Текст книги "Путь домой (СИ)"

Автор книги: Андрей Турундаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 19 страниц)

Глава 4. Соперник Распутина

Секретарская должность в генеральном консульстве Российской империи не была синекурой, хотя Женева не считалась мировым центром. Скромный чиновник Петр Сергеевич Кошелев злился на судьбу и на начальство. Генеральный консул, всю жизнь проработавший в министерстве иностранных дел, изволил уехать на воды в Карлсбад, а Петру Сергеевичу приходится доказывать местным газетчикам, что наемных душегубов из Петербурга к господину Бронштейну никто не посылал. Впрочем, женевские журналисты – полбеды: требуется написать отчет для ведомства его превосходительства Алексея Алексеевича Лопухина. А господин сенатор весьма щепетилен и может устроить большие неприятности подставившему его чиновнику, пусть официально и числящемуся за МИДом. Впрочем, и сидящий в Париже начальник заграничной агентуры охранного отделения господин Ратаев, недавно сменивший ушедшего на повышение Рачковского, тоже далеко не подарок. Убийство одобрит, провал агента – нет. Хотя все и так прекрасно понимают, что дипломатический статус – лишь прикрытие для слежки за политическими эмигрантами, коих так много в Швейцарии. После публичного скандала перспективы дальнейшей карьеры, и без того сомнительные в отсутствии серьезной протекции, становятся совсем призрачными.

Выпроводив очередного щелкопера, Петр Сергеевич откинулся на спинку массивного кресла, вздохнул и вполголоса выругался. Кто-то кашлянул за его спиной. Обернувшись, чиновник увидел оборванного бродягу.

– Ты кто такой? Как прошел в консульство? Немедленно убирайся! Сейчас позову охрану!

– Ваше превосходительство! Вы обязаны выслушать меня во имя высших интересов Российской империи и православной веры.

Высокопарная речь настолько не сочеталась с видом и запахом оборванца, что секретарь невольно улыбнулся. Да и неуклюжая лесть в виде титулования "превосходительством" прозвучала очень забавно.

– У вас есть три минуты.

– Послушайте… Меня зовут Никитин Василий Степанович. Дело в том, что я из будущего. Только я могу предотвратить революцию и спасти Российскую империю. Не прислушаетесь ко мне – всем каюк.

Кошелев потянулся к шнурку звонка, но незваный визитер бесцеремонно перехватил руку чиновника своей грязной лапой.

– Сиди и не рыпайся! Не вздумай дурку вызвать! Вот смотри и думай – кто и когда эту штуку сделал.

Никитин выложил на стол прямоугольную коробочку, в которой любой человек двадцать первого века узнал бы мобильный телефон.

– Специально берег заряд для такого случая.

– Занятная безделушка, тонкая работа – сказал Кошелев. – Не пойму, из чего сделано. Похоже на слоновую кость. Никогда не видел ничего подобного. Где вы это взяли?

Вместо ответа гость нажал на кнопку. Экран засветился, на нем появился логотип "Моторолы" и надпись "сеть не найдена". Никитин нажал еще несколько кнопок – зазвучала музыка, на экране соблазнительно завертелась Бритни Спирс.

Секретарь консульства хмыкнул:

– Движущиеся французские открытки… Очень мило.

Экран внезапно погас.

– Аккумулятору кранты! – ругнулся Никитин.

– И всё-таки где вы раздобыли этот раритет? – снова, уже с большим интересом спросил секретарь.

– Да пойми ты, балда, что эту штуку сделают через сто лет! А в семнадцатом году случится революция и таких, как ты, буржуйчиков красные будут пачками стрелять и на куски рвать. Церкви божьи осквернят! А меня бог сюда послал, чтобы замочить ихнего главного Бланка, то есть Ленина, то есть Ульянова…

