Текст книги "Отречение от благоразумья"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Мария Кижина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 23 страниц)

КАНЦОНА ДЕСЯТАЯ
Истина где-то рядом

Двери в кабинет его апостолического преподобия Густава Мюллера захлопнулись за моей спиной с тем же обреченным лязгающим звуком, какой издают ворота склепа. Отче Густав восседал за столом, обложившись книжными томами и бумагами самого официального вида. Он даже не повернул головы в мою сторону. Я нерешительно топтался у входа, гадая, что меня ждет и поневоле принюхиваясь. Самая страшная из пыток – откуда-то долетал аромат свежемолотого и только что приготовленного арабского кофе. Душу бы продал за глоток...

– Подойдите же сюда, – буркнул герр Мюллер, по-прежнему не отрываясь от своих записей. Я сделал шаг, другой, узрел источник дразнящего аромата – крохотную жаровенку, стоящий на ней высокий, медно-блестящий ковшик-джезву, до краев полный черной густой жидкости, и поневоле сглотнул. – Вам что, нравится эта сарацинская гадость? Тогда поищите в шкафу, там завалялась пара чашек.

Ничего не соображая, я послушно слазал в буфет, отыскав серебряный поднос и требующиеся чашки, перенес это все на стол господина легата и осторожно присел на краешек стула напротив. Так я в опале или нет? Придется рискнуть и выяснить.

– Можно отправляться собирать вещички? – как можно развязнее поинтересовался я, не забывая прихлебывать горьковатый напиток. – Или для меня готова уютная камера в Далиборке? А может, мне предстоит совершить захватывающее путешествие в Саламанку – сидя в запертой карете и старательно перепиливая цепь на колодках?

Отец Густав отложил в сторону перо и воззрился на меня с видом великомученика, раздумывающего, не отказаться ли от идеи непротивления злу смирением и не проучить ли злобных недругов дрыном по голове?

– Где вы изволили пребывать? – хмуро осведомился мой патрон.

– У пани Домбровской, – нахально отозвался я. – Имею полное право, ибо не давал монашеских обетов и не принимал целибат. Как и многие братья Ордена Иезуитов...

– И вам удалось узнать там нечто, чего вы не знали доселе? – в тон мне ответил герр Мюллер. Я слегка оторопел. Господину легату полагалось исходить паром от злости, а он изволит мило пошучивать. Или это завуалированное любезностью предвестие ожидающих меня строжайших кар?

– Ла Гранж, Домбровска и прочие находятся в изрядных контрах с мэтром Джоном Ди, известным колдуном и алхимиком,– неожиданно для самого себя выпалил я. – Ученица магистра, Джейн Келли, тоже намеревается покинуть наставника и примкнуть к ним. А вообще вся эта клика состоит под высоким патронажем Филиппа Никса, чем Ди изрядно недоволен. Он полагает, что Никс использует своих подмастерьев в корыстных интересах и обучает их не тому, чему следует. Вдобавок есть бредовое предположение, что приснопамятный Орден Козла является плодом воображения мэтра Ла Гранжа и его приятелей. Это их, так сказать, досужее развлечение и игра ума... Можно еще кофе?

Его высокопреподобие рассеянно кивнул, поцокал языком и заявил, обращаясь больше к самому себе, чем ко мне:

– Скверно... Хотя, признаться, я ждал чего-то похожего. Орден вполне мог оказаться как дымовой завесой, так и реальностью... Ладно. Что вы можете поведать насчет этого?

Он наклонился, скрипнув выдвигаемым ящиком стола, и бросил поверх зеленого сукна мой печальной памяти отчет, написанный на оборотных листах судебных протоколов. Значит, он все-таки добрался по назначению.

– Почему вы не известили меня об этих фактах еще до начала разбирательства по делу Фортунати? – настойчиво вопросил отец Густав.

