими расспросами, и радовался вновь и вновь его словам. Но однажды сказал ему Андрей:

– Не стоит таить ото всех свои вопросы, о Стратокл. Двойную пользу ты получишь, если поведаешь нашим братьям свои муки, а я буду отвечать тебе при них. Так вернее утвердится в тебе то, чего желаешь ты и ищешь. Это как женщина, которая рожает, – настигают её муки, и некая сила вытесняет её плод наружу. Смотри: все женщины, которые ходят к нам, прекрасно знают о том, для них это совершенно очевидно и вовсе никакая не тайна. Пойми: новорождённый прокричит лишь после того, как накричится его мать. А после родов берутся за младенца повитухи и помогают ему всем необходимым: на то они и посвящены в повивальное искусство. Помни, что и я в нём сведущ. Так и тебе, дитя моё Стратокл, не нужно стесняться выставлять на всеобщее обозрение то, что зачато в тебе. Не отказывайся от помощи своих мамок и нянек – пусть помогают, пусть и они подают тебе добрые советы, спасительные слова, в которых ты так нуждаешься.

В таких беседах Стратокл блаженно проводил время, укрепляясь столь понятными и близкими ему словами, и стяжал твёрдую душу и прочную и непоколебимую веру в Господа. И больше всех радовались этому Максимилла и Ифидама. Исцелённый Алкман также не отступал более от веры. Ликуя беспрестанно, утверждаясь ежечасно во Христе, благодарные Стратокл и Максимилла, Ифидама и Алкман вместе со многими другими братьями сподобились наконец печати Господней – крестил их блаженный Андрей во имя Отца и Сына и Святого Духа, а по совершении таинства наставил их такой речью:

– Чада мои возлюбленные, сохраните на себе сей знак не запятнанным иными печатями – и похвалит вас Бог и примет к Себе. Сей образ ясно проявится в ваших душах, когда освободятся они от тел, – и тогда силы мучения, власти зла, ужасные правители, огненные ангелы, мерзостные бесы и прочие скверные сущности, чуждые печати света, не вынесут того, что вы их оставили, и побегут прочь от вас, и погрузятся в соприродный им мрак и огонь, и уничтожат себя в столь страшных муках, что и представить себе невозможно. Но если замараете вы сияние ниспосланного вам дара, то втянут они вас в свой хоровод и поглумятся над вами, хохоча и приплясывая. Каждая из этих вражеских сил будет требовать своего, словно некий обманщик и насильник, и тогда нисколько не поможет вам призыв к Богу вашей печати, которую вы осквернили, отступив от Него.

Внимая напутствиям Андрея, новообращённые христиане дивились и ужасались.

– Итак, дети мои, – продолжал апостол, – храните вверенный вам залог. Вернём же его незапятнанным Тому, Кто нам его оставил, и скажем Ему смело, представ пред Ним: «Вот, неповреждённым принесли мы Тебе Твой дар. Что даруешь Ты нам из Своих благ?» А Он тотчас ответит вам: «Дарую Я вам Себя, ибо всё, что есть у Меня, даю Я Своим людям. Если жаждете вы незатухающего света – это Я; если жизни, не подверженной изменению, – это Я; если отдыха от праздных трудов – то Я ваш Отдых; если друга, дающего не земное, но небесное – то Я ваш Друг; если отца для нуждающихся на земле – Я ваш Отец; если родного брата, который освободит вас от неродных вам братьев, – Я ваш Брат. И если чего-то ещё, более любезного для вас, желаете вы и ищете, то есть у вас Я со всем, что у Меня, и всё Моё – с вами». Именно так, возлюбленные мои, ответит вам наш Господь, и возможна ли более высокая награда?

Когда сказал это Андрей, одни из братьев заплакали, а другие возликовали. Горячее же всех возгорелся душой Стратокл. Став новообращённым, устремился он умом своим ввысь, чтобы оставить всё тленное и прилепиться к нетленному Слову.

