Текст книги "Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!.. (СИ)"

Автор книги: Андрей Ильенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 10 страниц)

Однако не успел он сделать и шага, как невесть откуда появился пёстрая и шумная ватага цыганок, которая плотным кольцом окружила его, а одна из них – самая нарядная, ёмкая и говорливая, с учащённо колыхающимся, как упругая волна семи бального шторма невиданных размера бюстом достойного отдельного описания – ловко схватила ладонь Уклейкина и пронзительным ля диезом шестой октавы начала буднично заниматься своими профессиональным ремеслом, в совершенстве отточенным за тысячелетия её пращурами и блестяще унаследованным ею:

– Ай, молодой, красивый, позолоти ручку всю правду тебе скажу! Что было, что будет, куда дорога приведёт – всё поведаю! Где суженая ждёт, а где судьба побьёт – всё, яхонтовый, узнаешь!.. Денег не жалей, наживёшь барышей – позолоти ручку, брильянтовый! Не скупись – узнаешь всю свою жизнь!!!

От неожиданности Уклейкин оторопел и что называется – завис, как процессор от перегрева. В правом внутреннем кармане пиджака у него была заначка – триста рублей – и расставаться с ней таким за здорово живёшь способом в его планы совершенно не входило; более того – у него ещё с детства было сформировано чёткое, негативное мнение об этой публике и на всякий пожарный случай, не смотря на палящее солнце, он непроизвольно застегнулся на все пуговицы и, пытаясь высвободится из плотного круга цыган, медленно попятился спиной к парку растерянно и, невнятно бубня, нарушив тем самым главное правило, предохраняющее от потенциальных неприятностей в подобных ситуациях: никогда не вступать в разговоры с цыганами:

– С... спасибо... не стоит... мне идти нужно, да у меня и нет ничего...

– Ай, ладно, соколик! – тряхнула она выдающейся грудью и театрально всплеснула руками, – смотри в глаза да на ус мотай: гляжу – хороший ты человек, чистый как снег, – за так расскажу, а что мне надо – сама у тебя возьму... Вижу, попал ты в беду, – будь начеку: караулит тебя враг хитрый, невидимый, ждут тебя печаль да тревоги, кривые дороги, казённый дом, но любовь и слава – будут за муки наградой, терпи Володенька – и вернёт тебе, Боженька, как водится, – всё сторицей, верь и всё исполнится!..

У Уклейкина, как человека весьма образованного и в целом отрицающего всякое потусторонне, тем не менее, от таких слов на мгновение помутилось и, в без того, опухших очах. Когда же организм его вновь восстановил зрение и развёрз удивлённые уста чтобы спросить: "...а откуда... вы ...знаете как меня зовут?!" – оказалось, что он стоит в полном одиночестве, а цыган и след простыл, словно их и не было вовсе; для пущей проницательности он даже снял зеркально-чёрные очки, но, увы, и это не помогло: "Это всё нервы..." – поставил он сам себе неутешительный диагноз и задумчивый поковылял в парк.

Войдя, наконец, в цветущий исторический ансамбль, основанный самим Петром I Великим в честь своего друга, соратника, а по праздникам – и собутыльника – Франца Лефорта, и, проследовав в прохладную густую тень стройно посаженных лип, он уселся на первой же попавшейся скамейке перед небольшим, но симпатичным, вытянутым, как искусно зажаренная аппетитная сосиска, прудиком, что бы попытаться спокойно разобраться в навалившихся проблемах и выработать хоть какой-нибудь внятный план действий.

'Перво-наперво', – пустился усердно размышлять Уклейкин, – 'надобно выяснить кто такой этот чёрт лысый... Лейкин Устин Карлович – кочергу ему в дышло, надо же так назвать, судя по отчеству – немчик какой-то или из обрусевших, а имя вообще – времён царя Гороха. Так-с... – это по базе в редакции можно попробовать пробить через Наденьку Воскресенскую...".

