Текст книги "Быть драконом"

Автор книги: Андрей Стерхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 26 страниц)

ГЛАВА 15

Мысль, что девушку похитили, пришла мне в голову сразу. А что же это еще могло быть, как не похищение? Я не допускал варианта, что Лера вот так вот запросто бросила открытую машину с ключом в замке и ушла куда-то по своим делам. Например, в парикмахерскую. Типа, вспомнила, что записалась на три, и тут же сорвалась. Девушка ответственная (других не держим) – не позволила бы себе такого. Исключено. Ведь она не в курсе, что завести мою таратайку можно, лишь зная волшебное слово. А потом – не могла она никуда уйти без телефона. Современной девушке по городу ходить без мобильного – это все равно как Наташе Ростовой прийти на первый свой бал топлесс. Невозможно даже представить подобное. Тут и думать нечего – похитили девчонку. Но кто? Зачем?

Первым делом я почему-то подумал об Альбине.

– Твоя работа? – спросил я суровым голосом, когда она подняла трубку.

– Ты о чем, дракон? – не поняла ведьма.

– Это ты, ведьма старая, Леру выкрала?

– Какую еще Леру?

– Помощницу мою.

Альбина хмыкнула, дескать, тоже мне придумал, после чего спросила:

– Мне-то она зачем?

Ее голос звучал уверенно, фальши в нем не чувствовалось, и я снизил обороты:

– Не знаю. Подумал, отомстить решила.

– Ты сам понимаешь, что говоришь?

Я промолчал.

– Давай, давай, вали на бурку, бурка все свезет, – обиженно сказала Альбина. – Только знай: девчонку твою я не трогала. Думай, кому еще насолил.

После чего фыркнула и отключилась.

Только я, удрученный и озадаченный, сложил трубку, раздался вызов.

– Лера?! – обрадовался я.

Напрасно радовался, из трубки послышалось:

– Это Домбровский вас, Егор Владимыч… Владими… мирович, беспокоит.

Клиент, судя по голосу, был пьян, причем изрядно.

– Где вы сейчас находитесь, Леонид Петрович?

– Дома я, где мне еще. С поминок – домой, а из дома… Тут это… Эдуарда нашего сегодня того-самого… Не стало нашего Эдуарда сегодня. Во-о-от. Мы-то все там, а он…

– Знаю, – вставил я, пытаясь прервать его невнятицу.

Не получилось.

– А он мне не верил, – продолжал долдонить Домбровский. – А я же говорил. Говорил я ему. А он мне… Шизой накрылся – он мне. А я-то… И вот. То-то же.

Клиент был совсем никакой, пребывал в том самом состоянии, которое чревато ломкой дров, поэтому я настойчиво порекомендовал:

– Никуда из дому не выходите, Леонид Петрович. Ждите. Еду к вам.

Проблемы наваливались одна за другой, но я решил не метаться, а разгребать их по мере поступления. Раз Домбровский первым дал о себе знать, следовательно, с него и нужно начинать. Но, хотя я и поехал именно к нему, к непутевому своему клиенту, по дороге все равно думал о Лере. Не мама я ей, конечно, и не папа, но ответственность свою за нее чувствовал, поэтому нервничал и беспрестанно задавал себе вопросы: кто девчонку выкрал и зачем? Зачем и кто? Кто и зачем?

Только эти мои бесконечные «кто?» и «зачем?» походили на бойцов, которых безжалостный генерал посылает на самый опасный участок фронта, заранее зная, что ни один из них не вернется.

Вариантов было вагон и маленькая тележка. Повод наехать на меня имели, откровенно говоря, многие. Если собрать в кучу всю нежить, которой я за последнее время дорогу перешел, свет вокруг померкнет, как при солнечном затмении. Помимо того, партизанскую войну мог начать и кто-то из деятелей местного оккультного мира. Некоторые давно зуб точат, ждут удобного случая воткнуть нож в спину. А могли и непосвященные поучаствовать. Даже очень могли. Киднеппинг – это как раз в их стиле. К тому же если вспомнить про закинутую в офис гранату, то эту версию и нужно рассматривать в первую очередь. Какой чародей гранатами швыряться будет? Низший сорт. Грубая работа. У чародея в арсенале другие средства. А в арсенале службы охраны какой-нибудь там фирмы «Фарт» именно такие.