4. В СПАЛЬНЕ ПРОКОНСУЛА ЭГЕАТА

Великое ликование царило среди братьев во Христе, дни и ночи проводили они в молитвенных собраниях в претории у Максимиллы, пока проконсул был в отъезде. Так, в один из воскресных дней собрались ученики в его спальне, где слушали проповедь Андрея, но слуги вдруг сообщили Максимилле, что вернулся её муж и вот-вот войдёт в свою спальню. Макси-милла нимало не смутилась этому известию и стала спокойно ждать, что случится, когда застанет здесь Эгеат множество посторонних людей. Понял это Андрей и обратился ко Господу: – Господи Иисусе, пусть не входит в эту спальню Эгеат, пока безбоязненно не выйдут отсюда рабы Твои, собравшиеся ради Тебя. Знай, что Максимилла всегда старается ради нас, чтобы собирались мы здесь и отдыхали. Но раз Ты счёл её достойной стяжать Твоё Царство, то пусть она ещё более утвердится вместе со Стратоклом. Останови же натиск разъярённого льва, напавшего на нас, и спаси нас всех!

В тот самый миг проконсул Эгеат переступил порог своего дома – и внезапно занедужил животом, так что его всего скрутило прямо во дворе, и принесли ему тут же стульчак, на котором просидел он в мучениях несколько часов, ничего не замечая вокруг. Вот и не увидел он, как все братья вышли из его спальни и прошли мимо него, ибо Андрей перед тем возложил на каждого руку со словами:

– Да сокроет Иисус вашу видимую оболочку от свирепого Эгеата, а невидимая ваша сущность пусть утвердится в Нём! – И вышел за ними, осенив себя крестным знамением.

Зримо навстречу Эгеату вышел лишь Стратокл и обнял брата, которого давно не видел, но улыбался он ему одним только лицом, а душа его не радовалась. Столь же притворно поприветствовали хозяина рабы и вольноотпущенники, ведь в душе они его боялись.

Эгеат поспешил в спальню в надежде, что Максимилла ещё спит и что он овладеет ею спящей, ибо сильно желал её. Но она молилась, а когда в спальню вошёл распалённый муж, отвернулась от него и опустила глаза. Эгеат поначалу решил, что это она о нём молилась, а потому сказал ей:

– Дай мне прежде свою правую руку, и поцелую я ту, которую впредь не просто женою буду звать, но полноправной своею владычицей – вот как уверен я в твоём целомудрии и в твоей любви ко мне!

На самом же деле молилась Максимилла втайне так: «Избави меня, Господи, от нечистого соединения с Эгеатом и сохрани чистой и целомудренной служащую Тебе, моему Богу», – но Эгеат этих слов не слышал, и когда он приблизился к её устам, чтобы поцеловать их, она оттолкнула его:

– Не пристало, Эгеат, после молитвы мужским устам припадать к женским.

Поражённый её суровостью, проконсул молча отступил и, сняв дорожную одежду, прилёг отдохнуть и тут же заснул, так как устал от долгого пути.

– Ступай, сестра, к блаженному Андрею, – шепнула тут Максимилла Ифидаме, – пусть приходит сюда и возложит на меня руки с молитвой, пока Эгеат спит.

Андрей, узнав о постигшем Максимиллу несчастье, поспешил к ней, и были с ним также Стратокл, который следовал за апостолом всюду, и ещё один брат во Христе – Антифан. Вошли они в соседнюю с Эгеатом комнату – спальню Максимиллы, и возложил на неё Андрей руки с такой молитвой:

– Помоги нам, Боже мой, Господи Иисусе Христе, предвидящий всё наперёд! Тебе вверяю я свою добрую рабу Максимиллу. Пусть усилятся в ней Твоё слово и сила, пусть одолеет она укреплённым Тобою духом и насильника Эгеата, и враждебного змия, и пусть пребудет впредь, Господи, незапятнанной её душа, очищенная святым Твоим именем. Более же всего убереги её, Владыка, от мерзостной нечистоты плотского соития, усмири дичайшего и ничем не вразумляемого нашего врага, который исходит от видимого её мужа! Соедини же её с мужем внутренним и незримым, которого Ты лучше всех знаешь и ради которого свершается всё Твоё таинство домостроительства! Да получит она столь твёрдую веру в Тебя, что обретёт истинных своих родственников, от мнимых же избавится, ибо они лишь притворяются её друзьями, а на самом деле – враги ей.

