Текст книги "В начале войны"
Автор книги: Андрей Еременко
Жанры:
Биографии и мемуары
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 34 (всего у книги 35 страниц)
Начальником 3-го информационного отделения был майор Кондаков, очень вдумчивый, серьезный разведчик, обладавший исключительной памятью и очень хорошим правилом – записывать в особой книге, кстати сказать, им же заведенной, условные обозначения частей и соединений противника – дубовый лист, медведь, горный цветок, особые, характерные черты в действиях этих частей, их численность, вооружение, потери и пополнения и т. д. Это оказывало помощь в оценке противника уже в процессе первого наступления армии и имело исключительно большое значение для изучения и оценки противника в дальнейшем. Работая в тесном контакте с переводчиком капитаном Марковым, майор Кондаков в напряженной обстановке умел по возможности своевременно информировать штабы дивизий о новых сведениях, о противнике, непрерывно держал в курсе событий в полосе наступления армии отделы штаба и штабы родов войск.
Значительную роль в разведке противника сыграло 2-е отделение разведотдела – начальник майор Глазков, помощник капитан Евстафьев. Через разведчиков этого отделения разведотдел своевременно, еще до овладения Андреаполем, получил подробные сведения о гарнизоне города и складах, которые были там сосредоточены.
Добрую память оставил о себе замполит разведотдела подполковник А. Н. Гусельников, смертельно раненный под Велижем осколком снаряда (в декабре 1942 г.). Кажется, не было ни одного разведвзвода, где бы не побывал замполит, разъясняя цели и задачи разведки. Будучи сам опытным разведчиком, он умело направлял действие разведподразделений.
Было у нас и такое, что тормозило работу разведки, как, например, почти полное отсутствие переводчиков не только в стрелковых полках, но и в штабах дивизии. Это нередко мешало командованию полков и дивизий немедленно после захвата пленных или документов использовать свежие данные о противнике, иногда же доморощенные переводчики неправильно переводили показания пленных, что создавало путаницу.
В тылах немецко-фашистских войск, действовавших перед фронтом армии, имелось несколько партизанских отрядов. В состав Пеновского отряда за месяц его боевой деятельности вступило до сотни человек. На боевом счету этого отряда было немало уничтоженных вражеских автомашин, взорванных мостов, убитых солдат и офицеров неприятеля. Сережинский партизанский отряд совершил налет на гитлеровский гарнизон в д. Усадьба и уничтожил там 40 автомашин противника.
Штаб и политотдел армии держали тесную связь с партизанскими отрядами, ставили им боевые задачи, руководили их политической работой среди населения. В партизанские отряды посылались специально подготовленные товарищи. Нарушая коммуникации противника, партизаны проводили также большую работу среди населения.
Особенно усилилась деятельность партизан, когда развернулось наше наступление. Партизаны выходили из лесов, чтобы оказать непосредственную помощь советским частям. Они охраняли села от противника, стремившегося сжечь все при своем отступлении.
Огромную работу проделали в ходе операции тылы армии. О сложности их деятельности нет надобности много говорить. Можно прямо сказать, что материальное обеспечение армии, особенно продовольствием, а частично и горючим и даже боеприпасами, производилось за счет противника.
13 февраля, когда войска армии успешно завершили Торопецкую и Велижскую операции, я сдал армию генерал-лейтенанту Ф. И. Голикову и отправился в госпиталь.
Многие участники Торопецкой и Велижской операций были заслуженно награждены. Награды получили большинство командиров рот и батальонов, все командиры полков и дивизий. Особо отличившийся в боях командир 249-й дивизии получил два ордена. Награды получили командующие родами войск, начальник штаба армии Курасов, член Военного совета Рудаков.
С тех пор прошло много лет, но я и теперь горжусь, что мне выпала честь командовать 4-й ударной армией, успешно участвовавшей в Торопецкой и Велижской операциях и выполнившей поставленные перед ней задачи в невероятно трудных условиях.
Я был помещен в госпиталь, который разместился в здании Сельскохозяйственной академии им. Тимирязева, в тот самый, где я лечился после ранения на Брянском фронте.