– Что бы это изменило? – ответил я вопросом на вопрос. – Только не говорите, что вы остановили бы процесс. Кроме того... кроме того, святой отец, я вам больше не могу верить до конца. Уж простите. Можете сколько угодно грозить немилостью Ордена Иисуса и лично вашей, мне, честно говоря, теперь плевать. Я выведал все, что смог, но мне запретили беседовать с вами на эту тему, убедительно доказав, что виновность или невиновность обвиняемых – понятие относительное, а престиж святейшей инквизиции и ее непогрешимость стоят превыше всего.

– Кто был столь убедителен, отец Алистер? – уточнил герр Мюллер. Пометил что-то в своих записях и глубокомысленно уставился в окно, за которым раскачивались черные безлистые ветви лип. Я помалкивал, запрещая себе надеяться на лучшее. Что-то изменилось вокруг. Что-то, не поддающееся словесному описанию, но улавливаемое несуществующим шестым чувством. Разгадка кружила поблизости, зазывно помахивая длинным лисьим хвостом, и отче Густав, похоже, не меньше моего хотел поймать ее за шкирку и затолкать в надежную клетку.

Мой любящий поболтать язык не выдержал первым:

– Зачем все это? Словно весь город участвует в заговоре против нас! Какого рожна кому-то – скорее всего, Мартиницу – понадобилось затевать эту дьявольскую свистопляску, втянув в нее столько действующих лиц? Чего он добивался? Убрать с глаз долой Мирандолу и Маласпину? Неужели они представляли для него какую-то угрозу? Кардинал – может быть, но посол Венеции? Каков подлинный смысл охоты на театр? Труппы синьора Фортунати – полагаю, он занял свое место в райском театре – более не существует, но почему по неведомым мне причинам это играет на руку кружку оккультистов, возглавляемому Никсом? Что здесь настоящее, что обман? Мы пляшем под чужую дудку, говорим с чужих слов и бредем совершенно не той дорогой. Истина лежит поблизости, но мы ее не замечаем!..

– Осуждение Маласпины изрядно пошатнуло бы авторитет католической церкви в Праге и в Чехии, – медленно проговорил отец Густав. – Сами понимаете. Назначенный Римом кардинал – и вдруг еретик... С другой стороны, если это дело от начала до конца состряпано и призвано служить отвлекающим маневром, то какую тайну оно скрывает? Кто засыпал нас потоком доносов и кляуз? И потом... Демон. Существо из чужого мира присутствует среди смертных...

Мы посмотрели друг на друга. С самого начала нашего знакомства я не без оснований полагал отца Густава Мюллера жестким и расчетливым мерзавцем, преспокойно оправдывающим все свои грязные дела благом церкви и неустанной борьбой с еретиками, но в Праге он наткнулся на кого-то еще более расчетливого, сумевшего использовать карающий меч инквизиции в своих целях. Герр Мюллер намеревался достойно отомстить, и, пока он не изменит своим намерениям, нам по пути.

– В ближайшее же время мне придется навестить Градчаны и побеседовать с господином наместником Ярославом Мартиницем, – холодно процедил наш Великий инквизитор. – Он, кстати, прислал мне вчера обширнейшую эпистолу с выражением своего неудовольствия тем, что расследование по делу Маласпины приостановлено. И отец Алистер, обуянный неожиданным приступом благочестивого рвения, его поддержал... Между прочим, вы не знаете, кто прикончил Краузера?

– А где Маласпина и Мирандола? – я решил показать, что тоже владею искусством перекидываться вопросами.

– Выше этажом, – преспокойно сообщил отец Густав. – Я распорядился перевезти их сюда. Один находится под присмотром лекарей, второй – стражников. Так что там с бедолагой Каспером?

– Он получил по заслугам, – я решил не вдаваться в подробности. – Попался людям, напомнившим Краузеру о его прошлых авантюрах. Тем, чьи друзья или близкие пострадали от его доносов. Значит, отец Алистер добивается продолжения следствия?

