Текст книги "Страна нигде (СИ)"

Автор книги: Андрей Пинаев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 17 страниц)

–Ну... хорошая работа, спасибо большое. – осторожно начал я, скидывая халат и надевая рубашку. – ты мне жизнь спасла, чего ты хочешь взамен?

–Я хочу, чтобы ты выкопал туннель.

–Что? – удивился я.

–Туннель. – повторила Тигровая Лилия. – моя лаборатория была построена рядом с другим строением. Я не знаю его назначения, но я знаю, что оно было снесено и на его месте был насыпан искусственный холм, однако остался его подвал. Возможно, он также частично засыпан, но использовать его все же легче, чем выкопать такую полость в земле самостоятельно. Я хочу, чтобы ты прорыл туннель от моей лаборатории до него, затем помог его расчистить.

–И сколько там копать?

–Около десяти метров. Иди и отдохни как следует, потом найди лопату и приходи.

Одевшись, я забрал свои вещи – сотовый телефон, зажигалку и складной нож, поднялся по лестнице и вышел. Был полдень, дождь прекратился, и на какое-то мгновение через разрывы в облаках даже выглянуло солнце, словно приветствуя мой выход. Страшновато было покидать относительно безопасную лабораторию, мне совсем не улыбалось снова получить гвоздем, поэтому, едва за мной закрылась дверь, я как следует осмотрелся вокруг, прислушался – не слышно ли мотора, не доносится ли откуда-то шизофреническое хриплое бормотание, затем бегом преодолел половину расстояния до гостиницы и замер снова, прислушиваясь и оглядываясь.

Ох, как же беспечен я был все это время, как же я был самонадеян. 'Братья меня боятся, братья сами от меня прячутся'. Пожалуй, надо заняться ими вплотную. Я уже успел убедиться, что они не бессмертны – наверное, я смогу избавиться от них как-нибудь, например, завалить входы в пещеру или устроить какую-нибудь хитрую ловушку... а может, все же как-то договоримся? Разумные все-таки, чем-то подкупить, как-то припугнуть, заинтересовать? Но это потом, сначала нужно вернуться в свой номер.

К гостинице вели грязные следы шин. Я опять испуганно завертел головой – но следы были не сегодняшние, успели расплыться под вчерашним дождем и подсохнуть за то время, что дождя не было. Гостиничная дверь была открыта настежь, и следы вели внутрь. Я вошел; грязные следы тянулись по ковровой дорожке к лестнице. С очень, очень дурным предчувствием я поднялся и не удивился, увидев открытую дверь своего номера. Возле двери лежала разорванная подушка, волокна синтетического наполнителя разлетелись по коридору.

В номере царил разгром. Робот сломал все, что можно было сломать. Был разбит телевизор, оторваны дверцы шкафа, разодранные книги разлетелись по всему номеру. Простыня и одеяло были разорваны, две ножки кровати робот сломал, так что она стояла накренившись. Оконные стекла робот по непонятной прихоти пощадил, но подоконник обломал, раскрошил и разбросал повсюду его куски. Были сломана душевая кабина и унитаз – хорошо хоть, умная автоматика перекрыла воду. И повсюду, повсюду – грязь, возможно даже, принесенная специально. Будь у робота задница – он еще и навалил бы сверху.

А потом я увидел лежащую на полу сумку с инструментами.

Мой нетбук, на который я копил больше года, был сломан пополам, затем еще раз пополам, затем отдельно на мелкие кусочки был искрошен жесткий диск. Мультитестер был смят в неопрятный пластмассовый комок. Пассатижи (большие, маленькие и очень маленькие) и кусачки разъединены на две половины, каждая отвертка, включая миниатюрные из 'часового набора', аккуратно согнута под прямым углом. Мотки проводов были изорваны и перепутаны. Радиодетали были расплющены и раскрошены.

В одно мгновение все вокруг окрасилось в багровые тона, в ушах, словно молот, застучал пульс. Я зарычал и бросился вниз.