Омоновец заливался соловьем, превосходя Солженицына с Радзинским в описании ужасов грядущей революции и ГУЛАГа. Кошелев, опытный агент, в это время пытался определить, кто такой этот странный субъект. Хамские манеры и внешний вид не сочетались с правильной речью, пусть и насыщенной жаргонными словечками. Выдать мазурика женевской полиции – дело нехитрое и в определенном смысле приятное, но оправдаться перед здешним общественным мнением уже не удастся. К тому же наболтать в полиции головорез сможет всё, что взбредет в голову. После такого скандала точно придется вместо Женевы отправиться куда-нибудь в Туруханский край надзирать за ссыльными. После очередной порции пророчеств Петр Сергеевич вспомнил рассказ своего питерского знакомого про склонность императорской четы к разного рода мистике. Дочь статс-секретаря Танеева (так звали знакомого) начала появляться при дворе и собирается стать фрейлиной её величества Александры Федоровны. Раздосадованная отсутствием долгожданного сына императрица после рождения четвертой дочери начала давить на синод с требованием канонизировать Серафима Саровского, чьи предсказания интерпретировались в благоприятном для Николая II духе. Дескать, первая половина царствования будет сопровождаться бедами, зато во второй наступит счастье и процветание. При дворе крутились всевозможные шарлатаны: от французского мага Филиппа до козельского дурачка Митеньки. А этот проходимец, как бишь его, Никитин, пожалуй, ничем их не хуже. Какая разница – Митенька или Васенька. Пророк или умалишенный – неважно. Отмыть, приодеть – и пусть произносит свои апокалиптические пророчества перед придворными дамами и перед самой царицей. А странная вещица, показывающая весьма скабрезные картинки, вполне сойдет за магический амулет. Решено! Пока господин генеральный консул не вернулся из отпуска, надо вывезти Никитина в Россию и познакомить его с Анютой Танеевой, а вопрос о происхождении гостя отложить. Главное – к революционерам, и эсерам, и эсдекам, Никитин относится крайне отрицательно, а к православию – очень положительно. А какие перспективы откроются в карьере Кошелева, если его протеже будет иметь успех при дворе…

– Господин Никитин! Я возможно сочту ваши сведения заслуживающими внимания и помогу добраться до Петербурга, если вы будете беспрекословно выполнять мои указания…

Для омоновца путешествие из Женевы в Санкт-Петербург оказалось похожим на тюремное заключение. Никитин ехал в купе вместе с двумя шкафообразными субъектами, приставленными посольским чиновником. Еще в Женеве омоновец решил ничего не рассказывать сотрудникам охранного отделения про Вельяминова и Ма Ян. Информацию о других гостях из двадцать первого века лучше приберечь и остаться для имперских властей единственным источником сведений о будущем. Василий уже представлял себя советником императора, спасителем России. Наверно, сам бог поручил Василию миссию по предотвращению революции, направив его во времена святого царя Николая II. Может быть, доведется возглавить царское министерство внутренних дел, а то и стать премьер-министром. Лишь бы получилось расправиться с Лениным и другими большевиками. Любой ценой! По телевизору как-то расхваливали Столыпина, а чем Никитин хуже. Впрочем, мечты мечтами, а перед отъездом Кошелев с коротким смешком предупредил омоновца, что конвоирам приказано не вступать в разговоры с опасным бомбистом, то есть с Василием. На станциях молчаливые спутники вежливо, но непреклонно препятствовали любым попыткам Никитина выйти из вагона. Офицер из двадцать первого века пришел к неутешительному выводу: если, будучи лейтенантом, он мог бы без проблем справиться с мордоворотами из охранки, то сейчас шансы разжиревшего полковника в рукопашной были близки к нулю. Сам Кошелев ехал в соседнем купе, периодически отдавая конвоирам короткие распоряжения.

В Петербурге прямо с Варшавского вокзала Никитина в закрытой карете отвезли на небольшую грязноватую улицу и провели в квартиру на третьем этаже. Под видом прислуги там дежурили сотрудники охранки. Омоновец понял, что оказался в комфортабельном заключении на конспиративной квартире, принадлежащей охранному отделению. Впрочем, после бомжевания в женевских закоулках это выглядело роскошью. Кошелев сразу дал понять, что дальнейшая судьба гостя будет зависеть от того, как успешно он усвоит правила поведения. С курсантских времен Василию не приходилось так плотно заниматься – чиновник приходил к нему каждый день и обрушивал кучу сведений об обстановке при дворе и характеристики влиятельных персон, чье расположение необходимо завоевать. Никитин уже сообразил, что роль пророка предполагает определенные правила игры, вспоминая телесеансы Кашпировского и Чумака. Наконец Петр Сергеевич остался доволен подопечным и с важным видом сообщил:

– Милейший, завтра мы попробуем выйти в свет. Для вас это важнее, чем для меня. Между нами говоря, таких прорицателей можно найти на любом сельском базаре в Малороссии.