– Я бы сказал «упорно добивается», – в голосе папского легата послышалось легкое недоумение. – Насколько я знаю господина Мак-Даффа, он всегда сохранял умеренность, предпочитая отпустить виновного, нежели обвинить честного человека. В последние несколько дней он сам на себе не похож, особенно после того, как я заявил о своем намерении попытаться обелить имя Маласпины и восстановить его в должности... Это будет сделать довольно трудно, однако я напишу письмо Папе. Святейший понтифик пока что благоволит ко мне. Полагаю, я смогу убедить Павла Пятого и тот отдаст кардинальскую шапку сеньору Чезаре...

Моя подозрительность отчаянно затрезвонила во все колокола. От кого я слышу подобные речи? Не очередная ли ловушка для наивных простачков, полагающих, будто братьям святого Доминика ведомо раскаяние в совершенном? Где гарантия, что мне удастся выйти из этого кабинета или что за дверями меня не дожидаются бравые ребятки фон Цорна, не страдающие пагубной привычкой задавать лишние вопросы? Мне что, мало неприятностей?

В коридоре что-то грохнулось об пол и, судя по звуку, разлетелось вдребезги. От неожиданности я вскочил, вопросительно глянув на моего собеседника. Тот тоже выглядел не на шутку удивленным, если не прикидывался. Шум в коридоре повторился, теперь больше напоминая звук перетаскиваемого тяжелого предмета, и приблизившись к кабинету.

– Это что? – шепотом спросил я. Герр Мюллер озадаченно поднял бровь:

– Представления не имею.

Нечто тяжелое с размаху ударилось о дверь, послышалось странное шуршание, сопровождаемое не то всхлипами, не то бульканьем. Пожав плечами, я совершил очередной дурацкий поступок в своей жизни – аккуратно приоткрыл дверь, выглянул и охнул.

Свернувшись, точно спящее животное, на полу лежал человек, завернутый в черный плащ. Он, видимо, полз по коридору, оставляя за собой безжалостно скомканный ковер и цепочку размазанных кровавых пятен. Кровь? Раненый? Откуда? Почему головорезы герра Альбрехта не носятся по всем этажам в поисках злоумышленников? Собственно, кто это такой?

Отец Густав оказался быстрее меня – присел рядом с неизвестным и откинул в сторону полу плаща, закрывавшую лицо. Тут я вообще перестал что-либо соображать.

Фернандо. Наш отец Фернандо, позавчерашний студиозус Толедской школы, начинающий инквизитор, архивариус и самый безобидный человек во всей нунциатуре Консьержери. Кто-то проделал в нем достаточное количество дырок, чтобы отправить на тот свет, но упрямый юнец все же сумел добраться до кабинета отца Густава и, кажется, еще дышит... Где шляется фон Цорн?! Что происходит?

– Фернандо, – тихо, однако настойчиво позвал герр Мюллер. – Фернандо, вы меня слышите? Можете говорить? Кто на вас напал?

Веки с трудом приподнялись, явив мутные, ничего не соображающие глаза. Возможно, до умирающего еще долетали наши голоса, потому что он слабо дернулся, попытался заговорить и вместе с вытекающей из угла рта струйкой крови мы разобрали почти беззвучное и невнятное:

– Наверху... наверху...

Спустя миг мы остались в безлюдном коридоре вдвоем, и я затрудняюсь сказать, кто из нас испытывал большую растерянность. Отче Густав забормотал отходную, я отчаянно пытался осознать происходящее. В особняке на Градчанской три этажа, на первом расположены приемные залы, комнаты прислуги и охраны, на втором – архив и покои святых отцов, третий вообще-то пустует, если не считать комнат, отведенных под библиотеку, где нет ничего ценного. Если дом подвергся нападению, почему охрана ничего не заметила? Ведь у обеих лестниц на первый и третий этаж должны околачиваться стражники...

С улицы прилетел отдаленный грохот разряженного мушкета и сразу за ним – разноголосые испуганные вопли. Кричали где-то за пару кварталов от нас, возле Малостранской площади. Что еще – бунт, мятеж, драка на рынке, штурм Градчанского кремля, мор, глад и землетрясение?

