Текст книги "Москва на перекрестках судеб. Путеводитель от знаменитостей, которые были провинциалами"

Автор книги: Андрей Шляхов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 15 страниц)

Он вернулся!

В Москву вернулся совершенно другой Нестеров – целеустремленный, жадный до работы, не чурающийся новых путей. Этот год дал ему больше, чем все предыдущие, однако на исходе следующей весны он вернулся в родительский дом на каникулы опять без медалей и без звания «свободного художника».

– Неудачник ты, Миша, – подвел итог отец. – Только время впустую тратить горазд.

Впоследствии, когда Нестеров станет уже известным художником, отец выскажется так:

– Никакие медали и звания не убедят меня в том, что сын мой «готовый художник», пока хоть одной его картины не будет в галерее Третьякова!

Одно слово – оригинал. Нет чтобы порадоваться за сына, он планку повыше норовит задрать.

Впрочем отношения с отцом у Нестерова всегда были хорошими. Несмотря ни на что – от критических, порой довольно-таки обидных замечаний до неприятия избранницы сына, той самой Марии Ивановны Мартыновской.

«Я благодарен ему, – писал об отце Михаил Васильевич, – что он не противился моему поступлению в Училище живописи, дал мне возможность идти по пути, мне любезному, благодаря чему жизнь моя прошла так полно, без насилия над собой, своим призванием, что отец задолго до своего конца мог убедиться, что я не обманул его доверия».

Москва не сразу строилась, и все в ней обычно было «не сразу».

Но было!

Весной 1885 года Нестеров наконец-то дождался своего – ставшее за эти годы родным Училище живописи, ваяния и зодчества сочло его достаточно зрелым для самостоятельной работы.

Иначе говоря – Нестерову было дозволено держать экзамены на звание художника.

На заключительный экзамен он представил пять эскизов, в том числе один – на историческую тему. Назывался он «Призвание Михаила Федоровича Романова».

За все эскизы Нестеров получил высший балл, а «Призвание» совет училища постановил включить в число «оригиналов», используемых в учебном процессе. Иначе говоря, эта работа Нестерова была признана образцовой.

Бедный Нестеров так разволновался, что от волнений (да и от переутомления) тяжело заболел. Его лихорадило. Узнав о болезни жениха, его невеста Мария Ивановна срочно приехала в Москву из Уфы.

На лошадях! В распутицу! Каково, а?

Приехала – и выходила Нестерова. Можно сказать – спасла.

Разумеется, такая самоотверженность не могла остаться без внимания. Восемнадцатого августа 1885 года Михаил Васильевич и Мария Ивановна обвенчались вопреки воле и без благословения родителей Нестерова.

Молодые супруги поселились у черта на куличках – аж за Красными воротами, в «русских меблированных комнатах», в одиннадцатом доме по Каланчевской улице.

Для Нестерова началась жизнь семейного художника, жизнь, полная труда и… счастья. Женившись, Нестеров отказался от денежного вспомоществования родителей и стал зарабатывать на жизнь сам, благо художнику, да еще хорошему, в Москве всегда находилось дело. И не одно.

Рисунки для журналов? Пожалуйста!

Иллюстрации к Пушкину? С превеликой радостью!

Понравилось публике? Заказываете иллюстрации к Гоголю и Достоевскому? Отлично!

По приблизительным подсчетам самого Нестерова, с середины восьмидесятых и до начала девяностых годов им было выполнено около тысячи рисунков для журналов и книг.

Где только не сотрудничал Нестеров! В «Радуге» и «Ниве», во «Всемирной иллюстрации» и «Севере»! Закончив иллюстрировать собрание сочинений Пушкина для издательства Сытина, тут же переключался на сказки и былины для детей.

Не гнушался Михаил Васильевич и «малярной» работой – за сто рублей «расписал» дом Морозовой на Воздвиженке.

«Рисовал потому, что пить-есть надо было», – говорил он три десятка лет спустя о своем усердии.

