Текст книги "Крымский узел"

Автор книги: Андрей Малыгин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 17 страниц)

тическое, народное движение на Украине, мы из скромности ли, из гордости чурались сотрудничества с ним. Нет лучшего примера, чем Крым. Вспомним, на гребне низового народного протеста президентом Крыма избирается Ю. Мешков, кандидат блока «Россия»… Если бы в тот момент отечественные обломовы, занятые рассуждениями о Великой России, помогли Крыму материально, избранный 80 % населения президент Крыма не оказался через год под арестом в собственном кабинете».[31] Об этом же говорит и А. Мошес, напоминающий, что «Москва воздержалась от вмешательства в крымские события… в мае 1994 года, когда Украина была накануне вспышки вооруженного конфликта между крымскими и центральными властями, и в сентябре того же года, когда острый политический кризис разразился уже в Крыму между президентом Ю. Мешковым и парламентом, и многие бы политики на полуострове приветствовали бы подключение России. В марте 1995 года несмотря на призывы спикера Крымского парламента С. Цекова, с одобрением воспринимавшиеся частью депутатов Государственной думы, взвешенная позиция российской исполнительной власти, по сути, стала одним из важнейших факторов, способствовавших возврату Крыма в правовое поле Украины».[32]

Несомненно, на «сдержанность» России по отношению к Украине влияла и позиция США, заинтересованных как в сохранении стабильности и целостности Украины, так и в том, чтобы не появлялись препятствия для вывода из Украины ядерного оружия. Такие препятствия мог31 Независимая Газета, 14 мая 1996

32 Мошес А. Конфликтный потенциал в российско-украинских отношениях… с.29

ли бы появиться в случае настойчивости России в «крымском вопросе», С. Усов в Независимой Газете говорит о некоем «негласном подтексте» договора о судьбе ядерного оружия (1994 г. при участии США) на территории Украины, в соответствии с которым было, якобы, достигнуто джентльменское соглашение: «Россия не поднимает вопрос о Севастополе и Крыме, а Украина вывозит ядерное оружие…».[33]

О стратегии США в украино-российских отношениях, в известной степени, можно судить на основании материалов состоявшейся 26–27 марта 1994 года конференции «Американо-российские стратегические интересы после «холодной войны»: новая повестка дня», которая была оценена ее устроителями как первая попытка выработать совместную стратегию США и России по ряду актуальных проблем современной мировой политики, и в том числе, по отношению к Украине.

Обстановка на Украине была оценена участниками конференции, представлявшими военные и внешнеполитические ведомства двух стран, как крайне нестабильная. В связи с этим участники совещания констатировали: «распад Украины будет иметь серьезные последствия для Центрально-европейского региона, прежде всего в сфере безопасности. Страны Вышеграда и Балтии выступят за интенсификацию связей с НАТО. Разваливающаяся Украина может стать источником трений России и США… Поглощение Украины Россией, даже мирным путем, будет стоить столь дорого, что, скорее всего, приведет к концу реформ в России и краху надежд на экономическое возрождение».[34] На совещании обе стороны склонились к необходимости выработки совместной стратегии по отношению к Украине, при которой Украина сохранялась бы как политически независимое и целостное государство, а экономически как зависимое от России (при этом следует, конечно, иметь ввиду, что и сама Россия воспринималась американцами как зависимое государство, так что речь шла лишь об иерархии зависимостей).

У противников «отвоевания Крыма» в президентском окружении был и сугубо прагматический аргумент, озвученный в свое время тогдашним премьером РФ Е. Гайдаром. В интервью газете Правда Украины в 1995 году он сказал: «Не думаю, чтобы «крымский вопрос» встанет когда-либо серьезно. Крым, что называется, полностью «завязан» на Украину, и его присоединение к России – даже чисто гипотетически – просто добьет российскую экономику».[35]

В то же время администрация российского президента не могла не считаться с тем, что в русскоязычном Крыму набирало силу движение за изменение статуса Крыма и реинтеграцию его с Россией. Еще более животрепещущей темой становилась проблема раздела и базирования Черноморского флота, командование которого наотрез отказывалось от распространения на флот украинской юрисдикции.

