Текст книги "Путь домой (СИ)"

Автор книги: Андрей Турундаевский

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 19 страниц)

Петр Сергеевич попытался осторожно выяснить причины такой перемены, скрываемые под маской начальственного гнева. Но Сергей Александрович рта не давал раскрыть.

– Что вы мне докладываете, милостивый государь? – почти кричал великий князь. – И чем вы занимаетесь в первопрестольной? Собираете клевету на самых достойных подданных империи! Посылаете моих людей с пустяковыми поручениями! И это в то время, когда бомбисты готовят покушения на самых важных лиц в государстве! Под ударом основы Российской монархии!

Генерал-губернатор размашисто перекрестился.

– Но позвольте, ваше высочество, я всеми силами стараюсь расследовать убийство верных слуг империи…

– Это вы можете рассказывать газетчикам. А на самом деле серая скотинка, сиречь русский мужик, тысячами гибнет сейчас в Маньчжурии. Какое значение имеет гибель еще сотни мужиков? Совсем недавно я посетил Санкт-Петербург и услышал очередное пророчество нашего дорогого друга. Будущее ужасно! Ищите бомбистов и не отвлекайтесь на мелочи!

Кошелев видел нелогичность речи великого князя, пытался безуспешно возражать, ссылаясь на необходимость расследования ростокинского происшествия и для борьбы с эсеровским терроризмом. Но с таким же успехом можно было проповедовать трезвость выпивохам в извозчичьем кабаке. "Дорогим другом" в придворных кругах последнее время именовали Никитина. Бывший женевский душегуб периодически ошарашивал окружающих новыми апокалиптическими пророчествами. Петр Сергеевич не присутствовал при последних беседах Никитина и Сергея Александровича, но догадывался, что речь опять шла о предсказании будущего. А что если за агрессивным, но нелогичным напором великого князя стоит банальный страх? Генерал-губернатор услышал про собственную гибель и старается её предотвратить, отодвинув на второй план все остальные дела…

Сидя в гостиничном номере, Кошелев писал отчеты по итогам московской командировки. Одна бумага – для великого князя Сергея, другая – для главной управы ПС, фактически, для Никитина, третья, самая пространная, – для себя. Первый и второй документы были полны трескучих фраз о достигнутых успехах в героической борьбе с коварными врагами монархии. Зато в личных заметках Петр Сергеевич дал волю накопившемуся раздражению, поминая бездарное начальство и тупых исполнителей. За две недели после памятной беседы с генерал-губернатором пришлось натерпеться всякого, а результаты весьма скромные. Да, в соответствии с великокняжескими пожеланиями, мобилизовав почти весь московский актив православного союза, удалось найти и ликвидировать эсеровскую динамитную мастерскую в Мытищах, рядом с вагоноремонтными мастерскими. Теперь «князь Ходынский» может перевести дух и поставить питерского специалиста в пример собственным охранникам. Никитин получит кучу доказательств, что в ростокинском побоище виноваты эсеры. Много злобных эсеровских боевиков с наганами. В Мытищах эсеры попытались сопротивляться жандармам и были убиты на месте. Так что в наличии покойники, на которых можно списать всё. А «короткими ружьями» тяжело раненый свидетель, не разбиравшийся в оружии, мог назвать «маузеры». Будем считать, что невероятная, выше, чем у картечницы Гатлинга-Барановского, скорострельность оружия боевиков просто почудилась с перепугу.

Но для себя Кошелев твердо решил – найти шпионов, явившихся из будущего, выяснить, что они хотят и что с них можно получить. Все документы, содержащие полезные с этой точки зрения сведения, были тщательнейшим образом подшиты, так же, как и компромат на казнокрадов из московского руководства ПС. Наверняка, у господ из грядущих веков есть что-нибудь и поинтереснее скорострельного оружия. А не будут сговорчивы – пригодятся, по крайней мере, в качестве средства давления на Никитина. Петр Сергеевич чуял нутром – такая интрига обещает серьезный выигрыш. Такая игра против всех захватывала чиновника куда сильнее, чем рулетка в Монте-Карло, где Кошелеву однажды довелось работать по заданию заграничного бюро охранного отделения…

