Текст книги "Путь домой (СИ)"

Автор книги: Андрей Турундаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 19 страниц)

Глава 2. Город у озера

Людям из двадцать первого века Женева 1903 года показалась грязноватым городишком третьего мира. Ростислав вспомнил командировку в Индию, Пак Ма Ян – деревню в южнокорейской провинции, Никитин – Афганистан. Вроде бы многое знакомо: ратуша, мост через Рону, остров Руссо, парк Монрепо. Вокзал тоже на месте, но вместо скоростных электропоездов в сторону Лиона и Парижа отправляются составы, которые тянут неторопливые свистящие паровозы. Вместо машин – множество лошадей, впряженных в разнообразные экипажи. Улицы пропахли конским навозом. По городу ползают смешные, похожие на детские игрушки, трамваи.

В вокзальном зале ожидания среди разношерстной толпы пассажиров третьего класса пришельцы из будущего перевели дух. На кореянку косились, но не чрезмерно – видно, в Швейцарии успели привыкнуть к достаточно экзотичным гостям. А Вельяминов и Никитин в потрепанных костюмах из другой эпохи почти не выделялись на фоне итальянских рабочих. Один из итальянцев, очень похожий на покойного Марио, даже принял физика за своего соотечественника и поприветствовал на своем родном языке. Однако, услышав "no comprene", не расстроился, а узнав в процессе короткого разговора на ломаном французском, что собеседник русский, заулыбался и поделился черствой пресной лепешкой и бутылкой красного сухого вина. Оказывается, итальянец работал в Женеве на строительстве и сорвался с лесов, переломав кучу костей. Местные врачи отказывались лечить бесплатно. Быть бы гастарбайтеру калекой, если бы не русский медик-политэмигрант. "Доктор Алессандро", как называл его итальянец, помог бедолаге, а друзья-социалисты собрали немного денег.

Теперь бывший пациент доктора-социалиста сам стал горячим сторонником социализма и собирался связаться с ячейкой Революционного социалистического союза в Лионе, куда направлялся на заработки.

– Vive Lafargue! Vive Guesde! No Millerand!

Пак Ма Ян прислушивалась к разговору, одобрительно кивая. Полковник пытался расспросить кореянку по-русски, но та лишь вежливо улыбалась и извинялась за плохое знание языка. Распрощавшись с итальянским товарищем, Ростислав вернулся к спутникам с подаренной провизией и вкратце пересказал суть беседы. Никитин уже начал уплетать свою часть лепешки, чавкая и давясь, но, узнав про то, что помощь поступила от социалиста, вскочил с жесткой деревянной скамьи.

– Я понял высший смысл нашего перемещения на век назад! Мы должны предотвратить революцию! Не будет миллионов жертв коммунизма!

– Ни черта у тебя не выйдет! – резко заявил Вельяминов. – Революция предопределена всем ходом исторического развития мировой цивилизации вообще и России в частности.

– Значит, для тебя Россия – частность?

– Естественно. Лично для меня наша страна очень важна, но надо адекватно представлять ее роль по сравнению с остальными странами, а не принимать желаемое за действительное. Успехов Россия достигала только при социализме, когда вышла в авангард мировых тенденций. К сожалению, у нас недооценили груз пережитков даже не капитализма, а феодализма, раннего средневековья. Рядом с передовой наукой в Советском Союзе оставался массовый слой обывателей с сознанием дикого крестьянина, суеверно верящего в бога и приметы. Слишком мало времени прошло после революции. А некоторые очень патриотически настроенные гуманитарии стали выдавать эти заморочки – разухабистость, общинность, презрение к теоретическому знанию, мифологичность мышления – за специфическую русскую духовность. Восхищались недоумками, повалившими в церкви вместо технических библиотек. Отсталый крестьянин подавался писателями-деревенщиками как эталон русского человека. А криминальная буржуазия с успехом стала манипулировать этим размножившимся средневековым православным быдлом.

– Ты презираешь русский народ! – крикнул Никитин. – Слишком много общался с жидами в своем университете!

