Текст книги "Повелитель кошек (СИ)"

Автор книги: Андрей Астахов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 18 страниц)

А, слава Богу, впереди вроде как роща! Хоть от дождя укроюсь. Нет, не создан я для туристической романтики. Все на свете сейчас бы отдал за десятичасовой сон в нормальной постели, в теплой квартире, с последующим завтраком из пары... нет, трех... нет, пяти бутербродов с ветчиной и сыром, большой чашки кофе и хорошей сигареты вдогонку! Мечтай, дурила, мечтай. Если завтра-послезавтра ты не найдешь какого-нибудь жилья, ноги перестанут тебя носить, и Уитанни потащит тебя в зубах, как собственного котенка... Ладно, не будем о грустном. Сейчас попробую разжечь костер и согреться, а там...

А там видно будет.

***********

Рассуждая о своих горестях, я совсем упустил из виду одну простую вещь – иногда помощь приходит, откуда не ждешь. Разжигая в укромной березовой роще сухой валежник, я сокрушался, что мне придется лечь спать натощак. Однако еще пламя не успело разгореться, когда в окружавшем облюбованную мной для ночлега поляну кустарнике послышался шорох, и появилась Уитанни, державшая в зубах пойманного ею зайца. Положив добычу на землю рядом со мной, гаттьена улеглась подле меня среди кустиков вереска и начала вылизывать лапы. Проблема с ужином была решена.

– Уитанни, спасибо, – сказал я, глядя в яростные золотисто-зеленые глазищи существа. – Ты очень добра ко мне.

– Уаррр! – промурлыкала Уитанни, жмурясь, совершенно как домашняя кошка.

Я был тронут до глубины души. Соли и хлеба у меня не было, но печеная на углях зайчатина подкрепила меня, и я сразу воспрял духом. Будущее перестало казаться неопределенным и мрачным, на душе стало спокойнее, и я захотел спать. Под охраной моей кошечки-телохранительницы я благополучно продрых до утра, а утром перекусил остатками зайца, и мы двинулись дальше, благо начавшийся вечером дождь закончился еще до полуночи.

Примерно через час пути я внезапно почувствовал запах дыма, который донесли до нас порывы восточного ветра. Лицо Уитанни сразу приобрело встревоженное выражение.

– Хьенн-а-вар, ллеу, – сказала она, показав пальцем в ту сторону, откуда донесся запах.

– Это может быть человеческое жилье, – обрадовался я. – Печку топят, вот и пахнет дымом.

За лесополосой, окаймлявшей равнину, по которой мы шли на восток, внезапно открылся широкий наезженный тракт, а вдалеке, за вершинами деревьев я увидел столб темного дыма. У меня появилось нехорошее предчувствие, и я встал на дороге, раздумывая, стоит ли идти дальше – уж очень этот дым смахивал на дым большого пожара. Скорее всего, я бы выбрал другую дорогу, но тут случилось нечто такое, чего я не ожидал.

Из-за деревьев прямо на нас вынеслось трое вооруженных всадников на лошадях, покрытых кожаными ладрами. Они появились так внезапно, что я на мгновение растерялся. Зато Уитанни среагировала мгновенно – ее плащ упал на землю, и гаттьена бросилась огромными прыжками наперерез кавалькаде. Всадник, скакавший в голове отряда, заметил зверя, осадил лошадь так, что она с ржанием встала на дыбы. Миг спустя я услышал хлопки выстрелов, а потом душераздирающие вопли, рычание гаттьены и еще один выстрел, после которого наступила тишина.

Когда я подбежал к месту, где произошел этот молниеносный поединок, то увидел следующее – одна из лошадей билась на земле, истекая кровью, остальные с испуганным ржанием уносились прочь по полю. Два человека лежали мертвыми со сломанными шеями и страшными ранами от когтей гаттьены, третий, бледный, с перекошенным в смертельном ужасе лицом, сидел на земле, вжавшись спиной в ствол дерева, и пытался отогнать Уитанни саблей, делая в сторону оборотня колющие выпады. При этом он дико вопил. Гаттьена лениво, точно играя с будущей жертвой, то делала шаг вперед, заставляя бедолагу вопить еще громче, то отступала, игриво постукивая по земле хвостом.

