Текст книги "Игры с Вечностью (СИ)"

Автор книги: Андрей Грамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 24 страниц)

Перед рассветом Виттор стоял в небольшой толпе, которая собралась возле пяти столбов. До начала аутодафе оставалось не более получаса. Повозки с осужденными уже прибыли, и стояли в стороне, в окружении солдат. Монахи таскали вязанки с хворостом. Серые сумерки уже начали рассеивать ночную мглу, трава покрылась росой, и по-над землей начинала подниматься легкая туманная дымка, обещавшая жаркий день, который пять осужденных девушек уже не увидят. В толпе не было случайных любопытных и зевак. Все пришедшие были родственниками жертв, так или иначе узнавшими по своим каналам о месте и времени казни. Виттор искал отца Анны, но не нашел его. Он подумал, что старый Доминго не знает о казни, но Виттор ошибался. Себастьян и не мог узнать о ней, так как стариково сердце не выдержало переживаний, и вчера под вечер старого Доминго не стало. Это лучше, наверное, чем доживать в одиночестве свой век, постоянно вспоминая о казненной дочери. Себастьян умер не мучаясь, мгновенно. Другое ожидало Анну. Нет предела страшной фантазии инквизиторов. Зная, что человек в пламени костра мучается не больше пяти минут, они стали заменять обычные дрова сырыми, и приковывать осужденных на вершине высокого столба. Так человек медленно жарился в течение часа, испытывая страшные мучения. Виттор не мог смотреть на казнь своей любимой, но ноги сами его привели сюда, и он стоял в ожидании, надеясь увидеть ее в последний раз. Все происходило как в бреду, ни одной мысли не осталось у де Ихо, ни одного чувства. Были только животные инстинкты, какие есть у собаки, которая привязана к своему хозяину, и даже мертвого она не может его оставить.

Девушек привязали к столбам, монахи с факелами встали наизготовку. Отец-инквизитор сказал какую-то речь, в смысл которой Виттор даже не вслушивался, и после этого поднялось пламя. Сырые дрова сильного жара не давали, горели плохо, но горели. Столбы, которые для больших мучений жертв обили железом, начали медленно нагреваться. Первые лучи солнца осветили казнь, видимость сразу улучшилась, и Анна различила в толпе своего любимого.

– Виттор!

– Любимая! Прости за все! – По его щекам потекли слезы горечи.

– Мы еще увидимся... – ее слова оборвала короткая стрела арбалета, которая пронзила грудь. Анна умерла мгновенно, не мучаясь. Наверное, на эту "божью милость" вчера намекал тюремщик Педро. Именно по этой "милости" оборвалась ее двадцать первая весна.

Виттор обернулся назад, и увидел скачущего во весь опор всадника, в ста метрах от толпы. В погоню никто не кинулся, только солдаты принялись пиками разгонять толпу. Виттор ушел, не дожидаясь этого. Ему не на что больше было смотреть. Стрела убила двоих сразу, он потерял и себя. Что он чувствовал? Уже ничего. Полная отрешенность, сумрак сознания. Если бы были виновные в ее смерти, то он бы жил местью. А так кого винить? Торквемаду? Он уже далеко, его не достать. А остальные только винтики в этом безжалостном механизме. Поэтому больше не осталось ничего, ни Анны, ни Виттора, ни любви. Не осталось и жизни.

Виттор де Ихо пешком пошел домой, где все рассказал отцу и матери. Карлос уехал по делам в Малагу. Потом Виттор лег спать, и проспал до заката. На закате Виттор спустился вниз, в зал. Дома никого не было, мать отправилась к подруге по соседству, а отец в лавку, куда прибыли кожи, сплавлявшиеся по реке. Никому не говоря и слова, Виттор пошел к Гвадалквивиру, где сел на берегу и выпил две бутылки аликанте. Ему не хотелось жить. Отплывая от берега на лодке, он знал, что уже никогда не причалит обратно. Тяжелый камень, привязанный к ногам крепкой веревкой, всплеск волны и все. Его никогда не найдут...

