Текст книги "Отморозок 5 (СИ)"

Автор книги: Андрей Поповский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц)

– Стоять, милиция! – Раздается властный голос.

Я вижу, что ко мне неспешным шагом идет сука Потапов собственной персоной одетый в дорогое черное пальто, рядом с ним семенит какой-то незнакомый мужик в плаще. Времени на раздумья нет. Может и зря, ведь это реальный срок за грабеж, на автомате бью Валентина Павловича кулаком левой руки в челюсть, а правой хватаю газетку со своими деньгами. Уж больно меня взбесила такая наглая подстава. Нумизмат как подрубленный падает на асфальт, а я уже делаю резкий рывок вперед к Потапову.

– Стоять! – Слышу громкий вопль сзади.

Какой там стоять! Я вылетел вперед как сжатая пружина. Потапов видя мой рывок к нему, делает было шаг назад, а потом, видно пересилив себя, пытается ударить меня кулаком в лицо. А мне это и надо. Ныряю вниз под бьющую руку и, подхватив его на «мельницу», крутнувшись сразу же швыряю его через парапет в реку. Чтоб ты сдох падла! Не теряя ни мгновения, бью фронт кик ногой в живот мужика в плаще охреневшего от того, что его шеф так быстро улетел в воду. Того буквально сносит, и он взлетев в воздух, падает задницей на влажный асфальт.

Кто-то сзади хватает меня за куртку. Выстреливаю бэк-кик ногой туда назад. Бью буквально как лошадь копытом, попадая ботинком во что-то мягкое. Непонятный кто-то отлетает в неизвестном направлении, а я перекатываюсь через капот заблокировавшей мне путь белой «копейки» и выскакиваю на дорогу, почти под колеса, проезжавшего в этот момент мимо красного «москвича». Как в замедленной съемке вижу огромные от ужаса глаза водителя «москвича» – седого дедушки. Дедушка быстро перебирая руками отчаянно выворачивает руль чтобы избежать столкновения с моей бренной тушкой. Мимо!

Я несусь через дорогу дальше по направлению к домам, и слышу сзади отчаянный скрип тормозов, резкий удар и звон разбитого стекла. Не оборачиваюсь. Мчусь вперед как камень выпущенный из пращи. Сзади кто-то кричит, что непонятно. Вижу мельком испуганную мамашку, прижавшую к себе ребенка с ужасом глядящую куда-то позади меня. Делаю рывок в сторону. Звучит выстрел. Мне это придает только дополнительное ускорение, и я забегаю за дом, потом сразу через проходняк во двор. Несусь сквозь двор, сбиваю какую-то тетку полным ведром мусора. Она с проклятиями летит на землю роняя ведро. Вижу все это краем глаза. Бегу дальше, перескакивая через песочницы и детские качельки, которые, по причине плохой погоды, стоят одинокие и пустые. Быстрее. Выскакиваю сквозь арку на другую улицу и, перебежав через дорогу, врываюсь в следующий двор. Там заметив мусорный бак, быстро снимаю с себя куртку и шапку и свернув все это в тугой ком, засовываю глубоко в него. Там же выплевываю остатки ватных валиков изо рта. Остаюсь только в свитере под горло и в джинсах и, пытаясь успокоить дыхание, уже спокойным шагом выхожу на улицу Володарского. Пересекаю ее и через дворы выхожу на Верхнюю Радищевскую улицу. В руке у меня до сих пор крепко зажат сверток с деньгами, выхваченными у нумизмата. Засовываю их в карман джинсов к монетам. Оглядываюсь по сторонам и вскинув руку торможу частника на красном ушастом запорожце.

– На площадь трех вокзалов шеф, – спокойно говорю ему.

– Пять рублей, – кивает мне дедок в шапке ушанке и драной синей куртке.

– Пойдет, – киваю я и плюхаюсь на переднее сиденье рядом с дедулей, морщась от густого табачного запаха дешевых сигарет, насквозь пропитавшего салон машины.

