Текст книги "Повелитель кошек (СИ)"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц)

– Я все понял, – я взял деньги, сложил пополам и сунул в карман. Эти зеленые бумажки ставили меня выше моих проблем, и это утешало. Но мне вдруг на мгновение показалось, что Маргулис скрывает от меня что-то очень важное.

– Есть еще что-нибудь, что мне надо знать? – спросил я, глядя магнату прямо в глаза.

– Ничего. Совершенно ничего. Найдите Завратного. Или книгу, о которой он говорил Данилову. Я должен убедиться, что это просто совпадение.

– А если не совпадение? Если это настоящая книга Аззара?

– Настоящая? – В глазах Маргулиса вспыхнули огоньки. – Если так, то найдите ее и доставьте мне. И тогда вы до конца жизни не будете задумываться, где бы заработать деньги на жизнь. Я об этом позабочусь, будьте спокойны.

******************

Мы сидим с Вероникой за столиком в шашлычной у Нико Бахарадзе, едим хорошо прожаренный шашлык и пьем кисловатое «Каберне». Поскольку я конвертировал в рубли часть полученного от Маргулиса задатка, раздал долги, оплатил аренду, выдал моей милой помощнице зарплату и премию, и мы с Вероникой можем позволить себе шикануть. Да и есть, что отпраздновать – ночные бдения моей помощницы в Интернете снабдили нас кое-какой интересной информацией о моем работодателе.

– Маргулис Александр Михайлович, – читает Вероника в своем блокноте, – 1954 года рождения, уроженец нашего города. Отец, Михаил Иосифович Маргулис, работал ведущим научным сотрудником КБ «Пламя», мать, Елена Марковна Шайн, по мужу Маргулис, преподавала в музыкальной школе ?2 – там до сих пор на Доске почета висит ее фото. Отец Маргулиса умер в 1962 году, мать пережила его на три года. Мальчик воспитывался у тетки, Марии Марковны Вольской. В 1970 году Вольские переехали в Ленинград, где Саша Маргулис закончил школу, а затем юридический факультет ЛГУ. Мечтал работать в КГБ, но пятый пункт не позволил. Закончил университет с красным дипломом, два года проработал на кафедре советского права, потом неожиданно увлекся искусством, получил второе образование, закончив искусствоведческое отделение Института культуры в Москве. В 1990 году открыл в Ленинграде магазин «Букинист». Партнером его был некто Владимир Сайкин, известный в Ленинграде книжный «жучок» и коллекционер...Вы слушаете, шеф?

– Я просто впитываю все, что ты говоришь.

– В 1992 году «Букинист» превратился в товарищество с ограниченной ответственностью «Уник», и партнеры начали торговать не только книгами, но и антиквариатом, китайским ширпотребом и продуктами питания. В то время Маргулис знакомится с Игорем Львовичем Кучером, очень известным в Ленинграде предпринимателем, главой фирмы «Питер-Централ». Предприятие Маргулиса-Сайкина входит подразделением в состав «Питер-Централа», и до 1994 года Маргулис ведет дела совместно с Кучером. А потом Маргулис и Сайкин, продав свое дело Кучеру за очень приличные деньги, выезжают на ПМЖ в Израиль, где через полгода создают российско-израильское предприятие «Диамар», специализировавшееся на экспорте из России необработанных поделочных и ювелирных камней. Параллельно Маргулис занялся скупкой по западным аукционам всевозможных раритетов. Кое-что он продавал через антикварные магазины своих партнеров в России, кое-что оставлял себе.

– Ника, ешь шашлык. Он остынет.

