Текст книги "Петербург - нуар. Рассказы"

Автор книги: Андрей Кивинов

Соавторы: Антон Чижъ,Андрей Рубанов,Владимир Березин,Павел Крусанов,Лена Элтанг,Вадим Левенталь,Евгений Коган,Сергей Носов,Александр Кудрявцев,Юлия Беломлинская
сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 17 страниц)

Петербург-нуар

Андрей Кивинов

Сергей Носов

Вадим Левенталь

Александр Кудрявцев

Наталья Курчатова

Ксения Венглинская

Лена Элтанг

Андрей Рубанов

Анна Соловей

Юлия Беломлинская

Антон Чиж

Михаил Лялин

Павел Крусанов

Евгений Коган

Владимир Березин

Ю. Гумен, Н. Смирнова
Четырнадцать оттенков черного

Несколько лет жизни в Санкт-Петербурге, и ты легко начинаешь различать как минимум десяток оттенков черного. У коренных жителей счет идет на сотни. Данность, которую невозможно поменять, как белые ночи, развод мостов или оживающий по ночам Медный всадник. Ее можно только принять и жить с этим в полной гармонии.

Гармония мрака для Санкт-Петербурга естественна, потому что он сам и есть нуар. Писателям, живущим тут, ничего выдумывать не нужно, стоит лишь внимательно посмотреть по сторонам, ну или внутрь. Городские мифы могут быть заголовками криминальных хроник, а очередная новость в газете об убийстве старушки-процентщицы – великим романом.

Нет, тут легко и беззаботно не получится ни при каких обстоятельствах. Весь свой искрометный украинский юмор Николай Васильевич Гоголь похоронил в подворотнях этого города, окутав саваном «Петербургских повестей». Только тут могла прижиться «Пиковая дама», а «Медный всадник» топил в жесточайшем наводнении темных людишек. Только тут можно найти подходящий топор для мерзкой старухи. И еще сотни оттенков черного, оставившие свои следы в рукописях и на печатных листах.

Не стоит все списывать на далекое прошлое. Руку протяни, и еще можно дотронуться до липкой темени «Петербурга» Андрея Белого, а в любой коммуналке толпятся призраки героев Зощенко. То, что жителям других городов представляется абсурдом, у Хармса всего-навсего будни увязшего во мраке духа.

Петербург нередко склоняет своих обитателей к иронической, сатирической, черно-юмористической интерпретации действительности. Чем труднее и беспросветнее жизнь, тем насмешливее трактовка ее реалий. Только в Петербурге собравшаяся вечером компания литераторов возьмется с энтузиазмом рассуждать, как лучше избавиться от трупа, а сам покойный, опрокинув стакан водки, тут же, не закусывая, примет живейшее участие в дискуссии.

Эта антология – не исключение. Вполне в духе комедийного нуара в рассказе Андрея Кивинова два незадачливых грабителя обворовывают квартиры друг друга – идеальное начало крепкой мужской дружбы.

Своим происхождением «чернушная» традиция обязана истории города, его архитектуре и даже погоде, ведь климат Петербурга, вне всяких сомнений, влияет на характер его жителей. Холодные ветры Балтики, здоровы ли навеваемые вами мысли? Люди, бредущие по тропкам меж сугробов, что за чувства владеют вами? Когда долгожданное северное «лето» дарит лишь жалкую горстку солнечных дней, о чем светлом и радостном можно говорить?

Зачем этот город был рожден – теперь загадка. Петербуржцы живут среди обломков былой роскоши, дико контрастирующих с тусклой повседневностью. Так и подмывает вырваться из тесной клетки бытия – кого при помощи дешевого алкоголя, как у Сергея Носова в «Шестом июня», кого посредством наркотиков, как в рассказе «Малой кровью» Андрея Рубанова или «Паранойе» Михаила Лялина. Конфликт между надменной имперской пышностью архитектуры и мятежным нравом петербуржца нисколько не ослабел с течением времени. Город прямо-таки дышит историей, в нем каждый камень, каждый памятник хранит на себе отпечаток державной целеустремленности. Тогда как жители похожи на экспонаты Кунсткамеры, диковины, собранные для каких-то ныне забытых научных целей. (Этот конфликт эффектно представлен в рассказах Евгения Когана и Александра Кудрявцева.)