– Мирандола и Маласпина, – словно очнувшись, проговорил святейший легат, поднимаясь на ноги. – Надо проверить, что с ними. Куда подевался фон Цорн со своими идиотами, черт их всех задери?

Я не знал. Идея подняться на третий этаж, навстречу неизвестности, в сопровождении одного только старика пятидесяти с лишним лет, мне тоже не нравилась. Хотя идти придется. Впрочем... Мак-Эван, доставив меня на расправу Великому Инквизитору, ныне отбыл домой или отправился навещать родственника? Комнаты Лабрайда расположены чуть подальше, в ответвлении коридора, там вполне могут пребывать в неведении относительно творящегося бардака.

– Надо позвать Лабрайда и Мак-Эвана, – быстро сказал я. – Тогда у нас будет подкрепление, с которым можно соваться наверх. Похоже, в городе что-то случилось, и вся стража умчалась туда. Слышите выстрелы?

На этот раз бабахнуло несколько ближе, оконные стекла в особняке отозвались тонким жалобным перезвоном. Невдалеке стукнула открывающаяся дверь, и тут произошли две вещи одновременно: в коридор выглянул встревоженный отче Лабрайд, явно намеревавшийся спросить, что творится в мире, а на площадке лестницы между первым и вторым этажом возник незнакомый мне и точно не принадлежавший к числу охраны человек, чью физиономию скрывала темная то ли маска, то ли просто тряпка. Мгновенно оценив расстановку сил, он кинулся к опешившему герру Мюллеру, на ходу встряхивая рукой и разворачивая нечто длинно-тонкое.

«Гаррота! – слишком поздно догадался я. – Удавка!»

Как всегда в подобных случаях, все менялось слишком стремительно, и только потом удалось выяснить, кто где находился, что видел и чем занимался. Неизвестный, очутившись позади отца Густава, неуловимым и отработанным движением набросил петлю ему на шею. Лабрайд выкрикнул что-то неразборчивое, но яростное, кинулся на помощь патрону и отлетел в сторону, едва не сбитый с ног выскочившим из комнаты родственничком, тоже наконец почуявшим неладное. Затем шум схватки внезапно оказался позади меня и обнаружилось, что я несусь навстречу еще одному типу в маске – на этот раз точно в маске, вырезанной из куска плотной черной ткани – поднявшемуся по другой лестнице. Мы столкнулись где-то посреди коридора, я невовремя вспомнил, что преподаватель фехтования в Саламанке называл меня «чуть большим, нежели обычной бездарностью», а дальше все завертелось, закружилось и залязгало, оборвавшись, как водится, в самый напряженный момент, когда уже начинаешь прощаться с бренным существованием. Мне повезло, а моему противнику – не очень. Похоже, он не ожидал нападения, понадеявшись, что монахи не окажут вооруженного сопротивления.

Возня в другом конце коридора прекратилась, сменившись чьим-то шумным пыхтением и неразборчивыми проклятиями. На всякий случай я перерезал шнурки маски и взглянул в лицо добычи, убедившись, что мне этот человек незнаком. Зато мне достался трофей – парочка тяжелых пистолей и положенные к ним мешочки с порохом и свинцовыми пулями.

Зарядить пистолет – дело нехитрое, но кропотливое и долгое. Пока я возился, гадая, за какие грехи на нас свалилась такая напасть, примчался Дугал Мак-Эван. Дядюшка-инквизитор и его десятиюродный племянничек одержали победу, отбив его высокопреподобие Густава Мюллера у нападавшего раньше, чем тот успел выполнить свое дело. К сожалению, шотландцев тоже охватил энтузиазм и в запале они (естественно, большая часть вины относится на счет не в меру кровожадного племянничка) прикончили душителя – Дугал с такой силой приложил в шею нападавшему пудовым кулаком, что сломал позвонки. Жаль, нам бы не помешало расспросить его и узнать, кому мы так не нравимся... Герр Мюллер почти не пострадал, но чувствовал себя не лучшим образом. Лабрайд остался при нем – присматривать, защищать и ждать помощи. Такое чувство, что, кроме нас, в особняке никого не осталось. Интересно, где Мак-Дафф?

