Текст книги "Корзина желаний (СИ)"

Автор книги: Андрей Смирнов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 32 страниц)

Поев, он сразу же отправился в сарай Бейза и завалился спать. Возможно, из-за полного желудка, а, возможно, из-за нечистой совести, его сны в эту ночь были тяжелы и неприятны. Он снова оказался на улице Змей, следя за дверью с бронзовой табличкой. Хотя он следил издалека, и прятался за повозкой, в какой-то момент, обернувшись, Вийон увидел вокруг себе не улицу, а полутемную комнату и понял, что находится в том самом месте, которого опасался. Здесь стоял странный, неприятный запах – амбре из подгнившего мяса, телесных выделений и ароматических специй, предназначенных для того, чтобы заглушить вонь. Стены утопали во тьме – кажется, там были полки с горшками и банками, а между полками развешаны амулеты – по счастью для Вийона, среди последних не оказалось ловцов снов. Невысокий, полуобнаженный Крысиный Мастер, лицо которого скрывала ярко разукрашенная маска, заканчивал приготовления к ритуалу, раскладывая на столике в центре комнаты зловещие инструменты. Затем он подошел к бочке в углу комнаты, отодвинул закрывавшую ее крышку и щипцами вытащил наружу грязную раненую крысу, отчаянно пытавшуюся вцепиться зубами в державшие ее щипцы. Вийон знал, что это была не обычная крыса – нет, обычная Крысиному Мастеру совсем бы не подошла. Мастер покупал крыс партиями, помещал их в одно пространство и не кормил. Оголодав, крысы начинали убивать друг друга, в конце концов оставалась одна, самая злобная и сильная, но она уже не была нормальной, и если ее отпустить – начала бы охотиться на других крыс и убивать их, сделавшись изгоем в своем племени. Мастеру, однако, не нужен был живой «крысиный волк», ему требовался дух этой безумной и злой твари. Положив крысу на стол, он прибил ее к столешнице – пока еще не убивая, всего лишь намертво фиксируя положение зверька. Затем полились песнопения. Четыре маленьких ремешка зафиксировали лапки жертвы. Кисточка окунулась в плошку с краской, затем коснулась крысы, выводя первый знак на ее шерстке – невидимый в полутьме глазам Вийона и, возможно, невидимый даже для глаз Крысиного Мастера, потому что краска впиталась неровно, но это не имело никакого значение, важен был символический жест, само действие по выведению знака. Затем кисточка была отложена и в руке заклинателя появился острый нож; крыса заверещала, когда был сделан первый надрез. Снова знак, наносимый кисточкой, и новый разрез скальпелем. И снова, и снова. Верещание твари, поначалу беспрерывное, начало стихать. Кровь разлилась по столу, в какой-то момент Крысиный Мастер удалил жертве кишечник, а сердце и печень бросил в жаровню, где тлели раскаленные угли. Монотонные песнопения сопровождали все его действия. Затихший зверек был лишен конечностей, затем Крысиный Мастер стал соскабливать кожу с его черепа. Вийон с ужасом наблюдал за происходящим.

