Текст книги "Лазурный берег"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 11 страниц)

Николай опередил его переулками, вскрыл квартиру, затаился на кухне. Багажник и двери в машине оставил открытыми – чтоб не возиться потом.

Дима вел Хомяка по улице, все было спокойно.

Кулаки у Димы чесались в буквальном смысле слова. Иногда он даже останавливался и наносил пару легких ударов по шершавым стенам.

Застоялись-засиделись, ничего не скажешь. Давно не было даже мало-мальски серьезных схваток. А тут – киллер все-таки. Ученик Солоника и вроде бы Микола говорил, самого легендарного Сосульки.

Хомяк, насвистывая, вошел во двор. Николай увидел это из кухонного окна. Злорадно улыбнулся.

Вот и шаги по лестнице. Вот и ключ в замке. Вот и...

Николай приготовил тряпку с хлороформом. Тяжелый, конечно, Хомяк, по ступенькам сейчас его волочь, но что уж делать...

А это что еще за дикий визг перед дверью?!

Николай, уже приготовившийся к атаке, сделал шаг назад в кухню.

На площади в старом городе Кристина подралась с поросенком. Это, может быть, громко сказано: подралась. Просто схватила маленькую рекламную молочную дрянь за хвост и попыталась приподнять в воздух, чтобы раскрутить как следует и запустить в фонтан.

А чего он пищит и путается под ногами?

Мешает прогуливаться и страдать.

Поросенок заорал, как иная свинья орет перед Пасхой, когда понимает, что хозяйка уже всерьез задумывается над составом праздничного ужина.

Поганого свиненыша с бантиком у Кристины отбили – совокупными усилиями всех пяти японских школьниц. Кристина побежала дальше по городу, мелко покрикивая: «Фена не-ет!.. Билетов не-ет!.. Режиссера не-ет!..»

Даже в «Космополитене» не писали о том, что жизнь идеальной женщины может быть неудачна на 150 процентов! О том, что жизнь может быть неудачна на 100 процентов – да, писали. И то – не забывали добавить, что нужно верить в себя и в свою счастливую звезду. А страдать – что ж, страдание укрепляет и облагораживает душу, и все такое... Но чтобы так беспросветно! Так только в кино бывает! Почему все несчастья мира – ей одной?

Почему у Светки Николаевой из техотдела вся жизнь набита счастьем, как бочка – селедкой? Почему если у Светки одно счастье кончается, то другое начинается прямо тут же, через минуту или максимум с ближайшего понедельника?.. Почему, когда ее выгоняют с работы, она на следующий день находит другую – гораздо лучше?!

Светка Николаева – дура ведь кривоногая и косорылая. А она, Кристина, красивая и одновременно умная. Но почему же она так несчастна?.. Из-за ума? Недаром говорят: горе от ума. Нет, это все из-за мужиков. Из-за того, что все они – свинские сволочи!.. Вдали Кристина углядела знакомую шляпу. Ага, опять так называемый господин кинематографист!.. Тот, что так безжалостно обманул ее с билетами, после чего она не поверила новому великому кинорежиссеру!.. Да хотя бы и этому бородатому гнусу-путешественнику! Режиссер, конечно, куда интереснее, но ведь из-за этого мудилы Сергея она не поверила даже и мореплавателю!

А могла бы... могла бы... нет, не в мореплавание, нет – к черту, сами плавайте, чай, не дебилка,– но могла бы сейчас выступать на пресс-конференции как актриса будущего фильма великого Абеля Шмабеля!..

И все бы фотографировали ее, восхищались, тащились, перлись и задавали нескромные вопросы.

Интересные щекотливые вопросы!..

А она бы кокетничала, капризничала и то отвечала бы, а то нет. И одаривала бы улыбкой. Или ке одаривала бы! «Иное „нет" звучит большим согласием, чем три „да",– так недавно писали в „Космо"».

И ее бы взяли наконец на обложку «Космо».

Ооооооооооооо!

А этот мерзавец прогуливается себе, как будто и не сломал никому жизнь. Рожа довольная, мерзкая. Мороженое не доел – бросил в урну. Даже мороженое в гада уже не лезет.

Кристина увидала сухонькую старушку с тростью, быстро отобрала у нее трость и понеслась вслед за Сергеем, намереваясь как следует выместить на нем свой праведный гнев.

Старушонка что-то кричала сзади по-своему, злобная карлица.