В центральном правлении ПС на Гороховой Никитин тупо перелистывал страницы пухлого кошелевского отчета. Протоколы показаний свидетелей, заключения военных экспертов доказывали, что побоище в Ростокине учинил большой отряд боевиков-эсеров, защищавший японского шпиона и по совместительству агента мирового сионизма Каца. Означенный агент готовил покушение на московского генерал-губернатора – великого князя Сергея Александровича. Отряд возглавляли нелегалы из партии социалистов-революционеров, жившие под именем супругов Вильямс на даче в подмосковной Лосинке. Настоящие имена не установлены, но есть предположение, что это Борис Савинков и Дора Бриллиант, сильно изменившие внешность. Московское охранное отделение при постоянной поддержке со стороны православного союза ведет розыск скрывшихся инсургентов, но для улучшения работы спецслужбам требуется дополнительное финансирование. Часть боевиков уже уничтожена при захвате подпольной динамитной мастерской в Мытищах. Протоколы опознания трупов прилагаются.

А на столе лежала еще одна распухшая от бумаг папка. Рапорт от кавалерийского офицера, находящегося на излечении после полученного под Ляояном тяжелого ранения. Князь Михаил Накашидзе предлагал проект блиндированного автомобиля и рекомендации по боевому использованию бронетехники…

Глава 11. Подмосковные встречи

Поздней осенью Абрамцево выглядело очень красиво, но производило при этом впечатление запустения, даже заброшенности. Даже ажурные перила на деревянном мостике через Ворю покосились и облезли. В школьные и студенческие годы Ростислав часто посещал музей-усадьбу. Великолепные подмосковные пейзажи, картины лучших русских художников девятнадцатого века, интерьеры аксаковских и мамонтовских времен поднимали настроение после городской суеты.

И теперь физик узнавал плоды буйной фантазии художников абрамцевского кружка – баню-теремок, избушку на курьих ножках, маленькую церковь во владимиро-суздальском стиле. Однако лучшие времена мамонтовской усадьбы уже миновали. В последний год девятнадцатого века Савва Иванович разорился, потерял почти всё своё состояние. Абрамцево не пошло с молотка только потому, что бывший железнодорожный магнат успел перевести имение на жену. Сам Мамонтов теперь обитал в городском доме на Бутырке, с переменным успехом пытаясь сделать прибыльным маленький завод художественной керамики. В Абрамцево изредка приезжали дочери – Вера и Александра продолжали при случае приглашать художников, несмотря на постоянные финансовые затруднения.

Печальную историю упадка усадьбы Ростислав и Ма Ян услышали от Валентина Серова. Маститый художник преподавал в Москве, но по старой памяти посещал Абрамцево, где когда-то написал знаменитый портрет юной Верочки Мамонтовой – "Девочку с персиками".

После ростокинского столкновения с нациками Ростислав понял, что оставаться в Лосинке – опасно для здоровья. Слишком уж приметна для окрестностей Москвы внешность жены. К счастью, последняя партия автоматов уже хранилась на складе оружейной лавки деда Семена, под дешевыми охотничьими ружьями. Ящики с автоматами на всякий случай минировались – попытка вскрытия без знания секрета приводила к срабатыванию простого детонатора. Лишние бруски динамита Ма Ян использовала для минирования дачи – надо же устроить жандармам сюрприз-фейерверк на прощание.

Во время вечернего радиосеанса Ростислав рассказал про бой Андрею. Прадедушка воспользовался экспериментальным скоростным автомобилем, чтобы вывезти "Вильямсов" на конспиративную квартиру в Сергиев Посад, прежде чем жандармы выйдут на их след. Сочувствующий социал-демократом инженер-путеец без лишних расспросов согласился приютить московских подпольщиков на несколько дней в своем доме на Красюковке – отдаленной окраине уездного городка, вдалеке от лавры, вокруг которой крутилась местная жизнь. С покинутой дачи супруги сумели взять только деньги, рацию и два автомата с небольшим запасом патронов. Хотя хозяину дома доверяли, на всякий случай ему Ма Ян представили как молодого рабочего-калмыка из Астрахани. По просьбе жены Ростислав купил в лавке старьевщика в Хотькове более-менее подходящую мужскую одежду. Правда, штаны, рубаха и армяк даже самого маленького размера оказались безнадежно велики. Кореянка походила на мальчишку с рабочей окраины, донашивающего отцовские вещи. Надвинутый на глаза картуз с несуразно большим козырьком скрывал черты лица. Физик нарядился мастеровым, благо на фабрике Шмита часто приходилось работать руками, и ладони достаточно задубели.