– Убери ее! – заорал человек, заметив меня. – Во имя Вечных, убери, умоляю!

– А с чего мне ее убирать? – сказал я, заметив, что неизвестный мало того, что вооружен, так еще и выглядит как заправский вояка. – Пусть кошечка поиграет.

– Заклинаю! – заорал человек и захлебнулся визгом, потому что гаттьена подскочила вплотную к нему, ловко выбила правой лапой саблю, а левой ласково так шлепнула по его высокому кавалерийскому сапогу, разорвав голенище от колена до каблука. – Убериии!

– Уитанни, – сказал я негромко, – погоди, дай мне с ним поговорить.

Гаттьена зажмурилась, тряхнула головой и отошла от перепуганного вояки, истинно по-кошачьи вытянув хвост трубой.

– Великие Вечные! – дрожащим голосом бормотал вояка, пытаясь встать на трясущиеся ноги. – Будь я проклят! Ты кто такой?

– Я Лэйрдганатх, повелитель кошек, – сказал я. – Так что не искушай судьбу и веди себя хорошо. Почему вы напали на нас?

– Мы напали? Это твоя тварь, будь она проклята... Хорошо, хорошо, -примирительно заговорил вояка, обращая ко мне ладони. – Я Сандер, сержант Сандер. Его светлость капитан Донато Фречи послал меня в Валькурт за остальными нашими ребятами.

– Мне это ничего не говорит, – я показал на столб дыма. – Что там происходит?

– Там? Ничего особенного, – сержант очень нехорошо осклабился. – Просто его светлость решил погостить на ферме.

– Вот что, сержант Сандер, – сказал я, – вали-ка ты отсюда подобру-поздорову, пока я позволяю. Гаттьена меня слушается, но и у нее весьма развит условный рефлекс на мерзавцев.

Сержанту не надо было дважды повторять это предложения: вопя и сквернословя, он бросился с поляны, заметно прихрамывая на левую ногу. Я дождался, когда он скроется за поворотом дороги, жестом подозвал Уитанни, и мы поспешно зашагали по дороге в сторону пожара.

Ферму мы увидели минут через десять. Зрелище было печальное – скирды в поле и часть построек полыхали вовсю, в облаках дыма носились пешие и конные воины. Кто-то гонялся за разбегавшимися курами и овцами, кто-то тащил какие-то мешки и корзины. Словом, самое что ни на есть классическое воплощение сюжета "Нападение мародеров на крестьянский хутор".

Скажу откровенно – поначалу у меня не было желания вмешиваться во все это, тем более что мы с Уитанни, похоже, опоздали и предовтратить разорение фермы уже никоим образом не могли. Но только мы вели себя очень неосторожно, и нас заметили – кто-то из мародеров обладал очень острым зрением, разглядев нас на таком, довольно приличном расстоянии. Несколько человек перестали бегать за скотом, остановились, обратив лица в нашу сторону, и я увидел, что они повыхватывали оружие и помчались в нашу сторону. Это была реальная угроза, и теперь у меня не было ни причин, ни желания удерживать Уитанни.

Гаттьена помчалась на врагов огромными прыжками. Я видел, как верзила в красном колете вскинул длинный самопал – полыхнул выстрел и раздался сухой треск. То ли он промазал, то ли его стрельба была Уитанни до фонаря, но миг спустя красный колет полетел наземь с разможженым черепом. Уитанни быстро и сноровисто расправилась еще с двумя негодяями, одному сорвала взмахом лапы лицо, второму сломала позвоночник. Когда я подбежал к горящим скирдам, в дыму кипело настоящее сражение – сразу пять или шесть мародеров пытались окружить гаттьену, орудуя шпонтонами и двуручными мечами. Яростно рыкнув, Уитанни прыгнула прямо на здоровяка с фламбергом в руках, смяла его, как бумажную куклу, потом сбила с ног еще одного мародера, а тут и я подоспел. Усатый тип в стальной кирасе, надетой поверх дорогого камзола с пышными буфами, бросился мне навстречу, замахнулся широким палашом, целя мне в голову, но я не стал отбивать его удар, а поступил проще – опередив усача на мгновение, ткнул его свинцовым концом посоха в живот. Негодяй отлетел от меня прямо в горящую скирду, и я услышал его истошный вопль.