Чтобы обогатить и без того громадную сокровищницу постмодернизма, авторы сборника оживляют памятники и музеи. В уже упомянутой «Паранойе» Лялина статуя Пушкина обретает плоть и цвет, а студенты университета в «Волосатой сутре» Павла Крусанова становятся материалом для таксидермиста.

В петербургской литературе преступление традиционно имеет метафизическую природу. История города изобилует жуткими злодеяниями, вся атмосфера пронизана ядовитыми миазмами болот, на которых он построен, – идеальные условия для засилья привидений в его кварталах и фольклоре. Духи и призраки активно населяют и тексты нашего сборника.

Санкт-Петербург знаменит своими каналами, реками, набережными и мостами. С одной стороны, эти романтические пейзажи наводят на поэтические сравнения с итальянской Венецией, с другой – они же создают ту неустойчивость, изменчивость, зыбкость, что отличают местные характеры и нравы. Со времен Пушкина свою долю в питерскую ауру мрачности и обреченности вносит вода: в поэме «Медный всадник» потоп губит возлюбленную героя и лишает его рассудка. Вода же становится героиней «Пьяной гавани» Лены Элтанг (как вам картинка с возвращающимся в полынью утопленником?), а также играет существенную роль в криминальной сказке Курчатовой и Венглинской, в театральной драме Анны Соловей и в классическом крутом детективе Вадима Левенталя.

Но, как это часто бывает, действительность оказывается куда страшнее любых придуманных образов. Переполненные коммуналки в Коломне (статистика шокирует: в 2011 году число людей, живущих в таких квартирах, превышало 660 тыс.), наркозависимость, сексуальное насилие и заказные убийства вошли в обиход «криминальной столицы России» и дали богатую пищу для художественной интерпретации. Неудивительно, что именно здесь сняты самые известные российские телесериалы о преступном мире («Улицы разбитых фонарей», «Бандитский Петербург», «Убойная сила»).

Включенные в сборник рассказы, мрачные, жестокие и жуткие, вкупе создают уникальное нуар-пространство и предлагают совершенно нетуристический маршрут для смельчака, который решится исследовать узкие улицы, дворы-колодцы, обжитые призраками закоулки и мудреную паутину черных питерских вод. Скоро он обнаружит, что оказался в плену у вековой меланхолии Петербурга, неизбывной тоски города, и вот уже звучит в ушах грозная, с ума сводящая дробь копыт медного скакуна.

Юлия Гумен и Наталья Смирнова

Май 2012

Часть I
БАНДИТЫ, СОЛДАТЫ И ПАТРИОТЫ

Андрей Кивинов
ХЕНК И БОБ

Купчино

К девятнадцати годам Боб научился качественно делать всего одну вещь. И не просто качественно, а где-то даже виртуозно, и мог бы стать чемпионом мира, если бы по такому виду спорта проводились чемпионаты. Что неудивительно – если заниматься чем-то с раннего детства, то к совершеннолетию можно достичь выдающихся результатов. Конечно, при наличии таланта. А талант, бесспорно, имелся.

Талант заключался в следующем. С балкона родительской хрущевки Боб плевком попадал практически в любую цель, в том числе и движущуюся. Например, в мужскую шляпу или нос гуляющей собаки. В мороженое, подносимое ко рту, или на стекло шлема едущего мотоциклиста. С учетом, что квартира располагалась на пятом этаже, это умение смело можно было назвать Божьим даром. Ведь надо мгновенно рассчитать траекторию полета плевка, учитывая все параметры, как то: скорость ветра, влажность воздуха, расстояние до цели и многое другое. Бобу это давалось удивительно легко, и на спор он играючи поражал пять мишеней из пяти. А в последнее время тренировался плеваться даже вслепую, ориентируясь только на слух. Но здесь пока не все получалось, со слухом были проблемы. Как и вообще с головой.

Плеваться во все подряд Бобу давно наскучило, и теперь он выбирал мишени с изюминкой. Например, фуражку участкового инспектора. Высшим пилотажем он считал попасть тому на козырек. Когда мент снимет фуражку и вляпается, будет очень прикольно.