Кристина бежала, не разбирая пути, снесла будку торговца кукурузой, люди отскакивали и потрясение смотрели ей вслед. Кто-то кликнул полицейский патруль.

Подлец Сергей свернул в переулок. Кристина добежала до переулка и свернула туда же.

Полицейские уже бежали следом.

Подлец Сергей свернул во двор. Кристина за ним. Рубанула случайно тростью по припаркованному при входе во двор «Мерседесу». Зеркало разлетелось вдребезги.

«Плохая примета,– подумала Кристина, устремляясь за Егоровым в подъезд.– Ничего, это для него плохая примета».

Егоров открыл дверь, шагнул внутрь и тут же на плечи ему фурией набросилась Кристина, влетела вместе с ним в квартиру и стала осыпать незадачливого приобретателя билетов на гей-дискотеку ударами крючковатой палки.

Николай притих на кухне в ожидании развития событий.

– Мерзавец! Козел! Обманщик! Идиот! Бессмысленная скотина! Билетов нет!.. Гадина! Бессмысленная скотина! Подонок! Мразь! Параноик!.. Мужлан! Все вы такие!.. Пробы негде!.. Дегенерат! Мудозвон! Бессмысленная скотина! ......! Паразит! Кретин! Сволочь!

Ругаясь, Кристина не забывала энергично колошматить Егорова тростью.

Николай вслушивался в ее крики, пожалуй, даже и с интересом. Языкастая бабенка, ничего не скажешь. Днем спокойнее себя вела. И какая оса ее укусила?

Может, и ее – того?.. Хлороформом. И на яхту с собой? А там – это...

Уворачиваясь от ударов, Сергей Аркадьевич выскочил на балкон. С размаху врезался в кактус. Взвыл. Раздались свистки – это во двор вбежали полицейские.

Николай среагировал мгновенно: вышел в подъезд и поднялся этажом выше. А когда полицейские ворвались в квартиру, быстро ссыпался по лестнице и заскочил в «Мерседес» с разбитым зеркалом, который Дима уже вывел со двора.

– Бессмысленная скотина! Фальшивый кинематографист! Бездарь! – раздавалось из наступающей темноты.

Аппетит приходит во время еды.

Или, как говорит Семен Черныга, «чем дальше в лес, тем шире варежка».

Плахов и Рогов о «сценарии» Троицкого ничего не знали, и на сердце у них было спокойно. Они вознамерились провести спокойный туристический вечер (скоро ведь домой!) и вновь разместились на закате в том самом кафе под электрической пальмой. И рискнули заказать мулей. Это тоже моллюски, но не такие радикальные и дорогие как устрицы, а, скорее, наподобие мидий. К черному горшочку с вареными му-лями подавали тарелку картофеля-фри. Одно это успокаивало: не пойдут морские гады, можно будет хоть картохой пиво закусить. Но гады вполне пошли.

– А ничего, съедобно,– вытер рот салфеткой Плахов и уверенно махнул официанту: заказать еще «прессованного» пива.

– Офранцузиваемся помалеху,– согласился Рогов.– Еще чуть-чуть – и лягушек захотим.

– Да я уж, честно сказать, думал... – смутился Игорь.– Когда еще попробуем?

Дима с Николаем, отчитавшись по телефону о неудаче, получили приказ дуть на улицу Гамбетта. Долго искали в темноте нужный дом. У подъезда валялась поросячья маска.

Долго Николай возился с замком: этот более мудреной конструкции. Квартира оказалась пуста. Ни вещей, никаких следов...

Только шесть использованных презервативов в мусорном ведре. Николай с Димой переглянулись. Бывает, конечно...

И пустая матрешка на ковре.

На яхту возвращались в молчании, опасаясь гнева Троицкого. Оказалось – не зря. Демьяныч не только рассчитывал решить все проблемы сегодня, не дожидаясь семи утра. Он еще и взбодрился не по-детски от корня вечной молодости, и ему нужно было куда-то деть привалившую энергию.

Врагов не привезли. На берег ехать поздно, утром дела, да и не хочется. Куда ехать-то? В бордель?.. Бордели Троицкий не любил. В Амстердаме однажды шагнул от кровати в дверь, думая, что душ-туалет, а это оказалась дверь на улицу. А проститутка – черная толстая дура – не успела его предупредить. Так и вывалился без трусов на канал под гогот толпы. А Михаил Демьяныч не любил, когда над ним гоготали. Осадок остался...