Впрочем, тут же подумал я, «Фарт» – это как раз вряд ли. Давеча здорово пугнул их засланцев. Года на три отбил охоту соваться. Скорее всего, все же кровник объявился – какой-нибудь сын-брат-сват ликвидированного гада из предыдущих Списков.

И еще одна версия у меня была. Допускал мысль, что это сделал Охотник. Не в их стиле, конечно, но времена меняются, нравы портятся, народ мельчает – кто-нибудь мог и скурвиться. Скурвился – и взял на вооружение подлую тактику слабых людишек. Вероятность этого была мала, но она была.

Словом, вариантов тьма, даже в голове не помещались.

Но, с другой стороны, я понимал и такую вещь: кто бы девушку ни выкрал, вскоре выйдет на связь и предъявит свои требования. Иначе зачем он ее крал? А раз так, значит, нужно не дергаться и ждать.

По приезде на место пришлось потоптаться у двери: господин Домбровский долго разглядывал меня в глазок, потом столь же долго возился с замком. Наконец впустил.

Он был пьян, помят и плохо выбрит. В правой руке держал початую бутылку водки с дозатором, а левой безуспешно пытался затолкать край расстегнутой до пупа рубахи в брюки.

– Бесполезно, – сказал я, переступив порог.

– Что «бесполезно»? – не понял он.

– Квасить бесполезно. Страх этим делом не заглушишь.

– Да?

– Да.

Он что-то к чему-то прикинул, взъерошил волосы и попытался возразить:

– А я вовсе и не залуг… Я не загул… шаю. Во-о-от. Я это… Я, чтоб вы знали, поминаю.

– Ну-ну, – скептически пробормотал я.

– Пардон, секунду, мне нужно, – неожиданно сказал хозяин и неверным шагом направился в сторону туалета.

Когда дверь за ним захлопнулась, я, так и не дождавшись приглашения, прошел в огромную комнату-студию, где было много стекла, металла и света. Сразу бросился в глаза висящий на стене телевизор. Его жидкокристаллический экран был таким огромным, что мне невольно захотелось оценить качество картинки. Рука сама потянулась к лежащему на журнальном столике пульту. Щелк – и на экране появилась деятельная Ксения Общак. Девушка занималась привычным делом – кидала понты и учила простолюдинов жить. Я машинально – упаси меня Сила от чужой глупости, своей под завязку – вырубил звук, и светская львица стала походить на аквариумную рыбу: буль-буль, буль-буль, буль-буль.

Недавно Ашгарр здорово ошарашил меня, сообщив между делом, что эта блондинка в шоколаде разродилась книгой. Когда я спросил, а зачем это ей, Ашгарр задумался. Надолго. Но потом все-таки объяснил. Сказал, что все материальное в стране уже есть, а кое-чего попросту многовато. Отдельные граждане уже обкушались. Однако дышать этим самым «отдельным» все труднее и труднее, потому что богатство не может заменить духовных начал. Вожделея подлинности, и пускаются в самообман.

Тем временем в комнату вошел хозяин.

– Так что же вы умыкнули из могилы, любезный Леонид Петрович? – спросил я, не оборачиваясь.

– Ничего я не укым… не умыкал, – сказал упрямец и тут же предложил: – Тяпнете, за упокой души грешной? Лешку мы нашего сегодня… Не успели его, а тут Эдька… головы лишился. Вы только видели бы… Не, лучше этого не видеть. Так я плесну?

Я не удостоил его ответом, переключил телевизор на CMC-викторину и, с ходу отгадав название столицы Бельгии, поинтересовался:

– Леонид Петрович, скажите, вы уже утрясли все свои неотложные дела?

– Какие дела? – не понял он. – Вы о чем?

– Я о том, что вы скоро умрете.

– Умру? – тупо переспросил Домбровский.

– Даже не вопрос, умрете, – подтвердил я. – В принципе, вы уже мертвы. И вы сами это отлично знаете.

– Ну, это мы еще… – начал было он храбро, но вдруг пьяно икнул, всхлипнул и, похлопав меня по плечу, задал извечный русский вопрос: – Что же делать?

– Отдать мне то, что взяли из могилы, – продолжая переключать каналы, вполголоса ответил я. – И как можно скорее.

– Но, блин, я ничего…

Мне это порядком надоело. Бросив пульт на кресло, я с разворота врезал парню в челюсть.