Уход здесь был по-прежнему замечательный. Большую заботу и внимание проявили ко мне врачи и другие медицинские работники.
За время моего пребывания в госпитале меня посетили многие военные, партийные и советские деятели, с которыми мне довелось вместе работать или близко соприкасаться по службе, по партийной и советской работе. Так, у меня побывали товарищи П. К. Пономаренко, К. В. Киселев и др. – из Белоруссии; А. Ю. Снечкус, М. А. Гедвилас, Ю. И. Палецкис и др. – из Литвы; из военных были товарищи А. В. Хрулев, Ф. Н. Федоренко и многие другие.
Много я получал записок и писем: они были разного содержания, но одно общее роднило их – скорее добиться победы над врагом. Во многих письмах высказывалось желание принять личное участие в приближении победы.
В госпитале часто бывали бригады московских артистов, выступавшие в клубе, а для лежачих больных – прямо в палатах, бывали у нас рабочие московских заводов и колхозники из подмосковных сел. Приходили в палату совсем незнакомые люди, но разговор завязывался, и через 5 – 10 минут казалось, что говоришь с близким тебе человеком. Мысли были у всех одни – разбить врага.
Во всем этом была видна забота нашей партии о людях, временно вышедших из строя.
Службой в 4-й ударной армии заканчивался первый период моей деятельности в годы войны, связанный с Западным направлением. После выздоровления я был назначен командующим фронтом, действовавшим в междуречье Дона и Волги.
Заключение
Подведем некоторые итоги первого периода Великой Отечественной войны и проанализируем их с военно-стратегической точки зрения, так как в нашей исторической литературе этот вопрос недостаточно освещен. Правда, у нас обычно границей первого периода считают 19 ноября 1942 г. – начало контрнаступления в битве на Волге, тем не менее события того отрезка времени, который охватывается книгой, имеют отчетливые характерные черты. Это начальный, самый тяжелый для нас и наименее исследованный этап боевых действий минувшей войны.
Итоги начального периода имели существенное значение для всего последующего развития боевых действий. Они были тесно связаны с военно-стратегическими решениями противоборствующих сторон.
Стратегия – это одна из составных частей военного искусства, она представляет собой систему взглядов на организацию, подготовку и использование вооруженных сил страны в войне, охватывает теорию и практику деятельности высшего военного руководства по решению основных задач в вооруженной борьбе. Военная стратегия, как известно, исходит из политических задач, которые ставятся перед ней государством. Ее успех зависит от того, насколько точно и глубоко она учитывает морально-политические, экономические и военные возможности как своей стороны, так и противника. Военная стратегия влияет, в свою очередь, на политику государства в предвоенное время и в период войны.
Военная стратегия в нашем, марксистском понимании решает следующие вопросы: а) определяет стратегические задачи войны в целом и в различные ее периоды; б) рассчитывает силы и средства, необходимые для достижения победы; в) устанавливает характер и способы ведения боевых действий всеми видами вооруженных сил, и особенно для начального периода войны; г) указывает принципы строительства, подготовки, мобилизации, сосредоточения и развертывания вооруженных сил, создания, подготовки и использования стратегических резервов; д) разрабатывает замыслы и планы военных действий; е) организует руководство военными действиями, стратегическое взаимодействие всех видов вооруженных сил и решает целый ряд других важных проблем.
Я привел здесь круг вопросов, охватываемых военной стратегией, с той целью, чтобы показать, что начальный период войны был именно тем оселком, на котором опробовались основы стратегии обеих сторон, определялись их сильные и слабые стороны.
Нам сейчас ясно видны отдельные и подчас весьма существенные наши стратегические ошибки, но тем не менее мы не можем не признать наличия в решении всех коренных вопросов здоровой основы. Вместе с тем нам видны и отдельные сильные стороны стратегической концепции гитлеровцев, но одновременно видна и порочность самой ее основы, которая свела в последующем на нет все достоинства этой стратегии.
