Текст книги "Лазурный берег"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– Тоже мне граф Перец! – фыркнул Рогов, едва захлопнулась дверь.– Точно шаромыжник. Его бы к нам в розыск поработать... Спесь сбить.

Вася бы очень удивился, если б узнал, что уничижительное «шаромыжник», которое он уверенно считал сугубо русским выражением (от слова «на шару»), имело на самом деле французские корни. После разгрома Наполеона остатки его воинства шлялись по русским деревням и жалобно просили: «Шер ами!.. Хлеб!» Вот крестьяне и прозвали их «шерамыжниками».

– Вася, береги нервы...– посоветовал Плахов.– Сергей Аркадьевич, а это что у вас?

Не то что он не узнал «Макарова», которого Егоров как раз проверял, выудив из сумки матрешек. Узнал. Много раз встречался. Он просто не поверил своим глазам.

– Вы через границу его провезли?! – икнул Рогов.– В самолете?!

– Я, Вася, на задержание без оружия не хожу,– назидательно заявил Егоров, отродясь, впрочем, не бывавший на задержаниях. И зачем-то понюхал ствол.

– А на таможне что сказали?

– Секрет. Русское ноу-хау.

– А все же?

– Правду сказал.

– Да-а,– протянул Василий,– в высшей степени русское ноу-хау..

– Вась,– вдруг взял его за руку Плахов.– А что такое «шаромыжник»?..

ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Кал ежа и пресс для рыб

 Но чем же так знаменит и удивителен этот Каннский фестиваль, что все билеты на него раскупаются за несколько месяцев, что фестивальный Дворец («Дворец культуры», как назвал его полковник Егоров) окружен тройным кольцом защиты, что пускают на сеансы в этот Дворец только во фраках и вечерних платьях, что русский бандит сравнивает «Пальмовую ветвь» со знаком княжеского достоинства, что...

Чем же так потрясающ и привлекателен этот слет любителей кино? – особенно если иметь в виду, что в мире в год проводится более трехсот фестивалей, то есть, по-существу, новый фестиваль открывается каждый божий день...

Каннский фестиваль придумали в 1939 году. Как бы в пику Венецианскому, который к тому времени подпал под влияние итальянских фашистов. Председателем жюри согласился стать сам Луи Люмьер – тот самый, изобретатель кинематографа. В программе были заявлены американский «Волшебник страны Оз» и советский «Ленин в 1918 году». Открытие намечалось на первое сентября. Но тут подгадили нацисты – в этот день Гитлер напал на Польшу, началась Вторая мировая война, и всем сразу стало не до фестиваля.

Так что по-настоящему первый Каннский состоялся только после войны, в сорок шестом. Так уж совпало, что в конкурсе было тоже сорок шесть фильмов из одиннадцати стран. Правила – в соответствии с политической ситуацией, когда нации наперебой хотели замиряться,– были демократичными: одиннадцать Гран-при, по одному фильму из каждой страны (от СССР приз достался «Великому перелому»).

С того года и отсчитывается история Канн. Со временем фестиваль стал самым «буржуазным» (только здесь на просмотры в главный Дворец не пускают без фрака!) и, соответственно, самым престижным у высокосветской публики.

Поэтому и трудно представить себе более нарядного и праздничного, и вместе с тем изысканного (бразильский карнавал тоже наряден и праздничен, но отнюдь не изыскан) места на свете, чем набережная Круазетт во время Каннского кинофестиваля.

 
Comme la terre est embrassee par I'ocean,
La vie terrestre est tout environnee de reve,
Et, a la nuit venue, de ses flots resonnants
L'element bat centre sa greve.
 

Плыло в вечереющем воздухе нежное глубокое сопрано. То есть Вася и Игорь не знали, что этот голос называется сопрано. Точно так же не знали они, о чем сопрано поет. Если бы они понимали по-французски, их офицерские души, вне всяких сомнений, были бы согреты песней о том, что вся наша жизнь объята снами – точно так же, как земля объята океанами и морями. Но это было и неважно.

Никаких знаний языков не требовалось, чтобы наслаждаться этим манящим пением, искусной подсветкой эстрады, над которой сплетались и расплетались, как змеи, удивительным образом изгибающиеся лучи. Наслаждаться плавными движениями певицы, дородной матроны в белоснежной мантии, которая, подобно сомнамбуле, брела по краю сцены с закрытыми глазами. Рискуя упасть в публику.