Со стороны ферму на подмогу своим уже спешили еще бандиты – двое верховых и за ними следом с полдюжины пеших. Раздался грохот выстрелов, мимо моей головы со свистом пролетела пуля, но все это уже не имело никакого значения. Уитанни прыгнула наперерез скачущим прямо на меня всадникам, лошади испугались, и один из всадников вылетел из седла, будто выброшенный из него катапультой. Гаттьена немедленно позаботилась об упавшем, нанеся ему два убийственных удара передними лапами, отчего голова мародера превратилась в кровавую кашу. Второй всадник, облаченный в великолепные пластинчатые доспехи, отделанные лазурной эмалью и золотой финифтью, попытался достать Уитанни своим длинным мечом, но моя киса играючи увернулась от этого удара и, яростно фыркнув, в мгновение ока стащила воина с коня, ухватив лапами за тяжелый бархатный плащ. Когда рыцарь в роскошных доспехах рухнул в грязь, уцелевшие бандиты вместо того, чтобы попытаться отбить своего командира у гаттьены, бросились врассыпную, бросая оружие. Поле битвы определенно осталось за нами.

Я еще пару секунд глядел вслед улепетывающим в сторону лесополосы мародерам, а потом посмотрел на гаттьену. Уитанни нависла над рыцарем, поставив ему на грудь обе лапы и кровожадно облизываясь. Воин что-то бубнил в свой шлем-саллед – я не мог ни слова разобрать, но догадывался, какие отборные проклятия раздаются сейчас в наш адрес. Убедившись, что вся шайка разбежалась, я подошел к поверженному и концом посоха постучал по его шлему.

– Эй, приятель, – сказал я. – Наша взяла. Нехорошо обижать крестьян.

Присев на корточки, я откинул забрало шлема и увидел мертвенно-бледное, перепуганное лицо человека, который по возрасту был моим ровесником. В его серых глазах был такой несусветный ужас, что я даже пожалел его.

– Пощады! – пролепетал рыцарь, глядя не на меня, а на Уитанни. – Во имя всех высших сил!

– Что здесь происходит? – спросил я самым спокойным тоном.

– Пощады... прошу вас... я заплачу... выкуп, – прохрипел рыцарь, вращая глазами, остекленевшими от страха. – Убери ее, убери, ааааа!

– Я спросил: что тут происходит?

– Меня послали.... Кондотьер Понтормо, наш командир, послал меня... на разведку.

– Капитан Донато Френчи, не так ли?

– Убери зверя, маг! Во имя Вечных!

– Зачем вы подожгли хутор?

– Это все сиволапые, будь... они прокляты. Мы потребовали провизию и сено, они... заартачились.

– И вы их наказали, так? – Я почувствовал тяжелую давящую злобу. – Вот взять сейчас и сказать гаттьене, чтобы она тебе башку открутила, проклятый пес.

– Прошу тебя... не надо! У меня приказ... был. Мы должны были... обеспечить наш отряд провиантом.

– И ради этого ограбить этих бедняг?

– Это всего лишь... жалкие крейоны.

– Это живые люди.

– Мы должны, – лепетал Френчи, – выступить к Роэн-Блайн, чтобы соединиться... с армией Хагена.

– Армия Хагена? Так что же, маршал покинул Набискум?

– Покинул... Ради Вечных, убери же наконец это тварь!

– Маршал Хаген оставил Набискум, – сказал я, захваченный собственной мыслью. – Что ж, это важная новость.

– Убери зверя!!!

– Роэн-Блайн – что это за место?

– Крепость, которую мы должны захватить. Сорок миль на северо-восток отсюда. – Френчи начал икать от страха. – Пощады, маг!

– Уитанни, сторожи его, – сказал я и направился к домам.

То, что я увидел, вызвало у меня самые тягостные чувства. Большой добротный дом, построенный когда-то с любовью и старанием, был почти полностью охвачен огнем – пламя выбивалось из окон, и прогоревшая крыша вот-вот должна была рухнуть. Пылал и дальний от меня овин, вокруг которого бестолково и жалобно блея расхаживали овцы. Тут же потерянно бродило несколько кур, и мне врезался в память петух, которому, видимо, удалось вырваться из лап схватившего его мародера. Я понял это потому, что у бедняги был начисто выдран весь хвост.