– Я презираю недоумков и верующих любой национальности и конфессии. А уважаю ученых, инженеров, просто толковых рабочих, игнорирующих средневековые заморочки.

Пак Ма Ян подмигивала Ростиславу, пытаясь обратить его внимание на собирающихся вокруг людей. Пассажиры в зале ожидания с опаской посматривали на ругающихся на своём языке оборванных русских. Полицейский в смешной старинной форме на другом конце зала перестал лениво слоняться взад-вперед и начал поглядывать в сторону возможной драки. Никитин тоже увидел швейцарского мента и сбавил тон.

– Мне с вами не по пути. Я сам сделаю всё, что нужно.

Размашисто перекрестившись, полковник вышел из здания вокзала. Вельяминов, с одной стороны, чувствовал некоторое облегчение, избавившись от общества неприятного бывшего родственника, с другой – опасался того, что может натворить отмороженный нацик в тихой чинной Женеве начала двадцатого века. Но пока следовало решать насущные вопросы. Физик предложил девушке немного прогуляться. Та согласилась, несмотря на накопившуюся усталость.

– Ма Ян, нам сейчас требуется решить проблему денег и документов. Впрочем, документы пока могут подождать – в эти патриархальные времена они требуются нечасто.

– Мы можем найти работу, Ростислав.

– Непременно найдем, любимая. Но специалисты по физике высоких энергий и по дискретной электронике пока спросом не пользуются. А неквалифицированная работа оплачивается очень негусто. Этот вариант будем рассматривать как запасной. Сейчас попробуем провернуть операцию по методу Остапа Бендера, – Вельяминов снял с руки чудом уцелевшие часы и отрегулировал показания в соответствии с большим циферблатом на башенке вокзала. – Это получше чайного ситечка.

Последнюю фразу кореянка не поняла, но спросила:

– Ты хочешь продать свои часы? Но они же не золотые, на один обед вряд ли хватит.

– Это как продать. Жидкокристаллический дисплей изобретут лет через семьдесят-восемьдесят. Ты только загадочно улыбайся и поддакивай.

Пак Ма Ян и Вельяминов вошли в маленький часовой магазинчик рядом с вокзалом. Хозяин, маленький толстый человечек отчетливо семитской наружности, вскочил при виде потенциальных покупателей, но, разглядев потрепанную одежду посетителей, утратил свой энтузиазм.

– Что угодно мадам и месье? Хотите купить? У нас есть дешевые часы, дешевле не найти ни в Женеве, ни в Цюрихе. Или желаете починить? Я беру недорого.

Ростислав заговорил по-английски, глядя на торговца с надменным видом.

– Скажите, вас интересуют очень редкие часы? Раритеты?

– Вы имеете что-нибудь на продажу? Золото я могу купить.

– Нет, часы не золотые, но работа уникальная. Других таких не найдете во всей Европе.

– Швейцарские часы лучшие в мире, – похвастался толстый часовщик.

– Высокая репутация ваших мастеров известна всем. Однако, пожалуйста, посмотрите вот на это.

Вельяминов протянул свою "электронику" минского завода на простом металлическом браслете. Часовщик стал крутить часы в руках с видимым недоумением.

– Интересно, кто придумал часы без стрелок? И как здесь сменяются цифры?

Швейцарец попытался снять заднюю крышку, но не сумел. Потом поднес часы к уху и, не услышав ожидаемого тиканья, вопросительно посмотрел на гостей. Ростислав припомнил Ильфа и Петрова с Блаватской в придачу и начал выдавать только что придуманную версию.