На яхте тоже особо не разрядишься...

– Ладно, Белое Сердце,– решил, подумав, Троицкий,– давай побьемся. Тренировка перед завтрашним.

И принял боксерскую стойку.

Николай вздрогнул. Спарринги с шефом случались крайне редко, и он их откровенно не любил. Во-первых, бьешься с оглядкой, боишься вмазать как следует. Повредишь что-нибудь случайно шефу – убьют ведь на месте. Во-вторых, шеф в боксе тоже был не лыком шит. Так мог засандалить, что мама не горюй...

– Давай-давай, Белое Сердце! – скомандовал Троицкий.– До первой крови.

И пошел в атаку. Десятью ударами загнал Николая под канаты на палубе. Туг и кровь, слава богу, брызнула – из носу. Долго корячиться не пришлось.

Кровь хозяина мгновенно успокоила.

Сел, дернул стакан одним глотком. Ладно.

Вспомнил притчу, которую рассказывал Крокодайл, якобы вычитавший ее в какой-то книге. Жил да был один царский генерал. Считал себя крутым, а на самом деле был вшивым козлом. Доказывая себе свою крутость, дрался с овчарками. Заводил щенка и дрался с ним по-серьезному, до крови. Весь всегда ходил в ранах. Другие генералы его за раны уважали: кремень мужик, думали. С овчаркой бьется! Но генерал-то со щенком бился, пока щенок был слабее. А как тот подрастал и начинал представлять реальную угрозу, генерал щенка продавал или еще что похуже...

Проведали об этом другие генералы. Был суд чести. Пришлось плохому генералу застрелиться.

Мораль притчи: бейся не со слабыми, а с сильными.

И побеждай.

Ладно. Утро вечера мудренее.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ
Кашалот в ванной и сахар из Пакистана

 На узкой насыпной косе, уходящей в залив и венчающейся красавцем-маяком, в семь утра было лишь два-три любителя бегом трусцой (в одном из которых Егоров опознал Пьера Ришара) да Сергей Аркадьевич с Анри Пересом.

Они медленно шли по молу мимо разномастных и разношерстных катеров и лодок. Жирные чайки, только поутру хоть немножко бодрые, с криками атаковали рыбу. Дул ветер, и море пенилось, как кружевной край ночной сорочки...

Егоров аж вздрогнул, поймав себя на столь поэтическом образе.

Хватит мечтать, пора и о деле:

– Вот что, граф. По агентурным данным, одна из мусульманских группировок готовит у вас теракт.

– Когда? – вздрогнул Перес.

Это было совсем некстати. Через три дня фестиваль заканчивался, и Пересу были обещаны премия и отпуск. Анри с женой и детьми собирался посетить Нью-Йорк. По телевизору показывали, что там в Центральном парке поселили выведенную учеными двадцатиметровую обезьяну – абсолютно настоящую, по кличке Кинг-Конг и совершенно безвредную. Детишки всего мира хныкали, что хотят в Нью-Йорк. Вот Анри и решил сделать своим отпрыскам такой подарок.

Так что лучше бы террористы повременили, пока он улетит. Билеты уже заказаны. С другой стороны, если сейчас быстро раскрыть готовящийся теракт, можно рассчитывать на повышение по службе...

– В самое ближайшее время,– пояснил Егоров.– Подготовка идет полным ходом. Я вас почему позвал: через десять минут к Троицкому должны приехать их люди.

– Вы их знайте или вы их не знайте? – уточнил Перес.

– Я их не знай... Не знаю, Но, по информации, они привезут к нему взрывчатку,

– А Троицкий что, быть связан с международными террористами?

– По нашим сведениям, это так. Очень разумным решением,– польстил Егоров графу,– было рекомандировать Плахова и Рогова в Петербург: они там сразу все это и раскрыли.

Эта-то скорость работы оперов-воришек Анри и смущала. Откуда они там могли узнать в своем Петербурге о террористах с Лазурного берега?

– Но какой смысл Троицкому делать вместе с террористами? Мы знаем, что он игорный бизнес, что он бензиновый автозаправка... Но при чем терроризм?!

– А вы, граф, вспомните свои русские корни,– добродушно посоветовал Сергей Аркадьевич.– Для русского человека ведь нету пределов. Сама необъятность пространств формирует таким образом склад наших характеров. Если русский добр, то – вплоть до святости. Если он преступник, то он просто не может отказаться от любого доступного ему правонарушения. Так шельмеца и тянет...