Виктор Ильин проснулся в три утра. Ему казалось, что он все еще захлебывается холодной мутной водой реки, его душат спазмы и конвульсии сгибают ноги. Сев на кровати и включив свет, Виктор пришел в себя. Это был только сон, хотя таких снов Ильин еще никогда не видел. По телу прошел озноб. Виктор был готов поклясться, что это происходило на самом деле, но то, что он жив, доказывало обратное. Еще не понимая ничего, Виктор прикурил сигарету. Была необходимость разобраться во всем. Ему казалось, что сон длится сейчас, а там была его жизнь. Мысли сменяли одна другую, и в их лихорадочном беге он не мог уловить ту, самую нужную и трезвую. Была необходимость успокоиться. Виктор пил очень редко, только крепкий алкоголь, но не чаще раза в месяц или два, на свадьбу или на день рождения кого-то близкого. На этот раз Ильин изменил принципам и пошел на кухню, где трясущимися руками откупорил бутылку водки, стоящую в холодильнике с его дня рождения, и залпом выпил не меньше половины стакана. Стало лучше. Виктор закусил колбасой и повторил маневр. Бутылка заметно опустела, да и мысли в голове куда-то потерялись. Ильин опять закурил и сел на табурет. Нужно было выбираться из растерянности, вызванной сном. Необычайный всплеск адреналина еще не прошел, сердце стучало как барабан. Виктор вздохнул и начал докапываться до истины. Итак, думал он, первое. Сон, это был сон, а не явь. Это точно и сомнению не подлежит. Второе: все это не могло происходить с Виктором, так как он не жил в Испании в конце 1480-х годов. Третье: сновидение было навеяно его мыслями об Испании перед сном. Все остальное только чувства, вызванные сном. Четвертое: он так напуган и впечатлен только потому, что таких реалистичных снов у него никогда не было. Но ничего, все бывает впервые. Итог: успокоится и осознать, что это все сказка. И ложиться спать. Хотя, последнее спорно – завтра Виктор выходной.

Ильин успокоился, и тут пришла другая мысль. Да, сон навеян мыслями об Испании, а чем навеяна та прекрасная девушка? Она Виктору незнакома, он ее точно нигде раньше не видел. Ее внешность даже не напоминает ему никого. Хотя, возможно, он видел ее где-то в толпе незадолго до этого, она его впечатлила и вот, приснилась наконец-таки. Все просто. А просто ли? При воспоминании об Анне кольнуло сердце, что-то ранее незнакомое вдруг поселилось там. Что это? Виктор, не задумываясь, назвал это нежностью, какой-то щемящей нежностью в сердце. Раньше все мысли и чувства у него шли через голову, а теперь вот впервые что-то в сердце. Отчего она его так взволновала? Если бы знать. Бред, все бред. Она же только приснилась, как можно влюбиться в сон? И на этой мысли Виктор прекратил внутренний монолог, удивленно заглядывая в самого себя. Неожиданно прозвучавшее слово "влюбиться" стало основоопределяющим. Чертовски правильное слово. Он действительно чувствовал что-то незнакомое до этого, и если это была не влюбленность, то, что тогда? Даже не влюбленность. Всю боль того, приснившегося Виттора, всю его любовь Ильин прочувствовал сам, проснувшись. Чувства из сна как по мановению волшебной палочки перешли в реальную жизнь, и от этого сжималось сердце, учащался пульс, и что-то похожее на комок находилось в горле. Этого не могло быть, но это было. Виктор опустил голову на руки. Час от часу не легче. Теперь он влюбился в несуществующую девушку из сна. И как это называть? Может, пока он выходной, стоит к психиатру сходить, пусть поможет уколами там, или гипнозом? От этой мысли стало веселее, он улыбнулся. И тут прошел по коже озноб как от холода, и чей-то голос в голове сказал: Вот оно! Виктор даже обернулся, но, естественно никого не нашел за спиной. Нет сомнений, голос был его. Просто мысль прозвучала вслух, и поэтому показалось, что кто-то с ним говорит. А что оно? Оно, то, чего он ждал всю сознательную жизнь, с каждым приходом желтеющей листвы. ОНО, что-то, слишком похожее на чудо, чтобы быть настоящим. И это нельзя было доказать, он это просто чувствовал.

