Текст книги "Презерватив для убийства"

Автор книги: Андрей Воробьев

Соавторы: Михаил Логинов
сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 25 страниц)

Даутовские акции были необходимы Стаценко, как воздух. Он прекрасно понимал, что без них никогда не будет обладать более-менее реальной властью в «Транс-кроссе», а значит не будет допущен к щедрой кормушке под названием «черный нал». И никакие крепкие кулаки нищему не помогут. А деньги ему были срочно нужны на организацию собственного бизнеса, который он надеялся связать с недвижимостью.

* * *

Не менее печальная семейная история произошла и в детстве Виталия Самуиловича Михина. Он родился в конце 1939 года в маленькой деревушке в Ленинградской области. Вскоре после его рождения мать вдруг срочно уехала в Тюратам, где теперь находится всем известный космодром Байконур, как выяснилось позднее, не рассказав о своем отъезде никому из односельчан. Через какое-то время туда перебралась и бабушка. Мать Михина трудилась в поте лица, щедро недоливая пиво в станционном буфете. Витюша, несмотря на свой возраст, был мальчиком самостоятельным и, заходя на мамину работу, потихоньку приворовывал «пивные» деньги, покупая самодельные сладости на ближайшей барахолке. Об отце мальчик ничего не знал.

Вскоре после окончания войны Витюшина мама была убита, а бабушка, нянчившая малыша, отправилась в одно из учреждений ГУЛАГа. Уже когда Витюша вырос и крепко встал на ноги, сам заведуя пивной точкой в родимом Питере, его нашел незнакомый мужчина.

– Прости меня, сын, – выдохнул он на Витюшу вчерашний перегар.

– Да какой я тебе сын, папаша? Иди, похмелись, – возразил Михин, но мужчина не обиделся и рассказал ему следующее.

Когда-то мать Михина жила вместе с мужем. Они постоянно ссорились по всяким пустякам, даже порой дрались, чему в немалой степени способствовал склочный характер тещи, проживавшей с молодыми под одной крышей. Однажды мать Михина исчезла. Муж вызвал милицию. Та нашла в доме полотенце со следами крови, а теща, рыдая, рассказала, что зять давно собирался расправиться с ее дочерью. Незадолго до происшествия пропавшая женщина обращалась к гинекологу по поводу беременности. Произведенная экспертиза установила совпадение групповых признаков крови на найденном полотенце с группой крови гражданки Михиной.

Супруг не отрицал, что, поссорившись со своей дражайшей половиной, ударил ее по лицу и женщина останавливала кровь, прикладывая к носу смоченное водой полотенце. Но в убийстве подозреваемый сознаться отказывался. Как бы то ни было, но мужа осудили, как убийцу.

В начале войны осужденный изъявил желание кровью смыть вину, был отправлен в штрафбат. Там он честно заработал себе свободу, воевал до конца войны, получил офицерское звание и, весь увешанный боевыми наградами, отправился в далекий Казахстан на строительство какого-то секретного объекта.

Проезжая на поезде через Тюратам, офицер забежал в станционный буфет хлебнуть холодненького пивка и обомлел, встретив там живую и здоровую «покойную» супругу, за убийство которой он был осужден.

«Ты изверг! От тебя и спрятаться негде», – набросилась буфетчица с бранью на приезжего. У того не выдержали нервы.

«Получай, сука, что заслужила! – закричал он, выхватывая трофейный “браунинг”.– Я все равно уже отсидел за тебя!..»

– Вот так-то, – закончил свой рассказ мужчина. – А дальше ты сам знаешь, бабку твою посадили за заведомо ложный донос, меня реабилитировали за «старое» убийство и дали новый срок… Налей-ка мне лучше грамм сто водки, а то я что-то разволновался.

Но водку Михин наливать не стал, а вытолкал мужчину из палатки, велев ему никогда больше здесь не появляться.