Тьма как будто накапливалась в комнате на протяжении своего ритуала и, не смотря на расположенную поблизости от стола жаровню, все больше скрывала мертвое, но еще теплое тело, лежащее на столе. Затем Вийон осознал, что помимо него и Мастера, в комнате находится что-то еще. Кто-то еще. Бесформенная темнота поднималась над столом – расплывчатая дымная клякса с окровавленным крысиным черепом в верхней его части. Чудовище повернулось – Вийон ощутил, что оно ясно его видит и желает напасть, со всей своей безграничной злобой и яростью – но песнопение Крысиного Мастера заставило тварь обратить внимание на хозяина дома. Крысы были недобрыми существами, порожденными силой одного из Темных Князей, но у зла есть своя иерархия, а обыкновенные крысы, населявшие мир людей, мало чем отличались от всех остальных животных и птиц. Для того, чтобы воззвать к корням, питающим их, требовалось приложить определенные усилия. Создав «крысиного волка», Мастер заменил природное зло большим, а подвергнув «крысиного волка» мучительной смерти – призвал зло еще большее. Вийон с ужасом подумал о том, что случится, если человек в маске не сумеет совладать с тем, что он призвал – не было сомнений, что демон в этом случае сожрет их обоих. Но Мастер уже не в первый раз проделывал эту процедуру – во всяком случае, сопровождаемые пением указания показались демону достаточно весомыми, он больше уже не обращал внимание на Вийона, будто вовсе забыв о нем. Затем дымное облако будто бы смыл порыв ветра, а Вийон ощутил направление, невидимую нору, по которой стремительно летел демон. На другом конце «норы» находилась комната с несколькими людьми, и еще одна – комнаты будто бы накладывались друг на друга. Демон выбрал одну, вторая потускнела, но не исчезла совершенно, и было ясно, что он займется ею сразу же, как только завершит свои дела в первой. Он напал на людей в комнате, стал их кусать, бросаться на лицо, вгрызаться в их внутренности. Люди бросились врассыпную, но не могли открыть двери, и черные окна в их доме сделались непроницаемыми для проникновения… с криками они пытались спастись, но выпущенная Крысиным Мастером тварь преследовала их повсюду.

Вийон больше не мог этого видеть. Когда крысиный демон вцепился в лицо ребенку, он нарушил оцепенение сна, закричал, зашевелил руками и ногами – и в конце концов, вскочил на ноги. Он все еще был в сарае Бейза, на куче хвороста, в окружении недоделанных и непроданных корзин. Все было тихо, никаких чудовищ, омерзительных ритуалов и кричащих детей. Пот тек с Вийона градом. Остаток ночи он просидел на груде веток, боясь сомкнуть глаза.

[1] На нарейяне, наиболее распространенном языке Алмазных Княжеств, слово «нарей» означало человека вообще, а также указывало на представителя доминирующей в этом регионе национальности. Жители иных стран называли «нареями» всех обитателей Алмазных Княжеств без разбора.

Глава 3

Следующим утром четыре корзинщика, как обычно, с самого утра принялись за работу. Ближе к полудню Огис и Майрын ушли на рынок, а Вийон и Флеб остались делать корзины, которые будут продавать завтра.

– Ты плохо сделал, посоветовав торговцу обратиться к Крысиному Мастеру, – посмотрев на товарища, Вийон осуждающе покачал головой. – Что у него украли? Деньги? Эти воры – такие же люди, как мы с тобой, им нечего есть, а нарей богат. Ты подумал о том, что с ними сделает Крысиный Мастер? Это не стоит того, что они украли…

Флеб пренебрежительно отмахнулся.

– Не мне об этом судить, и дела Куона и Мастера с этими воришками – это их дела, а не мои. Разве я заставлял нарея платить Мастеру? А Мастера – делать то, что он делает? Я помог чужеземцу лишь тем, что дал ему выбор.

– Пусть воров искала бы стража, а не Крысиный Мастер, – произнеся эти слова, Вийон неприятно поразился тому, как фальшиво они прозвучали.

Флеб рассмеялся.

– Стража? Она не стала шевелить и пальцем, узнав, что Куона ограбили во время, о благоприятности или неблагоприятности которого ему ничего не было известно. Ты сам прекрасно знаешь, как они поступают в таких случаях.

Вийон, скрепя сердце, был вынужден согласиться со справедливостью того, что говорил его молодой товарищ. Потерявший деньги в неблагоприятный период сам виноват в своей неудаче, а тот, кто не удосужился узнать волю богов, отраженную в положении звезд, в полете птиц, виде внутренностей или в виде какого-либо иного знака – виноват вдвое. В то же время, если бы Куона ограбили в благоприятный период, стража также не стала бы долго думать, а, узнав имя того, кто сделал неверное предсказание, заявилась бы к астрологу, авгуру или хироманту, и содрала бы потерянные деньги с него – если бы только предсказатель не сумел бы доказать, что ограбление уберегло ограбленного от еще большего зла, и, таким образом, может считаться благоприятным событием. Единственное время, в которое стража могла начать расследование – это время неопределенности, когда может случится и хорошее, и дурное, но, будучи существами от природы ленивыми и жадными, стражники и тогда не стали бы шевелиться, не получив соответствующего вознаграждения. Таковы были реалии Нижнего города – здесь каждый мог рассчитывать на себя и еще, может быть, на своих соседей и родичей, но только не на закон.