Особой уверенности в голосе Кошелева, однако, не прозвучало, и Василий счел, что чиновник просто берет на понт. Омоновец догадывался: Петр Сергеевич серьезно превысил свои полномочия и всё поставил на продвижение женевского пророка в придворные круги. Про себя Никитин называл Кошелева антрепренером. Ничего, лишь бы свести знакомство с царской семьей – и Кошелеву придется шестерить перед омоновцем. Никуда не денется.

На следующий день Никитина нарядили в крайне неудобный фрак и снова в закрытой карете привезли в роскошный дом на Крестовском острове. Офицер двадцать первого века был знаком с аристократическим обществом только из исторических фильмов, но, увидев здешнюю публику, сразу поверил – перед ним высшая знать империи. Долговязый, похожий на баскетболиста, господин в роскошном мундире с эполетами самоуверенно обсуждал перспективы разгрома Японии в скорой войне. Ему поддакивал мордастый толстяк, тоже в мундире, только другого покроя, который ассоциировался со старыми фильмами на военно-морскую тему. Толстый то нахваливал новые броненосцы и крейсера, то жаловался на нехватку средств для флота. Две похожих друг на друга дамы (брюнетки, явно южного типа) в длинных пышных платьях, развалясь на маленьком диванчике, увлеченно листали журнал на французском языке. На обложке Никитин с удивлением заметил свастику.

К Кошелеву и Никитину подошла молодая, но удивительно некрасивая девица. Толстая, неуклюжая, почти без талии, подволакивающая опухшие ноги, с маленькими поросячьими глазками на простоватом круглом лице, обрамленном мягкими кудрявыми волосами, – вид совсем не аристократический, омоновец сначала принял ее за служанку. Однако Петр Сергеевич почтительно приветствовал толстушку:

– Здравствуйте, здравствуйте, уважаемая Анна Александровна! Скоро шифр получите?

– Ой, еще не скоро, – застенчиво ответила девушка. – Когда ее величество вернется из Саровской обители, не раньше. Святой Серафим обязательно поможет родить наследника.

Долговязый скептически ухмыльнулся, пробормотав под нос что-то совсем непочтительное по отношению к императорской чете.

Кошелев вернулся к роли конферансье и почтительно обратился то ли к Анне, то ли ко всем присутствующим:

– Разрешите вам представить господина Никитина, о котором я говорил. Обладая необычайными способностями прозревать будущее, он готов поделиться результатами своих предсказаний, касающихся близкого будущего России и царствующего дома Романовых.

– Это знак свыше! Недаром ее величество вчитывалась в предсказания святого Серафима Саровского! – Анна Танеева в экзальтации закатила глаза.

Василий вдруг вспомнил давнишний фильм с Петренко в роли Распутина. Кстати, а где сейчас сам Гришка? Вроде бы он в это время резвился. Вот как надо действовать, а не думать про придворный этикет! Омоновец схватил со стола графин с водкой и вылил содержимое себе в глотку.

– Развлекаетесь, господа аристократы, мать вашу… – рявкнул офицер. – Недолго вам осталось! Просрете войну с Японией, сдадите Порт-Артур, а потом всё покатится кувырком. Адмирал Рождественский угробит флот при Цусиме, и царь отдаст японцам Сахалин.

Толстяк захихикал, так что заколыхались жирные щеки.