Наслаждаться самой этой разнаряженной кто во что горазд – кто в нереально дорогие костюмы, кто в футболки и шорты – публикой, которая дышала как единое существо. Как большая лазурная рыба-кит. И, конечно, удивительным воздухом – почти тропически прогретым, горячим, но вместе с тем впитавшим в себя божественную прохладу моря.

Друзья купили на набережной мороженого. Игорь – фисташково-мандаринового. Рогов, долго тыкаясь в Витрину носом и перебрав десяток вариантов, один изысканнее другого, махнул рукой и взял два шарика шоколадного.

На входе в старый город они увидели человека в строгом черном костюме и с лицом, покрытым густым слоем мела. Или пудры. Короче, Пьеро. В руке он держал игрушечный пистолет. Чуть в стороне стоял стенд с кадром из какого-то гангстерского боевика.

– Рекламирует! – догадался Рогов.

Рекламировал мужчина так: подходил к прохожему, направлял ему в грудь пистолет и нажимал на курок. Из дула выскакивал флажок с рекламой фильма. Мужчина раскланивался и дарил жертве флажок. Жертва была довольна и размахивала флажком в воздухе.

– Пойду, для сына возьму,– обрадовался Рогов.

– Смотри, чтоб не ранил,– серьезно предупредил его Плахов.– Нам еще Демьяна Бедного брать.

Рогов подскочил к мужчине, ударил себя в грудь:

– Стреляй, друг. Пуляй!

Мужчина состроил зверскую рожу, пульнул. Флажок послушно выскочил, как птичка из фотоаппарата. Мужчина протянул его Василию. Тот решительно взял флажок и ткнул в Плахова:

– Два! Ту! Цвай, в смысле! Как по ихнему-то?.. Для друга! Фор ами!

Мужчина – уже с улыбкой – вновь нажал на курок, но флажка не выскочило.

– Сорри, мсье,– развел руками Пьеро.

– Вот жмот! – разозлился Рогов.– Мало мы вам под Бородино дали!..

Он погрозил кулаком вслед рекламному человеку.

– Вась, у него просто обойма кончилась,– урезонивал Плахов.

– Ага, кончилась! Услышал, что мы русские, вот и кончилась. Для своего бы нашлось!.. Дартаньян недобитый!.. Надо на него Анри пожаловаться, пусть проверит – есть у него лицензия вообще?..

В этот момент Василий уже подумал об Анри как о своем человеке.

С трудом обнаружив маленький магазинчик и купив в нем по бутылке пива (в кафе они и маленький бокал ее могли себе позволить – шесть евро, жаба задушит), Плахов и Рогов медленно брели по набережной.

– Эх, хорошо буржуи живут! – умилился Василий.

– Ты с Анри пример берешь?..– искоса глянул Плахов.– Мы тоже неплохо. В Питере, что ли, не так красиво? Красивше в сто раз. Взять Дворцовую площадь – тут таких нет.

– Погода у нас немножко болотистая... Атак – согласен. Еще бы Троицкого поймать – и вообще ажур. Эх, прямо сейчас бы встретил и поймал!..

– Да вот он! – кивнул Плахов.

– Где?! – резко развернулся Василий.

Из дверей отеля выходил импозантный мужчина, в котором Рогов с трудом узнал актера Олега Белова. Под руку его держала женщина в навороченной прическе и ярко-канареечном платье до пят. Платье было настолько длинным, что подметало мостовую.

– Это артист Белов, Игорь!

– Он Троицкого в кино играет.

Их разговор прервал густой тягучий голос:

– Добрый вечер, русские мужики!..

Опера обернулись. С таким странным обращением их окликнул по грудь заросший бородой человек – один из немногих, кто позволял себе футболку и шорты. И грязные стоптанные кроссовки.– Не поможете мотор из отеля на лодку отволочь?

– А ты кто? – подозрительно спросил Рогов. Мужик напомнил ему бомжа, который уже несколько лет тусовался у ихнего родного главка. А однажды даже ухитрился пролезть на охраняемую территорию и две недели ночевал в гараже с оперативными автомобилями.

– Да это Пастухов! – узнал Плахов.– Вы же Пастухов? Путешественник?

– Да-а,– протянул руку Пастухов,– Есть такое. Путешествуем помалеху. Тимофей меня зовут.