Помолившись так и вверив Максимиллу Господу, удалился Андрей вместе со Стратоклом.

А Максимилла придумала вот что. Призвала она внешне весьма миловидную, но чрезвычайно испорченную по своей природе рабыню по имени Евклия и говорит ей:

– Буду благодетельницей тебе и одарю тебя всем, о чём ни попросишь, – только помоги мне в одном деле и сохрани его в тайне.

А Евклии того только и надо было – разделить ложе с Эгеатом, ведь именно это предложила её госпожа, желая оставаться впредь непорочной. Поскольку у женщин принято пользоваться уловками врага, украшая себя соблазнительными одеждами, подкрашивая своё лицо и завивая волосы – и тем самым ещё больше скрывая свою потаённую сущность, – то украсила Максимилла своими нарядами блудливую Евклию и отправила её в спальню к сонному Эгеату, а тот овладел ею, думая, что это Максимилла, и отправил обратно в её комнату, как это было у них заведено. Так получила Максимилла передышку от похотливых домогательств мужа и могла теперь тайком, радуясь о Господе, не отлучаться от Андрея.

И вот, в течение восьми месяцев Эгеат незаконно изливал своё злое семя в порочное лоно Евклии, и она понесла от этого, тогда как с чистой кровью Максимиллы, благой по своей изначальной природе, не могло оно никак соединиться, так что не было у них детей. И тогда потребовала Евклия от госпожи даровать ей свободу – и тут же получила её; ещё через несколько дней потребовала немало денег – и не отказала госпожа. С тех пор постоянно получала она от Максимиллы платья, ткани, повязки, но не могла никак насытиться, зато рассказала о своём сомнительном положении товарищам-ра-бам, кичась им и превозносясь над остальными. Те поначалу разгневались на хвастовство Евклии и заткнули ей рот бранью.

Но та, посмеиваясь, показала им множество подарков от госпожи, так что те пришли в недоумение и не знали, как им теперь быть. А Евклия, ещё больше возгордившись, решила воочию показать им, кем она предстаёт пред господином, – и вот, когда напился он до беспамятства, вошла к нему в спальню с двумя из рабов и поставила их в изголовье кровати, а сама стала будить его непристойными ласками. Полуочнувшись, Эгеат крикнул ей:

– Эй, госпожа моя Максимилла, ну же, скорее!.. – и на глазах у изумлённых рабов соединился с Евклией; те же разнесли весть об увиденном и услышанном по всему дому.

Тем временем Максимилла в полной уверенности, что Евклия, щедро одаренная ею, строго хранит их тайну, вместе со Стратоклом проводила все ночи у апостола Андрея, где собирались и другие братья. Но однажды Андрей увидел некий тревожный сон и громко сказал при всех, да так, чтобы слышала и Максимилла:

– Берегитесь! Готовится ныне в доме Эгеата событие, полное смятения и ярости…

Максимилла попросила объяснить, что значат эти слова, но апостол лишь ответил:

– Не спеши, скоро и сама узнаешь.

Тогда Максимилла, как обычно, переоделась, чтобы остаться неузнанной, и побежала домой. Входя в преторий на глазах у слуг, закутанная с ног до головы, она и не ожидала, что те подстерегали её, словно какого-то чужака, потому что приметили они то время, в которое она уходила из дому, а затем возвращалась. И вот набросились они на свою госпожу и сорвали с неё покрывало. Одни решили немедленно доложить об этом Эгеату, другие же, лицемерно выказывая любовь к госпоже, заткнули рот своим товарищам и даже поколотили их, словно сумасшедших. Пока они дрались, Максимилла незаметно вошла к себе в спальню, молясь Господу, чтобы отвратил Он от неё всякое зло.

Час спустя ворвались к ней те рабы, которые при входе в преторий сражались якобы за неё, и наговорили лестных слов, надеясь получить от неё что-нибудь в награду. Тогда Максимилла подозвала Ифидаму:

– Выдай им то, что заслужили по праву, – и велела наградить их тысячью динариев, наказав хранить молчание.