Ко мне уже бежал хозяин разграбленной фермы, маленький плохо одетый толстячок средних лет. Опаленные волосы венцом торчали вокруг его испачканной копотью лысины, красные гипертонические щеки были в слезах. Не добежав до меня метра два, толстяк бухнулся на колени и зарыдал.

– Господин! – восклицал он, заливаясь слезами. – Да благословят тебя все высшие силы, господин!

Я не смотрел на толстяка, и не потому, что он был недостоин внимания. Я не мог оторвать взгляд от тела пожилой женщины, лежавшей у входа в разграбленный амбар в жирно поблескивающей черной луже. Ее разбитая ударом кистеня или боевого топора голова была запрокинута, зубы оскалены, и она смотрела на меня мертвым остановившимся взглядом сквозь маскую из крови и грязи, покрывшую ее лицо. Здесь же, у входа в амбар, привалившись к бревенчатой стене сидела, сжавшись в комочек, девушка лет двадцати – ее одежда была совершенно разорвана, волосы растрепаны, лицо разбито, и густая кровь тягучими нитями стекала с ее губ на обнажившуюся грудь. Я подошел к ней, глянул ей в лицо – она определенно было в шоке. Я коснулся ее золотым концом посоха: девушка застонала и сползла по стене на землю, продолжая глядеть перед собой невидящими, полными боли глазами. И тут меня охватила такая ярость, что я крикнул:

– Уитанни, убей его!

Капитан Френчи завопил – и его вопль тут же оборвался хрустом и бульканьем, которое я расслышал даже в гуле пожара. Толстяк был уже тут как тут, пытался поцеловать мне руку, но я не позволил ему этого сделать, подхватил, поставил на ноги и встряхнул, пытаясь привести в чувство.

– Я ничем не могу тебе помочь, дядя, – сказал я, выговаривая каждое слово. – Понимаешь, ничем. Прости, опоздали мы.

– Господин! – завывал фермер, размазывая слезы по грязному лицу. – Господин, за что? Я бы... я бы все им отдал. Без... денег. А они... они...

– Это классика моего мира, – говорил я, совершенно не задумываясь над тем, что фермер может принять меня за сумасшедшего, несущего всякий бред. – Жак Калло и его "Бедствия войны", ландскнехты, мародеры, убийцы и насильники. А еще будут Орадур и Хатынь. Ну, папаша Москвитин, также известный как Вильям де Клерк, натворил ты дел!

– Господин! – всхлипывал фермер. – Спа... спасибо тебе!

– Не меня благодари, ее, – сказал я, показав на Уитанни, которая стоя над безжизненным телом капитана Френчи слизывала кровь с лапы. – Если бы не она, всех бы убили, и меня тоже.

– Господин, я за тебя молиться буду. Может, примешь от меня...в благодарность?

Я так посмотрел на него, что он сразу замолчал. Девушка в дверях амбара начала дрожать всем телом, всхлипывать, лицо ее задергалось, и из глаз полились слезы, смешиваясь с кровью. Толстяк, увидев это, бросился к ней, обнял, и они начали громко голосить – шок проходил, горе наконец-то нашло выход.

Громкий грохот и треск вывели меня из оцепенения – прогоревшая крыша провалилась, выбросив вверх облако искр. Меня накрыла новая волна дыма, дышать стало нечем, резь в глазах была нестерпимой, и я бросился прочь от догорающей фермы. Какое-то время я пытался отдышаться, а потом обнаружил, что Уитанни уже тут как тут, подле меня.

– Ты осуждаешь меня? – спросил я гаттьену. – Думаешь, не стоило его убивать?

Уитанни ничего не ответила, только потерлась головой о мое бедро, и было в этой ласке что-то виноватое

– Хаген ушел из Набискума, – сказал я оборотню, стараясь больше не вспоминать о капитане Френчи и обо всем, что увидел пару минут назад. – Значит, орденцы ушли вместе с ним. И мы можем попробовать попасть в Набискум. Но сначала давай-ка отправимся в Роэн-Блайн. Надо предупредить жителей об этих мерзавцах.

Глава четырнадцатая

Только самое тяжелое испытание может

проявить наши таланты, неведомые даже нам самим.

