Текст книги "Метаморфозы Уклейкина или быть Добру!.. (СИ)"

Автор книги: Андрей Ильенков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 10 страниц)

– Спасибо, друзья, иного не ждал от наследников неувядающей славы отважных отцов и дедов наших! – и невольная слеза благодарной гордости скупо проступила из тщательно прищуренного правого глаза Шурупова, не оставшись незамеченной искренне внимающим ему жильцами-соратниками.

И сердца их тут же откликнулись оратору в такт теплой волной глубокого сочувственного уважения, которую Василий Петрович буквально ощутил всем существом своим:

– Ещё раз спасибо, друзья... Однако на собственной шкуре зная методы давления на не согласных с похотями сросшегося в алчный спрут беспредела и безнаказанности власти и барыг, обязан, товарищи, честно предупредить вас, что предстоящая схватка, вероятнее всего, будет жёсткой и затяжной. Поэтому, все те, кто не готов ни морально, ни даже и физически к изнурительной борьбе по отстаиванию своего права жить там, где жили наши предки и родились мы, ещё раз подумайте до утра и примите ответственное решение! Уверяю, что из уст оставшегося к решительной битве народного ополчения с клятыми капиталистическими супостатами, – никакого осуждения не будет, ибо у каждого могут быть свои мотивы! Да и юридически вы вправе поступить, так как считаете нужным: вот Варвара Никитична, как наш опытный юрист, подтвердит.

После последних предостережений три-четыре руки неуверенно протянулись за буклетами, тут же быстро спрятав их за взмокшими от внутренней борьбы между страхом неизвестности и гарантированной, пусть и на краю новой Москвы жилплощадью, спинами. Но Василий Петрович и глазом не повёл, продолжая твердо и последовательно свою пламенную речь:

– Как фронтовик, прошедший с кровавыми боями до Берлина, добавлю, что колеблющийся соратник порою хуже врага, ибо в самую важную минуту он может дрогнуть и, создав, например, панику, подорвать изнутри весь отряд, всё наше правое дело! Поэтому, думайте, товарищи, и ещё раз думайте!

Со скамейки исчезли ещё пара буклетов, но Шурупов продолжать растапливать сердца соседей железным глаголом, выкованным богатейшим жизненным опытом и на бесчисленных публичных собраниях общественно-политического движения 'За Родину, за Сталина', активным членом которого, напомним, он являлся:

– Те же из вас, чей дух, совесть и бытовые обстоятельства позволяют до конца исполнить свой гражданский долг – прошу для начала подписаться под коллективным воззванием во все возможные инстанции и СМИ, составленным активом штаба у товарища Стечкиной Варвары Никитичны. И один было взятый буклет, в порванном виде, подобно одному из штандартов разгромленной фашистской дивизии, пал обратно на скамейку к сандалиям Начштаба, как пред мавзолеем Ленина на параде Велико Победы в Отечественной войне 24 июня 1945 года.

Воодушевлённые зажигательной речью начштаба жильцы, в основном мужчины, потянулись к юристу на подпись, робко одёргиваемые сомневающимися супругами. И лишь Агнесса Моисеевна с Трындычихой, криво улыбаясь, в стороне от собрания, негромко о чём-то судачили меж собою, взывая у зоркой бабы Зины зуд нервного гнева от их предательского с её точки зрения проступка. Губерман же, – страстный игрок всевозможных сомнительных заведений типа казино и бирж, где законно можно в минуту лишиться собственных сбережений, и который, также как и Стуканян и Сорокина, овладев днём смотровым ордером – отсутствовал, вновь, по-видимому, канув в неизвестность бесконечность азартного бытия.

– Далее, товарищи, – продолжал чётко вести народный сход Шурупов, – надо доизбрать, штаб; есть ли достойные кандидатуры?

– Жорика! – они, ироды, от одного его вида заикаться начнут! – возопила, вошедшая в сладостный вкус остросюжетных перипетий Звонарёва, которая была искренне разгневана удушающей жизнь перспективой навсегда, покинуть, родное Лефортово, и проверенных годами соседей, – твердо, про себя решив, заняться общественно-полезной деятельностью.