«Сегодня ему сто грамм, завтра захочет делить, а потом и вовсе грохнет, чтобы наследство получить, родственничек!» – зло думал тогда Михин, прополаскивая пивные кружки…

Акции Даутова давали ему возможность выпутаться из долгов и спокойно жить, получая прибыль с некого водочного заводика, организованного с помощью ссуды, взятой у Ремизова. И вообще, если была возможность что-то заработать, разве от нее следовало поспешно отказываться?

Для исполнительного директора «Трапскросса» Глеба Игоревича Неврюкова вопрос о получении любым способом дополнительных акций был крайне важен – кто же будет считаться с руководителем фирмы, имеющим всего два процента голосов? Он понимал, что кресло руководителя фирмы под ним весьма непрочно, и когда будет решен вопрос о судьбе акций Даутова, уютный кабинет может занять другой человек, хапнувший контрольный пакет.

«Хапнувший? – вдруг озарило Глеба Игоревича. – А ведь акции еще ничьи. А получить их должен именно я. И только я. Тогда с остальными можно будет говорить иначе… Ой, совсем забыл, мне же нужно еще позвонить…»

И Неврюков начал торопливо набирать номер своего адвоката.

Глава вторая
КОЛЛЕГИ НИРО ВУЛЬФА

«Все ментовки похожи друг на друга, – думал Кур-лыков. – Хоть в Урюпинске, хоть в Марселе. Везде одинаково мочой разит. И лампочки одни и те же».

Курлыков имел право на такое категоричное мнение, ибо перевидал немало различных отделений. Доводилось ему сидеть в «обезьянниках» Челябинска, Самары, Елабуги, Тольятти, Москвы, Питера. Теперь судьба забросила его в полицейский участок города Марселя. Ему отвели отдельную камеру с ярким светильником и голым, жестким диваном, который в России назвали бы топчаном. Был здесь и унитаз, но мочой пахло, как будто бы он отсутствовал.

По правде говоря, ни на судьбу, ни на полицию Курлыкову обижаться не следовало. То, что просрочив визу, он решил подзадержаться во Франции, было с его стороны вполне естественным: в Россию не тянуло. На Лазурном побережье – теплей, да и забот меньше. Однако тут бы сидеть тише воды, согласившись на нехлопотную должность вышибалы в маленьком заведении на трассе. Дремать весь вечер под кондиционером, пока хозяин не попросит вежливо выпроводить из помещения какого-нибудь чересчур пьяного и буйного посетителя.

Так нет же. Надо было пару недель спустя наехать в этом дерьмовом городе на своих тупых соотечественников – пожилую семейную пару из Москвы. Долго пас на набережной, зажал в тихом уголке, отобрал паспорта, сказал: «Обменяю на пятьсот баксов». Те же тупыми не оказались, пошли в полицию и наскребли достаточно французского языка, чтобы объяснить комиссару, что же с ними приключилось. И теперь, без всяких баксов и перспектив, он парится в участке, ожидая, пока ему не вкатят пару лет по местным законам, а после добрым пинком не вышибут за пределы шенгенской зоны.

А горевать все равно не надо. Взяли-то за «развод-ку» на пятьсот баксов. Если бы полиция знала, зачем он вообще посетил «Belle France», его сейчас держали бы не здесь. И говорили бы с ним не мелкие чины, а серьезные комиссары в штатском, вроде тех, которых любят играть Жан-Поль Бельмондо и Аллен Делон.

От нечего делать Курлыков зажмурил глаза, стараясь представить себе какой-нибудь французский фильм, но тотчас открыл их. Дверь скрипнула. На пороге стоял человек в сером костюме, как раз инспектор из кинобоевика. Рядом находился высоченный полицейский в форме.

Оба вошли в камеру. Человек в штатском сел на табурет, как раз напротив Курлыкова, который, как и полагается кроткому арестанту, напряженно примостился на самом краешке дивана, держась практически на одном копчике.

Полицейский остался стоять за спиной начальника. Глядя на его постную физиономию и толстые лапы, Курлыков понял: это силовое сопровождение.

– Же вё овуар лё консул Рюс, – неуверенно пробормотал Курлыков. Его неуверенность объяснялась тем, что по-французски он говорил очень плохо и всегда боялся людей в штатском.