Обратившись к анализу стратегических решений конкретных проблем войны в ее начальный период обеими сторонами, мы отчетливо увидим характер недостатков и достоинств двух стратегических систем, а также противоположность их основных тенденций.
Прежде всего следует, однако, подчеркнуть непреложный марксистский тезис о том, что война является продолжением политики иными, насильственными методами. Сама по себе война есть в сущности одно из средств осуществления определенной политики. Поэтому для войны в целом, особенно для ее начального периода, не являются безразличными как предшествующая международная обстановка, так и внутренняя политика государств, оказавшихся противниками в войне.
Важное значение имеет также подбор руководящих кадров в армии, поскольку им надлежит разрабатывать и осуществлять военно-стратегические вопросы.
Международную обстановку к началу войны нельзя признать благоприятной для нас. Определенные круги Англии, опасаясь попыток Гитлера форсировать Ла-Манш, прилагали все усилия, чтобы втянуть нас в войну. Американский империализм полностью поддерживал их. Наш народ и наше правительство, конечно, понимали полную вероятность нападения на нас фашистской Германии. Очень важным, однако, было оттянуть его, ибо в тот период наша армия не была полностью подготовлена к войне.
Я писал в начале книги о выработанной партией военно-стратегической доктрине, соответствовавшей тогдашним условиям войны. Но для того, чтобы на ее основе подготовить войска, реорганизовать их, модернизировать и заменить устаревшую технику, научить войска владеть ею, подготовить командные кадры к вождению войск – на все это надо было время, и немалое.
Известно, что самым важным и необходимым качеством армии является ее постоянная боеготовность, соответствующая уровню современных требований в каждый данный момент.
Конечно, недостатки в строительстве армии были во многом связаны и с потерей ее руководящих кадров в результате нарушений социалистической законности. Это не значит, что люди, назначенные на высшие командные должности, вообще не были способны руководить армией. Но им не хватало опыта и знаний, так как они были выдвинуты подчас через две-три ступени командной лестницы. Эти люди, за небольшим исключением, показали себя способными военачальниками, но их учеба и опыт приобретались в труднейших условиях и стоили всем нам очень дорого.
Так, например, командующие наиболее ответственными округами генералы Кирпонос и Павлов были недавними командирами дивизий и нужного опыта для руководства фронтами не имели. Генерал армии Жуков до своего назначения начальником Генерального штаба никогда не руководил вообще никаким штабом.
Понимание нашими высшими государственными инстанциями, которым надлежало блюсти безопасность страны, а именно Председателем Совета Министров, Народным комиссариатом иностранных дел и Генеральным штабом того, что начало войны с Германией в данный момент наименее выгодно для нас, привело их, однако, к неверным действиям. Вместо того чтобы, максимально форсируя осуществление всего комплекса оборонных мероприятий, одновременно принимать активные контрмеры против возможных вероломных действий врага в каждый данный момент, эти органы пошли по линии попыток всеми возможными способами избежать возникновения поводов для нападения Германии на нас. В этом, конечно, не выражалась вера в добропорядочность нацистов. На Сталина могла, однако, оказать определенное влияние распущенная гитлеровцами версия о том, что после Польской, Французской и Балканской кампаний наступит длительная пауза в войне.
Наш Генеральный штаб располагал данными о непосредственной опасности нападения на СССР, но не сумел убедить Сталина в их бесспорности, так же как и показать ему их действительное значение. Не были направлены также все усилия разведки на получение как можно большего количества данных. Следовало при первых же сигналах о концентрации войск Германии на наших западных границах усилить и всячески укрепить наши разведорганы. Имелась определенная возможность и принятия контрмер такого порядка, проведение которых не является прерогативой правительства. Однако Наркомат обороны и Генеральный штаб оказались в этом отношении не на высоте.