Однако требовалось найти пристанище на длительный срок. После взрыва в Лосинке Андрей Вельяминов стал наводить справки в Москве. Решение нашла Мария Андреева, знавшая художников абрамцевского кружка. "Товарищ Феномен" помнила про левые взгляды Валентина Серова. Знаменитый живописец мог без особых подозрений устроить товарищей в полузаброшенной мамонтовской усадьбе. Здесь Ростиславу и Ма Ян пришлось опять сменить обличье, изображая художников-самородков из Сибири. Немногочисленные обитатели Абрамцева насмотрелись на богемных гостей, и странности в облике и поведении не привлекали особого внимания. Физик неплохо для любителя рисовал карандашом и пастелью, а кореянка со школьных времен умела писать акварели в традиционном стиле, предпочитая пейзажи в духе Чон Сона.

По вечерам супруги выбирались в окрестный лес, бродили по узким тропкам, любовались березами, покрытыми поредевшей желтой листвой, углублялись в темный сырой ельник. Периодически моросил мелкий холодный дождь, всё чаще сменявшийся колючим снегом. Основным каналом связи с внешним миром оставалось радио. Во время вечерних сеансов связи Ростислав выслушивал новости от товарищей-революционеров из Москвы, Петербурга, Женевы и Парижа и диктовал собственные аналитические статьи для "Искры".

В один из пасмурных дней на границе осени и зимы Андрей Вельяминов захлебывающимся от волнения голосом – это явственно слышалось сквозь фединги – сообщил Ростиславу и Ма Ян о рождении сына.

– Приветствуем будущего гражданина социалистической Российской республики! – крикнула в микрофон кореянка. – И горячий привет Оленьке!

В дверь гостевого флигеля постучали.

– Кто бы это мог быть? – нахмурился физик, закрывая рацию от посторонних глаз лоскутным одеялом.

Ма Ян осторожно открыла дверь. На пороге, отряхивая длинный суконный плащ от мокрого снега, стоял Троцкий. Под мышкой революционер держал объемистый саквояж. Лев Давидович широко улыбался.

– Здравствуйте, дорогие мои ученые отшельники! Как же я рад вас видеть! Смотрю, Ростислав Александрович совсем солидным стал, на генерала похож, бороду отпустил, по последней моде.

– Привет! Какими судьбами? Как жизнь в Питере? Сильно от женевской отличается? А как поживает Наталья Ивановна?

Троцкий шутливо всплеснул руками.

– Всё, всё расскажу. Наташенька пока в Женеве осталась. А питерские рабочие – молодцы. И марксистскую теорию изучают, несмотря на зубатовские заигрывания, и за революцию, когда время придет, готовы драться, как…

– Как львы, – физик не удержался от каламбура, подкалывая не в меру патетичного молодого товарища. – Проходи в комнату, сейчас самовар поставлю – отогреешься с дороги.

– Как раз к чаю кое-что имеется, – Лев галантно преподнес Ма Ян коробочку конфет от Эйнема.

За чаем из пыхтящего ведерного самовара друзья разговорились. Между делом Ма Ян упомянула рождение сына у Ольги – Троцкий не раз общался с Андреем и его женой по радио, хотя лично пока не встречался. Лев обрадовался, попросил при первой оказии передать поздравления новоиспеченным родителям, но потом помрачнел.

– Знаете, я три года не видел дочерей. Даже известия о них получаю урывками, при большом везении. Как жизнь сложится у девочек? Когда бежал из якутской ссылки, Нина и Зина остались с Александрой, моей первой супругой. Что поделать, такова жизнь. Порой похожа на греческую трагедию.