Даже если бы президент Ельцин и не хотел каким-либо образом поднимать «крымскую тему», сила обстоятельств настойчиво толкала его к этому, особенно в пе34 Русский геополитический Сборник, 1996, № 1

35 Багров Н. Крым: время надежд и тревог (Симферополь, 1996), с.105

риоды многочисленных избирательных кампаний, которые действующий президент выигрывал в немалой степени благодаря обещаниям отстаивать интересы России и права русскоязычного населения за ее пределами.

К тому же, узел крымских проблем оказывался довольно удобным способом давления на Украину, если та проявляла неуступчивость в вопросах, связанных с партнерством в рамках СНГ.

Итак, «крымско-черноморская» политика правящих кругов России создавалась взаимодействием многих, часто противоречивых ожиданий и тенденций. Едва ли вообще можно говорить о некоей единой политике Москвы в этой сфере (тем более о стремлении «разрушить украинскую государственность» или территориальную целостность страны, как об этом говорят украинские политики). Речь может идти о своеобразной игре. В причудливом рисунке российской политики находилось место и «умеренной» президентской и «радикальной» парламентской позициям: за парламентским «арт-обстрелом», как правило, следовала примирительная встреча президентов, на которой украинская сторона делала определенные уступки, после чего в отношениях между государствами наступал период относительной стабилизации.

В свою очередь демарши Украины также большей частью могут быть объяснены интересами, вовсе не связанными с заботой о своей территориальной целостности. Неуступчивость Киева в вопросе о флоте нередко также выступала в качестве средства давления на Москву для того, чтобы добиться от России уступок в вопросах поставки энергоносителей, торговли, кредитов и т. д. Так ужесточение позиции Украины в вопросе о флоте в 1996 году слишком очевидно совпадает с введением Россией ряда ограничительных мер в торговле с Украиной – НДС на импортные товары, квот на ввоз сахара и спирта и т. д., чтобы исключить существование здесь определенной связи.

Украинские политики акцентировали внимание на «опасности со стороны России» еще и потому, что это давало им возможность трактовать все крымское движение как исключительно пророссийское и бороться с ним не как с демократическим движением за расширение прав самобытного региона, а как с «пятой колонной» соседнего государства.[36]

Излишне говорить о том, что проблема Крыма, Севастополя и флота, как и в России, на Украине являлась важнейшим фактором внутриполитической борьбы. Этим в частности объясняется то, что весьма умеренная позиция Л. Кучмы в бытность его премьер-министром в вопросе о базировании ЧФ сменилась достаточно жесткой позицией с занятием им поста президента.

Война в Чечне, в которую вступила Россия в начале 1994 года, отодвинула тему Крыма, Севастополя и Флота на задний план (если не считать резкого демарша российского радикала Николая Лысенко в апреле 1995 года), однако, осенью 1996-го с окончанием боевых действий она снова оказалась в центре внимания. Это было связано с достаточно резкими заявлениями секретаря Совета безопасности России Александра Лебедя и мэра Москвы Юрия Лужкова о необходимости поднять вопрос о стату36 Экс-командующий ВМС Украины Б. Кожин писал в своей статье в газете ВР Украины «Голос Украины»: «Ярким примером деятельности «пятой колонны» является Крым. Москва не только обеспечивает крымский сепаратизм, но и всячески поощряет его, пытается сделать там такую «пятую колонну», которая не снилась даже Гитлеру» (Кожин Б. Концепция есть, безопасности нет, Голос Украины, 10 апреля, 1997)

се Севастополя. Они произвели большое впечатление как в России, так и на Украине, повлияв на документы Госдумы и Совета Федерации, а также на решение Б. Ельцина отложить свой визит в Киев, который рассматривался как важный момент на пути к подписанию широкомасштабного договора между Украиной и Россией.[37]

Некоторые СМИ склонны были считать эти демарши российских политиков выражением некоей новой «крымской» политики России (украинские аналитики объясняют это необходимостью для России новой точки приложения сил после поражения в Чечне, или об осознании Россией необходимости контроля за черноморским транзитом[38]). Тем не менее, это, очевидно, не вполне соответствует действительности.