Дугал поймал меня за рукав колета:

– Куда теперь, наверх? Слушай, что стряслось? В городе пальба, Мюллера едва не прикончили и еще там какой-то монашек валяется, выпотрошенный не хуже чем твоя курица к обеду...

– Заткнись, а? – зло буркнул я. Как ни странно, Мак-Эван не стал затевать ссоры и прекратил сыпать вопросами, на которые у меня не имелось ответов. Мы постояли в начале лестницы, прислушиваясь, не донесется ли сверху каких подозрительных звуков. Шотландец, настроившийся хорошенько подраться, начал подниматься первым, еле слышно насвистывая себе под нос. Я сунулся вслед, со шпагой и пистолетом в руках, и чувствуя себя настоящим дураком. Как приятно наконец обрести свое место в жизни.

Стражник, охранявший третий этаж, валялся мертвым, преграждая дорогу. Мы осторожно переступили через него и с легкой растерянностью огляделись, озирая четыре уходящих в глубины здания коридора. Отче Густав сказал, что где-то здесь размещены привезенные из Клементины бывший кардинал и посол Венеции, но где? Можно рыскать по коридорам до самого вечера...

Вопль. Дугал сориентировался чуть быстрее и понесся налево, топоча будто слон. Вдалеке распахнулась дверь, выскочивший человек бросил торопливый взгляд в нашу сторону и кинулся бежать. Похоже, он рассчитывал добраться до лестницы черного хода или улизнуть от нас и затаиться в одной из пустующих комнат. Мак-Эван поднажал, догнал неизвестного, сбил с ног и они покатились по полу, рыча, вопя и больше смахивая на дерущихся собак, чем на людей.

Полагая, что здесь вполне обойдутся без моей помощи, я добежал до оставшейся приоткрытой двери и заглянул внутрь. Открывшаяся моему взору удручающая картина вполне заслуживала наименования «После побоища». Два заколотых стражника на входе, еще один покойник в черной маске – значит, подчиненные герра Альбрехта не зря получали свое жалование – монах-доминиканец средних лет, очевидно, приглашенный отцом Густавом лекарь... и Маласпина.

– Чезаре!

Чего теперь кричать... Еще одна жизненная повесть оборвалась, не дойдя до слова «конец». Но как эти типы в черных масках умудрились провернуть свое дело так, что никто ничего не слышал? Каким образом выманили из особняка почти всю стражу? Фон Цорна и его Черную Свору точно выманили – в этом я уже не сомневался.

– Прощайте, ваше высокопреосвященство, – с этими несколько патетическими словами я выскользнул наружу. Мак-Эван скрутил своего противника, сорвал с окна штору и теперь ножом кромсал ее на ленты, вполне могущие заменить веревки. Где могли содержать Мирандолу? Наверняка где-то поблизости. Наши неведомые соперники все время оказываются на шаг впереди. Если они прикончат и венецианца – никогда себе этого не прощу!

Я припустил по коридору, дергая каждую дверь и надеясь, что убийцы в поднявшейся суматохе не успели смыться и запереть ее за собой. Окликать я не решался – вдруг услышат не те, кому следовало? Догнавший меня Дугал на ходу осведомился:

– Кого теперь ищем?

– Делла Мирандолу! – выкрикнул я.

Мы лихо свернули за угол и увидели их – троих человек в масках возле открытого окна, еще одного, уже начавшего спускаться по прислоненной или подвешенной снаружи лестнице, и пятого, сидевшего возле стены и медленно заваливающегося набок – Мирандола потерял сознание. Похоже, они намеревались забрать бывшего посла с собой.