– Шеф, не надо подкладывать мне кусочки, я сама возьму... Так, слушайте дальше – в 1998 году Маргулис вышел из состава совета директоров «Диамара», а его место занял некто Ари Цвигль, тоже эмигрант из бывшего СССР. Сайкин к тому времени рассорился с Маргулисом и вернулся в Россию, где счастливо женился на бывшей «Мисс Украина» Ирине Мозырь и занялся торговлей автомобилями. И вот тут происходят странные вещи. В феврале 1999 года во время отдыха в Испании скоропостижно скончался Игорь Кучер – официально от кровоизлияния в мозг. Ровно через год в своей шикарной квартире на Невском повесился Сайкин. Что заставило очень богатого цветущего мужчину, имеющего юную красавицу-жену и трехмесячного сына так поступить, совершенно неясно. Возможно, дело в том, что Сайкиным заинтересовались органы – незадолго до его самоубийство УБЭП арестовал делового партнера Сайкина, некоего Пичикяна, который проворачивал махинации с ворованными запчастями. Но самое странное, что буквально через месяц после смерти Сайкина Маргулис неожиданно вернулся в Россию и с тех пор ни разу не выезжал за рубеж. В 2004 году он получил российское гражданство и переселился из Питера сюда, в родные края. Основал в Н-ске сеть магазинов «Карат» и немного занимался меценатством. Вот и все, шеф.

– Замечательно. Ты отлично поработала, милая.

– Информации в сети о Маргулисе совсем немного, – сказала Вероника, сделав глоток вина. – Большая часть этих данных взята с официального сайта компании «Карат». А про Сайкина Платонов просветил.

– То есть, как я понял, Маргулис находился в Израиле, когда повесился Сайкин?

– Да. Кстати, он охотно давал показания израильским властям, когда расследовалось самоубийство Сайкина. Даже рассказал, из-за чего они поссорились – якобы Ирина Мозырь первоначально была подругой Маргулиса, а Сайкин путался у них под ногами. Короче, любовный треугольник. В конце концов, Сайкин все же отбил девушку у Маргулиса, они уехали в Россию и там поженились. Самоубийство Сайкина было настолько очевидным, что Маргулиса даже не подозревали в том, что он мог «заказать» бывшего друга и компаньона.

– Неужели в биографии Маргулиса совсем нет темных пятен?

– Пока темных пятен не обнаружено, – Вероника берет с тарелки шампур и стягивает зубами кусочек мяса. Я наблюдаю, как она ест, и думаю о своем. Сегодня я узнал о Маргулисе много и ничего. Ничего существенного, что могло бы помочь понять его мотивы.

– А Данилов? – спрашиваю я Веронику.

– Ноль. О Данилове даже Интернет умалчивает.

– Ну, тогда нанесем ему визит сами, – сказал я. – Разыграем богатеньких Буратино, скупающих неизвестные шедевры непризнанных обществом гениев.

– Вы хотите, чтобы я пошла к Данилову с вами?

– Конечно. Сыграешь глупенькую гламурную блондинку, помешанную на живописи. А я буду твоим консультантом – нищим батаном-искусствоведом, идет?

– Я в институте в драмкружке занималась, – заявляет Вероника и обворожительно улыбается. – Такую дурищу сыграю, останетесь довольны.

****************

Ян Васильевич Данилов, как он нам представился, был с тяжелого похмелья. Он оценивающе осмотрел Веронику и, по всей видимости, моя помощница произвела на маэстро нужное впечатление. Должен сказать, что Вероника смотрелась великолепно. И пускай мы приехали на моей «Ладе», а не на «Мерседесе», и платье Вероники, типа от Фенди, было сшито ее мамой, а сумочка якобы от Тиффани была на самом деле китайской репликой – Данилов повелся. Тем более что Вероника сразу сообщила с самым таинственным видом, что о нашем к нему визите не следует никому говорить. После этого художник пригласил нас в дом. Впрочем, «дом» – это сильно сказано. Хибара Данилова на улице Красных Партизан напомнила мне склад бутафории в театре, где можно увидеть все, что угодно, от фальшивой греческой амфоры до пачки памперсов и пароходной сирены. Данилов сразу повел нас в свою студию на чердаке дома, где позволил полюбоваться своими картинами, а сам стоял в позе Наполеона у двери и с маниакальными искорками в глазах наблюдал, как Вероника, охая, ахая и экстатически попискивая, рассматривает его мазню.

– Шикарно! – повторяла она, делая огромные глаза. – Кульно! Нет, Кирилл Сергеевич, просто посмотрите, какая прелесть! Это же прям Мандильяни какой-то.

– Модильяни, дорогая Вероника Михайловна, – поправил я, перехватил свирепый взгляд Данилова и тут же добавил. – Да, пожалуй, что-то есть. Я бы сказал, манера класть мазок...