В начале 1886 года в Москве (а где же еще?) вышел «Альбом рисунков М. В. Нестерова и С. В. Иванова», изданный Ивановым. В альбом вошло пять рисунков Нестерова, выполненных литографским карандашом. На одном из них, называвшемся «На трапе», Михаил Васильевич изобразил свою жену.

За поденной работой не забывал Нестеров и о высоком искусстве – написал большую картину «До государя челобитчики», за которую получил, как и надеялся, большую серебряную медаль и звание «классного художника».

За время работы над этой картиной неутомимый художник написал еще две – «На Москве» и «Веселая история».

«Жизнь определенно удалась», – думал Нестеров и радовался.

Родители, кажется, тоже были довольны – их Мишенька все же сумел стать в Москве тем, кем хотел.

Художником! Настоящим художником!

И пусть его работы пока не висят в галерее Третьякова. Еще, как говорится, не вечер!

Радость и горе часто ходят рука об руку – 27 мая 1886 года Мария Ивановна родила дочь Ольгу («Этот день и был самым счастливым днем в моей жизни», – утверждал Нестеров), а послезавтра утром, 29 мая, в Троицын день, умерла…

«После венца мы собрались все у сестры жены. Стали обедать. И в самый оживленный момент нашего веселого пирования бывшего на свадьбе доктора-акушера вызвали из-за стола к больной. Вернулся – опоздал, больная уже умерла…

Все это тогда на нас произвело самое тяжелое впечатление, конечно, ненадолго, но хорошая, веселая минута была отравлена. В душу закралось что-то тревожное…», – вспоминал Михаил Васильевич день своего венчания.

В иллюстрированном каталоге Семнадцатой передвижной выставки, состоявшейся в 1889 году под номером стодвадцатым значится: «Нестеров М. В. (экспонент). Пустынник. (Собств. П. М. Третьякова)».

Картину Нестерова купил сам Третьяков!

Отцу Михаила Васильевича пришлось признать сына «готовым художником»!

Знаменитый собиратель национальной галереи купил картину еще до открытия выставки!

По словам самого Михаила Васильевича Нестерова, на Передвижную выставку «Пустынник» был принят единогласно и очень многим понравился.

Не просто понравился – «Пустынник» стал настоящим событием в культурной жизни Москвы, а чуть позже и всей Российской империи.

В. М. Васнецов писал к Е. Г. Мамонтовой из Киева, куда перекочевала Передвижная выставка:

«Хочу поговорить с вами о Нестерове – прежде всего о его картине „Пустынник“. Такой серьезной и крупной картины я, по правде, и не ждал… Вся картина взята удивительно симпатично и в то же время вполне характерно. В самом пустыннике найдена такая теплая и глубокая черточка умиротворенного человека. Порадовался-порадовался искренне за Нестерова. Написана и нарисована фигура прекрасно, и пейзаж тоже прекрасный – вполне тихий и пустынный…

Вообще картина веет удивительным душевным теплом. Я было в свое время хотел предложить ему работу в соборе (неважную в денежном отношении) – копировать с моих эскизов на столбах фигуры отдельных Святых Русских; но теперь, увидевши такую самостоятельную и глубокую вещь, беру назад свое намерение – мне совестно предлагать ему такую несамостоятельную работу – он должен свое работать».

Никому еще не дано было так увидеть русскую природу, как видел ее Нестеров. Радостно, мощно и проникновенно писал пейзаж Нестеров. Но не в одном лишь доселе невиданном пейзаже было дело – на полотне был еще изображен и сам пустынник, не холодно-официальный, не благолепно-неживой, не глумливо-приземленный, а живой и естественный в своей простоте. Искренней простоте праведника – прежде всего человека, а потом уже монаха.

Лучшей и наиглавнейшей оценкой «Пустынника» было для Нестерова то, что его приобрел для своей галереи Павел Михайлович Третьяков. «Каждого молодого художника (да и старого) заветной мечтой было попасть в его галерею, а моей – тем более: ведь мой отец давно объявил мне полусерьезно, что все мои медали и звания не убедят его в том, что я „готовый художник“, пока моей картины не будет в галерее…» – писал художник.