Письмо А. Лебедя приоткрывает завесу над причинами российского подхода: это задержка с определением статуса ЧФ на территории Украины, отсутствие подвижек в решении проблемы его базирования. Лебедь рекомендовал использовать «территориальные разногласия» как рычаг для давления на Украину в вопросе о флоте.[39] Это было вполне адекватно понято украинскими политиками. Так, например, С. Головатый, комментируя решение Совета Федерации России в декабре 1996 года, отметил в 37 Еще ранее в 1995 году, Б. Ельцин в интервью агентству ИТАР-ТАСС сказал, что «у России на полуострове значительные интересы, поэтому судьбы Крыма для нас небезразличны… Что касается крупных политических документов, то, думаю, будет правильно подписать их тогда, когда убедимся, что взаимоотношения между Симферополем и Киевом складываются без ущерба для интересов крымчан и отвечают международно-признанным стандартам прав человека» (Независимая Газета, 21 ноября 1995)

38 Финансовая Украина, 29 октября 1996

39 А. Лебедь. Севастополь – российский город, Флаг Родины, 5 октября, 1996

интервью газете Коммерсант-Daily, что, по его мнению, «российские сенаторы, явно понимая бесперспективность своих претензий в отношении Севастополя, хотят самим фактом их выдвижения заставить Киев подписать соглашения о разделе на выгодных Москве условиях».[40]

Казалось бы, особняком стоит позиция Ю. Лужкова, недвусмысленно акцентировавшего внимание именно на территориальных проблемах,[41] однако, в действительности и она не выпадает из традиционной стратегии Москвы в крымском вопросе, составной частью которой всегда была игра «риторическими мускулами», рассчитанная на произведение известного эффекта. Общим местом в оценке «внешнеполитических инициатив» Ю. Лужкова уже давно стали указания на его стремление создать себе имидж патриота ввиду новых президентских выборов.[42]

Следует иметь в виду, что усиление «крымской» риторики в конце 1996 года совпало с острыми дискуссиями внутри российского истеблишмента по проблеме расширения НАТО на Восток, в которых был очень существенен момент «гарантий безопасности» страны. Тема Севасто40 Коммерсант-Daily, 7 декабря 1996

41 Лужков Ю. Севастополь – российский город на крымском полуострове.//Известия, 1 ноября 1996

42 Коммерсант-Daily, 21 декабря 1996. В случае с «крымской политикой» 42 Коммерсант-Daily, 21 декабря 1996. В случае с «крымской политикой» Ю. Лужкова следует иметь ввиду еще одно обстоятельство: в 90 годы Москва превратилась во вполне самостоятельный и мощный регион внутри России, регион претендующий на собственную внутреннюю и внешнюю политику не вполне тождественную политике общегосударственного центра. Активность московского мэра в крымском вопросе, несомненно, является проявлением региональной самостоятельности Москвы и в известном смысле идет вразрез с политикой той же Москвы, но как столицы России.

поля, как и тема Белоруссии, поднималась в контексте поисков «адекватного ответа» Североатлантическому альянсу. Как только было достигнуто общее соглашение с НАТО, а также произошло известное разграничение сфер влияния России и НАТО в государствах бывшего СССР, «проблема Севастополя» была быстро закрыта, что говорит о том, что ее вряд ли можно рассматривать как самостоятельный фактор российской внешней политики. С приближением НАТО к границам России, российские политики всерьез задумались о создании новой военно-политической системы на территории бывшего СССР. Это неизбежно повлекло за собой поиск и привлечение надежных союзников. В этих условиях политическая конфронтация с Украиной выглядела слишком неконструктивной. Постепенно стороны стали переходить от взаимных претензий к выработке партнерского стиля взаимоотношений. Важной вехой на этом пути стало подписание широкомасштабного Договора о дружбе, сотрудничестве и партнерстве между Российской Федерацией и Украиной в 1997. Что касается трудностей его ратификации российской стороной, то они также отражали не столько глубоко укорененный в российском сознании ирредентизм, сколько особенности вполне естественного привыкания к новой реальности.

В течение шести с половиной лет мир с замиранием сердца ожидал возникновения новой горячей точки в Европе, которая могла бы превратиться в зону серьезного конфликта между двумя крупными государствами, образовавшимися на развалинах бывшего СССР и унаследовавшими его ядерный потенциал. Этого не произошло, поскольку в сущности никакого территориального спора не было. «Крымские разногласия» России и Украины создавались отнюдь не «патриотическими» устремлениями или амбициями сторон, а скорее навязывались обстоятельствами руководству обоих государств, которые втягивались в решение проблемы зачастую помимо своей воли, не имея каких-либо априорных политических стратегий.