Запорожец звонко взревывает мотором и срывается вверх по улице в сторону центра. Вижу желтую милицейскую «копейку», которая включив сирену и мигалку на крыше несется к нам навстречу. Мимо! Фуух! Кажись оторвался.

Вот ведь падла Валентин Палыч. Надо же, как он ментам меня подставил, гаденыш. Но ничего, я и его монеты забрал, и свои деньги у него в последний момент выхватил. Так что, я его славно наказал. Как говорится – самый больной удар, это удар по карману. И поделом этому сексоту, если бы не моя спортивная и боевая подготовка, то сидел бы я сейчас в кутузке и давал бы показания гниде Потапову. Как же этот гад, оказался среди опергруппы проводящей задержание? Наверное, Егор Владимирович, как начальник, решил ради карьеры сам возглавить поимку преступника, то есть меня. Ну и нарвался. Сука!

Интересно, он там не утонул часом? Хотя, это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой, такое дерьмо просто так не утонет. Вытащат. Мог он меня узнать? Это вряд ли. Он если раньше и видел меня, то только мельком и издалека. Марина нас друг другу не представляла. А в том виде, что я был на набережной, с валиками ваты между губами и зубами, и большими очками на лице, меня бы и более близкие знакомые не узнали.

Снова судьба меня упрямо сталкивает с людьми из моего теперь уже здешнего прошлого. Неспроста все это. Неспроста. Как будто неведомые силы меня ведут куда-то, не давая выскочить из накатанной кем-то колеи. Ладно, об этом будет время подумать позже. Сейчас нужно выбраться из этой ловушки. С набережной я свалил, внешность изменил, но мой вид без верхней одежды может вызвать подозрение. Скорее всего ориентировки сбежавшего преступника уже переданы по всему городу. Я сейчас никак на него не похож, но все же. Надо на площади трех вокзалов заскочить в магазин одежды и купить все равно какую куртку, или пальто. Потом возьму машину до станции Серп и Молот, и оттуда поеду на электричке до станции Новогиреево, а там мне уже пешком рукой подать до дома. Хрен вы меня возьмете гады.

* * *

– Как⁉ Как, я вас спрашиваю, вы могли его упустить? – Бешено вращая глазами орал мокрый Потапов, которого буквально только что вытащили из реки. Вниз с него лились струйки воды растекаясь на асфальте большой лужей. – Вас здесь четыре здоровых лба, и вы не могли догнать и скрутить одного бандита?

Когда Потапов улетел через парапет, сразу двое оперативников, быстро скинув с себя верхнюю одежду кинулись на помощь неуклюже барахтавшемуся в реке начальнику. Оставшиеся двое не смогли догнать очень шустрого незнакомца с противной рожей. Сам Потапов и морду то его не запомнил. Увидел только, что на него бросился парень с противной рожей, в солнцезащитных очках, по такой то погоде, и в ярко зеленой куртке. Потапов помнил как попытался его ударить в лицо, но тут же взмыл вверх и буквально через пару секунд оказался в ледяной воде Москва реки. Погрузившись глубоко в воду, он, отчаянно барахтаясь, тут же всплыл, и стал отплевываться от попавшей в легкие холодной грязной воды. Намокшее мгновенно пальто сильно сковывало движения и камнем тянуло на дно. Дорогие туфли на толстой подошве ощущались как две пудовые гири. Егор Владимирович даже начал паниковать, изо всех сил молотя руками по воде, чтобы остаться на плаву. Если бы не помощь бросившихся за ним в реку подчиненных, он реально мог бы утонуть. Но едва оказавшись на камнях набережной, Потапов первым делом спросил, пойман ли преступник, и как оказалось, нет. Эти разгильдяи не смогли его догнать и потеряли его где-то во дворах. Потапов был просто взбешен. Такой провал, да еще и купание в ледяной воде, кого хочешь выведут из себя.