– Точно! – хлопнул себя по лбу Василий.– А я тебя с бомжом одним спутал... знакомым. Думаю, как он в Канны попал?..

Плахов деликатно кашлянул.

– Мотор-то где?

– В номере, мать-перемать, на пятом этаже. Организаторы все перепутали. Я просил в порт привезти, а они в отель, да еще в номер подняли. Пятизвездочный сервис, мать-перемать!..

– Ну пошли,– махнул рукой Рогов.– Опять, значит, в круиз? А он, мятежный, ищет бури?

– Вроде того. На веслах через Атлантику. По пути древних галлов. Старт в день закрытия фестиваля, мать-перемать.

– Герой! Гладиатор! – одобрил Рогов и опасливо покосился на швейцара, одетого в униформу, стоившую явно больше, чем зарплата оперативника убойного отдела за календарный год.– А нас сюда пустят?

– Я ж тут живу,– пожал плечами Пастухов, вдруг громко икнул, сильно шмыгнул и вытер сопли рукавом футболки. Швейцар предупредительно распахнул дверь.

– Фести-иваль! – восхищенно прошептал Рогов. В холле отеля стоял мраморный фонтан с наядами или еще с кем-то таким, античным. Пастухов смачно плюнул в фонтан.

Рогов хотел последовать его примеру, но на всякий случай сдержался.

Егоров делил командировочные. Сначала – только предварительно! – разложил деньги на три равные кучки, отобрав в одну из них купюры почище и похрустящее. Сергей Аркадьевич любил, чтобы купюры хрустели. Тогда они кажутся... более настоящими, что ли.

Потом он приступил к дальнейшему делению. Долго размышлял, по какому принципу, и решил —по справедливости. Старшему по званию полагается больше. Каждую из кучек Плахова и Рогова он разделил пополам: по одной половине оставил, а две других половины забрал себе.

Пересчитал свою кучку – сумма получилась неплохая, но немножко недоставало до круглой. Тогда Сергей Аркадьевич решил, что ему – как руководителю группы, ответственному за конечный результат операции,– полагается бонус. Он взял одну купюру от Плахова, одну от Рогова – так, чтобы просто добить до круглой суммы... Конечный результат этой операции Сергея Аркадьевича удовлетворил. Он спустился в город, прошелся вдоль моря, полюбовался рекламным плакатом пип-шоу, но внутрь не заглянул. Заметил вдалеке своих подчиненных, которые вместе с подозрительным бородатым типом перли куда-то тяжелый лодочный мотор.

«Мотор, что ли, скоммуниздили? – с тревогой подумал Сергей Аркадьевич.– Как бы отвечать за них не пришлось...»

Но решил махнуть рукой, потом разобраться. Сейчас было дело поважнее. В желудке урчало, будто кот мурлыкал. Верный признак, что пора перекусить.

Сергей Аркадьевич выбрал кафе под пальмами, которые были по самую макушку обернуты разноцветными электрическими гирляндами. Перелистал меню.

Блюд было много, но все с непонятными названиями.

И без картинок. Вот в китайских ресторанах удобно – там рядом с названиями и ценами публикуются картинки. И все ясно. Ну не все, но многое. А тут вообще ничего не ясно. Выкаблучиваются вечно эти французы.

– Э, гарсон! Бонжур! – кликнул он официанта.– А по-русски нет, что ли?

Официант что-то вякнул по-своему.

– Ну тогда наудачу! – И Егоров ткнул пальцем в первую попавшуюся строчку.– И этого... Пива. Бир!

Про пиво официант понял.

С другой стороны кафе в это время, под другой электрической пальмой, заканчивал свое интервью с актером Беловым известный телеведущий Сергей Шалашов.

– И последний, Олег Иванович, вопрос,– ворковал Шалашов.– Всем известно, что прототипом вашего героя является продюсер фильма небезызвестный Михаил Троицкий... Человек, владеющий яхтой стоимостью четыре миллиона долларов.

– Предвижу, Сергей, ваш вопрос. Мне уже приходилось на него отвечать. Играю ли я реального Троицкого?

– Инвестируете в его образ свое обаяние, так скажем ...

– Но я актер и создал тот образ, который задали мне режиссер и сценарист. А каков Троицкий в реальности – не мне судить.

– И, конечно, вы не даете оценку поступкам своего героя?..

– И, конечно, не даю!.. Повторяю: я актер! Оценку пусть дает зритель.

