Текст книги "Отречение от благоразумья"

Автор книги: Андрей Мартьянов

Соавторы: Мария Кижина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 23 страниц)

КАНЦОНА ВТОРАЯ
Падение сильных мира сего

В особняк его светлости, камер-премьера Ярослава фон Мартиница, наместника Праги и второго человека в Чехии после императора, мы явились без приглашения, без предварительного уговора и в сопровождении внушающего уважение отряда швейцарской гвардии (предводительствуемого по такому случаю лично герром фон Цорном), громыхавшим, как целая пехотная рота на марше. Выскочивший на шум в приемной секретарь наместника, то бишь мсье Штекельберг, оценил происходящее наметанным взглядом опытного церемониймейстера, собаку съевшего на устроительстве всевозможных приемов, и торопливо умчался предупреждать патрона. Не знаю, что он там наговорил своему хозяину, но спустя ровно десять минут, отмерянных мною по стоявшим в прихожей вычурным бронзовым часам, господина папского легата и его спутников смиреннейше пригласили войти.

Возле дверей я предусмотрительно отстал и не ошибся – меня тут же настойчиво подергали за рукав и оттянули в сторону.

– Они за нами? – боязливо косясь на черно-белые инквизиторские костюмы, прошипел изрядно сбледнувший с лица пан Станислав. – Пора зашивать злотые в матрас и готовиться к публичному покаянию?

– Знаете, вам безумно идет это выражение невинного агнца, влекомого на заклание, – не удержался я от маленькой подначки. – Перестаньте ерзать. Герр Мюллер – это земное воплощение небесной кары – пока не интересуется вашими проказами, а зря...

– Уф! – господину секретарю несколько полегчало, хотя он по-прежнему не испытывал доверия к моим словам. – Что им тогда понадобилось?

– Не что, а кто. Можете ликовать и подбрасывать чепчик – ваши усилия не канули в небытие и вашим врагам суждено вскоре испытать горечь поражения. Наведайтесь к святому Виту и поставьте свечку за упокой души его преосвященства Маласпины.

– Так ведь я его недавно видел, он живой, – растерянно заикнулся Штекельберг, с утра плоховато соображавший.

– Это ненадолго, – зловещим шепотом ответил я. Имперский секретарь, наконец, сообразил, что к чему, обрадованно хрюкнул, выпустил мой рукав и юркнул за ближайшую штору, явно таившую за собой дверь в глубины особняка. Не натворил бы на радостях глупостей... Впрочем, ему выгодно падение Маласпины, так что с этой стороны подвохов ждать не придется.

Просочившись в небольшой темноватый кабинет, обставленный с той самой разновидностью роскоши, которая неприметна на первый взгляд, но создание коей вылетает в кругленькую сумму, я, украдкой перемещаясь с дивана на кресло, а с кресла – на пуфик перед камином, отыскал место, откуда мог слышать беседу отца Густава и господина наместника, не вызывая ненужных подозрений.

Разговор представителя светской власти с воплощением власти духовной представлял из себя нечто среднее между обменом тщательно завуалированными угрозами, подкрепляемыми ссылками на авторитеты в образе престарелого императора Рудольфа или не менее дряхлого папы Павла Пятого, и слегка облагороженной этикетом перепалкой двух евреев, старательно пытающихся выторговать хоть один лишний сикль.

Господин Мартиниц не имел ни малейших намерений чинить препятствия воителям Святой нашей Матери Церкви многотрудном деле изведения ересей и колдовства и не возражал, если двое изрядно мозолящих глаза людей исчезнут с жизненного и политического горизонта Праги. Однако пан наместник желал знать, насколько серьезны выдвигаемые обвинения, не будут ли они в ближайшем будущем оспорены Святейшим Престолом и Венецианской республикой, и самое главное – кто займет опустевшие должности, ибо Прага вполне может обойтись какое-то время без посла, но без кардинала, сами понимаете, жизни никакой... Ах, у его высокопреподобия имеется достойная кандидатура на место Маласпины? И кто же, позвольте узнать? Отец Алистер... Действительно, разумный выбор. Тем не менее, отцу Алистеру придется согласиться с тем, что его лишь временно облекают званием кардинала пражского, ибо, при всем уважении к полномочиям папского нунция, здесь все-таки не Рим, а Прага, столица королевства Чешского, входящего в Священную Римскую империю, и раздача церковных должностей находится в ведении императора... Инвеститура, как это не прискорбно, в Империи процветает... Коли Его величество одобрит представленного ему священника, то все в порядке, а если сложится по-иному – что ж, Фортуна переменчива. На время проведения дознания на отца Алистера возлагаются обязанности столь неудачно павшего с вершин власти его преосвященства Маласпины, а что до посольства... Посольству Венеции волей-неволей придется закрыть двери, отложить намеченные празднества и сидеть тихо. Ничего, потерпят. Слишком много они себе позволяют, и святейшая инквизиция абсолютно справедливо заинтересовалась наконец этим сборищем вольнодумцев и распутников... Кстати, если делла Мирандола будет-таки осужден, как святая Церковь предполагает распорядиться его имуществом?