Или захаркать свадебную процессию. Всех – и жениха, и невесту, и свидетелей, и близких родственников, и куклу на капоте лимузина. Очень смешно. Боб любил юмор. Месяц назад он учинил расправу над одноклассницей Ленкой Малининой, выходившей замуж. Она жила в соседнем подъезде. Плевался от души. Еще бы – предпочла ему, крутому пацану, какого-то лопоухого ботаника из института. Пришлось проявить все свое мастерство, попав ботанику на очки, а самой Ленке – на вуаль. Когда же родители невесты вынесли хлеб-соль, дабы молодые могли первый раз покормить друг друга, ювелирный выстрел Боба подсластил угощение. Еще два выстрела поразили фужеры с шампанским.

С особым наслаждением Боб обстреливал военкоматовского курьера, время от времени приносившего повестку. В армию Боб не собирался, дверь курьеру не открывал, а когда тот выходил из подъезда, посылал ему «воздушный поцелуй».

Поймать с поличным Боба никто не мог – плюнув, он по-партизански прятался за ограждением балкона. Участковый, гад, один раз, правда, засек, но Боб просто не открыл ему дверь. Да даже если б и открыл – обстрел еще доказать надо. Дом большой, мало ли кто на вас наплевал. Желающих много.

Словно охотник на засидке, Боб мог часами выжидать на балконе, выслеживая достойную цель. Зато потом получал почти животное наслаждение.

«Почему люди не летают, как птицы? – размышлял он, выбирая жертву. – Это ж так удобно. На сколько интересных вещей можно было бы наплевать».

Одно огорчало – искусство пока приносило лишь моральное удовлетворение. Деньги, выигранные на спор, не в счет – это мелочовка. Приятели, знавшие о таланте Боба, никогда не заключали с ним пари, а посторонних господ заманить на балкон было не так-то просто. Да и приятелей, в общем-то, почти не осталось – Боб всех залавливал своим интеллектом, потому что знал, к примеру, как звали Ленина, который поднял восстание декабристов. А о подругах и говорить нечего. Единственная женщина, которая с ним общалась, не считая, конечно, мать и бабку, – Ритка из квартиры напротив. Она была лет на пять постарше Боба и, как поговаривали, под прикрытием благотворительности и сострадания занималась рублевой проституцией в злачных местах Питера. Как женщина она его не интересовала. Во-первых, старше, а во-вторых, на лицо так себе. Не очень смешная. Каркалыга, одним словом.

Жил Боб с матерью и бабкой. У каждого по комнатке-клетке. Отца он помнил плохо. Иногда в памяти всплывала картинка, как папка надувал бумажный пакет из-под крупы, подкрадывался к бабке и хлопал им над ее ухом. Бабка вздрагивала, крестилась и била папку по лицу полотенцем. А родитель задорно смеялся. Больше Боб ничего не запомнил. Потом батя пропал. Сначала мать говорила, что тот в кругосветной экспедиции, но, когда сын подрос, призналась, что папаша обитает на специальном лебедином острове, с которого вряд ли вырвется. Ибо жил там под охраной людей с автоматами и собак. Вообще-то, когда Бобу было четыре года от роду, папу приговорили к высшей мере, но правительство ввело мораторий на смертную казнь буквально за два дня до исполнения приговора. За какой грех с ним поступили так круто, мать не рассказывала, видимо боясь травмировать психику ребенка. Совершенно, кстати, напрасно. Психику ребенка ничего травмировать не могло.

Мать ремонтировала колеса в круглосуточной шиномонтажной мастерской, бабка под личиной цветовода варила на участке самогонку и выращивала коноплю, и только Боб плевал с балкона. Не сказать что такое положение его особо тяготило, но душа требовала новых ощущений, а для ощущений, как правило, требуются наличные деньги. А мать даже на жрачку не оставляет. Типа, сам зарабатывай – девяносто кило весу, брюхо как у бегемота, а все на чужой шее. Хорошо, бабка по доброте иногда копейку подкидывает да подарки на день рождения дарит, но это разве серьезно? Хочется ведь достойных ощущений – кресло спортивного авто под задницей, например, или хотя бы игровую приставку последнего поколения. Ну и по мелочи – чиксу грудастую, там, косячок душистый, прикид актуальный и мобилу с многопиксельным фотиком.

