Текст книги "Лазурный берег"

Автор книги: Андрей Кивинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 11 страниц)

Актер Олег Белов вертелся перед зеркалом с сигарой во рту. Ему помогала жена. Фрак сидел на Белове как влитой. Во-первых, это был его собственный фрак, а не какой-нибудь там прокатный. Во-вторых, Белов умел его носить. Актер выглядел безукоризненно, но никак не мог отлипнуть от зеркала. Что-то его смущало. Что-то было не так...

Причина была совсем в другом: глаз Белова зафиксировал в номере кое-какой непорядок, а мозг еще не понял, что это за непорядок. Глаз зафиксировал, что на журнальном столике нет билета на премьеру. Но актер Белов этого еще не осознал.

Телеведущему Сергею Шалашову на фрак было, в общем и целом, глубоко наплевать. Опытный вояжер по фестивалям, он относился к любым капризам организаторов с безразличным пониманием. Главное было не забыть в Петербурге, что положить в чемодан: фрак, если летишь в Канны, или набедренную повязку с колокольчиками, если направляешься на фестиваль в Папуа-Новую Гвинею. И то и другое Шалашов носил с одинаково небрежным изяществом.

Юный киновед Коля из Петербурга, для которого это был первый фрак в жизни, краснел и бледнел от одной мысли, что этот вот молодой человек в зеркале – именно он, Коля, да еще во фраке. И, страшно сказать, в бабочке «жужу». Он не мог оценить: хорошо сидит фрак или плохо. Он просто переживал торжественность момента.

Замначальника штаба, старший каннской спецгруппы Сергей Аркадьевич Егоров был уверен, что если на нем хорошо сидит подполковничья форма, то уж какой-то там фрак запросто будет сидеть как родной. Тем более что свой фрак он взял в Канны из милицейского клуба. Егорова больше волновало другое: через полчаса он вновь увидит Кристину, с которой расстался уже сорок бесконечных минут назад!.. Нужно не забыть ей рассказать, как в шестьдесят восьмом году в связи со студенческими волнениями, которые к моменту проведения фестиваля охватили всю Францию, фестиваль был закрыт на пять дней раньше срока. И даже награды не присуждались!

Бизнесмен и правонарушитель Михаил Демьянович Троицкий нацепил, кроме фрака, еще и очки, чем изрядно удивил Серова...

– Демьяныч, ты что, видеть плохо стал?

– Они с простыми стеклами,– раздраженно ответил Троицкий.– Так, на всякий случай. Для солидности.

Серов помолчал немного, потом решился и вновь завел обычную свою волынку:

– Слышь, не ходи, а! Ну чё тебе эта премьера? Полчаса улыбок и рукопожатий. Ну зачем тебе это надо? Ты же в кино карьеру не будешь делать...

– А вдруг? – Троицкий развернулся от зеркала и посмотрел на Серова тяжелыми металлическими глазами.

– Да брось... – не поверил Сергей.

– А пресс-конференцию забыл? Мне нужно международное реноме, остолоп.

– А вот скрутят тебя прямо на пресс-конференции, будет тебе реноме... Или пальнет кто...

«Убить его, что ли»,– тоскливо подумал Троицкий. Совсем достал его Серов со своим скулежом. Убивать жалко, конечно, но... Но как же они все надоели... Голова раскалывается. Хоть ампутируй, ей-богу...

Дима, будто прочитав мысли босса, а в действительности сверившись с хронометром, возник рядом:

– Шеф, таблеточки!

Дима вот молодец, хороший пацан. Хотя тоже... «таблеточки»...

– Почему не «таблетки», Димон? – сделал замечание «Демьян Бедный».– Откуда у тебя уменьшительно-ласкательное отношение к этой химической... Троицкий сделал паузу, заглотил лекарство и закончил: – Дряни.

– Так точно, шеф,– вытянулся Дима.– Таблетки.

Уменьшительно-ласкательных слов Троицкий не любил не самих по себе, а как признак холуйства. Особенно раздражала отечественная привычка называть так еду и напитки. Сто пятьдесят граммов водочки, картошечки с селедочкой и огурчиками. И сочку: водочку запить.

