Текст книги "Люди, дружившие со смертью (СИ)"

Автор книги: Андрей Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 16 страниц)

Морские нации строили дома на набережных так низко, что казалось, поменяйся ветер и нагони прилив – волны будут стучаться в окна первых этажей.

– А, в общем, даже жаль, – заметил Анно, убивая очередного комара.

– Чего жаль?..

– Да корабля же… Интересная вещь – было бы время, я бы с ним повозился, походил под водой, попробовал бы покрутить с глубиной, с движителями. А так: со стапелей – прямо в бой.

Конечно, про стапели и бой было сказано слишком вычурно: стапелей у нас не водилось, да и драться мы не собирались. Во всяком случае, не на воде.

– Дже, а ты когда-то плавал на кораблях? – спросил Ади.

Я кивнул:

– Даже раз по морю. Нашу часть перебрасывали к архипелагу Си. Но начался шторм – вернулись обратно…

– Ну и как?

– Да никак, в общем… Заблевал всю палубу…

Анно тихонько хохотнул…

– А я, веришь, воды боюсь, что та курица… – продолжал Ади. – Даже вот когда на пароме плыву – все равно как-то паскудно. Все же человек создан для тверди… Ибо меня в школе учили все, что плавает – утонет.

– А что будем делать с деревом? – спросил младший Гамм.

– И дерево намокнет – утонет…

– Все же сомнительно, что ты был хорошим учеником… – засмеялся Зепп.

К моему удивлению Ади подхватил смех:

– Что верно – то верно. Как сейчас помню – лет семь мне было, повела моя матушка в церковную школу. Местный настоятель решил проверить, насколько я умен, ну и стал мне показывать картинки… Миниатюрки… А я, значит, рассказывал ему, что на них нарисовано. Показывает одну – а там лужок, на ней пасутся эти… С рогами…

Ади защелкал пальцами и нахмурил лоб, пытаясь вспомнить.

– Черти! – выпалил Анно.

– Да какие черти, – обиделся Ади. – Козы… Ну этот святой муж и вопрошает – что там нарисовано… Ну я ему и заявляю: козел! Он говорит, мол, может не козел, а козочки?..

– А ты?..

– А я ему и отвечаю: козел старый, ты долго надо мной издеваться будешь?..

Дальше смеялась вся наша компания. Затем Ади вытер проступившие слезы и продолжил:

– Короче, в монастырь меня не взяли. Так я оказался в кадетском училище… Учился так себе – это Зепп угадал. Но я знаю, кто наверняка был отличником. Дже, ты хоть раз проваливался на экзамене? Стоял в углу?..

Все посчитали это очень смешным, и засмеялись пуще прежнего.

– …а меж тем, – начал я, – самое первое испытание я в жизни провалил…

– Да ну?

– Было мне, пожалуй, лет пять, тоже привели меня в школу. Только у меня была старуха-директриса, да и картинок побольше. Показывают на одну, говорят – сколько здесь людей?..

– А там вообще были люди?..

– Ага. Один… Ну я так и сказал. Показывают другую – говорят, а тут сколько… А картинка была препаскуднейшая – там какая-то гулянка: кто-то танцует, один с лютней входит, двое за самогоном побежали… Пытаюсь их сосчитать, но сбиваюсь постоянно. Ну ей надоело ждать, и она определила меня в последний класс…

– И сколько там было?

– Классов или людей?

– Людей…

– Я потом посчитал – семнадцать… Но дело в том, что старуха мне сказала, какого ответа она ждала…

Я сделал паузу, ожидая, что кто-то ответит за меня. Но они молчали – смех затих, остались только улыбки. На вопрос, поставленный много лет назад, мне пришлось отвечать самому:

– «Много»… Не число, не семнадцать – ребенку в пять лет не положено таких цифр знать. А всего лишь «много»… Зато эта ошибка мне пошла на пользу. В том году набирали три класса. Два из них вели заслуженные старые карги. А последний – девчонка, чуть постарше крайнего класса нашей школы. И если те два класса ходили по струнке и получали за малейшую шалость, девушка та доброты душевной не утратила и разрешала нам многое. До сих пор помню, как мы осенью бегали по двору школы, а сверстники смотрели в окна. Их из здания не выпускали…

– Логично, Дже, логично… Ты до сих пор не держишься в рамках.

