Текст книги "Принц воров"

Автор книги: Андрей Посняков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 20 страниц)

Андрей Посняков
Принц воров

© Посняков А., 2015

© ООО «Издательство АСТ», 2015

Глава 1. Убийство на площади Сталинград

Приблизившись, она узнала тело мужчины, свернувшегося, как новорожденный, и имевшего форму мешка.

Мишель Бонт. «Пески Луары»

Сентябрь. Париж, 19-й округ

– Ну, и где он тут? – комиссар Лафоне, машинально поправив на лысеющей голове реденькую белесую прядь, недовольно поморщился и посмотрел на сидевшего за рулем инспектора, только что завернувшего на набережную, к водоему де ля Вилетт.

– Тут и должен быть, месье комиссар, – улыбнулся инспектор, его смугло-красноватое лицо казалось бронзовой маской от бьющих через боковое стекло лучей только что показавшегося над крышами домов солнца. – Куда ж он денется-то? Он же труп.

– Логично, логично, – комиссар усмехнулся с неким сарказмом, как всегда и привык разговаривать с подчиненными, особенно вот с этим, новичком, недавно переведенным из провинции.

Мало того что провинциал, так еще и черный… то есть красно-черный… или красно-смуглый… в общем, явно из Африки. Впрочем, инспектор Мантину – старый знакомый месье Лафоне из префектуры Кана – этого смугло-красного… красно-смуглого парня хвалил, мол – дотошный и настойчив, к тому же вынослив – не последнее для сотрудника уголовной полиции качество, которого, как волка – ноги кормят, вот именно так, такая уж работа: побегай, носом землю порой, с агентами своими погори… да их еще и завербовать ведь надо – агентов-то. А как без этого? Да никак! От сидения в кресле с трубкой иль от ползанья с увеличительным стеклом по ковру преступления раскрываться не будут.

– Парикмахерша, свидетель, сказала – у площади Сталинград труп, – пожал плечами красно-черный инспектор… Нгоно Амбабве, африканский охотник из племени фульбе, успевший за восемь – а, пожалуй, даже уже и больше – лет не только натурализоваться во Франции, но и закончить полицейскую школу (куда попал по счастливой случайности), и поработать в уголовной полиции Нижней Нормандии, и… И много где Нгоно (все звали его – Гоно – с ударением на последний слог) побывал, в местах столь невероятных, о которых и рассказать-то нельзя было никому – не просто не поверили бы, а покрутили б у виска да записали бы в фантазеры – а как потом с такой сомнительной славой карьеру в криминальной полиции строить?

– Что же вы, месье Амбабве, не уточнили – где конкретно-то? – взглянув на часы, сварливо заметил комиссар.

– Так это дежурный вызов принимал, а меня уж, как и вас, с постели подняли… Нет, ну, я конечно, встал уже. Но позавтракать не успел.

Месье Лафоне махнул рукой и вышел из машины:

– Тут, на площади ресторан должен быть.

– Да, «Концерт» называется.

– Знаю, что «Концерт»… будет он мне рассказывать… Вот там и позавтракаем, я-то уж точно, по крайней мере. Ну, пошли, пошли, что сидишь? Поторопиться следует – не то очень скоро парни с набережной Орфевр примчатся, руководящие указания давать – как же без них-то?

Вот это был хороший признак – когда комиссар переходил с подчиненными на «ты», а вот если «выкал», значит, собирался «вставить пистон», «накрутить хвост», «промыть мозги»… или как там еще подобные пакости называются?

Серый «Пежо» оставили на набережной Сены – в смысле не реки, а набережной местной – вот этого вот канала – точнее, он назывался просто – «водоем ля Вилетт», тут вообще все набережные имена рек носили – напротив, на том берегу – набережная Луары, а за ней – набережная Марны…

На набережной Луары, судя по синим проблесковым маячкам уже подъехавших полицейских машин, как раз и находился искомый труп. Ускорив шаг, инспектор и комиссар прошли мимо Будды с фонтаном, пресекли широкую пустую площадь с ротондой 18 века – зданием бывшей таможни Вилетт – и, уже за шлюзом, ведущим в канал Сен-Мартен, увидели наконец и судмедэксперта, и криминалиста с фотоаппаратом и чемоданчиком со всеми прочими причиндалами.