Именно Третьяков посоветовал Михаилу Васильевичу послать «Пустынника» на Передвижную выставку, где тот был встречен с восхищением. На пятьсот рублей, уплаченных Третьяковым за «Пустынника», Нестеров совершил свою первую поездку в Италию.

Купит Третьяков и следующую картину Нестерова – «Видение отроку Варфоломею», последнюю на то время из картин «московского» периода в творчестве художника.

В 1890 году Нестеров переедет в Киев. Затем последует еще одна поездка за границу: в Константинополь, Грецию и Италию, поездка по старым русским городам (Переславль-Залесский, Ростов, Ярославль, Углич), росписи в храме Александра Невского в Абастумане, поездка на Белое море, в Соловецкий монастырь, вояж в Париж, обстоятельная прогулка по Волге и Каме, еще одна поездка в Италию…

За это время произойдет много важных событий – от второй женитьбы до большой выставки в обеих столицах…

В 1910 году Нестеров окончательно переедет из Киева в Москву. И в этот же год он будет избран действительным членом Академии художеств.

Надолго Михаил Васильевич покинет Москву еще один раз. В неспокойное послереволюционное время уедет он с семьей на Кавказ, поселится в Армавире, чтобы в 1920 году вновь вернуться в Москву, теперь уже навсегда.

– Сколько ни старайся, тебе до Нестерова далеко!

Евгений Вахтангов

Я напомню вам

Слова, и вздохи, и живую скорбь

Того героя…

Карло Гоцци. «Турандот» (Перевод М. Лозинского)

Отец-бизнесмен, тем паче – владелец крупного предприятия, это хорошо.

По крайней мере деньги в семье есть всегда, и в достаточном количестве.

Хотя… дети такого отца видят редко – деловые люди вечно заняты своими делами.

Евгений Вахтангов старался проводить в обществе своего отца как можно меньше времени.

Мало того, что отец вечно пребывает в дурном расположении духа, он вдобавок говорит с сыном только об одном:

– Когда же ты, наконец, возьмешься за ум и начнешь интересоваться семейным делом?

Семейное дело – это табачная фабрика в городе Владикавказе. Хорошая фабрика, прибыльная, твердо стоящая на ногах. Иначе и быть не может – с таким-то хозяином.

Баграт-ага разбирается во всем – и в производстве, и в торговле, и в людях. Сын небогатого, прямо скажем – бедного маляра, женился на дочери владельца табачной фабрики и преуспел.

Ой как преуспел! Все просто обзавидовались.

Даже имя сменил Баграт-ага. Величается он теперь Багратионом. Звучит в новом имени княжеское достоинство, эх, жаль, дворянства обрести так и не удалось. Потомственного, разумеется, чтобы – на века.

«Ничего, – думает Багратион Вахтангов, – что мне не удалось, то сын сделает. – Только сын какой-то… непутевый. Вроде бы умный парень, голова варит, язык хорошо подвешен, лицом хорош, воспитан как должно, а все равно что-то с ним не так. Мать перебаловала, вот оно – женское воспитание…».

Больше всего отца бесит то, что сыну совершенно безразлична табачная фабрика. Как будто она чужая, а не своя.

За обедом разговаривать не принято – есть следует молча. После жареной курицы (новомодные десерты в доме Багратиона Вахтангова не прижились) отец оглаживает бороду, смотрит на сына своим тяжелым взглядом и в который уже раз спрашивает:

– Ты еще не образумился, Евгений?

– Нет, папа, – отвечает сын, глядя в сторону. – Мы вряд ли сойдемся во мнениях.

Евгений хорошо знает, что будет дальше.

– Какое у тебя может быть мнение, мальчишка? – спросит отец.

Смолчит Евгений или ответит дерзостью на грубость, не имеет значения. Все равно отец добавит:

– От фабрики нос воротишь, от моей, нашей фабрики, а на чьи деньги ты в гимназии учишься? За чей счет пообедал сейчас? Кто тебе одежду купил?! А?!!

Мать и сестры тихо исчезнут, словно и не было их за столом. Уходя, мать взглядом попросит сына не перечить отцу.

Евгений молчит.