Анри поморщился. Ничего такого особенно русского он в себе не чувствовал, к счастью. Старался всегда себя сдерживать. Иногда, конечно, позволял себе лишнего – ну вот как вчера с Сусанной. Шестой раз был явно лишним. И он утомился, и Сусанна в результате еле ноги могла переставлять. Это что – следствие безудержных русских корней?

– А ваши сведения верны?..—продолжал все же сомневаться детектив Перес.

– Так сейчас увидим! Если взрывчатку получит, все подтвердится. Тогда доложите комиссару и принимайте меры... Вот отсюда обзор хороший. Гляньте в бинокль – как он там.

Перес навел окуляры на «Мрию». И тут же испуганно опустил бинокль. Ну, не испуганно, а от неожиданности – он сразу наткнулся на Троицкого, который точно так же смотрел в бинокль на Анри.

– Он на нас смотрит.

– Осторожный... – протянул Егоров.

Киллеры прогуливались по косе без волыны. «Матрешек, поди, полные карманы»,—подумал Троицкий. Боковым зрением он заметил какое-то движение слева. К «Мрии» от берега шла весельная лодка. Троицкий достал пистолет и направил на лодку. Посудина знакомая. Память у Демьяныча была хорошая: лодку он узнал. В ней в самый первый день на яхту доставляли еду. Только вот поставщик за веслами был другой. Худой и бледный, похожий на насекомое палочника, француз. А туг страшный толстый араб в камуфляжном костюме и в зеленой, мусульманского цвета, бандане. С настолько неправдоподобно зверской рожей, что она уже казалась пародией. Или, опять же, рекламой.

Троицкий на секунду шагнул в каюту– и мгновенно появился с другим пистолетом: с глушителем. Шмальнул в воду: араба окатило задорным фонтаничком.

– Что за птица? – строго спросил Троицкий.

– Вах, что за птица, никакая не птица, клянусь Араратом, просто добрый человек! Не птица – человек, да!.. Заказали привезти на яхту мясо говядина пять кило, мясо баранина три кило, согласно заказу, рис четыре упаковки, согласно заказу, сахар две коробки, масло оливковое литр, масло растительное три литр, согласно заказу, масло...

– Заткнись, ара! – прикрикнул Троицкий.– Не птица... Как тебя зовут?

– Армен, клянусь... Клянусь солнцем, Армен! – клясться Араратом, что его зовут Армен, Вазген не решился. Кощунство бы получилось, да.

Хмыкнул про себя, вспомнив старый анекдот: «Богом клянусь! Детьми – нет, не скажу, но Богом клянусь!».

– В тот раз другой приезжал,– подозрительно глянул Троицкий, не опуская пистолета.

– Морис, да! – вскричал незнакомец.– Это был Морис, клянусь Араратом. Он заболел. Не скажу умер, нет, но – заболел!

– Хорош бакланить! – поморщился Троицкий. От воплей этого «хачика» у него загудела голова.– Давай выгружай... Что в большой коробке?

– Сахар, да! Хороший сахарный песок!

– Открой!..

Вазген послушно открыл коробку. Троицкий глянул:

– И во второй большой сахар?..

– Сахар, клянусь...

– А на хера мне столько сахара, не знаешь?

– Зачем?! Я не знаю зачем! Согласно заказу, да!

– Ладно-ладно,– Троицкому надоел навязчивый торгаш.– Тебе заплатили?

– Да, все великолепно, аккуратно заплатили! Повез бы Армен заказ, если бы ему не заплатили? Армен, конечно, старый дурак, но если бы ему не заплатили...

– Вали отсюда! – рыкнул Троицкий.

Лодка пошлепала к берегу.

Николай медленно причалил катер у основания мола. Хомяк и Лысяк, как его успел окрестить Серов, терли о чем-то где-то на середине косы, ближе к маяку.

– Детки в клетке,– усмехнулся Серов.

– Бегуны не помешают? – взволновался Дима.

– Пусть попробуют... Идем. Все готовы.

– Вперед,– кивнул Николай.– А я по воде.

Дима и Серов, лениво, но цепко оглядываясь во избежание неожиданностей, двинулись по косе к жертвам.

К жертвам, которые до сих пор считают себя охотниками...