Неделю назад, когда бабка уехала на участок, Боб решил наконец заработать копейку самостоятельно. В паре остановок от дома открылся новый гипермаркет. Туда требовались грузчики и фасовщики, и Боб решительно направился в торговый зал. Для начала он увел из зала несколько пар носков, надев их прямо на свои. Толкнул за углом за полцены. Успех вдохновил. На втором вираже улов оказался побогаче. Две рубашки, несколько пар женских трусов, журнал «Playboy», лезвия для бритвы «Gillette» и прикольные наклейки на холодильник. Наклейки, в принципе, Бобу были не нужны, но почему бы не взять, если лежат? Все, кроме журнала, нашло новых хозяев. Журнал Боб оставил себе на память о первом рабочем дне.

Но на третьем заходе его подбили. Он расслабился и перебрал. Засунуть под рубашку надувной бассейн было роковой ошибкой. Ладно б еще пиво в зале не пил. А то и без того толстый живот раздуло. И на хрена ему этот бассейн сдался? Мало ли другого барахла? Так нет же – решил на балконе курорт устроить. Лежать в теплой водичке, слушать плеер и поплевывать на прохожих.

Взяли его не на кассе. Тут все улыбались и благодарили за визит. Но на улице Боба окликнул какой-то невзрачный мужичок в такой же невзрачной одежке.

– Старина, на пару минут…

И показал за угол, где Боб делал торговый бизнес. Расслабившись, бизнесмен согласно кивнул и последовал за мужичком, даже не поинтересовавшись, зачем он мог ему понадобиться. Едва они оказались одни, товарищ неуловимым движением саданул Боба по брюху и, когда тот упал, нагло обыскал его, забрав бассейн, упаковку батареек «Duracell», жвачку «Орбит-свинина», упаковку колготок и DVD с эротическим фильмом. На прощание подцепил Боба пальцем за ноздрю, подтянул к себе и прошептал:

– Еще раз увижу здесь, толстомясый, живым не выйдешь.

И, вытерев о футболку Боба палец, степенно удалился.

Видимо, это был переодетый охранник. Милицию не вызывал, разобрался самостоятельно и эффективно. Возразить и объяснить, что товар куплен в другом гипермаркете, Боб просто не успел. Впрочем, товарищ вряд ли бы поверил.

Погоревав пару дней на любимом балконе, Боб стал искать новую работу. На мелочи вроде гипермаркета он больше решил не размениваться. Мечтал о большом и серьезном деле.

Надо заметить, что от прозябавшего на далеком острове папашки Бобу передались не только внешние черты, но и некоторые душевные качества. Например, уважение к чужому имуществу. Особенно если имущество представляло материальную ценность. Собственно, за любовь к чужому имуществу Боба выперли из девятого класса школы. А чего такого сделал? Подумаешь, мобилу на улице у малолетки отобрал! А не фиг с такими мобилами болтаться и понты кидать. После второго звонка с отобранной трубки Бобу заломила руки группа захвата из районного отдела милиции. И отдыхать бы Бобу в колонии для несовершеннолетних, кабы не мать с бабкой. Упали в ноги к родителям малолетки, мол, не губите, заберите заяву из милиции, мы денег дадим. Те прикинули, что торжество закона – это хорошо, но деньги лучше, и согласились. Боба, конечно, на учет в милиции поставили, но в колонию не упекли. Правда, директриса, пользуясь моментом, отчислила оступившегося подростка из школы, а в другую его не взяли. Кому такой подарочек нужен? Поэтому аттестата Боб не имел, но, чтобы плевать с балкона, аттестат не особо-то и нужен.

Теперь, дабы избежать позорного провала, юноша решил действовать по науке. В качестве учебника выбрал двухцветный телевизор «Горизонт», вещавший в матушкиной комнате. Обычно Боб смотрел только рекламу и ночные фильмы для взрослых по «регионалке». Да время от времени ставил в старый видак фильм «Техасская резня бензопилой». Лента напоминала ему о счастливых детских годах. Когда-то киношку запускала на ночь бабушка, если внук не мог заснуть. Вместо колыбельной. Помогало.

Включив телик, внимательно, с авторучкой в руках проштудировал пару серий «Воровской жизни», одну серию «Судьбы вора» и пятнадцать минут научно-публицистической программы «Домушники». Открыл для себя важную вещь – для хорошего дела нужна хорошая наколка. И наводчику желательно заплатить долю, чтобы он отнесся к работе с душой.

