Текст книги "Лазурный берег"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 11 страниц)

– Господа, но у нас передача не про рыб, а про кино! – рассердился ведущий.– Не морочьте мне голову!

– Иная рыба, знаете ли, круче любого кино... – загадочно изрек Тимофей.

Возразить было нечего.

– Ну что там у вас?..– недовольно буркнул Троицкий, услышав в трубке голос Плахова.

– Следуем за вторым, за плешивеньким,– сообщил Игорь.– По ходу дела расскажем, Михаил Демьянович. А ваши пусть дуют за Хомяком.

– Хорошо,– согласился Троицкий.

– Только не трогайте его.

– Как договаривались... – Троицкий криво улыбнулся. Хватит, додоговаривались. Того и гляди матрешку под задницу схлопочешь. Только ментов в свои планы посвящать не следует.

– Быстро за Хомяком!..– скомандовал Демьяныч Николаю и Диме, отрубая связь.

– Понял,– осклабился Дима.– Сюда его?.. Кажется, сегодня, наконец, будет потеха. Не все ж в дурака играть... с другими дураками.

– Не сюда, Белое Сердце, а на яхту. Соображать надо. И не сейчас, а к вечеру. А пока просто пасите. Контакты фиксируйте. Посмотрим, чем он займется...

Дима и Николай бодро выскочили из «Олимпии».

Хомяк, неторопливо помахивая пакетом и не оглядываясь, медленно двинулся в сторону набережной. Купил мороженое, не торопясь съел его, присев на скамейку.

Дима и Николай прятались за пальмами. Диме тоже хотелось мороженого, но Хомяк, словно издеваясь, расположился со своим фисташковым шариком прямо перед лотком. Съел, вытер руки о штаны и побрел дальше. Остановился у туристической подзорной трубы, бросил монетку и долго высматривал что-то в заливе.

– Сто пудов, на яхту смотрит,– процедил сквозь зубы Николай.

– Ясное дело,– сплюнул Дима.– Щас бы разбежаться – и пендаля ему под жирный зад.

– Потерпи,– плотоядно улыбнулся Николай.– Вечером все тебе будет...

Молодыми людьми овладело приятное возбуждение. Как охотничьими собаками, которые вот-вот догонят и всласть потерзают зайца. Только клочки полетят по закоулочкам.. .

– Да вот то-то и есть, что слишком жирный,– с сомнением заметил Дима.– Не похож на киллера.

– Отъелся на иностранных заказах...

– А в пакете у него, думаешь, матрешки?

– Уверен.

Хомяк, наконец, оставил трубу. Когда он отошел на достаточное расстояние, Николай быстро подошел к прибору, бросил, не трогая его, евро в щель, наклонился к окуляру... В глаза, естественно, бросились большие буквы «Мрия».

– Ну, шакал... – цыкнул Белое Сердце.

Тем временем такси, в котором сидели Плахов с Роговым, следовало по узким улочкам Канн вслед за автомобилем агента Переса.

– Только вот что мы Демьянычу про Анри скажем? – рассуждал вслух Рогов.– Не сказать же, что упустили. Тогда конец операции.

– Подожди паниковать,– рассудительно заметил Плахов.– Посмотрим, куда он...

Машина долго ехала через весь город, пока не остановилась в пустынном квартале, куда Вася с Игорем еще не забредали. Припарковавшись у супермаркета, Анри двинулся в глубь квартала. «Убойщики», нацепив для маскировки маски поросят, которые с утра раздавали на набережной ввиду рекламы все того же мультфильма, со всей осторожностью следовали за ним. На тихой улочке Анри огляделся.

– Глянь туда,– шепнул Игорь.– Кактус на балконе. Точно такой же. Никак еще одна конспиративная...

– Повезло...

Из-за угла на Анри наскочила худая длинная брюнетка. Заверещала на всю улицу:

– Анри, мон амур, чтоб ты сдох, как собака!.. Где ты шляешься?! Я шатаюсь здесь уже двадцать минут, словно парижская прошмандовка...

– Тише, Сусанна, тише,– стал успокаивать Перес брюнетку, оглядываясь по сторонам.– Что ты горланишь на всю улицу?

Он увидел поросячьи пятачки и вздрогнул.

– Анри, сладкий хрен, ты уже совсем! Боишься рекламных свиней, тупое чудовище! Пойдем скорее наверх, я вся иссохла! Ты знаешь, этот ваш Жюль оказался таким грязным животным...