Исходя из сказанного, следует подчеркнуть, что с политической точки зрения война не была внезапной для нашего государства, но с военно-стратегической такая внезапность была налицо, а с оперативно-тактической она была абсолютной. Вот что записал в своем дневнике начальник генерального штаба сухопутных войск генерал-полковник Гальдер 22 июня 1941 г.:
Наступление наших войск явилось для противника полной тактической внезапностью… О полной неожиданности для противника нашего наступления свидетельствует тот факт, что части были захвачены врасплох в казарменном расположении, самолеты стояли на аэродромах в брезентовых чехлах, а передовые части, внезапно атакованные нашими войсками, запрашивали командование о том, что им делать. Можно ожидать еще большего влияния элемента внезапности на дальнейший ход событий в результате быстрого продвижения наших подвижных войск…{1}
Таковы были в основном те неблагоприятные для нас факторы, которые обусловили столь тяжелое развитие событий в начальный период войны. Для гитлеровцев дело обстояло как раз наоборот.
Внешнеполитическая обстановка благоприятствовала им, ибо, вторгаясь в СССР, германские фашисты приступили к исполнению той основной задачи, которая перед ними была поставлена наиболее реакционными кругами международного империализма. Внутренняя политика в фашистском рейхе со времени прихода Гитлера к власти была направлена на непосредственную, вполне конкретную подготовку к войне. О военных кадрах вермахта и их боевом опыте нет смысла подробно говорить. Гитлеровскому режиму досталась прочно сколоченная и высококвалифицированная каста прусских милитаристов, которой Гитлер дал все, что она хотела, и прежде всего возможность продемонстрировать свое искусство и приобрести опыт современных боевых действий в ходе реваншистской войны.
Коснемся, однако, непосредственно названных нами выше проблем, решаемых военной стратегией.
Нужно сказать, что в определении задач начального периода войны, в характере и способе ведения боевых действий в этот период были серьезные несоответствия между нашими теоретическими наметками и конкретным развитием военных событий. Мы, в частности, предполагали сразу после нападения на нас перенести сражение на территорию агрессора и после первого же его удара вести наступательные действия, а не обороняться. Мы исходили при этом из верной посылки превосходства нашего военно-экономического потенциала над потенциалом вероятных агрессоров. Однако возможность временного превосходства врага и вытекающая из этого необходимость широких оборонительных действий на первом этапе войны учтены не были. Отсюда и наши непрерывные, большей частью неудачные, попытки вести наступление в начальный период войны, хотя обстановка совершенно не благоприятствовала этому. Однако в последующем эта, в целом правильная, установка была нами реализована. Мы очистили советскую землю и перенесли действия на вражескую территорию.
Были нами допущены ошибки в вопросах сосредоточения и развертывания вооруженных сил в канун войны. Они были связаны прежде всего с тем, что в компетентных органах налицо были опасения, что спешное сосредоточение и развертывание войск на западных границах послужит поводом для агрессии, и в силу этой ошибочной позиции нами было упущено драгоценное время.
Планы и замыслы операций, вплоть до контрнаступления под Москвой, зачастую не соответствовали реальной обстановке и поэтому не могли быть выполнены войсками в полном объеме. Часто ставились непосильные задачи. Неверную оценку находили действия и намерения противника, а поэтому контрмеры, разрабатываемые нашими командными и штабными инстанциями, очень часто били мимо цели.
В первые дни войны, например, когда наметились намерения гитлеровцев отрезать наши крупные силы в так называемом Белостокском выступе, предпринимались попытки вести контрнаступление вместо спешного отвода этих войск на более выгодные рубежи.
Характерно, что, судя по служебному дневнику Гальдера, командование гитлеровцев более всего опасалось организованного отвода наших войск на подготовленные тыловые рубежи{2}.
В момент поворота части сил группы армий Центр на юг в конце августа 1941 г., когда необходима была концентрация всех усилий Брянского, Резервного и Юго-Западного фронтов именно на обороне участков наметившегося прорыва, Ставка поставила перед ними наступательные задачи, хотя она и была информирована о наличии отдельных разведданных о движении врага на юг. Самокритично следует сказать, что командование Брянского фронта также не точно осмыслило эти данные, считая, что это маневр, направленный на обход Брянска для удара по Москве с нового направления.