Действовало это «очк» безотказно. Троицкий помнил случай один, когда открыл – давно еще, в начале девяностых,– кафе на Литейном, угол Пестеля. Общепита тогда было мало, а народ в кафе почему-то не шел. Повесили рекламу в стихах: «Заходи, мужичок, на коньячок и шашлычок». И повалили толпой! Хотя он, Троицкий, оскорбился бы, назови его «мужичком». Не мужик, не мужчина, а так – мужичок. Тьфу!

– Демьяныч, ну ее, премьеру! – снова заканючил Серов.

Это он, кстати, придумал тогда стихотворение про мужичка и коньячок.

– Иди на...! – кратко отреагировал Троицкий.

Серов вздохнул, быстро сходил куда-то (вряд ли туда, куда его послали,– туда не успел бы) и вернулся с легким модным бронежилетом:

– Может, тогда жилетик наденешь? Тоже для солидности.

Вот опять: «жилетик».

– Ну кто пальнет? – задумался все же Троицкий.– Из чего? Там же на входе рамка.

– Наши при желании зенитную установку пронесут,– Серов руками показал что-то большое: видимо, зенитную установку.– А жилетик не помешает.

– Дожил...– поморщился Троицкий.—Я раньше даже на стрелки без него ездил. А тут во Дворец. На собственное кино...

– А чего стесняться? – Сергей понял, что шеф согласится, если еще немножко надавить.– Все звезды в таких ходят. Легкий, пластиковый, специально под фрак сделан.

«Жилетик» и впрямь оказался хорошим. Легким и плотно облегающим. И, по-своему, красивым. Жаль только – под фраком не видно. Хотя можно, конечно, на пресс-конференции эдак ненароком распахнуть фрак.

Троицкий усмехнулся, вспомнив случай из бурной молодости: когда на заседании совета директоров крупного строительного треста он что-то доказывал – исключительно в рамках логики, приводя какие-то цифры, ссылаясь на нормативные акты. И во время выступления «случайно» обронил на пол пистолет. И, не прерывая речи, спокойно подобрал его, сунул в карман как ни в чем не бывало и продолжил ссылаться на нормативные акты.

С его точкой зрения все тогда согласились.

– Вазген, вы и Форду костюм шили? – Плахов сделал последний маленький глоточек.– Вкусный у вас коньяк.

– Настоящий коньяк, да! Разве стал бы старый Вазген пить плохой коньяк?! Из Еревана привозят – тот, конечно, лучше, да, клянусь Араратом! Но французский – тоже ничего... Да! Пить можно, как говорили в Ростове. Игорь, не стесняйся, наливай еще...

Игорь бы налил еще. И коньяк был превосходен, и уютно очень было в ателье смешного армянина.

– Нельзя! – с сожалением вздохнул он.– Работать еще сегодня.

– Вот-вот, ты там не переусердствуй,– Рогов тоже хотел коньяку, но приходилось вертеться перед зеркалом. Самый маленький фрак оказался откровенно велик. Вазген хлопотал вокруг Рогова с ножницами и иголками.—А что там за Форд? Автомобилист или президент?

– Нет, актер,– Плахов вновь посмотрел на фотографию, где Вазген был изображен вдвоем с Харрисо-ном Фордом.– Который Индиана Джонс.

– Круто,– оценил Рогов.– И что – шили?

– А, нет, не шил! Пуговица оторвалась. А он мимо шел – зашел. Я ему этот пуговица так приделал, что мама родная не оторвет! А костюм бы я ему сделал – о-ля-ля. У него, не поверите, дрянь какая-то была – или Карден, или Ромео Жижли, такая... туфта!

Хозяин аж сплюнул. Оставил на секунду Рогова, наполнил три рюмочки.

– Глядите, очень небольшие рюмки! О, если бы они были большие! Нет, они совершенно, абсолютно, категорически небольшие! Выпьем! За дружбу и кинематограф!

Рюмки и впрямь были крохотные. Оперативники переглянулись и выпили.

– Последняя,– предупредил Плахов.

– Вазген, час до просмотра,– Рогов поглядел на часы.– Успеем?

– О, час! За час можно гору свернуть!.. Разрушить дворец, построить город... За час можно влюбиться, жениться, сделать ребенка, разочароваться, развестись и влюбиться в другую! В молодости Вазген за час... О, молодость! – махнул он рукой.– Вот, выберите пока «бабочки».

Плахов взял развязанную «жужу» как мышку за хвостик.

– Никогда не носил...

– Вазген, ты не знаешь, где можно купить прованский корень? – вспомнил Рогов.– Мне тесть заказал.