– Меня зовут Вильямс. Доктор Росс Вильямс, из Пуны, Британская Индия. В прошлом году я путешествовал по Тибету. Там в каждой долине отдельное княжество или королевство. Они считаются вассалами Китая, но только на бумаге. Тибетские властители и мудрецы хранят много тайн, недоступных европейцам. Большинству тибетцев европейские дела и достижения чужды и неинтересны, но есть и исключения. Одна долина показалась мне необычайно богатой – сытые жители, крепкие дома. Многие обитатели говорят по-английски. Владелец постоялого двора объяснил, что еще отец нынешнего короля решил соединить древнюю мудрость предков с достижениями Запада…

На Вельяминова нашло вдохновение. Он рассказывал, как король пригласил "доктора Вильямса" к больной дочери, как принцесса Ма Ян влюбилась в своего спасителя и как монарх нехотя согласился на их брак. Новобрачные отправились в свадебное кругосветное путешествие, но на пути из Парижа в Женеву у них в поезде украли багаж и кошелек. Доктор Вильямс подозревает русского, крутившегося рядом с их купе. Сейчас из ценных вещей остались только часы, сработанные лучшими мастерами королевства специально под европейское исчисление времени. А для возвращения на Восток требуются деньги. Поэтому мистер и миссис Вильямс будут весьма признательны, если месье купит эти часы редкостной работы. Кроме того, король заинтересован в продвижении товаров из своих владений на европейские рынки. И дальнейшее сотрудничество может оказаться взаимовыгодным…

– Мои соотечественники умеют многое, – на безупречном французском языке сказала Ма Ян, улыбаясь краешками губ. – Полагаю, в ваших интересах не распространяться о нашей договоренности. Мне не нравится склонность европейцев к шумихе.

Торговец обалдел от истории в духе Буссенара или Жюля Верна и от коммерческих перспектив. Вскоре Ростислав получил приличную сумму в швейцарских франках золотыми монетами. Увесистые аккуратно обернутые бумагой столбики монет оттягивали карманы и казались более надежными, чем разноцветные, похожие на фантики, купюры тех же франков двадцать первого века. Выходя от погруженного в мечты о грядущем богатстве торговца, Вельяминов усмехнулся и, перехватив недоуменный взгляд Пак Ма Ян, пояснил:

– Вечно в Женеве вокруг часов забавные истории случаются. Вспомнил первую командировку сюда. Тогда на обратном пути Михаил купил в куантреновском duty free "настоящие швейцарские часы", оказавшиеся made in China. А сейчас мы слегка приоденемся по здешней моде.

Ростислав решил дальше представляться русским, приехавшим из Маньчжурии с женой-кореянкой. Роль эксцентричного англичанина из Индии годилась только для штучек в духе Остапа Бендера. Первая встреча с настоящим англичанином была чревата разоблачением. В магазинах готового платья недалеко от Женевского университета удалось подобрать одежду и для Пак Ма Ян, и для Вельяминова. Девушка откровенно веселилась, выйдя из примерочной в белой кофточке с кружевным воротником и длинной черной юбке. В здешнем наряде кореянка была похожа на школьницу, впервые решившуюся потанцевать на балу. А Ростислав матерился вполголоса, примеряя короткий для его роста сюртук. В конце концов, физик и Ма Ян вышли на бульвар, чувствуя себя актерами самодеятельного театра.

– Теперь устроимся в гостинице, – предложила девушка. – Разместимся в цивилизованных условиях.

– Я не знаю, принято ли сейчас предъявлять в отелях документы. Вот будет забавно, если мы предъявим свои, выданные в двадцать первом веке. Паспорта несуществующих республик и пластмассовые карточки-пропуска в ЦЕРН. Портье рехнется, – усмехнулся Вельяминов. – Нет, нам лучше поискать съемную квартиру. Хозяев обычно франки интересуют больше, чем паспорта. Но без рекомендации нам не обойтись, а посему предлагаю познакомиться с "доктором Алессандро". По словам итальянского рабочего, живет русский врач в районе Сешерон.

– А, наверно это там, где в наше время улица Сешерон. Это между вокзалом и парком Монрепо.