Грабить банк или казино было бы слишком самонадеянно, поэтому Боб для начала остановился на квартирной краже. В принципе, дело не особо сложное. Сковырнуть дверь или залезть в окно, когда дома никого, и – считай навар. Сковырнуть можно топором или фомкой, как показали в сериале. Топор в семье имелся. Хранился в сортире, за фановой трубой. Старый, с десятью какими-то зарубками на топорище и надписью про какую-то дрожащую тварь. Остался еще от бати. От варианта с окном придется отказаться – молодой, но ранний живот рискует предательски застрять.

Боб вытащил из-за трубы орудие производства, вернулся в комнату. Надо бы потренироваться на чем-нибудь, чтоб не облажаться. Например, на бабкиной двери. Она закрыла свою комнату на ключ, чтобы никто не позарился на ее банки с плесневелым вареньем и пару фанерных икон, висевших в углу. Богатство, блин.

Дверь была деревянно-картонной, но взломать ее Боб сумел лишь с восьмой попытки, да и то не топором. Выбил в сердцах ногой. Топор только мешал. Но зато со шкафом оказалось гораздо проще. Пара ударов обухом в район замочка – и порядок. Больше закрытых дверей в квартире не нашлось, не считая, конечно, входной. Но ее Боб ломать не стал – потом квартиру не оставить. Да и курьер военкоматовский зайти сможет вместе с участковым.

Посчитав, что достаточно поднаторел во взломах, Боб перешел к следующей части плана. То есть к наколке. Перебрав в памяти за четверть минуты всех своих знакомых, он остановился на Ритке. Вполне подходящая кандидатура. В хатах богатых бывает да и трепать не станет. Лучше и не придумаешь.

Боб достал лучшее из своего гардероба – все-таки дебют, надо выглядеть достойно. Влез в красную толстовку с капюшоном и надписью «Справедливая Россия. Родина. Пенсионеры. Жизнь». Толстовку ему вручили во время предвыборной страды, когда он случайно проходил мимо избирательного участка. Отказываться не стал – халяву любил. Но голосовать не голосовал – за это денег не платили. Толстовку берег – надевал лишь для выхода в свет.

Натянул желтые турецкие спортивные штаны, подаренные бабкой на Новый год. И завершил композицию зелеными кедами, расшитыми почтовыми марками, – типа, такой дизайн.

Ритки дома не оказалось. Может, конечно, была, но дрыхнула после ночной смены. Короче, не открыла. Но Боб не остался ждать у двери. Возможно, она в «Медном всаднике», местном кабаке. Туда и рванул.

Погода стояла солнечная, редкая для Питера. В такую хорошо пивко идет. Но Боб, как опытный вор, накинул капюшон толстовки на голову. Чтобы не узнали. Топор он спрятал под мышку. Внутренняя гордость распрямляла плечи. Все-таки он шел на большое дело, как настоящий мужик. Хотелось поделиться радостью с окружающими, но никто не подходил и не спрашивал: «А куда это ты, Боб, идешь?» Он бы ответил. Чтоб все знали, насколько он крут.

Возле стенда с ценником на блюда и логотипом заведения – Петр на слоне – дежурил вышибала, поигрывая велосипедной цепью вместо четок. Когда Боб поднялся на крыльцо «Всадника», тот перегородил дорогу.

– Чего тебе, светофор?

– Почему светофор?

– А ты в зеркало на себя посмотри.

Боб бросил взгляд на свое отражение в темном окне кабака, но сходства со светофором не уловил.

– А чё, нельзя? – Он пальцем указал на дверь.

– Тебе – нельзя.

– Мне Ритка нужна. Она здесь?

Вышибала более внимательно оглядел Боба, что-то прикинул и более мягко ответил:

– Здесь…

– Мне на минутку… Я кушать ничего не буду. У меня и денег-то нет. Только на семечки.

– Ладно… Подожди.

Вышибала не мог позволить, чтобы уважаемое в районе заведение позорили подобные типы. Даже в дневное время. Да еще из «Справедливой России». Он для этого и поставлен.

Меньше чем через минуту он вернулся, ведя на своей цепочке Ритку. Она почему-то тоже вспомнила светофор, увидев прикид Боба. Чего они, сговорились?