Ростислав напомнил себе, что, несмотря на молодость, его собеседник уже немало пережил. Да и что скажешь в такой ситуации? Знание истории тут бесполезно. Не рассказывать же про раннюю смерть от болезни одной дочери и про самоубийство другой. И тем более про убийства еще не родившихся сыновей. Впрочем, будем надеяться, что эти несчастья удастся предотвратить.

Троцкий тем временем взял себя в руки. Привычным жестом поправил пенсне и сказал:

– Знаете, товарищи, у меня имеется и отчасти корыстный интерес в сегодняшнем визите. В Женеве профессор Филиппов изготовил опытный образец лучевого ружья и по совету доктора Федорова предложил испытать его в деле. Возвращаясь в Россию, я провез аппарат через границу в разобранном виде. В Петербурге наши товарищи из технической группы собрали установку. Всё вроде правильно, но аппарат не действует.

– Мотор был совсем, как настоящий, но не работал, – физик процитировал еще не написанный роман.

– Сперва мы думали, что причина в недостаточной чистоте ингредиентов при изготовлении расходуемых материалов. Химики проверили всё, но безрезультатно. Вспомнив про вашу осведомленность в работах Михаила Михайловича, я решил обратиться к вам.

Лев достал из саквояжа и протянул Ростиславу продолговатую латунную коробку. Потом достал листки со схемами и пояснениями, написанными мелким четким почерком Филиппова. Посмотрев на общую схему, физик снял верхнюю крышку и начал с большим интересом изучать устройство первого в мире боевого лазера. Компоненты рабочей смеси хранились в отдельных металлических баках: тонкостенном – для хлористого азота с добавками и массивном, рассчитанном на высокое давление, – для жидкой углекислоты. Присадки к хлористому азоту служили ингибиторами, препятствующими самопроизвольному разложению, и, видимо, участвовали в образовании активной среды с метастабильными уровнями. Разобрав список присадок, Ростислав присвистнул – среди них имелась синильная кислота. Установка была довольно опасна даже в нерабочем состоянии: хлористый азот легко мог детонировать от внешнего сотрясения, распылить яд и разрушить баллон высокого давления. По тонким трубкам компоненты подавались в рабочую камеру – медный цилиндр с прозрачными окнами на торцах. Дозировка регулировалась сложной системой жиклеров и клапанов. В лаборатории двадцать первого века Ростислав воспользовался бы микропроцессором и дозаторами, в студенческие времена собрал бы аналоговый регулятор. А Филиппов с помощью женевских умельцев сотворил шедевр прецизионной механики. Зеркала оптического резонатора размещались снаружи камеры. Физик обратил внимание, что юстировочные винты закручены до упора. Похоже, питерские мастера приняли их за обычный крепеж и затянули от всей души, сбив регулировку.

Поняв причину отказа, Ростислав потратил еще час на отладку лазерного "ружья". Последняя доводка проводилась во дворе – при пристрелке на малой мощности в качестве мишени использовались остатки стройматериалов, завалявшиеся после починки забора. Троцкий, как завороженный, смотрел на дырки с обугленными краями, появляющиеся в толстых досках, будто сами собой, с чуть слышным хлопком. Скоро древесина затлела, задымилась, хотя сухой не была. Физик пояснил, что инфракрасный луч невидим, но заметно рассеивается молекулами воды, поэтому аппарат Филиппова лучше использовать в сухую погоду. Установка работала почти бесшумно, слышалось только тихое шипение отработанной смеси в клапане сброса.

– Только, Лев, не забывай про охлаждение. При работе лишняя энергия уходит на нагрев корпуса. Михаил Михайлович сделал рабочую камеру из меди, она хорошо проводит тепло, но при частой "стрельбе" аппарат не успеет остыть и может выйти из строя. Лучше всего использовать по воздушным целям – аэропланам и дирижаблям. Просто по воздушным шарам.

– Это-то пока не требуется, – рассмеялся Троцкий. – Городовые ещё летать не научились. Разве что по воронам стрелять, подобно государю-императору.