– Ты хочешь иметь русского консула? Ты хочешь сожительствовать с русским консулом прямо в нашей полиции? – насмешливо спросил офицер в штатском.

Курлыков опешил. Он ожидал всего, но не такого. Между тем, собеседник придвинул к нему табуретку и сказал:

– Чем ты занимаешься во Франции?

«Твою мать, за шпиона приняли! – подумал Курлыков. Он не знал, радоваться или печалиться такому неожиданному ходу дела. Может, захотят вербануть, башлей отстегнут. А вдруг лет на двадцать упекут? – Ладно, буду пока отвечать, как есть».

– Я работал в кафе у соотечественника.

Курлыков ожидал, что его попросят назвать фамилию и адрес, но собеседник вместо этого показал ему фотографию.

– Смотри внимательно. На кого ты работал, когда делали этот снимок?

Внимательно смотреть было не надо. Курлыков и так узнал неказистый домик у моря, а также трех ребят возле него. Правильнее сказать, узнал он двоих, ибо третьим был сам. На душе стало муторно. Как тогда он подзалетел, позарившись на большие «бабки», которые должен был получить, если операция кончилась бы удачно! Впрочем, пенять нечего, кое-кто в тот день подзалетел побольше, чем он. А у него, Курлыкова, башка осталась на плечах. И то хорошо.

– Не знаю. Я тогда просто отдыхал в тех краях.

Инспектор не удивился и не рассердился. Казалось, он ждал такого ответа и молча протянул Курлыкову какую-то бумажку.

– Это протокол. Подпиши, и допрос окончен.

«Когда же они его заполнили?» – подумал Курлыков. Но у него была старая привычка: когда подвернулось хорошее предложение, брать, а не думать. В России, конечно, кидают частенько. В том числе и менты. Но тут же Европа. И он поставил короткую корявую подпись.

– Ты прочел? – спросил инспектор. Курлыков помотал головой. С тем же успехом ему могли дать прочесть древнеегипетский папирус. – Согласно дополнению номер 28 к Уставу нашей полиции, мы имеем право делать физическое действие, если человек сам подтвердил свое согласие.

– Это как?.. – спросил Курлыков. Он старался убедить себя, что не понимает, но в животе стало пусто, а в голове – зашумело.

– Ты поставил подпись. Мы имеем право делать пытки, – спокойно сказал инспектор, как работодатель, объясняющий новому сотруднику его обязанности, а также претензии, которые может иметь к нему администрация.

В голове зашумело еще больше. Вспомнился какой-то далекий фильм про инквизицию, виденный в детстве. Сложенная вчетверо бумажка торчала из кармана пиджака собеседника, и Курлыков с ревом кинулся на инспектора, надеясь выхватить бумажный листок, но тут же рухнул на диван, ибо француз, предвидя такой вариант, выставил правую ногу, угодившую арестанту в живот. Полицейский тотчас подскочил к Курлыкову, завел руки за спину и затянул наручники так, что хрустнули косточки. Инспектор же снова сидел на табурете, помахивая злосчастной бумажкой.

– Ты думаешь, мы будем пачкать руки сами? Нет. В соседней камере сидят трое алжирцев, которых должны завтра выслать домой за участие в подпольной организации. Они ненавидят всех белых. Им будет приятно тебя бить. Очень много бить. И еще. Один из них, как вы говорите по-русски… забыл… да, вспомнил – пе-тук. Он захочет делать с тобой то, что ты любишь делать с девочками. Он будет делать так до утра. А когда тебя отдадут русским, мы найдем, как сообщить в вашу тюрьма, что теперь ты сам – петук.

«Суки! И у них здесь своя пресс-хата. Опустят и пошлют домой. Европа, твою мать! Свобода… Но я же не знал, что у них можно подписать какую-то хрень и с тобой можно делать, что захотят. Нет, к алжирцам никак нельзя, мне черных в России хватало».

– Товарищ инспектор! – заорал ничего не соображавший Курлыков. – Я хочу говорить.

– Тебе товарищ – волк из «тамбовской» группировки, – смеясь, сказал француз.