Отец закуривает папиросу (конечно же – собственной фабрики), делает пару затяжек и рубит сплеча:

– Молокосос! Жизни не знаешь!

Евгений молчит.

– Выбрось дурь из головы! – требует отец.

– Папа, мы по-разному смотрим на жизнь, – тихо, но твердо отвечает Евгений.

– Наградил же бог сыном! – вздыхает отец. – Да еще единственным наследником! Ох, грехи мои…

Евгений поднимает глаза и выжидательно смотрит на отца.

– Иди! – разрешает отец и еле удерживается от того, чтобы не сказать вслед сыну очередную грубость.

Благородным людям не пристало злоупотреблять крепкими выражениями. Тем более что мальчишку все равно не пронять. Упорный, стервец, весь в отца.

– Э-эх, – вздыхает Багратион Сергеевич. – Это упрямство да к семейной выгоде бы употребить…

Странно, что мальчишку не интересует настоящее дело. Вместо этого он пишет чего-то, то ли стихи, то ли рассказы, участвует в любительских спектаклях… По собственному почину выучился играть на рояле и скрипке. Не сын, а какой-то бродячий комедиант, прости господи…

Багратион Сергеевич не поощряет пустых увлечений сына. Какая может быть польза от всего этого шутовства? Только перед людьми стыдно. Вон у купца Оганова три сына, и все сызмальства при отцовском деле приставлены – мануфактурой да коврами торгуют. Везет же людям! Э-эх!

Багратион Сергеевич гасит папиросу прямо в тарелке и тяжело поднимается на ноги.

«От молодости вся эта блажь, – успокаивает он сам себя. – Перебесится сын, придет время, и возьмется он за ум».

Обидно стареть, когда некому передать своего дела. Можно сказать, дела всей жизни, ради которого ты пожертвовал самым ценным, что у тебя было – собственной свободой…

Мальчишка взрослел, но не спешил браться за ум. Даже напротив – откалывал такие номера, что у отца слов не находилось.

– Ты хочешь, чтобы я занимался фабрикой? – однажды спросил он. – Хорошо, я согласен…

«Вразумил Господь», – только и успел обрадоваться про себя Багратион Сергеевич, но сын словно обдал его из ведра холодной водой.

– Но с одним условием – я превращу фабрику в театр!

– Как… в театр? – опешил отец.

– Так! – ответил сын. – И назову его семейным театром Вахтанговых!

Отец набычился и побагровел.

– Лучше преврати фабрику в бордель!!! – заорал он. – По крайней мере не будешь нуждаться! Только дождись вначале моей смерти, олух! Пока я жив…

Хлопнул кулаком по столу и только сейчас заметил, что Евгения уже нет рядом. Сын не стал дожидаться окончания гневной тирады и ушел.

Евгений, будучи сыном фабриканта, не был «тепличным растением». Да разве и могло бы «тепличное растение» противостоять всесокрушающему отцовскому гнету, и противостоять успешно?

Евгений Вахтангов взирал на жизнь как на постоянную борьбу духа свободолюбия с силами угнетения. Привык, знаете ли, дома. Был опыт.

Все воротил нос от фабрики, а потом соизволил обратить на нее внимание. Взял да и отколол номер – устроил для рабочих спектакль. Сам его поставил, сам актерам (товарищам своим гимназическим) грим накладывал и костюмы придумывал.

Без ведома отца и без разрешения гимназического начальства! Вот наглец!

Директор гимназии вызвал Багратиона Сергеевича и в пристойных и вежливых выражениях отчитал его как мальчишку. Умеют эти педагоги шпилек подпустить, и все так – с улыбочкой, с притворным пониманием. Мол, не видите, уважаемый, что у вас под носом творится, нехорошо, ох, как нехорошо.

Конечно же, пришлось раскошелиться, чтобы отпрыска из гимназии не исключили. До окончания всего ничего осталось. Обошлось, слава богу, Евгения на шесть часов посадили в карцер и этим ограничились. Багратион Сергеевич попытался было дома с сыном по душам поговорить, попросить, чтобы тот хотя бы не позорил фамилию, да не удержался – сорвался на крик и брань.