– Эй, ты что? Что за корень, скажи? Никогда про такой не слышал... зачем нужен, как действует?

– Для тонуса, для энергии, и ото всех болячек помогает.

– Василий, дорогой, сколько лет тут живу, рай земной, а не место... Разве бы я тут жил, если бы это был не рай? Ни за что бы не жил! Просто бы умер! Не знаю такого корня.

– Точно, прованский,– настаивал Василий.– В горах у вас растет. Отличная штука!

– Э, надо узнать, клянусь Араратом. Век живи, век учись, как говорят в Ростове. Будем искать твой корень, все узнаем, не горячись, да! А хочешь, в Антибы вместе поедем, там рынок хороший, поедем, узнаем, ты только не плачь.

– Ну я, допустим, не плачу...

Плахов не справился с бабочкой «жужу». Вроде бы простая конструкция, а вот ведь...

– Ты у Форда поучись,– посоветовал Рогов.

Детство свое Вася Рогов провел на окраине города, и в пяти минутах ходьбы располагался пруд не пруд, карьер не карьер – в общем, какой-то заброшенный и запущенный водоем. И недалеко от берега потонул в том водоеме то ли комбайн, то ли бульдозер – в общем, большой забытый механизм. Смельчаки с него ныряли. Высоко – метров пять, или больше. Да еще рядом в воде камни... Опасно, короче.

И вот пришел как-то Вася на пруд в разбитной компании, со старшими пацанами, которые решительно были настроены нырять. Вася сначала нырять отказался, сославшись на честное слово, которое дал тете. Это была правда: тетя прослышала, что подросток из соседнего квартала убился прямо насмерть, прыгнув с комбайна, и заставила Васю поклясться, что он прыгать не будет.

И он поклялся...

Но компания про тетю не поверила и Васю обсмеяла: трус, дескать. Тогда Вася решил нарушить честное слово. Залез на комбайн. Ему было очень страшно. Но прыгнул – что делать.

Похожий случай был в прошлом году, когда Рогову, Максу Виригину и Жоре Любимову пришлось брать троих беглых вооруженных – и к тому же пьяных – отморозков. Отморозки сбежали из изолятора, захватив два пистолета. Был объявлен план «Перехват», бандитов вычислили, окружили в Купчино, и они забились в какое-то узбекское кафе. И от безысходности в пять минут там напились обнаруженным внутри (паленым, кстати, как позже выяснилось) алкоголем, и уже начали палить из окна по прохожим. Так что ОМОНа ждать было некогда – пришлось вламываться в кафе самим. Тоже было страшно. И тоже – «что делать».

– Я боюсь, Игорь,– признался Вася товарищу.

– Поздно бояться...– философски отреагировал Плахов.

– Лучше бы Жора с Максом поехали,– вспомнил Рогов своих смелых друзей.

– Однозначно,– согласился Плахов.– Слушай, Вась, а здесь документы не проверяют?

Мимо прошел Тарантино. Жуткое дело. И ведь понятно, что не померещилось.

Какая-то тетка в бриллиантах. Другая тетка в бриллиантах. Тоже, наверное, какие-нибудь умы турманы. Но ничего не разобрать уже. Красная дорожка впереди – как язык пламени. И бриллиантовый блеск по краям.

– Брось, это не таможня. Представь, как у Тарантино проверяют документы,

Игорь представил, как Тарантино достает документ, а там прямо так, без обиняков, и написано: Тарантино. Черным по белому. Или красным по зеленому.

– На всякий случай: я Белов,– мотнул головой Плахов.

– А я что, жена?..– возмутился Рогов.

– Типа того... Двинули?

– Ну двинули.

И они двинули. Сначала Игорь внимательно смотрел под нога. Черный начищенный до блеска ботинок – как им все-таки повезло с Вазгеном! – на красной дорожке. На ярко-красной. Вокруг столько прожекторов и софитов, столько света, что алая дорожка отливает золотом. Вокруг толпа, приветственные крики... Игорь поднял глаза. Сотни людей машут ему из темноты! А Рогов, шельмец, уже освоился, машет ручкой в разные стороны, что твой Тарантино. Или Олег Белов.

Олега Белова в это время не пустили даже за первый пояс оцепления. Билеты спрашивали уже тут. Напрасно русская звезда махала паспортом:

– Я – Белов! Вот паспорт!.. Мой фильм там, там! Андестенд?.. Вызовите старшего! У меня билет украли!