Белая книга Азарра

Господи, да как же я устал!

Единственное, чего мне сейчас хочется – это лечь и уснуть крепко-крепко. Но я не могу себе этого позволить. Я должен успеть в Роэн-Блайн, чтобы предупредить.

Какая великолепная ночь! Тишина, полное безветрие – и море звезд над головой. Странно, только сейчас я заметил, что на небе этого мира есть Млечный Путь. И еще более странно то, что я, измотанный долгой дорогой и голодный, могу восторгаться звездным небом. Может быть, этот восторг – лишь попытка забыть о вещах куда более мрачных и неприятных для меня.

Сейчас я жалею, что не попросил несчастного фермера дать мне немного еды. Он бы, конечно, не отказал – ведь в его глазах я был спасителем. Но я не мог его ни о чем просить. Я был слишком потрясен увиденным на ферме, чтобы думать о еде.

Мне всегда была ненавистна любая жестокость. Может, потому я и подался в свое время на юрфак, что был полон наивных романтических иллюзий, представлял, как, став следователем или криминалистом, буду бороться с преступностью. Потом я понял, что не все в жизни так просто, что добро и зло в ней слишком сильно переплелись, и порой невозможно определить, что хорошо, а что плохо. Я узнавал, что не всегда преступники – это законченные негодяи, и в то же время люди, которые по долгу службы были обязаны сражаться со злом и беззаконием, порой сами это беззаконие и творили. Не раз и не два я видел, как темное звериное начало в самых законопослушных и достойных людях нежданно-негаданно вырывается на свободу, заставляя их творить поступки, на которые они еще пару дней назад ни за что бы не решились. Иногда я чисто по-человечески понимал и жалел этих людей. Я мог понять мотивы и чувства тихого незаметного и совершенно безобидного мужичка, ударившего кухонным ножом своего собутыльника, распустившего язык; мне было искренне жаль женщину, которая собственными руками убила систематически истязавшего ее сына-наркомана. Но вот чего я никогда не мог понять и простить, так это трусливой жестокости тех, кто глумится над слабыми и беззащитными, пользуясь своей безнаказанностью, кто нападает толпой на одного, выбирая жертву, не способную дать отпор. Помню, как много лет назад один из моих друзей, начинающий художник-скульптор, человек отнюдь не богатырского сложения и не знакомый с восточными единоборствами, увидел, возвращаясь домой, как в подворотне кучка шпаны избивает какого-то мальчишку. Поскольку мой приятель был человеком неравнодушным, он вмешался в драку и после короткого рукопашного боя заставил свору отморозков разбежаться. Заступничество стоило ему двух ножевых ранений, сломанных ребер и легкого сотрясения мозга, но, когда я навестил его в больнице, мой друг с самым сияющим видом сказал мне: "Знаешь, Кирюх, от чего я кайфанул больше всего? Когда я влез в драку – нет, не в драку, а в настоящее убийство, потому что восемь человек били ногами упавшего истекающего кровью парня, – и начал ваять их мордовороты по своим лекалам, я увидел, что они испугались! Их было восемь, я один, а они все равно испугались, мля! Они не ожидали, понимаешь? Помахали руками, ногами, ножами – и разбежались, как крысы. А были бы настоящие мужики, кирдык бы мне пришел, запинали бы насмерть". Не знаю почему, но я запомнил эти слова. И уже позже, во время работы в прокуратуре, я много раз убеждался в том, что жестокость и трусость – это две стороны одной медали. И самое страшное было в том, что в моем мире этой жестокости и трусости было слишком много. Гораздо больше, чем мне бы хотелось.

То, что я увидел на одинокой ферме, вполне вписывалось в алгоритм любой войны. В то, что я много раз видел в исторических фильмах, на кадрах документальной хроники из зон конфликтов. Кровавые кошмары моего мира переместились в этот, принесенные сюда Духом разрушения, о котором мне говорили эльфы. Но я даже не прелставлял себе, насколько все это ужасно в реальности. И, потрясенный увиденным, я совершил то, чего еще вчера никогда бы совершил.

Я приказал убить человека. А самое печальное – я воспользовался своей властью, своим могуществом, использовал Уитанни как орудие мести. Теперь, когда эмоции немного улеглись, я пытаюсь ответить на вопрос – правильно ли я поступил?