А те лишь притворялись лицемерно, что любят госпожу, и, хотя многократно пообещали ей молчать обо всём, тотчас же, направляемые отцом своим диаволом, побежали к Эгеату, неся с собой выданные им деньги. И рассказали они ему всю историю о благом обмане Максимиллы: и о том, как сестра их по рабству Евклия под видом его супруги вступала с ним в связь, и о том, как госпожа их Максимилла устранилась тем самым от соединения с ним, словно от какого-то ужасного и мерзостного дела, и о том, как задаривала их всех, и о том, как отлучалась куда-то каждую ночь.

Более всего разозлило Эгеата то, что Евклии недостаточно оказалось ни делить с ним ложе, ни получать богатые подарки от госпожи, но похвасталась она этим перед ничтожными рабами. Поэтому допросил он её со всею строгостию, и та под пытками призналась во всём. Но Эгеат сделал вид, что не поверил ей, потому что хотел замолчать всю эту историю и всё ещё любил, пусть и животной любовью, свою супругу, – и объявил все слова Евклии и ещё трёх других рабов, которые донесли ему на Максимиллу, клеветой, достойной страшной кары. Евклии он велел отрезать язык и отрубить конечности, а затем выбросить её вон из дома, так что, оставшись совсем без пропитания, она через несколько дней сама стала пищей для бродячих псов. А трёх других рабов Эгеат приказал распять.

Ничего не поев в тот день от ярости, Эгеат впал в безумное недоумение: почему же так переменилась по отношению к нему его Максимилла? где её прежнее расположение? Долго проплакав наедине и выругав напоследок своих богов, он явился к ней и припал к её ногам со слезами:

– Вот у твоих ног тот, кто уже двенадцать лет зовёт тебя своим мужем, тот, кто всегда почитал тебя за некую богиню! О да, и до сих пор превозношу я тебя за целомудрие и кроткий нрав, который, конечно, может меняться, ибо ты всё же человек… Но чем объяснить твою перемену? Может, есть у тебя какой-то другой мужчина – ты лишь признайся в этом, и я прощу тебя, и не предам это огласке, как ты и сама нередко извиняла мне мои безумства. А если причиной твоей перемены окажется нечто ещё более страшное, то и в этом признайся: помучаюсь я, но всё приму и, возможно, пойму, что совершенно ни в чём не должен тебе перечить.

И ответила Максимилла супругу на его долгие мольбы:

– Да, Эгеат, я люблю другого, люблю! И хотя нет его в этом мире, пойми, днём и ночью меня жжёт и воспламеняет любовь к нему – моему внутреннему мужу, сокрытому и незримому, моей истинной сущности, божественной и непостижимой. Тебе не увидеть его никогда, но и меня с ним тебе не разлучить. Так что позволь мне, молю, общаться лишь с ним, с ним одним разреши мне утешаться!

Выскочил тогда в безумии Эгеат от своей супруги, не зная, как ему теперь быть и что делать: поступить с ней неподобающим образом он не мог, ведь она была намного знатнее его по происхождению. И тут встретился ему Стратокл, к нему он и обратился за помощью:

– О мой дорогой брат, мой единственный родной человек, последний в нашем роду! Я никак не могу понять, в какое такое исступление впала моя Максимилла и как с ней мне теперь себя вести…

Много чего ещё наговорил ему в отчаянии Эгеат, но один из подслушавших их беседу юных рабов шепнул ему на ухо:

– Господин, всё, о чём бы ты хотел знать, знает Стратокл – расспроси-ка его. А ещё лучше, если я тебе расскажу. – И, отведя его в сторону, сказал уже наедине, пока шли они по городу: – Поселился в нашем городе один чужеземец, знаменитый не только у нас, но и по всей Ахее. Совершает он дивные чудеса и исцеления, превосходящие все человеческие силы. Я и сам однажды оказался свидетелем того, как он воскрешает мёртвых. Если хочешь знать всё, то проповедует он некое богопочитание, но вовсе не наших богов, и действительно проявляет большую набожность. Так вот, с этим-то чужеземцем и познакомилась моя госпожа через Ифидаму. И настолько далеко она зашла в своей любви к нему, что никого другого больше вообще не любит – даже тебя, мой господин. И не только сама она привязалась к этому мужу, но и твоего брата Стратокла сковала той же любовью, которой и сама скована. Исповедуют они некоего Единого Бога, Которого они узнали благодаря тому чужеземцу, а других богов на земле они не признают. А знаешь ли ты, до какого безумия и бесчестия дошёл твой брат Стратокл? Представь же: он, известный всем в Ахее, знаменитейший брат проконсула Эгеата, сам себе носит лекиф в гимнасий! Владея множеством рабов, он сам себе оказывается слугой: накупит овощей, хлеба и других съестных припасов – и несёт всё сам, шагая через весь город. Многие считают его поведение совершенно бесстыдным.