Подбежав к пожарному щиту, что был упрятан в нишу в стене возле двери столовой, я долбанул по стеклу рукой и, не чувствуя боли от порезов, вытащил выкрашенный в красный цвет топор с длинной металлической рукояткой, покрытой резиной.

Выйдя из гостиницы, я пошел было к пещере ужасов, логову братьев, но по пути наткнулся на совсем свежие следы шин. Робот проехал по грязи, затем свернул на асфальтовую дорожку, чисто вымытую дождем, и крохотные кусочки земли еще сохраняли свою форму, не успев оплыть.

–Су-у-у-ка... – застонав от нового приступа ненависти, я пошел по следу. Очень скоро из-за кустов стал слышен металлический лязг. Подойдя ближе, я увидел капитана Крюка, который, по локоть засунув правую руку в пролом в стенке автомата для продажи шоколадок, что-то с треском оттуда выдирал.

Я вспомнил, как чинил этот автомат. Вспомнил, как чинил его своими, купленными на свои деньги, чуть потертыми, родными инструментами, вспомнил каждую шероховатость их рукояток. Вспомнил – и снова зарычал по звериному, совсем себя не контролируя, и бросился на робота.

Капитан Крюк обернулся, увидел меня.

–Который убил... – начал он, и тут же лезвие топора со смачным хрустом вошло в открывшийся рот.

Он стоял спиной ко мне, вполоборота, а жестко закрепленное на моторизированной тележке тело не позволило ему повернуться и ударить в ответ. Робот бестолково замахал руками, а я выдернул топор из расширившегося вдвое рта и с размаху, из-за головы, ударил между задним правым колесом и тележкой, по металлической оси. Удар больно отдался в руку, от топора со звоном отлетел кусочек, но и в тележке что-то хрустнуло, правое колесо заклинило.

Робот попытался сорваться с места и крутнулся, скребя правым колесом, как подбитый танк на одной гусенице. Я отскочил, затем, когда он протянул ко мне левую, человекообразную руку, пытаясь схватить, махнул топором и сломал ему пальцы. Капитан Крюк отдернул руку, прижал ее к груди – совсем по-человечески, снова попытался поехать и снова закружился, повернувшись ко мне спиной.

Я ударил по тележке за его спиной раз, другой, третий. Внутри с хлопком и длинной фиолетовой искрой лопнул электрический провод, затем в воздухе остро запахло бензином, а под роботом зажурчало и образовалась лужа. К счастью, я сначала перебил этот провод и лишь потом повредил бензобак, иначе вполне мог вместе с роботом взорваться.

Колеса тележки перестали вращаться, но закрепленное на нем туловище продолжало размахивать руками и пытаться меня ухватить. Я вспрыгнул на тележку позади туловища и несколько раз ударил по шее. Голова с разорванным ртом отлетела и плюхнулась в грязь, но робота это не прикончило. Он повернулся до предела, так что в шарнирах хрустнуло, и таки достал меня рукой, сбросив с тележки. Я не потерял равновесия, устоял на ногах и сразу же обрушил лезвие топора ему на плечо.

Должно быть, провода в его руках как-то хитро переплетались и взаимодействовали, так как, повредив одно лишь плечо, я лишил капитана Крюка обеих рук. Они повисли вдоль тела, но туловище – без головы, с болтающимися руками, все еще изгибалось, и это не были конвульсии, это были осмысленные движения.

Один за другим я принялся наносить ему удары прямо в центр груди. Клочьями полетели обрывки камзола, куски пластмассы, какие-то железки, и наконец, когда в груди образовалась огромная дыра, что-то затрещало внутри, и робот замер. Я по инерции ударил еще пару раз и лишь тогда остановился, шумно дыша.

Ярость начала было утихать, но я вспомнил, сколько схем было на жестком диске моего нетбука (в единственном экземпляре, черт, черт, почему я не делал бэкапы?), поднял за синтетические волосы валяющуюся в грязи голову капитана Крюка и пошел к пещере ужасов. Там, возле входа, я размахнулся и бросил голову, да так удачно, что она застряла между прутьев решетки, перекрывающей вход в пещеру. Возникла было мысль поджечь тележку робота с так кстати разлившимся бензином, однако начал накрапывать дождь, грозящий развернуться всерьез и надолго, и я все же умерил эмоции и вернулся в гостиницу.