– На всякого мудреца довольно простоты?… Я вам скажу, что лучше ума хорошо наполненного – разум хорошо устроенный. Ибо такому достаточно знать только принцип, чтоб восстановить картину…

Анно посмотрел на звезды и указал нам на восток.

– Впрочем, к делу… Мне кажется, самое время. Луна взойдет там через час. Затем, через два часа, зайдет уже на том берегу. Все эти часы мы должны быть под водой. За это время можно будет пройти под озером два раза. Должны успеть, если за корягу не зацепимся…

Над водой стал подыматься туман – пока еще не густой, и высотой может быть в четверть сажени.

– Гляди, как хорошо, – заметил Анно. – И туман нам в помощь.

Я был настроен гораздо прагматичней:

– Не расслабляться, рядовой… Если не видят тебя, значит, и не видишь ты.

Мы поднялись, разделись, связали вещи и оружие в узлы, затолкали их в лодку, растерлись самогоном.

– Поехали… – скомандовал Ади.

Для спуска лодки Анно проложил доски, приделал к бортам колеса от телеги, которые уже в воде снял и выбросил.

Вместо фонаря Зепп собрал какой-то раствор, залил его в банку, а банку закупорил. Уже под водой, внутри корабля он потряс ее, и она начала светить. Светила она совсем неярко, только чтоб разогнать мрак внутри лодки. Через мутную воду с поверхности наше свечение было неразличимо.

Рядом с лампой стояли песочные часы. Зепп был капитаном этого корабля, из-за сломанной руки он не мог грести, поэтому только командовал.

Когда корабль спускали на воду, Зепп был уже внутри. Троим пришлось подныривать под лодку. Последним это сделал Анно, убедившись, что крыша лодки не выступает из воды.

– Нормально, – заметил Зепп. Когда Анно занял свое место, он сверился по мерному шесту. – Погрузились еще на полпяди… Поехали что ли…

Под водой мы говорили мало и все больше шепотом. Вероятно, нас все равно бы не услышали, даже если бы мы орали благим матом. Но это было совершенно лишним – мы и так слышали друг друга.

Но разбуженные рыбы подплывали к нам, смотрели на диковинку, провожали нас, норовили попробовать на вкус, затем теряли к нам интерес, разворачивались и спешили назад.

Мне казалось, из мутной воды что-то смотрит на нас, что-то несоизмеримо более умное и сильное, чем рыбы. То ли души утопленников, то ли разбуженная нечисть. Но на нас она не напала, вероятно, сочтя нас несъедобными или даже заразными безумцами.

Уже через час мы опять увидели дно.

– Сейчас?.. – спросил Ади.

Я покачал головой:

– Обожди.

Еще с час мы сидели в темноте, на глубине полвершка от уровня человека – ни дать не взять покойники. За это время воздух стал густым и вязким. В лодке было холодно, ноги в воде просто стыли.

Свет в банке Зеппа почти погас, едва теплился, но нам хватало и его. А что нам рассматривать?

– Пора, – наконец сказал я.

Я протянул Ади флягу с самогоном – он глотнул его, потом закусил воздухом, выплюнул в нас перегаром и ушел в воду. Через несколько минут он постучал к нам в лодку – можно было выходить.

Нырнул я, с пакетами оружия и одежды. Ади встретил меня еще под водой, помогая подняться на поверхность.

Мы всплыли. Я удивился – как же хорошо пахнет. Отчего я не замечал этого три часа назад?

Я огляделся – луна еще не зашла, но уже ушла за лесок, поэтому нам она не мешала.

Мгновением позже рядом с нами появились братья Гамм – Анно придерживал Зеппа.

К поверхности от лодки тянулась тонкая струйка пузырьков. Покидая корабль, Зепп открыл заранее приготовленное отверстие. Лодка теряла воздух и медленно опускалась на дно.

После тьмы под водой, скупой ночной свет казался очень ярким и даже резал глаза. Стараясь сохранить глаза, привыкшие к темноте, я один глаз закрыл, а второй прижмурил.