Ростислав тоже вспомнил эту улицу в двадцать первом веке. Солидные дома, отделанные рустованным камнем. Стиль напоминал сталинскую архитектуру улицы Горького в Москве, только этажей поменьше. Видимо, примерно одна эпоха. Но в 1903 году здесь была глухая окраина, почти деревня. Маленькие двухэтажные домишки. С некоторым трудом Вельяминов и Пак Ма Ян нашли нужный. Девушка отправилась прогуляться в парк у озера, пока не стемнело, а физик постучал в дверь. На стук вышла пожилая женщина – видимо, хозяйка дома. С трудом подбирая французские слова, Ростислав растолковал, что ему нужен постоялец, русский доктор.

Дама кивнула, видимо, приняв Вельяминова за пациента, и провела его внутрь. Доктор Александр Федоров удивительно походил на молодого Чехова. Возможно, из-за пенсне с большими диоптриями. После дежурного "бон суар" врач обратился к Ростиславу по-русски.

– На что жалуетесь, уважаемый?

Ростислав начал жаловаться на последствия падения со скалы, демонстрируя синяки и ссадины, полученные в момент межвременного переноса. Доктор умело обработал повреждения и посоветовал постельный режим, пока не пройдет сотрясение мозга. Вельяминов отдал врачу его гонорар и сказал:

– Уважаемый Александр Иванович! Честно говоря, мне требуется помощь не только медицинского характера. По моим сведениям, вы разделяете социалистические убеждения…

– Это не секрет. Здесь Женева, а не Санкт-Петербург – голубых мундиров можно не опасаться, – резко ответил Федоров.

– Извините, если мои слова показались вам нескромными. Что вы скажете, если я признаюсь, что тоже придерживаюсь марксистских взглядов?

Доктор неожиданно задумался, постукивая пальцами по полированному столу.

– Наверно, вы всё-таки не шпион. Охранка придумала бы более изощренный подход. Да и прислала бы не такого заметного человека.

– Что вы имеете в виду?

– С вашим ростом вполне можно в кавалергардах служить. Да и речь звучит необычно. Какой-то странный акцент. Никак не пойму, откуда вы родом. Может, скандинав…

– Не гадайте, русский я. Только в России не жил, – выдал начало новой легенды Ростислав. – Отец мой, будучи студентом медицинского факультета Петербургского университета, был сослан в Сибирь по делу Петрашевского, хотя реально в кружке не участвовал. Подвело шапочное знакомство с кем-то из петрашевцев. Позднее ему удалось бежать через Кяхту в Китай. Помогла дочь купца-чаеторговца, впоследствии ставшая моей матушкой. Вполне романтическая история… Когда они добрались до Пекина, началась вторая опиумная война. Европейцы в Китае тогда сильно рисковали, но моим будущим родителям помогли английские офицеры из экспедиционного корпуса. В конце концов, родители осели в Австралии. Я вырос и получил техническое образование в Сиднее, работал инженером на опаловых копях, заинтересовался марксизмом. После попытки организации социалистического кружка мне пришлось уехать из Австралии. Побывал в Корее, в Маньчжурии. А теперь в спокойной Швейцарии влип в дурацкую неприятность: у нас с женой в поезде украли вещи и документы. Проблема в том, что документы, так сказать, не совсем настоящие… И официальным путем через британское консульство действовать мы не можем.

Федоров задумался. Потом сказал:

– Думаю, что смогу вывести вас на нужных людей. Но потребуются деньги. Не одна сотня франков.

– Кое-какими суммами я располагаю. Хотя заработок не помешал бы. Если где-нибудь нашлось бы место инженера-электротехника или, на худой конец, электромонтера, был бы очень рад.

– Сразу и не вспомню, – ответил доктор. – Впрочем, буду иметь в виду при разговорах с местными промышленниками.

Разговор постепенно отклонился от житейских проблем. Вельяминов и Федоров обсуждали "Анти-Дюринга", вопросы развития социал-демократии в разных странах. Ростислав на ходу вспоминал всё, что прочел по истории революционного движения в эпоху II Интернационала. Физик догадывался – врач-социалист проверяет его. Эрудиция ученого-марксиста помогла, Федоров явно поверил в предложенную легенду. Под конец медик между делом пообещал отрекомендовать гостя хозяйке соседнего дома, которая собиралась сдавать комнату подходящим постояльцам.