К тому моменту, как я поднялся и подошел к двери своего номера, бешенство и желание крушить сменила тупая апатия. Я постоял в дверном проходе, осмотрел комнату, стараясь избегать взглядом останки моих любимых, привычных инструментов, и уже собирался уйти, как вдруг заметил уголок маленького плоского чемоданчика, высовывающийся из-под сломанной кровати.

–А... этот... – я с трудом вспомнил толстого нетрезвого мужика, который уплыл с моего спасательного плота, оставив этот чемоданчик. Я еще, помнится, посчитал его педиком, потому что он был с молодым парнем. Чемоданчик я тогда зашвырнул под кровать и вспоминал о нем лишь во время уборки, когда натыкался на него пылесосом. Чужое имущество, но вряд ли когда-то представится случай его вернуть, так что... почему бы и нет?

Я вытащил чемоданчик и пошел в соседний номер, в котором когда-то ночевала Бета. Плотно закрыл дверь в свой (бывший свой) номер, чтобы не видеть того, что сотворил там робот, вошел, сел на заправленную кровать, положил чемодан на колени и осмотрел замки. Черт его знает, как открывается, вроде с ключом. Отвертку бы...

От воспоминания о наборе отверток глаза увлажнились, я достал из кармана складной нож и отжал им замки, затем поднял крышку. Что там обычно лежит в чемоданах у пожилых извращенцев? Женское белье и ароматизированные презервативы?

–А-а-ах... – от удивления у меня перехватило дыхание, я чуть не уронил с колен чемоданчик.

Он был полон инструментов. Не совсем таких, как мои, но неизвестный дядька явно был моим коллегой. Не веря глазам, я достал пассатижи, пощелкал ими перед глазами. Хорошие, в меру потертые – не лежали без дела, разработанные ровно настолько, чтобы исчез заводской туговатый ход, но не появилась разболтанность. Еще одни, поменьше. Кусачки... мультитестер, пожалуй, даже получше моего. Набор отверток, ого, сколько их... пластмассовая коробка со множеством отделений, набитая болтиками, гаечками, радиодеталями, лампочками, светодиодами. Газовый паяльник и еще один, с авторучку размером, электрический, заряжаемый от сети. И, наконец...

–Боже мой...

Из отдельной секции чемоданчика, переложенной пенопластом, я извлек планшет-миникомпьютер. Провел пальцем по сенсорному экрану – и тот вспыхнул. На рабочем столе обнаружился десяток ярлыков на папки, я ткнул пальцем в один из них, уже заранее зная, что увижу – жесткий диск планшета был забит не играми, фильмами и музыкой, а схемами, инструкциями и прайс-листами всевозможной радиотехники.

Под планшетом в чемодане оказалась книга в твердом переплете, широкая и плоская. А, нет, не книга – записная книжка, листы в мелкую клетку, аккуратный, прямо-таки каллиграфический почерк, схемы и чертежи прямо в тексте. Странно... в наш-то век высоких технологий, вот же и планшет есть, а записи ведет на бумаге. Ну, привычка – страшная штука. И о чем там? Я пролистал записную книжку до конца (почти до конца – до того места, где кончались записи), затем открыл первую страницу и стал читать.

Это не был личный дневник, скорее, что-то вроде путевых заметок. Незнакомец работал техником-ремонтником, обслуживал торговые автоматы, системы автоматической доставки и тому подобные агрегаты на пассажирском поезде дальнего следования и объездил на нем весь континент.

В записной книжке были заметки о интересных городах, других странах, необычных, а порой и опасных происшествиях, произошедших на поезде, немало было чисто технической информации – что и где сломалось, как починил, взять на заметку – такой-то кондиционер имеет склонность к подтеканию, взять на заметку – купить еще таких-то деталей, но большая часть заметок рассказывала о встречах с людьми.