Дальше мы пробирались камышами – я и Ади спереди, затем Зепп и Анно замыкающим. Вероятно, мы представляли забавное зрелище – голышом, но с оружием в руках. Мы нашли выход на сушу – не песок, а склон, поросший травой, так что за следы опасаться не приходилось.

Людей поблизости не было, и мы оделись. Зепп, поколдовав с алармами нашел две магические ловушки, которые мы легко обошли. Ади нашел еще одну обыкновенную растяжку с подвешенным бревном, и хотел ее перетянуть, но я отговорил. Переговаривались мы с ним ручным кодом, и братья смотрели на нас как на полоумных.

В милях двух дальше по берегу горел костер, но с молчаливого согласия мы решили на огонек не заглядывать, и аккуратно его обошли

За пару часов мы сделали мили четыре и были уже в безопасности. Потом мы вышли на какую-то дорогу. Я обернулся – за лесами и холмами Тиира уже не было видно. Зато солнце уже подсвечивало горизонт откуда-то снизу.

Пройдя еще миль пять, мы распрощались: Ади не терпелось продолжить свой путь, и он хотел зайти в деревню, чтобы купить хоть какую-то клячу, а если не получится, то осла или козу с тележкой. Братья Гамм были того мнения, что им лучше еще с неделю двигаться полями и оврагами.

Наше бегство осталось незамеченным – в городе никто не поднял тревоги. Как я узнал после, Тиир пробыл на осадном положении полтора месяца – город прочесали с востока на запад, от подвалов до флюгеров, но ничего не нашли и начали прочесывать второй раз. Но народец этого не вынес, и действующего сатрапа прокатили на выборах.

Что-то в городе, говорят, поменялось, но я не знаю, что именно, насколько и в какую сторону. Думаю, что особо ничего, ибо деспотия она и есть деспотия.

Братьев Гамм я больше не встречал, но слышал, что они пребывали в добром здравии, хотя Анно осел в каком-то городе, а Зепп продолжает колесить миром.

Про них рассказывают сотни историй.

Но это уже их личные истории…

Встречи и расставания

Звон бубенцов мы услышали далеко. Узкая лесная дорога петляла, и ехали мы медленно. Прокаженный шел, напротив, быстро, – будто не прокаженный он вовсе, а просто человек, который выбрался по своим делам в дорогу. Но он был пешим, а мы ехали, и довольно быстро нагнали его.

Прокаженный, как водится, был облачен в балахон, в руках у него был подорожний посох, на верхушке которого и висели бубенцы. Когда он услышал нас, он сошел с дороги и встал на обочине. За нами он следил из-под капюшона, который почти полностью скрывал лицо.

Мы проехали мимо. Почти сделали это. А потом Ади, будто вспомнив что-то, пустил коня в круг, объезжая прокаженного. Я тоже остановился и повернулся к ним.

Прокаженный отбросил свой посох – он упал в траву беззвучно, и одним движением сбросил свой балахон. В руках он держал саблю. Он мягко отступил назад и вправо, пытаясь обойти Ади.

Он действительно был прокаженным. Лицо было изъеденным болячками, не хватало левого уха, а на руках, сжимающих оружие, едва была половина фаланг.

И тут я услышал, что Ади смеется. Смеется своим беззвучным смехом.

– Привет, Бун! Так-то ты встречаешь старых друзей! Вспомни ту дрянь которую мы с тобой ели из одного котла при осаде Флойда!

Прокаженный отступил еще на шаг и действительно убрал саблю:

– Просто не думал, что ты еще жив, юноша…

Дальше произошло то, от чего я едва не свалился с коня. Ади спрыгнул на землю и обнялся с прокаженным.

–

– Знакомься, это Бун, – представил Ади его. – Если вдруг понадобиться специалист со стороны, то я рекомендую.

Специальность он уточнять не стал, но особого труда догадаться не составляло. Бун был убийцей. Ступал он мягко, его сапоги были без набоек, а саблю он носил в кожаных ножнах, дабы извлекать оружие бесшумно. И даже лезвие сабли было матовым – чтоб не блеснуть, не выдать раньше времени.

– Как ты?.. – спрашивал Ади прокаженного. – Куда выбрался? По делам или…

– По делам…

– И много работодателей? – вступил в разговор я.

– Много. Настолько много, что я могу выбирать себе работу.