Теперь у нас подчас трактуют даже само создание Брянского фронта как результат предвидения Ставкой возможного поворота центральной группы войск гитлеровцев на юг, что совершенно не соответствует действительности.
Таковы некоторые погрешности стратегического порядка, допущенные нами в начальный период войны. Они явились одной из причин наших серьезных неудач в это время. Но при внимательном анализе мы видим, что они носили не принципиальный, а частный характер и не были связаны с основой нашей стратегии. Поэтому, руководствуясь в дальнейшем ее принципами, мы победили.
Обратимся, однако, к стратегии наших врагов, германских фашистов, стратегия которых принесла им очевидные успехи в первый период войны и полное поражение в дальнейшем.
При этом нужно иметь в виду, что многие весьма важные теоретические положения стратегии не могут быть проверены в мирное время. В этом смысле стоит подчеркнуть различие, которое было в этом отношении между сторонами перед началом Великой Отечественной войны.
Положения нашей военной стратегии не могли быть подвергнуты проверке достаточно широкой боевой практикой, поэтому оставались научными предположениями. Германо-фашистская стратегия прошла такую проверку до войны против нашей страны и, по мнению ее авторов, выдержала ее. Но в действительности практика эта была недостаточной. По разным причинам противники вермахта оказались либо значительно слабее его, как, например, Польша, либо исходили из совершенно неправильных и устаревших представлений о войне, как, например, Франция. А лишь опыт большой войны против сильного во всех отношениях противника, требующий действительного напряжения сил, может являться верным показателем правильности военно-стратегических положений.
Таким образом, если мы недооценили имевшийся у вермахта опыт ведения современной войны, то немецко-фашистские высшие штабы и сам Гитлер чрезмерно переоценили этот опыт и сочли, что он вполне достаточен, чтобы разбить любого противника.
Здесь уместно показать, как этот опыт стали оценивать сами гитлеровские генштабисты после окончания второй мировой войны, т. е. после того, как они получили возможность сравнить его с опытом войны против нашей страны.
Я позволю себе привести довольно пространную, но весьма выразительную выдержку из статьи К. Типпельскирха Оперативные решения командования в критические моменты на основных сухопутных театрах второй мировой войны.
…Большое количество техники и умение командиров использовать ее было в Балканской кампании 1941 года настолько ошеломляющим, что в успехе похода с самого начала не было никаких сомнений. Подобные предпосылки, хотя и не столь ярко выраженные, имелись у немецкой армии и в войне с Польшей в 1939 году. К этому следует прибавить то, что польское командование оказало немцам любезную услугу тем, что пожелало удерживать внешние границы своего государства на театре военных действий, с трех сторон окруженном немецкой армией, и даже, исходя из этого расположения, начать наступление, несмотря на превосходство немцев в людях и технике.
Французское командование в 1940 году захотело воспользоваться обороной как наиболее сильной формой ведения войны (выражение Клаузевица. – А. Е.), чтобы остановить немецкое наступление на кратчайшей линии фронта: линия Мажино, р. Маас (до Намюра), Антверпен – и позднее добиться победы по образцу первой мировой войны, т. е. блокировав Германию и дав союзникам (Великобритании и, как оно надеялось, Соединенным Штатам) возможность вооружиться. Французское командование, избрав более сильный метод ведения войны, преследующий вначале негативную цель, глубоко верило в возможность такого исхода войны. Несмотря на опыт только что прошедшей войны в Польше, оно еще не понимало, что в боевые действия немцы внесли два новых элемента: оперативное использование подвижных соединений и применение авиации для поддержки сухопутных войск.
Эти новшества давали немцам возможность осуществлять такие прорывы, локализовать которые если и было возможно, то только при таком руководстве войсками, которое могло что-либо противопоставить этим новым фюрмам немецкого наступления.