Неизвестный дядька общался с людьми не больше и не меньше, чем я, и ничего особо примечательного в этих встречах не было, но каждому, с кем он хоть чуть сблизился – посидел за одним столиком в вагоне-ресторане, обсудил погоду, помог в какой-то мелочи, или же просто обратил внимание – уделялось от пары предложений до половины страницы.

'Молодая семейная пара. Только что поженились, но похоже, что знакомы уже давно, может быть, даже с детства. У них свои, понятные лишь им двоим шутки, выражения или, как сказали бы в интернете, мемы. У молодой жены округлился живот, пока еще чуть-чуть, но она уже старается себя беречь, ходит и вообще двигается осторожно. Парень ее любит и просто тает рядом с ней, она его тоже, но скрывает это за напускной строгостью, хотя и смотрит на него с обожанием, когда он этого не видит. Они мало разговаривают, но часто встречаются глазами и улыбаются друг другу. Надеюсь, у них все будет хорошо'.

Я вздохнул, зажмурился. Представил себя в том поезде. Дядька не написал, где именно видел эту пару, но я представил их в вагоне-ресторане, и представил, что сам сижу неподалеку. За окном ночь, мелькают белые, словно светящиеся в темноте березки, позвякивает ложка в стакане с подстаканником и пора бы уже спать, но совершенно не хочется. Я сижу, пью чай и наблюдаю за молодой парой, сидящей за два столика от меня.

'Поженились, такие молодые? По залету, иначе лет до тридцати бы экспериментировали. Впрочем, парень неопытный, вон как она им крутит. Напрыгалась по мужикам, затем по быстрому нашла какого-то маменькиного сынка, лишила его девственности, забеременела и окольцевала. Будет растить из него подкаблучника. Впрочем, вряд ли у нее получится: парнишка вскоре хлебнет семейной жизни полной ложкой, начнет сбегать из дома к друзьям на кружечку пива, эта дурочка тоже быстро поймет, что ребенок – это трудно и надолго, и после пары скандалов в стиле бразильского сериала они разбегутся, ребенка же отдадут в детский дом. Или нет, девица его отсудит, оставит на попечение бабушки с дедушкой и будет всю жизнь тянуть с парня алименты. Так или иначе, два, максимум три года – больше такая семья не протянет. Затем мамочка продолжает веселье, а папочка отдает треть зарплаты, пьет и клянет неверных женщин. Через несколько лет она – потрепанная и уже не такая красивая, срочно-срочно ищет себе мужа, ребенку отца, а годы убегают. Парень пьет еще больше, обрастает друзьями-собутыльниками. Полный распад'.

Так, стоп. Я открыл глаза и потер виски. Откуда я все это взял? Я же про них ничего не знаю. Все, что я знаю про эту пару, когда-то где-то ехавшую на поезде – лишь то, что написал о них автор заметки. Так откуда?

Откуда, откуда... а что, разве не так? Самая типичнейшая, хрестоматийная история. Это я прав, а дядька ошибается. К сожалению. Да, к сожалению. Было бы неплохо, если б хоть изредка на глаза попадались такие пары.

Я прочитал еще об одном наблюдении – мужчина помог какой-то юной девушке перенести большие сумки – и снова попытался самостоятельно это представить. Картинка вышла еще хуже первой, девушка тут же представилась мне любителем поэксплуатировать окружающих, мужчина – постаревшим ловеласом, жаждущим свежей плоти. Я поморщился и убрал записную книжку, решив больше к ней не возвращаться.

Разрушенный номер я запер навсегда, даже не пытаясь там убираться, и остаток дня приводил в жилой вид соседний номер. Спать лег пораньше, и к утру был свеж и полон сил. Рана от гвоздя почти не беспокоила, лишь чуть-чуть покалывало в спине, когда я нагибался, а вот порезы, которые я получил, разбивая стекло на пожарном щите, пришлось заклеивать, и наутро они неприятно зудели. Я сделал пару витков бинта поверх пластыря, надел рабочую трикотажную перчатку (сырая земля, зараза, к чему лишний риск?) взял в подсобном помещении давно запримеченную лопату и пошел к Тигровой Лилии.