– Ну вот вам и доказательства,– вздохнул Егоров, передавая бинокль Пересу– Я, честно говоря, сам надеялся, что тревога оказалась ложной, но... Грузят как раз взрывчатку.

Анри посмотрел в бинокль как раз в тот момент, когда громила арабской внешности демонстрировал Троицкому содержимое большой, кубической формы коробки. Троицкий кивнул – громила (ну и рожа! – граф вновь чуть не отпрянул от окуляров) потащил коробку на яхту.

Сомнений никаких не оставалось.

Что же, хорошо, что все это выяснилось сейчас. Есть шанс захватить террористов до отпуска.

– Неужели с моря хотят? – задумчиво произнес Анри.– Нигде от них нет покоя...

– Ничего не боятся,– сокрушенно ответил Егоров.– Как у себя дома. Но сотрудничество правоохранительных органов цивилизованных стран – основа благополучия всех народов.

Анри кивнул. Молодцы русские, ничего не скажешь. Не только приглашения на фестиваль воровать способны.

– Надо срочно доложить комиссару,– решил детектив.

– Прямо сейчас,– согласился Егоров.– Как говорят у нас в главке, не стоит тянуть кота за хвост, особенно если он в черной комнате...

Егоров, стоявший к маяку боком, видел, как со стороны берега приближаются два клеврета Троицкого. И третий – крался на моторке по воде. Да уже не очень-то и крался. Ухмылялся нагло, блестел золотым зубом. Торжествовал победу. Предвкушал потеху. Аж слюна текла.

Рано радуешься...

Анри набирал номер на мобильнике и ничего не замечал.

За пять шагов от жертв Серов и Дима перешли на бег. Егоров отскочил к краю мола и прыгнул в воду. Погрузился тяжело, как будто бегемота с вертолета скинули. Волна поднялась – на метр с лишним.

Пересекнуть не успел – лежал на спине и нюхал хлороформ. Серов и Николай целились из пистолетов в волну.

Послышался шорох, вся компания резко обернулась. Это неунывающий актер Пьер Ришар завершал свою утреннюю оздоровительную пробежку. Приветливо помахал рукой: «О, рашен мафия! Салют!»

– Привет,– глупо ответил Дима.

В руке Ришар держал синий шарик. Засунул его себе в рот. Тут же достал: шарик был желтый.

– Юморист... Высокий блондин, туда же,– буркнул Серов и вновь развернулся к воде. Ткнул Диму под ребра: – Чего ждешь? Прыгай!..

– Куда? – не понял Дима.– Нету его! И пузырей нету!

– Ладно, грузим пока этого...

Лысяк оказался для своей комплекции довольно тяжелым. Пока переваливали его тело за борт катера, блаженно улыбался и пускал слюни.

– Ну что там?! – крикнул Серов.

– Не всплывает,– развел руками Дима.

– Где же он?

– Пес его знает. Утоп, наверно! Уже пять минут не всплывает!

– Черт!..—нервно оглядываясь, чертыхнулся Серов. Пока на моле спокойно, но каждую минуту могли появиться посторонние.– Ждем еще?

– Ну чуть-чуть...

Подождали чуть-чуть. Потом еще два раза по чуть-чуть. Нет, столько люди под водой не дышат... Или еще подождать?

В начале косы Серов увидал характерную фигуру Тимофея Пастухова. Знатный путешественник двигался к маяку. А за ним уже маячили другие люди – еще бегун, какая-то дама с собачкой... Утро вступало в свои права.

– Все, давай, на катер! – решил Серов.

Дима залез на катер, Николай врубил мотор... Троицкий, наблюдавший сцену в бинокль, гневно сжал кулаки.

Ну, работнички...

Пастухов проводил катер взглядом. Заложив крутую дугу, тот причалил к «Мрии». Пастухов залез в свою будку и свесился за борт, где закрепил с вечера конец гибкого шланга. Постучал ладонью по борту.

Нет ответа.

Еще раз постучал.

Ноль реакции.

– Сергей Аркадьевич,– позвал путешественник,– продолжая стучать по обшивке лодки.– Вылезайте! Они уехали. Нет никого... Сергей Аркадьевич!..

Тот не вылезал. Пастухов почесал переносицу, неспешно разделся (покоритель морей и снегов вообще не любил торопиться) и нырнул.