– Проиграть войну япошкам! Надо же такое выдумать! Да и никакого адмирала Рождественского в русском флоте точно нет. Хотя имеется Зиновий Петрович Рожественский, но он служит на Балтийском флоте и на Тихий океан переводиться не собирается. Я вам лучше расскажу, как много лет назад на скалах датского побережья погиб фрегат "Александр Невский"…

Лица гостей отразили тщательно скрываемую под вежливой маской скуку – видно, историю про гибель фрегата толстяк рассказывал не в первый раз. Долговязый успел отодвинуться перед тем, как рассказчик ударил кулаком по столу и выкрикнул, брызжа слюной:

– … и только тогда, друзья мои, узнал этот суровый командир очертания скал Скагена…

– Алексей Александрович! Ваше высочество, вы, конечно, высочайший шеф российского флота, но судьбы людские исключительно в руках божьих, – возразила откормленному великому князю столь же откормленная Танеева. – Неблагоразумно пренебрегать предупреждением от божьего человека.

– Во! Умная женщина! За ваше здоровье, Аня!

Никитин запил водку мадерой, занюхал рукавом и попытался поцеловать Танееву. Та отшатнулась, но сестры-южанки (как выяснилось, черногорки) одобрительно приветствовали бравого пришельца из будущего.

– Брезгуешь божьим посланцем? Ну и хрен с тобой! Петя, давай еще выпьем. Или ты не русский человек?

Василий схватил со стола рюмку и протянул остолбеневшему от ужаса Кошелеву. Чиновник автоматически схватил её и проглотил водку, будто газировку. А Никитин уже чувствовал себя в своей стихии. Он произносил тосты, казавшиеся ему крайне остроумными, обнимал и целовал дам, рассказывал длинному Николаю Николаевичу и толстому Алексею Александровичу про танки, самолеты, ракеты, атомные бомбы и злодеев-большевиков, мечтающих уничтожить Российскую империю, православие и весь цивилизованный мир…

Глава 5. Подполье и бомонд

– Ма Ян, любимая, сегодня мы идем в театр, – с улыбкой сказал Ростислав, откладывая в сторону номер «Московских ведомостей» и доставая из чемодана привезенный из Женевы относительно приличный костюм. – В Художественном закрытие сезона.

– Это здорово, Слава, неплохо чуть-чуть отвлечься. Я как раз закончила перешивать платье.

Кореянка продемонстрировала обновку. Впрочем, физик не заметил особенных отличий от первоначального варианта. Поняв это по лицу Ростислава, Ма Ян начала с жаром объяснять особенности нового фасона, который должен произвести фурор в московском обществе. Представив возможное ускорение прогресса в области моды, Вельяминов расхохотался.

– Милая, мне важна ты, а не твоя одежда. Ты обязательно затмишь здешних надутых аристократок и откормленных купчих хоть в роскошном платье, хоть в джинсах, хоть в рванине. Лишь бы удобно было.

Для лучшего знакомства с Москвой начала двадцатого века Ростислав предложил добраться до Камергерского переулка без помощи извозчика. Вельяминов и Ма Ян поехали сначала на конке, потом пересели на дребезжащий трамвай, увешанный рекламой мыла и косметики фирмы Брокара и Сиу. Электрический привод пока не до конца вытеснил лошадей. Физик с интересом разглядывал других пассажиров. Рабочие в дешевых выходных костюмах по случаю воскресного дня, студенты в форменных тужурках, крестьяне из подмосковных деревень, кажущиеся персонажами исторической реконструкции из времен раннего средневековья. Почти все в головных уборах, несмотря на теплую погоду. Возможно, кого-то из нынешних гимназистов Ростислав в детстве мог еще застать, но большинство этих людей разного происхождения и образования умерли задолго до его рождения. Вельяминов вспоминал историю своей семьи. Прадедушка сейчас, кажется, должен быть студентом высшего технического училища и, наверно, еще не знаком с прабабушкой. Она вроде бы училась на высших женских курсах. Ма Ян тоже приглядывалась к окружающим, непроизвольно сравнивая увиденное сейчас и в двадцать первом веке в различных странах.

– Знаешь, Слава, тут всё очень похоже на Африку наших дней. Есть тонкий модернизированный, европеизированный слой, и есть масса, застрявшая в традиционном обществе.

– Надеюсь, всё-таки больше сходства с Индией или Латинской Америкой. Кое-какая промышленность имеется, хотя общая картина удручающая – я посмотрел статистику.