Анри и брюнетка скрылись в подъезде.

– Запиши адрес, Вася,– довольно потер ладони Плахов.– И поехали, надо еще с Тимофеем поговорить...

Офис конторы по продаже волшебного бальзама обнаружился в бизнес-центре «Оптимальный», недалеко от Летнего сада. Еще полгода назад здесь была общественная баня, в которой Жора в прошлом неоднократно спасался, когда отключали горячую воду. Так себе была баня: старая, не слишком гигиеничная, но все же...

И когда успели бизнес-центр отгрохать? Белые стены, все сверкает, кругом зеркала.

В приемной сидел за столом молоденький клерк в наушниках. Закрыв глаза, неслышно подпевал неведомому певцу. Любимов подождал с минуту. Клерк глаз не открыл, а напротив – стал вдруг энергично раскачиваться в такт музыке. Судя по судорожным движениям, это был какой-нибудь рэп.

«Наркоман, что ли,– подумал Жора.– Или бальзама своего нажрался».

Тронул клерка за плечо. Парень очнулся, мгновенно принял деловой вид, снял наушники и поздоровался:

– Вы за бальзамом?

– Да, знаете, хотелось бы... – усмехнулся Любимов.– Вечной молодости.

– И вы ее достойны! – по-рекламному выкрикнул парень.– Вам сколько бальзама? Какого эффекта хотите?

– Ну... а какой максимальный?

– А вот посмотрите на меня,– привстал вдруг юноша,– Мне тридцать лет. А выгляжу на девятнадцать. Вот это эффект!..

Любимов крякнул. Такого наглого вранья он не ожидал.

– Паспорт показать? – словно бы уловил клерк его сомнения.

– Верю-верю... – Жора сам не объяснил бы, почему отказался от удовольствия созерцания клеркова паспорта. Видимо, профессиональный гипноз.– А сколько для такого эффекта надо?..

– Полный курс рассчитан на год. Потом, после перерыва, еще. Упаковки хватает на месяц.

– И почем она? – уточнил Жора.

– Сто долларов. Оптом – скидка. До пятнадцати процентов в зависимости от количества.

– Спасибо, мне в розницу.. Только бы подробней узнать, что это за корень.

– Прованский корень жизни,– фальшивый юноша вновь привстал и произнес эти слова настолько торжественно, будто бы по меньшей мере анонсировал появление в бальном зале особы царских кровей.

– Майонез не из него делают?

– Прованс – это такая местность на юге Франции,– не поддался на провокацию клерк.– А корень там, в горах, растет.

– Один? Без цветка? – напирал Любимов.

– Почему, с цветком,– менее уверенно ответил клерк.

– И как он называется?

– Прованский корень жизни!

– А по науке?

– Не знаю... Я же не ботаник... Мы только корни получаем.

– Тогда, может, шеф знает? – Жора кивнул на дверь с надписью «Генеральный директор».– Название корня по науке?..

– Вряд ли... А вы, собственно, кто? – клерк заподозрил неладное.

Жора вытащил удостоверение, сунул юноше в глаза:

– Сотрудник «Красной книги». Есть сигнал, что вы используете растения, которые запрещено собирать. Исчезающие виды...

Егоров доедал луковый суп. Без особого удовольствия, но и без отвращения. Никаких сомнений – вещь куда более съедобная, чем устрицы или, боже упаси, кал морского ежа. То есть даже не так: в отличие от устриц или ежа, ПРОСТО СЪЕДОБНАЯ вещь. Ежа с устрицами просто есть нельзя. А луковый суп можно.

Но, в общем, вряд ли нужно.

Взяли луковицу, положили в кастрюлю, сварили, сверху бухнули кусок хлеба и еще сыр на него. И все. И продают за семь с полтиной. Жулики. Что за народ!..

Дима и Николай, впрочем, согласились бы сейчас и на луковый суп. Они не успели с утра позавтракать, а теперь вот уже полдня шатались за Егоровым. Дима, пока Хомяк набивал утробу, вызвался сбегать в «Макдональдс» за гамбургером.

В этот момент в кафе появилась Кристина.

Завидев Сергея Аркадьевича, бросила иронически:

– А-а, это опять вы, господин киношник?..