«Знаем какой там у тебя фильм. По тыще человек в день таких со своими фильмами»,—устало бормотал себе под нос усатый полицейский.

Белову отказывал вежливо и с дружелюбной улыбкой. Все-таки фестиваль – лицо города...

– Пойдем, Олег,– потянула Белова за рукав жена.– Смотри, какая погода хорошая! Давай по морю покатаемся...

В глубине души она даже обрадовалась, что билеты украли. Фильм этот она уже видела, и он ей не понравился, а от светских тусовок у нее начиналась мигрень. Так что хорошо, что удалось избежать натянутых улыбок и выматывающих протокольных разговоров.

Небо над Каннами было высоким и пронзительно-темным, как синий бархат. Белов успокоился, улыбнулся. Поцеловал жену.

– Давай все-таки заскочим на секунду в полицию. Я заявлю. Надо же проучить этих воришек... А то они еще кого-нибудь обчистят.

Выбираясь из толпы, Беловы столкнулись с Егоровым, который волок за руку еле поспевавшую за ним Кристину.

– В 1985 году,– рассказывал он на бегу,– после показа фильма «Детектив» разгневанный зритель с криком «Непонятно!» бросил в лицо режиссеру Годару кремовый торт. «А все-таки вкусно»,– ответил Годар и облизал очки...

– Ух ты! – восхитилась Кристина.– Вот бы сейчас этого тортика!..

Ей было неудобно скакать на самых высоких своих каблуках, привезенных из Петербурга, но слушала она внимательно.

Перед первым кордоном Егоров небрежно махнул билетами: всматриваться в них полицейские не стали. На красной дорожке он сбросил скорость, взял Кристину под руку и пошел уже медленно, вальяжно. Посматривал важно по сторонам, кивал головой. Кристина раскраснелась. Егоров послал кому-то воздушный поцелуй. Думал даже дать автограф, но решил, что это уж слишком. Глянув вперед, он остолбенел – во Дворец только что прошли Рогов и Плахов. Не померещилось?.. Кого угодно он ожидал встретить – Жерара Депардье, Николь Кидман, Софи Марсо, но никак не Плахова с Роговым!..

«Ну я им покажу! – закипел Егоров.– Вот мерзавцы. Надо же! Они у меня попляшут!» Хотя, спроси у старшего группы, что именно он инкриминирует своим подчиненным,– не ответил бы. Разве что прошли «поперед батьки».

– Ваш билет, мсье!

Егоров небрежно протянул билеты охране. Полицейский посмотрел на него удивленно.

– Ваш билет, мсье! – повторил он.

– Нам туда. Во дворец! – расплылся в улыбке Егоров.

Полицейский небрежным жестом приказал отойти.

– Мы в кино! – Егоров еще не понял, что случилось страшное.

Полицейский повторил знак: уже безо всякой улыбки.

– Что происходит, Сергей? – всполошилась Кристина

Егоров засуетился, вся его вальяжность вмиг пропала.

– Сейчас, Кристиночка, сейчас!.. Это какое-то недоразумение... Мы гости фестиваля!

Толпа вокруг дорожки притихла, с любопытством наблюдая за развитием конфликта. Рядом с охраной возник, как из-под земли, агент Перес.

– О, Анри! – обрадовался Егоров.– Представляешь, не пускают... Чего такое?

Анри взял из рук Егорова билет, посмотрел.

– Где вы его взяли?

– Купил... С рук,– тихо, чтобы не услышала Кристина, сообщил Егоров.™ Пятьсот евро отдал – копейка в копеечку.

– Это билеты на дискотеку,– сообщил Анри.

У Егорова отвалилась челюсть. Кристина вскрикнула. Схватилась руками за виски.

– Не может быть,– пролепетал Егоров.– На какую дискотеку?

– На обычную,– Анри еще раз глянул на бумажку: – Нет, не обычную... Это дискотека для гомосексуалистов...

Этого Егоров, по счастью, не расслышал. Кристина в этот момент издала рев, сравнимый с сигналом кареты скорой помощи, и ломанулась назад по красной дорожке...

– Кристиночка! – протянул вслед ей руки Егоров. Не было у него в жизни тридцати шагов хуже, чем те тридцать шагов, что он сделал под свист и улюлюканье публики, покидая ковер фестивального Дворца...