Остаток пути до театра проделали пешком. Тверская улица ничем не напоминала привычную широкую парадную магистраль. Узкая, скучная, почти без деревьев. Не надстроенная резиденция генерал-губернатора мало похожа на будущее здание Моссовета. На тумбе около театра висели афиши, извещавшие о бенефисе Марии Андреевой. Бенефициантка исполняла роль Ирины в "Трех сестрах". Ростислав купил билеты на хорошие места в партер. Хотя и Вельяминов, и Ма Ян видели разные постановки пьесы Чехова в своем времени, спектакль понравился. Андреева, Книппер, Станиславский, Мейерхольд блистали на сцене. Знакомые заядлые театралы из Москвы двадцать первого века душу продали бы дьяволу за возможность увидеть такую постановку. В антракте физик преподнес Андреевой большой букет с вложенной запиской. После спектакля "мистер и миссис Вильямс" беспрепятственно прошли за кулисы.

– Здравствуйте, Мария Федоровна! Вам привет от наших общих знакомых из Женевы.

Ростислав протянул актрисе письмо от Ленина. Андреева проглядела короткое послание и приветливо посмотрела на визитеров.

– Старик пишет, что вам можно доверять. Пройдемте в гримерную, там можно спокойно поговорить.

Ма Ян ткнула Ростислава локтем и недовольно прошептала по-английски:

– Не очень-то засматривайся на актрис! Признайся, сам выпросил у товарища Ленина рекомендательное письмо к этой красотке.

– Будь повежливее, моя прелесть! Что я тебе, Николашка или какой-нибудь великий князь? Это Романовы – специалисты по актрисам и балеринам, не считая, конечно, московского генерал-губернатора. Он спец по офицерам свиты.

Кореянка принужденно улыбнулась и начала рассматривать развешанные на стенах гримерки многочисленные афиши. Отчасти ревность Ма Ян имела основания: высокая, статная, с внушительными формами Андреева в двадцать первом веке была бы кинозвездой.

– Мария Федоровна, мы располагаем патентами на ряд разработок, имеющих значительные коммерческие перспективы. Прибыль от их реализации может стать неплохой поддержкой социалистического движения, – сказал Вельяминов. – Впрочем, возможности открываются не только чисто коммерческие. Как вы отнесетесь к аппаратам для усиления звука?

– Это какие-то новые рупоры?

– Не совсем. Наши приборы используют электричество. С помощью громкоговорителей можно сделать голоса актеров отчетливо слышимыми и на галерке. А можно усиливать и звукозапись с граммофонных пластинок. Представляете, какие возможности для шумовых эффектов в театре?

– Наверно, Константин Сергеевич заинтересуется. А насчет коммерческого применения, – Андреева на мгновение задумалась, – я поговорю с Саввой Тимофеевичем. С его деловой хваткой и вашими изобретениями наверняка получится что-нибудь дельное. Меня, однако, больше интересует искусство. Миссис Вильямс, вы, кажется, кореянка. Я почти ничего не знаю о корейском театре.

– У нас более популярна чангык, традиционная опера, – ответила Ма Ян. – Син Чжа Хэ и Чхэ Сон серьезно реформировали и усовершенствовали корейскую оперу, приблизив к европейской.

Дамы оживленно беседовали о театре и музыке, обсуждали различия европейской гаммы и восточной пентатоники. Ростислав, хоть и любил театр, не был фанатиком искусства и, тем более, моды. Поэтому, когда разговор перескочил на фасоны одежды в различных странах, физик еле сдерживал зевоту, а окончание беседы воспринял с облегчением.

Мария Андреева, она же товарищ Феномен, выполнила обещание: через три дня в гостинице «Венеция» появился посыльный от Саввы Морозова с письмом для мистера и миссис Вильямс. На дорогой мелованной бумаге безупречным английским языком было написано приглашение на встречу в ресторане «Яр».

К встрече Вельяминовы подготовились серьезно. Из привезенных деталей собрали усилитель звуковой частоты с динамиком, подготовили кислотные батареи питания и угольный микрофон с длинным кабелем. Чтобы не разбить по дороге, оборудование запихнули в саквояж.