Вскоре он вынырнул, волоча на себе бессознательного Егорова. Приговаривая – «мать-перемать». Не хватало еще, чтобы на его лодке сдох перед беспрецедентным рекордным стартом питерский милиционер. Так и старт может не состояться.

Пастухов начал делать Егорову искусственное дыхание. Ничего, очнется... Однажды Пастухов собаку с того света вытащил искусственным дыханием. А тут что – человек всего лишь...

Как говорил ленинградский писатель Зощенко, «человек не блоха – ко всему привыкает».

Кристина увидела Абеля неподалеку от фестивального Дворца. Он был одет очень просто – в широкие штаны с большими накладными карманами, в футболку с серебряными иероглифами. Но почему вокруг нет толпы поклонниц, фотографов и репортеров?

Никто не узнает его в таком наряде?

Кристина подбежала к режиссеру, дернула за рукав:

– Абель! Я тебе сейчас все объясню...

Человек в футболке обернулся... Другой человек. Похожий. Но моложе. Разрез глаз другой. Зуб выбит. Лоб низкий. И кольцо – что характерно – не в ноздре, а в носу.

Обознатушки.

– Чем могу служить, мадемуазель? – вежливо поинтересовался парень.

Кристина молча помотала головой и побрела на пляж.

Самое горькое: ведь никто и не поверит в Питере... Никому ведь даже и не расскажешь...

Переса на борт вытаскивали молча, не смея посмотреть в глаза Демьянычу. Тот тоже держал паузу. Поигрывал пистолетом, стрелял глазами – с одного придурка на другого.

Олухи царя небесного...

Первым не выдержал молчания Дима. Но не нашел ничего лучше, как спросить;

– Шеф, вы таблетки выпили? Я вам оставлял... Троицкий взорвался:

– Ты у меня сейчас эти таблетки с палубы задницей по одной подбирать будешь, понял?! Вы что, кролики, в расход хотите? Так это быстро. Места много в воде. Вчера двоих упустили, сегодня из-под носу одного... Из рук ушел! Вы на кого работает, сучары? Может, вы на Кашалота работаете?..

Серов, который во вчерашнем проколе виноват вроде не был, взял нас себя смелость оправдаться:

– Демьяныч, строго-то не суди... Не думали, что он такой резвый. Сиганул – и все.

– Вам же, кретинам, говорили, что это «профи»! – зло крикнул Троицкий.

– Этот «профи» сейчас на дне рыб кормит,– осмелел Николай.

– Уверен? – тяжело посмотрел на него Троицкий.

– Ну не Ихтиандр же он,– поддержал подельника Серов.– По десять минут под водой сидеть.

Ихтиандром звали какого-то киногероя, который дышал жабрами. И он жил под водой, а без воды, наоборот, подыхал.

– А если Ихтиандр? – сощурился Троицкий. Никто ответить не рискнул.

– Если, я спрашиваю, Ихтиандр, тогда что? Тогда вы все трое у меня по очереди будете по десять минут под водой сидеть. И хоронить потом друг друга...

– Мы из этого все вытрясем,– Дима кивнул на бесчувственного Переса.

Хлороформ неплохо подействовал на графа: в отключке он блаженно улыбался.

– Если он знает!

– Что-то по-любому знает.

– Обыскали его? – пнул Переса Троицкий.

Николай быстро наклонился и выудил из карманов Лысяка бумажник, связку ключей и мобильный телефон. Передал Троицкому. Тот раскрыл бумажник, деньги, не пересчитывая, сунул Серову, достал полицейский жетон и удостоверение с фотографией.

– Анри Перес. Детектив,– прочел он.– И жетон как настоящий. Подготовился, сволочь!..

В сердцах Троицкий зашвырнул бумажник с жетоном за борт. Серов с сожалением проводил его взглядом. Пригодился бы жетон-то... Но говорить это шефу под горячую руку не стоило.

– Очухается скоро?..– Троицкий снова пнул Переса.

– Часа через два,– виновато сказал Сергей.– Он в эту тряпку с хлороформом так всосался, что...

– Долго,– топнул ногой хозяин.– Попробуйте его откачать...

– Васька, Егорова ранили! – воскликнул Плахов, наведя на пляж подзорную трубу.

Рогов бросился к окуляру. В трубу было хорошо видно, как на пляже медики выгрузили из пастуховской лодки тело Егорова, уложили его на носилки и потащили к машине с красным крестом.

– Бежим на берег,– крикнул Плахов и первым сорвался с места.