– О, все здесь уже, – ухмыльнулся на ходу месье Лафоне. – А следователя что-то не видно!

– Да вон он, – Нгоно кивнул на припаркованный прямо на тротуаре синий «Фольксваген-Жук», не новый дорогущий римейк, а старый, классический автомобильчик – дитя папаши Фердинанда Порше и Адольфа Гитлера, когда-то заложившего первый камень на автозаводе.

Про Гитлера – это Нгоно прочитал недавно, ночью вот не спалось, и все, а так-то книги читать – кроме специальной литературы – особенно было некогда. На новом-то месте следовало рвать когти, и не столько с карьеристскими целями, а чисто конкретно – по работе. Девятнадцатый округ – это тот еще был райончик, из категории так называемых «спальных». Очень много имелось эмигрантов, многие – до сих пор без гражданства, а некоторые – даже и будучи гражданами – все равно плохо знали французский, общаясь лишь в своем узком кругу, и, если, не дай бог, в этом «кругу» происходили какие-то выплескивающиеся за его рамки разборки, то было очень и очень непросто не только напасть на след, но и вообще хоть что-то понять – «своих» здесь обычно не выдавали. Своих… Что и говорить, проблем здесь имелось немало, в том числе и в связи с бедностью населения, даже откровенной нищетой, те, что побогаче, обычно поселялись южнее – в одиннадцатом округе, еще лучше – в двенадцатом. А тут… тут уж что осталось. Кстати, сам Нгоно здесь и жил, снимая недорогую квартирку на самой окраине, почти у объездной дороги – Периферик – на набережной Жиронды с видом на каналы Урк и Сен-Дени и знаменитый городок науки и техники «Ла Вилетт», устроенный на месте бывших скотобоен. Неплохое местечко – много африканцев, опять же – до парка ля Вилетт рукой подать, да и консьерж, португалец Жорж (Жоржи – так правильнее) – весьма словоохотливый и добрый парень, Нгоно его почти сразу же и заагентурил – а как же!

Хозяин синего «Жука» судебный следователь Ренье – рахитичного вида мужчина лет сорока, вечно простуженный и потому почти все время говоривший «в нос» – оглянувшись, помахал комиссару и тут же полез за носовым платком… однако достать его не успел – чихнул и поплотнее замотал шею длинным шерстяным шарфом.

– Добрый день, месье Ренье, – еще издалека поздоровался Нгоно. – Са ва?

Ничего не значащее это выражение – «са ва» – типа «как дела?» – требовало точно такого же дежурного и ничего незначащего ответа – все, мол, нормально, или даже более того – хорошо, однако следователь всегда отвечал – «тре маль!» – «очень плохо», что, в общем-то, и должно было подразумеваться по его несчастному и весьма унылому виду: вечно опущенный взгляд, слезящиеся глаза, длинный, хлюпающий нос, опять же – вечно простуженный голос… Однако Шарля Ренье коллеги уважали – профессионал был, каких еще поискать! Работу свою любил и трудился самоотверженно, с полной отдачей, иногда забывая про выходные и праздники. Франция – чрезвычайно бюрократизированная страна, и почти в любой государственной конторе приняты негласные правила работы, точнее сказать – «неработы», к примеру, в понедельник принято этак ненапрягательно «прийти в себя» после выходных, во вторник и среду, уж ладно, можно и поработать, а уж в четверг надо готовиться к пятнице, а пятницу – к выходным!

Такие люди, как следователь Ренье, считались бы чудаками в любом учреждении, и судебное присутствие – не исключение, а потому злые языки упорно искали причины столь непонятного служебного рвения и конечно же причины таковые находили: и супруга-то у Шарля сварливая, и детей – целая куча, мал мала меньше, и дома у него просто какой-то ад, вот и отдыхает человек на работе – что и сказать: бедолага! Посмеивались – да, но уважали.

– Опять вот простудился где-то, – снова шмыгнул носом Ренье. – А тут вот еще и это… – он кивнул на труп. – Документов никаких, денег – тоже. Убийство с целью грабежа – ножом в сердце – пожалуй, пока так получается… Вон он нож… Да-да, можно уже вынимать, парни! Осторожнее с «пальчиками»… впрочем, что мне вас учить? Главное – ветер-то тут какой злющий! Так и веет с канала, так и сквозит.