«Все знает, сволочь! В Питере, что ли, стажировался? Нет, колоться придется на полную катушку. Но как мог я, кретин, такое подписать?!»

– Господин инспектор. Я приехал во Францию, чтобы помочь похитить одну девушку…

Мсье в штатском включил диктофон. После этого Курлыков почти полчаса без перерыва рассказывал и о том, как прибыл на Лазурный берег, и как их шеф, Борис, долго составлял план нападения на Нину. Разумеется, о своей роли арестант старался говорить как можно меньше. Можно было подумать, что его включили в состав группы как мальчика на побегушках: то принеси, туда слетай. Нападали и стреляли все остальные, а он же только и делал, что просил их отказаться от нарушения закона и вернуться в Россию.

Француз потребовал, чтобы Курлыков подробно рассказал и о том, как они охотились на Нину Климову в России. Ничего не оставалось, как вспомнить и случай на Мойке, и попытку взять девушку на ферме. Дойдя до случая с Катей, Курлыков постарался избежать некоторых подробностей: вдруг француза это возмутит, и его все равно познакомят с алжирцами?

– Это действительно все, – наконец сказал вспотевший арестант. – Больше не знаю.

Инспектор кивнул полицейскому, тот снял наручники с Курлыкова.

– Ты оказал мне услугу. И я хочу дать тебе советы. Во-первых, если ты еще раз попадешься в нашу полицию – требуй сперва не консула, а переводчика. Тогда у тебя не будет неприятностей. Не торопись подписывать бумажки. Неужели вы, русские, так и не научились, что нельзя подписывать все? Сегодня же тебе не должно быть страшно. Пытки во Франции отменены давно. Ты знаешь, что я написал в этом листочке? Я написал, что президент России назначил тебя министром внутренних дел.

– А зачем это все? – растерянно сказал Курлыков.

– Я должен помочь своему другу, – ответил француз.

Больше он не сказал ни слова. Он, конечно, мог бы объяснить Курлыкову, что сам он – начальник сыскного агентства Пьер Венсан. А его старый приятель, комиссар полиции Сантерэ, разрешил ему побеседовать с мелким русским бандитом, задержанным за банальный рэкет. Каждое утро, не выходя из своего офи-еа, Пьер просматривал присланные по электронной почте из полицейского участка фотографии задержанных, сличая с уже имеющимися снимками. Сегодня – повезло.

Но зачем об этом знать Курлыкову?

– До свидания. И не ложись спать, сейчас с тобой захочет поговорить Сантерэ. Тебе придется долго просидеть у него в кабинете, потому что вопросов будет много. Сейчас он внимательно изучает все, что ты сказал. Бумажку возьми на память и будь умнее.

«Своими руками себя похоронил! – в ожесточении подумал Курлыков. – Забить бы эту бумажку этому Пьеру в рот».

Но рядом стоял амбалистый полицейский, и Курлыков сдержал душевный порыв.

В последнее время людям из сыскного агентства бывшего оперуполномоченного уголовного розыска Николая Иванова, которого друзья чаще называли Арчи, по имени помощника знаменитого сыщика Ниро Вульфа, приходилось работать чуть ли не сутками. Почти, как в территориальной милиции. Разница была лишь в том, что последние за свои труды приобретали лишь кучу проблем, причем, абсолютно бесплатно. Частные же сыщики, регулярно получавшие оплату за все «сверхурочные», на жизнь не жаловались. Всем было известно, что Арчи потерял во Франции друга и что причиной этого были какие-то питерские дела, связанные с «Транскроссом». Частные сыщики, в основном, отставные оперативники, с пониманием отнеслись к желанию шефа найти убийц его товарища.

Сам же Иванов держал в своих руках все нити той незаметной, кропотливой работы, которую выполняли несколько групп его сотрудников. Одной из самых перспективных версий, разрабатываемых людьми Иванова, была та, что заказчиком похищения падчерицы Даутова является кто-то из его компаньонов – акционеров. За ними и было установлено круглосуточное наблюдение, а параллельно велась тщательная проверка всех связей.