Егоров смерил ее отсутствующим взглядом. С удовлетворением отметил, что не испытывает никаких особых эмоций. И что он в ней нашел? Задница слишком большая. Нос какой-то кривой. Морщины. Глаз, похоже, косит. И вообще: ощутив себя актером, он научился управлять своими чувствами.

– Мадам,– ответил рассеянно,– вы меня с кем-то спутали...

Он оставил на столе восемь евро мелочью и вышел на улицу.

Николай бросился к Кристине:

– Девушка, а кто это? Очень лицо знакомое.

Кристина критически оглядела Николая, но снизошла до ответа:

– Очень странный тип. Типа, шизик. Сергей зовут. Сначала ко мне клеился. «Я,– говорит,– гость фестиваля, кино снимаю...» А сам по фальшивому билету во Дворец полез. Врет как сивый мерин...

Николай только в затылке почесал. Эта информация еще больше запутывала дело.

Вернулся Дима с гамбургерами, и охранники Троицкого быстро припустили вслед за Хомяком, который, впрочем, вновь никуда не торопился, а брел себе вальяжно в сторону пляжа.

А Кристина заказала кофе, взяла со стола газету.. Икнула. На самой первой странице был портрет того самого Абеля, который нынешней ночью едва не... совсем чуть-чуть... которого она сама выгнала из своего номера...

Заголовок гласил: «Новая звезда мирового кинематографа провел ночь неизвестно где».

Кристина замычала. Она-то знала, где провел ночь «новая звезда». И как именно «звезда» хотел, но не смог эту ночь провести.

Кристина уронила голову на столик и заплакала. Но быстро взяла себя в руки. Может быть, еще не все потеряно?.. Она шла по набережной и лихорадочно размышляла: Канны город маленький, Абель еще здесь, нужно его найти, извиниться... Его адрес знают в оргкомитете фестиваля...

И вдруг она услышала его имя. Остановилась. Прислушалась. Ее обогнали двое мужчин. Известный питерский телеведущий Сергей Шалашов и молодой розовощекий человек.

– Итак, Николенька,– размеренно вещал Шалашов.– В продолжение нашего разговора о публичности. Вот пример Абеля Шмабеля. С ним еще ничего не произошло. Может быть, он еще и не получит никаких призов. Однако одна сенсационная премьера – и каков результат!..

– Какой?..– испуганно спросил Коля.

– А такой,– назидательно сказал Шалашов,– что сегодня с утра в бюро фестиваля пришли уже четыре женщины, которые требовали срочно найти Абеля, потому что они либо беременны от него, либо собираются забеременеть, либо получили от него предложение сниматься в следующем фильме. Либо еще с какой искрометной фантазией...

– И что же делают с ними в бюро фестиваля?

– Как что, Николя?.. Естественно, вежливо посылают на...

Кристина не дослушала, на что посылают женщин с искрометной фантазией. Она сбросила туфли на высоких каблуках и рванула по улице с криком – «Фена не-ет! Билетов не-ет! Режиссера не-ет!».

Из-под ног ее в ужасе пырскали рекламные поросята.

Свернув в старый город и выбрав улицу пооживленнее, Хомяк подошел к телефону-автомату. Оглянулся, но слежки не заметил. Засунув в щель телефонную карту, он начал набирать номер.

– «Профи»,– с уважением заметил Дима.– С мобильника не звонит... Подойду, может, чего услышу.

Ловко спрятав лицо, он пристроился к соседнему таксофону. Снял трубку. В кабинке было наклеено три флаера. Один изображал хохочущий череп с рожками и приглашал на концерт тяжелого металла. Второй рекламировал секс по телефону. Третий призывал к легализации марихуаны. «Культурная страна, казалось бы...»,– вздохнул Дима.

Хомяка было хорошо слышно.

– Да понял я, понял... Ты матрешку зарядил? Отлично... Не волнуйся, никуда он от нас не уйдет, не таких работали. У меня тут идея одна появилась. Сразу двух зайцев убьем. Но это не по телефону. Давай завтра утром на маяке. В семь часов. Кое-что покажу. Матрешку пока не бери, лучше бинокль... Да, да. Обязательно. Все, до встречи.

Хомяк повесил трубку и вновь двинул к набережной.

– Достал, боров! – прошипел Николай.– Пляж – набережная – город, город – набережная – пляж... Шарахаемся весь день, как неваляшки.