Следующий час корзинщики работали молча – пока не приехал Бейз на телеге, загруженной свежими ветками. Вийон и Флеб сложили вязанки тонких прутьев в сарай, а Бейз, еще раз напомнив Вийону о том, что он уже сегодня же должен найти себе жилье, отбыл.

Плетя корзины, Вийон думал, как быть.

– Сегодня я ничего не смогу продать, – поделился он вслух своими размышления. – Значит, ничего не остается, как взять в долг, вот только у кого?

– Разве у тебя нет ни сестер, ни братьев? – Спросил Флеб. – Мне казалось, был кто-то…

– Одна сестра не живет в Дангилате – она уехала отсюда с мужем на побережье. Другая замужем за служкой в храме Солнца, но в их доме мне появляться нельзя – они там живут по строгим правилам, а гешцы – ты слышал? – издали буллу, согласно которой тот, кто пытается вызнать волю богов путем обращения к предсказателям, совершает непростительный грех, ибо, если бы боги хотели сообщить свою волю людям, они бы прямо о ней и сказали…

– Совсем с ума они там посходили, в своем Геше, – откликнулся Флеб. – Правильно сделал Лекхан, что прогнал из нашего королевства этих мракобесов.

– Прогнать-то прогнал, но для светлых жрецов гешский авторитет – все равно на высоте, пусть даже вслух об этом при властях они не скажут. Рунтар, муж моей сестры Яски, сказал, что ни помогать, ни общаться со мной не станет, пока я не покаюсь за то, что хожу к астрологам. А как я перестану? – Вийон всплеснул руками. – Тогда совсем ничего знать не буду, стану торговать в неудачное время и беду на себя навлеку.

– У тебя, кажется, был еще брат, – напомнил Флеб.

– Был, Варкин. Но я одалживался у него слишком часто, он больше не станет помогать мне. У него своя семья и дети, о которых надо думать.

– Тогда обратись к какому-нибудь ростовщику. Возвращать придется больше, чем брал, но что поделать?

– Пожалуй, ты прав, – кивнул Вийон. – Так я и сделаю.

Еще час он занимался корзинами, а затем, аккуратно сложив свою работу в сарай и прибрав за собой, отправился в Средний город. На углу Сытной улицы он заметил повозку с «императорской кашей» и длинной очередью, выстроившейся к ней, и поспешно занял место, ибо со вчерашнего дня ничего не ел. «Императорскую кашу», самую простую и дешевую, варили и раздавали в Нижнем городе бесплатно, ибо власти города справедливо полагали, что лучше дать бедняку немного еды, чем ждать, пока этот бедняк убьет кого-нибудь или ограбит, чтобы прокормиться. Привозя большие чаны с горячей кашей на какую-нибудь оживленную улицу, работники обычно кричали, что это дар сострадательного императора своим подданным, но иногда богачи и сановники, желая получить народную поддержку, также повозки с кашей, похлебкой или хлебом, и тогда прославляли уже их.

Отстояв очередь, горячего Вийон так и не получил – к тому моменту, когда он оказался перед раздачей, каша уже закончилась, но зато ему дали несколько сухарей и яблок – не так уж плохо, а если подумать о том, что это лучше, чем ничего, то и совсем хорошо. Перекусив, Вийон наконец добрался до ворот в обветшалой стене, что отделяла Средний город от Нижнего. Он опасался, что стража на воротах может не пропустить его из-за бедной одежды с множеством заплат, но на этот раз обошлось, и его, кажется, вовсе не заметили.

Ростовщики занимали Второкошельную улицу Среднего города, они давали деньги в рост обеспеченным горожанам, ремесленникам и даже выходцам из Нижнего города; в Верхнем же, как говорили, находилась Первокошельная улица, блиставшая умопомрачительным богатством, обеспечивавшая деньгами наиболее состоятельных горожан, купцов и вельмож.

