Текст книги "Харбинский экспресс-2. Интервенция"

Автор книги: Андрей Орлов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 22 страниц)

Китаец показался Вердарскому смутно знакомым – он уже видел его прежде, да только где?

Прерывая эти размышления, китаец шагнул ближе, поклонился и сказал на вполне правильном русском:

– Добро пожаловать, господин полицейский. Прошу садиться.

Вердарский недоуменно посмотрел на Лизоньку – что это, шутка? – но та, обворожительно улыбнувшись, сказала: «Я вас оставлю, чтоб не мешать», – и тут же упорхнула из комнаты.

– Меня зовут Синг Ли Мин, – китаец поклонился.

– Как? Синг Ли… Да, но позвольте!.. – вскричал Вердарский и тут же осекся. Он вспомнил! Это был тот самый ходя, коего искала вся харбинская полиция! Теперь – только бы не спугнуть. Может, удастся взять его и отвезти в департамент? Вот будет удача!

«Дурак, – произнес вдруг где-то внутри тонкий и отчего-то очень знакомый голос, – какой, к черту, департамент? Это ловушка! Это все подстроено, и ты сейчас в ужасной опасности!»

– Вы думаете понять, знакомы мы или нет? – спросил китаец и снова поклонился. – Нет, думать не надо. Мы с вами не быть знакомиться. Но я вас знать. Прошу садиться, – повторил он.

Вердарский послушно сел. Во рту пересохло.

– Я хочу, чтобы вы посмотрели один человек, – сказал Ли Мин. – И потом ответить на один вопрос. Пожалуйста.

– Хорошо… – пробормотал Вердарский. – Давайте. Но все это так странно…

Китаец наклонил голову, словно соглашаясь, потом прищелкнул пальцами, и из уже упомянутой двери выскользнул еще один человек. Он был очень маленького роста, почти карлик. Человек вышел из тени и подошел ближе, и Вердарский понял, что это ребенок, раскосенький мальчик лет десяти.

– Вы помнить этого маленького человека? – спросил Ли Мин. – Это такой мой вопрос. Ответьте, пожалуйста.

Вердарский покачал головой.

– Нет.

Ли Мин подал знак мальчику, и тот вдруг отколол номер: мигом скинул с себя куртку и просторные бумажные штаны, оставшись почти нагишом – в одной только повязочке на бедрах.

– А теперь? – спросил упрямый Ли Мин.

Вердарский хотел было вновь отрицательно покачать головой, но присмотрелся – и вдруг ахнул. Все тело мальчика было покрыто разноцветным узором – наподобие тех, какими любят украшать себя моряки да каторжники. Только эти были куда как занятней.

Ай да мальчик!

Впрочем, позвольте… Разве бывает у мальчиков такая мускулатура? А эти шрамы на груди? Да и сама кожа вовсе не так свежа и упруга, как бывает в детстве.

Нет, понял Вердарский, никакой это не ребенок, а взрослый человек, каким-то непостижимым образом сохранивший детские пропорции. Если присмотреться, станет ясно, что ему уже немало лет. Может быть, куда больше, чем самому Вердарскому. Не исключено, что это вообще старик…

И тут он вспомнил.

Это был тот самый человек, которого он видел давеча в Модягоу. Да, вне всяких сомнений. Его еще дети дразнили. А потом он убежал. Но… что все это значит?

Китаец Ли Мин, внимательно следивший за полицейским чиновником, угадал этот вопрос – должно быть, он отразился у Вердарского во взгляде.

– Вы вспоминать, – утвердительно сказал он. – Вы видеть этого человека раньше, а теперь вспоминать.

Отрицать Вердарский не стал. Да и к чему?

Навернулся вдруг на язык вопросец, который вообще-то следовало с самого начала задать: откуда этот ходя знает, что сам Вердарский служит в полиции? А потом и еще одна мыслишка на ум пришла – о небольшом черном пистолете. Пистолет преспокойно лежал во внутреннем кармане сюртука.

Но он не успел его вытащить.

В этот момент Синг Ли Мин произнес какое-то короткое и незнакомое слово.

Услышав его, коротышка выхватил из своей повязки тонкую трубочку и быстро поднес ко рту. Жест сей был очень знакомым – Вердарский и сам в не столь отдаленные гимназические времена баловался таким образом, обстреливая товарищей из бумажной трубки лущеным горохом.