Честно говоря, творчество Данилова показалось мне достаточно депрессивным, и мое внимание с самого начала привлекла только одна работа – огромное полотно, занимавшее почти всю стену студии. Это был очень неплохой пейзаж, во всяком случае, он в лучшую сторону выделялся среди всех прочих работ Данилова. Думаю, именно про эту картину упоминал в нашем разговоре Маргулис. На картине был изображен меланхолический осенний луг с пожухшей травой, неглубоким оврагом, двумя растущими рядом дубами, старинной мельницей вдалеке и очень живописными руинами в центре всей композиции. Картина мне напомнила лучшие работы Клода Моне, и я подумал, что у Данилова и впрямь есть талант – Маргулис сказал правду. Поэтому я подошел к картине, несколько секунд любовался ей, а потом сказал:

– Вероника Михайловна, вот это полотно мне нравится больше всего.

– Эта картина не продается, – внезапно заявил Данилов.

– Не продается? – Вероника с недоумением посмотрела на художника. – Почему?

– Не продается, – повторил Данилов.

– Даже за тысячу долларов? – спросила Вероника.

– Даже за миллион, – гордо ответил художник, шумно вздохнул и поскреб пятерней свою мохнатую как у орангутанга грудь.

– Жаль, – Вероника скорчила обиженную гримаску. – Я бы купила ее. Такая красивая...

– Могу продать эту, – Данилов показал пальцем на небольшое полотно, на котором голый красный мужчина вел за руку голого фиолетового мужчину по синей траве в ядовито-зеленые заросли вроде как конопли. – За пять тысяч долларов.

– Кирилл Сергеевич, что скажете об этой картине? – осведомилась Вероника, разглядывая шедевр.

– Фовистическая традиция, неплохой колор, достаточно проработанная композиция, – выдал я с самым глубокомысленным видом. – Весьма, весьма оригинально.

– Тебя ведь Кириллом зовут? – вдруг спросил художник.

– Кириллом, – ответил я.

– Слушайте, я тут после вчерашнего... Не поможете страждущему?

Честно говоря, я обрадовался этому предложению. Пьяный Данилов наверняка станет снисходительнее к простым смертным и спустится с Парнаса на землю, так что есть шанс разговорить его и узнать о Завратном. Естественно, мы с Вероникой тут же ухватились за такую возможность расколоть Данилова. Я вручил художнику пятьсот рублей, и он пулей вылетел из студии, оставив нас наедине с его картинами.

– Этот Маргулис просто извращенец, – сказал я, разглядывая картину, на которой красовалась пышная белая задница в целлюлитных ямочках, окруженная венком из черных роз. – Что тут ему могло понравиться? Мазня, как Бог свят, мазня. Ты заметила, сколько тут этюдов с голыми мужиками?

– С самого начала, – призналась Вероника. – Наш художник по-моему мужеложством балуется.

– Вот только эта картина, – я опять подошел к пейзажу на стене, – будто другой человек писал. Действительно здорово. Правильно говорят, что даже самый бездарный художник способен однажды создать что-то стоящее. А может, мы еще не доросли до понимания истинных масштабов гениальности маэстро Данилова.

– Мы что, действительно купим у него картину? – шепнула Вероника.

– Ни в коем случае. Скажем, что нам нужно время подумать, назначим новое рандеву. Эти картины только в привокзальном сортире вешать.

Данилов вернулся минут через десять и уже в подпитии. Нам было предложено спуститься вниз, и хозяин заботливо сервировал для нас на ящике угощение и закуску – полбулки черного хлеба, нарезанную ломтями дешевую колбасу и селедку в шкуре. Я заметил, как брезгливо сморщилась Вероника.

– Как вы про меня узнали? – спросил Данилов, разливая «Ржаную» в маленькие рюмки для нас и в граненый стакан – себе.

– Маргулис порекомендовал, – сказал я. – Он очень высоко ценит ваше творчество.

– Я так и подумал, – Данилов выплеснул полстакана водяры в свою глотку, занюхал кусочком колбасы и посмотрел на меня посоловевшим взглядом. – Он тоже приценивался к картине, которую вы хотите купить.

– Чего же не продали?

– Не хотел, вот и не продал.

– Странный вы человек, Ян Васильевич, – сказал я, пригубив водку. – Всегда считал, что художники мечтают о таких покупателях, как Александр Михайлович.