– Очень скоро аэропланы станут эффективным оружием. Переворот в военном деле будет сопоставим с последствиями от изобретения пороха или замены парусников пароходами. "Ночной летун, во мгле ненастной земле несущий динамит", – Ростислав опять не удержался от цитаты из еще ненаписанного стихотворения Блока. – Вопрос считанных лет, если не месяцев.

Троцкий начал собираться, не желая лишний раз показываться посторонним обитателям Абрамцева. Лев Давидович рассчитывал переночевать в Сергиевом Посаде, в гостинице для православных паломников рядом с лаврой – при выборе места проявились не только соображения безопасности, но и своеобразный юмор.

Кроваво-красный диск Солнца опустился, скрываясь за верхушками вековых елей. Ростислав и Ма Ян сидели за освещенным керосиновой лампой столом, объединенными усилиями сочиняя для «Искры» новую статью со сравнительным анализом опыта рабочего движения в различных странах. Со двора послышался неясный шум. Может быть, зачем-то вернулся Троцкий? Ма Ян прислушалась – лицо её выражало сильные и противоречивые эмоции.

– Что такое? – недоуменно спросил Ростислав.

– Говорят… кто-то говорит, точнее, кричит по-корейски. Просит помощи. Очень эмоционально, не пойму деталей.

Перед входом во флигель стоял местный сторож, отставной унтер, а его за рукав дергал молодой низкорослый, лишь чуть выше Ма Ян, парень, судя по внешности, откуда-то из восточной Азии. Гость, одетый явно с чужого плеча, как бедный российский крестьянин, был сильно возбужден и что-то пытался втолковать сторожу, мешая русские и корейские выражения. Физик разобрал только "анэ… ыйса…" – слова, которые выучил с помощью жены. Ма Ян пристально разглядывала соотечественника. Потом, перейдя на корейский язык, принялась расспрашивать.

После короткого обмена певучими корейскими фразами Ма Ян шепнула Ростиславу:

– Представляешь, Слава, это сам Ан Чун Гын! Никогда не слышала, что он побывал в России, не считая Владивостока.

– Пардон, дорогая, а кто это? Судя по твоим словам, это личность историческая, но я, к своему стыду, никогда не слышал этого имени.

– Слава, ты, кажется, читал про убийство Хирабуми Ито?

– Помню, что этого японского маркиза не то вскоре после официальной аннексии Кореи, не то перед таковой застрелил в Харбине какой-то твой соотечественник во время переговоров с российским представителем Коковцевым.

– Так вот, корейского патриота, позднее повешенного японцами, звали как раз Ан Чун Гын. Его фотографии есть в любом школьном учебнике истории – и в Сеуле, и в Пхеньяне. У нас к нему относятся, как в Швейцарии – к Вильгельму Теллю, или в России – к тому крестьянину-проводнику…

– Ивану Сусанину, – уточнил Ростислав. – Понятно, раскрученный патриотический миф. Впрочем, парень, видно, и на самом деле герой, вроде наших народовольцев, раз жизнью пожертвовал, вернее, пожертвует ради своего дела. Но что он делает в Абрамцеве и что хочет от нас?

– Говорит, что жена сейчас рожает, ей очень плохо, нужна повивальная бабка или врач. – Ма Ян сочувственно смотрела на Ан Чун Гына. – Как я поняла из его слов, тут в соседней деревне обосновалась большая группа корейских беженцев. Понадеялись на помощь от царских властей или от земства, ушли из Кореи вместе с отступающей русской армией. Потом скитались по всей России, перебиваясь случайными заработками… Но где сейчас найти врача?

– От Серова я слышал, что здесь еще гостит его приятель-врач. Он остановился в другом флигеле, только не любит общества. Я попробую потолковать с этим служителем Эскулапа.

– Лучше я, – предложила Ма Ян. – Даме вряд ли будет возражать даже отъявленный мизантроп. В эту эпоху не принято. И как переводчик общаться с пациенткой помогу. Я сейчас.

– А если это подстава? Провокация охранки? – недоверчиво сказал Ростислав. – Я возьму автомат и пойду с тобой.