Стоило признать, что сбежавший от них парень был реально крут. Он явно спортсмен высокого уровня. По результату у агента Валентина оказалась сломана челюсть, капитан Соколов получил ушиб грудной клетки, лейтенант Левицкий получил сильный удар в живот, а он сам оказался в реке и едва не утонул. Да это просто демон во плоти какой-то, а не человек. И в довершении всего, в их «копейку» еще влетел «москвич», водитель которого, уходя от столкновения с метнувшимся через дорогу преступником, вывернул в припаркованный у бордюра служебный «жигуль». Уж лучше бы он этого гада насмерть переехал! Меньше было бы проблем. Ориентировку на убежавшего бандита уже передали по рации во все отделы, и была надежда, что его все же возьмут. Хотя, Потапов понимал что на это мало шансов, если до сих пор не взяли.

Подчиненные прятали глаза. Самым виноватым из всех выглядел капитан Соколов, который отвечал за организацию задержания и, следовательно, был полностью ответственен за результат. «Сгною его», – мрачно подумал Потапов о капитане, направляясь в уцелевшую машину, чтобы не околеть на холодном ветру – «Соколова сгною в капитанах, а этого ублюдка в зеленой куртке все равно найду. Надо будет поискать в спортивных секциях, сто процентов такой умелый тип должен быть известен в спортивных кругах. Правильно это карате запретили, что же это будет делаться, если подобные типы будут как кегли раскидывать здоровенных оперативников. И спортивную подготовку в отделе нужно будет подтянуть. А то распустили животы олухи, а вчетвером поймать и скрутить одного бандита не смогли.»

* * *

По дорожкам парка прогуливаются двое мужчин в возрасте. Одеты они по гражданке, но по выправке сразу видно что военные.

– Ну что Петрович, не передумал на счет своего крестника? – Спросил Валентин Степанович у своего бывшего начальника, а ныне почетного пенсионера вооруженный сил.

– Нет, не передумал, – покачал головой дед Вики. – Слишком уж непонятный и мутный тип этот Юрий Костылев. Сейчас брать его к нам никак нельзя. Надо его поставить в такие условия чтобы ему пришлось максимально раскрыться и понаблюдать за ним. На гражданке мы ограничены в своих возможностях. А в воинской части он будет у нас весь как на ладони.

– А не крутовато ли будет бросить его под такое пресс? – Усомнился Валентин Степанович – Ты ведь сам попросил найти для него часть побеспредельнее. Я нашел. Честно говоря, я и сам не ожидал такой жути. По хорошему, там всю часть нужно расформировывать, беспредельщиков разгонять по дисбатам, а командование разжаловать и выгнать на хер с волчьими билетами.

– Ничего, в самый раз, – усмехнулся Виктор Петрович. – Вот и посмотрим, чего он стоит на самом деле. Мы же его не просто так туда бросим. Пошлем туда своего опытного офицера ротным, он как раз его поближе узнает, оценит и подстрахует, если что. Есть у меня одна мысль, как можно использовать этого уникума. Так, чтобы польза стране была.

– Ой смотри Петрович, узнает внучка, она с тобой разговаривать перестанет – хмыкнул Валентин Степанович.

– А откуда она узнать сможет – хитро прищурился дед Вики, – если ты не расскажешь конечно. Смотри, я тебя тогда в гости звать перестану.

– Нет, я могила – рассмеялся его собеседник, – Не лишай меня удовольствия поесть стряпню твоей супруги. Но ты ведь сам воспитывал внучку и учил все замечать и анализировать. Она и без чьей-то помощи, сама может до всего дойти

– Вот то-то же, – усмехнулся Виктор Петрович. – А с Викой я утрясу все. Два года это большой срок.

Глава 5

Лежу с закрытыми глазами на не застеленном простыней матрасе на верхней полке плацкартного вагона. Сопровождающий нашу команду из одиннадцати призывников красномордый капитан к вечеру накушался поднесенной ему «в уважение» «столичной» по самые уши и теперь, счастливо посапывая, дрыхнет в соседнем купе. Перед тем как уйти в аут, кэп назначил дневального и велел ему блюсти за порядком среди вверенных его попечению призывников. Вот только новоиспеченный дневальный, незнакомый мне рыжий веснушчатый парень, уже и сам давно лыка не вяжет. Сидя за столиком на нижней боковой полке, он чего-то невнятно мычит своему собеседнику, который положил голову на столик и спокойно дрыхнет, не слушая бессвязную речь рыжего.