Кристиночка... Он столько всего не успел ей рассказать! Как в восемьдесят восьмом году у фестивального Дворца появилась итальянская порно звезда и член ихнего парламента Чиччолина, одетая лишь в абсолютно прозрачную юбку и две ленточки, которые ее поддерживали. С розовым плюшевым медведем в руках...

Поздние посетители каннского пляжа были удивлены видом взбалмошной стройной блондинки, которая неслась куда-то по песку с розовыми туфлями в руках и кричала так, что крик долетал до бархатных небес:

– Об-ма-ну-ли! Фе-на нет! Би-ле-та нет!..

ГЛАВА ПЯТАЯ
Лошадь с карасями и свинья в небесах

Плахову все еще казалось, что их могут взять и выгнать из Дворца взашей. Не чувствовал он себя своим на этом празднике жизни. Дамы в навороченных платьях поднимали бокалы с шампанским, и вино искрилось, и искрились бриллианты, а на одной даме натурально колыхалось украшение из огромных павлиньих перьев. Прямо на башке. Плахову казалось, что все на них смотрят, как на чужаков. Хотя никто на них не смотрел, а если и смотрел, то вполне благожелательно: выглядели оперативники благодаря стараниям искрометного Вазгена на все сто.

Рогов же уверенно пробирался сквозь толпу, решительно отодвигая встречных, иногда наступая дамам на ноги и бодро извиняясь: «Миль пардон, мадам!»

Троицкого не было видно.

– Не найдем мы его в такой толпе,– вздохнул Игорь,– а до сеанса – пятнадцать минут.

– Может, на сеансе прямо? – предложил Василий.– У Белова билеты, поди, недалеко от Троицкого.

– Ну и как ты с ним поговоришь на сеансе? И потом: нам лучше вообще в зал не ходить. Белов мог настучать, а если номера мест известны...

– Значит, до сеанса поймаем,– Рогов решительно развернулся и едва не выбил бокал с шампанским из рук тележурналиста Шалашова, который как раз рассказывал юному киноведу Коле правила выбора шампанского. Коля краснел и ждал случая вставить свою информацию: с шампанским удобно употреблять экстази, потому что оно газированное и энергия сразу идет в кровь. Сам Коля при этом никакого экстази отродясь не употреблял, а про эффект шампанского с таблетками знал от приятеля.

– Пардон, ешкин кот,– извинился Рогов перед Шалашовым.

– Это какого же кота вы имеете в виду? – изумился Шалашов.

– Никакого. Это так... – смутился Василий.– Поговорка.

– Вы Троицкого не видели? – закинул удочку Плахов.

– Хотим автограф взять,– поддакнул Рогов.

Шалашов напряженно всматривался в лица оперативников: по статусу он вроде обязан был знать всех русских на фестивале. Этих – определенно не знал.

– Троицкий туда пошел...– показал рукой Шалашов.– В туалет, кажется...

– Вася, быстрей,– рванулся Плахов.– Туалет – это то, что нам надо.

– Фраза – как из Тарантино! – льстиво заметил Коля.

– Какая?..– слегка покраснел Шалашов.

– «Туалет – это то, что нам надо».

– Ну нет!..– возразил, воодушевляясь, Шалашов.– Это, скорее, из братьев Коэнов. Или...

Дверь в туалет находилась за красной портьерой – того же цвета, что и звездная дорожка. Заметив у дверей охранников Троицкого, одного из которых они видали на яхте, Игорь и Вася сделали лица кирпичом и прошли мимо. В двух импозантных мужчинах Николай давешних странных посетителей не признал.

Троицкий умывался. Он не очень хорошо себя чувствовал и решил освежиться: обтирал холодной водой лицо и голову.

Скрипнула дверь, и в зеркале Троицкий увидел двух неприятных незнакомцев. Огромный опыт Демьяныча и звериное чугье подсказали, что эти двое – по его душу. Не переставая умываться и наблюдать, он покрепче расставил ноги, поиграл мышцами, готовясь к возможной схватке.

– Здравствуйте, Михаил Демьянович,– вежливо произнес Плахов.

– Здравствуйте,– обратился Троицкий к отражениям в зеркале.– Но я вас не знаю.

– Только не волнуйтесь и спокойно выслушайте,– попросил Игорь.

– Мы из Петербурга,– Рогов махнул удостоверением.– Из «убойного» отдела.