Теперь мы двигались медленно. Ади и Бун шли пешком, в одной руке Ади держал уздечку, а второй обнимал за плечи прокаженного. Я ехал с наветренной стороны.

Они вели разговор такой же неспешный, как их шаги. Вспоминали места, людей мне малоизвестных или неизвестных вовсе. И я не мог вмешаться, даже если бы захотел. А я и не хотел.

Общих знакомых у них было много. Но данью их образу жизни было то, что об одних знакомых было достоверно известно, что они погибли, о других уже много лет ни слуху ни духу. О третьих ходили слухи, но уж лучше, если б те так и остались слухами-враками. Лишь мало кто завязывал с ремеслом, оседал на месте, вешал саблю над дверьми, жил под другим именем. Не совал нос в чужие дела, не пачкал других в свои проблемы

Но и судьба последних была незавидна – их тревожили воспоминания, появлялись приятели из прошлого, и с виду добропорядочные граждане прятали под перины баселарды и кортики.

–

– А народец-то в этих краях вымирает… – со злой насмешкой сказал Бун. – Кто от тоски да от пьяной горячки загнется, кого чужие убьют, кого свои же и придушат.

Вторя разговору, будто верстовые столбы вдоль дороги мелькали могилы. В тех краях народ был торговым, переезжим, легким на подъем. Здесь бытовал обычай умершего не в своей постели, не на своей земле, хоронить там, где покойный стал таковым.

Могил было много – у кого-то сердце не выдержало дороги. У кого конь пал в пургу, и нашли их только весной, чтоб рядышком и закопать. Иные умирали от рук грабителей, пытаясь защитить свое имущество.

Как и торговля, грабеж здесь вошел в ремесло. Разве что с бандитов не брали налогов. Но меж тем, редко грабили до смерти – что толку с покойника? А если человечка живым оставить, да лошадку ему сохранить и медяки из мошны не все забрать, глядишь, через год-другой можно его раскошелить опять…

Умирали от старости, умирали, не успев родиться – и их жизненный путь отмечал холмик, обелиск или крест, или просто плита песчаника, с именем нацарапанным ножом – а иногда без пометок. Когда умер – непонятно, когда родился – неизвестно, имени его никто и не знал, а похоронили его такие же, как и он.

Редко на могилах лежали цветы. Часто совсем несвежие, грубые, полевые, которые можно было нарвать на ближайшей поляне. Такие цветы быстро утрачивали свою свежесть, но, пережив полусмерть, надолго сохраняли свой вид.

Кто их собирал? Вряд ли родичи умершего – иные могилы были без имен и неухоженные – цветы были единственным знаком внимания к ним. Я думаю, что подобное поклонение примиряло путника со смертью, и самому безродному человеку надо место для скорби. Ибо куда-то должны же ходить сироты – да хоть на могилу неизвестного солдата. Приятней думать, что твой отец – безымянный герой, нежели перелетная птица, коя бросила столько детей, что и сама не упомнит. А герой бы непременно вернулся бы к своему дитю, если бы не необходимость совершить еще один подвиг…

–

Нам навстречу попался рыцарь с эскортом.

Сам рыцарь ехал впереди. Одет он был в исподнее, но в руке держал копье, к которому был приторочен штандарт.

За ним следовали его спутники – слуга и оруженосец. За спиной последнего я увидел гриф лютни. Вероятно, он был трувером и герольдом.

Процессию замыкал лошак, на которого был взвален рыцарский инвенторий – латы, щит, оружие…

Я и Ади кивнули рыцарю. Тот гордо смерил нас взглядом, но здороваться не стал. Мы не стали спорить – я отлично понимал, что мы бы отделали эту богадельню даже не вспотев. Но с иной стороны нам за это не платили, и в этом не было необходимости.

– Здрасти… – прошипел Бун так тихо, что это расслышали только мы.

Затем он резко сделал шаг в сторону слуги.

То вздрогнул, но не побежал, а лишь сжался… Бун тихонько засмеялся.

Когда мы разошлись достаточно далеко, он прокомментировал увиденное:

– Так и вся их армия – машет знаменами, а случись война – задница-то голая…

–

На привал мы остановились у окраины села. Обычно прокаженные обходили села стороной, лишь немного позвенев бубенцами в стороне, дабы жители вынесли на дорогу перед ним какой-то еды. Проказы боялись, но часто жадность побеждала, и прокаженным доставались помои. После ухода прокаженного дорогой старались не пользоваться хотя бы до первого дождя.