Внизу, прямо подомной, болтают еще несколько парней, с которыми волей судьбы мне предстоит провести несколько месяцев в учебке. Парни уже прилично выпили, приговорив несколько бутылок припасенного на дорогу портвейна, и теперь кое-кого из них несет. Языки у всех развязались, разговоры стали громкими, мне наверху слышно все так, как будто я сам сижу в этой компании.

Громче всех разговаривает Сергей Карасев – здоровенный битюг с большими сильными руками и сильно порченными кариесом зубами. Он еще в военкомате, когда нас «отдали» «покупателю» прибывшему в столицу откуда то из Астраханской области, захотел взять на себя функции лидера нашей команды, пытаясь сбить под себя компанию. Я сразу показал ему, что мне не интересно сбиваться в кучу ни под чьим лидерством. Впрочем, и сам я пока не претендую на роль лидера. Рано еще, надо присмотреться к ребятам, кто из них чего стоит. К тому же, нас после учебки раскидают по разным частям, там и надо будет строить отношения с коллективом и подбирать себе команду, а сама учебка это не надолго, да и там все гораздо проще. Карасев попытался было качнуть меня на вшивость, но наткнувшись на мой насмешливый и уверенный взгляд, сразу же сдал назад, и теперь старался меня просто не замечать. Тем лучше для него же.

К Карасеву все же прибилась парочка крепеньких призывников решивших, что в компании с этим здоровяком им будет легче выбить себе место под солнцем в новом незнакомом и пугающем мире. Остальные пока думают, присматриваясь к новым знакомым, и не спешат принимать какие-то серьезные решения.

– Москвичей нигде не любят, – со знанием дела втолковывает Карасев сидящим рядом пацанам. – В учебке нам надо держаться всем вместе. Тогда мы будем силой, и никто не сможет нас припахать или заставить что-то делать.

– За учебку нечего париться, там все фигня, – послышался голос высокого белобрысого уверенного в себе парня, которого, кажись, зовут Виктор Романов. – В учебке нас никто особенно трогать не будет. Гонять, конечно, будут сильно, но по уставу. Там всем заправляют сержанты. В учебке даже подраться между собой как следует не дадут, будут постоянно следить за этим, им там бардак не нужен, это для самих сержантов будет залет. В учебке пацаны все одного призыва поэтому, вроде бы, равны между собой. Когда все равны, конфликты возникают не часто и быстро тухнут. Вот когда попадешь в часть, там то все и начнется. Не дай бог попасть туда, где чурки или кавказцы верховодят, тогда вообще амба. Как говорится – «Вешайтесь духи!». Но и в других местах поначалу будет тяжело. Нужно будет привыкать ко всякому, а это не просто.

– Много ты там знаешь. – Презрительно отозвался со своего места Карасев. – Чего ты пугаешь? Мы тут все битые и пуганные. Я у себя в ПТУ на первых курсах такого насмотрелся, куда там армия. Знаешь как у нас третьекурсники беспредельничали? Стипендию отбирали, за сигаретами гоняли, и просто чморили самых бедолаг. И ничего, все пучком, отбились.

– Да я не пугаю, а рассказываю. Много не много, но кое-что знаю, – не уступил Романов, – У меня два старших брата служили, они понарасказали всякого. Но если не хотите слушать, я не буду дальше тут перед вами распинаться.

– Да нет, давай, рассказывай – загалдели остальные парни и шикнули на Карасева, – Чего ты мешаешь человеку, пусть говорит. Интересно же.

Я услышал, как Карасев возмущенно засопел, задетый отповедью, но против коллектива не попер. А Романов получив карт бланш тут же продолжил.