И тут же споткнулся, влетев на скорости в небольшой сугроб. Натурально – на горячем каннском асфальте таяла куча снега. А вон, подальше, еще одна.

Рогов тоже недоуменно остановился. Взял горсть снега в ладонь, приложил ко лбу. Холодный.

– Ладно, бежим! Потом разберемся...

– А сахара, ты мне объясни, зачем нам столько сахара?! – Троицкий метался по яхте, как раненый зверь, пиная стены и роняя предметы. Хорошую вазочку хрустальную разбил, например. Пустячок, а жалко.

– Какого сахара? – удивился Серов.

– Какого, бля, сахара?! – Троицкий с размаху пнул коробку.– Вот этого, мэйд ин Пакистан.

Коробка лопнула, из нее посыпался белый песок,

– Продукты сегодня привезли, и сахара зачем-то... как на оркестр! На хера нам столько?..

Серов удивленно воззрился на коробку.

– Демьяныч, я сахар не заказывал. Точно.

– Нет?!

– Нет... И вообще продуктов не заказывал.

– Так,– остановился Троицкий. Оглядел подозрительно всех подчиненных. Вновь перевел взгляд на порошок.– А что же это такое? Как понимать?..

– Кокаин,– предположил Николай.

– Два пуда кокаина! – ухмыльнулся Троицкий.– На всем их сраном побережье столько не наберется... Ну, на – понюхай на всякий случай.

Николай присел, зашмыгал носом.

– Не, не он – не вставляет... Гексоген, может? Троицкий покрыл пространство четырехэтажным матом.

– За борт, быстро!.. Быстро!!

Сомнительные коробки полетели в воду. А следом за ними – «мясо говядина пять кило, мясо баранина три кило, рис четыре упаковки, масло оливковое литр, масло растительное три литр...».

Раскинувшийся на палубе Лысяк вдруг громко захрапел.

– Угробили шланг, мать-перемать! – чуть не плакал безутешный Пастухов.—Я как знал: угробим!.. И что? Угробили!

Великий путешественник смотрел на ненаглядную гофрированную трубу, как, очевидно, смотрят на собственную отрезанную руку.

– Чего с ним случилось-то? – спросил Плахов.

– Что случилось, что случилось!..– взвился Пастухов.– О стрингер перетерся, наверное. Теперь бегай, новый ищи. Прикручивай потом! Испытывай потом!

– Да я не про шланг! С Егоровым что?

– Да что случится с вашим Егоровым? Воды наглотался, сознание потерял... Все о'кей с ним будет. В клинику увезли. В госпиталь «Святого Петра». Тут недалеко. Хороший госпиталь. Через час на ноги поставят. А вот кто мне за шланг заплатит, а?..

Плахов засопел и полез в карман.

– Ладно-ладно,– испугался Тимофей.– Есть деньги, не волнуйся! Спонсорье в этот раз прогнулось – как березка... Я ж так, из принципа, мать-перемать. Вы вот рыбы обещали подогнать эксклюзивной. Для испытаний агрегата.

– Будет тебе рыба,– пообещал Рогов.– А ты уверен, что с Егоровым нормалек? Нам сейчас в клинику соваться не с руки...

Тимофей искренне не понимал, чего париться, если человек утоп всего на десять минут. Он сам однажды в Саргассовом море утоп на целые сутки. Ничего – откачали. Месяц, правда, под капельницей валялся в клинике. Но тоже беда не большая: спонсоры все оплачивали...

– А вот еще был случай,– впал в лирические воспоминания Пастухов.– Был у меня как-то один навороченный такой проектец. Пешком, значит, зимой через тайгу от Иркутска на Наймакура. И где-то, значит, посередине пути встречаю я, значит, медведя, мать-перемать...

Игорь с Василием путешественника не слушали. Телефон полиции – немыслимо! – был занят. Вряд ли такое случается во Франции часто. А вот случилось – в самый роковой момент.

Дима никогда не кололся. Серов тем более. Николай по молодости, только переехав в Питер, с полгода торчал, но науку точно находить вену и по ходу дела знал слабо, доверяясь корешам, а со временем и совсем забыл.

Короче, долго торговались, кто будет вводить в вену плененному Лысяку двойную дозу «оттягивающих» витаминов. В конце концов согласился Дима. Когда раствор пошел в кровь, Лысяк задергался, как под электрошоком.