Прошел час, затем другой и третий. Вийон ходил от дома к дому, послушно дожидался своей очереди, беседовал с ростовщиками, глядевшими на него сверху вниз – и уходил ни с чем. Никто не хотел давать денег бедняку просто так, под честное слово или под вексель, каждый желал получить что-нибудь в обеспечение долга, но у Вийона не было ничего, что могло бы стать надежным залогом, ведь по сути, кроме нескольких корзин и драной одежды, он не имел никакого иного имущества. Меж тем, день близился к вечеру, Вийон стал опасаться, что так и не найдет способ раздобыть средств, достаточных, чтобы снять самое дешевое жилье. Видя его отчаянье, один из ростовщиков посоветовал обратиться к Собирателю Дней, живущему в конце Второкошельной улицы. Прозвище это (или же это был титул?) сразу же не понравилось Вийону и насторожило его, ибо подобное именование в Ильсильваре, как правило, получал лишь тот, кто обладал особенной властью, и в большинстве случаев эта власть имела мистический характер. Однако, ему не пожелали ничего объяснять и просто выгнали за порог; Вийон пошел к следующему ростовщику, потом к следующем, и в какой-то момент история повторилась, ему вновь, в ответ на мольбы, равнодушно посоветовали Собирателя Дней, и вновь выгнали, ничего не объяснив. Между тем, уже смеркалось, лавки ростовщиков закрывались – да и будь они открыты, что толку? Вийон обошел уже почти все. Не видя другого выхода, Вийон развернулся и направился к дому в конце Второкошельной улицы – самому большому и богатому дому в этом районе. Дом выглядел столь изысканно и солидно, что корзинщик усомнился, пустят ли его хотя бы на порог. Однако, его пустили, попросили немного подождать, а затем провели в кабинет из красного дерева, где на одном из двух, поставленных напротив друг друга, диванов, возлежал Кусса Кутит, темнокожий и широкогубый Собиратель Дней. Поморщившись, он несколько секунд разглядывал гостя, а затем сделал ленивый жест, указывая на противоположный диван. Между диванами находился столик из красного дерева, а на столике высился кальян, одна из трубок которого покоилась в руке Куссы и время от времени прикладывалась к его губам. К курению кальяна гостю он, впрочем, присоединиться не предложил.

– Приветствую, господин, – Вийон поспешно поклонился, и лишь затем осторожно примостился на краешек дивана. – Да пребудет благодать в вашем доме!..

Он замолчал, ожидая ответа, но Кусса Кутит просто курил и молча поглядывал на него. Вийон откашлялся.

– Так получилось, что мне нужны деньги… и мне сказали, что вы можете помочь… Мне нужно совсем немного, всего лишь сикталь или хотя бы несколько рикталей, чтобы снять угол в каком-нибудь доме, я заработаю и верну, клянусь вам!..

– Не сомневаюсь, что вернешь, – наконец заговорил Кусса, и его хриплый и одновременно гнусавый голос заполнил комнату. Не будучи громким, вместе с тем, этот голос содержал в себе уверенность и власть. – Но ты должен будешь оставить залог, таковы правила.

– У меня ничего нет, господин! Я простой корзинщик… вряд ли вас заинтересует моя плошка, старый нож или износившиеся сапоги, которые я надеваю зимой – а больше у меня ничего нет!

– В залог ты оставишь десять лет своей жизни, – отмел слова Вийона Собиратель Дней. – Обычно я за столь ничтожную сумму требую меньше, но опыт подсказывает, что бедные люди скорее предпочтут расстаться с годом или два, чем станут возвращать долг. А что я буду делать с годом или два какого-то нищего? Десять лет – это уже хоть что-то, и есть надежда, что ты все же пошевелишься и найдешь способ вернуть мне мои деньги… естественно, с процентами.

Вийон оторопел.

– Я не понимаю, господин… как можно отдать год или два, или, тем более, десять лет жизни в залог?

– Тебе и не нужно этого понимать, – ответил Кусса. – Я заберу твои десять лет и верну их, когда ты вернешь мне долг.