Почему поступил так резко, трудно сказать. Пусть на этот вопрос ответит тот, кто возьмется написать докторскую диссертацию на тему: «Особенности работы сознания дракона в условиях расщепленной индивидуальности». Сам я не отвечу.

Удар вышел на славу: Домбровский рухнул на ламинированный паркет и отключился. Вернее, отключился он, еще падая. Дожидаться, когда придет в себя, я не стал, перешагнул через тело и отправился на кухню. Нашел кастрюлю посолиднее, набрал до краев холодной воды и, вернувшись в комнату, вылил все эти литры Домбровскому на голову.

Холодный душ подействовал на моего подопечного благодатно. Он, словно вынырнувший из полыньи морж, сделал «фр-р-р» и сразу открыл глаза.

– За что? – вполне трезвым голосом задал он справедливый вопрос.

– Сам знаешь, – ответил я, помогая ему подняться.

По-собачьи тряхнув мокрыми волосами, он вяло возмутился:

– И, главное, за свои же деньги.

– Мы договорились мои методы не обсуждать, – напомнил я, протянул ему оброненную бутылку и спросил, оглядывая комнату: – Ну, так и где же это?

Он отхлебнул из горла и, вытерев плечом губы, обескураженно сказал:

– Под диваном.

Давно бы так.

Это был шаманский бубен. Небольшой, яйцевидной формы. Его обод, сделанный из высохшей на пне лиственницы, украшали одиннадцать угловатых выпуклостей. Покрывала обод та же кожа, которой был обтянут и весь инструмент. Ее, судя по всему, содрали с молодого теленка.

С внешней стороны поверхность обтяжки была поделена на три части, каждую из которых заполняли фигурки людей, животных и сказочных чудовищ. Так шаман изобразил все три известных ему мира – Нижний, Срединный и Верхний. А строго посередине древний умелец нарисовал солнце, лучи которого разделяли круг на сектора – владения различных стихий. В центре солнечного диска было вырезано отверстие размером с металлический рубль. Просунув в эту дырку указательный палец, я убедился, что с той стороны он не вышел. Получалось, что бубен, несмотря на всю свою ветхость, находился в работоспособном состоянии.

Выдернув палец, я стер с него иней и поднял глаза на Домбровского:

– Почему скрыть хотел?

Страдалец пожал плечами, подобрал с пола кастрюлю и, зачем-то заглянув в нее, стал рассказывать о том, о чем я его вовсе не спрашивал:

– Вчера вечером один объект инспектировал. Недалеко отсюда, на Софьи Перовской. Так чуть не погиб. Представляете, Егор Владимирович, буквально в двух шагах от меня плита упала. Трос у крана оборвался, и она такая – у-у-у – вниз. И – бенц! Чудом спасся.

Нет, не дано ему было сбить меня с панталыку.

– Чудес на свете не бывает, и плиты просто так ни на кого не падают, – уверил я его и повторил вопрос: – Так почему о бубне сразу не рассказал? Опупел в атаке?

– Если честно, то подсел я на эту штуку, – признался он и тяжко вздохнул.

Я не понял:

– На какую?

– Ну на бубен этот, будь он неладен. Ты… вы… ты в дырочку-то глянь… те.

И я глянул.

Запредельное явило себя вначале непроглядной теменью. Потом медленно, будто нехотя, просочилась из трещинки полоска света – и темнота раскололась, как перезревший арбуз, в который вонзили нож. Из бездонного раскола тут же вывалились разноцветные светящиеся фигуры: треугольники, квадраты, круги, спирали и прочие разные, названия которым с ходу и не подберешь. И завертелось. И закружилось. Заработала машинка, стирающая грани между иллюзией и явью.

Чувствовалось, что фиг от этой штуки просто так оторвешься: завораживает невиданными красками и замысловатой геометрией, затягивает изяществом танца и бойким ритмом, рушит представление о месте и времени. Завораживает, затягивает и лишает воли. Тут Домбровский не соврал. Я дракон – и то с трудом оторвался, каково же человеку, который и без того склонен к эскапизму? А ведь так вот безотрывно посидишь часок – и на неделю в измененное сознание ума впадешь. Даже сомневаться не приходится.

– Как сказала бы моя помощница, портал рулит, – оценил я все увиденное.

Домбровский буквально впился в меня глазами:

– Портал?