Вот так в жизнь Виктора Ильина ворвалась любовь. Неожиданно и быстро, как стрела от арбалета, пронзившая грудь. Виктор остановил течение мыслей, и проверил свои чувства. Самым большим желанием было увидеть ту девушку наяву. Он понимал, что это невозможно, но ничего с собой поделать не мог. Любыми средствами он хотел увидеть ее. Разум говорил одно, сердце абсолютно другое. В голове всплыли слова Жорж Санд: рассудок никогда не плачет – это не его дело, а сердце никогда не размышляет – оно не для этого нам дано. Виктор иронично улыбнулся этим словам. Пусть разум не вмешивается в сердечные дела. У него есть любовь, и есть надежда найти эту девушку. Остальное его не волнует. Пусть кто-то на эти мысли посоветует ему обратиться за помощью в лечебницу для душевнобольных, ему плевать. Он будет искать ради того, чтобы однажды увидеть ее улыбку и еще раз заглянуть в ее глаза. Остальное не имеет значения. Мысль права: вот оно, пришло. И будь что будет. Один умный человек говорил: "У меня есть мечта...", начиная свои выступления именно с этих слов. Виктор теперь знал, зачем он живет, у него тоже появилась мечта. И надежда. И любовь.

2

Аня Воскресная сидела в своей комнате и в крайней тоске листала модный журнал. Больше ей делать ничего не хотелось. Был день, двадцать девятое октября, пятница. Аню все достало, и серость жизни казалась невыносимой и нескончаемой. Обыденность душила как Отелло Дездемону, сильно и яростно, со всей ревностью к счастью, на которую только была способна. Нет, о такой жизни, какую вела Аня, любая девушка в современной России могла только мечтать. У нее было все, о чем она могла грезить или чего желать. То, сколько тратил на нее отец, наверное, было соразмерно с бюджетом футбольного клуба первого дивизиона Российской Федерации. Все капризы дочери Анатолий Воскресный исполнял без споров и возражений, но избалованной она не была, об этом тоже побеспокоился своевременно ее отец, хотя и отчасти. Детство без матери оставляет в душе ребенка не маленькие отметины, и человек, который терял, очень редко бывает капризен. Нет, трагической истории я рассказывать не собираюсь, ее мать была жива, и, быть может, даже здорова, но ни она свою дочь, ни дочь ее, уже не помнили.

Вышло так, что Анин отец, когда он только познакомился с ее матерью, был обычным строителем. Он работал каменщиком, исправно принося в семью деньги, хотя и не большие. Его будущая супруга, уроженка одной из близлежащих к городу станиц, позаботилась, чтобы дочь появилась немного незапланированно, зная, что будущий муж ни за что не откажется от ребенка, и этот финт даст ей долгожданный штамп в паспорте и жизнь в городе. Так и вышло, они поженились, но она не рассчитала, что городская прописка еще не даёт ей возможности красиво, или хотя бы счастливо жить. Тогда началось то, что обычно начинается, когда женщина не любит своего мужа, и наплевательски относится к ребенку: отлучки, пьянки и кабаки. Муж ее за руку не ловил, доверяя и не проверяя слухи, а, быть может, и прощая ее. Это знает один Бог. Так продолжалось около года, пока, наконец, в один из вечеров он не вернулся с работы и не заметил отсутствие жены. Это не было ново, но на этот раз вместе с женой исчезли и все ценные вещи. Как потом он узнал по своим каналам, жена познакомилась с приятным мужчиной и, влюбившись в него, сбежала из города в неизвестном направлении, оставив на мужа двухгодовалую Анну. Анатолий Борисович немного поубивался, может, полил слезы в подушку наедине с собой, а потом обозлился и начал грызть этот мир и судьбу. Как только он приступил к этому, мир поддался. Аню воспитывала бабушка с дедом, а отец весь ушел в работу. Он уволился с прежнего места службы и перешел в другую фирму на должность бригадира. Через время он стал прорабом, и так, постепенно, год от года, он полз вверх по карьерной лестнице. Три года назад Воскресный стал соучредителем крупной строительной фирмы, куда его позвал товарищ. После трагической смерти этого человека Анатолий проснулся владельцем. Это случилось год назад, и он искренне переживал утрату. Бывшая жена так и не объявилась, но он еще лет двенадцать назад позаботился о ней, оформив за отдельную плату все документы о ее кончине, и выкупив даже место на кладбище, где теперь стоял ее памятник из серого гранита. Этот жест носил двоякий смысл: он облегчал себе душу, которая долго отходила от той, бешеной любви, и заодно предотвратил возможные поползновения на его имущество и на права материнства. Анне до матери тоже дела не было, она и слышать о ней не хотела, особенно остро, как женщина, чувствуя предательство по отношению к себе.