Новый роскошный ресторан на краю Петровского парка произвел впечатление. Пышная, хотя и несколько безвкусная отделка, подстриженные лавровые деревья в кадках, дорогая мебель, цыганский оркестр и хор.

– Это тебе не "макдональдс" и не церновская столовая, – шепнул Ростислав, разглядывая обстановку.

Ма Ян нервно рассмеялась, поправляя шляпку и путаясь в непривычно длинном платье.

Савва Морозов уже ждал за столиком. Промышленник ничем не напоминал старомосковского купца из пьес Островского – такой образ заранее сложился в голове Вельяминова. Вполне европейский джентльмен, несмотря на широкое татарское лицо. И беседа началась в европейском стиле. Савва Тимофеевич галантно отпускал комплименты в адрес Ма Ян, вежливо хвалил хороший, почти без акцента, русский язык "мистера Вильямса". Смакуя изысканные блюда старорусской кухни, перешли к делу. Ростислав раскритиковал недостатки фонографов и граммофонов, не позволяющих добиться высокой громкости без потери качества звука.

– Вы надеетесь усовершенствовать граммофон? – скучающим тоном спросил предприниматель.

– Судите сами, господин Морозов, – сказала Ма Ян, улыбаясь краешками губ. – Слава, включай аппаратуру.

Вельяминов достал из саквояжа усилитель и повернул рычажок выключателя. Сквозь прорези охлаждения было видно, как багрово-красно засветились катоды радиоламп. Из динамика донеслось тихое шипение. Ма Ян вытянула кабель с микрофоном и пропела что-то по-корейски.

Морозов от неожиданности отшатнулся от динамика. А кореянка перешла на французский язык, запев звонким высоким голосом что-то из репертуара Патриции Каас. Посетители ресторана, сидевшие за соседними столиками, зааплодировали. Цыган в ярко-красной рубахе, то ли дирижер, то ли антрепренер оркестра и хора, подошел и в восторженных эпитетах расхвалил силу голоса Ма Ян. Та расхохоталась и предложила воспользоваться микрофоном любому певцу. Смелее других оказалась цыганка в кричаще пестрой кофте и длинной до пола юбке. Позвякивая монетами из ожерелья, солистка неловко взяла микрофон и запела "Очи черные", чуть испуганно оглядываясь на усилитель. Эффект превзошел все ожидания – мелодии из динамика завоевали внимание большинства посетителей ресторана. Савва Тимофеевич уставился на усилитель, словно пытаясь понять принцип действия по внешнему виду.

– Вот что, – сказал промышленник, улыбаясь почти по-детски, – вижу, что люди вы серьезные. С машинкой вашей дело наверняка выгорит, ежели дело правильно поставить. Но сейчас нам тонкости всё равно не обсудить. Приходите завтра ко мне на Спиридоновку, познакомлю кое с кем. А пока лучше выпьем шампанского за успех.

Ма Ян захмелела очень быстро, что было неудивительно при ее росте и весе, заснула, сидя за столиком, и до пролетки Ростиславу пришлось нести кореянку на руках, наплевав на косые взгляды окружающих.

Пробуждение было ужасным. Ма Ян не сразу узнала гостиничный номер в "Венеции" и обратилась к Ростиславу по-корейски. Вельяминов еще ночью выпросил у привычного к подобным ситуациям портье огуречного рассола. Молодая женщина с видимым отвращением выпила стакан мутной жидкости, но домашнее средство от похмелья подействовало быстро.

– Кошмар! Особенно, когда вспоминаешь, что до изобретения эффективных и более-менее безвредных анальгетиков еще не одно десятилетие. Не понимаю, как европейцы так много пьют! Я же не помню, как вернулась в гостиницу. И какой позор! Что обо мне будет думать Морозов? Сочтет алкоголичкой! Мне ужасно холодно, я вся дрожу!

На самом деле стояло теплое июньское утро, но Ма Ян куталась в плотное одеяло, страдая от озноба.

– Держись, любимая! Сейчас мы спустимся в ресторан, закажем крепкого черного кофе – и ты сразу почувствуешь себя лучше. А насчет мнения Морозова не беспокойся, в России к выпившим относятся сочувственно, особенно к таким красивым женщинам, как ты.