Так. Здесь их двое. Надо надеяться, без оружия. Этих дурачков можно похоронить в кабинках. Только бы в туалет никто не вошел. Хотя бы полторы минуты. Потом – быстро из Дворца. Интересно, есть другой выход, кроме этой сраной красной тропинки? Неизвестно, сколько их снаружи и где они...

– Мы не собираемся вас задерживать,– будто бы прочитал мысли Троицкого Плахов.– Просто хотим поговорить.

Троицкий резко развернулся. Негромко крикнул:

– Дима!..

Возникли охранники. Сработали четко: заняли позиции за спинами оперативников, готовые по команде к атаке. Впрочем – отметил Троицкий – это Дима сработал четко. «Зафиксировал» своего по всем правилам боевого искусства. А Николай за своим клиентом встал немножко сбоку, так что коротышка мог врезать ему локтем в ребра. Расслабился, вообще, Николай. Надо будет в Португалии устроить ему показательную порку.

– Здесь побудьте,– бросил Троицкий охранникам, а. потом кивнул Плахову.– Так что вы хотите?

– Вас, Михаил Демьяныч, «заказали»,– спокойно сообщил Игорь.– Во время фестиваля должны грохнуть.

– Кто?! – удивился Троицкий.

– Знаем только исполнителя,– пояснил Рогов.– Он, кстати, уже здесь.

– Во Дворце? – еще больше удивился Троицкий. . Что за бред? Или блеф?

Или не блеф и не бред, а по Дворцу и впрямь бродит киллер с... зенитной установкой.

– В Каннах.

– А вам-то какой резон меня спасать? – Троицкий взял себя в руки и начал прощупывать незваных новых знакомцев.

Ни разу менты еще о его здоровье не беспокоились.

– Хотим киллера взять с поличным. За ним еще много всего. Поэтому и приехали.

– Не бойтесь, вы нам не нужны.

– Не нужен,– с иронией повторил Троицкий,– Киллеру нужен, а вам нет...

– Мы бы тогда не пришли,– Плахов смотрел Троицкому прямо в глаза.

Тоже известный приемчик. Если впариваешь откровенную туфту, честно смотри в глаза собеседнику.

– На яхту вы приезжали? – Троицкий ответил таким же пристальным взглядом.

– Они,– опередив оперативников, ляпнул Николай. И закашлялся. Ему обещали, что за учиненную тогда пальбу он еще будет отвечать «дома» отдельным пунктом.

– Мы... – подтвердил Плахов.

Дверь открылась, в туалет зашел Пьер Ришар. Поскользнулся на ровном месте, с размаху сел на пол, ловко вскочил, подмигнул собравшимся и устремился к белоснежному писсуару.

«Ки-ино!» – подумал Троицкий. Некстати вспомнился еще какой-то фильм, где человека в кинозале находили после сеанса с пулей в сердце. Одного, второго, третьего... На одном и том же месте. Выяснили, что из-за экрана стрелять не могли. В результате оказалось, что ковбой с экрана стрелял.

Типа, ненаучная фантастика. Что-то с моралью: о вреде массовой культуры.

– Ладно. Не сейчас,– решил Троицкий.– Завтра поговорим. Где вы остановились?

– Здесь, в Каннах. У одного эмигранта.

– В час подойдете на пляж за Дворцом. Там будет катер голубого цвета. Вот он вас привезет,– Троицкий кивнул на Николая.– Возле двери он оглянулся: – Фильм-то остаетесь смотреть?

– Да мы уголовное дело читали,– брякнул Рогов.

Троицкий поджал губы. Выйдя из туалета, приказал Диме:

– Глаз не спускать! Странно все это...

– Шеф, таблетки через полчаса,– напомнил Дима.

– Таблетки Николаю отдай... Нет,– вдруг перерешил Троицкий.– Ты остаешься, а Николай – за ними.

Доверять Николаю таблетки отчего-то не хотелось.

Утром Федор Ильич немножко усовершенствовал свой аппарат: тот самый, который Василий рекламировал Пастухову. В котором «вместо рыб яблоки». Днем усовершенствованный аппарат работал, причем не только на яблоках, но и на грушах, а вечером Федор Ильич дремал перед телевизором и дегустировал усовершенствованную продукцию. «Неплохо,– думал Федор Ильич.– В целом вышло неплохо».

В телевизоре шли новости культуры. Известный режиссер собирался снимать сериал по знаменитому роману «Мастер и Маргарита».