Более или менее пристальный взгляд на крымскую проблему показывает, что те или иные радикальные заявления политиков являлись не более чем риторикой, призванной обеспечить решение значительно более частных политических и экономических задач. Для России такими задачами были: сохранение контроля над Черноморским флотом и обеспечение льготных условий его базирования, а также сохранение действенного рычага для экономического и политического влияния на Украину, для Украины – средством достижения наиболее выгодных экономических последствий базирования российского военного контингента на своей территории. Чрезвычайно важной являлась для Украины также задача постоянной демонстрации своей государственной состоятельности, целостности и независимости, повод к чему постоянно давала крымская ситуация.

Как уже говорилось, существеннейшую роль играло то, что проблема Крыма и Севастополя и в России и на Украине была «блюдом для внутреннего употребления», элементом внутриполитической борьбы.

Все эти обстоятельства предопределили как остроту полемики, так и ее риторический характер, обусловив то, что она ни разу не вышла за рамки словесного «обмена любезностями». В определенной степени это может считаться успокаивающим фактом. Однако история свидетельствует о том, что даже самые устойчивые тенденции имеют свойство меняться, а также о том, что крупные конфликты часто возникают не из тех или иных стремлений, а как раз против воли их участников. Зачастую вполне частные и локальные проблемы таят в себе большой конфликтный потенциал, именно таковой и является проблема Черноморского флота.

2. Проблема Черноморского флота: начало дрейфа

В отличие от фиктивного, в значительной мере, «крымского спора» России и Украины, борьба за обладание Черноморским флотом была вполне реальной. Тем не менее, глубокую проблему ЧФ невозможно свести лишь к полемике соответствующих институтов двух государств. Спор о Черноморском флоте – это и политическое противостояние между командованием ЧФ и украинскими военными властями, это и драматический раскол внутри части офицерского корпуса самого флота. Едва ли при описании черноморской эпопеи можно отдать приоритет лишь одной из ее «сюжетных линий». Прежде чем стать «головной болью» в Москве и Киеве, ЧФ стал таковой для Севастополя, Крыма. Иногда наблюдателям борьбы вокруг флота казалось, что далекие столицы делают все возможное вовсе не для того, чтобы решить проблему, а как раз для того, чтобы уйти от ее решения. Даже сегодня весьма трудно однозначно ответить на вопрос – где происходили наиболее важные процессы: в дипломатических кабинетах, в штабах военачальников или на улицах крымских городов? Именно столкновение интересов массы людей на различных уровнях и в разных местах и делало эту проблему столь трудно решаемой за столом переговоров, даже когда за ними встречаются верховные лидеры государств.

Кризис 1992 года

30 декабря 1991 года страны-участники СНГ подписали ряд документов по военным вопросам, в соответствии с которыми Министерство Обороны бывшего Союза подлежало ликвидации, а вместо него создавалось Главное командование Вооруженных сил Содружества независимых государств. Государства СНГ получали право создавать свои вооруженные силы на базе частей и подразделений ВС СССР, которые дислоцировались на территории этих государств, за исключением тех из них, которые признавались «стратегическими силами» и должны были остаться под объединенным командованием СНГ Дальнейшие события показали, что у лидеров, подписавших пакет военных документов, не было единого представления ни о том, что входит в понятие «стратегических сил», ни о том, каков должен быть статус и условия размещения этих сил на территории новых государств.

В первые дни нового 1992 года президент Украины Л. Кравчук заявил о начале строительства Вооруженных сил Украины. 5 января украинское правительство начало приводить к присяге на верность Украине войска, дислоцировавшиеся в республике. В Этот день присягу приняли части Национальной Гвардии, 12 января – пограничные войска. До 20 января принятие присяги планировалось осуществить во всех трех военных округах, которые имелись на Украине – Одесском, Киевском и Прикарпатском, а также на Черноморском флоте (точнее, в той его части, которая после распада СССР оставалась на территории Украины). К присяге также планировалось привести и подразделения, которые оставались под объединенным командованием (ракетные войска, авиация дальнего действия), хотя, как утверждал Министр обороны Украины К. Морозов, эти войска должны были выполнять задачи обороны всего Содружества.[43] По сообщениям печати, в большинстве частей и соединений принятие присяги прошло без каких-либо осложнений, Исключение составили некоторые стратегические части и Черноморский флот, командование которых отказалось выполнить решение украинских властей.