– Ладно пацаны, слушайте дальше. В армии есть три основных порядка. Самый распространенный это «дедовщина». Первые полгода ты будешь «духом» или «салабоном», то есть вообще никем. «Духа», те кто старше призывом, по любому всегда припашут, и трендюлей от них «дух» получает по поводу и без. Тут ничего не поделаешь, придется перетерпеть, пока следующий призыв не придет. После прихода нового призыва, следующие полгода ты уже «слон», или «шнурок». У «слона» уже есть какие-то поблажки, он уже может припахать «духа» и дать ему трендюлей, но не дай бог ему косо посмотреть на «черпака», или на «дедушку» тут ему звиздец и настанет. Чтобы из «духа» стать «слоном», ты должен получить пряжкой солдатского ремня по голой жопе, или табуреткой по голове. Можешь, конечно, и отказаться получать, но тогда ты так и останешься «духом», а это, я вам скажу, совсем не здорово. Следующая после «слона» ступень достигается через год службы. Ты становишься «черпаком», или «котлом». «Черпак» уже может припахивать и «слонов» и «духов», и вломить так же может и тем и другим. Но слово «дедушки» и для «черпака» – это закон. Еще через полгода «черпак» уже сам становиться «дедушкой», который нагибает всех, кто ниже его по призыву, ну или не нагибает, если он добрый. «Дедушке» можно все, а вот «слон» или «черпак», если не поддерживают установленный порядок, могут слететь и стать «летунами». «Летунов» не уважают правильные «слоны» и «черпаки» одного с ними призыва и даже могут припахать, но это бывает редко, чтобы не портить авторитет своему призыву. Самый высокий разряд в армии это «дембеля». «Дедушка» переходит в разряд «дембеля» после приказа. Дембеля – это вообще полубоги, и им все в армии до фонаря, они как не от мира сего и даже рукоприкладством они не занимаются, максимум поджопника дадут, нерасторопному «духу». «Дембелям» уже не по статусу кого-то бить, для этого есть «черпаки».

– А еще какие могут быть порядки кроме «дедовщины»?

Услышал я чей то тонкий голос. Скорее всего, это был худосочный темноволосый парнишка в очках с характерной семитской внешностью, по виду типичный интеллигент заучка.

– Есть еще «землячество». – Охотно продолжил свой рассказ Романов. – Это когда в части собирается слишком много борзых земляков из одной республики и остальные «дедушки» и «черпаки» не могут с ними совладать. Тогда земляки навязывают свои порядки всем остальным. Чморят то есть. Там уже не важно, кто и сколько прослужил, а важно, чтобы ты был из одной республики с теми, кто держит там шишку. Главари подтягивают к себе земляков из нового призыва, оберегают и натаскивают их на остальных военнослужащих. Так что какой-нибудь «дух» может гонять подсрачниками «черпака» под гогот своих земляков из старшего призыва. Чаще всего этим отличаются таджики, узбеки и прочие чурки. Их почти всегда много и они никогда не дерутся один на один, предпочитая сразу налетать толпой. Когда их количества недостаточно чтобы верховодить, они обычно тихие и спокойные. «Моя твоя не понимай» – это любимое их выражение, все они понимают, только придуриваются чтобы откосить. Но если их много, тогда всем остальным хана наступает, массой они кого хочешь задавят. Еще «землячеством» сильно отличаются кавказцы. Эти, даже если они из разных республик, обычно сбиваются в стаи и начинают щемить остальных, если стая получается достаточно сильная. У себя дома на Кавказе они могут не любить и даже ненавидеть друг друга, но оказавшись в одной части, все распри откладываются в сторону и они выступают единым фронтом. Кавказцы обычно самые жестокие, среди них много спортсменов, борцов, боксеров. Драться они умеют и любят, чуть что, хватаются за табуретки, ремни или пруты из кроватных спинок и тогда начинается реальное месиво. Иногда бывает, что в землячество объединяются хохлы или молдаване, но это редко. Русских землячеств не бывает. Русские вообще очень редко вписываются за своих, предпочитая молчать и прятать глаза, в надежде, что их не тронут. А пацанам из таких городов как Москва и Ленинград труднее всего. Их вообще никто в армии не любит и стараются как-то прижать.