Разместились мы под огромным деревом ввиду деревни, не доехав до заборов с четверть версты.

Неведомо как они узнали про нас, но на околице деревни нас ожидали крестьяне с кольями и косами наперевес.

Ади оставил нас и пошел за провиантом. Он купил бутыль самогона, хлеба, сыра, зелени и кружок домашней колбасы.

– Тебе продали? – удивился я.

– Ну да. Я платил серебром – а ведь нет чище его металла… И потом, они узнали меня и решили, что смерть боится меня до смерти.

– А прокаженный?

– Ты разве не знаешь, что палачам, равно как святым и особам королевской крови дозволено общаться с прокаженными… Тем более, если прокаженный – сам палач.

Они рассмеялись. Смех у них тоже был похожий, тихий. Так обычно смеются люди, привыкшие подавлять рефлексы, жить незаметно.

И мы пировали почти целый день, лишь переползая в тень, когда она убегала от нас. Народец из села сначала почти весь собирался на околице, а затем разошелся по делам. Остались только дежурные, которые тут же разожгли костры. Не знаю, что они в них бросали, но те давали столько дыма, что ветер, дующий как раз между нами и деревней, иногда просто скрывал дома.

Я не прикасался к Буну, хотя алкоголь съел почти всю мою осторожность.

Но Ади спокойно болтал, чокался, произносил тосты. Как оказалось, знали они друг друга давно. Общих привычек у них было много – сперва я думал, что это издержки их работы, но потом оказалось, что Бун одно время был наставником Реннера.

– Сколько тебе осталось? – спросил меж тем Ади.

– Лет пять…

Я не сразу понял, что они говорят о смерти Буна. Они слишком долго ходили рядом со смертью, что не боялись и своей собственной.

Самогон и солнце сделали свое дело, я задремал, забылся. Не снилось мне ничего, да и дремал я недолго. То, что я спал, осталось незамеченным для моих спутников – они продолжали что-то оживленно обсуждать. Я прислушался – говорили то ли о последнем, то ли о предпоследнем заказе Буна.

Тогда он убил дракона.

– … Прислали гонца, говорят, мол, животина благородная нехорошо ее травить, или там по подлому из баллисты шарахнуть. Надобна ордалия один на один… Хотя, думаю, тут слукавили – думали, если он меня сожрет, то издохнет от лепры… Как тебе мысль – прокаженный дракон?..

Оба засмеялись.

– Причем, говорят, пришли ко мне первому. Ну я собрал манатки и в дорогу… Запросил, к слову, немного, но потребовал себе голову дракона. На этом заспорили. Только я сказал, а что будет, если я во время боя ему черепушку распанахаю? Припугнул, значит… Ну они согласились – там еще сочинили невесть, чего, мол дракон как есть треглавый… Был бы трехглавым – так, убить, верно, полегче. Три головы – в три разные стороны тянут, а ты с четвертой ему в задницу!.. Мдя… Значит, я пошел на дракона. В первый день выпил для храбрости одну, другую, третью… Ну напился вдрызг и тут же заснул.

Бун задумался, что-то припоминая.

– Короче, убил я его. Или ее… Высотой, может полторы сажени, что длинный – это да. Особенно хвост. Огнем не пыхал, врать не буду…

– И как ты его убил?

– В лес заманил, а когда он меж деревьев заплутал – меж ребер мечом ткнул… Оно, знаешь, все говорят: мудрый, мудрый, а ума у него не больше, чем у жабы. Но устал сильно, а тут еще дождь начался, похмелье, значится… Опять же на погоду зуб разнылся. Так я завалился спать, укрывшись драконьим крылом. Туша большая, остывает медленно, но к утру закоченело, я задубел просто, простыл, потом три дня в местном замке самогоном лечился… А после столько же – от похмелья…

– И чего ты на дракона поперся? А если б сжег?

– Но не сжег же?.. Мне голова была нужна, ну и кровь я слил. Один знакомый чародей сказал, что попробует сделать лекарство от болезни. Хотя, думаю, врет…

Он рассмеялся, и в его смехе слышалась печаль.