– Художники мечтают о свободе творчества, – заявил Данилов и разлил остатки водки. Вероника встревожено посмотрела на меня. Я сделал успокаивающий жест – мол, все под контролем.

– Знаешь, что я думаю? – спросил Данилов, жахнув очередную порцию. – Вас Маргулис послал. Не уймется никак, жид пархатый.

– Ошибаетесь, Ян Васильевич, – ответил я. – Это была инициатива Вероники Михайловны, которая слышала о вас только хорошее. В том числе и от Маргулиса. Так что не стоит приумножать число сущностей без необходимости. Слышали о бритве Оккама?

– Чего? – Данилов скривился. – Короче, вот мое слово. Пейзаж не продается. Или берете то, что я продаю, или до свиданья. Провожать не буду.

– И все-таки, почему вы не хотите продать пейзаж? Вы же можете новый написать, не так ли? Или у вас уже есть покупатель?

– А вот это, уважаемые, не ваше дело, – Данилов засопел, сорвал пробку с новой бутылки. – Это мои дела.

– Понимаю. А если мы заплатим больше?

– Больше – это сколько?

– Десять тысяч долларов, – сказала Вероника. – Это ооочень много!

– У вас столько нет, – хмыкнул Данилов.

– А если есть?

– Все верно, вы на Маргулиса шестерите, – вздохнул Данилов. – Теперь ясно. Все, базар окончен. Идите с богом, люди добрые. Картина не продается.

– Послушай, Васильич, – я решил отойти от дипломатических политесов, – давай по-человечески поговорим. Я тебе честно говорю, Маргулис тут не при чем. Просто интересно, чего ты так за эту картину уцепился. Картина как картина, пейзажик-натюрмортик, типа утро в еловом лесу, только медведи по делам отлучились. Банально, стандартно, хоть и талантливо. Но Веронике Михайловне нравится, а она привыкла получать от жизни все, чего хочет. Да и тебе деньги не помешают. Или кто-то тебе больше посулил, а?

– Кто-то? – Данилов наполнил свой стакан на три четверти. – Ваш кореш Маргулис мне за картину всего тысячу пятьсот баксов предложил, жлоб. А там только затрат на три штуки минимумэ.

– А Завратный сколько пообещал? – решился я.

В следующее мгновение я едва не погиб. Данилов внезапно взревел, как разъяренный медведь, и бросился на меня, держа бутылку за горлышко. Дай Бог здоровья тому отставному морпеху, который в свое время выучил меня в Мурманске приемам самозащиты! Я уклонился от удара, который неминуемо разбил бы мне голову, и очень удачно провел апперкот в подбородок художника. Данилов устоял на ногах, но бутылку выронил. Мгновение мы смотрели друг на друга разъяренными взглядами, а Вероника истошно вопила: потом Данилов с какой-то непонятной растерянностью глянул на меня, вытер выступившую на губах кровь и бросился к лестнице, ведущей наверх, в студию. Я побежал за ним. Последнее, что я увидел – это фигура Данилова с раскинутыми в стороны руками, он будто пытался закрыть собой странную картину, которой так дорожил. Я метнулся к нему, и тут почувствовал, что теряю равновесие. В ушах раздался испуганный крик Вероники, потом полыхнул ослепительный свет, и больше я ничего не помню.

Глава вторая

Не спрашивай, почему судьба привела туда,

где ты паче ожидания оказался

– спроси, что ты можешь сделать там,

куда она тебя привела

Черная книга Азарра

– Двенадцать Вечных, он открыл глаза!

Голос был женский, взволнованный и очень приятный. А потом я увидел лицо. Совсем юная девушка. Темные глаза смотрели на меня с тревогой и радостью.

– Эрил! – позвала девушка. – Эрил!

– Эрил? – повторил я. У меня снова появилось ощущение кошмара.

– Он может говорить, – справа от меня возникла фигура с горящим факелом. – Он вспомнил свое имя. Это хорошо. Возблагодари Вечных, Бреа, твой брат вернулся к нам из объятий Тьмы.

– Ах! – Девушка вздохнула и взяла меня за руку, губы у нее задрожали. Казалось, она вот-вот заплачет. – Как ты нас напугал, Эрил!