– Да уж…

Нгоно уже склонился над убитым, пристально вглядываясь в черты лица несколько осунувшегося лица покойника, точнее сказать – пытаясь угадать, кто б это мог быть? Немолод, но и нельзя сказать, что пожилой, лет сорок – сорок пять, несколько обрюзгший, блондин… или это седина просто?

Инспектор склонился ниже…

– В карманах – пусто, – усмехнулся следователь, – расческа, пара использованных билетов на метро…

– А где куплены?

– «Карне».

– Понятно…

«Карне» – это сразу десяток билетиков, там так и написано на каждом – «Карне», купить их выходит дешевле, нежели по одному, на которых в таком случае было бы указана станция, где располагалась касса, скажем – «Распай» или «Ден» – «Данфер Рошро».

– Ну, – следователь поежился и саркастически прищурил левый глаз. – Что скажете, месье Амбабве?

– Да, да, говори, Гоно, – махнул рукой комиссар. – А мы с господином Ренье послушаем.

– А что тут говорить? – инспектор пожал плечами. – И так ясно, что это – приезжий, даже, может быть, иностранец – столичному жителю никакие «карне» не нужны, они предпочитают проездной или авто, скутер… Вы разрешите, господин следователь?

Молодой человек снова склонился над трупом, а потом и вообще уселся на корточки, осмотрел пиджак, джинсы, расстегнул рубашку, не поленился, перевернул труп – все хотелось взглянуть на лейбл с внутренней стороны ворота…

– Английская…

– Да, скорее всего – англичанин, – усмехнулся месье Ренье. – А может быть – и швед, и датчанин, и немец… да кто угодно.

– Организованные группы туристов заглядывают сюда крайне редко, – напомнил комиссар.

– Турист-одиночка? – следователь вскинул глаза. – А, может, он вообще не турист… приехал откуда-нибудь из пригорода. Жерве, Лила – откуда угодно. Тем более – два вокзала рядом.

Тут уж и Нгоно усмехнулся:

– А Париж и вообще – городок не очень большой. Ножик бы…

– Да, посмотри вон у криминалистов… Эй, парни, покажите!

Нож как нож, обычная финка, каким и хлеб-колбасу порезать и человека убить – раз плюнуть. Ручка… обычная, обработанная уже черным порошком – пытались найти отпечатки пальцев.

Инспектор повернул голову:

– Ну, как?

– А никак, – криминалист – длинный кудрявый парень в очках – усмехнулся и покачал головой. – Пусто. Похоже, все тщательно стерли…

– Может – перчатки?

– Может… Но вряд ли – тогда уж что-нибудь да осталось бы.

Вернув нож, Нгоно в задумчивости подошел к следователю:

– А как именно торчал нож?

– Да вот так, – месье Ренье вытащил из кармана авторучку, приложил к ране, показал, затем обтер от крови об шарф. И тут же хитровато склонил голову набок, совсем как какая-то птица. – Ой-ой-ой, месье Гоно! Кажется, вы что-то хотите сказать? Говорите.

– Отпечатков на рукоятке нет, да и торчал он – как вы показали – параллельно земле, вот так, – молодой человек продемонстрировал на себе. – А это значит…

– Так-так-так-та-ак! – азартно потер руки следователь. – Вы хотите сказать, либо убийца был очень высокого роста, либо…

– Либо нож просто метнули! Запросто… и думаю – скорее всего.

Дотоле молчавший комиссар тут же оживился:

– Тогда могли остаться отпечатки на лезвии, на самом его кончике… Эй! Слышали, парни?

– Да, господин комиссар.

На эстакаде с грохотом промчался поезд метро. Не так уж и близко – метрах в тридцати-сорока, – а показалось, будто над самой головою. И еще один звук донесся – сирена!