– Да ладно тебе, Бун… – начал было успокаивать его Ади. – Медицина ушла далеко вперед…

– Угу… Медицина ушла вперед, а мы, сиры, остались… Я так думаю, мне поможет только одно лекарство. То, что за могильной плитой. Ибо всем известны целебные свойства могилы, особенно в лечении горбунов…

Солнце закатилось за лес. Долго светило из-за него, потом наступила ночь. Костер у нас уже горел. Но весь самогон мы уже выпили, а все слова были сказаны.

В костер перестали подбрасывать щепки, и мы заснули прямо там, где и сидели.

–

Первое, что я увидел, когда проснулся, была клеверинка. По ней карабкалась букашка.

Я подумал, что в этом есть что-то не то.

Закрыл глаза, подождал пока сердце сделает пять ударов… И открыл глаза снова.

Ощущение неправильности не пропало.

Я снял букашку и осмотрел ее – она была самой обыкновенной – шесть лапок, броня, усики. Я дыхнул на нее. Она обиделась, выпустила крылышки и улетела. Мне стало немного завидно.

Меж тем, в ней все было нормально. Значит, что-то не так было в клевере.

Я сорвал его.

В голове отчего-то пронеслось: если бы у цветов был бы разум, то клевер, вероятно, стал бы наимудрейшим. Почему? Я и сам этого не знал…

Не знал я, и отчего говорили, будто четырехлистный клевер приносит счастье. Я не видел такого никогда – однажды я перелопатил полпуда клевера, но так и не нашел подобного. Потом я понял – удачи мне тогда хватало. Я запросто мог обойтись и без клевера, тем паче, что подков у меня было предостаточно – четыре на каждой ноге коня…

Но у сорванного клевера одна клеверинка была в два листа. Я осмотрел кустик повнимательней – третий лепесток не был сорван. Он не вырос изначально.

Что он мне предвещал? Неудачу? Смерть? Чью?

Кстати, о смерти…

– А где Бун? – спросил я.

– Он ушел… Если тебе от этого приятно – велел кланяться господину Кано.

– Отчего он ушел? Чтоб нас не заразить?

– Не говори глупостей. Это мы ему мешаем.

– Мешаем? Каким образом?

– Ну да. Видишь ли: два конных – обычное дело. Прокаженный же новость, что забывается через три дня. Меж тем, если нас троих будут видеть достаточно часто, то по провинции поползут слухи. Мне-то все равно – а вот Бун известности не ищет. Ему, напротив, нравится, что у прокаженных нет лица.

Я бросил клеверинку на землю и огляделся по сторонам.

Хотелось пить – я протянулся за водой, отставленной с вечера.

Ночью в чашку упал желтый лист и окрасил воду в свой цвет.

Понюхал воду – она была без запаха. Тогда я пригубил на глоток, покатав его во рту. Вкус был горьким как у остывшего отвара, но можно было пить.

Откинувшись спиной на дерево, сидел Ади и соломинкой ковырялся в зубах.

Я попытался вспомнить, что мне снилось – лучше бы это не удалось. Мне приснился прокаженный дракон. К чему бы это? Я выплюнул воду на землю:

– Что-то не так? – спросил Ади.

– Ты веришь во сны?

– В сонники не верю, а вот во сны – да…

Час от часу не легче.

Он протянул мне кусок колбасы и хлеба, я отказался. Затем Ади показал на бутылку самогона – я тоже покачал головой.

– Ну раз есть не хочешь, может и в дорогу?

Пока седлали коней, я осмотрелся по сторонам – погас не только наш костер. У селян костры тоже изошли дымом и полымем, и теперь только от одного подымалась в небо тонкая струйка. Стража тоже была невелика – лишь пару человек.

Под нашим деревом было не то, чтоб чисто – мы здорово намусорили, оставив, вытоптали траву. Впрочем, значения это не имело – наверняка после нашего отъезда сюда нанесут дров и выжгут все к чертям до полного остекленения земли.

Я запрыгнул в седло, Ади уже был на коне.

– Ну фто? – сказал он, дожевывая колбасу. – Поефали дальфе?…

– Поехали… Ади, скажи, но только чесно, ты хоть руки помыл после Буна?