Черноморский флот являлся весьма крупным соединением вооруженных сил бывшего союза. Согласно данным, приводимым в книге С. Горбачева, в 1990 году ЧФ насчитывал в своем составе 833 корабля и судна, в том числе 28 подводных лодок, 2 противолодочных крейсера, 6 ракетных крейсеров (БПК), 20 эсминцев и БПК (фрегатов УРО), около 4 °CКР и около 30 малых ракетных кораблей и катеров, около 70 тральщиков, около 50 десантных кораблей и катеров, около 100 боевых и вспомогательных катеров, 410 единиц морской авиации. Численность личного состава – около 100 тыс. человек.[44]

Как писал Д. Кларк – эксперт по военным вопросам журнала RFE/RL Research Report: «Несмотря на то, что Черноморский флот, подобно Балтийскому меньше, чем Тихоокеанский или Северный флоты (бывшего СССР – А.М.), он представляет все еще грозную силу, большую, чем большинство других флотов мира, включая членов НАТО, кроме США. Согласно данным Международного Института Стратегических исследований (IISS) он обладает около 400 кораблей, из которых 45 относятся к 43 Независимая Газета, 7 января 1992

43 Независимая Газета, 7 января 1992

44 Горбачев С. Севастополь в третьей обороне. 1991-19… Севастополь, 1995

ударным надводным силам, из которых наиболее значительны морские военные корабли, включая два ракетных авианосных крейсера «Москва» и «Ленинград», три ракетоносца с ядерным оружием, десять ракетоносцев поражения и тридцать ракетоносных фрегатов. Слабой частью флота является его подводный компонент, который состоит из 26 устаревших дизельных подводных лодок… Сила флотской авиации наземного базирования, однако, более чем компенсирует эту слабость. Согласно оценке IISS этот компонент включает 151 военный самолет и восемьдесят пять вертолетов; отдельные русские источники, – пишет Кларк, – утверждают, что их даже больше, приблизительно около 400 единиц, включая 140, способных нести ядерное оружие и решать задачи на больших дистанциях… Флот также включает бригаду морской пехоты, базирующуюся в Севастополе, и части береговой обороны – моторизованную стрелковую дивизию в Симферополе».[45] Вероятную численность личного состава Д. Кларк определил в 75 тыс. офицеров и матросов.

Командующим флотом с осени 1991 года являлся адмирал Игорь Касатонов, который сменил на посту поддержавшего ГКЧП адмирала Хронопуло. 4 января состоялось заседание Военного Совета флота на котором было решено не принимать украинскую присягу до тех пор, пока руководители двух государств не договорятся окончательно, кому должен принадлежать Черноморский флот.

Получив соответствующие распоряжения МО Украины, адмирал И. Касатонов заявил, что флот подчиняется командованию Военно-морского флота бывшего СССР – СНГ и не будет выполнять приказов Министра обороны 45 D. L. Clarck. The Saga of Black Sea Fleet, RFE/RL Research Report, 24 january, 1992, p. 45

Украины.[46] Двухдневные переговоры командования ЧФ и Министерства обороны Украины не привели к каким-либо результатам, 8 января на специальной пресс-конференции И. Касатонов заявил: «Перед флотом не стоит вопрос выполнять или не выполнять приказ президента Украины Л. Кравчука, флот подчинен непосредственно главнокомандующему войсками СНГ маршалу Е. Шапошникову и командующему ВМФ бывшего СССР адмиралу Чернавину». Это же повторил И. Касатонов и на встрече в Киеве на следующий день.[47] Председатель союза офицеров Украины В. Мартиросян утверждал, что командующий флотом отключил связь с МО Украины и разослал во все флотские подразделения шифрограмму с требованием выполнять только приказы его, Чернавина, и маршала Шапошникова.[48]