– А правда, что на роль Иешуа вы планируете пригласить Леонардо ди Каприо?..– приставала к режиссеру назойливая журналистка с разноцветными волосами.

– Нет, все роли в сериале сыграют наши соотечественники.

– И кота – соотечественник?..

– На роль кота будем пробовать дрессированного тигра из саратовского зоопарка.

«Хорошо»,– одобрил Федор Ильич.

Не тигра одобрил, а факт сериала. Когда-то, давным-давно, он собирался прочесть роман «Мастер и Маргарита». Но так и не собрался, А теперь и не нужно – скоро будет сериал.

В телевизоре перешли к международным новостям, По экрану поплыли пальмы.

– Продолжается Каннский фестиваль,– бодро рапортовал диктор.– Сегодня свой фильм представляет известный французский режиссер Жан Рошфор. Главную роль в нем исполнил популярный российский актер Олег Белов. По словам режиссера, действие картины происходит в России. Она посвящена сложной эпохе девяностых, когда интересы личности и государства разошлись настолько, что, казалось, вместе, как сказал поэт, им не сойтись. Но...

Белова в этот вечер творческая группа поймать не смогла, а потому просто транслировала проход по красной дорожке.

По дорожке шли Рогов и Плахов. Игорь был сосредоточенный, а Василий, напротив, очень довольный.

Федору Ильичу даже показалось, что Васька ему подмигнул с экрана.

– Мать! Беги сюда! – вскрикнул Васькин тесть.

– Чего стряслось-то?..– вбежала в комнату взволнованная теща.

– Там... Там наш Васька. Во фраке... С бабочкой,– Федор Ильич тыкал пальцем в телевизор.

Но репортаж из Канн уже закончился. Начался репортаж с выставки авангардистов. Вместо Василия теща увидела на экране портрет женщины с тремя глазами и двумя ушами. Из головы у нее росло дерево типа дуб.

– И с сачком... – съязвила теща.—Додегустиро-вался, что бабочки в голове...

– Да при чем здесь сачок?! – возмутился Федор Ильич.– По лестнице, говорю, шел... Во фраке... Клянусь!

– Во фраке?!

– Во фраке... С бабочкой. Игореха Плахов рядом с ним.

– И этот во фраке?

– И этот! – гордо подтвердил Федор Ильич.

Теща выключила телевизор.

– Все. Иди спать... Полегчает.

Федор Ильич подчинился. Вставая, буркнул:

– А наш Васька-то мог бы кота сыграть...

– Тьфу! – плюнула теща.

«Может, и впрямь привиделось,– рассуждал тесть, засыпая.– Как же может Васька во фраке?.. Корень, интересно, нашел, нет? И подмигнул с экрана. С экрана же не подмигивают...»

«Мы строим церкви! Детские дома! На моей родине, наконец-то...» – вещал на экране герой Олега Белова.

Троицкий поморщился. Выходило как-то неубедительно. Жаловаться, конечно, не на кого. Сам принял фильм. Тогда показалось, что ничего, хорошо даже. А сейчас – чего-то не то... Или настроение такое. Или голова болит. И ведь все правда: и про церкви, и про детские дома. А неубедительно. Актер, что ли, плохой?

Белов, подлец, на премьеру не пришел. «Испугался, что придушу, сука...»

– Шеф, таблеточки... – деликатно шепнул Дима.– То есть, извините, таблетки...

«А ведь все только начиналось! – страдал Егоров.– И ничего еще толком не началось. Не подержал, как следует, за коленку, не поцеловал. Не рассказал, как в девяносто втором году Дэвид Линч сымитировал пожар в гостинице, чтобы привлечь внимание к своему фильму «Твин Пике: огонь, иди со мной». Не... Сплошные «не»!

Егоров поискал Кристину в нарядной толпе на набережной Круазетт, но не нашел, да и понимал, что смысла в этом никакого. Ну найдет он ее, ну и что? В лучшем случае даст она ему пощечину. Или даст понять, что презирает его. А больше ничего интересного не даст.

Домой идти не хотелось. Выслушивать россказни Плахова и Рогова о посещении премьеры?! Описались поди от счастья, олухи царя небесного. И где они достали билеты, мерзавцы?! Если у них были свои ходы, по любым понятиям требовалось перво-наперво обеспечить билетами старшего группы!