– Что надо? – Ритка демонстративно посмотрела на часики, давая понять, что торопится и визит соседа совершенно некстати. – Деньги наконец принес?

В прошлом году Боб занял у Ритки двести рублей на игровые автоматы и до сих пор не отдал. В автоматах он, разумеется, не выиграл. Не повезло.

– Отойдем, – кивнул он на угол кабака.

Отошли.

– Ну?

– Рит, я на следующей неделе бабки отдам. Слово мужика.

– Ты за этим пришел, мужик?

– Не только…

Боб посмотрел по сторонам, не слышит ли кто, надвинул на лоб капюшон и, собравшись с духом, таинственно прошептал:

– Рит, ты в хатах бываешь?

– В каких хатах?

– Богатых. Где барахла много. Короче, мне наводочка нужна. Чтоб дверь дохлая и чтоб дома никого не было. Я на дело хочу сходить. По большому.

Боб приподнял толстовку и продемонстрировал обух топора.

Ритка вздохнула так, как вздыхают нарушители, пойманные честным гаишником. С оттенком горечи и безнадеги.

–  Кудасходить?

– На дело… Заработаю и долг тебе сразу верну.

– А с чего ты решил, что я даю наводочки, деловой?

– Ну не знаю, – растерялся Боб, мало ли… Ты никому больше и не давай. А мне дай. Я тебе, кроме долга, еще процент зашлю. Как это на нашем языке – долю.

Ритка спокойно достала из сумочки пачку сигарет, прикурила и, выдохнув дым в лицо соседу, спросила:

– Слушай… Ты в каком психдиспансере на учете состоишь? В районном или уже в городской перевели?

– В районном. Но я там уже давно не был. С пятого класса. Когда на училку с крыши, ну, это… Ты помнишь…

– Сходи снова на всякий случай… Настал момент.

– Не, «Моментом» я больше не дышу. Надоело… Скучный он… Травки бы пыхнул, посмеяться. Ну так что насчет наводочки? Ты не волнуйся, я двери нараз ломаю. Чик – и милости просим.

– Иди домой, проспись. Ты уже, по-моему, пыхнул.

– Не, не хочешь давать, не надо. Желающих много. Я тебе по дружбе, по-соседски предлагаю. Чтоб заработать смогла. Ролики себе купишь или мопед…

Ничего не сказала Ритка, лишь хвостом по воде плеснула.

– Ну, если надумаешь, позвони! – крикнул вдогонку Боб.

Соседка неопределенно махнула рукой, выкинула окурок и вернулась в «Медный всадник».

Вообще-то, Маргарита завернула в кабак не по «работе», а просто перекусить и отдохнуть душой. Днем здесь ловить нечего, клиентура собирается после девяти вечера. Но вышибала Олежек тем не менее потребовал плату за место, как он говорил – лицензионный сбор. «Какое перекусить?! Ты клиента снимешь и слиняешь по-шустрому, а я как лох чилийский без процентика останусь». И черта с два что ему докажешь. С сутенерами Маргарита принципиально трудовых договоров не заключала, защиты не имела, и вышибала этим нагло пользовался. Сегодня пришлось отдать последние, хватило только на салатик и кофе. Барменша Зинка, конечно, могла в долг угостить, но Ритка ненавидела клянчить. Это удар по имиджу. И как следствие – падение спроса на рынке.

Она вернулась за столик. Кофе из-за этого придурка остыл, придется допивать холодным. Сдать его, что ли, в армию? Глядишь, поумнеет. Хотя вряд ли возьмут. Сейчас, конечно, всех гребут – состоишь ты на учете, не состоишь, но здесь явный перебор. Вдруг танк угонит? Или ракету на Украину запустит. Чего с идиота взять?

…На дело он решил сходить… Папашка уже доходился. Нет, все-таки наследственность существует. «Травки бы пыхнул»… Тут и без травки полный аут. Бабку его жалко, неплохая старушенция. Добрая, бражкой иногда угощает.

Ритка обвела взглядом зал. Клиентуры днем – ноль. Семейная пара да пара оперов из местного отдела. Обедают на халяву. Место все-таки не туристическое, обычный питерский спальный район, коих в любом городе навалом.