– Ты как, Георгий Иванович, не возражаешь?.. – уважительно поинтересовался Василий Петровичу у чадящего папиросой, как небольшая городская ТЭЦ, богатыря-забойщика метростоя.

– Не... повоюем ещё, дядя Вась... – только и обронил он в знак согласия, громко похрустев костяшками пальцев на выдающихся кулаках, чем, как в цирке, вновь вызвал у ошарашенной публики вздох благоговейного восхищения.

– Ну, и... З... Зинаиду в штаб за мужество и б... бдительность! – быстро посовещавшись, дружно двинула очередную кандидатуру, колыхающаяся в полный штиль неразлучная тройка (Толя, Коля и Егорыч), внутренности которой одновременно жгли речь начштаба и алкоголь, с тем ещё расчётом, что на радостях боевая пенсионерка одарит их похмельным рублём, а то и двумя.

'Точно!', 'Если б не она!..', 'Огонь бабка!', 'С мертвого не слезет!..' – парадным салютом засверкали над Звонарёвой хвалебные вспышки – эпитеты благодарных за её отважный поступок людей.

– Вот она, Ильинична, народная слава: молодец, так держать! – присоединился к поздравлениям Шурупов, – теперь и я не возражаю.

Счастью бабки Зинаиды не было никакого вменяемого предела. Она, о, Боже! даже заочно простила клятого-переклятого ею душегубца Родригеса, ибо сериал всё равно завтра неизвестно чем закончится, а вместо него, наконец-то, уже сейчас начнётся настоящая реальная жизнь, которая растворит в своей бурной пестроте её серые дни одиночества.

– Итак, товарищи, считаю, что оперативный штаб вполне укомплектован и пока идёт сбор подписей, ещё раз довожу до вашего сведения, что мне удалось договориться со своими одно партийцами о том, что в случае необходимости нас поддержат людьми и транспарантами, ибо, скорее всего, без массовых митингов протеста не обойтись.

'Молодец, Петрович!', 'Прям, генерал!', 'Кутузов!..' – тут же пролетело одобрительно над собранием.

– Но, предполагаю, что этого будет недостаточно: так как нас, боевых ветеранов, с каждым часом, увы, – всё меньше и меньше...

Люди чуть нахмурились, потупив глаза, и сочувственно промолчав, ещё более внимали речи своего авторитетного лидера:

– Поэтому призываю всех вас завтра же предварительно переговорить со своим кругом друзей, приятелей, коллег по работе, спорту и другим интересам с тем, что б в решающий момент максимально массово вступить на защиту нашего права жить там, где мы родились и пустили корни наши предки, геройски положившие за это свои жизни! Ещё раз повторюсь: наша сила – в единстве! и чем больше нас будет, тем труднее будет продажной власти поставить нас на колени! Вспомните, товарищи, великие слова страстного борца с несправедливостью поэта Серхио Ортеги, которые в драматические моменты истории сплотили не только чилийский, но и иные народы мира, отстаивающие свои право на свободу и независимость: 'Когда мы едины – мы непобедимы!!!'

Люди, растерянность которых в последние годы безнадёжного лихолетья порой доходила до отчаяния, буквально на уровне инстинкта самосохранения почувствовали ту, видимо, неистребимую в человеке волю к достойной жизни, порядку, самоуважению и одновременно – сострадание к ближним своим, что с сотворения Мира отличало его от зверя. А уж у русского человека с обострённым чувством к воле и справедливости – тем паче.

И они – каждый в отдельности и все вместе, самой плотью чувствуя, эту неувядающую силу вечного сопротивления бренному унижению со стороны так называемых вершителей их судеб – внутренне, душевно и духовно, сплотились, полностью солидаризируясь со справедливыми словами Василия Петровича. В это вдохновенное мгновение они уже были ни жильцами, ни соседями, ни обывателями, а именно – людьми, – достойными этого высочайшего в природной иерархии звания.