Итак, отец исполнял любые ее прихоти, но она скучала. Если кто-то думает, что деньги творят счастье, то они ошибаются. Мы бываем счастливы и от мелочей, оставаясь безразличными к чему-то значимому, такому, как, например покупка новой квартиры. Ей, как и большинству женщин на земле не хватало эмоций. Она думала о том, чтобы как-то изменить свою жизнь, но из этого нормального ничего не выходило. Всю эту неделю она тратилась на дорогие предметы гардероба, с утра до вечера совершая даже не набеги, а просто бандитские налеты на бутики с подругами, отдыхала по вечерам в ночных клубах и общалась с людьми. Перед этим две недели она провела в Испании, в Барселоне. Итог был один – жизнь менялась только в мелочах, а настроение не улучшалось. Затяжной депрессией она бы это состояние не назвала, но что-то давящее ощущала постоянно. Как-то кардинально менять жизнь ей не хотелось (как, например, переезд в другой город и т.п.), так как ее по большому счету все устраивало, но она не раз думала, чего бы ей хотелось в этой жизни, хотя так и не решила. Что такое любовь, Аня не знала, и в свои двадцать два года еще ни разу не влюблялась, в отличие от большинства сверстниц, которые за эти годы успели испытать это чувство, многие и не один раз. Вообще, любовь – это ветрянка, чем раньше ей переболеешь, тем легче будет потом. Это даст иммунитет на всю жизнь, и в случае рецидивов этого заболевания человек уже знает, как с ним бороться при осложнениях и побочных действиях лекарств. Любовь на поздних сроках бывает смертельна. Да, Анне хотелось приукрасить свою жизнь, и она умирала со скуки, не зная простую истину, доступную каждому, и известную всем поэтам: хочешь изменить мир и измениться сам, получив эмоции? Влюбись, или придумай себе любовь.

Журнал полетел в стену. Музыка смолкла. Анна подошла к окну. Ее горячий характер требовал выхода эмоций, всплеска, устав от хандры. Она была очень сильной в плане характера девушкой, пойдя в этом по стопам отца, который хоть и поздно, но, тем не менее, все же осознал свои лидерские качества. Прямолинейная, целеустремленная, не терпящая хамства и грубости в свой адрес, она всегда умела дать отпор. Она была умна, хитра, продумана и осмотрительна. Недостатком была вспыльчивость, какой-то итальянский, что ли, южный темперамент, оставляющий свой след на всем. Из таких людей, когда со временем утихают страсти и бесшабашность юности, получаются очень умелые и расчетливые владельцы крупных корпораций, которые могут из ничего при желании сделать все. В эту минуту один из таких и переступил порог ее комнаты. Она обернулась навстречу отцу. Анатолий был высок, плечист и с юности склонен к полноте, хотя, надо отдать ему должное, он с этим боролся, как мог, – бассейн, тренажерный зал и пробежка три раза в неделю, хотя он это очень не любил. Он любил бильярд и стрельбу. Это соответствовало его натуре – точность во всем, быстрота действий, расчет, хитрость и непредсказуемые удары. Из-за занятий спортом он не был полон, перегоняя в мышцы любой жир, случайно появляющийся на теле. Анатолий любил качественную, вкусную еду, дорогие вина, быстрые автомобили и очень ценил прекрасную половину человечества, особенно если женщина была умна. Голову от чувств он никогда не терял, переболев этим еще лет двадцать назад. Ему было лет сорок пять-сорок шесть. Темно-русый, сероглазый, с жестким взглядом, который смягчался только в присутствии дочери, он никого не впускал к себе в душу, предпочитая, чтобы его неправильно поняли, чем узнали лишнюю информацию. По натуре немногословный, но с отличным чувством юмора, он, бесспорно, был умен. Все счастье его жизни не значило ничего без дочери, его отрады и его головной боли.