Но, как только он мысленно произнёс это имя, доселе рассеянный по зеркальной глади пруда взгляд его, тут же, будто инстинктивно, выхватил одиноко плавающего белого лебедя, Володя с нахлынувшей тоской на сердце продолжил печальные размышления: "Гм, а ведь всего месяц назад я себе слово давал, что, срочно за ней приударю и даже на клятом мобильнике после корпоративной вечеринки собственноручно нацарапал улику для Чугунова: "ЖЕНЮСЬ!", а воз, блин, и ныне там – проклятая робость! Красивая, стройная и, что совсем уж редкость, – не дурра, филологический с отличием, ко мне, вроде бы, не равнодушна и я, если быть перед собой до конца честным, с тех пор как она в марте появилась, – неровно дышу в её строну... и, похоже, даже... влюблён... как мальчишка... Ну, чего мне, идиоту, ещё надо?! Уведут ведь девушку... Ладно после об этом..." – попытался он безуспешно взять себя в руки. "А когда после-то? Вон Серёга уж на что бабник – и то женился, а уж мне с моими увядающими внешними данными тянуть с этим делом – себе дороже: всё одно, что личный огород перекапывать – чем дальше, тем тяжелее и ленивее".

Он, вдруг, так ярко и ясно представил себе сладостно-упоительную картину волшебных поцелуев и лобзаний Наденьки, её бездонные перламутровые глаза, распадающиеся по нежным мраморным плечам мириадами хрустальных ручейков русые локоны вьющихся волос, дикую упругость и божественно-свежий аромат её молодого, гибкого как у пантеры, тела, что едва не забыл, зачем явился в Лефортовский парк. Благо, что пронзительно-противный вой сирены, проезжающего по ту сторону пруда, вдоль Яузы, милицейского бобика хоть и с трудом, но вырвал его из иллюзорного плена наслаждений.

"Всё! Решено! Точка! Разберусь с этим чёртовым делом и начну семейное гнездо плести – пора, блин, пора..." – восстанавливал он в нужном русле мыслительный процесс, столь неожиданно прерванный чудесным образом Воскресенской. "Так-с, так-с... однако... в таком виде в редакцию не заявишься – лицо ещё синевой отсвечивает – тут же распустят сплетни – сам рад не будешь: им только палец покажи – по локоть руку откусят, ироды. Тогда методом исключения – получается, получается... – ни хрена не получается, – что ж делать... Кстати, надо будет сегодня кровь из носу, но как-нибудь дозвонится до Сатановского – два дня уже прогулял: перебор, он, гад, и уволить может, если сильно осерчает. Стоп! К Сашке Подрываеву!!!" – вдруг осенило Уклейкина, вспомнив про старинного приятеля, который жил по соседству и небезосновательно слыл в одном лице компьютерным гением и хакером, как минимум районного масштаба, – "лишь бы только дома был, правда пить с ним опять придётся... Ну, ладно, – там видно будет... да и мне не привыкать, увы... Так-с, так-с... уже теплее. А с другой стороны: ну, хорошо, узнаю я, что за фрукт этот немчик, где сейчас проживает... и что дальше? Поговорить с ним по душам аккуратно или вначале с Петровичем посоветоваться? Ладно, ...тоже после – сначала – найти этого чёрта и обязательно с шефом связаться".

'И всё-таки интересно: как это мой мобильный состыковался с лысой головой этого Карлы, будь он не ладен, – ума не приложу! – скорее по инерции продолжали самопроизвольно ползать в разные стороны неприятные мысли по его воспалённому сознанию. "Как пить дать врёт следователь или напутал чего, ибо быть такого не может: как сейчас помню – вышел из ресторана и напрямки до дома, в люльку! Если б чего и было по дороге, а тем более такое – наверняка запомнил бы. Хотя, откровенно говоря, как домой попал и мимо дивана рухнул – в голове не отложилось... А может... кто-то всю это котовасию подстроил? Да нет, – это уж совсем шизофренией отдаёт...", – испугался он последней мысли и тут же прогнал оную из сознания от греха подальше.

"Нда... кругом засада – что ж за жизнь такая?! Ещё эти цыгане... Ну, разве можно знать имя совершенно незнакомого им человека? Может, как говорится, наугад по-Вятски: ляпнула грудастая, да и попала в яблочко... Или они вовсе померещилось мне, как давешний черт во сне – вон какая жарища навалилась – хоть целиком в костюме лезь в воду, плюс нервы после почти смертельного свадебного похмелья, хамоватого участкового и вредного следователя, как струны перетянутые, – ещё чуть-чуть – и лопнут к чертям собачьим".