– Не загнется? – опасливо дернулся в такт жертве Серов.

– Не загнется,– Дима хлопнул Анри по плечу– Мужик молодой... почти.

И начал охаживать Переса увесистыми пощечинами:

– Эй, придурок! Просыпайся!.. Рота, подъем! Лысяк медленно открыл один глаз. Левый. Закрыл.

Так же медленно открыл правый. Услышав грозный вопрос Димы «ты кто такой?», Перес неестественно захохотал. Как от щекотки.

– Чего это с ним? – забеспокоился Серов.– Крыша не съехала?

Он беспокойно покосился на дверь, за которой продолжал бушевать Троицкий. Не раздолбал бы яхту...

– Я ей съеду! – фыркнул Дима.– Щас успокою, не ссать! Я говорю, кто ты такой?!

На сей раз Диме закатил гостю совсем уж увесистую пощечину. Тот продолжал хохотать.

– Мсье, я не понимаю... Не смешить меня...

– Вот, гад,– русский забыл! Ничего, щас вспомнишь! – возмутился Николай.

Он отстранил Диму, шагнул к Лысяку, стянул галстук на его шее... Серов и Дима предостерегающе подняли руки: удушишь, дескать, сейчас.

Но с Лысяком ничего не случилось. Он корчился от боли, но из состояния веселья не выходил.

– Хи-хи-хи. Что вы делаете? – заливался Лысяк.– Мне же больно. Хи-хи-хи.

– Ну до чего нация тупорылая! – изумился Дима.– Вся им это... ля-ля-фа... се-ля-ви... Его душат, козлину, а он рыгочет.

Он снова принялся мучить киллера:

– Удавлю, сволочь! Говори, кто Демьяныча заказал?! Где матрешки заряженные?!

– Отпустите, мне больно...

Это были первые слова, которые Перес произнес по-русски. И без нервического хохота.

– То-то же! – Николай удовлетворенно отпустил галстук.– Уф! Вспотел аж. Скотина французская...

Серов наклонился к Пересу, заглянул в неестественно блестящие глаза:

– Отлично. Очухался, недоносок. Кто ты?

– Я – граф! – валяясь в изнеможении в кресле, Перес, тем не менее, ухитрился лафосно вздернуть подбородок.

– Граф? – недоверчиво хмыкнул Серов.– Погоняло, что ли? Ты из каких вообще?.. Под кем работаешь? Сосульку знаешь?..

– Граф Анри Перес... – заявил граф Анри Перес. И вновь расхохотался: – Моя бабушка была есть фрейлина императрицы. Я дворянин, я требую уважения меня!

– Ты переборщил, похоже,– с укором сказал Серов Николаю.

Если этот спрыгнул с катушек, Демьяныч не простит. Кого-то со злости уложит на месте. Придется сдавать Белое Сердце.

– Представляйте, императрица так любит петь...– воодушевленно болтал Лысяк,– так любит, так любит... Сопрано, хи-хи-хи. А бабушка у нее солистка... Калинка-малинка-малинка-моя-моя-ягода-калинка-твоя-не-моя...

– Твоя – не моя, тьфу! – плюнул Серов.– Слышь, Димон, вколи ему еще че-нибудь, чтоб замолк.

Дима набрал в шприц слабый раствор успокоительного,

– Господа, я с детства боюсь уколов... – заверещал Перес.

«Я уколов не боюсь, если надо – уколюсь»,– всплыли в голове Егорова детские стишки. А потом другие: что-то про белую палату и крашеную дверь.

Дверь, правда, тоже была белая. И у сестры и доктора – белые халаты. И еще у сестры – большой красивый шприц.

– Как вы себя чувствуете?

Вопроса врача Егоров не понял. Стал бешено озираться:

– Где я? Мне нужно позвонить...

– Все ясно: русский турист. Напился и поплыл. Как обычно. На всякий случай свяжись с консульством,– велел врач сестре.

Знай Егоров язык и статистику, он мог возмутиться предвзятым отношением к русским туристам. Среди «напившихся и поплывших» за последний год не было зафиксировано ни одного русского. Финны были, немцы были, и вот сейчас, на фестивале, дважды был Тарантино. А русские не плавали.

– Хорошо,– кивнула сестра.

– Мне надо позвонить в полицию! Быстрее! Дайте телефон! Французский полицейский в лапах русской мафии! – нервничал Сергей Аркадьевич.