Ростислав подумал, что Ма Ян лучше по возможности ограждать от деловых переговоров в России, слишком опасно для здоровья. Может быть, дело не только в малом весе, но и в каких-то генетических проблемах с усвоением алкоголя у восточноазиатских народов. Но в гости к Савве Морозову сегодня идти необходимо.

Морозовский особняк, построенный недавно в модном стиле модерн, производил внушительное впечатление – не столько богатством, сколько хорошим вкусом. На входе дежурил усатый охранник-кавказец. Первый этаж дома стараниями жены промышленника, бывшей работницы ткацкой фабрики, был украшен антикварными вещицами – преимущественно, севрским фарфором. Хозяин провел Ростислава и Ма Ян по широкой лестнице на второй этаж, в собственный скромно обставленный кабинет, где их уже ждал молодой человек в модном европейском костюме.

– Знакомьтесь, господа, Шмит Николай Павлович, мой родственник и деловой партнер.

Морозов представил гостей Шмиту. Тот поклонился, поцеловал руку Ма Ян и пожал Вельяминову. На этот раз промышленный воротила не стал говорить вокруг да около, а сразу взял быка за рога. Оказалось, что Шмит является совладельцем мебельной фабрики, хотя права его ограничены ввиду несовершеннолетия. Физик сперва удивился – парню явно было больше восемнадцати – но потом вспомнил, что до революции совершеннолетие наступало только в двадцать один год. Дядюшка рекомендовал молодому родственнику попрактиковаться в управлении фабрикой, а чтобы практика вышла за рамки рутины, советовал наладить выпуск электрических граммофонов по патентам "мистера и миссис Вильямс". Самому "мистеру Вильямсу" предлагалось место главного инженера фабрики.

– Понимаешь, Николенька, в пользу затеи с электрическими граммофонами я окончательно убедился на выходе из "Яра". Пока господин Вильямс помогал супруге выйти к пролетке, – Морозов неожиданно проявил изрядную деликатность, – тамошний директор, господин Судаков, догнал меня и стал упрашивать продать ему аппарат для усиления пения. Так что сбыт будет. Рестораторы передерутся между собой. Социалисты – люди толковые, хорошую штуку изобрели, не то, что наши дурни сиволапые, только и знают, что креститься да молиться.

Ростислава предложения Саввы Тимофеевича вполне устраивали, но Ма Ян проявила въедливость и потребовала за использование патентов вместо денег долю в деле и инженерскую должность для себя.

Морозов опешил, похоже, не столько от материальных требований, сколько от претензий женщины, тем более, восточной, на место инженера. Такое не укладывалось в голове промышленника, несмотря на прогрессивность его взглядов.

– Моя жена – высококвалифицированный инженер, с большим практическим опытом, – физик поддержал Ма Ян, умолчав, что опыт получен кореянкой во время работы в еще не построенном ЦЕРНе. – Её вклад в работу неоценим.

Ситуацию выправил Шмит, восторженно глядевший на Ма Ян.

– Дама-инженер – это замечательно и прогрессивно! Будет справедливо, если госпожа Вильямс займет подобающую ее знаниям должность. Тем более, что расширение дела требует наличия на фабрике второго инженера.

– Будь по-твоему, Николенька, – сказал Морозов. – Фабрика твоя, ты и решаешь все вопросы.

Понятно! Воротила вроде бы устраняется, но фактически сохраняет контроль над делом. Если у Шмита внедрение новой техники даст прибыль, Савва Тимофеевич будет вкладываться в проекты "супругов Вильямс" по-крупному. Если нет – прожектером ославят молодого парня, а не почтенного предпринимателя.