Действительно помимо известного внутреннего психологического дискомфорта на Володю, как впрочем, и на Москву в целом, к полудню, словно из гигантской огнедышащей печи размером с небо, начало неспешно и лениво, но угрожающе-неотвратимо, увеличиваясь в объёме и температуре, распространятся нестерпимое пекло.

"Ну, ничего, ничего... – успокаивал, и едва не до слёз, жалея самого себя Уклейкин, непроизвольно сжимая кулаки, что бы хоть как-то противостоять несчастной судьбе, – "теперь у меня, наконец, истинная цель есть, даже две: Наденьке, лапочке, в любви открыться и роман дописать'.

Приободрённый этим и, несмотря на не желающий растворятся в настоящем горький осадок минувшего и отбрасывающий тягостную тень на грядущее, Уклейкин, сняв пиджак, первый раз за день закурил, причём с подлинным наслаждением.

– Молодой человек, вы с ума сошли... тут же ребёнок... – вдруг, откуда-то сзади прошипел проколотой велосипедной шиной сквозь плотный ряд зубов готовых перегрызть любой гранит за своё единоутробное спящее в коляске дитя женский голос неопределённого возраста.

– Из... извините, – вздрогнул Уклейкин, выронив сигарету, которая едва не прожгла на брюках дырку, – я вас не заметил... ещё раз простите...

– Простите... – по инерции, но с гораздо меньшим возмущением, продолжила ворчать бдительная родительница, польщённая редкой для неё вежливостью одинокого и хорошо одетого мужчины, – а ещё с виду приличный...

"Тут по неволе с ума сойдёшь", – согласился с удручающим диагнозом, поставленным случайной мамашей Володя, и молча, чтобы не, дай Бог, своим голосом не потревожить ангельский сон дитя, аккуратно затушив об урну окурок, продолжая жестами и мимикой извинятся за невольно причинённое беспокойство. Затем он элегантно развернулся и неожиданным для себя твёрдым шагом, косвенно подтверждающим осознанную решимость, во что бы то ни стало исполнить составленный им только что план первоочередных мероприятий, направился прочь из тенистого парка в продвинутое логово Саши Порываева.

Но, если чёрная полоса неудач, как волна от фешенебельного круизного лайнера до тошноты переполненного фонтанирующим весельем, уже накрыла раз с головой проплывающего мимо человека, то, как правило, пока само Провидение не принудит нахлебаться горюшка в назидание за его проступки вдосталь, Фортуна, как её не зови и не подманивай, – не обернётся своим редко улыбающимся лицом к нему вновь. Одним словом: пришла беда – отворяй ворота – она, собака, в одиночку не ходит, а исключительно стаей.

Строго помня о том, что местный компьютерный гений был гораздо восприимчивей к отвлекающим его от творческих изысканий в бесчисленных лабиринтах интернета, софта и железа просьбам даже близких людей при наличии алкоголя у последних – по дороге Уклейкин зашёл в профильный магазин с намерением зацепить что-нибудь традиционное для подобных ситуаций и токмо за ради праведного дела. Войдя в торговый зал, Володя, взглядом опытного маркетолога, из несчётного количества разной степени крепости напитков плотно оккупировавших собою все полки, тут же выхватил до боли знакомые этикетки и давно заученной в несчётных репетициях и премьерах фразой, поставленным мягким баритоном, изящно обратился к откровенно скучающей продавщице:

– Будьте добры, – 0,7 "Посольской" и два жигулёвских светлых.

– Пожалуйста, – оживившись, искренне улыбнулась она солидному с виду покупателю, невольно подыгрывая ему, пробив чек и артистично выставив на прилавок заказ.

– Спасибо, – ответил тем же Уклейкин и уверено полез во внутренний карман пиджака за деньгами. Однако... судорожно обшарив пальцами неожиданно образовавшуюся пустоту внутреннего кармана пиджака, – заветной заначки он – не обнаружил: и первая волна подспудного страха тут же мириадами иголок начала пронзать всю его начинавшую трепетать плоть, а холодный пот предательски окатил спину.