А что прикажете делать, если мальчишка упрям как осел и при этом еще и дерзок?

Вскоре устроил отцу еще одну пакость. Похлеще прежней.

В помещении цирка, прямо напротив табачной фабрики, устроил спектакль, раздав сто двадцать билетов бесплатно отцовским рабочим. На этот раз спектакль состоялся с разрешения начальства, и придираться вроде было не к чему.

Но какую пьесу выбрал наглый молокосос?

Водевиль «Лев Гурыч Синичкин, или Провинциальная дебютантка»?

«Ханума»?

«Деревенский философ»?

Как бы не так. Рабочим табачной фабрики Вахтангова хозяйский сын показал пьесу «Дети Ванюшина»! Драму о расколе в купеческой семье между ретроградом отцом и его передовых взглядов детьми. Смотри, наслаждайся и мотай на ус. Будет о чем посплетничать за спиной хозяина!

Окончив гимназию в мае 1903 года, Евгений Вахтангов покинул отчий дом с радостью и облегчением.

Отец не препятствовал желанию сына – ему самому надоели вечные споры.

«Пусть попробует пожить самостоятельно, это полезно, – думал отец. – Пусть посмотрит на мир, на людей. Глядишь, и поумнеет».

Тем более что намерения у сына вполне достойные – учиться он хочет не на фигляра (да разве, чтобы стать фигляром надо учиться?), а на инженера. Достойная профессия и… в семейном деле пригодиться может.

Итак, решено – Евгений едет в Ригу, чтобы держать экзамены в тамошний политехникум. Но, увы (а скорее – к счастью), экзаменов он не выдерживает. Не хватает знаний в точных науках, к которым Евгений всегда относился немного прохладно.

Домой возвращаться не хочется – бойкий юноша и едет в Москву, где легко поступает на естественный факультет Московского университета. В августе 1903 года.

Багратион Сергеевич может гордиться сыном – не у каждого владикавказского фабриканта или купца сын студент Московского университета! Естественный факультет таит в себе что-то пугающе непонятное, но – тьфу, тьфу, не сглазить бы – мальчишка, кажется, берется за ум – проучившись три месяца с небольшим, он переходит на юридический факультет.

Багратион Сергеевич прикрывает глаза и видит большую, надраенную до слепящего блеска медную табличку, на которой затейливым каллиграфическим почерком написано:

Евгений Багратионович Вахтангов,

Присяжный поверенный.

«Тот, кто разбирается в законах, проживет и без фабрики, – думает Багратион Сергеевич. Во всяком случае, „московский адвокат“ звучит куда лучше, чем „владикавказский фабрикант“. А фабрику можно и зятю передать, только зятя подыскать почтительного и старательного».

Верно мыслит Багратион Сергеевич. Сам он тоже фабрику от тестя получил, вместе с нелюбимой женой.

Ах, Багратион Сергеевич, Багратион Сергеевич… Вы строите планы, хмурите густые брови и не знаете, что судьба сжалится над Вами и избавит Вас от забот по передаче табачной фабрики в надежные руки. Не пройдет и двух десятков лет, как придут к Вам люди с усталыми лицами и горящими глазами, затянутые, словно в броню, в скрипящие кожаные куртки. Придут и объявят Вашу фабрику достоянием народа, попросту говоря, национализируют ее.

Вы облегченно вздохнете, как говорится, «баба с возу – кобыле легче», и станет Вам хорошо-хорошо, особенно когда Вы поймете, что незваные гости не прочь отпустить Вас домой. Живым, невредимым и свободным от тяжелых дум!

Вернемся, однако, к Евгению.

И к Москве, в которой живет студент Московского университета Евгений Вахтангов.

Не быть Евгению адвокатом – он весь в плену великого искусства, имя которому – русский театр.

Москва театральная – это нечто!

О, именитая труппа Малого театра!

О, этот юный Художественный театр – театр русской интеллигенции!

О, несравненная Мария Николаевна Ермолова! Великая актриса, рядом с которой многие прославленные актеры кажутся просто движущимися и говорящими манекенами!