Такого руководства французы обеспечить не смогли. Полагаясь на опыт первой мировой войны, французское командование не верило в возможность внезапных прорывов с ходу, стремительность которых не допускает принятия каких-либо мер для восстановления положения. Затруднительным для французского командования было и то, что прорыв немецких войск последовал на реке Маас между Седаном и Намюром, т. е. где оно меньше всего ожидало наступления. Решение нанести главный удар в этом направлении было найдено немецким командованием не без труда…
Йодль в феврале 1940 года пишет в своем дневнике:
Удар на Седан является с оперативной точки зрения окольным путем, на котором можно оказаться пойманным только богом войны.
В том, что бог войны был милостив по отношению к немцам и помог им добиться ошеломляющего успеха, немалую роль сыграла неправильная расстановка англо-французских сил, которая не отвечала всем оперативным требованиям. Это выразилось в том, что французское командование, имея девятнадцать французских и английских моторизованных дивизий, три легкие дивизии, не сосредоточило хотя бы часть их в качестве резерва на центральном участке, что дало бы ему возможность своевременно перебросить их к местам прорыва.
Вместо этого французское командование, как и польское, оказало немецкому командованию любезную услугу и впоследствии не раз вспоминало слова Мольтке о том, что ошибка, допущенная в первоначальной расстановке сил, едва ли может быть исправлена в ходе всей войны. Оно бросило основные силы своих подвижных соединений, используя их моторизованность только в качестве транспортного средства, в район бельгийско-голландской границы, где они были немедленно скованы группой армий Б.
Обстановка могла бы сложиться совершенно иначе, если бы французское командование, остановив свои войска западнее линии Мажино у французско-бельгийской границы с ее мощными полевыми укреплениями, доверило бы вопреки всяким политическим соображениям бельгийцам и голландцам помешать наступлению немецких армий и держало бы в резерве за линией фронта основные силы своих подвижных войск. Этого решения представители немецкого командования опасались больше всего, поэтому сообщение о вступлении трех армий левого фланга (1-й и 7-й французских и английской) на бельгийскую территорию вызвало у всех вздох облегчения. Конечно, если бы французы поступили таким образом, то превосходство германской авиации и оперативное использование немцами своих подвижных соединений оказались бы весьма эффективными, если не решающими, но во всяком случае первое столкновение с главными силами противника создало бы совершенно новую обстановку, и немецкому командованию было бы значительно труднее пробиться к морю и, отрезав три армии левого фланга, запереть их в котле Лилль – Дюнкерк.
Оперативный план, который с самого начала был рассчитан на окружение трех армий противника при создании по рубежам рек Эн и Соммы постоянно удлиняющегося фронта сковывающей группировки, можно было теперь осуществить почти без всяких трудностей.
Немецкая армия, поддерживаемая авиацией, завоевавшей себе полное господство в воздухе, настолько превосходила по своим силам французскую армию, потерявшую около двух пятых своих лучших дивизий и ослабленную за счет выхода из строя армий Бельгии, Голландии и Англии, что в кампании во Франции так и не возникло определенных критических моментов, которые потребовали бы принятия новых решений.
Этот анализ побед вермахта до нападения на СССР как нельзя лучше показывает, насколько опрометчиво было полагаться на извлеченный при этом опыт. А ведь именно на нем базировали немецкие фашисты свои надежды на молниеносный разгром нашей страны.
Тот же Типпельскирх далее пишет:
Ошеломляющий успех войны на Западе привел Гитлера к убеждению, что такой же успех будет обеспечен ему и в войне против Советского Союза. Все оперативные соображения при этом были отодвинуты на задний план соображениями психологическими. Следует ожидать, – говорил Гитлер в беседе с командующими армиями 5 декабря 1940 года, – что русская армия при первом же ударе немецких войск потерпит еще большее поражение, чем армия Франции в 1940 году. В другом разговоре с командующими армиями, происходившем 9 января 1941 года, он дополнил это высказывание, заявив, что русские вооруженные силы представляют собой глиняный колосс без головы. У них нет хороших полководцев, и они плохо оснащены… Целью операций должно явиться уничтожение русской армии, захват важнейших и разрушение остальных индустриальных районов, кроме того, должен быть захвачен район Баку. На основании этого убеждения возникла директива № 21 от 18 декабря 1940 года – план Барбаросса, в первом абзаце которой говорилось: Немецкие вооруженные силы должны быть готовы к тому, чтобы… победить Советскую Россию путем быстротечной военной операции{3}.