Хочется верить, что правильно. Потому что, если бы сейчас мне снова пришлось бы решать судьбу капитана Донато Френчи, я бы поступил точно так же. Об одном жалею – мы с Уитанни слишком поздно оказались на этой ферме.

И очень надеюсь, что в Роэн-Блайн мы успеем вовремя.

********************

На дороге к воротам Роэн-Блайна растянулась вереница повозок, крытых фур и крестьянских волокуш. На повозках сидели женщины и дети, мужчины расхаживали рядом, собирались в группки, о чем-то беседовали. На нас с Уитанни многие смотрели мрачно и неприветливо, хотя кое-то из крестьян все же учтиво кланялся, когда я проходил мимо.

У самих ворот народу было особенно много. Какой-то седобородый крестьянин со слезами умолял пропустить его со всей семьей в город, стражник, рослый краснорожий брутхаймец в кольчуге и с мечом на поясе наступал на старика, отталкивая его от ворот.

– Доброго дня! – сказал я, подойдя к стражнику. – Мне нужно в город.

– А мне плевать, куда тебе нужно, – ответил стражник. – Видишь, сколько народу ждет, когда им позволят войти? Становись в очередь и жди.

– У меня нет времени ждать. Я принес очень важные известия.

– Ты кто такой? – Стражник позабыл о плачущем старике, навис надо мной, уперев руки в бока.

– Мое имя Кириэль Сергиус, я целитель. Вчера в сорока милях отсюда я наткнулся на группу мародеров, которые грабили ферму. От них я узнал, что они собираются напасть на ваш город.

– Чего? – Стражник недоверчиво сощурился. – Какие такие наемники?

– Их командира зовут кондотьер Понтормо, а лагерь находится в Валькурте.

– Ха-ха-ха-ха! – Стражник от избытка восторга захлопал себя ладонями по животу, звеня кольчугой. – Ой, насмешил! В Валькурте стоит гарнизон лорда Тарна, вассала нашего светлейшего герцога. Ты что-то путаешь, малый.

– Я все верно говорю. Капитан наемников признался мне, что у них приказ идти на Роэн-Блайн и захватить его. Поверь, времени остается все меньше.

– И как же это ты, позволь спросить, заставил его признаться?

– Заставил, и все тут. Какая тебе разница?

– Большая разница, – стражник ткнул меня пальцем в грудь, и я краем глаза заметил, как изменилось лицо Уитанни. – Убирайся отсюда. Нечего мне тут сказки рассказывать. Хочешь попасть в город – готовь деньги за себя и за свою шлюху и становись в очередь.

– Послушай, я серьезно говорю...

– И я серьезно говорю, клянусь рогами и хвостом Мора! – Стражник схватился за рукоять меча. – Убирайся, иначе я разрублю тебя пополам, вонючий крейон.

Я, с трудом сдерживая себя, собрался было что-то ответить, но тут за моей спиной послышались пронзительные крики, а потом раздался топот копыт, и к воротам подскакал всадник на отличном, но взмыленном и измученном жеребце. Лицо и одежда всадника были покрыты грязью, левую руку он держал высоко поднятой над головой, и в ней был зажат какой-то свиток.

– Дорогу гонцу его светлости маршала Хагена! – проорал всадник. – Прочь с дороги, брутхаймская шваль!

Стража немедленно открыла ворота, и гонец пронесся мимо нас в город, едва не сбив нескольких зазевавшихся крестьян. Лицо говорившего со мной стражника приобрело озадаченное выражение.

– Продолжим разговор? – предложил я, понимая, что появление всадника могло что-то изменить.

– Ты действуешь мне на нервы, парень, – злобно ответил стражник. – Я же сказал, что тебе надо сделать. Не испытывай мое терпение.

– Ладно, черт с тобой, – сказал я. – Но я тебя предупредил.

Раздосадованный и злой, я отошел от ворот и поплелся в хвост колонны. Крестьяне при моем приближении замолкали, но я все равно мог услышать обрывки фраз: "...они отнимут все, что у нас есть...", "... Вечные, помогите нам!", "... все мы умрем,,,", и прочее в том же духе.