– Как гофорил наф обфий друх Эрфаль: «Неа». А зафем?

–

– Тяжела, понимаешь, дорога к храму! Путь тернист и опасен – чтоб идти по нему надобно сердце храброе, дух твердый, да сталь каленую.

Ади безусловно кривлялся – дорога была не лучшей, но вполне терпимой.

Конечно же, она была несравнима с торговым трактом, на который мы ступили утром. Но ближе к полудню перед нами показался обелиск – солидный каменный, поросший мхом, побитый временем, морозами. Надпись на нем призывала путника преклонить если не колени, то на колено и помолиться. Так же сообщалось, что в восьми милях от тракта расположен монастырь братьев Ордена Пламенеющего меча.

Ади остановился у обелиска, недолго подумал и пустил коня на проселок. Дорога шла полями.

Здесь недавно прошел дождь. Вода собралась в колеях, и дорогой проехать было трудно, поэтому мы ехали по примятой придорожной траве.

– Твои друзья? – спросил я у Ади.

Все было понятно и так. Я мог бы не задавать этот вопрос, а Ади мог бы и не отвечать, но и ему, похоже не нравилась тишина:

– Ага. Друзья. Я тут часто отдыхал или отлеживался. А ты с ними не сталкивался?

– Именно с этим братством – нет. Слышал, но не сталкивался.

Как следовало из названия, монастырь принадлежал боевому ордену. Я не раз пересекался с монашескими войсками, дрался и с ними, и против них… Но мы никогда особо не дружили: я считал, что война – дело светское.

Меж тем, структура орденов позволяла создавать государство в государствах – одно во многих. Монастыри были экстерриториальными, налоги платили небольшие, если платили вовсе.

– Вот уж не думал, что ты верующий…

– Представь, я тоже во что-то верю… Но не до такой степени, чтоб поститься, молиться и бить поклоны. Я здесь бывал как светский гость – здесь тишина, мир… Иногда полезно отдохнуть от грехов мира…

Возле пролеска возвышалась огромная скирда. Двое монахов нагружали телегу сеном. Ади направил коня к ним.

Разумеется, монахи-фуражиры работали в не боевой одежде, но сабли были воткнуты рядом, так, чтоб можно было легко схватить и драться.

Когда мы подъехали достаточно близко, монахи остановили работу. Один, облокотившись на вилы, заметил:

– Ади?… Ты ли это? Не прибили еще?… Ну надо же – удивительное рядом!

– Ну почему… – ответил Ади. – Ну почему все знакомые, как только меня увидят, сразу же удивляются, что я жив?

– Ну ничего, – ответили ему. – Сейчас мы это исправим.

Он отбросил вилы, вытащил саблю, перепрыгнул телегу и выскочил к нам навстречу.

Во все времена, конник был предпочтительней пехотинца, ибо разил с высоты. Но Ади спрыгнул наземь, оставив меж собой и набегавшим коня, затем сделал еще два шага назад, освободил оружие и стал в защитную стойку. Отбил первый удар, крутанулся – пропустил противника, зашел полукругом ему за спину. Опять зазвенела сталь.

Это не походило на учебный бой – дрались ожесточенно опасно. Я даже успел подумать, что в монастыре Ади ждут не только друзья. Меж тем, второй монах хоть и отложил работу, но на драку взирал спокойно. В свою очередь, я не пошел на помощь Ади, хотя бы потому что он не выглядел человеком в ней нуждающимся.

Он кружил, сбивая удары и атакуя сам. И финал не стал для меня неожиданным – отходя еще раз, он поставил подножку, и противник растянулся на земле.

Ади наступил сапогом на оружие монаха и приставил эсток к горлу поверженного.

Под лезвием натянулась кожа.

Надави Ади еще немного – и брызнула бы кровь. Но он убрал эсток и засмеялся. Подал руку противнику и помог подняться ему на ноги.

– А ты опять победил…

– А как же! Как всегда – именно поэтому я жив.

–

Встречать нас вышел настоятель монастыря. Одет он был даже чересчур просто – просторный балахон с капюшоном, маленькая беленькая шапочка. Был он даже без оружия, но вместе с ним к нам вышло два послушника. На их поясах висели сабли, их вид говорил: дай знак – разорвут любого.