Но коротышка не стал плеваться горохом. Он коротко дунул – и что-то кольнуло полицейского чиновника в шею. Вердарский хотел поднять руку, чтобы пощупать, – но отчего-то рука не послушалась. Внезапно накатила жуткая слабость. Он покачнулся, ступил назад, к кожаному дивану. Опустился на него, однако диван волшебным образом исчез. В глазах стало черно, и Вердарский вдруг ощутил, что летит, летит сквозь эту бесконечную черноту…

* * *

Вот так обстояли дела. Теперь, рассказав о них вкратце, можно вернуться к текущим событиям.

…Ветер в районе Пристани – порывистый, с запахом тины и китайского пресного хлеба – задувает прямо в лицо. Ворошит конские гривы, взметает юбки бабам – а их среди собравшихся любопытных, пожалуй что, большинство. Шевелит рогожу, которой прикрыт печальный груз на двух унылых казенных дрожках.

– Когда обнаружили? Кто? – спросил Грач у топтавшегося сзади квартального.

– Так что в пятом часу, – ответил тот. – Бабы на реку шли, белье полоскать. Видят – в заводи мешки на воде качаются. Им бы, дурам, сразу людей кликнуть. Так нет, сперва сунулись сами. Будет теперь воспоминаньице на добрую память. И то сказать – страховитое зрелище. Ну да вы и сами увидите.

– Где следователь? – хмуро спросил Грач.

– Послали уже. Да навряд ли скоро прибудет, – ответил квартальный. И пояснил: – Женатый он, второй месяц.

Его молодцеватость и словоохотливость были вполне объяснимы: на должность квартальный надзиратель был поставлен недавно, исправлял ее всего вторую неделю, так что спрос будет с участкового пристава. От этого квартальный испытывал приподнятость настроения – если вдруг он дело раскроет, то и заслуга его. А коли нет, то ответ-то держать начальнику. Обыкновенно бывает в точности наоборот, однако сейчас налицо исключение, которое, как известно, лишь подтверждает правило.

Но вот Грач был недоволен. Поднял его дежурный ни свет ни заря. А ноги-то не казенные, от вчерашнего не отошли. Это когда за опийной курьершей гонялись. Теперь бы выспаться всласть иль вовсе испросить выходной. А что? Заслужил. И тут на тебе – в шесть утра изволь подыматься и катить чуть не на край света! Да и вообще, пара утопленников в мешках – невесть какая редкость. Могли бы вполне подождать, когда присутствие начнется, – им теперь некуда торопиться.

Но курьер, прибывший от дежурного, сказал, что дело срочное, непростое, и сыскная полиция непременно нужна.

Ничего не поделаешь, пришлось собираться. Хорошо хоть казенную коляску прислали.

Кроме двух городовых и квартального (это не считая любопытных), был здесь судебный доктор – угрюмого вида господин с заспанным лицом. Доктор оказался незнакомым. Неудивительно: теперь многие из судебных медиков поступили к Колчаку в войско. Там намечалось настоящее дело. А здесь что? Рутина. Да и перспектив никаких.

Сей доктор держался индифферентно, засунув руки в карманы длиннополого сюртука, и всем своим видом показывал: «По собственному почину и пальцем не шевельну».

Хорош эскулап, нечего сказать.

– Чего встали, открывайте, – буркнул Грач, подходя ближе к первым дрожкам.

Городовые сдернули с них рогожу. Толпа ахнула, подалась вперед. Бабы закрестились. Одна молодка даже сомлела – ее, обмякшую, на руках потащили к реке.

Но Грач увиденного пугаться не стал. Всякого насмотрелся. Хотя и неприятно, конечно.

На дрожках лежал труп. Мужской, в форменном сюртуке, залитом кровью, безобразно испорченном. Но все-таки вполне узнаваемом. Да что там сюртук! И сам труп был далеко не в порядке – голова покоилась отдельно, уложенная между ног и прикрепленная там веревками за уши. Она таращилась на окружающих из-под прикрытых век – вроде как с осуждением. В общем, было отчего размориться неподготовленному человеку.

Но даже и без головы Грач бы признал убиенного – по сюртучку полицейскому. Именно в таком любил щеголять бывший чиновник стола приключений Вердарский. Хотя для дела этого вовсе не требовалось.

– Ну, – сказал Грач квартальному, который несколько побледнел, хотя и старался держаться, – пойдем, взглянем, что там еще.