– Судя по валяющемуся журналу и тишине, ты о чем-то задумалась. – Это были его первые слова. Отец только что приехал из аэропорта. В Москве проходила какая-то деловая встреча, на которой он задержался на пару дней. – Все еще скулишь над своей скучной жизнью?

Анна привыкла к языку отца, который иногда грубовато, но зато точно одним или двумя словами передавал смысл, который у некоторых занимает не одно предложение. Он в общении с дочерью никогда даже не повышал тона, не то, чтобы хоть когда-нибудь поссориться с ней, но иногда мог и применить немного непечатные выражения, направленные, конечно же, не в адрес Анны. Она на этом даже не зацикливала своего внимания, тем более что подобное было очень редко и выражало только крайнюю степень негодования отца, которое нужно было еще заслужить. С детства он выбрал правильную тактику даже не воспитания, а общения с дочерью. Он был ей скорее сверстник, друг, равный ей, чем старший по возрасту или отец, которого нужно остерегаться и не перечить. Он знал, что общение с его друзьями, с самого маленького возраста, на любые общедоступные темы избавит в будущем его дочь от многих проблем в отношениях с противоположным полом. Он добился этим главного – дочь понимала психологию мужчин, и знала, с чем их едят, и как укрощают. Благодаря тому, что его друзья все были умными и интересными в разговоре людьми, дочь тоже выросла далеко не глупой. Происходило это общение, когда он перекидывался с кем-то из товарищей в присутствии дочери в бильярд, или жарил шашлыки на заднем дворе дома. Конечно же, когда они распивали горячительные напитки, дочь находилась где угодно, но не в их компании. Умному человеку вложить в голову ребенку правильные моральные принципы, при условии, что с ребенком есть взаимопонимание, не составляет труда. В период подросткового максимализма он ненавязчиво контролировал дочь, делая вид, что сильно не влезает в ее дела. Единственное, он ей не раз повторял, что она для него значит, и просил ставить его в известность когда ее ждать дома, и с кем она идет, не ограничивая круг общения и не связывая ее по времени. Он всегда избегал долгих нотаций и пояснений, называя только причину и последствия, а она прекрасно понимала, что чем грозит. Главный принцип он вдолбил ей в голову с самого раннего детства – чтобы ты не делала, и под наплывом каких бы то ни было чувств, оставайся человеком и девушкой в первую очередь, уважай себя и семью, в которой ты выросла. Она так и делала, и могла с уверенностью сказать, что порочного за собой ничего не знает. С детства отец подобрал к ней ключик: он понял, что дочь бесполезно заставлять чем-то заниматься, если ее это не интересует. Таким образом, всегда удавалось настоять на своем, показывая вещи с нужной стороны.

– Ага. Скулю.... Я рада, что ты вернулся, наконец-таки. Задержался на переговорах, или отдыхал?

– Я совместил и то, и то. Днем переговоры, по вечерам отдых. – Он улыбнулся.

– Седина в бороду, бес в ребро... – многозначно изрекла она. Настроение с приходом отца, как ртуть в термометре с наступлением жары, поползло быстро вверх.

– Я еще не так стар, чтобы искать покоя. – Он достал сигарету, чтобы понюхать ее, не закуривая. От привычки курить он так и не избавился, но в комнате дочери никогда не курил. – Так сказать, в самом расцвете сил.

– Верю. Но мог бы приехать и пораньше. Я скучала. – Она укоризненно посмотрела на него.

– Ну, судя по движению средств на счетах, скука много времени не занимала. Ты все вещи в городе скупила?

– Все. – Передразнила она его. Анна знала, что это не укор, а просто маленькая колкость. Ее отец любил поязвить. – А что мне еще оставалось делать? Сидеть дома и книги читать? Я так зрение посажу.