Задача облегчалась тем, что более-менее крупных акционеров, заинтересованных в разорении или даже смерти генерального директора «Транскросса», было относительно немного. Арчи, очередной раз просматривая тщательно собираемое досье, уже мог бы наизусть рассказывать биографии этих людей, но так и не сумел определить для себя, кто же из них решился выступить в роли заказчика.

Денис Петрович, жених Нины, судя по всему, сам ходил по лезвию бритвы. Сначала была взорвана его машина, затем – происшествие на именинах Даутова, когда по чистой случайности этого Дениса чуть было не затоптали ногами на лесной дороге. Да и выгода от неприятностей патрона для негодовольно сомнительна – проще при необходимости жениться на падчерице генерального директора, а уж потом потихоньку постараться свести тестя в могилу.

Вот Глебу Игоревичу Неврюкову, исполнительному директору «Транскросса», смерть генерального могла сулить выгоды – авось, можно будет занять его место. Но, просчитав расстановку голосов акционеров в фирме, Арчи серьезно засомневался: Неврюкова терпели только из-за Даутова. Тихий, бесхребетный Глебушка вполне устраивал Анатолия Семеновича, но никак не тянул на должность руководителя «Транскросса», требовавшую крепких зубов, денег и связей. Вымогать же деньги, причем, не у какой-нибудь беззащитной старушки, а у всесильного патрона, Неврюков вряд ли бы решился.

Под стать Глебу Игоревичу был и розовощекенький Виталий Самуилович Михин, которого иначе как Витюшей не называли даже секретарши. Он застенчиво семенил по фирме, то и дело пытаясь выпросить у членов совета директоров деньги на какие-то неотложные дела или умопомрачительные прожекты вроде строительства «Диснейленда» на Васильевском острове. Когда же его ловили, напоминая о долгах, клялся, что вот-вот вернет, и также застенчиво исчезал до тех пор, пока не начинал включаться «счетчик». Пару раз Даутову приходилось вытаскивать Витюшу из таких финансовых переделок, которые привели бы другого на дно какого-нибудь пригородного карьера.

Михин, как и Неврюков, был очень удобен для генерального директора – он бы никогда не осмелился идти против его воли. Правда, людям Арчи удалось выяснить, что Виталий Самуилович, руководивший одним из отделений «Транскросса», втихаря ведет свой небольшой бизнес, утаивая доход от начальства. Ну, да это не смертельный грех, а главное – не повод заниматься вымогательством дополнительных средств у шефа.

Также никаких серьезных зацепок не было на Климентия Антоновича Ремизова и еще двоих членов совета директоров.

Гораздо интереснее оказалась при ближайшем рассмотрении личность коммерческого директора – Александра Дмитриевича Стаценко. Никакого компромата на него не нашлось даже у вездесущих руоповцев, но не было и точной информации о его предыдущей жизни. В Питер Стаценко приехал в начале девяностого года откуда-то из Сибири, причем, с деньгами, так как сумел прикупить несколько аппетитных пакетов акций различных фирм. Трудовой книжки у Александра Дмитриевича в «Транскроссе» не оказалось. Вместо нее у кадровиков хранился только выписанный ими дубликат, где первой записью значилось, что в 1990 году Стаценко был принят на должность специалиста по снабжению.

Арчи-Николай безуспешно пытался воспроизвести на листке бумаги спецназовскую татуировку, которую он видел однажды в сауне на плече исполнительного директора. Но художник из бывшего оперативника был никудьппный, и он, скомкав листок, выбросил его в урну. По неподтвержденным пока сведениям одного из «источников», разорившегося предпринимателя, Стаценко году в девяносто третьем принимал участие в неком подобии партийно-хозяйственного актива, проведенного участниками «манышевской» группировки в одной из питерских гостиниц.

Ситуация тогда, действительно, сложилась весьма неординарная. Вольготная жизнь рэкетиров, аккуратно стригущих ларечников, безропотно выплачивавших дань, была омрачена появлением закона «О применении контрольно-кассовых машин». Этот закон буквально выбил табурет из-под ног бандитов. В связи с необходимостью производить все расчеты только с помощью кассовых аппаратов, у предпринимателей возникли острые проблемы с «неучтенкой», которой они расплачивались со своими «крышами».