– Гражданин, не задерживайте... – нутром почуяв неладное, но скорее по привычке торопила Уклейкина продавщица, не смотря на то, что никакой очереди не было и в помине.

– Одну минуточку, – глупо улыбаясь и учащённо моргая за непроницаемыми зеркальными очками, пытался успокоить себя и окружающий мир Володя с надеждой на катастрофически-улетучивающее чудо, в отчаянии, выворачивая наизнанку, увы, последний, задний карман брюк, где, к слову сказать, он отродясь не носил купюр.

– С вами всё в порядке? – всё же откликнулось участием относительно молодое женское сердце стороннему переживанию опрятного, в самом соку мужчины, которое было уже не возможно скрыть, ибо лицо его стало белее белого, а капли пота проступившее на висках и шее – огромными и со страшным грохотом падали на пол равномерно прерывая невыносимую тишину драматической сцены. Но и это было б ещё пол беды или даже треть, четверть и так далее по убывающей в зависимости от ценностных приоритетов условного пострадавшего. Куда как гаже было убийственное осознание Уклейкиным того крайне прискорбного факта, что вместе с пусть невесть какими деньгами, и которые, как известно – дело наживное, – пропал паспорт; и вторая, на порядок более обильная волна ледяного пота окатила его уже с головы до пят.

– Цыгане... – смог лишь обречённо, как окончательный приговор несчастной жизни, выдавить из себя Уклейкин.

– Какие цыгане... гражданин, может вам скорую помощь вызвать?.. – продолжала сопереживать Володе продавщица, видя как тот буквально пал с лица на её сочувственных глазах.

– Нет, нет... спасибо... я сам... – рассеяно бормотал Володя, – может, обронил... – он машинально огляделся под ногами, но на полу кроме маленькой лужицы образованной его нервным потом ничего не было. И тут Уклейкин, вдруг вспомнил, что, возможно, документ и деньги просто-напросто выпали из пиджака, когда от нестерпимого зноя он снимал его в парке. Это была хлипкая, но хоть какая-то надежда; и как утопающий хватается за соломинку, – без объяснений, сломя голову он бросился к злосчастной скамейке парка, оставив неравнодушную работницу торговли вновь в полном одиночестве разбавленным, правда, недоуменным замешательством произошедшего.

Не смотря на грузность и усилившуюся жару, преодолев в обратном направлении расстояние от магазина до парка со скоростью достойной пусть и меленькой, но заметки в спортивном разделе какой-нибудь районной газете издающейся раз в квартал, Володя, как сорвавшийся с цепи, не кормленный неделю пёс с ходу бросился обыскивать место предполагаемой утери. Но, увы, кроме своего окурка, сиротливо приютившимся на дне заплёванной урны Уклейкин ничего не нашёл, также неведомо куда исчезла привередливая мамаша с коляской. И вообще: полуденный, тенистый парк был на удивление совершенно пуст. Лишь на зеркальной глади пруда одиноко, как парусник, еле колыхался лебедь, однако по неизвестной причине он был уже чёрного цвета.

От отчаянья Володя, обхватил руками голову и едва не заплакал, внутренне проклиная судьбу свою, ибо в довесок ко всем неприятностям он только сейчас обнаружил, что с левого запястья исчезли командирские часы, подаренные ему Шуруповым на 30-летний юбилей со следующими словами напутствия: "Береги их Володенька – я с ними до Берлина дошёл, заговорённые они... будь счастлив".

Но как бы порою не было гадко и горько на душе у человека, как бы его не била судьба-злодейка о железобетонные стены бытия, – если он обладает хоть маленькой капелькой Самоуважения, хоть мизерной песчинкой Духа, и пусть ничтожной толикой Веры, то он всегда найдёт в себе силы с честью и достоинством противостоять любым невзгодам. И, слава Богу, – Володя был из когорты именно такого рода людей, но коих во многом и держится неустойчивый мир на Земле, впрочем, с пугающей периодичностью срывающиеся в пропасть безумия. Вернее, он в тайне страстно желал быть в их, увы, не многочисленном числе. Но любое значимое, подобающее свершение начинается с первого, пусть и робкого шага надежды, не правда ли? И без Надежды на лучшее это движение вверх почти никогда не происходит, а посему хоть и мысленно – всем сердцем поддержим нашего героя...