– Не нравится мне все это, – сказал я Уитанни. – Что-то скверное случится, вот увидишь.

– Ллеу нрраан-а-тьуирр мьен ррау, – ответила гаттьена. – Эрр-хьифф миифар.

– Ты тоже чувствуешь, что должно что-то случиться, да, киса?

– Йенн. Уитанни льярр-а-лайн.

– Вот и я боюсь.

Солнце поднялось высоко, стало не по-осеннему жарко, и вода у меня во фляге закончилась. Глядя на мрачные лица крестьян, я подумал, что немного переоценил свои возможности, и в город нам с Уитанни не попасть. Денег, чтобы заплатить пошлину, у меня нет, а главное – стража мне не поверила. Может, нам следует побыстрее уносить отсюда ноги, пока в самом деле не появились наемники и не заставили меня пожалеть о том, что я сюда вообще пришел.

– Господин, – услышал я и обернулся. Передо мной стояла светловолосая девочка лет двенадцати с двумя забавными косичками и удивительно чистыми голубыми глазами.

– Чего тебе? – спросил я.

– Господин, вы ведь целитель, да?

– С чего ты взяла?

– Я слышала, как вы говорили это стражнику. Вы и вправду целитель?

– Да, я целитель. А в чем дело?

– Мои родители почтительно просят вас осмотреть моего младшего братика. Он заболел.

– Где твой братик?

– Здесь недалеко, – девочка протянула мне руку. – Пойдемте, господин, я провожу вас.

– Тебя как зовут? – не удержался я, уж больно понравилась мне эта милая девчушка.

– Санни, господин. Так вы идете?

Девочка привела нас с Уитанни к большой крытой телеге. Родители девочки тут же сообщили мне, что у них есть, чем заплатить за мои услуги. Больной мальчик (на вид ему было года четыре) лежал на рогожке на дне телеги. У него был сильный жар, а на правой ноге мальчика, чуть выше колена, я увидел огромный самого зловещего вида фурункул с оформившейся гнойной головкой.

– Вы поможете ему, добрый господин? – шепнула мне мать мальчика.

– Я постараюсь. У вас есть факел или лампа?

Отец ребенка тут же извлек из кучи поклажи глиняный светильник. Я велел ему разжечь его, а сам достал из сумки свои инструменты, бинт, корпию и баночку противоспалительной мази. Когда светильник разгорелся, я прогрел на пламени скальпель, протер лезвие корпией, смоченной приготовленным на спирту желудочным эликсиром из моих запасов – какая-никакая, а антисептика! – и, набравшись мужества, вскрыл фурункул. Ребенок слабо вскрикнул от боли, заплакал.

– Тихо, тихо! – сказал я, вытирая корпией обильно вытекавшие из раны кровь и гной. – Все уже закончилось. Сейчас перевяжем, и все будет ха-ра-шо!

Пока я занимался мальчиком, вокруг телеги уже собралась большущая толпа крестьян. Мать ребенка, тараторя и захлебываясь, рассказывала, как ее маленького Тиммо укусила какая-то мерзкая муха, как мальчик все время чесал укус, а потом на месте расчеса появилась ужасная злокачественная опухоль – и все в том же духе. Я чувствовал, как множество внимательных глаз смотрят мне в спину, и это меня, честно сказать, весьма напрягало.

Поскольку я не очень-то доверял своим хирургическим талантам и был обеспокоен высокой температурой, то сделал вот что: как бы нечаянно коснулся мальчика золотым наконечником своего посоха. Когда гной вытек, я обильно намазал рану мазью, наложил корпию и забинтовал. Вроде все было сделано правильно.

– Ну, вот и все, – сказал я, вполне удовлетворенный своей работой. Повязка у меня получилась аккуратная, можно сказать, профессионально наложенная. – Когда будете в городе, обратитесь к любому лекарю, пусть он сменит мою повязку на свежую.

– Добрый господин, вы просто маг настоящий! – всплеснула руками женщина, от избытка чувств у нее выступили слезы на глазах. – Благослови вас Вечные!

Окружавших нас крестьян как прорвало – ко мне тут же начали подбегать люди, и каждый стремился рассказать о своих проблемах.

– Господин целитель, у меня зуб болит! – голосил один.