«Манышевцы» сообразили, что в данном случае продолжать тупо трясти своих подопечных бесполезно, и собрали их в количестве человек трехсот в банкетном зале одной из гостиниц на совещание.

Как в те дни с горькой иронией писали «Санкт-Петербургские ведомости»: «На встрече с сожалением констатировались активные действия налоговой инспекции в ряде мест, в том числе у метро “Академическая”, где уже в первый день применения закона большинство владельцев ларьков было подвергнуто штрафам за отсутствие контрольно-кассовых машин.

Организаторы встречи предложили бизнесменам в течение одной недели попытаться найти возможность обхода закона. Несмотря на обещанное за идею вознаграждение в несколько сот долларов, никаких практических идей, как это сделать, пока не подано.

После окончания официальной части, совещание продолжилось за закрытыми дверями. Особую обеспокоенность его участники выразили бесконтрольностью при хищениях автотранспорта.

Была также выражена неудовлетворенность работой правоохранительных органов, чья деятельность пока не принесла желаемых результатов в раскрытии последних краж машин ВАЗ-2108 и 2109 с охраняемых стоянок, принадлежащих присутствующим господам.

Участники совещания намерены приложить все силы к установлению личностей похитителей и наведению “должного” порядка».

По сведениям агента, Стаценко, якобы, не только присутствовал на этом совещании, но даже выступал.

Поэтому Арчи справедливо рассудил, что этим человеком следует заняться более серьезно.

* * *

А Александру Дмитриевичу Стаценко в тот день, пока сыщик изучал его досье, было глубоко наплевать на «Транскросс» со всеми проблемами. Вернее, коммерческий директор просто на время забыл о них, безуспешно торгуясь с сытой чиновницей в одном из дворцов, отданных после революции под ЗАГС.

Дело в том, что недавно приехавшая погостить из Сибири племянница Стаценко собралась замуж. Причем не где-нибудь, а именно в Питерс. Все было бы хорошо, но жених беспутной, но все-таки родной племянницы тоже случайно попал в город на Певе, выбравшись сюда с невестой по туристической путевке.

Когда молодые легкомысленно отправились во Дворец бракосочетания, чтобы подать документы на регистрацию брака, строгая тетя-регистраторша живо охладила их пыл, сообщив, что по закону брак может быть зарегистрирован только по месту жительства одного из супругов или их родителей.

– Поэтому, мои дорогие, – проворковала столоначальница, – езжайте-ка лучше к себе домой. Там и женитесь на здоровье.

Только племянница Стаценко оказалась под стать своему дяде – такая же упрямая. Теперь Александр Дмитриевич был вынужден лично наведаться в ЗАГС и вести торг. Сначала он попытался напомнить заведующей о том, что во Дворце некогда была уже расписана чета известных певцов. Причем, в церемонии принимал участие даже мэр города, некогда известный юрист, а сама заведующая, позднее оправдываясь в прессе за содеянное, утверждала, что в этом дворце можно поженить кого угодно.

На это просителю было сказано, что одно дело, когда городской глава лично женит всеми любимую Аллу Пугачеву, а другое когда вес, кому не лень, ринутся по следам примадонны. Засим Александру Дмитриевичу волей-неволей пришлось уговаривать собеседницу сменить гнев на милость и «в виде исключения» расписать его родственницу. Аргумент в три сотни баксов оказался достаточным, бриллиантовые серьги чиновницы благосклонно блеснули в лучах солнца, и молодым был назначен день торжества.

В последующие дни Стаценко, казалось, занимался только организацией свадьбы, и сыщикам Николая-Арчи оставалось лишь сонно наблюдать за этой суетой. Однако они недооценили коммерческого директора: заехав к владельцу одного из небольших, но уютных ресторанчиков, он не только согласовывал ассортимент блюд, которые должны быть на столе у молодоженов. Разговор, в частности, касался какого-то агентства, от которого «ну просто житья не стало». Александр Дмитриевич посоветовал владельцу ресторана, чтобы припугнуть строптивцев, им в офис швырнуть гранату.