Дело пошло. Хотя предприятие Шмита фабрикой можно было назвать с большой натяжкой – просто большая полукустарная мастерская на Пресне недалеко от горбатого моста, на месте детского парка, знакомого Вельяминову по обороне Дома Советов. Рабочие были довольно квалифицированными по меркам Российской империи. Недавние крестьяне, перебравшиеся в Москву ради заработка, искусно вырезали и выжигали по дереву. Однако мало-мальски сложная техника ставила их в тупик. Вершиной здешних технологий были станки с ременным приводом от вала, протянутого под потолком цеха. Движущиеся приводные ремни делали работу в цеху крайне опасной: у зазевавшегося в механизм легко затягивало руку. Пришедшие из деревни мужики или не замечали угрозы вообще, или, напротив, шарахались и крестились при виде любой работающей машины. Шмит сократил рабочий день до девяти часов, устроил курсы переподготовки, но паять усилители научились только несколько человек. Пришлось повышенной зарплатой переманить квалифицированных рабочих с других заводов. Морозов ворчал, что лучшие мастера ушли от него к молодому родственнику.

Ма Ян вертелась, как белка в колесе. Обучала рабочих на курсах, старалась упростить технологию производства. Впрочем, от идеи делать радиолампы в Москве пришлось пока отказаться. Подходящие сплавы для электродов и качественное стекло для корпусов в России не удавалось достать в нужном количестве. Поэтому Ростислав списался с Федоровым и договорился об организации производства катодных ламп в Женеве. Техническую часть взял на себя Луи, довольный возможностью заработать значительно больше, чем на университетских заказах. Зато производство динамиков сносного качества на Шмитовской фабрике получилось, хотя рождаемый ими звук Ма Ян и сравнивала с гудением работающих механизмов. Первую акустическую систему установили в "Яре", содрав с владельца втридорога. Вельяминов лично монтировал причудливо украшенные деревянной резьбой в псевдорусском стиле колонки и протягивал кабели, не доверяя неопытным сотрудникам. Но ресторатор не остался в накладе – сенсационные газетные заметки об "электрической музыке" послужили бесплатной рекламой. Большую часть своей премии Ростислав через Андрееву передал в фонд партии. За "Яром" последовали другие крупные рестораны, где уже имелось электрическое освещение, и можно было обходиться без неудобных громоздких батарей. Привезенные катодные лампы кончились (за исключением неприкосновенного запаса, предназначенного для опытов с радиосвязью). Для выполнения всех заказов требовалось ехать в Швейцарию за новыми лампами – Ростислав не надеялся, что почта обеспечит сохранность хрупкого груза.

Перед отъездом Вельяминов снова встретился с Марией Федоровной, на этот раз у нее на квартире. Актриса открыла резной шкафчик (кажется, шмитовской фабрики), отодвинула склянки с резко пахнущими духами и достала толстый конверт из грубой оберточной бумаги.

– Товарищ Вильямс, здесь послание для Старика от московского комитета. Не секрет, что после съезда в организации раздрай. Одни, в их числе и вернувшийся со съезда Грач, – за Старика, другие – за Мартова. А в брошюрах, изданных по итогам съезда, разобраться неосведомленному человеку весьма затруднительно. Вы сами читали творения наших доморощенных Цицеронов.

Последние две недели среди московских социал-демократов из рук в руки передавались брошюрки, отпечатанные в разных подпольных типографиях брошюрки с изложением событий на съезде. Каждый автор пропагандировал свой взгляд на причины и последствия конфликта. Меньшевики из руководства партии и редакции "Искры" обвиняли большевиков в бланкизме, сектантстве, начетничестве и стремлении к расколу. Большевики отстаивали идею построения боевой нелегальной партии и верность марксизму, без ревизионизма под маркой "национальных особенностей". От меньшевиков особенно доставалось московской организации социал-демократов и её руководителю-большевику Грачу (то есть Бауману). Плеханов выступал за объединение фракций, но без особого успеха. Судя по всему, отсутствие на съезде Троцкого с его склонностью к поиску компромиссов привело к большей ожесточенности конфликта между большевиками и меньшевиками по сравнению с развитием событий, известных Вельяминову из книг по истории партии. В Москве меньшевиков оказалось не очень много, но их интриги сильно мешали нормальной партийной работе. В этой ситуации Бауман не хотел терять время на поездку в Женеву. Но советы Ленина, уже завоевавшего колоссальный авторитет среди марксистов, были крайне необходимы для разрешения внутрипартийного кризиса. Деловой визит в Швейцарию сочувствующего партии "инженера Вильямса" подвернулся как нельзя кстати.