– Милостивый господин, у меня жена не рожает! – кричал другой. – Молю, помогите.

– Господин лекарь, животом маюсь! Спасите!

– Эй, посторонитесь, дайте мне... Господин, спасите, у моей коровы второй день понос. Не дайте животине подохнуть!

– Низко кланяюсь вашей милости, подайте помощь, боли в спине замучили... Эй, перестань толкаться, а то сейчас...

– Господин, господин! Смилуйтесь, дайте лекарство от черной мочи...

Уитанни начала хмуриться и нервно кусать нижнюю губу – это был дурной признак. А меня разбирал смех. Я вдруг почувствовал себя невероятно значительным человеком. С трудом сохраняя серьезный вид, я слушал жалобы и мольбы о помощи и толком не представлял, что мне теперь делать – уж слишком много желающих получить врачебную помощь собралось вокруг меня.

Проблема разрешилась сама собой: кто-то грубым и громким голосом велел холопьям расступиться, и я увидел того самого стражника, который еще два часа назад изображал из себя строгого архангела в райских вратах. Его сопровождали четверо вооруженных алебардами воинов.

– А, вот ты где! – сказал стражник. – Иди за мной.

– Куда? – спросил я.

– Сказано – пошли. Велено препроводить тебя к его светлости герцогу Ленарду немедля.

– А, раз так, тогда идем, – я подмигнул Уитанни, и мы пошли за стражниками мимо безмолвствующих крестьян к воротам.

**************

Стража провела нас с Уитанни по узким улочкам города во внутреннюю цитадель и здесь передала начальнику охраны герцога – рослому спесивому рыцарю в черном сюрко поверх кольчужных доспехов. Рыцарь не стал нас ни о чем расспрашивать, просто велел отдать ему мои кинжал и посох и следовать за ним. Нас привели в обширную, освещенную светом железных факелов приемную с широкой лестницей, ведущей на второй этаж.

– Жди здесь, лекарь, – сказал рыцарь. – Его светлость сейчас спустится к тебе.

Герцог Ленард появился минут через десять. Это был высокий сухопарый благообразный старик с белоснежной бородкой клинышком, бледным лицом и глубокими черными глазами, облаченный в одежды из винно-красного бархата. Я поклонился, герцог ответил мне сдержанным кивком.

– Мне доложили, что у тебя есть какие-то важные сведения, – сказал он несколько надменно. – Что ты знаешь?

Я рассказал герцогу о том, что произошло на ферме. Выслушав меня, герцог довольно долго хранил молчание, потом жестом пригласил меня сесть на скамью и сам сел в одно из кресел.

– Ты лекарь? – спросил он.

– Если быть точным, ваша светлость, я ученик лекаря. Моим учителем, – тут я запнулся, – был Йохан ду Фойст из Блиболаха.

– В самом деле? – Герцог слегка приподнял правую бровь. – Я слышал об этом человеке. Он жив?

– Увы, милорд, нет. Я слышал, что его арестовали Звездоносцы, и он умер от пыток в застенке.

– Ужасная судьба. Но, полагаю, ты понимаешь, что подобная участь может ожидать и нас, не так ли?

– Милорд, я всего лишь странствующий лекарь и мало смыслю в политике. Однако вчера я стал свидетелем зверской расправы над беззащитным фермером и его семьей. Человеку моей профессии нестерпимо такое обращение с людьми, и я счел своим долгом отправиться сюда и предупредить о возможной опасности.

– Ты крейон, не вальгардец, верно?

– Истинно так, милорд.

– А эта девушка? – Герцог показал пальцем на Уитанни.

– Она полукровка, милорд. Мне посчастливилось однажды спасти ей жизнь, с тех пор она сопровождает меня.

– Как тебе удалось справиться с наемниками?

– Ваша светлость, это долгая история, и она совершенно не имеет отношения к делу. Важно другое – я успел предупредить вас о готовящемся нападении.

– Хорошо. Я благодарен тебе за сведения и награжу тебя. Но сейчас я хочу предложить тебе кое-что. Поскольку ты лекарь, нам могут понадобиться твои услуги. Я желаю, чтобы ты поступил ко мне на службу. И хотя ты совсем не тот, за кого себя выдаешь, я вижу, что ты честный парень и можешь мне пригодиться.