Теперь Ростислав решился представить Пак Ма Ян Федорову. Свободно говорившая по-французски кореянка произвела несомненное впечатление на доктора. Ма Ян вела себя в гостях с аристократичной непринужденностью, несмотря на непривычное и не слишком роскошное платье. Федоров достал бутылку граппы, но беседа снова сползла в политическую тематику. Ма Ян рассуждала о перспективах японской экспансии в Китай, сравнивала преобразования Мэйдзи с европейскими буржуазными революциями, проводила марксистский анализ политики Цыси. Вельяминов тоже решил добавить информации из будущего и от аферы Безобразова плавно перешел к перспективам военного столкновения России и Японии.

– Вот и напишите про будущую войну! – воскликнул врач. – Грамотный марксистский анализ международной обстановки – это то, что надо образованному читателю. Здешние знатоки разбираются в европейских делах, но Азия для них terra incognita. Я дам вам рекомендации для редакторов.

Вечер закончился уже в гостях у соседки, мадам Кретьен, очень похожей на Рину Зеленую в роли миссис Хадсон. Федоров выполнил обещание: вдова швейцарского таможенного чиновника сдавала комнаты небогатым туристам. Хоть временное, но пристанище. Договорились о цене быстро – рекомендация русского врача имела вес. Наконец Ростислав и Ма Ян остались одни. И не было им никакого дела, что за окнами – давно прошедшая эпоха…

Жизнь постепенно налаживалась. Статьи о дальневосточных проблемах, подписанные «Р. и М. Вельяминовы» печатались как в социал-демократических, так и в нейтральных женевских изданиях. Ма Ян помогала Ростиславу совершенствоваться в французском языке. По вечерам, закончив вычитку очередной рукописи, Ростислав и Ма Ян обычно вспоминали жизнь в двадцать первом веке, пытаясь сообразить, как подтолкнуть прогресс, как научно-технический, так и социальный. Как-то, получив гонорар в редакции солидной газеты, Вельяминов пригласил Ма Ян в оперу. В женевском оперном театре, по слухам скопированном с парижской оперы, шел «Бал-маскарад» Верди. Возвращаясь домой на извозчике, молодожены (Ма Ян и Ростислав воспринимали себя именно таким образом) вспоминали историю двойного либретто. Копыта лошаденки звонко цокали по булыжнику на мосту через Рону. Через столетие тут будут сплошные пробки.

– Знаешь, Слава, – задумчиво сказала Ма Ян, – в этом времени больше всего мне не хватает радио или плеера. Чтобы под настроение послушать хорошую музыку, не дожидаясь похода в театр.

– Давай купим граммофон.

– Это не техника, а издевательство над ушами. Тут пока обходятся без усилителей, ставят резонаторы, а они превращают звук черт знает во что.

Ростислав задумался, вспоминая историю радиотехники, изобретения, определившие путь развития технологии на десятилетия.

– Пожалуй, стоит опередить Флеминга и Ли Фореста с радиолампами. Где бы найти приличный вакуумный насос?

– А в Женевском университете? Там вроде бы уже есть физический или физико-математический факультет?

– Это идея! Только посоветуемся с доктором Федоровым, чтобы не попасть впросак из-за незнания здешних реалий.

На следующее утро Ростислав и Ма Ян нанесли визит Федорову. Тот явно обрадовался гостям и отложил медицинский журнал, который небрежно листал. Врач торжественно объявил, что его знакомый голландец взялся за изготовление британских паспортов для мистера и миссис Вельяминовых. Требуемая сумма, правда, составляла большую часть от выручки за часы, но дело того стоило. Подтвердив согласие с ценой, Ростислав плавно перевел разговор на новинки науки.

– Знаете, Александр Иванович, еще в Австралии мы занимались исследованием свойств катодных лучей. По-моему, некоторые их особенности могут иметь практическое применение в электротехнике. Насколько я могу судить, посмотрев научную периодику в публичной женевской библиотеке, европейские и американские ученые пока не получили аналогичных результатов.