– А ты думал? Портал, конечно. Коридор между разными пластами реальности. Через эту вот дырочку шаман и проходит отсюда туда, а потом обратно. Сам-то не пробовал нырять?

– Я-то?!

– Ты-то.

– А что, можно?

– Можно. Но не нужно. Навигация запутанная, иные уходят и не возвращаются.

– А-а-а, – сделал он вид, что врубился, хотя было очевидно – ни черта не понял.

– Значит, говоришь, кайфуешь от созерцания? – безжалостно ковырнул я его рану.

– Прет меня, жутко прет, – стараясь не глядеть на бубен, честно ответил он. – Боюсь, сейчас унесете – ломка начнется.

– А ты не бойся. Переживешь. Переживешь – и дальше жить будешь. В отличие от своих друзей. Кстати, о друзьях. Скажи, почему Нигматулин молчал? Почему ты уперся, мне теперь понятно, но почему он – хоть убей, не пойму. Он-то, в отличие от тебя, пареньком здравомыслящим был.

– Ну да, конечно, – произнес Домбровский с немалой долей сарказма. – Нашли здравомыслящего.

– А что, нет?

– Это он только с виду таким был. На самом деле тоже с тараканами в башке. И еще неизвестно, у кого они были больше – у меня или у него. Пожалуй, у него. Вот такие вот жирные у него были тараканы.

Он показал пальцами какие. Выходило, были величиной с небольшую среднеазиатскую черепаху.

– А поподробнее? – попросил я.

Еще раз приложившись к бутылке, Домбровский кивнул:

– Можно и поподробнее. Дело в том, что Эдька не хотел нож потерять.

– Какой нож? – зацепился я за кончик клубка.

– Ну, он ведь из могилы нож взял, – ответил Домбровский и тут же пояснил: – Эдька с детства холодное оружие собирает… собирал. У него самая богатая коллекция в городе. Как тот нож увидел, так аж затрясся весь. У него в июле какой-то супер-пупер кинжал стырили, ходил сам не свой, а тут такая находка в утешение. Схватил, глаза горят… Если бы не он, глядишь – и не случилось бы ничего. А так – он взял, ну и мы все потянулись. Он – нож, я – бубен, Лешка Пущин – кристалл, Тарасов…

Я прервал его:

– Что за кристалл?

– Большой такой кристалл кварца. Очень чистый.

– Шестигранный?

– Вроде.

Я кивнул. Такой предмет Силы мне был известен. Называется Кристаллом Всех Мер и считается одним из самых могучих артефактов, поскольку его материальная и духовная природа едины. Некоторые маги на полном серьезе называют его «живым камнем». Перебарщивают, конечно, но что-то в этом есть. Знаю, что иные шаманы натирают кристаллами кожу перед камланием. Иногда кладут в воду и пьют ее, после чего обретают способность видеть прошлое и будущее. А еще они с помощью кварцевого кристалла ловят образ чужого лица и раскрывают подлинное имя человека. Между прочим, Шар Фатума, который используют современные колдуны и маги, – это не что иное, как полированный потомок старого шаманского кристалла.

– Все мне теперь ясно, – сказал я. – Нигматулин нож стащил, ты – бубен, Пущин – кристалл, а Тарасов – серьги.

– Вы сказали «серьги»? – удивился Домбровский.

– Да, я сказал «серьги».

– Откуда знаете?

– Оттуда. А что, ошибаюсь?

– Нет-нет, все так. Пашка действительно серьги взял. И еще маску. Омерзительную такую маску.

– Морда какого-нибудь зверя?

– Да там не понять, но беременным я бы не советовал на нее смотреть. Во избежание преждевременных родов.

– Такая безобразная?

– Жуткая просто. И эта вот жуть снилась мне постоянно. Только во сне это вовсе не маска была, а живое лицо.

После этих своих слов Домбровский широко перекрестился.

– А не надо было красть чужое, – назидательно заметил я.

– Кто же знал.

– Сказано же было старшими: «Не укради». Старших надо слушаться.

– Но ведь…

– Что?

– Он же, в смысле она… Она же мертвая была. Тетка эта.

– А какая, собственно, разница?