– И последнее, товарищи, – предлагаю организовать круглосуточное дежурство по охране нашего дома от всевозможных провокаторов из расчёта – один человек от подъезда, ибо, бдительность – это наш щит, а единство – меч праведного возмездия!

На этой высокой ноте Шурупов закончил народный сход и взволнованные люди, перегруженные эмоциями и навалившимися вызовами времени, начали медленно расходиться по квартирам, что б на семейном совете ещё раз взвесить все 'за' и 'против' воистину судьбоносного выбора. Дилемма, как всегда случается в переломные моменты жизни, была внешне крайне проста, но именно эта кажущаяся очевидная лёгкость приводит к невыносимо тяжёлой внутренней работе любого человека, которому предстояло в короткий срок принять роковое решение. На кону изменчивой фортуны, переливаясь в лучах тревоги и грёз, стояли, ожидая 'жребия', лишь два условно счастливых выбора в зависимости от тайных желаний того или иного претендента:

1. затяжная борьба за право достойно жить в Лефортово с совершенно непредсказуемым исходом неизвестно когда;

2. новая отдельная квартира в Южном Бутово прямо сейчас.

Одним словом, подавляющему большинству жильцов дома 13 по Красноказарменной улице Москвы предстояло пережить возможно одну из самых тяжёлых ночей в их и без того далеко не лёгкой жизни начала XXI века новой России. Впрочем, как относительно верно говорится, – а кому сейчас легко?..

Последним эпицентр собрания покинул Крючков, в голове которого искрились высоким напряжением различные, включая авантюрные, – идей, дополнительный вольтаж которым добавила зажигательная речь Шурупова. Но, перво-наперво, дождавшись, когда лобное место освободится от лишних глаз, он собрал все оставшиеся буклеты с твёрдым намерением отправить оные, навсегда разлагаться в ближайший мусорный ящик, что и было сделано им в две минуты. Попутно туда же отправился и единственный пришпиленный к двери быковатыми помощниками депутата плакат. Затем, нагнав Уклейкина у его подъезда в сопровождении восхитительной Наденьки, Серёга по обыкновению особо не церемонясь, перебил их какой-то трепетный разговор на нарочито приглушённых приватных тонах:

– Ну, брат, я и не думал, что твой Петрович, таким глаголом жжёт – у меня, веришь ли, даже кулаки сжимались!

– Мне тоже понравилось... – поддержала Воскресенская, не отрывая от Володи нежного взгляда, – ...очень убедительно, а главное – по существу и совести верно...

– Это что... – подхватил волнительную тему Уклейкин, также, не сводя счастливых глаз с Наденьки, – бывало, сойдёшься с дядей Васей по-соседски на кухне, например, в политическом споре, так порой еле ноги уносишь от его железобетонной аргументации.

– Ладно, я вижу вам сейчас не до меня... – Крючков ещё раз убедился, что любовь окончательно и навсегда приковала ребят друг к другу невидимыми цепями, – я собственно по делу, на минутку... помнишь, ты, Вовка, говорил про информационную бомбу?

– Ну, было... – это я образно про Южное Бутово имел в виду.

– Так вот... – Серёга заговорщицки обернулся по сторонам, – предлагаю заминировать весь дом к чертовой бабушке...

– Ты, офанарел! – мгновенно вспыхнул Уклейкин, сбросив шлейф секретности, – тут же кругом дети, старики!..

– Да уж... вы, Сергей, прям как революционер-бомбист какой-то... разве так можно... – поддержала любимого Наденька.

– Да вы не поняли, друзья, всё будет понарошку, блеф, если хотите, – главное, что б они думали что всё реально и мины настоящие. Ну, вы только представьте себе картину: вокруг милиция, пожарные, МЧС, телевидение, журналисты всякие, толпы зевак и сочувствующих, начальство нервное с мегафоном. Вот это и будет 'бомба' на всю страну! – накалялся Крючков.

– Ну, не знаю... слишком авантюрно, – перевёл дух Уклейкин, – но Петровичу передам, может и сгодится твой вариант, как, не дай Бог, крайний метод защиты.