– А помните случай с Де Ниро, которому здесь, на Каннском пляже, досталось от полицейских за то, что он сыграл мафиози? – спросил, разумеется, Шалашов.

– Конечно, помню, Сергей! Но ведь это было так давно! С тех пор полицейские стали куда более цивилизованными! Во всяком случае, мне бы хотелось так думать,

– А с Троицким вы встречались? Может быть, знаете его мнение о фильме?

– Я с ним далее не знаком. И мнения его не знаю. Но думаю, оно положительное, раз он выпустил фильм. Режиссер говорил, что замечаний не было.

– Спасибо, Олег Иванович! Желаем вам и вашему фильму успеха.

В это время их и заметил Егоров, возвращавшийся из туалета, где долго не мог найти кнопку подачи воды в умывальнике. Прислушался к разговору. Оператор выключил камеру. Белов, очевидно, торопился и быстро ушел.

– Вы ведь диктор? С телевидения? Я узнал,– подошел Егоров к Шалашову, протягивая ему широкую ладонь.

– Я Сергей Шалашов. У меня программа «Тихий дом»,– ведущий, повременив секунду, ответил на рукопожатие.

– Точно! – радостно согласился Егоров.– А я из милиции! Подполковник Егоров. Из Петербурга. Ваш земляк.

– У вас ко мне какие-то претензии? Невский не там перешел? – съязвил Шалашов.

– Не знаю...– растерялся Егоров.—Я вот хотел спросить – я заказал что-то, а языка не знаю... ткнул что-то пальцем. Переведите, что это?

Егоров взял со столика Шалашова меню, нашел там свою строчку.

– Боюсь, вы заказали икру морского ежа,– глянул в меню образованный телеведущий.

– И как это – вкусно?..

– М-м-м... сильно на любителя. Скажу по секрету, иногда это блюдо называют «калом морского ежа».

Егоров икнул. Потом подумал, что можно и не есть, зато будет что рассказать.

– Ну и ладно. Я здесь, вообще, по делу, но очень хочу на фестиваль. Это моя мечта. Может, поможете?

– Сожалею, но лишен такой возможности,—холодно ответил Шалашов. Ему вспомнилась реплика из популярного фильма для простонародья: «Хитры вы, легавые, с подходцами вашими...»

– А может, тогда подскажете, где билет достать?

– Если только у спекулянтов. Они там у Дворца крутятся.

– И на том спасибо. Это вам сувенир! Егоров протянул Шалашову матрешку. Тот очень удивился. Матрешку ему дарили впервые в жизни. Пожалуй, можно передарить ее какому-нибудь западному Кинематографисту.

Мотор оказался тяжелее, чем можно было предположить. Пока из номера на улицу выперли – выдохнись. А еще через полнабережной тащить...

Весит жуть как много, будто там внутри не ремни и детали, а какой-нибудь тяжелый металл. Уран, например. Не занимается ли Пастухов особо дерзкой международной контрабандой? Везет в моторе уран, а то еще Чего похлеще, к нему там подлетает вертолет посреди океана... Забирает товар, оставляет деньги. Там ведь, в бескрайних водах, пусто, никого нет, делай что хочешь...

– Для чего тебе это? – поинтересовался Рогов.– Ты ж на веслах рекорд ставишь.

– На случай критической ситуации. А то в прошлый раз возле Азор попал в болтанку, думал не выгребу, мать-перемать. Всю жизнь свою вспомнил, попрощался со всеми... Хорошо, рыбаки вовремя подошли.

– Так ведь ты тогда можешь и на моторе? Кто ж тебя в океане проверит?

Рогову не хотелось подозревать хорошего мужика Пастухова, но как-то все не складывалось.

– Ага, разбежался,– усмехнулся Пастухов.– Его на старте опломбируют, иначе рекорд не засчитают. И тогда мне шиш какой спонсор еще денег даст, мать-перемать. Если выяснится, что я мухлюю...

– Слушай, Тимофей, а ты там в море от одиночества не воешь? – спросил Плахов.

Не мог он себе этого представить. Месяцами не видеть никого, кроме рыб, да и с теми не поговоришь толком, их только сожрать можно. Миллионы тонн воды вокруг, ни в одну сторону ничего кроме воды. И крошечный человек посередине. Оно, конечно, сила духа, борьба со стихией, все дела, но ведь скучно.