– Ну не знаю… Одно дело у живых что-нибудь тиснуть, другое…

– У мертвых тем более ничего воровать нельзя. Ни вещи, ни славу. Мертвые очень обидчивы, особенно те из них, которые чародеи и воины. Потревожишь мертвого чародея – если не жизнь, то здоровье потеряешь. Опрокинешь бронзового солдата – покоя лишишься. Это в лучшем случае. В худшем – совести. Как считаешь, хорошо оно – жить бессовестным поганцем?

Не дожидаясь ответа, я сунул бубен под мышку и двинул на выход.

– Что мне дальше-то делать? – спросил Домбровский, не отставая от меня ни на шаг.

– Ничего тебе уже не нужно делать, – кинул я ему через плечо. – Для тебя все уже кончено. Я перевел все стрелки на себя.

– А что с вами будет?

– Не бойся, выкручусь.

– А с оберегом что делать?

Это он правильно вспомнил, я обернулся и приказал:

– Гони сюда.

Он с трудом стянул перстень с распухшего пальца. Оберег был совершенно пустым. Видимо, вся его Сила ушла на то, чтобы сбить траекторию железобетонной плиты. Какой бы ни была истинная причина падения плиты, но оберег честно сделал свое дело и потух.

Когда я бросил артефакт в карман, там тихо звякнуло. Это дали о себе знать монеты, собранные по памятным местам города. Вытащив обе, я показал их Домбровскому и полюбопытствовал (не ради праздного интереса, конечно, а чтобы все точки над «ё» расставить):

– Бросали в могилу?

– Да-а-а, – удивленно протянул он. – Откуда знаешь… те?

– А какого?.. – пропустив его вопрос мимо ушей, спросил я. – В смысле – зачем?

– Пашка сказал, что нужно что-нибудь взамен оставить. Начали шарить по карманам. Я в батиной штормовке был. Знаете, такая, стройотрядовская. В кармане и нашел копейки. Батя, видать, когда-то наменял для таксофона и забыл. Это что, те самые?

– Думаю, да.

– А откуда они у тебя… вас?

– Это неважно. Важно другое. Важно то, что я тебе сейчас скажу. Я скажу, а ты на носу зарубишь.

Он нахмурил лоб, пытаясь сосредоточиться, а я ткнул ему пальцем в грудь и тихо-тихо, но в то же время очень увесисто произнес:

– Если рассудок и жизнь дороги, держись подальше от торфяных болот. Ты понимаешь, о чем я?

Он выдержал долгую паузу, но потом все же кивнул.

– И вот что еще, – продолжил я. – Никому и никогда не рассказывай об этой истории. Никогда и никому. Расскажешь – все равно никто не поверит, а ты сумасшедшим прослывешь.

– Почему это не поверят? – пожал он плечами. Тут я показал ему кулак. Домбровский оценил его размер и промямлил: – Ну, допустим, буду молчать. Все равно кто-нибудь сообразит, что парни неслучайно один за другим погибли. А сообразит – вопросы начнет задавать.

– А ты не отвечай, – прибавив в голосе металла, сказал я. – Погибли и погибли. А что разом, так то совпадение. И никаких доказательств нет тому, что это не случайность. Одного сердце подвело, другой Шумахера из себя корчил, а третий… А третьего псы загрызли. Жил на отшибе, столкнулся со стаей, загрызли. Бывает. Сплошь и рядом. А потом, есть и еще одно обстоятельство, из-за которого ты не должен афишировать эту историю.

– Какое?

– Запредельное.

Для него это слово значило совсем не то, что для меня, но я произнес его таким голосом, что клиент проникся.

– Ладно, Егор Владимирович, – чуть ли не шепотом сказал он, – я все понял. Буду молчать. Могила. – Обронив это опасное словечко, он вздрогнул и тут же исправился: – Буду нем как рыба. – А потом уставился на уплывающий артефакт и спросил с неимоверной тоской: – Что, бубен у себя оставите? Или как?

– Или как, – ответил я, ободряюще похлопав его по плечу.

Когда я щелкнул замком, Домбровский попытался ударить меня бутылкой. К его несчастью (а вернее – к счастью), я ожидал нападения. Чуть сдвинулся, и бутылка прошла мимо головы. В следующую секунду паренек оказался на полу с разбитым лицом. Пожелав ему удачи, я вышел на лестничную площадку.

Пока поднимался лифт, я думал о том, как же нелегко сейчас бедолаге. Ему и спастись хочется, и со штуковиной, расширяющей горизонты сознания, расстаться – моя пре-е-елесть – невмоготу. Беда просто. Просто беда.