– А я про что! – удовлетворённо воскликнул Серёга; и, пообещав к следующему вечеру придумать ещё что-нибудь эдакое и, понимающе подмигнув влюблённым, – был таков, растворившись в сгущающихся сумерках дворовой арки.

Влюблённых же более никто не сдерживал и они, как два мотылька, ни проронив, ни слова, вспорхнули вверх, дабы восстановить божественный процесс вкушения страстной неги любви, столь бесцеремонно прерванный караульным воплем бабы Зины. Однако, влетев на крыльях счастья на лестничную площадку второго этажа, они с невыносимой горечью в бешено метущихся сердцах поняли, что в данную минуту сие не представляется возможным, ибо коммунальная квартира обрела полноценный статус оперативного штаба.

Действительно общая часть коммуналки преобразилось за счёт новоизбранных членов штаба: Жоры Коловратова и бабы Зинаиды. Первый – подобно скале несколько неуклюже мялся, не умещаясь в дверях, вникая в наставления начштаба и одновременно являясь караульным живым щитом, прочность которого ставила под сомнения схожие характеристики высококачественного бетона; вторая – хлопотала на кухне, как у себя дома, проворно разливая чай и бурча про себя что-то нечленораздельное с негативными, дребезжащими нотками. Отзывчивая Варвара Никитична подсчитывала подписи, что-то писала и, не поднимая головы, отвечала на какие-то юридические вопросы тут же находившихся супругов Кречетовых и Авакумовых. Кроме того, в коридоре, словно запутавшийся в клубке проводов кот, возился, Стёпа 'разводной ключ', едва ли не первый раз в жизни, совершенно бескорыстно монтировавший стационарный телефон, любезно предоставленный на общенародное благо Стечкиной, проживающей двумя этажами выше.

'Чёрт!..' – только и смог с душевной болью разрядить внутри себя Уклейкин энергию глубокого разочарования, – 'когда же всё это кончится?!..' – в нём сейчас яростно боролись между собой инстинкт любви и чувство долга перед товарищами по ополчению.

'Я ж сказал тебе, щелкопёр, когда ...' – вдруг раздался беззвучный, но конкретный ответ, как бы, ниоткуда или вернее – отовсюду, тембр, которого удивительным образом похожий на слащаво-холодные нотки того, первого виртуально-реального чёрта. Но общая штабная суматоха, тут же, отвлекла его от поиска неприятного источника странной телепатической информации и Уклейкин, в душе которого вновь начал кровоточить пакостный осадок предыдущих сомнений и терзаний. Поначалу растерявшись, он, тем не менее, смог скрыть от окружающих своё, проснувшееся, как прорвавшийся гнойный чирей, внутреннее волнение, и, влившись в общую работу, на некоторое время, даже позабыл о странном казусе, предыдущая череда которых, стала, как он в тайне надеялся, понемногу и навсегда отступать в прошлое.

– А... Володя, наконец-то пришёл, присоединяйся, а то время позднее, – тут же взял его в оборот Шурупов, лавируя между людьми, словно горнолыжник, при этом умудряясь держать командирскую прямую осанку и печатая властные шаги в стёртый до основания времён позднего НЭПа кафель кухни. Помимо дежурных распоряжений положенных в подобных ситуациях он усердно пытался генерировать новые стратегические и тактические идеи по обороне дома, но ничего достойного внимания не выходило: по-видимому, напряжение сверх бурного дня давало о себе знать, и от этого Василий Петрович внутренне злился на себя и немного нервничал.

– Девонька, а тебя как звать-то, милая?.. – крайне уважительно обратилась баба Зина к красивой, но неизвестной её пока спутнице Уклейкина, смелостью которой она восхитилась ещё на собрании, когда та, вся такая внешне хрупкая, в раз поставила на место тяжеловесного Потапчука.

– Наденькой, бабушка... – ответила она так нежно и ласково, что Зинаида Ильинична, у которой, по воле рока, на всём белом свете ни осталось, ни единой родной кровиночки, чуть в сердцах не прослезилась:

– Умница, внученька: как ты участкового-то нашего пузатого отутюжила! – я едва не родила на радостях, дай-ка я тебе чайку налью, – и она, не дождавшись согласия, ловко плеснув кипятка с заваркой в чашку, подала ей её, ибо, места, что бы присесть на кухне уже не было физически.