Вельяминов вкратце описал идею электровакуумного диода для выпрямления высокочастотных колебаний и возможности его применения в радиосвязи.

– Только пока это сугубая теория. Организовать полноценную лабораторию у меня денег не хватит. Если бы получить доступ к университетской лаборатории…

– Думаю, Ростислав Александрович, устроить это можно. Я часто общаюсь с профессором Леклерком. Он социал-демократ и безусловно поможет товарищам. К тому же он редактор "Анналов".

Женевский университет располагался в старой части города, рядом с бастионами эпохи Реформации. Ростислав бывал здесь в двадцать первом веке и теперь узнавал многие здания. Леклерк, невысокий лысый мужчина с аккуратной рыжеватой бородкой, энергично жестикулировал, обсуждая вельяминовскую статью. Листки, исписанные бисерным почерком Ма Ян, лежали на профессорском столе.

– Вы понимаете, что предложили? Это переворот в технике беспроволочного телеграфирования! Немедленно оформляйте патент!

– Бумагами уже занимается жена, это и её изобретение, – сказал Вельяминов. – А я хотел бы сделать экспериментальный образец катодной лампы. Если вы позволите воспользоваться университетской лабораторией…

– Никаких возражений, месье Вельяминов! Всегда к вашим услугам. Только потребуется немного заплатить мастерам. А сегодня вечером непременно жду вас с супругой. Оказывается, у мадам Кюри нашлась последовательница в далекой Австралии. Просто удивительно!

Вечер у профессора удался. Леклерк жил в просторной квартире с окнами, выходящими на тихий бульвар. В большой гостиной, по размеру похожей на спортзал, собрались женевские интеллектуалы-марксисты и политические эмигранты из самых разных стран. Спорили в основном о Бернштейне. Многие ругали ревизионизм, но некоторые поддерживали новации от австрийского социалиста. Доктор Федоров азартно спорил о возможности революции в России с каким-то немцем, не забывая потягивать пиво. Появление Ма Ян произвело фурор. Экзотическая красота кореянки даже приглушила дискуссию. В отношении прекрасной дамы социалисты проявляли старомодную галантность. Впрочем, во время спора поведение становилось менее джентльменским. Леклерк долго и нудно объяснял Ма Ян свои взгляды на дальневосточную политику, превознося заслуги Хирабуми Ито как великого японского реформатора, достойного ученика европейцев. Ростислав вспомнил, какую роль предстоит сыграть Ито в истории Кореи, и чем он кончит. Поэтому физик поторопился отвлечь профессора вопросом про его отношение к новейшим открытиям в естествознании. Леклерк с энтузиазмом откликнулся и начал рассуждать про работы Лоренца и Планка. Вельяминов заметил, что инерция мышления была еще очень велика: швейцарский профессор мыслил еще классическими категориями, для него перспективы квантовой теории казались совершенно неопределенными.

– Месье Вельяминов, занимайтесь лучше своими катодными лампами. Теория Планка – пока чисто математический фокус, феноменологическое описание процессов излучения…

Леклерк подошел к столу и взял бокал вина. Ростислав последовал его примеру, стараясь отвлечься от резкого запаха табачного дыма. Курильщики собрались в дальнем углу комнаты, среди них выделялась рослая дама. Не выпуская из пальцев длинной папиросы, она резким голосом рассуждала о каких-то редакционных делах.

– Редакция должна быть в одном месте! Невозможно вести серьезную работу по переписке. И Жорж с этим согласен.

– Вера Ивановна, голубушка, я уважаю Георгия Валентиновича, но не надо торопиться…

Неужели это сама Вера Засулич? Революционерка, в прошлом народница, а ныне член редколлегии "Искры". Сейчас Вельяминов впервые видел человека, известного ему раньше из исторических книг, и остро чувствовал разрыв со своей эпохой. Вспомнив свой опыт партийной работы в двадцать первом веке, Ростислав отпустил несколько замечаний по поводу ведения марксистской пропаганды среди студентов и рабочих.