– Могу ли я подумать?

– Ко мне не приходят люди, которым нужно подумать, – отрицательно покачал головой Кусса. – Ко мне приходят люди, которые опробовали все, но так и не смогли получить желаемого.

– Да, – согласился Вийон. – Вы правы, господин. Я согласен.

– Возьми трубку и дыши, – повелел Кусса, показав на кальян.

Вийон так и сделал. Он стал дышать, а затем лег на диван, потому что в голове его образовалась необыкновенная легкость, а в теле – слабость. Ничего не хотелось делать, и ни о чем не думалось, он будто впал в какое-то забытье или безвременье. Глядя на Куссу, корзинщик не замечал никаких признаков того, что кальян оказывал на хозяина дома схожее действие – напротив, Кусса, казалось, взбодрился. Вийону подумалось, что его жизнь перетекает по трубкам, как по венам, в кальян, а из кальяна – к Куссе, и тот выпивает ее и сохраняет где-то внутри себя. Эту простую мысль он думал по частям, долго, неопределенно долгое время, перемежаемое периодами забвения, пока не почувствовал, что кто-то вытаскивает конец трубки у него изо рта.

– Достаточно, – сказал Собиратель Дней, возвышаясь над клиентом. – Поднимайся, и уходи. И помни – чем позже ты вернешь мне долг, тем меньше твоих дней сохранится; если ты задержишь выплату более, чем на полгода – не останется ничего.

Кусса Кутит взял руку Вийона и вложил в нее серебряный сикталь, а затем позвал слугу, который сопроводил корзинщика до выхода из дома. На улице уже совсем стемнело, и Вийону нужно было поскорее добраться до ворот, соединяющих Нижний город со Средним – пока их не закрыли на ночь. Он шел, с трудом переставляя ноги – тело было ужасно слабым и как будто бы сделалось более медлительным и грузным, зубы болели, и дышалось с трудом. Прежде он почти не замечал своего тела, сейчас же ощущал слишком хорошо, насколько оно инертно и порядком уже изношено. Часть его жизни, его Шэ, осталась у Собирателя Дней, и Вийон впервые ужаснулся тому, что будет, если он не найдет способа вернуть долг. Прежде он мало думал о старости, но десять лет, исчезновение которых прошло столь внезапно и быстро, заставили его по-другому на все посмотреть. Маячившая впереди, надвигающаяся старость была ужасна – время увядания, потеря здравости ума, телесной силы, бодрости, остроты чувств, и хуже всего в ней была ее неотвратимость.

Ворота уже закрывали, но он успел пройти в Нижний город. Чтобы избавиться от накатывающей паники, он направился в пивную Нилкута, где все его знали: сикталь – это большие деньги, их с избытком хватит на снятие жилья, и потому вполне можно было позволить себе потратить несколько талей на дешевое вино. Нилкут радушно встретил его и принес вино, также в общем зале обнаружились Огис и Майрын, а также чистильщики улиц Уса и Лэн, и Вийон присоединился к их кампании. После первой чарки вина жизнь показалась ему немного лучше, чем прежде, а после второй и третьей – еще лучшей. Друзья спрашивали, отчего он выглядит так дурно, будто бы постарел за один день на десять лет, но Вийон отнекивался и отшучивался как мог, не называя истинной причины. Постепенно его дурное настроение сходило на нет, вино и дружеская кампания прогнали печаль, он смеялся шуткам и даже шутил сам; Лэн, как уже бывало не раз, стал предлагать скинуться и позвать блудницу, как обычно, ему отвечали, что дешевая шлюха – а позволить себе бедные корзинщики и чистильщики улиц могли только таких – окажется либо старой, либо страшной. либо наградит их нехорошими болезнями, а вероятнее всего – одновременно и старой, и страшной, и больной. Лэн уверен, что не все так плохо – если, конечно, выбирать тщательно, а не хватать первую, которая попадется. Оживленное обсуждение, сопровождаемое шутками, байками, присказками и рассуждениями о жизни, было прервано, когда внезапно в пивную вошла Элеса Рауп. Она была столь массивна, лицо ее столь зло, а двигалась она столь целеустремленно, что притих не только Вийон, но и его товарищи. Вийон знал, что она приходит всегда, когда ему хорошо, как будто чувствует это каким-то мистическим образом и немедленно стремится все разрушить, отнять у него любую, пусть даже самую ничтожную радость, которая только может возникнуть в его нелегкой жизни. Все как всегда, и даже то, что они расстались, ничего как будто бы не изменилось.