И вспомнился мне на этот счет один бородатый анекдот.

Там так.

Стук в дверь. «Это вы Изю из проруби вытащили?» «Я». «А где таки его шапочка?»

И тут так.

ГЛАВА 16

Телефон ожил в тот миг, когда я проезжал в тарахтящем лифте третий этаж.

– Тугарин? – спросил смутно знакомый мужской голос.

– Он самый, – ответил я.

– Девчонку назад получить хочешь?

– Есть такое дело.

– Терминалы за Батарейной знаешь?

– Найду.

– Подъезжай к пятой площадке.

Я успел уточнить:

– Когда?

– Сейчас, – ответил незнакомец, после чего отключился.

Гнал я к месту «стрелки», не разбирая светофоров. Гнал и орал во все горло старую «ковбойскую» песню:

– Хорошо в степи скакать, свежим воздухом дышать, лучше прерий места в мире не найти!

Подрезал, сигналил, раздавал направо и налево «средние пальцы», материл лезущих под колеса пешеходов и орал:

– Мы залезем ночью в дом и красотку украдем, если парня не захочет полюбить!

Песня была в тему, поэтому, добираясь до сентенции «Но зачем такая "страсть, для чего красотку красть, если можно просто так уговорить», я запускал ее на новый круг.

Подъехав к железнодорожному переезду, притормозил и спросил у промышляющего сбором пустой тары старикана:

– Отец, где тут пятая площадка?

Тот приблизился и оказался никаким не стариком, а просто припухшим бродягой. Впрочем, сказать точно, сколько ему лет, я бы не взялся. Бомжи – особая раса, по их лицу возраст определить трудно.

– Это-то, мля, бутылочек пустых нет? – прежде чем ответить, спросил извиняющимся голосом санитар городских окраин.

– Чего нет, того нет, – ответил я.

– Там-то пятая, мля, – показал он рукой, шмыгнул чумазым носом и спросил: – А куревом не разживусь?

Я сунул ему пачку «верблюжатины». Он прицелился вытянуть сигарету, но, оценив тонны грязи под его обкусанными ногтями, я разрешил:

– Все забирай.

Он, сцапав добычу, обрадованно воскликнул:

– Человек, мля!

– Это ты, дружище, не угадал, – возразил я и дал по газам.

«Пятой площадкой» оказалась окруженная бетонным забором промзона. Я уверенно направил болид в раскрытые настежь ворота и, перевалив через грузовые весы, ворвался на безлюдную площадку, заваленную огромными кучами металлолома, каждая из которых отсылала своим мрачным видом к знаменитому верещагинскому полотну. Лихо обогнув одну за другой печальные эти сопки, я с ходу взлетел на укрепленную железобетонными плитами насыпь и с гагаринским «Поехали!» перелетел через ржавые рельсы магнитного крана. Выехал на подобие дороги, промчался еще немного, подлетая на ухабах, и с разворотом – щебень из-под колес брызгами – притормозил у трехэтажного здания конторы. Возле крыльца стоял черный «лендкрузер», к нему и пристроился.

Трехэтажка походила на дом Павлова после последней атаки фрицев, но не пустовала. Меня ждали. Я еще вылезал из машины, а ко мне уже подошли трое неброско одетых мужчины вооруженных помповыми дурами. В одном из них я узнал Павла – того самого бойца-борца, который приходил ко мне давеча в офис в составе придурковатой делегации. Он ничуть не изменился, только на лбу его желтела знатная гематома, а левое ухо было залеплено пластырем.

Я как его увидел, тут же понял, чей это был голос в телефоне. Его, Павла, и был.

Извини, Охотник, что на тебя грешил, мысленно обратился я к своему неведомому врагу. Все оказалось банальней.

Да, я был наивен, полагая, что ребята из «Фарта» тут ни при чем. Ошибся я, переоценил силу своих устрашающих фокусов. Ни черта они не испугались. Вернее, так: те, что приходили, конечно, перетрухнули хорошенько (Павел, к примеру, косился на меня с подозрением и держался настороженно), но Большой Босс от своего не отступил. Не тратясь на артподготовку, кинул пехотинцев криминальной войны в новую атаку. Оно и понятно – легко быть Наполеоном, наблюдая бой со стороны.