– Надо шефу отзвонить,– озабоченно перебил его Дима.

– Отзванивай, блин. Тебя на доклад позовут. А мне так за этой свиньей и ползать... Смотри-смотри!.. Своего признал!

Хомяк остановился посреди площади и чесал за ухом очередное розовое существо с бантиком и пятачком.

В кабинете директора фирмы по продаже чудодейственного бальзама Хлестова висел живописный портрет самого директора Хлестова. Хлестов был изображен на фоне Зимнего дворца, а главное – рядом с нынешним губернатором. Хлестов был нарисован похоже, губернатор – не очень. И на картине, и в жизни у Хлестова была большая нижняя губа и весьма спесивое выражение физиономии.

С чем-то подобным Любимову уже приходилось сталкиваться. Несколько лет назад брали одного крупного жулика, так у того дома висели аж три картины: жулик в обнимку с Гусинским и с Березовским, жулик в обнимку с Гайдаром и Чубайсом и жулик в обнимку с Пугачевой и Гребенщиковым.

На недоуменные вопросы оперативников ответил: «С Гусем и Березой – потому что я тоже еврей, с Гайдаром и Чубайсом – потому что я тоже либерал, а с Пугачевой и БГ – потому что тоже Борисович...»

И пока опера переваривали замысловатую логику, добавил: «Да и петь, признаться, люблю».

– Встречались?..– глянул Жора на портрет.

– Бывает... – небрежно кивнул директор.– Изредка...

– Ну-ну... А по существу дела что-нибудь скажете?

– Извините, товарищ майор, но я вам ничего объяснять не обязан. Это наш бизнес. Есть официальная лицензия. Можете почитать. Вот... Есть все сертификаты. И от СЭС, и от Академии наук...

– Говорите, в Провансе растет? В горах? – уточнил Любимов.

– Да, в горах,– подтвердил Хлестов.– На высоте тысяча метров.

– А название не подскажете?..

– Извините, это наше ноу-хау.

– А я ведь из «убойного» отдела, господин Хлестов.

–  И что?

– А то, что от вашего ноу-хау уже несколько человек скончались. Думаете, почему я здесь?

– Как это скончались? – опешил Хлестов.

– Обыкновенно. Были живыми, а стали мертвыми. «Жмуриками», вы уж извините за профессиональное выражение. И все, по словам родных, ваш бальзам употребляли.

Любимов взял со стола директора пузырек с бальзамом и стал внимательно изучать. Повертел, почитал этикетку, посмотрел на просвет...

– У нас что хочешь употребят,– нашелся Хлестов.

– Эти – не ханыги,– покачал головой Любимов.– Вполне приличные люди. Владелец парикмахерской, директор книжного, видеопират... Одна дама из районной управы – правда, из бухгалтерии... Как у вас тут сказано?.. Остались вечно молодыми.

– Мы-то здесь при чем? – занервничал Хлестов, перекладывая с места на место лицензии и сертификаты.

– А при том, что у всех в крови обнаружен яд. Один и тот же. Прокуратура возбудила дело. Так что шутки в сторону.

– Но этого не может быть... – пролепетал Хлестов. Спеси как не бывало.

– А чем докажете?

– Чем... А докажу! – Хлестов нажал на кнопку селектора.

Троицкий барабанил пальцами по столешнице, внимательно слушал. Лицо у него было сосредоточенное. Он уже принял решение, и, как всегда в такой ситуации, внутри как-то все подобралось и улеглось на свои места. И даже голова перестала болеть.

– Так и сказал,—докладывал Дима о разговоре.– Матрешку зарядил, убьем двух зайцев, никуда, мол, он от нас не денется. Что-то они задумали, Демьяныч. Завтра в семь утра на маяке «стрелку» забили.

– Мы тоже это слышали,– важно подтвердил Рогов,– Про семь часов. Так что надо нам сегодня выспаться... Адрес, где второй завис, на всякий запишите: улица Гамбетта, 14...

Троицкий внимательно посмотрел на Рогова. С неопределенным выражением каменного лица. Словно усомнился, что питерский опер способен притаранить адрес...

Рогов выдержал взгляд.

– Похоже, он местный,– описал Плахов Анри.– Из эмигрантов. Акцент сильный. Тормознул на заправке, и там внутри чего-то «перетирал» с двумя русскими. Не удалось толком услышать. Но что-то говорил про полицейский жетон...