– А не поймут – тогда еще подумаем. И учти, дважды я рекомендации не повторяю, – на прощание бросил Стаценко.

* * *

Сначала он, подняв глаза от бумаг, увидел только ноги. Длинные и стройные, словно с глянцевой обложки «Плейбоя». Потом – узкую полоску материи, очевидно, призванную изображать юбку. Затем – загорелый животик, на который не хватило длины футболки, больше напоминающей болеро. И наконец – симпатичную мордашку, улыбающуюся во все двадцать восемь перламутровых зубов из-под длинной челки. Хотя визитерше уже минуло двадцать пять, но даже опытные обитатели кабинета не дали бы ей по внешнему виду более двадцати лет, а потому о зубах мудрости говорить не приходилось. Впрочем, это явно не смущало девушку, как не смущало и оторопелое молчание двух сыщиков, находившихся в кабинете.

Недоуменно продолжая изучать посетительницу, Арчи решил было, что перегрелся от летней духоты и видение должно непременно исчезнуть – в агентстве чаще появлялись люди иного вида: то респектабельные коммерсанты да их холеные подруги, то хмурые оперативники, а то и просто – всякая гопота.

Арчи перевел взгляд на своего коллегу – отставного опера Юрия Александровича, но тот, очевидно, тоже страдал галлюцинациями, так как сидел, во все глаза смотря на девушку. Дав сыщикам несколько секунд форы, чтобы они вполне смогли оценить увиденное, прелестное создание шагнуло вперед, протянув руку:

– Здравствуйте. Я – Женевьева.

И все. Будто бы это редкое в наших краях имя могло послужить каким-то паролем, после которого сыщики должны были кинуться ей навстречу с распростертыми объятиями. Голос у девушки был приятным, интонации мягкие, а буква «р» в ее устах грассировала, будто в слове «мур-р-р».

Александрыч присвистнул:

– Женька, значит? – а затем вдруг развеселился и продекламировал давнишний дюновский шлягер: – Ой, Женька, ты дошутишься, Женька, ты доскачешься…

Арчи исподтишка ткнул товарища под столом ногой, надеясь, что тот замолчит, и спросил девушку, чем ей могут помочь скромные питерские сыщики.

Женевьева-Женька грациозно уселась на ближайший стул и, взглянув на Арчи, словно на недоумка, заявила, что рассчитывала на более теплую встречу русских коллег.

До Николая, наконец, стало доходить, что эта обалденно симпатичная визитерша имеет, по всей видимости, отношение к французскому сыскному агентству, которым руководит давнишний товарищ Нертова – Пьер Венсан. Именно с ним Арчи сумел созвониться и попросил помощи в поимке бандитов, напавших на Алексея и его подопечную. Пьер тогда коротко согласился и спросил, чем конкретно он может помочь. Арчи интересовали любые сведения о русских туристах, гостивших на Лазурном берегу во время похищения Нины Климовой.

На днях Пьер сообщил, что высылает в Питер человека с необходимыми бумагами, и попросил ветре-тить его в аэропорту. Но встреча должна была состояться только завтра…

– А вам не кажется, сударыня, что ваше появление здесь несколько неожиданно? – парировал Арчи заявление девушки о надежде на теплую встречу. – Почему вы появились именно здесь и сегодня? Кстати, вы хорошо понимаете меня?

Женевьева заявила, что все понимает прекрасно, что она вообще русская по линии бабушки, оказавшейся на Лазурном берегу в начале двадцатых годов. А что же касается времени прилета – «так получилось».

– И вообще, если есть какие-нибудь проблемы – позвоните Пьеру. Мне все равно надо связаться с ним по прибытии… Но ведь я все равно здорово вас нашла?.. А если вам проще выговаривать по-русски «Женя», чем «Женевьева» – пожалуйста, я не обижусь. Только учтите, что я – ваш коллега, а не секретарша. И достаточно информирована о деле. Поэтому работать будем вместе…

Арчи показалось, что в глазах девчонки запрыгали какие-то шальные огоньки. А тут еще, как назло, Алек-сандрыч, посмотрев на опешившего патрона, расхохотался и пропел уже в полный голос:

– Женька весело живет, Колобродит с Колькою, Участковый с горя пьет С дворниками горькую!..