– О, едут уже, субчики, – неприязненно фыркнул месье Лафоне. – Явились – не запылились. Сейчас и начнется… То сделайте, это, туда запрос, сюда, агентуру подключите – как будто без них не знаем, что делать… Ну, мы с месье Ренье тут огонь на себя примем, а ты, Гоно, давай, давай, не стой, работай! В ресторанчике в этом, в «Концерте», народ поспрошай, парикмахершу…

– А она как раз там и есть, в ресторане, – напряженно вглядываясь в выходящих из только что подъехавшего полицейского авто людей, подсказал следователь. – С утра уборщицей подрабатывает, зовут Жермена Монго, приятная такая девушка, я уж с ней говорил… Но и вы, Гоно, попытайтесь, глядишь, еще что-нибудь вспомнит. В общем, действуйте – и держите меня в курсе.

– Ну, конечно, господин следователь. Так я пошел, месье комиссар?

– Давай, нечего тут отсвечивать – сам видишь, сколько их тут набежало.

Ресторан «Концерт» располагался на площади справа, у самой воды, позади его шумел шлюз, напротив которого, собственно, и произошло убийство, скорее всего, в период где-то между двумя-тремя часами ночи и полшестого утра, когда случайная свидетельница сообщила в полицию о лежащем в кустах трупе. Что же касаемо начала ночи, то часов до трех на площади обычно тусовались подростки, в большинстве своем – арабы, в последнее время вытеснившие с этого места африканцев (впрочем, надо сказать, борьба за «Сталинград» – «Площадь Сталинградской битвы», если правильно – шла с переменным успехом, правда, до трупов пока дело не доходило). Теоретически рассуждая, подростки, конечно, могли быть причастны к этому убийству – естественно, с целью ограбления или даже просто так, из тупого самоутверждения и «озорства», недоросли вообще народ крайне жестокий и крайне глупый. Да, все могло так и случиться, если бы не одно «но» – подростки (без разницы, арабские, африканские, французские) всегда ходят стаями человек по десять, а то и больше. И что такой стае стоит обобрать случайного прохожего, тем более – ночью? Подошли, окружили, ножиком перочинным щелкнули – кто не дурак, сам все отдаст, шансов-то на спасение нету, будь ты хоть трижды Чаком Норрисом или Джеки Чаном, стая молодых волков свалит и тигра. Нет, вряд ли недорослям нужно было бы убивать, даже по глупости – к чему, если можно и так все решить? Зачем лишние проблемы? Хотя да – эта версия болталась в голове Нгоно довольно-таки навязчиво… наверняка – так же, как и у следователя Ренье, и у комиссара.

А, может, все ж таки уже африканцы «Сталинград» держат? В смысле сбора информации это было бы куда как удобней – уж в этом-то сообществе у инспектора Амбабве агентурные наработки имелись, сам ведь африканец все-таки. А вот с арабами… с арабами не все так просто, и тут национальность Нгоно – явная помеха. Для недорослей из Магриба самый главный источник ненависти вовсе не их сверстники-французы (те – объект для зависти и поборов), – а как раз таки африканцы, китайцы, вьетнамцы. Особенно – темнокожие, их в этом районе хватало, а в окружном комиссариате, кроме Нгоно был еще только один «цветной» – кореец Этьен Пак, очень хороший парень, но, увы, к площади Сталинградской битвы никаким боком не пристегиваемый – не араб, не африканец. Вот если бы речь шла о площади Праздников – тогда другое дело…

Девушку инспектор заметил сразу – в синем халате, в косынке, она мыла тротуар (или все-таки лучше сказать – набережную), как раз перед самым заведением, где были расставлены столики и стулья. Да, наверное, эта уборщица – тот самый свидетель и есть, кто еще-то?

– Доброе утро, мадемуазель, – подойдя ближе, молодой человек вежливо улыбнулся.

– Здравствуйте, – разогнув спину, уборщица обернулась… не сказать, чтоб приветливо. – Вы, наверное, из полиции? Так я уже все рассказала тому чахоточному.

– Кому-кому? – не понял Нгоно.

– Ну, он все время носом шмыгал, чихал…

– А, вот вы о ком, – инспектор сдержал улыбку. – И все же мне бы тоже хотелось…

– Знаете что, месье? – скривила пухлые губки уборщица – о, это оказалась очень красивая юная девушка, мулатка с нежно шоколадною кожей и черными чувственными глазами! – Я, конечно, понимаю – убийство и все такое. Но поймите и вы – мне ведь работать надо. Хотите со мной поговорить? Только я вас попрошу, месье, обождите немного – минут двадцать, не больше. Я вот закончу и, пожалуйста, можно будет поговорить, сколько хотите.