Очарованный театром, и прежде всего Художественным театром, Евгений проводит в зрительном зале больше времени, чем в университетских аудиториях.

Зимний сезон 1903–1904 года был одним из самых блистательных для Московского Художественного театра. Можно только представить, как потрясло знакомство с ним Евгения Вахтангова. Дело было не только в игре актеров – актеры играли великолепно, но и сами пьесы стоили такой игры! В репертуаре Московского Художественного театра не было слащавых водевилей, набивших оскомину «классических» пьес и псевдопатриотических постановок.

Именно подбором пьес для постановки завоевал Московский Художественный театр огромное общественное признание.

«На дне» и «Мещане» М. Горького.

«Вишневый сад», «Дядя Ваня» и «Три сестры» А. П. Чехова.

«Власть тьмы» Л. Н. Толстого.

«Столпы общества» и «Микаэль Крамер» Генриха Ибсена.

«Юлий Цезарь» Вильяма нашего Шекспира.

Время было беспокойное – канун массовых беспорядков 1905 года, которые часто именуют революцией. Брожение в студенческой среде принимало все более открытый характер, что не могло не беспокоить начальство. Дабы лишить студентов возможности ежедневно обмениваться мнениями в стенах университета, власти не придумали ничего лучше, как временно закрыть его в 1904 году. Ранней весной. До особого распоряжения.

Евгений решил наведаться домой и вернулся во Владикавказ.

Дома состоялся его настоящий, не детский, режиссерский дебют на любительской сцене.

Пятнадцатого августа 1904 года владикавказский студенческий кружок дал в городе Грозном спектакль под названием «Больные люди». Евгений не только поставил пьесу, но и сыграл в ней одну из основных ролей. Тема пьесы соответствовала духу времени – моральный распад буржуазной семьи. Вахтангов всю свою недолгую жизнь тяготел именно к сложным постановкам, полным глубокого внутреннего драматизма и тонкого психологического рисунка, выстроенным на противоречивых переживаниях и столкновении противоположных мнений.

Осенью 1904 года Евгений снова в Москве. Почти следом за ним из Владикавказа в первопрестольную приезжает Наденька Байцурова – добрая знакомая Евгения, полностью разделяющая его увлечение театром. Наденька – девица небогатая, но серьезная и целеустремленная. Не желая прозябать всю жизнь в качестве конторской машинистки, она поступает на Высшие женские курсы.

Наденька поселяется в одной квартире с Евгением. Упаси вас бог от дурных мыслей – в соседней комнате, разделив ее с курсисткой из Вязьмы. В тесноте, да в веселье, опять же – экономия.

Взаимная приязнь плюс общие интересы плюс проживание по соседству друг с другом равняется… Кто не угадал, может просто перейти к чтению следующего абзаца.

Солнечным октябрьским воскресеньем 1905 года два любящих сердца соединились. Надежда Михайловна Байцурова стала Вахтанговой.

Свадьбы как таковой у Евгения и Надежды не было.

– К чему все это? – поморщился Евгений, и невеста поддержала его.

Действительно – скучно. Застолье, заведомо известные речи, преувеличенные восторги гостей, подогреваемые горячительными напитками…

– Давай отпразднуем наш союз в театре!

– Давай! В Художественном!

На том и порешили.

Посмотрели дневной спектакль в Московском Художественном театре. Давали чеховскую «Чайку» – пьесу о людях, посвятивших себя искусству, что выглядело для молодой пары очень символично.

После спектакля Евгений и Надежда неспешно прогулялись по Москве и в шесть часов вечера скромно обвенчались в церкви Бориса и Глеба на Арбатской площади.

Церкви той уже нет – в 1930 году она пала жертвой антирелигиозного помешательства.

Домой Евгений сообщил о своей женитьбе не сразу. Упомянул о ней вскользь, в очередном письме, словно надеясь, что отец не обратит внимания на новость.

Блаженны верующие…

Обратил, да еще как!

Пришел в неистовство и проклял молодоженов.

«Ты посмел жениться, не испросив моего отеческого благословения, так будь же ты проклят вместе со своей избранницей! У меня нет больше сына!».