– Спасибо... – но в любом случае, если бы не ваши, бабушка, бдительность и мужество – то, возможно, провокация с противной стороны удалась, – вновь искренне похвалила Воскресенская Зинаиду Ильиничну.

Баба Зинаида в очередной раз до предела польщённая тёплыми словами стоявшей рядом с Уклейкиным Наденьки размякла в доброте душевной и, впав в мечтательную нирвану, предалась меланхолии, начав неспешный разговор и раздачу бесценных советов:

– А ты, стало быть, внученька, то же в газете работаешь с нашим Володькой?

– Да... уже три месяца почти... – скромно отвечала Воскресенская.

– Гм... – лукаво прищурилась, словно бывалая сваха, Звонарёва, переводя поочерёдно взгляд с Наденьки на Володю. – Ты, красавица, присмотрись к нашему Володьке-то: он хоть и недотёпа, но зато честный и воспитанный... Всегда сердечный спросит, как, мол, здоровье, баба Зина, не помочь ли чем?..

– Баба Зин... ну, что ты ей Богу, говоришь... – начал традиционно розоветь Уклейкин, особенно не возражая, так как внутренне был бесконечно благодарен неожиданной своднической ролью словоохотливой пенсионерки, ибо, о возможном браке с Наденькой он и мечтать не мог, не рассматривая это вожделенное счастье даже теоретически.

– А что я такого сказала?.. – изумлённо-уверенно ответила Звонарёва, – правду и только правду, а её стыдиться, милок, – грех: пропадёшь ведь, горемыка, без женской руки-то: что мужик без бабы – бобыль трухлявый...

Володя, почти не сводящий влюблённого взгляда с Воскресенской, был положительно потрясён выражением её чуткого лица, которое как минимум не возражало нравоучению Зинаиды Ильиничны, а как максимум – он не мог в это поверить – было согласно с доводами пенсионерки во время фактически открытого инициированного ею сватовства. И кто знает, до чего бы они договорились, если бы Начштаба, получив из рук отзывчивой Стечкиной отчёт по итогам сбора подписей, командным голосом не потребовал тишины для их оглашения:

– Итак, товарищи члены штаба, сочувствующие и колеблющееся, – он твёрдым взглядом осмотрел Наденьку и глав семей Ромашовых и Перекатовых с домочадцами, которые сменили предыдущих консультирующихся у Варвары Никитичны, отчего пространство кухни стало ещё менее способствовать прямому её предназначению. – Из 120-ти ответственных квартиросъёмщиков против произвола властей и за право продолжать жить тут в Лефортово, подписалось 90, при явке, согласно протоколу, – 97-ть. То есть из тех, кто был на собрании, 7 человек уже решили покинуть ряды нашего ополчения, а трое нарочито не учувствовавших: Губерман, Сорокина и Стуканяны даже умудрились получить смотровые ордера. Но повторимся – это их законное право. Итого, наши невосполнимые потери – минус 10 семей, оставшиеся 20 в основном находятся в отпусках, командировках, и по мере их появления проявится и их позиция по данному вопросу. Мне достоверно известно, что из этой двадцатки, мой друг и коллега по партии Бутыркин Тит Борисович вторую неделю томится в застенках СИЗО Матросской тишины за сопротивление милиции во время не санкционированного митинга, а наша с Володей соседка – Роза Карловна Флокс, 100%, как всегда, растит цветочки на даче и пребудет сегодня-завтра.

Услышав про тюрьму, у Уклейкина одновременно сжалось сердце и помутилось в глазах. Он столь явственно вспомнил (а, Крючков, подтвердил), как следователь Чугунов после того как в прямом смысле железный Феликс жёсткой пикировкой со стола на сапог реанимировал адскую мозольную боль в ступне, – угрожающе прошипел в след: 'Посажу... гада!', что, чуть пошатываясь на ватных ногах, и, слегка побледнев, – вынужденно прислонился к стенке. Впрочем, в суматохе и тесноте никто этого не заметил, ибо были всецело поглощены разворачивающейся историей, в которой каждому предстоит пережить отведённую Провидением роль с абсолютно неведомым финалом.