– Не опоздал? – спросил я, обращаясь к Павлу как к старому знакомому.

Он поиграл желваками, но ничего не ответил. Молча сунул руку мне за пазуху, вытащил из кобуры кольт и запихнул его себе сзади под ремень. После чего, показав уже своим стволом на перекошенную дверь, сказал:

– Волыну сдал, ноги вытер, заходи.

Я не успел наложить на машину охранное заклятие, поэтому сказал одному из двух стоящих на входе бойцов:

– Присмотри за тачкой. Я скоро.

– Не Эрмитаж, не стырят, – буркнул боец.

А Павел поторопил меня:

– Иди, иди.

До поры до времени я был вынужден играть по их правилам, поэтому покорно направился к зданию, от которого несло карбидом и древесной гнилью. Но, задержавшись на пороге, все же не отказал себе в удовольствии спросить:

– А где, Паша, твой кореш Савва?

– В больничке твоими стараниями, – зло процедил Павел сквозь зубы и больно ткнул стволом мне в спину.

Он довел меня по темному коридору до кабинета, вход в который охраняли еще два статных вооруженных хлопца. В самом же кабинете за столом, каким-то чудом сохранившимся в этом разгромленном здании, сидел юрист фирмы «Фарт». Господин Ащеулов. Пётр Вениаминович. Собственной персоной.

– Вам в прошлый раз мало показалось? – спросил я с порога. – А, крысеныш?

Ащеулов ощерился, но сдержался. Провел ладонью по зализанной челке и ледяным голосом произнес:

– Мы в прошлый раз не договорили, Егор Владимирович. Присаживайтесь.

Я оценил шутку – в кабинете был только один стул, на нем сидел сам Ащеулов.

– Спасибо, пешком постою, – сказал я. – Давай по делу.

– Ну, по делу так по делу, – согласился он и щелкнул замками лежащего на столе кейса. Достал бумаги, вытащил ручку и предложил: – Подписывайте, Егор Владимирович.

– Скажи сначала, что с девушкой?

– С ней все в порядке.

– Хочу убедиться.

Ащеулов кивнул, и Павел, продолжая держать меня под прицелом, набрал номер телефона. Когда на том конце отозвались, он приказал:

– Дай трубу девчонке.

И протянул мобильник мне.

– Лера? – спросил я.

– Шеф, это вы?! – обрадованно воскликнула моя бедовая помощница.

– Нет, это Бэтмен.

– Ха!

– С тобой все в порядке?

– Более-менее.

– Хорошо, что не менее-более. Держись. Я тебя вытащу. Уже вытаскиваю.

– Ага, шеф, давайте. А то мне уже осточертели эти тупые ро…

На этом связь прервалась, я вернул телефон Павлу и, обращаясь к Ащеулову, заявил:

– Сначала девчонка, только потом факсимиле.

Тот неожиданно легко согласился:

– Ради бога.

Слишком легко согласился. Подозрительно легко. Но я раньше времени взрываться не стал, озвучил свой план:

– Сажаете ее в мою машину, она отъезжает к воротам, звонит, и только тогда я подписываю эти ваши чертовы бумажки.

Ащеулов и тут пошел навстречу:

– Нет проблем, Егор Владимирович. – И, глядя мне через плечо, приказал Павлу: – Организуй.

Борец вышел, и мы с господином Ащеуловым остались наедине. Юрист старательно отводил глаза и делал вид, что просматривает экземпляры договора, а я скрашивал ожидание тем, что рассматривал паутину в углу и думал. Сначала о том, что зря вчера юриста не отделал и отпустил ненаказанным. Затем мысль сделала кульбит, и я стал прикидывать, что они дальше предпримут. Интуиция подсказывала, что живым они меня отсюда не отпустят. Прихлопнут. Получат подпись и удавят. Удавили бы и так, да, видимо, решили обезопасить себя от исков возможных наследников. Ну а как только обезопасят, так сразу в бетон закатают. Сначала меня, а потом и Леру. Свидетеля не оставят. Я бы не оставил.

Вернулся Павел минут через пять.

– Готово? – спросил у него Ащеулов.

– Готово, – ответил борец и сунул мне свой телефон.

Не прошло и двух секунд, как раздался звонок.

– Да? – отозвался я.

– Шеф, я на выезде, – сказала Лера. – Жду вас.