Нет, если бы Евгений самовольно женился бы на дочери какого-нибудь промышленника или другого денежного туза, отец бы одобрил его выбор. Но эта… мягко выражаясь, бесприданница, польстившаяся на семейный капитал Вахтанговых!

Ох уж этот семейный капитал! Сколько же с ним хлопот и проблем!

– Теперь наш дом здесь, в Москве, – спокойно сказал Евгений, показывая жене короткое энергичное послание отца.

Но Вахтангов-старший отходчив. Или коварен – уже весной Евгений получает от отца пространную, весьма приветливую телеграмму с приглашением приехать домой вместе с женой.

Что ж – протянутую для перемирия руку отталкивать грех.

Тем более что Московский университет снова закрыт.

Любительские театральные кружки рассыпались.

И нет средств к существованию.

Молодые супруги едут во Владикавказ. Поселяются в доме Вахтанговых и даже устраиваются работать в контору при фабрике, чтобы не «сидеть на шее» Багратиона Сергеевича теперь уже вдвоем.

Конечно же, Евгений с увлечением режиссирует и играет в спектаклях и концертах Владикавказского музыкально-драматического кружка, не забывая при этом регулярно «позорить фамилию».

Представьте такую картину: на одной стороне Александровского проспекта красуется внушительных размеров вывеска «Табачная фабрика Б. С. Вахтангова. Существует с 1869 года», а на противоположной висят афиши, приглашающие всех желающих в помещение цирка на спектакли музыкально-драматического кружка с участием господина Вахтангова.

– Ты бы выбрал себе псевдоним, что ли, – как-то раз сказал Евгению отец. – Я слышал, что в театральной среде так принято.

– Неплохая идея! – оживился Евгений. – Например, Багратионов. Звучно, оригинально и немного аристократично!

Более отец о сценических псевдонимах не заговаривал. Добило его саркастическое «немного аристократично».

– Сколько же можно ходить в любителях, в подмастерьях? – однажды задумался Вахтангов и принял поистине судьбоносное решение.

В августе 1909 года Евгений Вахтангов поступает учеником на драматические курсы актера Московского Художественного театра Адашева в Москве.

Цель драматических курсов проста и ясна – подготовка молодых актеров на основе принципов Художественного театра. На курсах преподают актеры Художественного театра: А. И. Адашев, Н. Г. Александров, В. И. Качалов, В. В. Лужский, Л. М. Леонидов.

Выбор сделан. В 1909 году Вахтангов еще сдает экзамены в университете, но очень скоро совсем перестает там бывать.

– Рубикон перейден! – заявляет он друзьям.

Стоит ли сомневаться, что деспотичный отец воспринял решение сына в штыки.

– У меня нет больше сына, – сказал он.

Евгений пропустил эти слова мимо ушей. Привык уже.

На Адашевских курсах учиться было весело. Да и не учились там в академическом смысле этого слова. Скорее – творили. Сообща. Изо всех сил.

«Пока вы не сделаете хорошо, я вас не выпущу со сцены!» – эти слова могли бы стать лозунгом драматических курсов, только до наступления эпохи лозунгов оставалось еще долгих восемь лет.

Можно сказать без всяческих сомнений – без Московского Художественного театра не было бы того Вахтангова, которого все мы знаем.

Был бы еще один «энтузиаст сценического дела», каких десятки тысяч. Конторский служащий или даже присяжный поверенный, не пропускающий ни одной премьеры. Неизменный исполнитель роли Ученого Кота или Серого Волка на семейных рождественских утренниках.

Вахтангов неотделим от Москвы так же, как Шекспир от Лондона.

Щедра Москва талантами. И местными, и пришлыми, но всегда – своими, московскими.

Четвертого марта 1911 года Евгений Вахтангов, без пяти минут профессиональный актер, встретился с директором Художественного театра Владимиром Ивановичем Немировичем-Данченко.

Встреча происходила в крохотном и уютном директорском кабинете.

Первый же вопрос поставил Вахтангова в замешательство своей откровенностью.

– Ну-с, что же вы хотите получить у нас и дать нам? – спросил Немирович-Данченко.