Шли они по Патрам, ведя такие разговоры, а хозяин со скорбью глядел в землю, как вдруг юноша увидел издали блаженного Андрея и крикнул во всеуслышание:

– Эй, господин, да вон же тот человек, из-за которого пришёл твой дом в смятение!

Тут множество народу сбежалось на крик этого раба – и тот, похожий своим нечестием на проконсула, как на брата, бросился, ни слова больше не говоря, на Андрея, схватил его, накинул на шею ему плащ, который блаженный носил на плечах, и привёл его к Эгеату.

Увидел его Эгеат и сразу же узнал:

– А, это ты! Ты ведь тот, кто некогда исцелил мою жену и кому я хотел дать достаточно денег, а ты не захотел? Что же это у тебя за слава такая, объясни-ка мне. Что это у тебя за сила такая? Ведь выглядишь ты нищим и убогим, да ещё и старик, а у тебя столько богатых поклонников, и бедных тоже, и даже младенцев. Ну же?

Собравшийся вокруг них народ, с любовью расположенный к апостолу, обступил Андрея и Эгеата, недоумевая о причинах их ссоры. Но Эгеат, не обращая никакого внимания на толпу, без промедления приказал заключить блаженного под стражу, сказав при этом:

– Вот теперь-то увидишь ты, осквернитель, какую за твои благодеяния Максимилле воздам я тебе благодарность!

5. ВО ТЬМЕ ЗАКЛЮЧЕНИЯ

Заключив блаженного Андрея в темницу, Эгеат в радости от своего злодеяния отправился к Максимилле и застал её с Ифидамой: обе ели простой хлеб с маслинами, запивая водой. Подивился тому Эгеат и говорит жене:

– Разыскал я, Максимилла, твоего учителя и бросил его в тюрьму. Клянусь, не избежать ему моего возмездия и мучительной смерти!

– Невозможно это, – спокойно отвечала та, – запереть моего истинного учителя, ибо он ни осязаем руками, ни видим очами. Оставь, Эгеат, свою пустую похвальбу.

Дико расхохотался проконсул на эти слова и ушёл прочь. А Максимилла бросилась в слезах к Ифидаме:

– О сестра, как мы можем теперь есть, когда наш учитель – наш главнейший после Бога благодетель – заперт во тьме заключения. Именем Господним прошу тебя: сходи в крепость и разузнай, где находится эта ужасная тюрьма, полная страданий. Верю я, что уже этим вечером увидим мы святого апостола – и никто не помешает нам, ибо помощь Иисусова будет с нами!

И верная Ифидама, переодевшись в другое платье, чтобы не быть узнанной, пошла к крепости и, найдя в ней тюрьму, обнаружила, что перед её вратами собралась большая толпа.

– Отчего здесь столько народу? – спросила она.

– Оттого что заключён здесь злочестивейшим Эгеатом благочестивейший Андрей.

В ожидании чуда простояла Ифидама у тюремных врат несколько часов. Когда толпа, отчаявшись, разошлась, растворились врата сами собою и впустили внутрь Ифидаму, которая взмолилась:

– Иисусе благий, войди со мною к рабу Своему, прошу Тебя! – И, никем не замеченная, вошла она в темницу и застала апостола беседующим с другими заключёнными, которых утверждал он в вере божественным увещанием.