На нашей стороне пока еще оставалась внезапность, но эта компания не собиралась так легко сдаваться. Кто-то выстрелил навскидку, и, заметив поднимающуюся руку, мы метнулись к стенам, уходя с воображаемой линии полета смертельно опасного свинцового шарика. Узкий и длинный коридор наполнился грохотом и сизоватым дымом, пронзительно зазвенело разбитое стекло. Почти не размышляя, что делаю, я выстрелил в ответ, целясь в плохо различимую фигуру на фоне окна и молясь, чтобы не случилось осечки. Отдачей меня швырнуло назад, а из рассеивающихся дымных клубов болезненно завопили. Попал. Не знаю, в кого, но попал. Одним врагом меньше.

Мак-Эван, нагнув голову, с рыком кинулся вперед, врезался в кого-то и принялся отвешивать тумаки направо и налево. Я выпалил еще раз, теперь в потолок – для морального устрашения и чтобы дать знать возможным спасателям, где мы, ибо с первого этажа отчетливо донеслись воинственные вопли с явным германским акцентом. Голоса и топот приближались, наша краткая схватка тем временем завершилась, но, к сожалению, не принесла нам почти никаких плодов. Правда, в наших руках остался Мирандола.

Из четырех похитителей один валялся раненым – моя работа. Второй пребывал без сознания – трудами Дугала. Двое все-таки умудрились скатиться под шумок по лестнице и сбежали. Взобравшись на подоконник и выглянув в окно, я увидел их: они миновали прилегающий к особняку облетевший сад и сейчас лихорадочно перебирались через решетку. На улице их поджидал человек, державший в поводу троих или четверых лошадей. Бросив лишних животных, беглецы вскарабкались в седла и рванули галопом, поспешно скрывшись в переулках Малой Страны.

Не знаю почему, но мне померещилось, будто стоявший на карауле человек – женщина. Хотя что можно сказать определенного, издалека и мельком разглядев плотную фигуру в толстом полушубке? Может, меня насторожила манера незнакомца держаться в седле? Ладно, не до того...

Ворвавшийся в коридор взмыленный фон Цорн понял все с первого взгляда и отпустил такую фразочку, что даже плохо знавший немецкий язык Мак-Эван уважительно хмыкнул. Я присел рядом с Мирандолой, убедился, что итальянец все еще пребывает на этом свете и, кажется, приходит в себя, после чего собрал весь имеющийся сарказм и крайне вежливо поздоровался:

– Доброго утречка, герр Альбрехт. Как спалось?

Меня послали куда подальше, правда, без особенной ярости и скорее по привычке, нежели от злости. Из последующего бессвязного монолога я уловил только одно разборчивое слово: «Голем».

– Что вы не поделили с этим творением старого раввина?

– Он перешел мост, шляется по Тржищу и крушит лавки! – рявкнул фон Цорн. – А этот... – далее последовало живописное, и донельзя непристойное описание почтенного рабби Иегуди Льва Бен Бецалеля, его появления на свет, привычек и склонностей, – ...этот старый хрен, видите ли, забыл вчера вытащить из жопы своей твари бумажку, от которой она оживает! А сегодня раввин не может этого сделать и прячется в гетто!

– Почему сегодня не может? – ошалело спросил я. Заметно оживившийся Мирандола с интересом прислушивался.

– Суббота, – кратко пояснил Мак-Эван. – Еврей скорее сдохнет, чем почешется в субботу. И что там с этим глиняным болваном?

– Ходит, – устало махнул рукой фон Цорн. – Нас городская стража позвала на помощь. Мы в него уже и стреляли, и железом тыкали – никакого проку. Мы туда примчались вместе с отцом Алистером, он там и остался – думает, сможет как-то усмирить эту мерзость. А мои ребята повернули обратно – кто-то прибежал и заорал, что у инквизиторов на Градчанской вовсю стрельба и крики. Что вы тут натворили?

 Значит, отец Алистер в момент нападения на особняк благополучно отсутствовал, спасая обывателей от разбушевавшегося создания иудейского магистра? Любопытно...

Прагу можно назвать какой угодно: жестокой, таинственной, бездушной, мрачной. Из множества эпитетов, существующих в языках Европы, ей не подходит только один – «скучная».

Я в восторге от этого города! И пусть он провалится на самое дно ада, вместе со всеми своими жителями!