– Дележ шкуры неубитого медведя, – беззвучным шепотом откомментировал происходящее отец Лабрайд. Я молча кивнул. Тот, за кем закрываются двери инквизиционной камеры, может смело не рассчитывать когда-нибудь выбраться наружу. Семейство делла Мирандола богато, синьор Аллесандро – единственный наследник, и пан Мартиниц вполне обоснованно рассчитывает обменять свое невмешательство в дела святых отцов на изрядный куш. Господи, все к вящей славе твоей, но почему охрана чистоты веры все явственнее отдает запашком наживы? Интересно, отче Алистер знает, что его прочат в кардиналы пражские? Он, в отличие от всех нас, вроде бы не одержим грехом стяжательства и не рвется к вершинам власти. Надо будет сообщить ему эту радостную новость. Посмотрим, что он тогда скажет и сделает. Кардинальская шапка – это, знаете ли, такая вещь, которой не разбрасываются и дважды не предлагают. Всегда найдется множество желающих взобраться на это тепленькое местечко и удобно там расположиться.

Их высокопреподобие и наместник расстались, весьма довольные друг другом. В какой-то миг они напомнили мне парочку африканских обезьянок, сидящих в позолоченной клетке и весело скалящих зубы над горкой апельсинов или сладостей. Пока апельсинов хватает на всех, обезьянки будут лучшими друзьями, но что произойдет, когда фрукты закончатся? Герр Мюллер в буквоедстве своем не преминул запастись внушительными бумажками с печатью и подписью господина Мартиница, дающими представителям святой инквизиции право на задержание заподозренных лиц, вне зависимости от их звания и положения. Штекельберг разумно предпочел лишний раз не показываться на глаза и провожать нас не явился.

...Синий с белыми колоннами дом на Влашской пребывал в своем обычном состоянии – то есть слегка хаотическом и готовым в любой момент обернуться если не всеобщим ночным гулянием, то внеочередной вечеринкой. По неведомым мне причинам отец Густав распорядился, чтобы большая часть гвардейцев дожидалась его в нижнем приемном зале, и в посольство блистательной Венеции мы вошли, как гости. Тут же выяснилось, что, кроме нас, пожаловал синьор Фортунати, содержатель театра. Поскольку сам делла Мирандола пребывал в делах, нас препроводили в гостиную, под ясны очи очаровательной пани Андреолы Фраскати-Клай-Мирандолы.

Там царило сущее благолепие. Мадам посольша, задумчиво смотрясь в зеркало, примеряла разложенные на туалетном столике карнавальные маски – вычурно-изящные, обрамленные мелкими яркими перышками, сверкающие мишурой и бисером. Расположившиеся по соседству Джулиано Орсини и синьор Лоренцо самозабвенно переругивались на том простонародном наречии, в которое за прошедшие века превратилась благородная латынь, поспешно черкая на густо исписанных листках. Я предположил, что мы свидетельствуем рождение очередного лицедейного шедевра, предназначенного для труппы «Таборвиля».

Изысканное общество слегка встрепенулось, завидев незваных посетителей – то бишь герра Мюллера, отца Лабрайда, благоразумно державшегося позади секретаря и маячившего под дверями угрюмого здоровяка фон Цорна сопровождаемого парочкой головорезов – однако не слишком встревожилось. Они выглядели такими беспечными и ничего не подозревающими, что на миг мне захотелось крикнуть: «Да очнитесь же! Это конец вашей спокойной жизни, неужели вы не понимаете?!»

Отец Густав, заподозрив неладное, бросил на меня хищный взгляд, я подавился еще несказанными словами и предпочел занять позицию подальше от своего работодателя. Неровен час, попадусь под горячую руку и окажусь по уши в неприятностях...