Ее лаборатория напоминала квартиру в начале ремонта. В коридоре, обычно пустом, стояли два стеллажа с какими-то баночками и коробками, стол и стул, на полу была постелена полиэтиленовая пленка. Одна из дверей в середине коридора открылась, едва я спустился.

–Э... привет. – поздоровался я, оглядываясь. – где копать-то?

–Здравствуй. Пройди в ту комнату.

Комната, из которой Тигровая Лилия вытащила в коридор всю мебель, казалась очень просторной. В облицовке одной из стен был вырезан прямоугольник примерно метр на два.

Я подошел поближе, присмотрелся. Большая часть лаборатории изнутри была обшита чем-то вроде толстого и твердого пластика с металлическим армированием, под ним находился слой утеплителя – покрашенная в розовый цвет стекловата, затем – красный кирпич. Кирпич оказался старый, тусклый – наверное, раньше здесь была какая-то другая постройка, потом лишь переоборудованная в лабораторию.

–Ой. – немного растерялся я. – об этом я не подумал. Тут нужна кирка... или отбойный молоток, что-то такое. Я пойду, поищу?

–Ничего этого на острове нет. – вздохнула Тигровая Лилия. – здесь не было своего штата строителей-ремонтников, нанимали людей со стороны со своим инструментом. Возьми лом. Он лежит у двери.

–Лом? Откуда у тебя в лаборатории лом? – удивился я, вышел из комнаты и поднял неровный металлический стержень сантиметров пять в диаметре в половину моего роста. Он был сделан из светлого металла, похожего на алюминий, но значительно тяжелее и куда более твердого с виду.

–А...

–Тебе лучше не знать, из чего он сделан и сколько стоит. – Тигровая Лилия вновь тяжело вздохнула. – тебя удар хватит.

–Не радиоактивный хоть? – спросил я на всякий случай, и, получив отрицательный ответ, размахнулся и ударил в стену, выбив целый фонтан красной кирпичной крошки.

Когда в стене был проделан достаточно большой пролом, я за несколько заходов вытащил ломаные кирпичи и высыпал их в овраг – так велела мне сделать Тигровая Лилия, хоть я и не понимал, от кого их прятать. Работа оказалась куда тяжелее, чем я думал, и уже не возвращаясь в лабораторию после последнего рейса в овраг с кирпичом, я принял душ, упал в постель и уснул как убитый.

Я не взглянул на часы, прежде чем лечь спать, но вроде бы лег довольно рано – через щель в плотных шторах еще виднелся свет, поэтому проснулся я до рассвета, проснулся с болью в натруженных мышцах, в пояснице, с тяжелой головой и урчанием в желудке. После плотного завтрака, душа и таблетки аспирина жить стало легче. За окном рассвело, я раздернул шторы и вытащил из чемоданчика записную книжку ремонтника.

Тяжелая работа отгоняла мысли, и вчера я об этих записках не вспоминал, но утром все-таки не удержался, достал и стал читать.

'Сегодня мне приснилось вдруг, что я остался совсем один на поезде. Никого не было, ни пассажиров, ни персонала, один я. Почему-то лампочки светили тускло, желтым таким светом, я еще во сне подумал – что за фигня, не могут светодиодные лампы такой свет давать. Время было вроде как утреннее – я там, во сне, только проснулся, пошел умываться. За окном чуть-чуть светло уже, но в поезде все равно темно, только от лампочек свет. Наяву так не бывает. Поезд начал тормозить, остановились на станции... забыл название, там куча таких похожих. На станции тоже никого не было. И во всем городе не было людей, я видел город через окно – он на склоне горы, а железная дорога внизу, так что весь город было видно, и там не было ни одного движения, и заводские трубы не дымили. Я сошел с поезда и отправился в город'.