На вторых дрогах – та же картина. Труп на спине, голова меж ног. Спутанная борода уставилась в лазоревое июньское небо. Но личность незнакомая. По виду – то ли крестьянин, то ли извозчик.

– Кто это? – спросил Грач у квартального. – Установили?

– Никак нет, – отвечал тот. – Не успели.

– Ну так установите!

– Слушаю. И второго, который вроде чиновник, тоже?

– Не надо, – мрачно ответил Грач. – Этого знаю. Из наших.

– Господи… – прошептал квартальный, сдернул фуражку, перекрестился и сочувственно посмотрел на первые дроги.

«Не будет у него карьеры, – мельком подумал Грач. – Впечатлителен больно. Да и не в меру жалостлив».

– Что скажете? – спросил он, подходя к судебному доктору.

Тот пожал плечами:

– Несомненно, хунхузы.

– Кто? Убитые?

– Да нет. Я имею в виду, это работа хунхузов. Несомненно. Жестокость потрясающая.

– Весьма ценное наблюдение, – желчно сказал Грач. – А что можете сообщить по поводу способа убийства? А также его давности?

Доктор снова пожал плечами:

– Я покамест осмотра не проводил.

Грач, сдерживаясь, проговорил:

– Вы, сударь, верно, у нас недавно. И оттого порядков не знаете. Так вот, имейте в виду: вашей первейшей задачей есть установление причины смерти потерпевшего – и сопутствующих обстоятельств, а не построение следственных версий. На то у нас иные специалисты имеются. Вы это учтите, ежели думаете на службе остаться.

Доктор вспыхнул, руки из карманов убрал и намерился что-то сказать, но Грач слушать не стал. Повернулся, поискал глазами квартального.

Тот словно ожидал: тут же подбежал, вытянулся. Хотя, сказать по строгости, Грач вовсе не был ему начальством.

– Ты вот что, – велел ему Грач. – Тех, кто трупы нашел, здесь оставь и перепиши. Остальных – в шею. Это первое. Дальше: тела осмотреть, список вещей составить. И – мне. Пошли стражников с бреднем, пусть заводь прочешут. Да как следует! Более нам сюрпризы без надобности. И еще: пусть твой помощник возьмет пару городовых да пройдется по окрестным домам, поспрашивает – не видел ли кто чего подозрительного?

– В шею – это мы мигом! – ответил квартальный. – Я бы и так отправил, да вас дожидался: вдруг понадобятся. А коли нет – сейчас всех разгоню!

– Ты погоди, – Грач поморщился. – В шею вы все горазды. Ты про остальное-то понял?

– Так точно, – ответил квартальный. – Там, за мыском, – он показал в сторону Сунгари, – мои молодцы уже щупают дно кошками да баграми. С лодок. Будьте уверены: воробья дохлого не пропустят. А свидетелей я переписал, первым делом. Вот они где у меня, – квартальный протянул Грачу новенький блокнот в дешевой клеенчатой обложке. – И помощник по домам опросы проводит. Правда, один. Городовых я ему не давал. Да и зачем?

– Затем, чтоб не поплыл твой помощник по реке на этакий вот манер, – сказал Грач, показывая рукой на дроги.

– Понял… – Квартальный махнул рукой и побежал, придерживая на ходу шашку.

«А может, и получится толк из него», – Грач посмотрел на широкую, перечеркнутую ремнями спину.

Раскрыл блокнотик квартального, пролистал. Тот, надо сказать, был почти что пустой. Где ж этот список? Ага, вот: Щеголькова Матрена, Точилова Настасья, Концевая Антонина… И дата проставлена: 21 июня. Сегодняшнее число.

Эти бабы и обнаружили, стало быть.

Грач огляделся.

Любопытных поблизости не наблюдалось – квартальный быстро исполнил дело. В сторонке, ближе к реке, сидели на травке три бабы в платках. Видать, из списка, те самые. Рядом, опустившись на корточки, томился бездельем стражник.

Грач подошел ближе.

Бабы вполголоса болтали между собой. Наряду с обыкновенными, положенными по случаю словами, слышалось еще одно, незнакомое.

Грач, привыкший не упускать странностей, навострил уши. Он быстро понял, что после нынешних переживаний бабы пустились вспоминать похожие случаи.

– …а нашенский Козьма потому и спасся, что амулет свой заветный хранил при себе, – говорила одна из баб, что постарше, продолжая начатое. – Когда на него те варнаки напали, так он троих один уложил. Виданное ли дело!