«Напьюсь! – решил Егоров.– На фестивале, я или не на фестивале?».

Наперсток виски в ближайшем кафе стоил десять евро.

«Однако!» – подумал Егоров и пить не стал. Пошел в ночную лавчонку, которую давно приметил, и купил у араба за ту же десятку бутылку в-двести граммов. Тоже не слишком много, но все же... Больше в пять раз.

Пошел на пляж, сел на прохладный песок. Вечерами дул северный ветер, у воды становилось не то что холодно, но чуть-чуть свежо, С виски – сочетание идеальное.

Залив был полон огней, но чуть в стороне, дальше начиналась бескрайняя темнота. Открытое море.

«Люди затеряны в жизни,– с горечью рассуждал Егоров.– Как эти... Как острова в океане. Что такое вот эта пляжная песчинка (в ботинки Егорову понабилось песка) в сравнении с человеком?.. Ничто. Тьфу!.. А что такое человек в сравнении с бесконечным океаном? Такая же бессмысленная песчинка. Человек всю жизнь совершает ошибки. Вот я делил командировочные – и совершил ошибку. Можно было оставить Рогову и Плахову чуть поменьше...»

У кромки воды появилась женская фигура. Она бежала вдоль берега, махала руками. Егоров узнал Кристину. Едва не зарылся в песок. С его комплекцией сделать это было сложновато, но, по счастью, луна была закрыта тучами, и Кристина не заметила Сергея Аркадьевича.

Да она и не смотрела по сторонам. Неслась и кричала:

– Фена нет! Билета нет! Обманули!

– Сумасшедшая... – пробормотал Егоров.– Хорошо что мы... расстались.

Виски кончилось. Кристина скрылась за Дворцом. Луна выползла из-за туч. С набережной доносилась музыка. «На дискотеку, что ли, сходить? Чего билетам пропадать?» В суете он расслышал от Анри, только что дискотека – немножко необычная.

У входа в дискотеку толпились только парни – ни одной девушки, если не считать женщины-охранницы. Егоров это заметил, но значения поначалу не придал. Появление Егорова у публики, столпившейся у входа, вызвало искренний интерес. Все разом замолчали и уставились на громоздкого дядьку, который, несмотря на короткую стрижку, казался очень взъерошенным.

Сергей Аркадьевич решил продать второй билет по номиналу (разглядел в углу маленьким шрифтом – 15 евро). Деньги сгодятся. Вертлявый рыжеволосый юноша в оранжевой жилетке, тыча длинным пальцем в жилет, вдруг приобнял Егорова за талию, прижался весь прямо к нему и стал что-то быстро ворковать по-своему. Егоров оторопел. Дернулся, вырываясь из объятий рыжего, но субтильный хлопец прилип к нему крепко.

– Э, ты чё? – возмутился Егоров.– Отцепился быстро, кому сказал! Это чё он? Чё он говорит-то...

В толпе засмеялись.

– Чё гогочете-то? – взревел Егоров (по-русски, разумеется) и сжал кулаки.

Русскоязычной оказалась охранница. Соизволила помочь соотечественнику:

– Он говорит, что денег у него нет, зато темперамент у него горячий, а страсть его нежна...

Егорова словно оглоблей по голове стукнули. Челюсть, отваливаясь как ковш экскаватора, аж скрипнула от возмущения.

– Но я вам не советую,– доверительно добавила землячка.– Это известный «динамщик».

Стряхнув, как муху, слюнявого рыжего, кое-как справившись с чувствами, вспомнив задним числом не дошедшие сразу до сознания слова Анри, Егоров с помощью охранницы пристроил билеты за полцены (два за пятнадцать) и двинул вспять.

На душе у него было черно.

Он то ненавидел всех (клятых киношников, араба с билетами, предательницу Кристину, особенно Рогова с Плаховым, даже за что-то Шалашова с юным Колей, встреченных близ дискотеки), то начинал жалеть себя (как несправедлив мир!), то вспоминал несбывшиеся лирические мечты.

«А ведь я бы мог расстегивать сейчас молнию на ее платье... Гладить полные бедра....»

Жюль Дега расстегнул молнию на платье Сусанны, начал ласкать ее костлявые бедра...

– Жюль, не томи, мон амур,– зарычала Сусанна,– я вся истомилась. Мы не делали этого уже десять дней. Тебе хорошо, ты пялишь свою жену каждую ночь, а каково мне?!