– Мда, невесело, – сказал кто-то из притихших парней. – Мы-то все как раз москвичи…

– Многое зависит от самого человека, – снова подал голос Карасев. – Если пацан правильный четкий, и может за себя постоять, то он по любому не пропадет, будь он хоть из Москвы, хоть из Устьзажопинска. Я лично себя никому не дам припахать, и мне похер, кто там «дедушка», а кто «черпак».

– Ну, ну. Посмотрим, – иронично хмыкает в ответ Романов и продолжает свой ликбез. – Ну и самый последний и самый заебистый армейский порядок – это «уставщина». Там все происходит строго по Уставу как в учебке. Частей с настоящей «уставщиной» по Союзу не так много, и обычно это образцово показательные части, где офицеры будут драть всех от самого начала и до конца службы. Но для этого им надо сильно напрягаться. Поэтому настоящая «уставщина» в армии встречается не часто. В обычных, не показательных частях она бывает только периодами, когда командиру попадает вожжа под хвост и он хочет всех прижучить. Потом, через время, ему это надоедает и все возвращается к прежним порядкам. Офицерам всегда легче переложить все проблемы с молодняком на плечи «дедушек», а те обычно все скидывают на «черпаков» – вот кто настоящие звери. «Черпаки» очень хорошо помнят, как сами были «духами» и «слонами» и хотят отыграться уже на тех, кто младше по призыву. А если в части процветает «землячество», то офицеры сваливают все на лидеров из этого землячества, а сами бухают и забивают на службу.

– Вить, а припахать это как? – Снова слышу тонкий голос чернявого.– Чего делать заставляют?

– Припахать, это заставить выполнять работу вместо себя. Есть то, что положено делать каждому солдату по уставу, а есть своеобразное рабство, – отвечает Романов, – обычно у каждого «дедушки» есть свой «дух» или «салабон». Он подшивает ему подворотнички, чистит сапоги, стирает, гладит. В общем, полностью обслуживает. Наряды опять же несут обычно «духи» и «слоны», особенно самый тяжелый наряд по кухне или если есть, по подсобному хозяйству. «Дедушки» в наряды тоже ходят, но там на все тяжелые или непрестижные работы припахивают молодых, а сами либо дрыхнут либо в карты играют, максимум могут за печами в кочегарке присмотреть и прочистить воздуховоды в печах.

– А если отказаться? – спрашивает Карасев, который тоже заинтересовался рассказом.

– Можно отказаться, тогда бы будешь «бурым духом». «Бурых» никто не любит ни свой призыв ни старшие. Считается, что все солдаты должны пройти по каждому этапу от «духа» до «дембеля» тогда типа все справедливо. А «бурый» хочет выскочить сразу на самый верх. Тогда его будут учить, бить и ломать, то есть. Будут держать под постоянным прессом.

– А если не сломается?

– Разные способы есть, – туманно отвечает Романов. – Иной раз лучше бы били. Я слышал, что и опустить могут, как на зоне, только даже на зоне такое посчитали бы беспределом, а в некоторых частях – это в порядке вещей. Этим особенно кавказцы славятся. Или спецом под дизель, то есть дисбат могут подвести. В общем, бурым быть опасно, но и выполнять все что скажут, тоже не в масть. Надо для себя сразу определиться, что ты сделаешь для «дедушки», а что не будешь хоть убей. Одно дело пахать за других в наряде по кухне, а другое стирать чьи то носки или трусы.

В пол уха слушаю Романова. Мне в советской армии служить не довелось. Помню, как закончил первый курс института в 1989 году, и когда меня вот-вот должны были призвать по возрасту. Мишка Меченый тогда как раз издал указ, чтобы студентам давали доучиться, а не выдергивали посреди учебного процесса. Тех студентов, которые находились в армии, тогда вернули назад доучиваться, а тех, кого должны были призвать, оставили в институтах. Моих бывших однокурсников призванных в армию, как раз и вернули обратно. Они, прослужив один год вместо двух, оказались на курс младше меня и все еще удивлялись, как я их обогнал, а все было просто, меня не успели призвать. По окончании института, я не стал работать по специальности, а сразу рванул в Москву и там устроился в охранное агентство к Ване Карабанову.