– Не надо, Слава. Напугаешь людей. Представляешь, в нашем времени в палату роддома – хоть в Женеве, хоть в Москве, хоть в Сеуле – входит мужик с автоматом. Что с роженицами будет? Ты лучше рацию посторожи. Впрочем, я подстрахуюсь, возьму пистолет.

Ма Ян вернулась в дом, сунула в потайной карман браунинг и, накинув полушубок, вышла к Ан Чун Гыну. Физик услышал оживленный диалог на корейском языке. Потом Ма Ян попросила сторожа запрягать лошадей на случай, если придется везти доктора к роженице. Унтер кивнул и, приволакивая ногу, пошел в сторону покосившейся конюшни. Ма Ян и Ан Чун Гын обогнули усадебный дом и завернули за угол…

Ростислав ждал, стоя на крыльце гостевого флигеля. Уже стемнело. На душе было неспокойно. Уж очень подозрительно выглядел кореец. Трудно представить, чтобы террорист-смертник при любом развитии событии стал тихим бомжом-гастарбайтером. Не тот характер. А вот контакты со спецслужбами для международного авантюриста – дело тривиальное. Всё-таки надо подстраховать Ма Ян, независимо от ее желания. Физик взял автомат и прошел в сторону крыла, где жил доктор. Дверь была открыта настежь. Сняв автомат с предохранителя, Ростислав вошел внутрь. Врач лежал на полу, на голове запеклась кровь. Ма Ян исчезла.

Физик почувствовал ярость, захлестывающую сознание. Подвернись сейчас святоша из православного союза – не задумываясь, свернул бы шею голыми руками. И автомат не потребовался бы. Ростислав чуял нутром – без черносотенцев тут не обошлось. Но интуиция и гнев не могут заменить факты и логику, ученый постарался взять себя в руки. Физик нагнулся к раненому, прощупал артерию на шее. Врач был оглушен чем-то вроде кастета, но остался жив. Сохранялась надежда разговорить свидетеля, когда (и если) тот придет в себя. Череп, кажется, выдержал, трепанация, насколько мог судить Ростислав, по-дилетантски разбирающийся в медицине, не потребуется. Физик прошел в господский дом и позвал управляющего имением. Мол, в Абрамцево пробрались грабители, врач попытался им помешать, но получил кастетом по голове. Однако, испугавшись, что на шум сбегутся люди, бандиты ретировались. Про похищение Ма Ян Ростислав рассказывать не стал. Управляющий, благообразный старик, очень давно служивший семье Мамонтовых, стал энергично отдавать распоряжения немногочисленной прислуге. Стало ясно, что о пострадавшем позаботятся. Подошло время сеанса радиосвязи. Физик вернулся в комнату, включил рацию и вызвал Андрея Вельяминова. Инженер тоже заподозрил козни националистов и предложил взять в заложники кого-нибудь из главных вожаков московских пээсовцев, чтобы обменять на Ма Ян.

– Можно, но чересчур рискованно, – подумав, возразил Ростислав. – То есть, технически, в общем-то, выполнимо, но просчитать последствия, не зная внутренних раскладов у врага, мы не сможем. Вдруг мы предъявим требования как раз конкуренту заложника? Какой обмен получится?

– Это верно, никакой. Тогда я беру оружие и срочно выезжаю в Абрамцево, вдвоем мы что-нибудь придумаем.

– Заверни в Сергиев Посад. Там в гостинице для паломников остановился товарищ Троцкий. У него есть одна полезная техническая новинка. Да и сам он человек толковый и деятельный.

Физик коротко рассказал о приезде Льва Давидовича и об аппарате профессора Филиппова.

– Хорошо, – согласился Андрей, – часа через полтора буду в Сергиевом Посаде. Ты пока расспроси слуг и гостей в усадьбе, может, хоть кто-нибудь что-то видел. Конец связи.