– Эрил? – произнес я, абсолютно не понимая, что происходит. – Бреа?

– Ты не узнаешь меня? – Темноглазая перестала улыбаться. – Эрил, это же я, твоя сестра Бреа.

Чувство реальности понемногу возвращалось ко мне, и я понял, что происходит что-то очень странное. Что-то, чему нет и не может быть никакого объяснения. Начать с того, что я лежал на широкой лавке в темной и весьма грязной лачуге, укрытый до самой шеи вонючим покрывалом из овчин. Крыша надо мной была дырявая, и в зияющие дыры светило яркое солнце. Девушка по имени Бреа была довольно миленькой, однако ее румяные щечки были в грязных разводах, и одета она была в какие-то странные выцветшие лохмотья, будто созданные нездоровой фантазией модельера-авангардиста. Человеку с факелом, который стоял у моего изголовья, было на вид лет сорок-сорок пять, лицо у него было суровое, изборожденное морщинами, а сивые волосы были стрижены в скобку, словно у католических монахов. Да и его длиннополая одежда из грубого темного сукна явно указывала на принадлежность к духовному сословию.

– Где я? – спросил я, не смея пошевелиться.

– Дома, – сказала Бреа, продолжая смотреть на меня взглядом, в котором смешались любовь и страх. – Ты ничего не помнишь?

– Ничего, – ответил я, и это была святая, самая правдивая правда. Я и в самом деле не помнил ничего, что произошло со мной и с Вероникой с того момента, как мы погнались за Даниловым.

– Бедный мой брат! – Бреа нежно провела ладонью по моему лбу. – Тебе, наверное, было очень плохо. Я думала... думала, нам не удастся тебе помочь. Этот припадок...

– Какой припадок?

– Мы были на службе в храме, и у тебя вдруг начались судороги. Ты упал на пол и начал страшно кричать. А потом лишился чувств. Отец Дейнон, благослови его Вечные, не растерялся – велел принести тебя домой и сам два дня неотлучно находился при тебе, чтобы прогнать овладевших тобой демонов Завратья.

– И это было трудно, – сказал человек с факелом. – Злая сила крепко овладела тобой, Эрил. Наверное, ты чем-нибудь прогневил Вечных, если они допустили такое.

– Ничего не понимаю, – я попробовал пошевелиться, и мне это удалось. Уже хорошо, по крайней мере, я не превратился в беспомощного инвалида. И тут я вспомнил о Веронике. – А где девушка?

– Девушка? – Бреа испуганно посмотрела на меня. – Какая девушка?

– Которая была со мной. Вероника.

– Он опять бредит, – сказал человек с факелом. – Рано мы обрадовались.

– Погодите, дайте-ка я вам все объясню, – я скинул с себя вонючую овчину и попытался сесть. Заодно огляделся по сторонам – и в самом деле, какая-то жуткая халупа, больше похожая на звериную нору, чем на человеческое жилье. Елки зеленые, куда это меня закинуло? Мне стало очень страшно, и этот страх, наверное, очень отчетливо отразился на моем лице, потому как девушка отшатнулась от меня с жалобным вскриком. – Прошу вас, выслушайте, а потом говорите все, что угодно. Я был с девушкой. Мы пришли к одному человеку, чтобы узнать у него кое-что очень важное. Но этот человек повел себя странно. Он стал убегать от нас. Мы побежали за ним, а потом... вот потом я совсем ничего не помню.

– Отец Деймон, я боюсь! – охнула Бреа.

– Не бойся, дитя мое, у Бледной Жницы мы твоего брата отбили, и у демонов Безумия мы его тоже отвоюем. – Человек с факелом присел на край моей постели, поднес факел ближе к моему лицу и долго смотрел мне прямо в глаза. – Эрил, очнись. Демоны помрачили твою память, но теперь ты вернулся домой. Ты снова дома. Не было никакой девушки. Грязный суккуб пытался овладеть твоим телом и душой, принял облик женщины и помрачил твой разум.

– Это мой дом? – Я оглядел лачугу. – И меня зовут...

– Эрил Греган, – закончил за меня отец Деймон. – Так назвали тебя в день Внесения во храм.