Увидев Ифидаму, возликовал он душой и воскликнул:

– Слава Тебе, Иисусе Христе, Властитель истинных слов и обещаний, Давший совместно служащим Тебе рабам дерзновение, что, прибегая к одному Тебе, одолеют они неприятелей! Вот раба Твоя Ифидама – она с госпожою своею под стражей, но пришла сюда, ведомая любовью к нам. Осени её Своим благим покровом и помоги им сегодня же вечером пройти незамеченными мимо врагов – да поспешат они ко мне, Тобою, Господи, хранимые в любвеобилии и боголюбии! Иди же, чадо моё Ифидама: снова найдёшь ты врата темницы отворёнными, а когда придёте вы с госпожою под вечер, то вновь они откроются перед вами, и возрадуетесь вы о Господе.

И действительно, так же беспрепятственно, как вошла, вышла Ифидама из тюрьмы и, поспешив к Максимилле, поведала ей о душевном мужестве блаженного, который и в оковах не бездействует, но проповедует заключённым, и обо всех чудесах, свершившихся и грядущих, рассказала ей верная служанка.

– Слава тебе, о Господи! – возликовала духом Максимилла. – Снова смогу я безбоязненно увидеть Твоего апостола. Охраняй меня целый легион солдат, не справиться им всё равно со светлым ликом Господним, ибо поразит Он их!

Сказала так она и стала ждать, когда начнут зажигать светильники, чтобы выйти незамеченной.

А проконсул не терял времени даром и призвал своих слуг:

– На всё готова моя Максимилла, ведь до сих пор пренебрегает она мною… Так что пусть охраняются не только двери претория, но и врата тюрьмы пусть будут под особым наблюдением. Передайте тюремному начальнику, чтобы стерёг он их пуще прежнего, чтобы никому из самых влиятельных людей города не посмел их отпереть – даже мне, иначе не сносить ему головы. А вы четверо – стойте, не смыкая глаз, у дверей Максимиллы и не выпускайте её из спальни.

Все приказания проклятого богохульника Эгеата были немедленно исполнены, а сам он отправился на пир, чтобы в обжорстве и пьянстве забыть о своём горе.

Долго молились Господу Максимилла с Ифидамой, но пришло наконец время для бегства.

– С нами будь, Господи, – воскликнула Максимилла, – а слуг моего мужа, стерегущих меня, оставь в неведении!

И тут на зов её явился прекрасный отрок: лицо его сияло, и приказал он женщинам безбоязненно идти к апостолу, а сам остался в спальне и их голосами стал сетовать о скорбях женского пола, так что стражники пребывали в уверенности, что Максимилла и Ифидама не покидают своих покоев.

Те же как на крыльях перенеслись к вратам тюрьмы – и видят: стоит перед ними благообразный мальчик, открывает их взмахом руки и говорит:

– Входите же обе к своему апостолу. Ждёт он вас, – а сам, проводив их во глубину темницы, покидает её со словами: – Возликуй о Господе твоём, Андрей, ибо пришли к тебе твои верные ученицы, чтобы утвердиться в Нём, беседуя с тобою.

Заметив их, Андрей возликовал великой радостью, но проповеди своей не прервал и продолжил говорить собравшимся:

– Откуда в вас, чада, вся ваша слабость? Почему не обличаете вы себя, всё ещё словно не вынося Господней благости? Устыдитесь! Но и возрадуйтесь вместе со мною о щедром общении с Ним! Скажем сами себе: блажен наш род – но Кем он возлюблен? Блаженно наше бытие – но Кем оно помиловано? Познанные столь горней высотой, разве уже низменны мы? Не принадлежим мы более времени – и не разрушимся от него. Не зависим мы более от перемен, не уничтожаем себя, не подлежим обезличивающему нас тлению. Стремимся мы к величию, принадлежим мы Милующему и Лучшему, избегая худшего. Принадлежа Прекрасному – отвергаем мерзостное; Праведному принадлежа – отметаем неправедное; оказавшись во власти Милостивого – оставляем немилость; в руках Спасающего – познаём тщету погибели; устремившись к Свету – отбросили мрак; упокоившись в Едином – отвратились от множественности; взойдя к Наднебесному – изведали земное; приблизившись к Сущему – постигли несущее, – а посему предпочтём же ныне достойно произнести своё благодарение, выказать своё дерзновение, пропеть свою песнь и воздать славословие Ему – Помиловавшему нас, дабы возвестить Ему о себе.