Отключив рацию, Ростислав прошел к управляющему. После долгой, полной намеков в совершенно японской манере беседы старик дал понять, что не собирается связываться с исправником. От полиции больше неприятностей, чем пользы. В принципе, физика это устраивало – не требовалось снова скрываться. Однако поискам Ма Ян разговор помог мало – управляющий ничего не видел и не слышал, сидя в кабинете за хозяйственными бумагами. Полезными сведениями можно было назвать только рассказ о ближних деревнях – там в усадьбу нанимали работников. Ни про каких корейских беженцев управляющий не слышал – только китайские торговцы-старьевщики изредка появлялись в окрестностях. Следовательно, появление в Абрамцеве натурального корейца, причем известного в будущем в качестве террориста, было не импровизацией, а тщательно подготовленной в расчете на личность Ма Ян операцией. И организатор такой операции – явно не примитивный костолом-черносотенец из Охотного ряда. Может быть, Никитин постарался. Омоновец туповат, но на полковничьей должности удерживался – стало быть, научился в какой-то мере играм спецслужб. Или нашелся местный прыткий службист?

Сторож, с которым разговаривал Ан Чун Гын, куда-то делся. Интересно, был ли он в сговоре с похитителями? Из прочих работников злоумышленников видел лишь конюх, чье внимание привлек громкий разговор. Из дверей конюшни любопытный работник разглядел не только корейца, но и троих крепких мужиков вполне русской наружности, заходящих во флигель, где жил врач. Уже вернувшись к лошадям, конюх услышал странный громкий треск. Не звук ли работающего автомобильного мотора?

Ростислав в очередной раз, почти потеряв надежду узнать что-либо полезное, опрашивал прислугу, когда в темный двор усадьбы въехал и резко затормозил автомобиль. Приглядевшись, физик узнал машину Андрея Вельяминова. Точно! Из авто вылез Андрей. Вслед за ним выбрался Троцкий, осторожно придерживающий лучемет Филиппова. Лев Давидович задал Ростиславу несколько вопросов о случившемся. Физик отвечал коротко и сухо – наваливалась свинцовая усталость. Молодой революционер понял состояние товарища.

– Держись, не унывай! Найдем мы мадам Вильямс. Не иголку в стоге сена ищем. Ничего дурного с ней сделать не должны – слишком ценный заложник. Я в Сергиевом Посаде попросил тамошних социал-демократов быть начеку. Если похитители оттуда, всё прояснится в ближайшие день-два.

Ростислав оценил дружескую поддержку со стороны Льва, но сам понимал, сколь призрачны надежды на джентльменское поведение противника – скорее всего, черносотенцев.

Андрей попытался вернуть друзей к практической деятельности.

– Сейчас уже стемнело, мы не можем толком разглядеть возможные следы на улице. Но как я понял со слов товарища Вильямса, конюх слышал звук автомобильного мотора. Дорог, где может проехать авто, в округе немного – в сущности, это лишь Ярославский тракт и несколько съездов с него. Попробую я проехать по тракту и поспрашивать людей в придорожных трактирах. Проезжающий автомобиль должны запомнить.

– Можешь представляться спортсменом-аристократом, – предложил Троцкий. – Дескать, поспорил с другим таким же светским бездельником, кто быстрее объедет на авто все рестораны.

– Неплохая мысль, – Андрей кивнул и достал из кармана кожаного плаща несуразные очки-консервы. – Вот, завалялись с испытаний предыдущей модели. Нынешнее авто закрытое, глаза защищать не требуется, но в специальных очках буду лучше соответствовать предложенной роли развлекающегося богатея, как сказала бы товарищ Феномен.

Инженер вернулся к машине и несколькими оборотами рукоятки завел еще не остывший двигатель. Вскочив на шоферское место, Андрей вырулил на дорогу. Скоро отсвет фар с эдисоновскими лампами перестал различаться за деревьями.

– Ростислав, на мой взгляд, необходимо разобраться в деталях случившегося несчастья, чтобы помочь твоей супруге, – сказал Троцкий, вновь становясь похожим на въедливого студента физфака.

– Что ты имеешь в виду?

– Почему тебя самого даже не пытались похитить или убить? Вряд ли это случайный промах – организовал нападение явно не идиот. Похоже, что у исполнителей был совершенно недвусмысленный приказ.