– К маскараду готовятся? – недовольно пробурчал Серов.

– Сколько же их здесь?! – ударил кулаком по столешнице Троицкий.– Уже минимум четверо! Взвод прислали, твою...

Резко встал, сходил на кухню, вернулся со стаканом, наполовину наполненным виски. Его возвращения ожидали в полной тишине.

– Уже не знаем,– продолжил Плахов.– Мы думали, он один.

– Нам всех не перекрыть. Сил не хватит,– вздохнул Рогов.

– И что ж мне теперь – пули дожидаться? – Троицкий пристально оглядел Плахова с Роговым.

Непонятные гуси питерские... Может, блефуют? С другой стороны, двоих врагов он сегодня благодаря им будет... иметь.

– Не хотелось бы... – Плахов изобразил что-то вроде улыбки.

– Ты что, Демьяныч? – возмутился Серов.– Да мы их самих переколбасим! Только скажи.

– Так вот господа опера против таких методов,– иронически протянул Троицкий.

Ему было уже все равно, за что и против чего господа опера.

– Вы и нас поймите, Михаил Демьянович... – возразил Игорь.– Мы же не можем участвовать...

– И не надо. Вас никто и не приглашает,– сказал как отрезал Серов.– Мы вас потом позовем. Когда признаются.

– А если переборщите? Тогда и признания не понадобятся.

– Мы же не звери... – успокоил Серов с какой-то особенной интонацией.

И все они расхохотались – и Серов, и Николай, и Дима, и сам Троицкий – в тон своим коллегам. Что-то знали они об этой фразе, произносимой с этой именно интонацией. Что-то такое, что делало их единым целым.

Игорю и Василию было не слишком приятно слышать этот смех. Им давали понять, что они здесь – не просто чужие, а совсем чужие.

– Ну как? – отсмеявшись, Троицкий повернулся к Игорю.

Плахов помедлил, пожал плечами: другого выхода нет. Василий сделал вид, что хотел что-то добавить и возразить, но осекся. Наступила тишина, в ходе которой Троицкий допивал виски.

– То есть утром на маяке? – уточнил Плахов.– Сразу обоих?

Троицкий лишь мрачно кивнул. Голова вновь заболела. И как-то сильно и резко, словно наверстывая за то время, пока не беспокоила.

– Таблетки не пора?..– глянул Троицкий на Диму.

– Полчаса еще, шеф,– виновато ответил охранник,

– С-сука...

– Есть отличное средство,– встрял Рогов.– Попробуй, все как рукой снимет.

– Какое еще средство? – простонал Троицкий.

– Прованский корень жизни. Из него бальзам на спирту делают, но можно и так. Я в Питере пробовал,– вдохновенно врал Василий.

– И где его взять? – хищно спросил Серов,

– Здесь, в местных горах растет. Вроде женьшеня.

– Что же, мне в горы лезть? – криво усмехнулся Троицкий.

Рогов казался ему чуть-чуть дурачком, но надо же, адресок-то добыли... И потом: он был в таком положении, про которое говорят – хватается за соломинку. Надо испробовать все средства. Народная медицина иногда очень даже помогает. Он сам был однажды свидетелем, как некий грязненький задохлик с козлиной бородкой за полчаса снял с груди бывшего партнера Троицкого Крокодайла Выборгского чудовищный ожог. С помощью какой-то мази на основе крапивы и мочи ...

Крокодайла, правда, через три дня все равно уконтрапупили, но это уже другая история.

– Не надо в горы,– пояснил Рогов.– В Антибах на рынке можно достать. Я хотел, но мужик, который корнями торгует,– ни в какую. Цену набивает, поганец.

– Где его найти? – Сергей уловил желание шефа и уже почти собрался в дорогу.

– Демьяныч, не волнуйся, мы щас сгоняем...– кивнул Серов.– Только на пару слов...

Они вышли на кухню, Серов плотно прикрыл за собой дверь.

– Демьяныч, что с киллерами? Правда, что ли, ждем семи утра?

– Разбежались,– хмыкнул Троиций,– Сегодня с обоими надо потолковать. А если что – завтра в семь по нашему сценарию кино разыграют.

«А хотел бы я, например, жить вечно? – задумался Любимов.– Старикам-то несладко приходится. Все болезни вываливаются, кости ноют... В семьдесят лет многие уже как развалины. А в двести что будет? А в триста?..»