Так бы мне, наверное, и не удалось послужить Родине, но началась первая чеченская и Карабанов вскоре после ее начала, закрыл свое охранное агентство и ушел на контракт. Мы к тому времени уже сильно сдружились, поэтому я пошел туда за ним. Но там где я служил, никакой дедовщины и в помине не было, тем более среди контрактников. На контракте были все люди взрослые, бывалые, многие как и Ваня служили в Афгане, и имели реальный боевой опыт. Попробуйте таким объяснить, кто «дедушка» и вас сразу сделают бабушкой.

Да никто в здравом уме и не будет устанавливать подобные порядки там, где у всех боевое оружие всегда под рукой. Ведь какой-нибудь особо усердный «черпак, или 'дедушка», легко может словить свою пулю совсем не с той стороны. Вся эта фигня работает только в мирное время, когда вырванные с гражданки восемнадцатилетние пацаны, вместо того «чтобы учиться военному делу настоящим образом» как завещал нам еще дедушка Ленин, начинают тупо грызть друг друга потому, что так удобно бездельникам офицерам, опухшим от пьянства где-нибудь в далеком забытом богом гарнизоне. И то и при Советском Союзе и в России периодически в воинских частях бывали расстрелы. Когда забитый «дух» дорвавшись до автомата кладет своих мучителей на смерть. Ничем хорошим для него это не заканчивается, но приезжает комиссия из Министерства Обороны, и летят головы непосредственных начальников. Тогда занявшие места новые командиры начинают дрючить старшие призывы чтобы они не сильно зверствовали с молодыми. Все на время затихает, а потом возвращается на круги своя, до следующего подобного случая.

* * *

Колеса поезда уютно выбивают дробь по рельсам, убаюкивая и навевая воспоминания уже из моей нынешней жизни. Сумев почти месяц назад благополучно уйти из милицейской засады, я решил не испытывать больше судьбу и залечь на дно. Выхватив сверток с деньгами у нумизмата, я, кроме всего прочего, рисковал еще и статьей о грабеже, но рискнув, фактически вернул все, что потратил за все время пребывания в Москве. Это была, некая компенсация за попытку меня подставить.

На этот момент у меня припрятано двенадцать золотых десяток. Так что, если даже сдать их очень дешево – по пятьсот рублей, сумма составит шесть тысяч, а если по семьсот, как продавали десятки мне, то выручить можно будет почти восемь с половиной тысяч. Но сдавать их и после армии я точно не буду. Червонцы мне понадобятся гораздо позже, когда деньги резко обесценятся и все полетит в тартарары. После дембеля, в восемьдесят седьмом году, я, уже не спеша, подкуплю себе еще золотишка и валюты, чтобы в девяностые выгодно их прокрутить и удесятерить как минимум. Кроме золота у меня еще осталось около трех с половиной тысяч рублей. Через два года они станут стоить меньше в абсолютном выражении, но это будет все еще весьма внушительная сумма. Как раз мне должно хватить, чтобы с комфортом устроиться и начать осуществлять свои дальнейшие планы.

В восемьдесят шестом году, после известного двадцать седьмого съезда КПСС, страна начнет неотвратимо катиться к обрыву. Поначалу почти незаметно, но постоянно набирая ход, как будто огромный камень, катящийся с горы. Перестройка, гласность, демократия, свобода – такие манящие, не набившие еще горькой оскомины слова. От них так и веет чем-то волнующе новым и еще неизведанным. Народ в любой стране часто падок на речи профессиональных демагогов типа Горбачева. Типа фабрики – рабочим, землю – крестьянам, воду – матросам, бабе – мужика, а мужику – водки.

Я помню, как сам тогда горячо приветствовал происходящие в стране перемены, еще не понимая, куда они нас приведут. Да и откуда мне пацану тогда понимать было – ни ума ни жизненного опыта. Помню только как один дедушка, которому было уже далеко за восемьдесят, слушая выступающего по телеку Горбачева ехидно хмыкнул и сказал. – Поживете еще немного при этом пятнистом балаболе, а потом будете вспоминать застойные годы правления Брежнева как самое счастливое время своей жизни.