– Необходима действительно боевая марксистская организация, без кружковщины и национального чванства, на основе революционной идеологии.

– Партия, конечно, необходима, – заметила Засулич, – но вы забегаете вперед. Так можно впасть в якобинское сектантство в духе Бланки. Вы, наверное, читали последние статьи Ильина? Он чрезвычайно сильный полемист, но как марксист совершенно ортодоксален.

Вельяминов не сразу сообразил, что Ильин – один из псевдонимов Ленина. Видимо, речь шла про статью "Что делать?".

– Вера Ивановна, я тоже ортодоксальный марксист и во многом согласен с Ильиным, но сейчас дело не в нем. Нас время поджимает. Вы следите за дальневосточной политикой? После японо-китайской войны и боксерского восстания военное столкновение между Россией и Японией стало неизбежно. И российский, и японский капитал проникают в Корею, безобразовские молодцы рубят там лес – будто в Сибири мало деревьев, а японцы зарубили королеву Мин.

– Японцы превращают Корею в колонию, – зло сказала Пак Ма Ян. – Император Коджон давно стал их марионеткой.

– Вы ведь кореянка? – спросила Засулич. – В Корее что-нибудь знают о марксизме?

– Пока немного, – ответила Ма Ян. – В основном сеульская интеллигенция, читающая на европейских языках. Но численность пролетариата растет быстро. Да и настроения крестьян меняются после разгрома восстания тонхак.

– Так вот, – продолжил Ростислав, – Япония крайне бедна природными ресурсами, но после переворота Мэйдзи встала на путь индустриализации. Японские промышленники жизненно заинтересованы в угле, руде, рисе Кореи и не потерпят конкуренции. А со стороны России в дальневосточных аферах участвует придворная камарилья, не принимающая японцев всерьез. Поэтому компромисс маловероятен. Скорее всего, войну начнет Япония, причем в ближайший год, пока сибирская железная дорога не достроена до конца.

– Ну и что? – недоуменно сказала Засулич, стряхивая пепел с папиросы. – Будет очередная колониальная война наподобие подавления боксерского восстания. Не могут же японцы всерьез противостоять европейской державе.

– В том-то и дело, Вера Ивановна, что теперь уже могут. Англичане неплохо вооружили самураев. Японский флот гораздо сильнее российской тихоокеанской эскадры. Может получиться что-то вроде Крымской войны. Так что единственный шанс для Санкт-Петербурга – затянуть войну в расчете на истощение противника. Но в этом варианте тяготы войны лягут на русский пролетариат. В случае победы рабочим постараются заморочить головы ура-патриотической кампанией, но при поражении ситуация будет напоминать Францию 1871 года…

Ростислав описывал международный расклад с позиции позднейших историков. Для марксистов начала двадцатого века возможность революции не в неопределенном будущем, а в ближайшие несколько лет означала необходимость серьезно заняться организацией. Вельяминов помнил из истории, что курс на вооруженное восстание партия взяла, когда первая русская революция фактически уже началась. Сейчас же пока шла подготовка второго съезда. Впереди раскол на большевиков и меньшевиков и долгие внутрипартийные склоки…

Размышления Вельяминова прервал возмущенный голос профессора Леклерка.

– Я ни в коем случае не одобряю выход Аннама из-под французского протектората! Азиатская раса косна по своей природе и для развития требует обучения под руководством просвещенных европейских наций. Простите, мадам Вельяминова, но вы – редкое исключение.

Ма Ян еле сдерживала ярость. В двадцать первом веке расизм был дурным тоном в приличном обществе, но сейчас взгляды доктора Гобино не шокировали даже европейских левых.

– Месье Леклерк! Уверяю вас, что среди европейцев процент тупиц ничуть не меньше, чем среди азиатских народов.

Федоров попытался перевести разговор на другую тему, взяв со стола последний номер "Трибюн".