Товарки согласились, что дело невиданное, и подвигу такому весьма удивлялись. По всему, в недавнем прошлом безвестный Козьма был далеко не бойцом.

– А все он, амулет, – продолжала первая. – Козьма его завсегда при себе держит, даже и спать рядом кладет.

– Спать-то он кладет рядом Матрену-тихоню, когда Фролушка ейный в отлучке, – снасмешничала другая. Платок у нее сполз на плечи, и показалась коса, уложенная на малороссийский манер вокруг головы.

– Дура, – сказала первая. – Только это и на уме. А хоть бы и Матрену – тут все одно к одному. Потому как амулет у него из шишкарника, для сердечного приворота тоже первое средство. Для всего хорош амулет: и от черного глаза, и для торговой удачи, и в любовных делах. Только достать его – ой-ой-ой как трудно!

– Мне бы такой… – мечтательно протянула третья. – Где ж найти-то?

– Дура, – сказала ей первая. По всему, это было ее любимое слово. – Корень шишкарника не всякий найдет. А коли найдет – так вряд ли достанет. Когда из земли его тянут, шишкарник человеческим голосом плачет. А кто вытянет, тот не жилец.

– Страсть-то какая… – поежилась вторая.

А третья спросила:

– Как же тогда его добывают?

– А вот как: сыщут корень, место наметят да придут на закате с собакой. Шишкарник за листья к ошейнику вяжут, а поодаль кидают кость мозговую. Собака за нею метнется – корень веревкой и вытянет. А после сама издохнет, потому как шишкарник непременно того накажет, кто его из земли вынул.

– Ой! – пискнула вторая и натянула платок.

А третья с ленцой молвила:

– Брешут поди. А ты, Матрена, враки все подбираешь.

– Брешут? – Первая баба даже привстала. – А что Козьма наш новый дом поставил, собственный выезд завел да работников нанял – тоже, по-твоему, брешут? Это Козьма-то, каковой третьего года еще был первый на реке забулдыга и бражник! А теперь эвон как зажил – безнужно, и рожу наел – кровь с молоком! А что девки к нему ночным бытом шастают, да еще меж собой чуть не дерутся – это что, тоже все враки? Да ведь недавно с Козьмой и поздороваться было зазорно!

– По-твоему, из-за чего он так вознесся? – спросила третья. – Неужто из-за амулета?

– Конечно! Это шишкарников корень удачу принес. Мне сказывали, из того корня режут человечью фигурку и всюду с собою носют. Снаряжают, будто дите, в крохотные одежки, всячески холят и даже трапезовать с собой садят на почетное место.

– Ска-азывают ей… – лениво протянула третья. – И кто ж это, ответь-ка на милость?

– А это не твоего ума дела, – спокойно отозвалась Матрена. – Хошь – верь, хошь – нет. Твое дело. Да только про сей корень чудесный даже в Писании сказано. Его там мандрагоровым яблоком называют, или попросту мандрагорой.

Тут стражник, сидевший поодаль, заметил подошедшего Грача. Поднялся, усмехнулся в усы.

– Вот заливают, – сказал он чуть смущенно. – Тут такое дело, а им только языки почесать. Одно слово – бабы…

Грач на это ничего не ответил. Приказал рассадить поодаль и тут же, на месте, быстро опросил каждую. Сказанное записал (впрочем, записывать было особенно нечего) и велел назавтра явиться в присутствие, к судебному следователю. Это он уже делал чужую работу, но ему страшно хотелось отправиться побыстрее домой – попарить ноги горячей водой. А коли заявится следователь (по всему, с минуты на минуту должен прибыть), так непременно начнется новая канитель, и тогда воленс-ноленс придется торчать тут самое малое до полудня.

Особого приглашения не потребовалось: бабы подхватились прочь от страшного места – доносить жутковатые подробности по дворам, своим да чужим. Грач проводил их взглядом.

– Бабы!.. – с чувством повторил стоявший рядом стражник и даже сплюнул наземь. – Мандрагору какую-то приплели… я б на месте ихних мужей поучил бы кнутом. Или хотя б волосник попортил.

– Ну-ну, герой, – сказал ему Грач. – Развоевался. Я тебе покажу кнут. С бабами сражаться – не хунхузов ловить. Тут из вас любой себя молодцом держит.

– Оно конечно, – мигом согласился стражник. – Это я так, к слову. Баба – существо темное, недоразвитое. Чего с нее взять! А только, ваше благородие, и среди мужиков такие встречаются, что будут похуже деревенской наседки.