– Так я и знала, – низким, полным затаенной злобы, голосом сообщила вийонова жена, нависнув над столом. – Где же ты еще можешь быть? Идем-ка со мной…

Сопровождаемый неловким молчанием захмелевших друзей, Вийон поднялся и обреченно пошел вслед за женщиной. Как только они вышли из трактира на пустынную темную улицу, Элеса принялась орать. Все как обычно. Вийон не пытался вслушиваться в ее крики – он и так знал, что является пьяным, вонючим, тупым, безответственным, жалким, ничтожным, погубившим ее жизнь, уродом, нищим, ни на что не годным, тем, на кого она потратила свои лучшие годы, немужчиной, паразитом, плевком на дороге, не заботящимся о детях, тупомордым зверьем, ублюдком, куском дерьма, паскудой, тем, кому нечего сказать, вошью, слабаком, выродком, нечеловеком, снова ничтожным и жалким, вызывающим отвращение, плешивой тварью, пустым местом, говноедом, крысиным отродьем, безмозглым бараном, снова пьяницей, слизняком, хуже блевоты, с гнилой душой, лицемерной сволочью, еще раз немужчиной, бессовестным, грязью, помоечной крысой, червем, ничтожеством в третий раз, бесполезным существом, свиньей и конченой мразью. Все как всегда, он прекрасно знал все, что она скажет, ругаться и спорить было бесполезно, это лишь больше раззадоривало ее, нужно было просто дождаться, когда Элесе надоест и она уйдет.

Но отпускать так просто свою жертву Элеса не собиралась. В ее ругани и криках все чаще упоминались дети, которые в данную минуту умирали от голода, жажды и десятка болезней, сделав паузу, чтобы передохнуть, она потребовала у Вийона деньги. Сикталь корзинщик уже разменял, сунув руку в кошель, он достал несколько рикталей. Элеса забрала их, но не успокоилась.

– И это все? Я знаю, у тебя есть больше.

– Послушай, женщина! – Не смотря на свой мягкий нрав и памятование о том, что никогда, никогда, никогда нельзя спорить с женой, когда она в дурном расположении духа, Вийон не выдержал. – Ты же прогнала меня, живешь теперь с горшечником Саджиром! Что тебе до моих денег?! Пусть тебе дает деньги Саджир…

Лучше бы он этого не говорил! Элеса уперла руки в боки, и начала все по новой – на этот раз с визгами, от которых закладывало уши, пренебрежительными тычками и оплеухами, от которых его качало из стороны в сторону. Вийон снова узнал о себе все то, что знал уже давно и слышал не раз, и немного нового – в развитие темы его немужественности и непригодности, ничтожности и неспособности позаботиться о детях.

– И что, что Саджир! – Орала Элеса. – Твои дети, ты должен заботиться о них!

В красках она расписала, как плачут от голода Эбран и Гет, как затухает маленькая Иси, не способная понять отец ее бросил, как суровые взыскатели долгов ежедневно навещают их дом и требуют возвращения занятых средств, как выбивается из сил она сама и спит с Саджиром исключительно потому, чтобы обеспечить семье хоть какую-то надежду на будущее.

Откровенно говоря, Вийона уже не слишком волновали беды Элесы и сыновей, которые, переняв манеру матери, презирали отца и смеялись над ним за глаза – может быть, он не дал им достаточно любви или не проявил достаточной заботы, но что-то разладилось, и поправить это было уже нельзя. Но Иси… малышка была совсем другой, еще не испорченной, еще любящей своего отца простой и чистой любовью, доверявшей ему, и видевшей в нем только лучшее, а не худшее, как все остальные члены семьи – Элеса, Эбран, Гет, мать Элесы, и другие ее родичи… Что скажет о нем Элеса дочери, каким представит его сегодня и в последующие? Он понимал это слишком хорошо: в ее словах он сделается отвратительным чудовищем, которому плевать на Иси, и если Элеса на протяжении последующих дней и лет будет повторять это достаточно часто – в конце концов, придет день, когда Иси поверит. Он не мог этого допустить, испытывал ужас от одной мысли о том, что может произойти нечто подобное, и потому уже не сопротивлялся, когда Элеса сунула руку в его кошелек и забрала все оставшиеся деньги.