–Ха! – я усмехнулся, переворачивая страницу записной книжки. Сейчас, наверное, дядька расскажет, как во сне отчаянно метался по городу, пытаясь найти хоть одну живую душу, паникуя и крича, а потом проснулся в холодном поту и страшно обрадовался, что люди никуда не исчезли. Мне известна такая порода людей – не могут без толпы, сотни друзей и знакомых начиная еще с детского сада, записная книжка телефона переполнена, всегда кому-то должны и кто-то должен им, всегда с кем-то встречаются по поводу и без, случись что – найдут, кого попросить о помощи. К автономному существованию не способны в принципе. Конечно, такой перепугается, оставшись один, без толпы – он клетка многоклеточного организма.

'Я чуть не заплакал от облегчения. Устал я что-то в последние дни, и честно говоря, задолбали меня все. В отпуск пора, но какой отпуск, сменщик на больничном. Понятное дело, в реальности я бы перепугался – как так, куда исчезли живые люди? Но сон есть сон, люди в нем не погибли ведь, они просто куда-то ушли, или их и вовсе здесь не было, просто город пустой сам по себе. Наконец-то, хоть во сне, я мог отдохнуть от людей. Точно не помню, что именно я делал – вроде бы, просто ходил по городу, сидел на лавочках и наслаждался тишиной, помню как купил в магазине шоколадку – хотя как купил, никого же не было? Ну, это сон, у него своя логика. Давно не ел шоколада, странно даже – наверное, с тех пор, как младший сын в учиться уехал, он-то сладкоежка, я так, не особый любитель, но вдруг захотелось'.

Чем дальше, тем больше меня удивлял этот ремонтник, чьего имени я все еще не знал – наклейки на чемодане не было, и в тексте он себя пока не называл. Как же так? Ведь совсем недавно он так дружелюбно писал о людях... и вдруг такая радость от одиночества?

'Потом я проснулся в своем купе, поезд как раз подходил к остановке и замедлял ход. Было очень рано, еще не рассвело, но на станции я увидел свет в окне киоска. Поезд стоял четыре минуты, я успел одеться и сбегать к нему, купил маленькую шоколадку и съел ее с утренним чаем. Решил для себя, что день начался хорошо'.

Далее ремонтник рассказывал еще об одной встрече – как сдавал в сервисный центр какую-то деталь с цифробуквенным названием, и принимающая деталь девушка путалась в терминах и очень смущалась от этого. Захлопнув книжку, я сунул ее под подушку и отправился работать.

Земля за стеной лаборатории оказалась хорошая: достаточно мягкая, чтобы без труда извлекаться лопатой и достаточно плотная, чтобы не осыпаться. Я втыкал лопату, выворачивал ломоть и кидал на расстеленный на полу кусок брезента. Когда на нем выросла горка, я взял брезент за углы, свернул в узел и пошел выносить землю в овраг.

Выходя, я зацепил мешком перенесенный в коридор стеллаж, с него что-то упало, звякнуло и покатилось. Я вынес землю, высыпал ее, затем вернулся и поднял упавшую вещь. Это оказалась стеклянная трубка с металлическими заглушками на концах, похожая на высоковольтный предохранитель – только такие предохранители обычно заполнены кварцевым песком, здесь же было что-то мутно белое, с сероватыми разводами. А, вспомнил я, консервант какой-то там, как в том контейнере в домике в лесу. Он еще становился прозрачным, когда таял...

Я сжал стеклянный цилиндр в руках и подержал так, пока он не потеплел, затем раскрыл ладони. Возле стенок консервант растаял, и я увидел крохотную руку с растопыренными пальцами и краешек полупрозрачного голубого крыла.

–Боже... Тигровая Лилия, что это?!

–Где? Покажи. Ах, это... – динамик под потолком вздохнул. – это Альфа-четыре. На нее напала чайка. Успели отбить, но потеряла много крови.

Держа цилиндр двумя пальцами, я подул на него, чтобы он остыл, и консервант снова стал белым и непрозрачным. Хорошо, что я не успел увидеть ее лицо, подумал я. Вдруг она была бы похожа на Бету?

На стеллаже стояли еще пять таких цилиндров.

–Тигровая Лилия, можно... могу я забрать их?