– Я от этого на берегу вою.

– Так ты что, сирота?

– Почему? Семья, дети... Два сына, две дочки. Родители мои с нами живут. Сеструха из Тамбова с хахалем часто наезжает – они на Черкизовском рынке торгуют. Племянница каникулы у нас проводит. Две собаки – спаниель и такая... беспородистая. Кошка – перс шоколадный. Попугайчики. Черепаха, опять же. Недавно дочке хомячка купили... Еще кто-то вроде... Всех не упомнишь... Кто же...

Плахов с Роговым понимающе переглянулись. Вспомнили, как Жора Любимов ночевал на работе, потому что к жене на три дня нагрянула свояченица, а он ее голоса выносить не мог. Но то – одна-единственная несчастная свояченица...

– А работал где?

–  В управлении культуры. Ведущим специалистом.—Вспомнил... Улитки! – Хлопнул себя по лбу Пастухов.

– Рекомендуешь? – спросит Василий.

Он решил, что Тимофей советует им поесть улиток, «мулей» так называемых, которых можно найти почти в любом кафе. Черная кастрюлька улиток, а к ним тарелка картошки-фри. Их все едят – потому, наверное, что это самое дешевое блюдо. Но выглядит уж больно неприятно...

– Пять штук,– пояснил Тимофей.– Было шесть, одна сдохла. В банке трехлитровой живут. На кухне. Бананами кормим, салатом...

– Р-раз!.. Р-раз!..

Егоров делал физзарядку. Настроение у него было отличное. Что с того, что пришлось вчера немножко сблевнуть после икры морского ежа?.. Зато есть что рассказать. А сколько впереди еще всего интересного!.. Устрицы, например. Билет на фестиваль непременно нужно достать. Троицкого взять. И ничего что в счет отпуска! В отпуск бы он на свои кровные досюда не долетел. Да, может, еще и пошутил генерал. Или забудет.

Плахов плескался в душе, Рогов сладко дрых на своей «складушке».

– Василий, подъем!..– гаркнул Егоров.– На родине давно уже рабочий день!

Рогов лишь что-то промычал в ответ. Он не мог сейчас подняться – он считал во сне животных. Слонов, собак и улиток уже посчитал, но впереди еще были верблюды и кролики. Василий не мог бросить их неподсчитанными...

Егоров вышел на балкон, увидел спешащего по переулку агента Переса.

– Салют, камрад! – послал он бодрое приветствие.

Перес поднял глаза, поморщился. Что за бестолковый русский – орет на весь Лазурный берег из конспиративной квартиры.

Егоров потянулся, крякнул. В локоть вонзилась изрядная кактусовая колючка. Надо все же убрать отсюда растение...

Егоров изловчился, обхватил кактус снизу, перетащил его на тумбочку в комнате. Не очень удобно, конечно. Будешь царапаться по дороге в душ. Но можно перетащить на тумбочку в угол – туда, где спит Рогов... Вот так... Теперь Василий будет царапаться, но ладно: один, не все трое ведь...

Перес открыл дверь своим ключом. Плахов как раз вышел из ванной.

– Что, за Троицким двигаем? – такими словами встретил Анри Егоров.

Ему хотелось побыстрее покончить с этим хлопотливым делом, а уж потом спокойно заняться устрицами и Кристиной.

– Сожалею, но операция отменяется,– выдал вдруг агент Перес.

– Как это?! – опешил Егоров.

– Комиссар доложил в министерство о нашем плане,– пояснил агент.– Там категорически против.

О том, что комиссар сам мог перестраховаться и соответствующим образом повлиять на позицию министерства, Анри русским коллегам объяснять не стал. Лишняя для них информация.

– Что значит против? – нахмурился Плахов.– Почему?

Рогов открыл один глаз и недружелюбно глянул на агента. Он так и чуял, что будет подстава. Екарный граф. Открыл второй глаз и глянул еще недружелюбнее.

– Против участия французской полиции. А без нас вы не можете. Это не ваша юрисдикция,– терпеливо объяснял Перес. Ему самому не нравилось, что происходит, но...

– Зачем же вы тогда нас приглашали?

– Мы не знали, что фильм Троицкого представляет Францию.

– Францию?! Россию он представляет. Во всей красе! – подал голос с раскладушки Рогов.

– Его сопродюсер – француз. В титрах, оказывается, указано: «при участии Франции».