На днях они сидели с Максом Виригиным в скверике на Шестой Советской, пиво пили. Там такой квадратный скверик, а в центре лавочка. Очень удобная для оперативного наблюдения: все подходы просматриваются. Оперативных целей, кроме пива, у них, правда, никаких не было, но все равно было удобно. И вот сидят, пьют, а мимо ковыляет старушка. Приветливая такая старушка. В платочке в горошек. Остановилась.

– Молодцы, мальчики! – одобрила.– Пиво пьете! Молодцы! Погода хорошая, весна, скоро лето, надо пиво пить!

И поковыляла дальше.

Макс с Жорой смотрят: наискосок идет полная женщина с тяжелыми пакетами из продуктового магазина «Дикси». Продукты там так себе, но зато дешево, что для рядового петербуржца – дело совсем не последнее. Купила, значит, жратвы на большую семью, прет домой. Навстречу ей приветливая старушка в платочке в горошек. Что-то этой женщине сказала. Женщина поравнялась с Жорой и Максом и давай эту старушку в платочке ругать:

– А! Чё говорит-то, а! Ей, говорит, восемьдесят лет, и, говорит, ноги не ходят. А! Вы гляньте – прет как лошадь! А! Нет, вы гляньте! Прет как лошадь! Корова! Ноги, говорит, не ходят! Это у меня ноги не ходят, а мне пятьдесят пять! У меня матери семьдесят пять, она из дома не выползает! Только до туалета! А этой восемьдесят – ноги, говорит, не ходят! Да вы гляньте, гляньте – прет как лошадь!

И смешно, и грустно... Нет, вечно жить не следует.

Очередной пузырек из-под бальзама вечной молодости директор Хлестов запустил в портрет. Удачно – не в губернатора попал, а себе по лбу. Портрет покосился. Хлестов тоже покосился. Лег щекой на стол, высунул язык.

На столешнице – полдюжины пустых бутылочек из-под бальзама и одна еще не распечатанная.

–  Ну, что я вам говорил... – язык Хлестова ворочался еле-еле.—Третий час, а я еще жив... Не могли они от бальзама окочуриться. Прованский корень – это сила в членах... И вечная молодость... Хотя и без закуски...

Директор икнул так, что портрет упал со стены. Хлестов в кресле на колесиках подъехал к портрету, поднял, но вешать не стал. Поставил – почему-то лицом к стене.

На глазах – как на то рассчитывал Жора – директор почему-то не молодел.

– Так ты мало еще выпил...– пожал плечами Любимов.– Погибшие по несколько месяцев лечились.

–  Мало?! – Хлестов ухарски взмахнул рукой.– Хорошо, давайте еще...

Он решительно взял со стола еще одну бутылочку, примерился отвернуть пробку. Даже облизнулся, как кот. Вошел, короче, во вкус.

Любимов решительно протянул руку, забрал пузырек:

– Ладно, хватит. Готовый уже. Для экспертизы оставь.

– Может, не надо? – шмыгнул Хлестов.– Экспертизы...

– А как же уголовное дело? – нахмурился Любимов.

– Ну не могли они, не могли... «сожмуриться» от моего бальзама. Какой там, к черту, яд,– заскулил директор.

– Тогда объясни, что за корень,– приказал Любимов. Директор и впрямь был «готов»: во всех смыслах.

– Между нами?..—директор заглянул майору в глаза.

– Конечно,– кивнул Жора.

–  Больной прежде всего должен верить в силу лекарства... Согласны?

– Давай без демагогии,– строго сказал Любимов.

– Есть такая штука – плацебо.

– Как-как?..

– Плацебо. Она же фармакон. Тут в чем фокус... – директор икнул.– Слово есть, а штуки самой нету.

– А слово есть? – уточнил Жора.

– Именно! Слово есть, а вещи нет. Больному дается пустая таблетка, ну просто там, допустим, глюкоза. И говорят, что хорошо идет от поноса. Больной верит и излечивается. Чисто силой веры.

– Мошенничество, короче?

– Ну вы скажете... Древний способ! Это еще Гиппократ с Платоном придумали! Главное ведь результат. Так ведь?

Директор ни с того ни с сего вскочил, схватил картину и ловко нацепил ее на гвоздь. Видимо, слова «главное результат» ассоциировались у него с губернатором.

– А что за корень все-таки? – не унимался Жора.