– Не глуши двигатель, я скоро.

– Ага, шеф.

– Через шесть минут не появлюсь – вали.

– Но…

– Вали, я сказал. Время пошло.

Вернув трубку Павлу, я обратился к юристу:

– Все понимаю, одного не понимаю: зачем гранату в офис швырнули?

– Какую гранату? – удивился Ащеулов. Удивился искренне. Похоже, действительно ничего об этом не знал. Похлопал зенками, а когда пробило, обратился к борцу: – Что за самодеятельность, Паша?

Тот, отведя глаза, пробурчал:

– А чего он… Савва вон… на аппарате. Дышит через раз.

– Охренел! – возмутился Ащеулов. – Тюрин узнает – голову оторвет!

Паша стал похож на кутенка, которого тыкают в помеченный им башмак.

– Ладно, хорьки, – сказал я, приближаясь к столу. – Между собой потом разберетесь, а сейчас дело нужно закончить. Давай договор.

– Вот и отлично, – проглотив «хорьков», обрадовался Ащеулов и протянул бумаги. – Подпишите, да разойдемся с миром. И никаких гранат. И никаких фокусов.

– Что, не понравились фокусы? – отвергнув его ручку и вынув собственную, поинтересовался я.

– Да как-то, знаете ли, не очень, – ответил юрист, невольно передернув плечами. – Особенно Савве не понравилось. И Паше, как видите. В цирке фокусником подрабатываете? Или хобби такое?

– Хобби.

– Я так и подумал. Оттого-то, дорогой наш Копперфильд, для сегодняшней встречи другое место выбрал. Правда, удачное место?

– Мне все равно, – заметил я и стал выводить подпись. С ходу не вышло. Слишком сильно нажал на перо, и оно пропахало бумагу.

– В каком смысле «все равно»? – заволновался Ащеулов.

Небезосновательно, надо сказать, заволновался.

– Место действия значения не имеет, – очищая перо от бумажной пульпы, сказал я. – Где бы мы с вами сейчас ни сидели, рукоятка граблей, на которые вы вновь наступили, неумолимо пролетит по заданной траектории.

Ащеулов удивленно вскинул брови:

– Что, и тут буянить надумали?

– А чего тут думать, – усмехнулся я и, пробив ручкой его ладонь насквозь, пригвоздил ее к пыльной столешнице.

Дальнейшее заняло доли секунды.

Ащеулов заорал так, как орет моя соседка тетя Зоя по кличке Контра, когда застревает в лифте, – с надрывом. Чтобы болезный не мучился, я провел общую анестезию: дотянулся через стол кулаком до его подбородка. Юрист дернул головой, обмяк и сел куда-то мимо стула. Куда именно, я рассматривать не стал, мне уже было не до него: стянув с безымянного пальца кольцо Альбины, я сказал волшебное слово «Тонушо» и сунул разбуженный артефакт в рот.

Был я.

И нет меня.

Павел, ошалевший от такого резкого поворота событий, заметался.

– Что за хрень! – не мог он поверить своим глазам.

Отскочив в сторону, я прижался к стене и выудил из кармана кастет. Затем сделал шаг вперед и приложился со всей пролетарской ненавистью бандюге по печени. А когда он начал оседать, встретил его лицо коленом. Все. Аллес капут. Экспроприировать экспроприированное он мне не мешал. Не мог. И лицо прибежавшего на крики бойца я разбивал уже рукояткой собственной пушки.

То ли удар был таким мощным, то ли парень не ожидал такого коварства от пустоты, но охнул и сразу повалился на спину. Я, используя его живот как подкидной мостик, вырвался в коридор и врезал второму бойцу между ног. Хорошо так врезал. Пыром. Боец ойкнул и сложился. Наслаждаться его корчами я не стал, побежал на выход. А там уже нарисовался один из парней, оставленных для прикрытия. Парень оказался толковым, сразу начал палить. Сообразив, что уже перестал быть невидимкой, я отскочил в сторону, и пули-дуры пролетели мимо.

Ответил я, почти не целясь. Засадил ему не то в бок, не то в бедро. Парень взвыл, прижался к стене, пытался устоять на ногах, но потом, оставляя на панели кровавый след, сполз на пол. Меня это не смутило. Все было справедливо. Дуэль, она и есть дуэль: готов убить, будь готов умереть.