Итак, Уклейкин, ни сном, ни духом не ведающий о свои грядущих свершениях, не смотря на известные злоключения, сумел таки взять себя в руки и во второй раз за день отправился к Саше Порываеву. По дороге Володя заскочил домой, что бы компенсировать, как он считал, навсегда растворившиеся в бесчисленных пестрых юбках цыганок 300 рублей, посредством разбития глиняной копилки в виде аппетитного молодого поросёнка. Не переодеваясь, он вернулся в давешний магазин с сердечной продавщицей и, как истый джентльмен, извинившись за конфуз перед ошарашенной в хорошем смысле дамой, высыпал на прилавок груду монет. Выкупив таким способом заказанный часом ранее алкогольный набор, добавив к нему шоколадку, которую, прощаясь, он эффектно её и подарил продавщице за невольно причиненные хлопоты и треволнения. Эх!.. надо было видеть какой искренней благодарностью, и едва ли не любовью, как два бескрайних бирюзовых озера, налились в ответ глаза впечатлительной средних лет женщины явно неизбалованной подобным к себе обращением, когда озабоченный силуэт Уклейкина, как заветная и мимолётная мечта, растворился в прозрачных дверях магазина.

Но не будем отвлекаться пусть даже и на, в некотором смысле, нравоучительные сцены, что бы не отстать от стремительно развивающихся событий, ибо Володя уже вошёл в подъезд дома Порываева; тем более каждый мало-мальски воспитанный мужчина может произвести схожий "эксперимент" почти в каждом месте и даже в любое время, учитывая повальный переход розничной торговли на круглосуточный режим работы исключительно за ради удобств населения, а не, как некоторые, возможно, подумали – токмо одной дополнительной прибыли для.

Таким образом, имея на руках проходные козыри в виде "Посольской" и пива, при этом без паспорта, но с повесткой о не выезде в наглухо застёгнутом внутреннем кармане в который дома были добавлены журналистские корочки за ради хоть каких-то документов подтверждающих его возбуждённую личность, Уклейкин, нажимая на ультра навороченный звонок входной двери Сашки, которая в свою очередь была размалёвана как страшный сон позднего Сальводора Дали, уповал лишь об одном, что б компьютерный гений был, во-первых – дома, а во-вторых, – в потребном для работы виде.

И превратная судьба первый раз за сегодняшний день, наконец, сжалилась над своим подопечным: спустя минуту-две за железным произведением сюрреалистично отмеченным вольной субкультурой местной московской молодёжи начала XXI века раздался недовольный и как будто разбуженный голос:

– Ну и кого в такую рань чёрт принёс?!..

– Саш, это я, Володя Уклейкин, дело есть на сто миллионов!

– А... пресса, заходи... – спросонья зевнул за дверью Порываев, – давненько тебя не было...

На пороге показался высокий худосочный небритый малый лет 30-ти с огромной нечесаной гривой в очках а-ля Джон Леннон, в драных шортах, с сигаретой в жёлтых, не чищенных зубах и рваной чёрной майке, на которой зиждилась огромная, смачная красного цвета фига, в центре которой узнавались контуры облика легендарного и несгибаемого Че Гевары:

– Ба!.. да тебя, старик, не узнать: гонорар, что ли неслабый отвалили или на повышение двинули? – удивился Сашка дорогой и стильной одежде нежданного гостя.

– Да если бы... скорее наоборот, – кисло ответил Володя, тем не менее, не без удовольствия оглядывая свой фирменный наряд.

– Ну, ладно, заходи – рассказывай, что стряслось-то. Да!.. а ты захватил что-нибудь? – тревожно усомнился Подрываев, с надеждой вглядываясь в непрозрачный пакет приятеля, оттянутый вниз чем-то тяжёлым, – а то мы вчера с парнями в 'Сталкер' переиграли – вон глянь, сколько пустой посуды скопилось. А трубы – поскуды, сам понимаешь, горят...

– Не боись, Сашок, – всё пучком – держи лекарство!..