– Валерианы... На спирту... С ароматическими добавками...

– Лихо,– удивился Жора.– А главное, название красивое.

– Я там отдыхал, в Провансе,– Хлестов мечтательно закатил глаза.

– Чего ж тогда так дорого стоит?

Жора попытался в уме прикинуть доходы мошенников. Хорошо устроились – затрат никаких, вреда от них тоже вроде никакого, а людям помогает. Во всяком случае, некоторым. У Любимова сосед по подъезду этим бальзамом вроде грипп вылечил.

– Для пущей веры... – пояснил Хлестов.

– М-да... А этот,– Жора кивнул,– безусый в приемной, он тоже в бальзам верит?

– Не, он знает что к чему. Давно работает.

– Значит, врет, что тридцать ему?..

– Правда, тридцать,– уверил директор,– У него и паспорт есть. Просто развитие замедленное.

– Понятненько... – Жора так и не решил, что ему делать с директором и всей этой конторой «по заготовке рогов и копыт». С одной стороны, явное мошенничество. С другой – людям польза. Надо, что ли, устроить медицинскую экспертизу.– Ладно, гуляй пока. Можно телефоном твоим воспользоваться? Коллеге в Прованс позвоню. Он там в командировке по этому делу...

– Конечно-конечно! – Хлестов угодливо пододвинул аппарат.

Картина снова грохнулась – на сей раз вместе с гвоздем.

– Арбуз, может, возьмем? – предложил Николай.

– Какой, на хрен, арбуз! – огрызнулся Серов,– Корень нужен... Это вот туда как-то, налево. Если оперу.верить.

Рынок воображение потрясал, ничего не скажешь. Такой бы устроить в Копалкино. Со всей бы области народ приезжал. Со всего края.

Здесь – прикинул Николай – не менее тыщи мест. Если по пять евро с места в день... Нет, Копалкино в России, а не во Франции. Хорошо, по баксу в день. По одному ничтожному баксу. Тыща в день: ничего так себе. Для Копалкино – атомное бабло. А если по полтора бакса?

А дыни-то, дыни-то какие! В Португалии такие не растут!

– Серый, а может, дынь парочку? Ты только глянь, какие дыни!

Серов нехотя остановился, но дыни оглядел с интересом. Ослепительно оранжевые, размером с дирижабль. Продавец мгновенно протянул по куску на пробу. Сочные и сладкие, как в детстве.

– Ладно,– согласился Серов.– На обратном пути. Сначала дело сделаем.

Нашли продавца, которого описал Рогов. Скептически оглядели его с ног до головы. Не хочет русским корень жизни выдавать? Ну-ну...

– Что вам угодно, месье? – обеспокоился торговец.

– Прованский корень жизни,– внятно сказал по-французски Серов, четко выговаривая каждое слово, чтобы продавец не усомнился в серьезности его намерений.

Продавец, однако, усомнился:

– Но такого нет. У меня уже спрашивали.

– Да ты не стремайся – мы нормально заплатим! – успокоил его Серов.

– Это не меняет дела,– покачал головой торговец.– Такого корня нет в природе.

– Но бальзам-то из него есть... Продается в России.

Француз только развел руками. Вообще у него наготове было много шуток про русских, но над этими типами он решил особо не иронизировать.

– Ну, че он? – спросил нетерпеливый Николай.– Понтуется?..

– Темнит, гад,– мрачно кивнул Серов.

– Дай-ка я его... просветлю. Николай взял продавца за грудки, тряхнул как следует пару раз. Спросил – по-русски, разумеется:

– Ты чего, мусью долбаный, по-французски не понимаешь?

– Месье, же не компренд па! – взмолился торговец. Дима постучал себя большим пальцем по лбу, а потом сделал то же самое с французом. Довольно больно.

– Ко-о-рень, мусье. Про-о-ванс. Андестенд? Или корень или во!..

Большой кулак Николая описал свистящую петлю прямо перед носом несговорчивого продавца.

– Мы знаем, что у вас есть корень,– пояснил Серов.– И советуем перестать ломать комедию...

О, эти русские... Пора было сдаваться, и продавец вздохнул:

– Хорошо, уважаемые, вы меня убедили. Но это будет дорого стоить.

– Ну? Сколько? – поторопил Серов.

– Пятьдесят евро за унцию.