– «Так, а я-то считал, что меня зовут Кирилл Москвитин! Что, мать его так, происходит? Белочка? Нет, невозможно – я выпил всего две рюмки прежде чем Данилов напал на меня. Может, водка была паленой, я отравился, и у меня галлюцинации? Одно ясно – это не дурка. Слишком убого даже для районной психушки. Что за хрень натворил этот поганец Данилов?!»

– Хорошо, – сказал я примирительно, – меня зовут Эрил Греган. Может, тогда скажете мне, преподобный, кто я такой?

– Ты овца из моего стада, – ответил священник. – Твои родители были добрыми верущими, и Вечные благословили их двумя детьми. Это Бреа, твоя сестра. Ты узнал ее?

– Эрил, ты же узнал меня? – Девушка схватила меня за руку. – Во имя всех Вечных, скажи, что ты меня узнал!

– Конечно, узнал, – я решил идти до конца. – Ты моя сестра Бреа. Любимая сестра. Прости, я тебя напугал.

– Ты всех напугал, сын мой, – сказал Деймон. – В наших краях подобной одержимости давно не случалось. Но сейчас, когда ты вернулся из Темной Долины, я смогу тебе помочь. Теперь твоя душа в безопасности, и ты должен благодарить Вечных за то, что они не позволили демонам забрать тебя в свое черное царство. Ты и вправду не помнишь того, что случилось с тобой?

– Отец Деймон, моя память оставила меня, – сказал я самым жалобным тоном. – Мне придется многое вспоминать.

– Ты перенес тяжелый недуг, вызванный демонской порчей, но ты поправишься, – священник похлопал меня по плечу и улыбнулся одними губами. – Я буду присматривать за тобой. А сейчас отдыхай и восстанавливай силы. Ты нужен нашей общине. Мы все будем возносить Двенадцати Вечным молитвы о твоем полном исцелении.

************

Все мы порой видим по ночам кошмары, и каждый знает, какое чувство облегчения наступает при пробуждении, когда становится ясно, что все, что с тобой происходило мгновение назад – всего лишь дурной сон. У меня этого чувства не было. Больше того, чем больше я приходил в себе, тем больше мной овладевала самая настоящая паника. Я непонятным невероятным образом оказался черт знает где. И эта мысль напугала меня донельзя. Я был в таком шоке, что даже не мог думать сколько-нибудь связно. Даже сейчас, когда я вспоминаю те минуты, мне делается нехорошо. Больше всего мне хотелось вскочить на ноги и бежать из берлоги, в которой я очнулся, крича во всю глотку – но я понимал, что это ничего не изменит. Мне нужно было понять, что случилось со мной и с Вероникой. И найти мою помощницу.

Пока мне было ясно только одно – я непонятно как перестал быть Кириллом Сергеевичем Москвитиным и стал Эрилом Греганом. Во всяком случае, так называют меня странные люди, в компании которых я очнулся. То, что я не в сумасшедшем доме, очевидно. Может, это какая-то секта? Не исключено, что меня и Веронику из дома Данилова привезли в какое-то тайное убежище сектантов и теперь... Нет, полная чепуха. Или это всего лишь галлюцинации? Мы с Вероникой побежали за Даниловым, что-то с нами случилось, нам, пока мы были в отключке, подельники Данилова ввели какие-то сильные галлюциногены, и теперь я потерял чувство реальности и принимаю наркотический бред за действительность? Вот это похоже на правду. А если так, у меня есть только один способ выйти из этого состояния – ничего не пить и не есть и постараться не спать, сколько хватит сил, чтобы мне не вкололи повторную дозу во сне. Посмотрим, что будет, когда чертова дрянь, которой нас накачали, перестанет действовать...

– Эрил! – Бреа подошла к моей постели с деревянной миской в руках. – Давай я покормлю тебя.

– Я не голоден, – буркнул я. – Я лучше посплю.

– Тебе надо поесть, – сказала девушка. – Ты два дня лежал бесчувственный и сильно ослабел. Посмотри, какой замечательный суп я для тебя сварила!

«Замечательный суп» оказался белесой бурдой из воды и муки, в которой плавало несколько кусочков репы и поджаренного свиного сала. Ни картошки, ни лука, ни моркови в супе не наблюдалось. Хлеб, который Бреа предложила накрошить прямо в похлебку, был темным, губчатым и издавал сильный кислый запах.