– ОК! Я – мухой, – тут же ожил Сашка, шмыгнув на кухню подрезать вчерашний засохший сыр. – Так что всё-таки случилось?!

– Надо срочно одно чёрта найти по твоим хакерским каналам, – ответил Уклейкин, снимая очки, так как окна однушки, расположенной на первом этаже, во все времена года и суток всегда были плотно зашторены от стороннего взгляда, – вопрос буквально жизни и смерти, – для приданию делу нужной серьёзности добавил он.

– Да какой я к ляху хакер... – сколько раз вам всем говорить – так... просто продвинутый пользователь, программист, если угодно, – немного смутившись, но, особо не протестуя, возразил Подрываев. – О! а что это у тебя, старичок, под глазами? – добавил он, невольно улыбнувшись, не понаслышке зная характер Володи.

– Да это я... на свадьбе у Серёги спьяну повздорил... ну и... сам понимаешь, – стыдливо ответил Уклейкин.

– Теперь понятно, зачем я тебе понадобился....

– Да вовсе не из-за этого. Тут совсем другая история, позже расскажу... хотя косвенно....

– Как скажешь..., а за черта – не переживай, если не на Марсе живёт, то найдём – лишь бы было за что зацепится.

– Кое-что есть... – неуверенно обнадёжил Вова.

– Вот и ладушки. Только давай сначала здоровье поправлю, ну и ты присоединяйся, не обижай – за встречу же... с полгода, наверное, не видались...

Выпили.

– Ну?... – как и накануне вечером, будучи ещё в прекрасном расположении духа и плоти, сладко затягиваясь сигаретой, деловито рёк Подрываев, организм, которого получил восстанавливающие и приумножающие силы допинг, – выкладывай детали, кого нужно найти?

– Некоего Устина Карловича Лейкина...

– О, как! – обрадовался Сашка, – не Иванов, не Петров, не Сидоров – уже, считай, полдела сделано. – Да и имя, как на подбор, – такое нынче с фонарями не отыщешь... кстати, Лейкин, Уклейкин – прям рифма, не находишь? Ладно, не дуйся, старик, это я так – мозги размять после вчерашнего: пойдем к моим кормильцам.

Они проследовали из крохотной кухни в чуть большую комнатку, где в углу расположился 'священный Грааль' Подрываева в виде трех сплетённых между собой огромным числом кабелей и проводков, вынесенных из корпусов внутренних плат и прочих устройств компьютеров. Сашка подошёл к ним так, как бывалый пират к сундукам с сокровищами: с гордостью за обладание бесценным содержимым и одновременно, будто к единственному ребёнку, – с искренней нежностью и любовью. Сев пред ними на огромное крутящееся кресло, поглотившее его как прожорливый бутон азиатского цветка-убийцы – непантеса – зазевавшееся насекомое, он привычными, но едва уловимыми, почти сакральными для не посвященного человека движениями "оживил" их, и минут через пять на центральном мониторе высвечивался список из трёх Устинов Карловичей Лейкиных. Подрываев, явно довольный своей работой, немного вальяжно улыбаясь, спросил приятеля:

– Тебе которого? Выбирай...

– Ловко! – искренне восхитился Уклейкин, с волнением всматриваясь в экран, – как ты это делаешь – до сих пор ума не приложу...

– У каждого свой хлеб, – философски ответил Сашка, с наслаждением открывая бутылку пива.

– Это точно... – согласился Володя, – вот только какой из них мой: тут у тебя написано: один из Германии, что логично, судя по отчеству, другой – из Саратова, что также объяснимо – Екатерина II немчуру пачками заселила в Поволжье, а третий – вообще чёрти где – в Австралии, а в Москве получается, – нет никого?

– Не факт. Во-первых, ты должен чётко понимать, что базы данных обновляются весьма редко, да и не во все залезешь – иной раз – по секрету тебе скажу – порой легче небольшой банчок-с взломать, чем, например, – архивы ФСБ. Во-вторых, ты сам знаешь, что у нас пол страны без прописки вполне себе живёт и не жужжит по этому поводу: следовательно, если ты своего Карловича в Москве ищешь, то он запросто может проживать не зарегистрированным, ну, или, как частный вариант, – временно. А в-третьих...