– Я тоже об этом думаю, – медленно проговорил физик. – Полагаю, причина связана с сюрпризом, оставленным в Лосинке для жандармов. Теперь черносотенцы определенно знают: иметь дело с нами вредно для здоровья. Также у них есть все основания считать, что в случае открытой стычки мы будем драться до конца – желательно, до конца этой шибко православной публики – но не сдадимся. Поэтому официальным образом присылать жандармов в Абрамцево не стали. Грохнуть нас, конечно, могли без особых трудностей, раз уж выследили. Подстрелили бы издали во время прогулки – и пускай Мамонтов возмущается, но потом пришлось бы разбираться в наших вещах, рискуя напороться на сюрпризы. То же самое получилось бы в случае нашего одновременного ареста за пределами дома. Значит, враг в первую очередь заинтересован в образцах нового оружия. Теперь следует ждать ультиматума с требованиями относительно образцов пистолет-пулеметов, подкрепленными угрозами.

– А если мы попытаемся силой освободить твою жену, – сообразил Троцкий, – нарвемся на хорошо подготовленную засаду.

– Точно, Лев. Где держат Ма Ян – мы, вероятно, узнаем очень легко. Чересчур легко. Но надеюсь, что Андрей добудет нужные сведения раньше, чем рассчитывают наши враги.

Ростислав и Лев мрачно смотрели в темное окно. Вдруг что-то привлекло внимание. Приглядевшись, товарищи увидели тускло-желтый отблеск автомобильных фар. Андрей Вельяминов возвращался в Абрамцево.

Инженер вбежал в дом, на ходу стряхивая с плаща мокрый снег. От Андрея заметно попахивало водкой.

– Кажется, нашел! Действительно, миссис Вильямс в руках черносотенцев. Пришлось объехать множество трактиров – от Сергиева Посада до Софрина. За выпивкой люди становятся разговорчивыми, извините за банальность. "In vino veritas". Не имею ничего против спиритуса в умеренных количествах и в хорошей компании, но опрокинуть по рюмке в каждом придорожном заведении – труд не из легких. В итоге – услышал разговор извозчиков в хотьковском трактире для паломников, останавливающихся на пути в Троице-Сергиеву лавру. Извозчики косо глядели на меня и жаловались на автомобилистов, перехватывающих богатых клиентов и пугающих лошадей ревом моторов. Короче говоря, недавно с Ярославского тракта в сторону Хотьковского женского монастыря свернул автомобиль с поднятым верхом. Скорее всего, "бенц", судя по описанию…

Наутро друзья решили обследовать обстановку в Хотькове вокруг монастыря. Чтобы не привлекать внимания, несколько верст между усадьбой и пристанционным поселком еще перед рассветом прошли пешком, оставив машину в Абрамцеве в каретном сарае. Революционеры изображали компанию подвыпивших мастеровых, позаимствовав подходящую потрепанную одежду из кладовки при художественных мастерских.

Пока Троцкий и Ростислав коротали время в трактире за парой чая, Андрей стал действовать почти в открытую. Он обладал подлинными незасвеченными документами и хорошо знал подмосковных крестьян-отходников, в отличие от южанина Льва и, тем более, пришельца из будущего. Еще один бедолага-сезонник, ищущий при монастыре работу на зиму, пока в поле делать нечего, – что может быть зауряднее? Однако первая попытка оказалась неудачной: хотьковские мужички, промышлявшие мелкой торговлей вразнос, растолковали "безработному мастеровому", что последние дни на работу внутри монастырской ограды нанимают только членов православного союза. Посторонний может надеяться устроиться лишь на принадлежащие монастырю лесопилки и в иконописные мастерские в окрестных селах. Хотьково заполнили здоровые неплохо одетые (как зажиточные крестьяне) мужики, у многих просматривалась военная выправка. Отставники или штурмовики православного союза? Последнее выглядит куда более вероятным, судя по достаточно молодому возрасту. Этих бы жлобов да в окопы под Мукденом. Отсутствие уже примелькавшейся черной униформы означает неофициальный характер проводимой операции, но не скрывает ничего. Сопоставив сумбурные рассказы местных жителей и собственные наблюдения, инженер определил, что под видом разных артелей в поселок введено не меньше батальона пээсовцев. И неизвестное количество таких же головорезов размещено в самом монастыре…