–Хорошо. – ответила операционная система, не задавая вопросов, за что я был ей безмерно благодарен. Поставив цилиндр на полку, я вновь принялся ковырять лопатой землю, а когда пошел выносить ее, прихватил цилиндры. Возле оврага я уложил их рядком на траву и высыпал землю из брезента сверху, потом повторил, потом еще и еще. К вечеру на этом месте высился курган в половину моего роста.

За день я углубился почти на метр и решил, что задача не такая уж трудная – десять метров, по метру в день, но Тигровой Лилии совсем не нужна была грязная нора с осыпающимися земляными стенами. Пришлось ставить крепи, подкладывать доски.

–Все равно не очень-то стерильно. – сказал я, получив очередную струйку земли за шиворот.

–Когда работа будет закончена, я обошью стены пластиком. – ответила Тигровая Лилия.

–Ты обошьешь? Как? Твое это манипуляционное поле достает досюда?

–Нет. Ты переместишь генераторы... впрочем, не заглядывай так далеко наперед, нам бы с этим для начала справиться.

Тигровая Лилия отчего-то перестала играть с голосами и интонациями, остановившись на образе приветливой хозяйки. Странно было слышать от машины 'не планируй наперед', но в образ это вписывалось. И мне она нравилась такой куда более прежней, непостоянной.

Через пару дней мягкая земля кончилась, пошла плотная глина с камнями, которую приходилось разрыхлять ломом, прежде чем выгребать лопатой. Когда я углубился чуть подальше, в норе стало не хватать света из коридора лаборатории, пришлось вешать на стену фонарь, когда я прорылся еще дальше, в норе стало довольно душно, и потрескивание досок и шорох осыпающейся земли над головой здорово нервировали, несмотря на то, что Тигровая Лилия уверяла, что 'прощупала' землю и обрушение не грозит. Вечером я приходил в свой гостиничный номер еле живой, но после душа и ужина все же находил силы прочесть еще несколько страниц из записной книжки ремонтника.

Впрочем нет, не так. Мне совсем не приходилось искать силы для того, чтобы читать эту записную книжку, скорее напротив, я не мог найти в себе сил, чтобы ее не читать. История чужой жизни захватила меня не потому, что была чем-то примечательна, а потому, что написана была с такой потрясающей честностью, на которую я бы не решился никогда. Когда-то в юности, как и многие, я пробовал вести личный дневник. Все шло гладко, пока я писал о школьных оценках и маленьких открытиях в радиоэлектронике, но каждый раз, когда хотелось написать нечто более личное, нечто свое, рука начинала спотыкаться, и я выводил что-то усредненное, словно писал роман с собою в главной роли, тревожился, как будущие читатели воспримут персонажа, в чем-то старался его приукрасить, умалчивал о недостатках и тем самым создавал на страницах дневника кого-то до отвращения положительного, ненатурального и со мною имеющего мало общего. Ремонтник оказался смелее меня и просто записывал свои мысли, не заботясь о том, как будет выглядеть.

И, читая записную книжку, я все чаще отмечал, что ремонтник похож на меня. То есть нет, конечно, похож он на меня не был ни характером, ни судьбой, однако то и дело, читая его записи, я вздрагивал, вдруг узнавая в чужих мыслях свои. Это было необычно и пугающе – понимать, что мысли, идеи, которые ты считал лишь своим личным открытием, которые существовали только лишь в твоей голове, оказывается, не твое эксклюзивное достояние, и другой человек способен мыслить так же, как ты, повторять твои ошибки и так же осознавать, что это ошибки, повторять твои логические цепочки.

–Он... он такой, как я. – сказал я шепотом, и это было немного страшновато. – он... настоящий.

На минуту я даже забыл, что здесь, в этом вырванном из истории острове, ремонтник существует лишь на страницах записной книжки. Внутри потеплело, я чуть не прослезился: на свете есть такие же люди! Я не инопланетянин, хотя бы один, способный мыслить и чувствовать так же как я, человек существует!