– Это ты о ком?

– Да есть тут один… Доктор. На Пристани частенько бывает, баб наших пользует. Сказывают, что и плод вытравить помогает, ежели срок невелик, – добавил шепотом стражник. – И при том все у местных выпытывает.

– О чем же?

– Про всякие волшебные снадобья, про коренья разные, бабкины обереги. Которые якобы особенную силу человеку дают, а то и от любых недугов излечивают. Тьфу! А еще образованный человек! Что скажете, ваше благородие? Разве ж не стыдоба? Вот бы кому хвост-то прижать!

– Да, – рассеянно подтвердил Грач. Он заметил, что судебный врач стоит возле первых дрог, придерживая там что-то левой рукой, и свободной подает ему знаки.

– Что у вас? – спросил он, подходя вплотную.

– А вот! – Врач хищно улыбнулся. – Можете полюбоваться.

Он приподнял голову Вердарского, которую довольно бесцеремонно держал за волосы, и ткнул окровавленным пальцем куда-то под подбородок:

– Видите?

Грач ничего не видел. Он смотрел в мертвые глаза злополучного чиновника стола приключений. Казалось, тот глядит на старшего товарища с укоризной – дескать, не научил ты меня самому главному!

– Да вот же! – повторил врач. – Игла, или древесная колючка. Прямо в яремной вене. А крови-то нет-с… Любопытно?

– Очень, – мрачно ответил Грач.

– Вы, верно, не поняли, – сказал судебный медик. – Его этой колючкой убили. Вне всяких сомнений. А голову отделили позже. Это тоже вне всяких сомнений. У второго, кстати, такая ж картина. Анализ яда я проведу позже. Теперь уяснили?

– Да. Не забудьте прислать результат вскрытия.

Грач направился к казенной коляске. На ходу он сообразил, что доктор явно пародировал его собственные недавние слова. Но этот реприманд нисколько не взволновал – настолько удивительной была новость. Отравленная колючка в качестве орудия убийства – штука сама по себе до крайности необычная. А в сочетании с отчленением головы получается просто фантастика.

– Постойте! – окликнул его судебный врач, когда он отошел на десяток шагов. – Я обнаружил еще кое-что!

Пришлось вернуться.

Эскулап показал на дрожки, где лежало тело несчастного Вердарского.

– Поглядите-ка на его левую кисть.

Рука была на первый взгляд самой обыкновенной. Только стиснута в кулак, да так сильно, что ногти впились в рыхлую, бумажного цвета ладонь.

– И что?

– В кулаке что-то зажато, – пояснил врач. – Я сам доставать не стал. Это уж ваша прерогатива.

Грач бестрепетно, один за другим, разогнул мертвые пальцы. На свет явился маленький предмет, похожий на потемневшую запонку. При ближайшем рассмотрении выяснилось, что это пуговица. Весьма занятная, серебряная, а поверху вытеснен вензель. Только букв не разобрать.

Грач достал складную лупу.

Теперь он без труда разглядел: это были затейливо переплетенные между собой «Е» и «Ч».

– Занятно. – Грач выдрал из блокнота квартального листок, завернул пуговицу и упрятал в жилетный карман. Хотел было сказать врачу нечто учтивое (как-никак, тот расстарался в итоге), но тут в голову пришла очень важная мысль, отчего Грач промолчал и даже замер на месте.

Отравленная колючка встречается не впервой! Недавно в схожих обстоятельствах погиб полицейский стражник, сопровождавший Вердарского в Модяговку. Укололся какой-то дрянью в фанзе, где жил посыльный Ю-ю, братец прачки Мэй, – и тут же, за милую душу, преставился.

Что-то получается многовато экзотики.

Все это требовалось обдумать. Грач сел в коляску и велел кучеру править в сыскную.

К тому моменту солнечное утро, обещавшее ласковый благословенный денек, неожиданно скуксилось. Солнце запрыгнуло в облака – словно в вату зарылось, – выглянуло оттуда пару раз пунцовой медузой, а после вовсе скрылось из глаз. Закисла погодка, прыснула мелким сопливым дождичком. Не июньским совсем – октябрю под стать. В общем, природа пришла в соответствие с душевным настроем чиновника для поручений Грача.

Чтоб не мокнуть, тот поднял кожаный верх коляски и путь до управления провел в нерадостных размышлениях.