– Вы представляете, какую чушь пишет буржуазная пресса в погоне за популярностью? На одной странице сказки про гигантский управляемый аэростат из железа, якобы упавший на границе с Францией, и про таинственные знания тибетских шаманов. А на другой – здешние писаки смакуют подробности похождений какого-то бандита по имени или прозвищу Ле Мюэ. Ходят слухи, что это лондонский душегуб Джек Риппер перебрался в Женеву.

Ростислав пытался вспомнить, в какие годы Джек Потрошитель наводил страх на Англию. Пак Ма Ян сообразила быстрее:

– Это исключено! Маньяк не может выключить свою манию на десяток лет. Наверно, Ле Мюэ – местный псих.

Ма Ян бесцеремонно выхватила газету из рук Федорова и бегло проглядела статью.

– Ну вот видите – здешний маньяк не режет людей, а ломает им шеи одним ударом. Вероятно, владеет ударной техникой боя.

Споры переросли в склоки, и гости стали постепенно расходиться. Ростислав и Ма Ян шли пешком вдоль набережной. Вельяминов рассмеялся и сказал:

– Всё-таки я доволен сегодняшним сборищем, дорогая. Мы постепенно врастаем в нынешнее общество. Может быть, сумеем присоветовать здешним марксистам что-нибудь дельное, исходя из опыта двадцатого века. Но прежде нужно изучить местные реалии, завоевать авторитет в революционном движении.

– Я согласна, что надо по возможности ускорить движение человечества к социализму и предотвратить торжество реакции, случившееся в 1991 году. Но этот Леклерк меня разочаровал, – фыркнула кореянка. – Не социал-демократ, а какой-то куклуксклановец.

– Увы, до толерантности еще очень далеко. Но твои достижения в экспериментальной физике наверняка переменят взгляды профессора. Он всё-таки ученый, а не лавочник.

– Хотелось бы верить, но… – ой, Слава, что там?

Из темных аллей парка Монрепо донесся отчаянный женский крик. Вельяминов рванулся на голос, выхватывая из притороченных под сюртуком ножен купленный на днях охотничий кинжал. Ма Ян посмеивалась над приобретением Ростислава, но теперь остро заточенная железяка могла пригодиться. В "смутные девяностые" ученый провел немало времени в спортзале, осваивая азы обращения с холодным оружием. Весьма полезные навыки для Москвы эпохи дикого капитализма. В лунном свете физик разглядел упитанного мужика, вытаскивающего сумочку из рук лежащей женщины. Ма Ян опередила Ростислава и ловко ударила грабителя по шее ребром ладони. Удар, хоть и не очень сильный, заставил отморозка сжаться и выронить добычу. Вельяминов тем временем чиркнул по лбу бандита острием кинжала. Кровь из длинной раны потекла в глаза. Луна осветила окровавленное лицо – физик узнал полковника Никитина и от души выругался по-русски. Полковник тоже матюгнулся, разглядев противников. Похоже, офицер понял, что без оружия с Ростиславом ему не совладать. Никитин с неожиданной для его комплекции быстротой отпрыгнул в сторону и скрылся в зарослях. Ма Ян нагнулась, чтобы пощупать пульс у лежащей женщины, но тут же разочарованно махнула рукой. Всё было ясно и так: полковник свернул своей жертве голову, как курице.

– Черт, как я раньше не догадался! – раздраженно сказал Вельяминов. – Никитин и есть пресловутый бандит Ле Мюэ, то есть немой. Лингвистические способности полковника практически нулевые, владеет только русским матерным. А женевские уголовники вряд ли знают русский. Для них Васька немой и есть.

– Полагаю, хроникёры, сравнившие Ле Мюэ и Джека Потрошителя, были отчасти правы, – заметила кореянка. – Твой знакомый тоже охотится на проституток. Покойная надушена дешевым парфюмом сверх всякой меры. И платье, насколько я могу разглядеть в потемках, подходит именно для такого рода ночных занятий. Видимо, у господина полковника возникли серьезные проблемы с психикой.