– Я не хочу есть, – сказал я решительно, поболтав в похлебке ложкой. – Ешь сама, я не буду.

– Эрил! – всхлипнула девушка. – Ты разрываешь мне сердце.

– Прости, дорогая, но я, наверное, еще не совсем здоров. Унеси свой суп.

– Может быть, ты захочешь поесть позже, – с надеждой сказала Бреа. – Я приберегу суп для тебя, хорошо?

– Хорошо.

– Завтра будет свободный день, и я испеку для тебя пирог с рыбой, – сказала Бреа. – Белесая Лони дала мне трех больших карасей и немного крупы. Обещаю, это будет отменный пирог.

– Не сомневаюсь в этом.

– Мне надо покормить свиней, – промолвила девушка. – Я быстро. Ты не скучай без меня.

Она вышла, а я остался наедине со своими очень невеселыми думами. Дождавшись, когда девушка отойдет подальше от дощатой двери, я встал с постели и начал обследовать лачугу. Если этой мой дом, то живу я прям-таки совсем неважно. Чистой воды бомжатник. Хижина была по сути полуземлянкой, с бревенчатыми стенами и крошечными окнами, затянутыми какой-то мутной пленкой явно органического происхождения. Кровля была соломенной, уложенной на крестообразные стропила, и над моей головой весело чирикали птицы, влетавшие в дом через дыры в крыше. Вся обстановка состояла из широкого стола – по сути, щит из нескольких широких досок, уложенный на грубые козлы, – четырех очищенных от коры кругляков, заменявших стулья, двух широких лавок (типа кровати!) и большого сколоченного из досок сундука в углу. Рядом с сундуком стояли деревянная прялка и пара больших кувшинов. Я заглянул в них: в одном было немолотое зерно, в другом репа. В другом углу находилась кубическая печь из обмазанных глиной природных камней, а на ней я увидел посуду – деревянные и глиняные чашки, горшки и кувшины. Из одного горшка торчали черенки ложек, вырезанных из дерева. В лачуге не было ни единого изделия промышленной цивилизации, и это было совершенно необъяснимо. Какой бы сильной дурью меня не накачали, мое отравленное наркотиком сознание не смогло бы так исказить абсолютно ВСЕ окружающие меня вещи.

Я посмотрел на тлеющие в печи головешки и принял решение. Осторожно, чтобы не обжечься больше, чем надо, я просунул левую руку в жерло печи и коснулся пальцами одного из углей. Боль от ожога была сильной и вполне реальной. Оглядевшись, я увидел, что странный интерьер вокруг меня нисколько не изменился. У меня на лбу обильно выступил ледяной пот.

– Значит, не сон, – пробормотал я, дуя на обожженный палец. – И не глюки. Тогда что, ептыть?

Несмотря на владевший мной ужас, я решил провести еще один эксперимент. Отломив от лежащего у очага полена щепку, я написал на земляном полу сначала «Кирилл Москвитин», а потом «Эрил Греган». Странно, но это был мой почерк, он нисколько не изменился, разве только буквы получились малость корявые. Швырнув щепку в печь, я затер рукой надписи и заглянул в сундук.

Здесь были шмотки. Наверху лежала пара мужских штанов и рубах из грубой холстины, сшитых самым топорным образом. Замечу попутно, что я и сам был одет в точно такие же штаны и рубаху. Под мужскими вещами я обнаружил несколько женских платьев – видимо, это была одежда Бреа. Одно из платьев было украшено незатейливой вышивкой, сделанной зелеными нитками. Вся одежда была на плетеных нитяных шнурках, никаких пуговиц. На дне сундука под платьями лежала штука темного домотканного холста, две пары самодельных кожаных башмаков самой примитивной работы, несколько платков с неподрубленными краями и маленький мешочек, перевязанный кожаным шнурком. Я развязал шнурок, и из мешка вывалилось медное колечко и четыре медные монеты, одна из которых была покрыта зеленой патиной. Монеты были странные, края у них были неровные, на аверсе была надпись «Один фельд» без цифры, а на реверсе красовалось примитивное изображение, в котором с трудом угадывалось какое-то животное из породы кошачьих – не то тигр, не то леопард.