– Ой, не могу!.. Колька – это он, ну, Николя, по-вашсму, – и Юрий ткнул пальцем в сторону Арчи. – А с тобой-то что здесь делать, бандитов «колоть», что ли?.. Послушайте, девочка, я бы не хотел вас обижать, но самое лучшее для вас было бы спокойно отдохнуть дня два-три в нашей северной столице и возвращаться в теплые края. С вашими физическими данными…

Александрыч очевидно запамятовал, что перед ним сидит не простая накрашенная телка, а гостья и, кроме того, сотрудник приличной сыскной фирмы. Он протянул к Женьке указательный палец, захотев пощупать место, где, по идее, должен был находиться бицепс, но не успел, так как в ту же секунду Женевьева по-кошачьи выбросила вперед руки и, каким-то неуловимым движением уйдя в сторону, схватив бывшего опера за запястье и плечо, плавно дернула вперед. Сыщик, не ожидавший нападения, вмиг ткнулся носом в пол, а девушка, продолжая начатое движение, уже завела его кисть куда-то к лопаткам так, что Юрий взвыл.

– Прекратите! Сядьте спокойно, – вскакивая из-за стола, потребовал Арчи. – Вы что, решили свое умение показывать? Здесь не экзаменационная комиссия по айки-до. Лучше давайте ваши бумаги.

Женевьева как ни в чем не бывало снова грациозно уселась на стул, заявив, что она никого не просила тянуть руки и что русский сыщик вполне мог бы научиться отличать японские боевые искусства от обыкновенного самбо. Александрыч, проворчав, что не намерен иметь дело с сумасшедшими и что за такие дела надо морду бить, обиженно удалился, бросив уже из-за дверей:

– Я еще посмотрю, как она тебя обломает…

За дверями раздался грохот падающего тела, а вслед за тем послышалась очередная тирада Александрыча, которую бы в прессе прежних, застойных времен, в лучшем случае могли процитировать только многоточиями.

– Ой! – запоздало всполошилась Женька, – Там же мой чемодан!..

Арчи с ненавистью посмотрел на нее, решив, что все неприятности, по-видимому, только начинаются, и не ошибся.

После ухода посрамленного сыщика, Женевьева достаточно вразумительно рассказала Николаю, что удалось раскопать французским коллегам, и подала ему тоненькую папку с собранной информацией.

– И еще, – попросила она Арчи, – вы не обижайтесь, но я должна была это сделать с вашим товарищем – иначе бы меня тут считали мамзелью с Монмартра.

Арчи хотел возразить, но девушка, не дав ему на это времени, попросила, чтобы ей дали посмотреть «живьем» акционеров «Транскросса».

– Понимаете, я наблюдала тогда с напарником за вашими бандитами, – сказала она. – Лица были видны плохо (слишком далеко), но я хорошо запомнила их фигуры и походку…

У Арчи не было ни сил, ни желания спорить, и он, решив, что утро вечера мудренее, спросил, где остановилась гостья.

Она недоуменно посмотрела на Николая:

– Я думаю, что лучше всего было бы где-нибудь у вас. Отель – это слишком неудобно.

«У вас, – повторил про себя Арчи. – Ей-то легко сказать! Живут там на своих виллах, каждая из которых – дворец. Знала бы эта Женька, что “у нас” только эта обшарпанная контора, да “корабли-хрущевки”, в лучшем случае. Не к себе же ее тащить…»

Впрочем, Арчи холостяковал в отдельной двухкомнатной квартире и при случае мог бы разместить гостью у себя. Но, желая хоть как-то отыграться за ее вторжение, он заявил, что сейчас единственное место для отдыха – его личная квартира, и что любому гостю, который туда попадает хоть из Африки, хоть с Северного полюса приходится готовить завтраки по крайней мере для хозяина. Поэтому, мол, самое лучшее все же – гостиница.