Но было важное отличие между ним и мною: для меня все люди были пустышками, одинаковыми серыми камнями, обернутыми в конфетные бумажки напускной индивидуальности, и я гордился тем, что мог видеть глубже этих бумажек. Ремонтник тоже не обманывался и видел людей глубже, но он шел дальше меня. Под его взглядом конфетная бумажка слетала, обнажая серый камушек – но затем и серый камушек лопался, обнажая свою сердцевину, прекраснейший бриллиант уникальной огранки.

Я закрыл записную книжку, положил ее на столик, лег и заложил руки за голову, глядя в потолок. Мой внутренний голос спросил меня:

–Слушай, а как так вышло, что ты стал таким?

–Каким я стал?

–Таким вот – озлобленным. Откуда это пошло? У тебя что, жизнь сильно тяжелая была? Люди тебе много зла делали? Ты войну в окопах, что ли, пережил? В тюрьму несправедливо тебя посадили? Ну, детский дом. Ну, не идеальное начало жизни, да. Но там таких как ты несколько сотен, они жили как ты, и они не стали человеконенавистниками.

–Ничего я не челоне... человеконави... тьфу! Я не ненавижу людей, ясно? Просто они не такие, как я, они другие, им нельзя доверять, понял?

–Откуда тебе знать-то? – мой внутренний голос опять начал ехидничать. – можно подумать, ты жизнь знаешь. Что ты видел-то в жизни, кроме своих микросхем? Ну серьезно, ты же и с людьми-то толком не общался. Была сотня людей, которым ты говорил привет-пока, и только. Даже с невестой своей, много вы разговаривали? Ты был к ней привязан, но привязан лишь, как ты любишь это называть, к серому камушку. Ты не знал и не пробовал узнать, что в ее душе чуть глубже, чем она живет, о чем думает, и сам тоже ей никогда не открывался. Ты совсем не знаешь людей, как ты вообще сделал о них такие глубокие выводы?

–Да я... – мне пришлось умолкнуть. Я попытался вспомнить – откуда? – Ну, наблюдал за людьми. Не так чтобы целенаправленно, просто глазел по сторонам. Книги читал, новости смотрел. Вообще-то, и хорошего немало видел, только как-то... пропустил, что ли? Или объяснил это как-то извращенно... зато плохое запомнилось. Вот ремонтник бы на моем месте...

–Все потому, что ты смотришь на людей недобрым глазом, изначально, еще до того, как они себя проявили. А ремонтник наоборот. – снисходительно пояснил мой вымышленный собеседник. – а почему так? Есть какая-то причина, чтобы ты относился к людям так, изначально плохо?

Причины не было. Я помолчал и осторожно предположил:

–Может быть, просто... я такой? От рождения...

–Жопа ты от рождения. – раздраженно ответил внутренний голос и больше в тот вечер на связь не выходил.

А меня посетило воспоминание, яркое и четкое, настолько реальное, что походило более на галлюцинацию.

Мне было шестнадцать лет, я сидел в столовой детского дома, заканчивал обед и мрачно смотрел на сидящего спиной ко мне мальчика младше меня на четыре года. Он постоянно увивался рядом, просил починить ему его бестолковые игрушки, а когда я чинил, раздражающе стоял за спиной, не отрывая взгляда от моих рук.

–Завидует мне. – поставил я диагноз. – когда я уеду, наверняка выпросит мою мастерскую. Будет сидеть на моем стуле, за моим рабочим столом и, напряженно сопя, будет портить все то, что я починил, и при этом считать себя великим радиотехником.

Мальчик почувствовал мой взгляд, обернулся, улыбнулся несмело. И я понял – не тогда, в шестнадцать лет, а только сейчас – он не завидовал мне. Он восхищался мною. Наверное, мечтал, чтобы я и его научил ремеслу... но так и не решился попросить.

Вспоминалось и другое, быстро, вспышками: слова, которым не придал значения, чуть заметные улыбки, взгляды, поступки, которые я истолковал превратно. Люди, что меня окружали, один за другим в моей памяти переставали быть одинаковыми, искусственными, оказалось, что в каждом из них есть и их настоящее, внутреннее, и оно стало вдруг для меня явным.