– С Бутыркиным, который незаконно задержан на неопределённое время я постараюсь связаться в самое кратчайшее время через адвоката, также, к слову, активному члену нашего общественно-политического движения 'За Родину, за Сталина!', – решил, пользуясь подходящим моментом Шурупов совместить функции командира ополчения и агитатора. – Соответственно, прошу вас, товарищи, если кто-нибудь знает, где сейчас находятся оставшиеся 18 квартиросъёмщиков, то немедленно передайте им информацию о сложившимся положении вокруг дома и принятых нами решениях, что бы у них было время определиться с выбором позиции. Хотя, я больше чем уверен, что великое беспроводное русское сарафанное радио да ещё по такому острейшему вопросу у нас во все времена работает без сбоя, и они уже со всех парах мчатся домой.

– Точно, Василий Петрович, мне уже Нюрка Зюзина с полчаса назад из Пицунды звонила, сказала, что послезавтра со всей семьёй в Москву вылетает, – подтвердил версию Начштаба неравнодушный к слабому полу Славик Ромашов, который был её женатый сосед и украдкой как-то сладострастно и лукаво улыбнулся. – И откуда они, плутовки, так быстро всё узнают?.. – ума не приложу.

– Одно слово, бабы... они не умишком, а сердцем чуют... – вот, помню, у меня один случай был... – начал было разъяснять обществу дьявольскую осведомлённость женщин слесарь-универсал Стёпа 'разводной ключ', но тут же был резко осажен возмутившейся Звонарёвой:

– Сам ты без царя в голове!.. только и знаешь, как халтурные рубли с честных людей вымогать, бракодел!..

– Всё! хватит, друзья, брейк, – авторитетно встрял между условными апологетами патриархата и матриархата на правах Начштаба Петрович, – пошутили, побузили и хватит: не хватало ещё и нам меж собою собачиться. – Подведём, лучше итоги тяжёлого дня.

– Действительно, хорош попусту балаболить, – негромко зевнул Жора, отчего на кухне задребезжали чайные ложки в чашках, и настала подобострастная тишина, – ...завтра ж на работу.

– Спасибо, Георгий Иванович, опять уважил... – восхитился Шурупов, удивительному дару выдающегося метростроевца умиротворять всё и вся вокруг фактически одним своим видом.

– Итак, – закруглялся Василий Петрович, – на сейчас мы несём потери в 10 семей из изначальных 120. Конечно, не факт, что и все подписавшиеся примут окончательное решение о тяжёлой и изнурительной борьбе за свои права, но в целом – цифра совпадает с нашим приблизительным анализом, проведённым накануне собрания, и это – осторожно обнадёживает. Но к вечеру пятницы, когда мы постараемся достоверно узнать, сколько ещё человек обратилась в департамент за смотровыми ордерами, картина будет яснее и тренд очевиднее, так что придётся немного подождать, но отнюдь – не бездействовать.

Шурупов взял паузу, что бы закурить, но случайно обнаружив в самом углу кухни чьего-то малыша, тихо сидевшего на горшке и восхищённо внимающего огромному окружающему Миру, благоразумно воздержавшись, продолжил:

– Все мы на собственных шишках знаем, товарищи, что жизнь порой выдаёт такие загогулины, что хоть стой, хоть падай. Поэтому, в сложившейся обстановке, предлагаю следовать древнему принципу: 'Доверяй, но проверяй'. Повторюсь – это не от того, что мы сомневаемся в ком-то, а именно – что бы владеть реальной информацией, ибо у кого она есть, тот и обладает преимуществом при прочих равных, разумеется. Поэтому, надо устроить, желательно скрытое, наблюдение за жилищным департаментом, в то время, когда там выдают смотровые ордера. Кто возьмётся курировать этот ответственный вопрос?