– Маленькими буковками?..– язвил Плахов.

– Небольшими,– согласился Перес.

– Самыми малюсенькими. Вот такусенькими...

– Какая разница!..– разозлился Перес. Его легко было вывести из себя.– Такусенек или не такусенек, все един! Формально!

– И вы, значит, решили не рисковать? – иронически прищурился Плахов.

– Фестиваль – наша визитная карточка,– сказал Анри Перес заученные слова.– От этого зависит престиж в мире...

– И доходы,– выступил Рогов со «складушки».

– И доходы тоже,– еле сдерживал себя агент.– Зачем нам проблемы из-за какого-то бандита?

Он чуть не добавил – «да еще русского». На душе у него было погано. Сам-то он был согласен с русскими коллегами. И не так уж он заботился о престиже: перетоптались бы, не лопнул бы престиж. Бандита важнее обезвредить. Но служебный долг заставлял его транслировать точку зрения комиссара и министерства. Кроме того, Анри что-то смущало в квартире. Что-то тут неуловимо изменилось... Но что именно?

– Это вам министр разъяснил? – Плахов говорил уже откровенно язвительно.

Анри промолчал. Губа его дернулась.

– Так что, нам съезжать? – каким-то по-детски обиженным голосом спросил Егоров.

Казалось, он добавит сейчас: «А как же устрицы?» Сергей Аркадьевич был уверен, что устрицы эти хваленые – такой же кал, как и морской еж. Но попробовать надо, раз приехал. Это ихняя местная гордость, покруче фестиваля. Они недавно даже памятник устрице открыли, дурачки. В каком-то городе неподалеку. Егоров не запомнил в каком. Он фотографию видел в «Пульсе» или во «Фри тайме». Ну, такая пельменина. Очень похожа на ухо и еще на кое-что. В общем, скучно уезжать, не попробовав.

– Можете здесь пожить несколько дней,– милостиво сказал Перес– Комиссар разрешил. Раз уж так получилось, и мы виноваты. Отдохните, в море покупайтесь. У нас в управлении есть ракетки для тенниса, подводное ружье... Хотите, могу привезти.

– Хотим! – подтвердил Егоров.

– Вы очень любезны, граф,– ухмыльнулся Рогов с раскладушки.

– Так, может, после фестиваля его задержать? – раздумывал Плахов.– На границе?

Ему не хотелось возвращаться в Петербург несолоно хлебавши.

– На какой границе? Уверен, он по морю вернется к себе в Португалию,– рассудил Анри.– Так же как сюда. Он же не глупый.

– Зато мы в дураках,– мрачно прокомментировал Плахов.

– Мне нужно ехать,– раскланялся Анри.– Звоните, не стесняйтесь...

Взмахи руками – вверх, в стороны, вверх, в стороны.

Взмахи ногами. Наклоны. Приседания.

Самая элементарная зарядка.

«На речке, на речке, на том бережочке...»

– Тьфу, привязалась! – сплюнул Троицкий.

На зарядку он все же выезжал «на бережочек». На яхте прыгать как-то несподручно. Странная картина: один мужчина делает упражнения, а другие стоят кругом и внимательно смотрят – на него и по сторонам.

– Демьяныч, а ты чего бегать перестал? – спросил Сергей.

– Прочитал, что вредно,– пояснил Троицкий.– Инфаркт можно заработать.

– Это я ему статью подсунул,– шепнул Николай Диме.– Легче охранять.

– А спал сегодня как?

– Да все так же,– мрачно ответил Троицкий, останавливаясь и переводя дыхание.– Не лучше. Голова как в тисках. Без таблеток никуда.

– Так, может, девчонок подтянуть? – предложил Серов.– Стресс снимешь.

– Ты мне еще в бордель предложи!..– огрызнулся Троицкий.

– В бордель не стоит,– серьезно ответил Серов.– Опасно.

– Скоро мы тоже без таблеток никуда,– снова шепнул Диме Николай.– Пора сваливать, пока не поздно...

– Пробегусь все-таки,– решил Троицкий и затрусил по набережной.

«Мыла Марусенька белый пупочек...»

Охранники медленно побежали, за ним.

И сразу увидели возникшего из-за пальмы мужчину в черном костюме с белым мелованным лицом, а главное – с пистолетом в вытянутой руке.

Сергей крикнул: «Ложись», толкнул шефа на землю. Дима и Николай в два прыжка оказались рядом с убийцей, завернули ему руки, перед этим врезав в пах.