Пани Мирандола, при нашем явлении торопливо закрывшая «греховодные личины» шелковым покрывалом, с милой улыбкой извинилась и, прислушавшись, заверила нас, что через минуту-другую ее муж спустится сюда, дабы присоединиться к гостям. Так оно и случилось, только вместе с господином послом пожаловали святые отцы: кардинал Маласпина и капеллан венецианцев падре Бенедикт. Итальянская троица с легким изумлением уставилась на нас, и делла Мирандола не нашел ничего лучшего, как проявить свое всегдашнее остроумие, любезнейшим тоном осведомившись:

– Чем обязаны столь ранним визитом, ваше высокопреподобие? Неужто протестанты фон Турна осмелились взять приступом ваш дом на Градчанской и вы намерены попросить у нас военной поддержки? Как не жаль, тут мы помочь не в силах, разве только предоставить убежище в здании посольства...

Постепенно до делла Мирандолы дошло, что в гостиной царит подозрительно-недоуменное затишье, а его насмешки не достигают цели, производя скорее обратный эффект. Он посерьезнел и уже деловито поинтересовался:

– Святой отец, в городе случилось нечто, о чем нам необходимо срочно переговорить? Или вы получили какие-то важные новости?

– Прошу прощения, господа, я вынуждена вас покинуть, – прощебетала пани Андреола, сообразив, что ее присутствие может оказаться нежелательным. Ее сложенный кружевной веер дрогнул, недвусмысленно указывая недоумевающим Орсини и синьору Лоренцо на дверь.

– Останьтесь, пожалуйста, – ледяной тон отца Густава заставил женщину и двух ее спутников замереть на месте. Они с неумолимо нарастающей тревогой понимали, что нынешнее появление инквизиторов в посольстве не относится к простым визитам вежливости. Маласпина беспокойно забегал взглядом по сторонам, отец Бенедикт недоуменно нахмурился, Фортунати безуспешно попытался добраться до дверей и ускользнуть, но вовремя заметил фон Цорна и немедля передумал. Всесильный легат, как мне показалось, искренне наслаждался сложившейся ситуацией, когда никто не осмеливался ни задать вопрос, ни завести разговор, ни тем более покинуть комнату. Он терпеливо выждал, пока молчание не приобретет болотную вязкость, и только тогда бросил – небрежно, почти равнодушно, будто сказанное не имело никакого значения:

– Господин Аллесандро делла Мирандола, именем Матери нашей Апостольской Римской Церкви и святейшей инквизиции вы арестованы по обвинению в...

– Это что, шутка? – с оттенком просыпающейся ярости в голосе перебил венецианец, непроизвольно делая шаг назад. – В таком случае, ваше преосвященство, разрешите напомнить: здесь не Париж и не ваше Консье...

Ему тоже не удалось договорить. Супруга делла Мирандолы, доселе ошеломленно взиравшая на разворачивающийся перед ней пролог будущей драмы, качнулась, неловко задев рукой легкий туалетный столик. Тот с готовностью опрокинулся, мадам Андреола еще несколько мгновений стояла, смотря куда-то мимо нас, а затем без малейшего признака грации рухнула на пол, став мятым комком сиреневого шелка посреди разлетевшихся карнавальных масок.

Это падение послужило камешком, сдвинувшим лавину. Как подозреваю, герр Мюллер и его карающий меч швейцарской закалки давно привыкли к подобным сценам и не испытывали затруднений в распределении обязанностей. Нам с отцом Лабрайдом достались роли молчаливых свидетелей.

Бедная женщина невольно оказала своему мужу, еще не до конца осознавшему, что происходит, дурную услугу: делла Мирандола растерялся. Конечно, у него не существовало ни малейшего шанса скрыться, однако он мог попытаться втянуть отца Густава в юридический спор, сослаться на дипломатическую неприкосновенность, договориться, в конце концов... Вместо этого он рванулся к упавшей Андреоле и, разумеется, прямиком угодил в медвежьи объятия подчиненных фон Цорна. Далее последовала не слишком-то приглядная сцена, более напоминавшая скандал в трактире пани Эли, когда вышибалы удаляют из приличного общества не желающего платить и не в меру буйного посетителя.

Господин посол схватился за шпагу и не очень связно, однако яростно пригрозил порубать всех божьих псов в мелкую шелуху и начать это увлекательное занятие с преподобнейшей особы папского легата. Отец Бенедикт, ни на кого не обращая внимания, проложил фарватер к мадам Мирандола, подававшей слабые признаки жизни и захлопотал вокруг нее, ровно наседка вокруг свалившегося в лужу цыпленка. Позабытый в суматохе синьор Фортунати и здраво решивший покинуть поле сражения Джулиано Орсини благополучно шмыгнули в оставшуюся без присмотра дверь и ретировались. Винить их не за что: коли инквизиция заявилась по душу вашего соседа, вам лучше притаиться и переждать в укромном месте. Орсини, впрочем, через некоторое время вернулся обратно – надо полагать, провел владельца театра черным ходом на улицу и решил разделить судьбу обитателей посольства.