– Да ради бога! – инспектор развел руками и улыбнулся. – Я вот тут, у столика, посижу, не помешаю?

– Да сидите, раз уж пришли.

Молодой человек снова подавил усмешку – да уж, эта юная особа не очень-то любезна, ведет себя… как и положено красивой, знающей себе цену девушке из социальных низов, вовсе не желающей опускаться ниже плинтусов, и поэтому всегда держащей себя нарочито грубо и даже, можно сказать – по-хамски, особенно – с молодыми людьми. Наверное, такое поведение оправданно, и оно – лишь внешнее, наносное… маска, под которой, может быть, скрывается доброе сердце и легкоранимая душа.

А она все-таки красива, красива… эта Жермена Монго. Да-да, очень красива! Искоса поглядывая на девушку, инспектор даже ощутил некоторое волнение из тех, что называют сексуальным. Не то чтоб у него были проблемы с женщинами, нет, не было, как не было и постоянной спутницы, с последней своей подружкой – продавщицей из сувенирной лавки – молодой человек расстался еще в Нормандии.

Нормандия, префектура в Кане, участок почти по всему побережью – от Арроманша до Изиньи… Ностальгия… Хотя Нгоно, конечно же, не жалел, что перевелся в Париж – все его друзья, люди, которых инспектор очень уважал, под руководством которых и начинал службу – увы, уже вышли на пенсию, а кое-кто – как старший инспектор Мантину – и вообще уехал на юг, в Ниццу, не поладив с новым начальником. Вон и инспектор Амбабве, подумав, подался в Париж, куда давно уже звали. Тем более – и друзья его вот уже года три, как перебрались в столицу – молодой, недавно окончивший Сорбонну, ученый – Луи Боттака и профессор, доктор Фредерик Арно – гений, наряду с Альбертом Эйнштейном – творец общей теории поля. С этими людьми – и с Луи, и с профессором – Нгоно когда-то пережил тако-о-ое! Столь невероятное, что никому и не рассказать – не поверят. А кто поверил бы в росказни о провале в пятый век от Рождества Христова? Королевство вандалов, пираты, работорговцы… Господи, да было ли все это? За последние три года, все чаще казалось – что и не было ничего. Хотя, когда собирались иногда с Луи и профессором… вспоминали. Да еще из России приезжали друзья – супруги Саша и Катя с маленьким сынишкой Мишелем. О, если б не Саша – так не быть бы Нгоно инспектором… вообще – никем не быть! Гнил бы сейчас где-нибудь в Карфагене, Гадрумете, Гиппоне или близ каких-нибудь других вандальских городов – бывших римских. Ужас какой… И, главное – никто ведь не поверит! Разве что книжку обо всем этом написать – по разряду ненаучной фантастики, может быть, и прокатит. Только вот – некогда пока сочинять, работы много.

– Ну, вот, я и справилась, месье полицейский, – сняв косынку, уборщица уселась рядом.

Ах, какие у нее глаза! А губы? А брови, изогнутые, словно тугой охотничий лук…

– Вы, значит, и будете мадемуазель Жермена Монго? – несколько стушевавшись под насмешливым женским взглядом, нарочито официальным тоном уточнил молодой человек.

– Да, она самая и есть. Двадцать лет, живу здесь рядом, авеню Жан Жорес, детей нет, не замужем. Что еще интересует?

– А откуда вы?

Девушка фыркнула:

– Да есть у меня гражданство, не сомневайтесь. Хотите, паспорт принесу?

– Думаю, пока не стоит, – улыбнулся инспектор. – Я ведь так просто спросил… Вы откуда приехали?

– Из Конго. Браззавиль, знаете такой город?

– О, Браза! Знаю, конечно… правда, никогда там не был. Я-то сам из Нигера. – Карие глаза инспектора подернулись мечтательной дымкой, что отнюдь не укрылось от внимательного взгляда собеседницы, пусть еще и юной, но уже, несомненно, обладавшей кое-каким житейским опытом, подсказывающим, как следует вести себя с незнакомыми мужчинами, особенно – с такими молодыми и симпатичными, как этот инспектор… Ну, надо же – инспектор!