По-видимому, для властей Украины позиция командования флотом была достаточно неожиданной, поскольку на референдуме о независимости Украины 1 декабря 1991 года ЧФ высказался за независимость украинского государства. В голосовании приняло участие 97 % военнослужащих, из которых 72 % высказались за независимость Украины, 48 % проголосовали за Л. Кравчука, как за президента государства.[49] Такой исход голосования был вызван рядом обстоятельств: как общим состоянием умов в это время, так и тем, что для военнослужащих флота идея независимости Украины не входила в проти46 Горбачев С. Указ. соч., с. 72–83

47 Независимая Газета, 10 января 1992

48 Там же

49 Горбачев С. Указ. соч., с. 68

воречие с идеей сохранения флота как «общего для всего будущего содружества». Л. Кравчук накануне выборов неоднократно заявлял о том, что ЧФ останется флотом СНГ, а Украина будет иметь свои собственные небольшие Военно-морские силы. Свою роль сыграло то, что Украина участвовала в содержании флота, и то, что около 20 % офицеров и 30 % матросов были выходцами из Украины.[50] На флоте ожидали, что обретение Украиной независимости не отразится на будущем Черноморского соединения.[51] Слишком быстрые и грубые действия Киева в январе 92-го вызвали своего рода шок и стимулировали ответную негативную реакцию флотского командования.

Трудно сказать, в какой мере действиями Касатонова управляли из Кремля, и какова была бы реакция Москвы, если бы Касатонов оказался более лояльным по отношению к новому украинскому руководству. В. Савченко в своей книге утверждает, что И. Касатонов колебался: «…вне всякого сомнения, он готов был передать Украине все свое хозяйство, но его никто не захотел даже принять».[52] Этот же автор говорит, что решение Касатонова не принимать присягу последовало за каким-то загадочным звонком из Москвы.[53] Первый заместитель командующего ВМФ адмирал И. Капитанец в одной из статей в 50 Там же

51 Адмирал Касатонов в частности говорил в ноябре 1991 года: «лидеры (Украины) ведут себя очень тактично в отношении флота». См.: D. Clarke. The Battle of the Black Sea Fleet, RFE/RL Research Report, January 31/05, 1992, p. 53

52 Савченко В. Анатомия необъявленной войны. Крым. Севастополь. Флот. 1991-199… Киев, 1997, с.17

53 Там же.

январе 1992-го указывал, что 2 и 3 января в Киеве проходили переговоры бывшего МО СССР и МО Украины, где шла речь о судьбе ЧФ, причем российская делегация отстаивала идею единого ЧФ как части стратегических сил СНГ.[54] Тем не менее, официальная реакция Москвы последовала лишь после того, как И. Касатонов и Военный совет флота сказали свое твердое «нет» новой присяге, что заставляет думать о том, что адмирал в известной степени действовал самостоятельно. В 1992 году он стяжал в общественном мнении Крыма славу непреклонного патриота, противостоящего так называемому «объективному ходу событий». Так же смотрели на него и многие политики в России. Например, Председатель ВС РФ Р. Хасбулатов сказал о нем: «Я думаю… что если бы не было Касатонова там, то сегодня спорить с Украиной было бы не о чем. Уже давно флот перешел бы».[55]

У военных и политических лидеров России в начале 1992 года не было единого мнения относительно будущей судьбы флота. Наряду с необходимостью сохранения флота в качестве «общего флота Содружества» высказывались и иные идеи. В украинской прессе в начале года промелькнуло несколько сообщений об имевшемся, якобы, неопубликованном указе президента России Б. Ельцина о передаче под юрисдикцию России всех вооруженных сил бывшего СССР, призыве вице-президента А. Руцкого не поднимать над кораблями ЧФ украинские флаги, а также заявлении председателя ВС России Р. Хасбулатова о том, что все четыре флота бывшего Союза будут при54 Горбачев С. Указ. соч., 87–88; См. Также: Савченко В. Указ. соч., с. 13

55 Горінь Б. Кухня політичної провокації, Буткевич В., Горінь Б., Свідзінський А. Крим – не тільки зона відпочинку. Львів, 1993, с. 72