Ручаюсь, хозяин «Таборвиля» сделает все от него зависящее, чтобы как можно быстрее оповестить Прагу о событиях в Лобковицком дворце. Теперь для господ актеров настанут плохие времена. Их покровитель имел неосторожность попасться на зубок братьям-доминиканцам, глядишь, из забытья извлекут давний императорский указ о запрещении публичных представлений, и придется труппе синьора Лоренцо собирать вещички да отправляться на поиски лучшей доли.

Отче Лабрайд наблюдал за происходящим с выражением плохо сдерживаемого отвращения, и какая-то часть моего соображения устало подивилась: неужели правая рука господина председателя инквизиционного трибунала недовольна происходящим? С чего бы? Осуществляется наяву давняя мечта – самый злостный еретик Праги скоро получит по заслугам. Может, ему не нравится, что арест происходит с таким шумом и треском? Но это уже дань склонности герра Мюллера к драматическим эффектам...

Андреолу привели в чувство и она немедленно вмешалась в общую сумятицу. Робкая попытка отца Бенедикта и Джулиано выставить ее из гостиной потерпела неудачу – женщина вырвалась из поддерживающих ее рук. Когда ее не подпустили к обезоруженному и зажатому в угол комнаты делла Мирандоле, она перешла к безотказному способу воздействия – залилась слезами и снова упала, но теперь на колени перед отцом Густавом. Пришедший в себя венецианец закричал, чтобы она не смела, не смела унижаться, пытаясь разжалобить того, кто не способен испытывать обычные человеческие чувства, но я сомневаюсь, чтобы слова синьора Аллесандро достигли слуха той, кому предназначались. Насмерть перепуганная Андреола находилась в малоприятном состоянии, когда человеческий разум снимает с себя всякую ответственность за поступки своего владельца и вдалеке появляется ухмыляющийся череп призрака грядущего безумия.

Тут на сцену выступил его преосвященство Маласпина. Пока вокруг кипели страсти и рушился привычный мир, он пребывал в странном оцепенении, рассеянно изучая прилетевшую под ноги маску-баутту – бело-золотой бесстрастный лик с носом-клювом и черными провалами глазниц. Доселе герр Мюллер не обращал внимания на кардинала Пражского, и тот видимо, решил лишний раз не раздражать зловещего любимца римского понтифика. Теперь же Маласпина сорвался с места и бросился в клокочущий водоворот событий: поднял пани Андреолу на ноги, яростно зашептал ей что-то на ухо, подтолкнул в направлении дверей, приставив в качестве охранников и сторожей отца Бенедикта и Орсини. Женщина неуверенно сделала несколько шагов, нервно оглянулась – Маласпина закивал, вполголоса бормоча: «Я разберусь, это какая-то нелепая ошибка, все скоро выяснится, главное, успокойтесь, синьора... Да уведите же ее ради Бога!»

Стоило мадам Андреоле удалиться в относительную безопасность внутренних покоев особняка, к делла Мирандоле немедленно вернулась прежняя самоуверенность. К сожалению, он направил ее в порочное – русло, собственными руками углубляя свежевырытую яму, над которой торчал покосившийся крест из гнилых заборных досок с небрежно приколоченной табличкой «Аллесандро делла Мирандола». Венецианец набросился на герра Мюллера, всецело оправдав свою репутацию смутьяна и требуя немедленно объяснить, по какому праву сеньор Мюллер чинит откровенный произвол, каковы обвинения, в чем претензии, отчего нарушена дипломатическая неприкосновенность посольства (хотя отлично знал – для Святой Церкви государственных границ не существует), и так далее до бесконечности.

Мирандола не добился ровным счетом ничего – наш Великий Инквизитор его просто не слушал. Господина посла (который теперь смело может прибавлять к своим многочисленным званиям безнадежное словцо «бывший») пока еще предупредительно, однако настойчиво потащили к дверям. Из коридора долетел его голос, с отчаянной бравадой требовавший: «Эй, уберите руки! Я пока еще в состоянии идти сам!..»

Возня постепенно затихала, отдаляясь в сторону парадного входа. Интересно, на Влашской улице уже собрались зеваки со всей округи или нет? Когда еще увидишь столь уникальное зрелище – инквизиторы торжественно арестовывают довольно-таки высокопоставленного чиновника? Герр Мюллер величественно удалился, не глядя по сторонам и словно бы нарочно наступая на рассыпанные по полу карнавальные маски, ломавшиеся под его сандалиями. Маласпина лакейски увивался вокруг святого отца, сотрясая воздух непрерывными уверениями в собственной преданности и готовности оказывать помощь во всем. Господин кардинал прекрасно знал, что у него, словно у хитроумного лиса из богемских сказок, к рыльцу густо прилипли окровавленные перья от неправедно сожранных куриц, однако надеялся выкрутиться.