Знака не последовало.

Я понял – Ади здесь ценят высоко, ибо настоятель подобного замка мог быть запросто в чине полковника, если не генерала.

Вел себя здесь Ади подобающе – не паясничал, не хватался за саблю. Кланялся не то чтоб глубоко, но старательно и почтительно. Даже поцеловал перстень на протянутой руке.

Но на этом формальности и закончились. Настоятель прижал его к себе:

– Рад тебя видеть, сынок.

И я невольно всмотрелся в лицо настоятеля. Но нет, никакой схожести меж ними не было.

Они пошли в центральную башню. Я следовал за ними вместе с охраной. Настоятеля звали отцом Моэлем. Если честно, то такого имени я раньше не слышал. Впрочем, за свою жизнь, я наверняка не услышу много имен. Среди неизвестных мне будет много достойных людей и много подлецов. Ну это как всегда.

Идя по коридорам, они беседовали:

– Надолго у нас? – спросил настоятель.

– Завтра утром уеду.

– Чего тебе надо?

– Как всегда – стол, ночлег…

– …и поменять коня?..

– Само собой.

Похоже, Ади совершенно не разбирался в конях. После бегства из Тиира, он купил на базаре самую дорогого жеребца, заплатив не торгуясь. Я пытался отсоветовать, выбрать ему другого коня, или хотя бы поторговаться. Но ругаясь с тиирским булочником из-за монетки, здесь Ади заплатил всю сумму.

Конь был совсем неплох, и, возможно, действительно стоил этих денег, но на таком можно было бы рвануть в атаку, проскакать быстрей всех милю, а потом вытирать с него пену. Конь был совершенно невыносливым, и к нашему появлению в монастыре я опасался, что он скоро отбросит копыта.

В монастыре, конечно, были конюшни, равно и кузня, цейхгауз. Вообще же монастырь больше походил на крепость, чем на дом молитв. Монахи часто ходили с оружием.

Я особо не удивился, не обнаружив ни у кого собственно пламенеющего меча – фламберга. Оружие было непрактичным, даже более неудобным, чем панцерпробойник Ади.

– Вы уж простите, – начал Моэль. – Но у нас тут строгий пост, – от рассвета до заката пищу не вкушать сейчас у нас не принято.

– Насколько я помню, – вступился за наши животы Ади. – От поста всяко освобождаются находящиеся в пути и воины при исполнении. А мы, как ни крути, с дороги, да и с полчаса назад я дрался…

Настоятель печально улыбнулся:

– Если б ты не был солдатом, тебе бы следовало идти в крючковороты. Я распоряжусь, чтоб два злейших врага принесли вам еду прямо в келью, дабы там вы могли все съесть, не вводя иных в искушение. Прошу так же поглотить пищу без остатка… И ни с кем не делиться. Даже со мной… И еще… После вечерней молитвы состоится штабная игра. Ты участвовал в такой?

Ади покачал головой:

– Нет – мое дело… Ну ты знаешь какое мое дело…

– А вы, молодой человек?.. – спросили уже у меня.

– А я не раз. Когда служил в Имперском Генеральном штабе…

– Да ну?.. – удивился он.

– Ну да. Правда, участвовал, но не играл. Тогда я был адъютантом и носил карты, передвигал фигурки, переписывал аналитические записки. Потом еще со знакомым играли один на один…

Я не стал уточнять, что знакомого звали генералом Рейтером. Впрочем, моего имени они тоже не знали. Когда я прибыл в монастырь, моего имени никто не спросил, а я не счел уместным представляться.

– Ну, все равно, – заметил брат Моэль, – Что-то в голове осталось. Нам интересно мнение стороннего наблюдателя…

–

Приказанное было исполнено. Нам выделили по келье, такой узкой, что мне приходилось сидеть в одиночках попросторней. Скоро принесли и еду. Сделать это было приказано двум врагам, чтоб, вероятно они не смогли сговориться и ополовинить отпущенного нам.

После обеда делать было нечего, и мы завалились спать. Где-то за стенами наших комнат монахи косили сено, работали у горна, молились, занимались на ристалищах, снова молились. Но мы были от этого далеки: как и говорил Ади, мы были светскими гостями.