Вахтангов ответил искренне:

– Получить все, что смогу. Дать? Об этом никогда не думал.

– Чего же вам, собственно, хочется?

– Научиться работе режиссера, – не раздумывая, ответил Вахтангов.

– Значит, только по режиссерской части? – прищурился Владимир Иванович.

– Нет, я буду делать все, что дадите, – ответил Вахтангов.

Вахтангова уже решено было принять в труппу, но директору хотелось поближе присмотреться к нему. Они недолго побеседовали о биографии молодого актера, а потом Владимир Иванович предложил Вахтангову оклад в сорок рублей, который был безоговорочно принят.

Неделей позже, одиннадцатого марта, Вахтангов был представлен своему кумиру – Константину Сергеевичу Станиславскому.

– Я много про вас слышал, сказал Станиславский с неподдельным интересом взирая на своего собеседника.

Двенадцатого марта 1911 Вахтангов кончает драматические курсы А. И. Адашева, а пятнадцатого марта его зачисляют в труппу Московского Художественного театра.

В тот же день он внимательно слушает одну из первых лекций-бесед Станиславского для молодых актеров Художественного театра.

Записывает каждое слово, прислушиваясь к их внутреннему смыслу, как к музыке. Ведь не всегда важно, что говорят, но важно, как говорят, и каждое слово стоит ровно столько, сколько тот, кто его произносит.

– Постарайтесь, господа, понять все, что я скажу. Не только умом… Постарайтесь почувствовать. Понять – значит почувствовать…

Полгода спустя занятия по «системе» Станиславского с актерами начинает вести Евгений Вахтангов…

Двадцать третьего сентября того же года Евгений Вахтангов впервые играет перед публикой на сцене Московского Художественного театра. Дают «Живой труп» Л. Н. Толстого. Вахтангов – цыган.

– Мало играть образ, надо еще выразить отношение к нему! – говорил актерам Вахтангов. – И… долой поверхностное подражание жизни. Театр имеет свой собственный реализм, свою собственную театральную правду. Театральная правда – в правде чувств, которые на сцене передаются с помощью фантазии и театральных средств. Все должно быть донесено до зрителя исключительно образными театральными приемами.

Точнее и не скажешь, не так ли?

Кстати, последний поставленный Евгением Вахтанговым спектакль идет на сцене театра его имени и поныне. «Принцесса Турандот», по пьесе Карло Гоцци. Сам автор называл свою пьесу «театрально-трагической китайской сказкой». Вахтангов превратил ее в яркое, красочное, завораживающее действие.

Посмотрите этот, можно сказать, «вечный» спектакль, если еще не видели его.

Вы получите огромную порцию удовольствия!

Юрий Олеша

Мои творенья хвалят книгочеи,

А вот иные рыцари пера

Поносят их. Но на пиру важнее,

Что скажут гости, а не повара.

Джон Харингтон. (Перевод В. Е. Васильева)

Мальчик жил на Карантинной улице, в народе называемой Карантинным спуском. Не спешите искать эту улицу на карте Москвы – дело было в Одессе.

Мальчик учился в гимназии на одни пятерки, увлекался новомодной игрой в футбол, любил читать книги и писал стихи.

…И конюхи выводят тонконогих

И злых коней в пурпурных чепраках.

Они клянутся чертом и мадонной,

Но слов таких от них я не слыхал…

«Папа хотел, чтобы я стал инженером. Он понимал инженерствование как службу в каком-то управлении. Воображалась фуражка и говорилось: как господин Ковалевский…

Ты хочешь, папа, чтобы я стал инженером. Так вот это ж и есть инженерия!

Я говорю тебе о волшебнейшей из инженерий, а ты не слушаешь меня.

Я говорю тебе об инженере, изобретающем летающего человека, а ты хочешь, чтоб я был инженером подзеркальников фуражек и шумящих раковин…».

Как вы думаете – о чем напишет свою первую книгу человек, работающий в органе Центрального Комитета Союза рабочих железнодорожного транспорта с прозаическим названием «Гудок»? Человек, подписывающий свои заметки железнодробительным псевдонимом «Зубило»?