Процедив что-то раздраженное напоследок, жена ушла, а Вийон, пошатываясь, вернулся в пивную. Он едва соображал, что делает. Друзья поинтересовались, что произошло, налили выпить и попытались приободрить. Трясущимися руками Вийон взял чарку и выпил. Беды не ушли, но как будто слегка затерялись в тумане, он выпил еще, и расплакался. Напившись в хлам, он рассказал и о том, что бывшая жена выпотрошила его кошелек, и о том, какой ценой он раздобыл эти деньги. Что делать теперь, Вийон не знал. Ему сочувствовали, наливали еще, давали бессмысленные советы и даже, когда расходились, помогли добраться до сарая, ибо Вийон так напился, что самостоятельно идти уже не мог. В сарае, на привычной уже груде веток он погрузился в забытие, и в эту ночь не видел никаких снов.

Утром его не смогли разбудить – корзинщики занимались своей работой уже час или два, а Вийон продолжал храпеть на груде прутьев. Явился работник Бейза, и лишь ему удалось растолкать Вийона, опрокинув на последнего плошку с водой; работник сообщил, что Бейз Лекарид ждет Вийона в своем доме, и тот должен прибыть немедленно. Кое-как умывшись и прополоскав рот, Вийон отправился вслед за работником. Бейз принял его, полулежа на мягких подушках.

– Итак, – сказал Бейз. – Ты нашел жилье?

– Нет, господин, простите!.. Вчера у меня были деньги, но пришла жена и сказала, что Эбран, мой сын, чем-то заболел, а Гет и Иси голодают, и я отдал ей все, что удалось собрать…

– Меня это все не интересует, – отмахнулся Бейз. – Твои беды, вероятно, не столь уж велики, если ты позволяешь себе накачиваться вином до животного состояния, а утром из-за этого не можешь проснуться и приступить к работе. Я позволил тебе переночевать на складе один раз, но ты, похоже, решил, что нашел удобное место для жизни, и остался там на вторую и третью ночью, да еще и напился! Кажется, тебе нечем заняться. Что ж, у меня есть для тебя одно дело, и если ты выполнишь его, я прощу тебе долг и позволю и дальше жить на моем складе.

– Что я должен сделать, господин? – Склонил голову Вийон.

– Ты должен будешь сплести корзину…

– О, господин, конечно! Спасибо! – Вийон едва не заплакал от облегчения. Всего лишь еще одну корзину! Это было несложно. Какой же все-таки сострадательный человек, этот Бейз Лекарид, пусть иногда и кажется суровым, и даже жестоким! – Самую лучшую, какую только захотите! Я очень вам благодарен!..

– …но не простую корзину, – продолжал Бейз, не обращая внимания на излияния Вийона. – Сделай для меня корзину желаний.

– Что? – Вийону показалось, что он ослышался.

– Недавно мне рассказали историю о корзине, в которую можно было поместить желание, и затем оно исполнялось, – объяснил Бейз. – И я подумал: как же так вышло, что я – человек, на которого работают лучшие корзинщики Дангилаты – не имею в своем распоряжении такой корзины? А ведь она весьма бы мне пригодилась! Сделай для меня корзину желаний, корзинщик Вийон – и твой долг будет прощен.

– Но… – Вийон был настолько растерян, что даже не знал, что сказать. – Я никогда… я даже и не слышал ни о чем подобном! Я не представляю, как такое сделать!.. Если это вообще возможно… Да что вы, господин, неужели вы думаете, что если бы я мог создавать такие корзины, я бы вел ту жизнь, которую веду – жил бы в нужде и унижении, не имея, где преклонить голову и не зная, удастся ли поесть сегодня или же придется попоститься?..