Из пистолета выскочил флажок.

– Реклама фильма, Демьяныч,– хмыкнул Серов.– Парни, отпустите этого придурка. Руку ему не сломали?

– Похоже, сломали,– мы же не думали...

– И правильно сделали! – злорадно хихикнул Троицкий.– Жаль что не обе. Реклама, бля, остроумная. Будем считать, что и мы свой фильм... прорекламировали.

Анри спешил к фестивальному Дворцу, когда зазвонил его мобильник.

– Да? Напали на рекламного человека? Зачем? Сломали руку? Зачем? Ах, говорили по-русски...

Анри нажал отбой, остановился и задумался.

Устриц Егорову несли так долго, что он весь извелся. Рогов и Плахов успели выпить свой кофе и отошли от кафе к тротуару. Купили с лотка и с удовольствием стрескали по хот-догу. Рогов, впрочем, с меньшим удовольствием: ему не давал покоя курс евро к рублю.

– Сосиска в булке – четыре шестьдесят! Сто шестьдесят один рубль!.. С ума сойти можно! Это ж полтора килограмма колбасы!..

– Смотря какой,– возразил Плахов.

– Хорошо, килограмм!

– Ты еще в третью «Балтику» переведи...

– И переведу!.. Шесть бутылок, Игорь!.. На весь отдел!

– Ладно, не шуми...

– А чего бы мне не шуметь? У меня сейчас в Синявино посевная! А я тут болтаюсь... как круассан в проруби.

– Пошли лучше глянем, как у Егорова с моллюсками дела...

Перед Егоровым стояла тарелка с устрицами и стакан чая. Устрицы шли туго. Во-первых, с трудом отдирались от раковины. Во-вторых, плохо лезли в горло. Егоров, морщась, запихнул в себя четвертую. А впереди еще восемь.

Вспомнился анекдот про нового русского и его бывшего однокурсника, ныне нищего: «Я не ел пять дней».– «Ну и зря. Надо себя заставлять...»

– И как, Сергей Аркадьевич? – Рогов скорчил сочувственную физиономию.

– Что-то не очень,– признался Егоров.– Может, несвежие?..

– Их же не на завтрак едят,– заметил Плахов.

– Что делать? – философски заметил Егоров.– Надо успеть попробовать. Вдруг нас к обеду выселят.

Пятая устрица оказалась совсем невкусной. Кислые какие-то. Точно: несвежие.

– Лягушек тоже будете?

– Лягух я и дома могу, если захочу. У меня в Удельном прямо за домом лужа, так их там сотни. Поют по вечерам. Заслушаешься!..

В эту лужу Егоров тоже недавно угодил, как и в болотце на заливе. Гулял с болонками и оступился. Тогда и заметил сколько там лягушек: целый взвод из-под ноги выскакал.

Сил на устриц больше не было.

Дурят трудовой народ.

Сговорились – и делают вид, что вкусно. Невозможно, чтобы это кому-нибудь всерьез нравилось.

Егоров отодвинул тарелку и допил чай.

– Вы тут доедайте, если хотите, а мне в одно место надо сходить. Встретимся в час на пляже. Доедайте, доедайте,– разрешил он,– не пропадать же добру...

Отдуваясь, Егоров двинул в сторону Дворца.

– Попробуешь? – спросил Рогов.

– За Егоровым доедать?..—брезгливо посмотрел Плахов на коллегу.

– Ну они же каждая в своей скорлупе... Не интересно устрицу попробовать?

– Нет. Ты давай, если хочешь.

Рогов взял устрицу и задумчиво повертел в руке:

– Чего только природа не удумает... – Положил обратно на тарелку: – Ладно. Мне бы чего попроще. Троицкого поймать. Или еще по сосиске, Игорь?..

– Устриц жрете? – рядом возникла неожиданно растрепанная фигура Тимофея Пастухова.

– Так, балуемся... – смущенно сказал Рогов.– Ты не хочешь?

– Мне это хавало морское – во где сидит,– с неожиданной злобой сказал путешественник.—А сейчас снова в океан на три месяца...

– Понятно,– кивнул Плахов,– Слушай, Тимофей, а ты сейчас занят?

– Нет, гуляю. А что?

– Покатаешь нас? Нужно сплавать в одно место...