Сильно не складывалось с этим злополучным пожаром в «Метрополе», будь он неладен. Уж столько вокруг дел навертелось – а кончика что-то не видно.

И сам пожар этот непостижимый, и мамаево побоище на втором этаже. Потом – непонятная компания господ, съехавших из гостиницы как раз перед самым пожаром и направившихся не куда-нибудь, а прямехонько в развеселые номера Дорис.

Среди этих господ был замечен некий офицер, по соображению полковника Карвасарова – кавалерист. По всему, к делу причастный. И не только к сгоревшему «Метрополю». Кавалерист сей, похоже, еще тот типаж: промышляет опием, наладил курьерскую доставку кружным путем аж из самой столицы.

После вчерашней поимки курьера (точнее, курьерши) дело будто заладилось. Схваченная с поличным (благодаря операции, по всем статьям замечательной и весьма нестандартной), дамочка запираться не стала и выразила полнейшую готовность сотрудничать. За такую операцию от начальства благодарность положена. Да не словесное поощрение, а что-нибудь более осязательное. Тем паче что расследование на контроле у самого генерала! Однако от Карвасарова наград-то не очень дождешься. Во всяком случае, до окончательного раскрытия.

Оно, как представлялось, было не за горами. Грач был уверен, что идет в правильном направлении, – до сегодняшнего утра.

Нынче все изменилось. И главной тому причиной – убийство мелкой сошки, полицейского чиновника Вердарского. Который и знать-то ничего не мог, и помешать преступникам был не способен – в силу того, что имел поручение расследовать направление совершенно второстепенное.

Так-то оно так. Да только лежит Вердарский теперь там, на грязных дрогах, с головой, невместно и неприлично зажатой между колен, и ждет путешествия в покойницкую при съезжей части. Значит, что-то он все-таки знал. Разнюхал. И оттого стал опасен для злоумышленников.

Но чем именно? Пока непонятно.

Ясно другое: дьявольская жестокость в данном случае – маневр скорее отвлекающий, призванный направить расследование по ложному пути. А именно – в сторону бандитов-хунхузов. Это ведь у них в заводе – головы стричь. Среди харбинских уголовников такого обычая, слава Богу, не наблюдается. Наши злодеи все больше обухом по затылку. У них, местных мокрушников, и револьверов-то не имелось до недавнего времени. Эх, были ж денечки!

Грач вздохнул, глянул на неулыбчивое небо.

Так что же мог знать невезучий чиновник стола приключений? Где он был последнее время, что видел?

Ну, во-первых, исследовал пепелище. Ездил вместе со всеми в заведение Дорис. Потом, по поручению Карвасарова (и с его, Грача, подачи), заглянул в китайскую Модяговку. Вот, пожалуй, и все. И где-то успел унюхать нечто такое, отчего ему заткнули рот навсегда. Невзирая, на то, что он – полицейский. Впрочем, для господ, вырезавших половину гостиницы, этакий ход – сущая безделица.

Впрочем, есть и второй вопрос, не менее важный. Откуда убийца узнал, что Вердарский стал для него опасен? Вообще, каким образом ему стало известно о существовании этого маленького, совершенно незначительного чиновника?

На это ответить было несложно. Во всяком случае, Грач видел только одну возможность. Заключалась она в малоприятном слове «предательство». На Вердарского донес кто-то из своих. Кто-то, по роду службы имевший касательство к материалам расследования.

Об этом нужно непременно докладывать полковнику Карвасарову. Что неприятно, так как придется признать, что сам Грач отправил неопытного сослуживца без подстраховки на опасный участок. Придется рассказывать, чем занимался сам Грач в начале расследования, а этого тоже совсем не хотелось. Потому что поход в опийную курильню к Чену оказался пустой тратой времени. Чен в итоге перехитрил Грача, сообщив, что якобы бывший повар его может владеть нужной информацией. Грач очень рассчитывал на этого повара. Думал, тот поможет выйти на служителя «Метрополя» китайца Синг Ли Мина, которого после пожара никто не видел. Это был красивый ход. Тогда, возможно, обошлись бы и без многотрудной и хлопотной поимки курьерши.

Но ничего не вышло. Чен обвел его вокруг пальца. И очень скоро многие знающие люди, глядя на Грача, станут прятать улыбку. Или даже открыто смеяться.

Вот этого простить нельзя.

Грач постановил себе при первой возможности нанести Чену визит.

А пока оставалось одно: идти на доклад к полковнику.