В избытке насытились благими апостольскими речами и Максимилла с Ифидамой, и все чудесно пришедшие в темницу ученики. Тогда отослал их всех блаженный восвояси:

– Ни вы не лишитесь меня никогда, о Христовы рабы, ибо любовь Его с вами вовек, ни я не лишусь вас с Его помощью. – И все разошлись по своим домам.

Много дней продолжалась светоносная апостольская проповедь в самом глубоком и тёмном тюремном подземелье, подобном склепу, – и ликовали вместе с Андреем все его ученики, приходя к нему незримо для стражников, а Эгеат всё никак не мог измыслить для Андрея казни помучительнее. Даже заключённый в темнице, причинял ему Андрей невыразимые страдания, так что однажды, охваченный приступом безумной ненависти к нему, он вскочил с трибунала прямо во время судебного процесса и бросился бегом в преторий, чтобы и гневом своим устрашить благочестивую Максимиллу, и задобрить её лаской – в надежде, что склонится она на его сторону.

А та, успев перед его приходом вернуться в очередной раз из тюрьмы, выслушала речь, полную смятения и ярости.

– О моя Максимилла, – простонал Эгеат, – твои почтенные родители сочли меня достойным тебя, доверили мне тебя, хотя были они намного меня богаче и знатнее, – нет же, покорило их благородство моей души. Помня о благодеяниях твоих родителей, окружил я тебя почестями и заботой и признавал полновластной своей госпожой, – и потому достоин я, наконец, получить от тебя ответ на вопрос, который так измучил меня, что прервал я судебное заседание и устремился к тебе: будешь ли ты прежней моей Максимиллой?! Если да – если вернёшься ты на законное супружеское ложе, если будешь постоянно сходиться со мною в надежде зачать долгожданных детей, – то будешь ты купаться в моих благах, а того чужеземца, которого заточил в темницу, я отпущу. А если нет – то тебе, так уж и быть, ничего дурного не сделаю я, да и не посмею, но опечалю тебя, клянусь, лютой скорбью – через погибель того, кого любишь ты более меня. Вот и подумай пока, Максимилла, что ты выберешь, и ответь мне не позже завтрашнего утра. Я всё сказал, и решение моё твёрдо.

Сказал так Эгеат и удалился. А Максимилла, взяв с собой Ифидаму, вновь отправилась к апостолу Андрею. Оказавшись во тьме подземелья, встала она перед ним на колени, возложила себе на лицо его руки и покрыла их поцелуями. Не дрогнул Андрей, когда узнал о том, чем грозил Эгеат, и ответил Максимилле:

– Знал я, о дитя моё Максимилла, что с негодованием отвергнешь ты призывы к супружескому сожительству, всей душою желая удалиться мерзостной и нечистой жизни, – в этом я уже давно был уверен. Потому и свидетельствую я пред всеми, Максимилла, что целиком поддерживаю тебя в твоём благом стремлении: не уступай угрозам Эгеата, не склоняйся к его увещаниям, не страшись его постыдных посулов, не поддавайся его искусной лести, не соглашайся предать себя его мерзостным и злым козням! Терпи его насилие – и приглядись к нему: ведь он весь окоченел от злобы и иссох от снедающей его похоти, – в отличие от тебя самой и наших братьев во Христе, которые полны жизни.

И действительно, несмотря на свой преклонный возраст и одолевавшую его телесную немощь, блаженный апостол был бодр духом и светел взглядом.

– Вот что, дочь моя, – продолжал он, – хочу я сказать тебе прежде всего, вот что пришло мне сейчас на ум: вижу я теперь отчётливо, как в тебе кается Ева, а во мне Адам обращается к безгрешному своему бытию. Ведь то, что праматерь наша претерпела по своему неведению и неразумию, – то исправляешь ты добровольно своим обращением к благу. А то, что претерпел по её вине низведённый во мрак и лишившийся сам себя разум человеческий, – то исправляю я вместе с тобой, познавая своё возведение к свету. Исцелила ты болезнь Евину, не испытав её мук, а я, прибегнув к Богу, устранил несовершенство Адамово. Того, чего она ослушалась, ты послушалась, а я избег того, на что он согласился. Исправление каждым собственного своего греха – вот средство к улучшению нашей природы. Итак, повторяй за мною моё славословие:

 
Ликуй, о природа спасённая,
Себя не убившая и не сокрывшая!
Ликуй, о душа вопиющая,
Ты, всё претерпев, к себе возвращаешься!
Ликуй, человек, чужое отвергнувший,
Но к сути своей блаженно стремящийся!
Ликуй же, ясно слова мои слышащий:
Ты больше того, что речётся и мыслится,
Сильнее всего, что владыками кажется:
Поистине нет над тобой их – достойнее
Ты тех, кем позоришься ты и пленяешься.
Познай же сущность свою бесплотную,
Познай, что ты свет светозарно-сиятельный,
Что чист ты, что выше тела ты бренного,
Что выше ты мира, властей и начальников —
Над ними стоишь ты в великом стоянии.
Узри же лицо своё в истинной сущности!
Порви же все узы земного вращения!
Увидеть желай лишь того, кто является
Тебе, но не стал ещё тем, кто становится,
Которого ты познаёшь в дерзновении!
 

Запомни же эти слова, Максимилла, и растопчи бесстрашно все пустые угрозы Эгеата. Да не смутят тебя более его безумные вопли, лишь бы оставаться тебе непорочной. А меня – меня пускай казнит он любыми пытками, хоть к зверям разъярённым бросает, жжёт адским пламенем и столкнёт наконец с высокой скалы, – что мне с того? Погляди на меня: это всего только тело – пусть он пользуется им, как ему угодно, ибо сам он такое же тленное тело, которое сгниёт в бесчестии. А моё тело – моя самая страшная темница, не эта, зримая ныне, – но поистине чудовищная тюрьма для моей сродной Господу души, ведь слышал я слова от Него: «Диавол, отец Эгеата, освободит тебя, о Андрей, из этой темницы его нечистыми руками», – не мешай же этому освобождению! Храни же себя впредь непорочной и чистой, святой и незапятнанной, неосквернённой и неблудной, неиспорченной и непоражённой, несломленной и неранимой, несмущённой и неделимой, несоблазнимой и не сочувствующей делам Каина. Ведь если не предашься ты, о Максимилла, ухищрениям вражеским, то и сам я обрету покой. А если уступишь врагу рода человеческого, то буду я проклят и наказан свыше, пока не одумаешься ты и не поймёшь, что ради недостойной твоей души презрел я эту низменную жизнь.

При этих словах зарыдала Максимилла и затряслась всем телом, а блаженный апостол обратился к присутствующему здесь же Стратоклу:

– А ты, дитя моё, что же так часто плачешь и стенаешь во всеуслышание? Откуда в тебе отчаяние? Что за боль в тебе или что за скорбь? Ты ведь сам знаешь, что должно всему тому свершиться, так что держи себя, прошу, в руках. Кому всё это было сказано? Коснулось ли оно всецело твоего сознания? Задело ли разумную твою часть? Достоин ли ты быть моим слушателем? Найду ли в тебе себя самого? Беседовал ли в тебе тот, кого вижу я принадлежащим мне? Любит ли он говорящего во мне и хочет ли общаться с ним? И желает ли с ним объединиться? Стремится ли сдружиться с ним? Находит ли в нём успокоение? Имеет ли куда приклонить голову? Не противно ли ему что-то во мне? Не задет ли он чем? Не противоречит? Не ненавидит? Не избегает? Не раздражается? Не отклоняется? Не отстраняется? Не возбуждается? Не тяготится? Не враждует? Не беседует с другими? Не прельщается другими? Не соглашается с другими? Не мешает ему прочее? Нет ли внутри его кого-то чуждого мне? Противника? Губителя? Врага? Лжеца? Шарлатана? Кознодея? Притворщика? Хитреца? Человеконенавистника? Ненавистника Слова? Насильника? Хвастуна? Гордеца? Безумца? Змеиного сродника? Орудия дьявольского? Огня сатанинского единомышленника? Тьмы сторонника? Нет ли в тебе никого, кто не принимал бы, о Стратокл, меня, который говорит это? Так что же? Отвечай! Не напрасно ли я говорю с тобою? Не говорит ли в тебе, о Стратокл, вечно унывающий человек?