Но Бейз лишь пренебрежительно отмахнулся от слов Вийона, будто от надоедливых мух.

– Твоя жизнь такова не потому, что ты что-то там умеешь или не умеешь, а потому, что являешься существом низшей природы. Ты не владеешь своей жизнью и никакая корзина желаний не поможет тебе ее наладить, ибо вся удача, сила и богатство всегда будут вытекать из твоих рук, словно вода из дырявой плошки, ибо такова твоя природа, а значит и судьба, ведь наша судьба порождается нашей природой, – доходчиво объяснил Бейз. – Тебя не вполне даже можно назвать человеком, ты скорее животное, пусть и способное говорить; занимая промежуточное положение между человеком и зверем, ты должен прожить еще тысячу жизней прежде чем – возможно – станешь чем-то, более-менее похожим на человека. То, как ты живешь сейчас, совершенно оправдано и закономерно, и лучшее, что ты можешь сделать – это слушаться людей разумных, сильных, влиятельных и имеющих открытый канал связи с духовным космосом.

На последних словах Бейз Лекарид слегка приосанился и продолжил:

– Людей, способных уже и в этой жизни увидеть в себе отражение превосходных качеств Космического Человека – в то время, как таким, как ты, требуется прожить еще множество жизней, чтобы получить хотя бы шанс приблизиться к такому подобию. Зачем мне нужны твои рассуждения, они ничего не стоят ибо ты глуп и отрезан от высших истин, ты не имеешь даже духовного наставника, который мог бы приходить и давать тебе советы в твоих снах!

Каждое слово хозяина дома, уверенное и точное, казалось Вийону гвоздем, заколачиваемым в его гроб.

– Все так, господин! – Проговорил он чуть не плача, склоняясь в поклоне еще ниже, чем прежде. – Я дурной человек и слабый, привязанный целиком к поверхности вещей и не ведающий ничего о глубине смыслов, что ведомы вам! Но я не в силах выполнить ваше желание, не могу сделать корзину, о которой вы говорите!

– Вийон, – теперь голос Бейза прозвучал тише, но стал вкрадчивым и опасным. – Два дня назад ты приходил сюда ко мне, ты помнишь?

– Помню, господин.

– А ты помнишь, что здесь тогда находились два уважаемых человека – Тейяр Анзиф, книгочей, и Мангул Эперид, которому принадлежит лавка редкостей и амулетов на улице Пантаклей?

– Помню, господин.

– А ты помнишь, Вийон, что при этих уважаемых людях я сказал тебе?

– Я… эээ… – Вийон мучительно пытался вспомнить, что такого особенного было сказано в ту встречу, но голова его была совершенно пуста.

– Я сказал тебе, что ты мне должен, сказал почему и сказал, что свой долг ты должен будешь мне вернуть, – все тем же негромким, но полным затаенной угрозы и силы, голосом напомнил Бейз. – И ты со мной согласился. Ты это помнишь, Вийон?

– Да, но я не могу…

– Меня слышали два уважаемых человека и твой ответ они тоже слышали, – голос Бейза набирал силу. – И если ты откажешься сделать то, что я хочу – я потащу тебя в стражу, и призову Тейяра и Мангула в свидетели, и ты окажешься в долговой яме. А ведь ты знаешь и сам, что человеку вроде тебя выбраться из ямы, будучи туда брошенным, почти невозможно.

– Господин! Пощадите!.. – Вийон упал на колени.

– Из долговой ямы для таких как ты, выход только один: в каменоломни, на соляные или на угольные прииски, а оттуда выход только в могилу, – без малейшей крупицы жалости продолжал Бейз. – Вот что с тобой будет, если ты не сделаешь то, что я хочу. Ступай, Вийон. Сделай для меня корзину желаний – и долг твой будет прощен. Даю тебе три дня, и если по прошествии этого времени я не услышу от тебя хороших новостей – клянусь небом и бездной, ты познакомишься со стражей и долговой ямой ближе, чем бы тебе хотелось!