– Хотите сказать, вы вот так запросто явились из Нигера – и тут же поступили в полицию? – тут же поинтересовалась Жермена.

– Ну, не запросто… случайно во многом. Но и самому, конечно, пришлось попотеть.

Инспектор впервые за несколько лет вдруг испытал какую-то растерянность, словно бы стушевался, да так, что непонятно было – кто кого сейчас допрашивает?

– А вы тоже здесь, в нашем округе, живете? А как вас зовут? Вы ведь так и не сказали…

– Нгоно… Ой… Инспектор Амбабве.

– Нгоно? Это нигерийское имя?

– Это имя часто встречается у народа фульбе.

– А, фульбе! То-то и смотрю, вы не такой уж и черный. И что же, хотите сказать, что знаете племенную речь?

– Конечно!

– Повезло, – девушка неожиданно вздохнула с явной завистью и пожаловалась: – А я так только французский. Хотя это, наверное, не очень правильно – мы ведь все-таки африканцы, верно?

Она сказала – «мы»! И от этого Нгоно почему-то вдруг стало очень приятно. Мы… ну, надо же!

– А ваш отец, верно…

– Да, он был белый. Не француз – бельгиец, но родился и всю жизнь прожил в Африке. Очень хороший человек… увы, давно уже умер. Как и матушка.

– Извините, если…

– Да ладно, – Жермена махнула рукой и улыбнулась. – Я, как Янник Ноа – теннисист и поп-звезда, – метиска.

– Скорей уж тогда – мулатка.

– Да, верно… Вас ведь интересует, как я увидела того… мертвого…

– Да-да-да, конечно. Очень внимательно слушаю.

– Хорошо, – пожала плечами девушка. – Еще раз расскажу. В общем, где-то полшестого утра было, я как раз на работу шла, ну, сюда, в ресторан этот. Иду себе, иду… о разном думаю. Вдруг – около шлюза – ботинки из кустов торчат. Я остановилась, подошла… Сначала думала – наркоман, а потом нож увидела… и кровь. Тут же и позвонила, флики на редкость быстро приехали. Ой… извините за «фликов».

Инспектор ухмыльнулся:

– Да ладно, привык уже.

«Флик» – это было нехорошее жаргонное слово, так здесь, во Франции, именовали полицейских, как в Штатах – «копы», а в России – «менты».

– Ну, вот и все, – собеседница передернула плечами – замерзла, что ли? – Рядом я там никого не видела, здесь, на площади тоже никто не ошивался – рано слишком.

– А обычно здесь кто, гм… «ошивается»?

– Да мальчишки… Африканцы, арабы. На велосипедах, на скейтах катаются, один раз видела – даже на эстакаду залезли, но это граффитеры были. И как только не страшно сорваться?

Нгоно хотел было что-то сказать, задать какой-то уже вертевшийся на языке вопрос, но не успел – во внутреннем кармане пиджака забился, зазвенел телефон – точнее сказать, запел каким-то популярным мотивом.

– Гоно! Срочно лети в морг! – едва инспектор успел приложить трубку к уху, как та уже взорвалась хриплым голосом комиссара. – Там у покойника на плече татуировку обнаружили, похоже, что русскими буквами – а у тебя же, кажется, друг – русский?

– Есть такой, месье комиссар. И буквы русские я знаю… только не все.

– Так съезди, посмотри там, потом отзвонись следователю.

– Слушаюсь, господин комиссар.

– Ого, какие вам звонят люди! – мило хохотнула Жермена. – И эта вот музыка, что у вас в телефоне играла – «Львицы», Янника Ноа песенка. Мне очень нравится… и вам?

– Что? Ах, музыка… да-да-да, конечно, нравится! Мы же с то… с вами – африканцы, ага.

Если б эта девушка сказала сейчас, что без ума от какой-нибудь пилорамно-гремящей «Анорексия Нервоза», то и Нгоно бы со всей искренностью утверждал, что тоже очень любит «блэк-спид-треш– и какой-нибудь там еще металл».

– Мы ведь с вами не договорили еще… а мне срочно нужно… – инспектор торопливо поднялся со стула. – Знаете что… а давайте встретимся вечером, скажем, в каком-нибудь более-менее приличном кафе.