Ни моей одежды, ни всего того, что было при мне в тот момент, когда мы с Вероникой зашли в дом Данилова, в лачуге не было и в помине. Меня обчистили по полной. Это было очень странно: ну, понятно, те, кто сыграл со мной такую злую шутку, могли забрать мою одежду, мой достаточно дорогой «Самсунг», наручные часы «Ситизен» и бумажник, в котором было двести баксов и почти шесть тысяч рублей. Но какой крохобор позарился на копеечную шариковую ручку или ключи от квартиры? Что за хреновина вообще творится?

За моей спиной заскрипела дверь, и я обернулся. Бреа стояла в дверях и растерянно смотрела на меня.

– Это все наши деньги? – сказал я, показав ей монеты.

– Нет, есть еще серебряный аберн, который мы дали в долг вдове Вернан, – Бреа вошла в лачугу. – Она обещала вернуть его к концу месяца с процентами. Так что подушную подать мы заплатим в срок, и высокий лорд Барден будет милостив к нам. Всю зиму сможем работать только на себя.

– Я совсем забыл о подати, – я сделал вид, что очень смущен тем, что моя память совсем изменила мне. – Ты правильно сделала, что дала деньги вдове.

– Я дала? – Бреа снова беспомощно на меня посмотрела. – Это ты велел помочь ей, потому что у нее пала от чахотки корова, и ей совершенно нечего есть.

– Хорошо, хорошо, я действительно ничего не помню. Но ты ведь расскажешь мне все, что творилось в последние дни, так?

– Конечно, – Бреа подошла ко мне и обняла. Эта чистая и непосредственная ласка была очень трогательной, но мне сейчас было не до нежностей, тем более что от «сестры» шел довольно неприятный запах – не то хлева, не то грязных волос. Ясен пень, что моются тут от случая к случаю.

– В деревне все ужасно волновались за тебя, – сказала девушка. – Все хотели прийти к нам и убедиться, что с ты жив и не превратился в мерзкое чудовище. Отец Деймон всех успокаивал. Вчера приезжал управитель из замка, Симон, говорил со старостой, и тоже спрашивал о тебе.

– Большая честь для меня, – я усмехнулся. – Что еще?

– Ничего. Все готовятся к оплате податей. Высокий лорд Барден сейчас в отъезде, должен вернуться в замок через три недели. В день блаженного Юстина как обычно начнется сбор податей. Так что я успею еще напрясть шерсти.

– Что еще?

– Заходила Эльга, спрашивала о тебе, – Бреа улыбнулась и опустила взгляд.

– Что ты сказала?

– Что отец Деймон продолжает тебя лечить. Эльга обещала зайти сегодня вечером.

Мне все эти имена и факты ничего не говорили. И я решил сменить тему.

– Бреа, я нашел вот это колечко, – сказал я. – Почему ты не носишь его?

– Это матушкино кольцо, – тут девушка вновь посмотрела на меня с ужасом. – Ее обручальное кольцо, которое подарил ей наш отец в день свадьбы. Как я могу носить его, Эрил?

– Обидно, что такая красивая вещь лежит в сундуке, – сказал я. – Или ты думаешь, что твой жених подарит тебе лучшее?

– Жених? – Бреа скривилась. – Бриан? Он только о себе думает. Я обижена на него. За эти дни, что ты болел, он не разу не зашел к нам, а мог бы.

– Ты любишь его?

– Мне кажется, что он хороший. Он не злой, набожный, непьющий и трудолюбивый, и однажды унаследует конюшню отца, и мы будем жить сытно и хорошо. Но я все равно обижена на него и скажу ему об этом. – Бреа потерлась щекой о мое плечо, отчего мои мысли невольно приняли греховное направление. – Эрил, давно хочу тебя спросить – почему ты избегаешь девушек в нашей деревне? Знаешь, а ведь Эльге ты очень нравишься. И она единственная, кто осмелилась прийти к нам, когда ты заболел. Она не прочь выйти за тебя замуж, сама мне об этом говорила. И Гретан в тебя влюблена. Тебе ведь уже двадцать два года, а ты все не выбрал себе женщину – почему? Может быть, твоя странная болезнь вызвана воздержанием? Может, это неизвергнутое семя так ударило тебе в голову, что едва не повредило твой разум?