Самое обидное, и дома ни копья в заначке. Потратила вчера на производственные нужды – косметику и колготки. Потерпела бы без перекуса, на крайняк пельменей бы дешевых купила, хотя они и разлагают фигуру. А фигура – это капитал, приносящий прибыль. Без нее голодная смерть. Где в кризисное время приличной девушке достойную работу найти? Да нигде! Не на прядильно же ниточный комбинат идти! И не в автомойку.

Без денег Олежек вечером в «Медный всадник» не пустит. Сволочь толстомясая. Наживается на слабой женщине, спецназовец хренов. Придется все-таки занимать. Или прогуливать бизнес. Чего не хотелось бы. Только тех, кто любит труд, бизнесменами зовут.

Ритка допила кофе, оставила последние две сотни на столе и покинула заведение общественного питания в крайне дурном расположении духа.

Возле ларька остановилась и посчитала оставшуюся мелочь. Хватит ли на сигареты? Хватило.

– Пачку «Пэл-Мэла лайт».

Продавец вручила пачку, украшенную фотографией разложившейся печени ракового больного. Антиникотиновая пропаганда принимала порой причудливые и потешные формы.

– Не угостишь сигареткой?

Ритка обернулась. Хотя, даже не оборачиваясь и не слыша голоса, могла угадать, кто это. По запаху. Его обладатель мылся, похоже, раз в полгода, и то в сточной воде и без мыла. Ну и вонища…

Дожили… Дамы угощают кавалеров.

– Да я в другой куртке свои оставил…

– У тебя есть другая куртка?

– Конечно… Зимняя.

Сейчас на нем были надеты голубая толстовка с эмблемой партии «Любимая Россия. Женщины. Счастье. Семья», средневековые джинсы и такие же, как у Боба, кеды с почтовыми марками, только грязно-желтого цвета.

Его звали Хенк. Почему, Ритка не знала. Хенк – и все. В паспорт не заглядывала, да не больно и хотела. Она познакомилась с ним в ментовском «аквариуме». Вообще-то туда запрещено сажать вместе мужчин и женщин, но, если «аквариум» один, какой выход? Ритку прихватили, так сказать, по специальности – за назойливое приставание к гражданам, а Хенка – за угон мотоцикла. С коляской. Да еще ментовского. Для чего Хенку понадобился мотоцикл, он вспомнить не мог, потому что находился в волшебном состоянии тяжелого алкогольного опьянения. Самое интересное, что мотоцикл уже два года безнадежно стоял на заднем дворе отдела. Механик заявил, что он не подлежит восстановлению, завести его невозможно, и махнул на него рукой.

Хенк, однако, завел. И не только завел, но и смог доехать до железнодорожного переезда на другом конце района, где застрял прямо на путях и был задержан нарядом ГИБДД. Механика после этого выгнали взашей, а Хенка, когда протрезвел, выпустили, даже не поставив на учет. У ментов каждая транспортная единица на счету, зачем же сажать такого ценного человека? Вдруг мотоцикл снова сломается?

Проснувшись в «аквариуме» и увидев Ритку, он попытался овладеть ею прямо на нарах, но помешал сержант с дубинкой. После чего Хенк успокоился и даже рассказал Ритке матерный стишок про плюшевого мишку.

Второй раз Ритка встретила его на пляже. В их районе имелся карьер неизвестного происхождения, в котором горожане могли окунуться в жару, невзирая на запрет «Купаться строго запрещено! Радиация». Пользуясь мутностью воды, Хенк, словно аквалангист, подплывал к молодым дамочкам и под водой стягивал с них трусы. Без какой-либо похотливой цели, а так, для прикола. Смешно ведь. Стянул и с Ритки, поначалу не узнав ее из-за резиновой шапочки. Другому бы Ритка дала в морду, но Хенку повезло – она вспомнила стишок про мишку и пощадила бывшего сокамерника. Они повалялись с ним на травке, Хенк намекнул на отдых в уединенном месте, но Риткины принципы не позволяли ей отдыхать с малознакомыми парнями да еще бесплатно. Поэтому она решительно отказала, но и не прогнала.