Обратимся, однако, к наиболее существенным сторонам военной стратегии германского империализма, которые всецело определялись его политикой. Агрессивная политика Германии основывалась, с одной стороны, на алчности тех, в чью пользу она проводилась, а с другой стороны, вынуждена была сообразоваться со сравнительной ограниченностью ресурсов. Известно, что Германия не располагала достаточно сильным военным и экономическим потенциалом (сравнительно небольшая численность населения, недостаточная сырьевая и продовольственная база, плюс открытые границы, географическое расположение в центре Европы среди крупнейших государств). Именно эти объективные данные заставляли германских милитаристов при разработке стратегических планов базировать их на превосходящих, в известной мере даже случайных, факторах, на таких, например, как готовность к внезапному удару. Этим, собственно, объясняется и традиционная для Германии авантюристическая стратегия молниеносной войны, осуществляемой предельно наступательно при сосредоточении всех усилий в данный момент против одного из противников с целью опрокинуть его одним ударом. Характерно, что, несмотря на провал подобной стратегии в 1914–1918 гг., германские империалисты вновь прибегли к ней в 1939 г. и в 1941 г. Такая стратегия могла дать лишь временные успехи, что и подтвердилось на практике.
Посмотрим, каковы были основные дефекты военной стратегии гитлеровцев при развязывании войны против нашей страны и в ходе ее первого периода. Как известно, основным был просчет, о котором с такой ясностью в свое время сказал В. И. Ленин:
Самое опасное в войне… – это недооценить противника и успокоиться на том, что мы сильнее. Это самое опасное, что может вызвать поражение на войне…{4}
Мы далеки от мысли, что победа в войне является механическим следствием абсолютного количественного превосходства в силах. Поэтому учет сил противника – это довольно сложное дело, требующее глубокого знания всех основных данных не только об армии, но и о стране, ее народе. Германский генеральный штаб и все те инстанции гитлеровского государственного аппарата, которые были привлечены к разработке планов войны против нашей страны, оказались не на высоте положения. В анализе наших сил и возможностей ими было допущено несколько серьезных ошибок. Я обращаюсь здесь, естественно, лишь к моментам чисто военного характера.
Гитлеровцами при составлении плана Барбаросса были учтены лишь войска, находившиеся на территории наших приграничных округов (первый стратегический эшелон). Характерно, что даже силы, находившиеся под ружьем в других районах нашей страны (второй стратегический эшелон), гитлеровские стратеги почти совершенно не приняли во внимание, а ведь в условиях второй мировой войны время, необходимое для привлечения этих войск, исчислялось днями, так, даже при наших громадных расстояниях для этого требовалась максимум неделя, в редких случаях – две. Формирования же военного времени (третий стратегический эшелон) были совершенно сброшены со счетов, видимо, на том основании, что решающая победа будет достигнута еще до того, как они успеют развернуться. Гитлеровцы рассчитывали осуществить свои основные замыслы в течение трех месяцев, ибо далее уже имелась полная вероятность использования формирований, создаваемых в результате всеобщей мобилизации. Если обратиться к плану Барбаросса, то при всей его молниеносности он все же был рассчитан на более продолжительный период. Таким образом, игнорирование гитлеровцами возможности использования нами третьего стратегического эшелона было не только грубым просчетом гитлеровских генштабистов, но и противоречило их собственным основным планам. Наверное, они думали перевыполнить свои планы.
Я не говорю о десятках других просчетов, основанных на искаженном представлении об экономических, моральных и политических особенностях нашего государства.
Следующим существенным просчетом немецко-фашистских стратегов было почти полное забвение того факта, что война есть двустороннее явление и что противник – это не просто объект их действий, но что он способен на активные контрдействия, имеет свои собственные цели в войне, а тем более наделен волей к сопротивлению.