– Другой базар,– Серов повернулся к Николаю.– Пятьдесят евро за унцию. Это примерно тридцать граммов. Че, как думаешь – взять унций десять? Или двадцать? Серый, бери пару кило! Чтоб надолго. Или что потом – из Португалии сюда гонять каждый месяц за этой дрянью?

Серов рассудил, что на сей раз Николай прав, и объявил продавцу, что готов купить два килограмма.

От удивления у продавца стала отваливаться челюсть, но усилием воли он ее удержал.

– Один момент...

Он сбегал на другой конец ряда к коллеге Пьеру, который единственный на рынке торговал каким-то эксклюзивным видом сельдерея. Пусть это и будет «корень жизни». Тем более что в каком-то смысле так оно и есть: растение весьма полезное.

– Порвут шланг, мать-перемать, или просрут!..– ворчал Тимофей Пастухов.

Ему не слишком нравилось делать то, что он делал: отделять гофрированный шланг от рыбьего опреснителя. Во-первых, возись потом, пришпандоривай обратно. Испытывай снова. Новое сырье лови для испытаний. Рогов, правда, обещал «подогнать рыб по своим каналам», но верить ему... И что это еще будут за рыбы!..

Во-вторых, впрямь могут потерять или порвать. Бегай тогда ищи новый. А через два дня отплытие. Дел и без того невпроворот...

По совести сказать, дел у Пастухова никаких ухе не было (ну так, два-три интервью), и помочь ментам он был вовсе не прочь, Просто он любил поворчать – и вслух, и про себя.

Тимофей опустил шланг в воду и прикрепил к борту. Один конец оставил на поверхности, чтобы воздух поступал. Удовлетворенно полюбовался своей работой. Вроде должно получиться...

Корешки выглядели не слишком убедительно. Маленькие такие, серенькие, сморщенные.

Впрочем, Троицкий зная, что внешнему виду чего бы то ни было в этой жизни доверять не следует. Взял нож, очистил корешок от земли.

– И что с ними делать?

– В Питере их на спирту замачивают,– пояснил Серов.– Но опер сказал, можно и так.

Троицкий взял очищенный корень и осторожно надкусил. Ну так, не противно. Вкус какой-то знакомый.

– Петрушкой пахнет, что ли? – попытался вспомнить.

– Что ты, Демьяныч! – воскликнул Николай.– Петрушка за такие бабки?!

–  Может, семейство одно,– предположил Серов.– Вот взять, к примеру, семейство пасленовых – там и картошка, и помидоры, и белена. Довольно разные вещи.

– Белена и картошка из одного семейства? – усомнился Троицкий.

– Точно. У меня однокурсник был с высокой чувствительностью. Так у него от картошки галлюцинации начинались.

– Удобно,– гоготнул Николай.

– Да не, ни хрена не удобно. Он страдал от них. Тошнило... А сдох он от...

– Налей-ка водки,– перебил Троицкий, осторожно дожевывая корень.– Я все-таки питерский...

Серов принес водки, налил полстакана. Троицкий запил проглоченный корень.

– Ну как? – полюбопытствовал Николай.

– Нормально. Внутри настоится. А ты че здесь торчишь, вообще, Белое Сердце?!

– Я чё...– растерялся Николай.– Я ничё...

– Все! Бери Димона и шуруйте за этими козлами. Аккуратно только...

Хомяка решили брать дома. Удобно: маленький дворик, ко входу к которому хорошо подгоняется машина. А с лестницы вынести и в багажник чувака упаковать – дело одной минуты.

У Троицкого еще возникла сверхкреативная мысль – замаскировать захват под рекламную компанию фильма (ходит же этот белолицый с пистолетом, и ничего, да и свиньи по небу летают), но тут уж Серов лег костьми и от опасной игры Демьяныча отговорил.

Хомяк, по обыкновению, тусовался на набережной, хавал мороженое, пил вино в кафе, глазел по сторонам, чесал толстое брюхо. Раздражал своей неумеренной жизнерадостностью. Но и уважение вызывал: маскировка – не подкопаешься!

Ближе к вечеру поужинал жареной рыбой с картошкой-фри, запил все это дело двумя большими бокалами пива, потянулся так, что хруст суставов был слышен за полкилометра. Зевнул. Потом еще немного поглазел на фестивальный дворец, поискал кого-то в толпе, но ни с кем не заговорил и двинул на хазу.