«Папская булла на свет пока не явилась, – отстранено подумал я, глядя им вслед. – Отче Густав ее придерживает... расставляет ловушку. Если Маласпина не будет следить за своим языком, непременно угодит в сеть и тогда... Прости-прощай, Злата Прага и бархатная кардинальская шапочка!»

Замешкавшийся отец Лабрайд с некоторым недоумением озирался по сторонам, точно не мог вспомнить, как он здесь очутился, и рассеянно подобрал изрядно помятый картонный лик – золотое солнце. Я скромненько жался в углу.

– Что-то не так, – вдруг бросил отче Лабрайд, крутя в руках наполовину разорвавшуюся маску с уныло обвисшими лучами. Не уверен, что он заметил мое присутствие, а не обращался к себе самому. – Не совпадает... Концы не связаны.

Он небрежно швырнул солнечный диск на пол и вышел, задев косяк полами разлетающегося черного плаща. Я остался в одиночестве – правда, ненадолго.

Украшавший стену гобелен с галантной сценой из жизни пастушков и пастушек Аркадии дрогнул и чуть приподнялся. Из-за его края осторожно высунулась обрамленная темными кудряшками головка Лючии Фраскати. Сестра невезучей мадам Андреолы испуганно огляделась по сторонам, приглушенно ойкнула, узрев меня, но, поняв, что злополучные доминиканцы удалились, рискнула выбраться из своего убежища. Видок у нее был тот еще, краше в гроб кладут.

– Аллесандро увели? – еле слышным шепотом спросила она. Я кивнул. Лючия еле слышно всхлипнула: – Почему так случилось? Он ни в чем не виноват...

– Там разберутся, – с трудом вытолкнул я из себя набившую оскомину отговорку. Фраскати-младшая одарила меня весьма недоверчивым и нелюбезным взглядом:

– Вы вправду так думаете? Мне пока не доводилось слышать, чтобы суд инквизиции кого-то оправдывал!

– Мужу вашей сестры еще не предъявляли обвинения, – кажется, я начал приходить в себя и соображать. – У вас найдутся в Праге друзья, занимающие какую-нибудь значимую должность под крылышком Матери-Церкви? Помимо Маласпины, разумеется, потому что он тоже скоро окажется по уши в хлопотах? – Лючия задумалась, прикусив губу, и неуверенно наклонила голову. – Попытайтесь обратиться к ним. У вас есть в запасе два-три дня, пока не начнутся допросы...

– Куда его повезут? – синьорита Фраскати на удивление быстро ухватила смысл моих недосказанностей.

– Скорее всего, в Клементину. Добейтесь у герра Мюллера разрешения на свидания – будет лучше, если этим займется отец Бенедикт, ему вряд ли откажут. Не получится, тогда наскребите побольше злотых и суньте охране. И самое главное, – за окном загромыхали колеса отъезжающей кареты в сопровождении дробного перестука множества лошадиных копыт. На мое отсутствие, видимо, никто не обратил внимания, – убедите вашего дражайшего родственника не играть с огнем и не злить святейшую инквизицию больше необходимого. Будет сидеть смирно – может и уцелеет.

– Все настолько плохо? – Лючия судорожно сжала ладони в кулачки.

– Не хотелось бы преувеличивать, но... – я пожал плечами, чувствуя себя изрядным мерзавцем. Что бы не предпринимали сестры Фраскати и их немногие сторонники, тягаться с могучим орденом святого Доминика и наделенным почти королевскими полномочиями герром Мюллером им не по силам. – И будьте осторожны. На вашем месте я бы постарался увезти мадам Андреолу из Праги в какое-нибудь безопасное место и позаботился о вашем состоянии.

– Она никуда не поедет, – безапелляционно заявила Лючия. – И я тоже. Мы останемся до конца, каким бы он не был. Спасибо... спасибо за все, – она помолчала и внезапно, точно набравшись смелости, добавила: – Аллесандро всегда хорошо о вас отзывался. Говорил, что в пражской инквизиции только два приличных человека – отец Алистер и вы.

Умеют ведь женщины брякнуть нечто такое в самый неподходящий момент... Значит, по мнению господина посла, я – приличный человек? И с каким чувством теперь прикажете мне оправляться заполнять протоколы его же допросов и присутствовать на дознаниях? Я уже начал подзабывать значение пакостного словечка «совесть», зачем мне снова его напоминают?