– Точно! Вспомнил: он же, вроде, как из-за границы, а в столице – в командировке какой-то... – на радостях перебил приятеля Уклейкин.

– Вот видишь... – многозначительно поднял Подрываев вверх, перст, на котором как штандарт с изображением весёлого Роджера болталась модная, чёрно-белая флешка. – Уже гораздо теплее: значит, мог в гостинице остановиться или в частном секторе, но как видишь, старик, даже мои цифровые псы (он ласково оглядел груду переплетённого проводами мигающего железа) пока не могут отыскать московский след твоего Лейкина.

– Нда... час от часу не легче... – расстроился Володя.

–Да ты, погоди, старик, нюни-то распускать, – решительно вышел из мягких объятий кресла Сашка с твёрдым намерением вновь посетить кухню. – Может быть, ещё какие-нибудь зацепки вспомнишь... ну, там – возраст, рост, цвет волос и т.п. – глядишь и пригодятся.

– Есть, есть! – лысый он, – вновь возрадовался Володя.

– Лысый говоришь, – задумался Сашка, приглашая мимикой гостя за собой, – пойдём лучше спрыснем этот стриженый факт грамм, эдак по пятьдесят.

Деваться было некуда и Володя за неимением внятных альтернатив, вынужденно, как арестант за конвоиром, поплёлся за Подрываевым в тайной надежде, что компьютерного гения осенит и по данному, не относящейся напрямую к эго епархии, вопросу. Однако процедура мозгового штурма, длившаяся минут пятнадцать и дважды прерываемая содержимым "Посольской" в союзе с никотиновым дурманом, к сожалению, для участников, ни к чему определённому не привела. И Володя, хоть и с трудом, но вежливо отказавшись от искушения третьего тайм-аута, засобирался искать выход из сложившегося тупика в неизвестность будущего, которое скрывалась за железной дверью квартиры Сашки. Видя намерения приятеля и его плохо скрываемую печальную озабоченность текущим моментом, Сашка как мог начал его успокаивать:

– Ладно, Николаевич, не бери в голову: для начала возьми список – я тебе распечатал – какая-никакая, а всё-таки зацепка, ну, а если будут новые вводные – тут же звони: отыщем твоего чёрта на раз-два, я, брат, и не таких Карл из Мариинских впадин интернета доставал!

– Спасибо. Договорились, дружище. О, кстати... – Уклейкин вдруг вспомнил о сверх обязательном разговоре с Сатановским, – последняя просьба: можно от тебя один звонок сделать, а то мой сотовый, похоже, блин, навсегда медным тазом накрылся?

– Не вопрос: хоть Нельсону Манделе в Африку звони, – всё оплачено несведущей, пальце гнутой клиентурой, у которой бабки куры не клюют, – обрадовался Подрываев возможности хоть таким образом помочь загрустившему приятелю и для пущего эффекта добавил: – А, в общем-то, коли так: забирай аппарат прямо с зарядником, номер – на задней крышке.

– Вот спасибо, дружище: выручил, так выручил, а то я без связи, как без рук, мне хотя бы день-другой перебиться и я тут же верну! – благодарно улыбнулся Володя, разглядывая навороченный мобильник.

– Брось, старик, не мелочись – насовсем бери: я добро не забываю: помнишь как вы с Серёгой на дискотеке в "Прожекторе" меня от Перовских отбили?..

– Да уж... было дело... еле ноги унесли, – неприятным осадком всплывали из занесённых илом времени памяти драматические эпизоды той крайне опасной драки. В которой, если бы не природная сила Уклейкина и находчивость Крючкова, то, Мир никогда бы не узнал, что обыкновенный с виду ученик 10-го "А" класса школы ?1228 Саша Подрываев, спустя всего полтора десятка лет превратится в короля интернета и компьютерных технологий пусть пока и местного разлива.

– Факт... – даже чуть побелел, от, казалось бы, давно выветрившегося страха волнительно дрогнувшим голосом солидаризировался Сашка, – могли ведь запросто подрезать: с них станется – лихие парни... каждый третий уже со сроком.