– Давайте тогда уж тут, у ротонды. В девять часов, да? Раньше мне не управиться.

– Заметано! – обрадованно воскликнул молодой человек. – В девять часов у ротонды.

Махнув девушке рукой, он побежал к Будде, уселся в припаркованный рядом «Пежо»…

Девчонка не зря ежилась – утром-то на улице было не жарко, и только в машине инспектор почувствовал, что и сам немного замерз, а шмыгать носом – как следователь Ренье – что-то не очень-то хотелось. Выпить чего-нибудь крепкого? Ага… а потом дышать на начальство. Вдруг еще комиссар вызовет? Или все-таки – выпить? Так, для-ради здоровья, чтобы не простудиться… Эх, был бы тут русский друг Саша – он бы и секунды не колебался, выпил бы сразу – наверное, так и стоит сейчас поступить… Или – все же не стоит?

Припарковав машину, Нгоно все же заскочил по пути в кафе, намахнул рюмочку коньяку, согрелся, и блаженное тепло побежало по всем жилам – ах, как стало приятно! Жаль, ненадолго – в морге-то было еще холодней, чем на улице.

– А вот и наш специалист по русской литературе! – радостно приветствовал инспектора патологоанатом Мишо, кудрявый жизнерадостный толстячок лет сорока, как и все работники подобных учреждений – более чем склонный к веселой шутке и незлобивому розыгрышу, следователь Ренье до сих пор вспоминал, как «этот чертов Мишо» как-то под Рождество подсадил к нему в машину бесхозный труп какого-то клошара… так, шутки ради. И не лень же было тащить! Ладно сам Ренье, тоже весьма склонный к доброму юмору, но вот его супруга… Она ведь поначалу приняла покойника за живого, начала разговаривать, хвастаться покупками…

– Заходи, заходи, мон шер ами, – шевеля – точно рак – усами, патологоанатом радостно похлопал инспектора по плечу. – Давненько, давненько ты не заглядывал к доброму дядюшке Мишо. О! Может, по стаканчику? У меня есть бутылочка недурного винца, а сегодня как раз праздник – день святой Эмили… или святой Надежды.

– День святой Надежды, кажется, вчера был, – неуверенно пробормотал Нгоно. – Но если нальете, так не откажусь – как скажете. Брр… холодно тут вас.

– Да уж не жарко! А вот скажи-ка, друг мой – кто тебе из братьев Карамазовых больше нравится?

– Мне вообще-то больше женщины нравятся… – уклончиво отозвался инспектор, имевший весьма смутное представление как о братьях Карамазовых, так и о всей русской литературе в целом. Как и о любой другой. Просто некогда было читать, хотя, наверное, и надо бы.

– А вот и бутылочка! – «дядюшка Мишо» уже тащил стаканы. – Ну, за встречу!

Выпив стаканчик, молодой человек поблагодарил и вежливо поинтересовался трупом.

– Ну вот всегда так, – обиженно хмыкнул патологоанатом. – Только зайдет интересный разговор и… Ладно, пошли, глянешь.

Убитый лежал на прозекторском столе, обитом светлым металлом, белый, вытянутый и уже приготовленный к вскрытию. Рядом, на тумбочке, поблескивали инструменты – дисковая пилка для черепа, реберный нож…

– Вскрытие не делал еще, вот, санитары придут… Да ты смотри, смотри, не стесняйся… Вон она, татуировка-то, на левом предплечье.

– Ага…

Инспектор и сам уж увидел и тут же потянулся к мобильнику…

– Так. у нас – семь двадцать, у них, значит, на два часа позже – вполне можно звонить, вряд ли спят… Але? Александр?! Да-да, Нгоно… Как сам, как жена, сынишка? Да я так… все работаю… Луи и док – не знаю, давненько не виделись. Вот, в воскресенье, может, загляну. Вы-то когда появитесь? Ну и что с того, что недавно были? Да, Саша, я вот по какому делу звоню… Тут у нас татушка непонятная высветилась, никак не разберемся… А я тебе сейчас сниму и перешлю… А буквы и так скажу, слушай… Кэ Сэ Фэ… Дэ… Мэ… Бэ… Тут еще и цифры – восемьдесят пять… Что ты говоришь? Краснознаменный Северный флот? Так-так… А тут еще и спасательный круг с надписью – «Бес-смен-ный»… Я тебе сейчас фото пришлю…

Ближе к вечеру инспектор Амбабве даже удостоился похвалы непосредственного начальства – именно за этот свой звонок другу. Следователь Ренье тут же послал запрос в Россию через Интерпол, и теперь оставалось лишь ждать установления личности убитого и… искать убийцу.