Фестивальный Дворец окружен толпой круглосуточно. Во всяком случае, ранним утром и поздним вечером толпа налицо, и создается впечатление, что и на ночь эти люди никуда не уходят, в надежде что какая-нибудь подгулявшая звезда захочет прошвырнуться по красной лестнице при свете луны.

Стоять часами, визжать при виде звезд (которых при таком скоплении зевак и увидишь-то в лучшем случае краем глаза), с ничтожным шансом на автограф и без всякого шанса попасть на сеанс,– этого Егоров не понимал. Он был человеком дела.

Приехать в Канны – и не посмотреть кино?

Егоров бы себя уважать не стал...

Поторчав в толпе с четверть часа, Сергей Аркадьевич вычислил профессиональным взором нужного человека: патлатого арабского юношу в футболке с серебристыми иероглифами и с кольцом в носу. Вытащил из кармана русско-французский разговорник, похлопал юношу по плечу, отозвал в сторону. Бодро сказал «бонжур». Это слово он знал без разговорника.

– Бонжур,– подозрительно глянул араб.

– Я есть русский турист,– старательно прочел Егоров из книжечки.

– Оно и видно,– кивнул юноша.– Чего вы хотите?

– Я хочу билет на фестиваль,– сказал Егоров по-русски и указал на дворец.

– Билет на фестиваль? – переспросил юноша по-французски.

Он Егорова понял.

– Цвай! – выставил два пальца Егоров.

– Понимаю,– юноша внимательно оглядел пальцы-сосиски.– Вы не полицейский?

– Не понимаю...

– Вы – полицейский? – араб ткнул в Егорова своим пальцем.

– А-а, полицейский? Нет, ноу... – Сергей Аркадьевич порылся в разговорнике.– Я – учитель. Учитель музыки. Из Петербурга. Белые ночи, Петр Первый...

– Петр Первый? – не понял араб.

– Екатерина Вторая,– кивнул Егоров.– Цвай тикетс!

Юноша сказал «о'кей», указал Егорову где ждать и скрылся в толпе. Минут через пять он появился с заветным цветным прямоугольником. Радостный Егоров потянулся к билету, но араб не дал:

– Сначала деньги.

– Сколько это стоит? – заглянул Егоров в разговорник.

– Триста евро.

Егоров не понял. О французских числительных он не имел никакого представления.

Арабу пришлось написать цифру на бумажке.

– Почему так дорого?! – возмутился Егоров по-русски и сам себя перевел: – Дорого!..

– Он на две персоны,– пояснил парень.

Егоров подумал немножко. Взял карандаш, написал на бумажке «250». Араб отрицательно покачал головой:

– Триста!

Егоров написал – 260. Араб стоял на своем:

– Триста.

Вот ведь заладил, спекулянт! В Питере он бы мигом прижал его к ногтю...

Егоров со вздохом отсчитал триста евро. Хорошо что ему не пришло в голову перевести, как это делает Рогов, евро в рубли. Цифра оказалась бы устрашающая.

Сделка состоялась.

Егоров взял билет, оглядел со всех сторон и зачем-то даже понюхал.

– А он не фальшивый?..

Довольно дурацкий, надо признать, вопрос. Можно подумать, хоть один мошенник признался бы в подобной ситуации, что подсунул фальшивку.

–  Все в порядке,– араб пересчитал деньги.

–  Ну на тебе сувенир.

Араб посмотрел на матрешку с подозрением – Коран запрещает изображать людей. И едва Егоров скрылся из виду, он выбросил сувенир в урну.

«Эх, надо было 270 предложить»,– сокрушался Егоров.

– Вон к той, что ли?..– переспросил Пастухов.– Богатая яхта.

– «Мрия»,– прочел название Рогов.– Мечта по-украински. О чем это он, интересно, мечтает?

– О встрече с тобой, Василий Иванович! Давно не видел русских ментов, соскучился.

– А кто он-то? – спросил Тимофей.– Кто хозяин?

– Киношник один... Продюсер. Фильм на фестиваль привез.

Мотор оказался зверем: Рогову показалось, лодка донеслась до яхты по глади залива в два прыжка. Значит, есть там внутри детали. Не только тяжелые металлы...

Николай с палубы настороженно глянул на лодку. Расстегнул кобуру. Он был на яхте один.

– Хозяин твой дома?! – крикнул Плахов.

– Это о ком ты? – мрачно спросил Николай.