– Это да... – напряжённо выдохнул Володя, – но, всё-таки такая дорогая вещь... – продолжал вежливо мяться Уклейкин, не решаясь положить в карман телефон.

–Всё! Точка! Решено: дарю! – воскликнул решительно Александр в порыве нахлынувшего чувства искренней благодарности, – да и мобильников этих у меня ещё с десяток, – это, что б ты, старик, зря за меня не переживал: излишки, понимаешь, творческого процесса, – хитро добавил он.

– Ну, Сашка, ну, друг... тогда, – хаотично пытался подобрать Володя нужные слова благодарности, остановившись, на прозаичном, – ...тогда с меня причитается!..".

– Это, старичок, само собой, – весело подмигнул ему Сашка, – ну, давай хоть на посошок, а то ещё пол пузыря осталось – мне одному как-то неловко, да и воспоминания, собаки, нахлынули.

Могли ли возразить Уклейкин после всего пережитого, даже не смотря на твёрдо принятое решении о воздержании алкоголя, дабы он – треклятый – не спутал все планы по спасению себя самого любимого от чертовщины?.. Чисто теоретически, возможно, но практически – это было нереально в силу культурно-исторических традиций сложившихся в России за десяток веков только официально истории в миропонимании среднестатистического мужчины средних лет от роду к началу XXI века.

Поэтому ему пришлось не вынужденно, а исключительно по доброй воле, – вновь присоединится к Сашке и в тёплой компании предаться воспоминаниям бурной юности, разбавляемым остатками "Посольской" периодически проявляющейся, как бакен в речном тумане, в пелене сигаретного дыма. Пока, наконец, последние капли оной навсегда не исчезли из внутренности бутылки, растворившись в возбуждённых, полных жизни и энергии организмах друзей, на что, собственно, и ушло ещё с полчаса Московского времени, приблизив его к 14:00.

Глава 7

Надобно заметить, что в любом другом случае при подобных обстоятельствах приятели согласно непоколебимым столетиями канонам традиции вряд ли бы ограничились принесённым с собой Уклейкиным; но сегодня Володя был почти сама стойкость к искушениям, если не считать того в целом ничтожного для здоровых мужчин объёма жидкости, именуемой в народе верхним или лёгким ершом (отличие от глубокого или тяжёлого – это не посредственное смешивание пива с водкой в ёмкости, а разнесённое на незначительный промежуток времени их поочерёдное употребление), который они по-братски разделив пополам, без остатков для потенциальной улики – уничтожили.

С превеликим "трудом" (намеренно повторимся: осознанно! супротивившись "продолжению банкета") расставшись на пороге квартиры Подрываева в дружеских объятиях и едва от переполнивших воспоминаниями чувств на прощанье не расцеловавшись, выйдя из латаной-перелатаной работниками местного ЖЭКа ветхой хрущёвки, Володя с наслаждением вдохнул полной грудью, пусть и раскалённый, но на порядок свежий воздух чем в заживо гниющем подъезде вышеуказанного, с позволения сказать, – жилища.

Контраст, представший пред его очарованным взором в сравнении с убитым временем и куцым финансированием подъездом был воистину разителен: в маленьком, но чрезвычайно уютном дворике, который среди прочих близнецов-братьев по счастью ещё не успели навсегда закатать в асфальт и окружить безликим панельным ново строем, несмотря на обеденное время, было так мило и тихо, что он, невольно присел на скамейку под детский грибок песочницы дабы насладится этим почти городским оазисом, и переведя дух, структурировать новые информацию и мысли. Несмотря на известные обстоятельства постоянно поддавливающие его истощённую нервную систему, впервые после Серёгиной свадьбы душа и плоть его находились в таком редком благостном состоянии гармонии, которое известно всякому человеку, когда неожиданно, вдруг, мигом как бы исчезают проблемы и пусть на короткое время ему становится так хорошо, что буквально хочется петь и летать от простой радости осознания того, что жизнь прекрасна уже хотя бы по тому, что ты просто дышишь, чувствуешь, осязаешь, созерцаешь, в чём-то участвуешь, нужен кому-то, сам востребован кем-то, любишь и любим, наконец, хотя последнее подсознательно всё-таки ревностно подвергалось эго Уклейкина сомнению.