Последним как раз и занялся Нгоно и еще двое совсем юных сотрудников, которых комиссар называл «наша молодежь», причем выговаривал эти слова с явной издевкой, мол, «наберут детей в полицию, не знаешь потом, что с ними и делать, гонору много – толку пока никакого». Оно и понятно – то, чему учат в полицейской школе или даже на юрфаке Сорбонны, это одно, а обычная жизнь – совсем-совсем другое.

Нгоно был назначен старшим, он сразу же с обеда и отправил молодежь к площади Сталинград – «поспрошать окрестных людишек», да и сам направился туда же, только уже вечером, ближе к девяти часам. Тоже, можно сказать – по долгу службы.

Приехал рано – уже не мог терпеть, до того хотелось увидеть Жермену, – припарковал свой «Пежо» на набережной, напротив фонтана у статуи Будды… или какого-то богдыхана, пес его знает, кто это был, но уж не Иосиф Сталин – точно.

Посидел немножко, наблюдая, как вспыхивают в темнеющем небе звезды, взглянул на часы… Без пятнадцати девять. Пора! Может, девушка еще и пораньше придет, хотя, конечно, вряд ли – красавицы обычно склонны опаздывать минут этак на сорок, а то и на полтора часа.

На площади еще было полно гуляющих – люди сидели на террасе «Концерта», выбирались из лодок, катались на велосипедах, сидели на лавочках под каштанами у шлюза, прохаживались у фонтана. Людно, довольно людно – самое время для карманников, давно наметанным взглядом Нгоно уже приметил парочку таких, эти людишки всегда работали парами – один отвлекал, второй крал, вот, как сейчас… А вон еще бандочка – подростки на скутерах, что-то рановато они сегодня явились. Кстати, на скутере очень удобно грабить, вдвоем конечно, один – за рулем, второй – наготове. Подъехали сзади к зазевавшейся дамочке – сумочку – оп! И все дела! Ох, уж эти женщины… сколько ни говори, ни предупреждай – а все равно таскают все свои денежки в кошельке, а тут – в сумке, словно бы приглашают – воруй, не хочу! Ну, кто, спрашивается, в кошельке деньги носит? Разве что только мелочь.

Лениво прохаживаясь у ротонды, инспектор вдруг неожиданно для себя подумал, что, наверное, неплохо было бы купить цветы… Да, неплохо. Если б они с Жерменой и в самом деле встречались, по-настоящему, а не так вот – по сути-то по служебной надобности. Именно для этого Нгоно девушку и пригласил… хоть, конечно, где-то в глубине души и лелеял надежду.

Девять часов, однако…

О, боже – просто не верится!

Молодой человек даже головой покачал, отгоняя видение – неужели Жермена явилась-таки вовремя? Ну да, вон она – красивая до невозможности, в красном коротком платье и туфельках на высоких каблуках… да-а-а… такой стоит дарить цветы, стоит…

Завидев инспектора, девушка улыбнулась и помахала рукой… Инспектор тоже растянул губы в глупой улыбке, да так и застыл, увидев, как от шлюза рванул наперерез красавице скутер… Целенаправленно этак рванул, бросился, словно лев на добычу.

Сумочка, конечно же, сумочка… красная, под цвет туфель и платья.

Нгоно уже и сам пустился бежать, да соображал на ходу, что не успеет, замахал руками, закричал:

– Жермена-а-а!

А скутер уж был рядом с добычей… и тут произошло что-то странное. Вместо того, чтобы очумело хлопать глазами, лишившись сумочки, а вместе с нею – и денег, Жермена вдруг в одно мгновение сбросила туфли… И молниеносно, как кобра, нанесла удар, достав в прыжке скутериста… того, что сидел сзади.

Бедолага едва из седла не вылетел, а его напарник, почувствовав что-то неладное, резко прибавил газу.