надлежать России.[56] На упомянутом уже всеукраинском совещании Л. Кравчук зачитал шифрограмму маршала Е. Шапошникова, в которой содержался приказ всем войскам, дислоцировавшимся на территории Украины 10–12 января принять присягу на верность России.[57] 5 января, согласно сообщениям прессы Б. Ельцин действительно подписал текст присяги на верность России, а 8 января он был опубликован. Находясь в Поволжье, Б. Ельцин заявил: «Черноморский флот был, есть и будет российским… никто у России его не отберет, в том числе и Кравчук…».[58] 10 января это заявление поддержал адмирал Чернавин, отметив в то же время, что ЧФ является частью стратегических вооруженных сил, несет ядерное оружие и выполняет стратегическую задачу.[59] 28 января Б. Ельцин посетил корабли ЧФ, находившиеся на внешнем рейде Новороссийска, где выступая перед командованием флота, он высказался в несколько ином духе: «Позиция российского руководства в отношении судьбы флота не может быть равнодушной. Российским его объявлять никто не будет. С Украиной предстоят переговоры по решению военных проблем, она вправе иметь свой флот. Но мы против раздела ЧФ, он должен быть единым, обеспечивать безопасность границ СНГ».[60] Аналогичная позиция была занята и Верховным Советом России, на совместном заседании палат которого 6 февраля 56 Савченко В. Указ. соч., с.34

57 Независимая Газета, 10 января 1992

58 Независимая Газета, 11 января 1992

59 Там же

60 Горбачев С. Указ. соч., с 101

было принято постановление, в котором ВС поручал правительству «принять все необходимые меры по сохранению ЧФ как единого целого…».[61]

Украинская сторона, заявляя о своих правах на флот, исходила из иных представлений. Украинские военные и политики настаивали на собственном праве определять, что входит в состав стратегических сил, а что нет. Они рассматривали как стратегическое подразделение не весь флот, а лишь ту его часть, которая имела ядерное оружие, или решала задачи «глобального сдерживания».[62] Политики Украины заявляли, что Украина внесла свой вклад в строительство ВМФ бывшего Союза и имеет полное право требовать свою долю этих сил (которая определялась даже как большая, чем Черноморский флот). Ряд западных исследователей, в частности Д. Кларк отмечает, что такой подход Украины к флоту появился после декабрьского референдума и президентских выборов. Первоначально, как утверждает Кларк, политические деятели Украины заявляли о том, что государству необходимы небольшие военно-морские силы для несения пограничной службы.[63]

В январе 1992 года на встрече глав государств СНГ в Москве были подписаны новые документы по военным 61 Там же, с. 105

62 Не смотря на то, что в тексте соглашения указывалось, что термин «стратегические силы» означает любые группировки, соединения, военно-транспортные учреждения предназначенные для решения стратегических задач, воздушные и морские силы и войска ПВО, а также космические войска и т. д., украинские эксперты склонны были относить к стратегическим, только соединения с ядерным оружием. См.: D. Clarke. The Battle of the Black Sea Fleet, RFE/RL Research Report, January 31/05, 1992, p. 54

63 D. L. Clarck. Op. cit.

вопросам, в частности, протокол, в котором указывалось, что «ВМФ бывшего СССР входит в состав стратегических сил Содружества, за исключением части сил ЧФ, которые войдут в состав вооруженных сил Украины».[64] Эти решения, однако, не принесли в решение проблемы ничего нового, поскольку стороны имели свое представление о том, каков должен быть размер этой «части». Украина видела ее как большую (около 80 % флота). Маршал же Шапошников заявлял о том, что большая часть ЧФ должна остаться у СНГ.[65]

Между тем, обстановка в Севастополе накалялась с каждым днем. В январе при участии министерства обороны Украины в ряде частей и подразделений флота были созданы организации Союза офицеров Украины, в которые объединились сторонники перехода ЧФ под украинскую юрисдикцию, Авангардом переприсягания, как пишет С. Горбачев, стали флотские политработники. Влияние сторонников новой присяги было сильно на некоторых кораблях флота и крымской Военно-морской базе в Донузлаве, командир которой Б. Кожин был один из активистов этого движения.[66]

Под юрисдикцию Украины удалось перевести особые отделы частей флота, военную прокуратуру и трибунал, что означало, что разведывательные структуры ЧФ начали действовать против своего командования. В течение января – марта 1992 года украинскую присягу приняли ряд частей флота, дислоцировавшихся преимуще64 Независимая Газета, 21 апреля 1992