– Я! – молниеносно среагировала Звонарёва, войдя во вкус реальной, полной насыщенных событий, жизни. – У меня там боевая подруга рядом живёт – Макаровна – правнуков выгуливает, она 40-к лет в цирке отработала гримёршей, так что, если что – нас никакое ЦРУ не узнает.

– Отлично, Ильинична, так держать, ...значит, с маскировкой проблем быть не должно...

– Зуб даю, ...последний! – подтвердила баба Зина, – она ж ещё самому Карандашу усы клеила.

– Добро, – полностью удовлетворился ответом Шурупов и продолжил давать ценные указания. – Ну, а с тебя, Георгий Иванович, силовой блок.

– Не боись, Петрович, справимся... чай не впервой... – с завидным, как у слона безграничным спокойствием, зачадил он папироску, дабы не заснуть после тяжёлой рабочей смены.

– Только прошу тебя, Жора, если не дай Бог что, то действуй по обстановке, но крайне аккуратно: полагаю, что одного твоего вида с сотоварищами будет вполне достаточно для умиротворения пришлых агрессоров.

– Сделаем... – неподъёмным булыжником вывалилось из Жоры железобетонное уверение в том, что в этой плоскости бытия проблем быть не должно, а в подтверждение словам чуть напряг и без того выдающиеся бицепсы, которые окончательно надорвав по шву безразмерную майку, вызвали очередной вздох восхищённого благоговения.

– Готово, Петрович! Можешь хоть в Кремль звонить – я подключил телефон! – предавшись, обшей атмосфере народного единения внешнему злу, почти по-военному доложил Стёпа 'разводной ключ'.

– Благодарю за службу, Стёпан, по-военному похвалил соседа Начштаба. – Сам знаешь, служивый, без связи на фронте, как без ушей.

– Не за что, ...дядя Вась, сам связистом в армии служил: знаю, как отцы-командиры нашего брата чихвостят, когда рация не работает...

Шурупов, словно отец-генерал рядового, снисходительно, но с уважением похлопал Степана по плечу и продолжил:

– Ну, а я буду до 4-х утра дежурить и составлять дальнейший план первоочередных мероприятий, а ты, Володя, потом меня сменишь, и главное – хорошенько подумай, как нам с максимальной пользой можно использовать твои журналистские возможности.

– Хорошо, Василий Петрович, у меня уже есть кое-какие мысли: завтра-послезавтра постараюсь окончательно сформулировать.

– Вот и ладно. Да... – спохватился Шурупов, – а ты ещё бюллетенишь или завтра уже на работу надо идти?..

'Черт... про медицинскую справку за прогулы для Сатановского я и забыл ...' – вспомнил Уклейкин об ещё одной неприятной проблеме, которую только ещё предстояло неизвестным образом решить:

– Ещё день-другой на больничном листе буду дома, которого, правда, пока... нет, а там, кровь износу, надо на работу выходить, иначе меня главвред с очками съест.

– Справка будет, даже не переживай Володенька, – участливо вклинилась в диалог Воскресенская отчего у Уклейкина по всем клеточкам измождённого организма тут же излился исцеляющий его бальзам нежной Божественной любви.

– Огонь девка, чистая броня!.. – не удержалась Звонарёва, продолжая восхищаться Наденькой, и многозначительно подмигнула Уклейкину: 'мол, не будь, дураком, Володька, – упустишь своё счастье'.

К этому времени первая волна юридически просвещающихся вместе с членами их семей схлынула, и Шурупов, поблагодарив от лица всего штаба Варвару Ильиничну за кропотливую работу, подчёркнуто уважительно, предложил ей передохнуть до утра, когда неминуемо накатит – вторая.

– Итак, товарищи, по местам – нам предстоят, возможно, тяжёлые испытания, но мы, наследники героев, не имеем права очернить трусостью и бездеятельностью их неувядающую славу! Перефразируя известную фразу времён 2-ой Отечественной войны, резюмирую: 'за МКАДОМ – нам жизни нет!'. А пока, – всем спасибо и до завтра, товарищи.