Он был ровесником Боба, ну, может, чуть постарше. Чем занимается, не рассказывал, но, судя по тому, что постоянно стрелял у нее сигареты, ничем. Безработица косила молодежные ряды, что твой пулеметчик. По умственным же способностям парнишка от соседа, похоже, отставал. На контрольный вопрос: «Не помнишь ли ты, случайно, кто такой Ленин?» – Хенк ответил простецким: «А хер его… Козел какой-то. А чо, обидел? Не вопрос – разберусь».

Но этот недостаток не помешал ему стырить косметичку у мирно загоравшей на циновке барышни. Ритка, заметившая криминал, поняла, что юноша не так-то прост и на карьер ходит не только ради женских трусов. И не вычеркнула его из памяти – такие знакомые всегда могут пригодиться.

На вопрос, почему он не в армии, Хенк приосанился и, стукнув себя в грудь, с гордостью ответил: «Плоскостопие!»

С момента последней встречи он похудел еще на пару кило и в проекции напоминал одноразовый бритвенный станок. Видимо, кремлевская диета.

Ритка протянула ему сигарету. Зажигалки у него тоже не нашлось. А газ, между прочим, денег стоит. «Газпром» жжет.

– Ты куда щас? – поинтересовался Хенк, жадно затянувшись.

– В театр. На премьеру, – нехотя буркнула Ритка.

– Клево… Я тоже театр люблю. Правда, был всего раз. На Новый год. Про медведя смотрел.

– Какого медведя?

– Ну, обычного… Там, вообще-то, много зверей было – волк, заяц, лиса. Просто мне медведь понравился. Толстый такой, прикольный, перегаром пах… На дядь Витю похож, соседа нашего. Он тоже так качается и рычит, когда пьяный.

Хенк засмеялся, демонстрируя кариесно-пульпитные зубы.

– А потом там подарки раздавали халявные. Конфеты, вафли, мандарины. Правда, зеленые…

«Придурок…»

– Слушай, ты деньгами не выручишь? – задал следующий вопрос театрал. – Рублей двести хотя бы. Я через неделю верну. Понимаешь, предки в отпуск в деревню к бабке слиняли. Оставили мне бабла на жизнь, а оно через два дня кончилось.

И этому деньги подавай. Вернет, как же… Знакомый вариант. Что за мужики?! Гусары-рыцари-поэты…

Но посылать юношу сразу Маргарита не стала. Натренированный мозг вычленил из хенковского монолога перспективную фразу. «Предки в отпуске, в деревню слиняли». А ведь это мысль. Неплохая мысль.

– И когда вернутся?

– Да не скоро. Через три недели. А я как хочешь, так и кантуйся…

– А братья, сестры?

– Нет никого. Один я у матушки с батюшкой такой уродился.

Ритка взяла Хенка под руку и, морщась от вони, отвела его в сторону, где не было посторонних ушей:

– Слушай, Хенк… Денег у меня нет, но могу подсказать тему…

Хенк сделал умное лицо и согласно кивнул:

– Валяй.

– Дельце не хочешь провернуть? Ты парень реальный. Тема верная, а работа тьфу – дверь сковырнуть.

– Погоди… Хату, что ли, бомбануть?

– Тихо ты! – Ритка бегло огляделась по сторонам. – Да, хату. Дверь дохлая, школьник справится. Завтра в час там никого не будет. За пять минут уложишься. И даже плоскостопие не помешает.

– Я, вообще-то, хаты не бомбил никогда.

– Ну и что? Пора взрослым становиться. Ты мужик или сестрица Аленушка?

– Мужик, – выбрал Хенк.

– Ну так в чем дело?

– А хата упакована? Есть что брать?

– В любой хате есть что брать, – продолжала агитацию Ритка. – На рынке барахло толкнешь, мне три штуки за наводку.

– Три? Может, за две договоримся?

– Ты хочешь торг устроить? Хенк, я тебе по дружбе тему предлагаю. Учитывая твое бедственное материальное положение. Поверь, желающих много. В очередь встанут. За пять.

Хенк, раздумывая, почесал грудь в районе надписи «Женщины. Счастье. Семья». Тема, конечно, заманчивая, хотя и стремная. Одно дело – на пляже шмотки тырить (там всегда можно сказать, что сумку перепутал), другое – дверь сковырнуть. Правда, и навар реальный. Повезет – даже на мотик хватит. А то и на квадроцикл тюнингованный.