Незадолго до призыва, я спрятал все свои ценности и ствол в сделанном собственноручно тайнике в старой котельной которая располагалась в районе где я работал дворником. Я точно знал, что это заброшенное здание простоит еще до конца девяностых, после чего будет снесено, а на его месте построена типовая панельная многоэтажка. Надеюсь, что все это благополучно дождется моего возвращения, а нет, случайности то бывают всякие, тогда начну все с ноля, ведь мне не привыкать это делать.

В последнюю неделю, перед тем как нужно было явиться по повестке в военкомат, Вика почти не расставалась со мной. Уж не знаю, как ей это удалось, но она почти все оставшиеся ночи провела со мной. Хотя, с ее то характером не удивительно, что она и дома всегда умеет настоять на своем. Мы с ней проводили дни вместе, гуляя по Москве и разговаривая о всякой всячине. На работе меня никто не трогал. Я договорился с обрадованным начальником ЖЭКа, что сдам ему квартиру почти со всей мебелью, кроме холодильника и дивана. Их я подарил дворнику Каюму, который много раз меня выручал. Он должен будет забрать их сам из моей опустевшей служебной квартиры. Так что Виктор Семенович охотно закрыл глаза на мои прогулы. Наверное, подгонит эту квартирку кому-нибудь из своих любимчиков. А то и оставит себе, и будет туда баб потихоньку водить. У него, как я замечал, глаз на них еще сильно горит, особенно на тех, что помясистей типа бой бабы Валентины Павловны.

Рано утром перед военкоматом ко мне заехали все мои московские ученики, даже Таня пришла вместе с Ванькой. Ему, кстати, тоже скоро в армию, но его призовут только летом, после сдачи весенней сессии, а я ухожу уже в апреле почти в первых рядах. Мы с ребятами и девчатами попили чаю на прощание и дружно погрузились в машины к Славику и Борису. Уже у военкомата, Вика, которая эту последнюю ночь тоже провела со мной, долго не отпускала тесных объятий. Я и не думал, что она будет настолько откровенно, ни кого не стесняясь, прощаться со мной. Нашим ребятам даже стало немного неловко от такого яркого проявления чувств. Они, стесняясь, отводили глаза в сторону, а Вика, не отпуская, все прижималась ко мне, гладила голову и целуя в губы, щеки и нос, жарко шептала на ухо, что любит и очень будет ждать. Я реально и сам расчувствовался, не смотря на прожитые годы и нажитый возрастной цинизм. Меня еще никогда и никуда так не провожали, даже на настоящую войну.

Мимо нас походили остальные призывники с родителями и друзьями, кидая оценивающие взгляды на нашу компанию на двух шикарных «волгах». Меня, наверное, приняли за мажора. Ну и пусть. Мне глубоко наплевать, на то кто там и что про меня подумает.

Наконец я оторвался от Вики, по очереди обнявшись с остальными ребятами, взял из рук Вани свой рюкзак и уже не оглядываясь, вошел в ворота военкомата. Вот и еще один этап моей жизни в этом мире позади. Впереди совсем новый, но мне не привыкать.

Судя по всему, в ГРУ махнули на меня рукой. Это видно и по сопровождающему нас кэпу и по моим спутникам. Ведь явно моя команда подобрана не для службы СпН. Капитан, какой-то неопрятный и алкаш к тому же. В команде не много ребят, с хорошей спортивной подготовкой. Просто крепыши есть, но по культуре движения видно, что даже если кто-то из них занимался спортом, то особых результатов не достиг. Да и поведение пацанов не соответствует специально отобранным в СпН кадрам. Что-то не клеится это с моим представлением об спецуре. Ну что же, буду служить в обычных войсках. Я же этого и хотел, чтобы от меня отстали. На месте тех, кто мной интересовался из Аквариума, я бы тоже не стал делать ставку на темную лошадку вроде себя.