– Ну, уж тебе ли не знать, что правильно и со вкусом подобранные очки не портят имиджа, а иногда даже наоборот дают изюминку. Ты столько знаешь о вкусах и моде, что давно могла бы преподавать где-нибудь в Милане тамошним модельерам.

– Хватит. – Она лениво махнула рукой. – Ты никогда так не многословен, как в общении со мной. Значит, тоже скучал.

– А как иначе? – Он покачал головой. – Ответь на мой вопрос, чего ты хандришь уже третью неделю? Или четвертую?

– Четвертую. – Она скривила губы. – Не отпускает что-то.

– Чего тебе не хватает? – Он удивился. – Я впервые встречаю женщину, которой не подняло настроение солнце Испании.

– Я первая. – Она подняла с пола журнал. – И единственная в своем роде.

– Понятно. Сборка несерийная, ручная работа...

– Ручная?.. – Она засмеялась.

– Дочь! – Отец погрозил пальцем, тоже в шутку. – Без ваших грязных намеков обойдусь. Мужика тебе хорошего надо, сразу вся дурь и тоска исчезнет. Летать по дому будешь...

– Отец! – Она так же шутливо погрозила ему, но уже кулаком. – И без ваших намеков...

– Да я прямо говорю. Не школьница уже ведь. Двадцать два. Некоторые и замуж по два раза к этому возрасту выходят. А ты меня за все эти годы ни с кем, ни разу не познакомила из парней. Это как называется?

– Я очень избирательна, и всякое в дом не таскаю. А ты, почему ни разу не знакомил меня со своими дамами? Мне же тоже интересно!

– Ну, я их словом "всякое" назвать не могу, потому как сам очень требователен, к сожалению... – он возвел очи к небу, – но зачем тащить в дом кого-то с кем через пару месяцев я уже не буду?

– И я так считаю. Вопросы есть?

– Нет, начальник. Ох, горе. Ну, вот скажи, почему ты такая умная на мою голову? Где сядешь, там и слезешь! – Жаловался он красивой брюнетке на обложке журнала, который взял в руки.

– Сам старался с детства. Кто книги по психологии рекламировал мне? Фрейд, Юнг, Берн! – Она села на кровать, обняв подушку, и снова немного погрустнев.

– Перестарался. Не дочь выросла, а Совет Федерации. Прям ректор МГУ, только в юбке. – Брюнетка эту отповедь слушала очень внимательно, даже не мигала. Боялась слова пропустить, наверное.

– Не смотри на нее так. Покраснеет. – Сквозь зубы проронила Анна.

– Покраснеет. – Анатолий Борисович, кривляясь, передразнил дочь. – Я его с собой заберу, почитаю на досуге. – Он собрался положить журнал в карман.

– Отец!

– Ладно, шучу. – Он кинул журнал на кровать. – Когда на работу пойдешь? – Резко сменил он тон, и уже серьезно смотрел на дочь.

– А надо? – Она искоса посмотрела на него.

– Надо. Хотя бы чтобы узнать, что это такое. Сама выбери должность и фирму, я устрою. Устройся, поработай пару месяцев, а там сама решишь, что тебе надо. Настаивать не буду, санкций каких-то вводить тоже, но тебе это самой пригодится в будущем – опыт работы с людьми в коллективе. Я бы на твоем месте попробовал, по крайней мере, от хандры избавишься, и жизнь изменишь. Меньше времени будет на мысли о всякой бредятине.

– Работа. Четкий график, ранние подъемы... – Она мотала головой, хотя уже согласилась внутренне с отцом, просто хотела его немного подначить.

– Я же тебя не кирпичи класть, и не на завод в токарный цех отправляю. – Он засмеялся. – С твоим маникюром, я представляю. Папа, я сегодня треугольную многозаходную резьбу на штифты наносила. Ха...ха...ха! – Его согнуло от смеха. – Не могу! Я тогда все на свете попутаю. О такой дочери мечтать только можно.

– Ага. Почему бы мне в таком случае сантехником не пойти работать? – Она рассерженно посмотрела на него.– За бутылку паленки унитазы чинить? Тоже мне юморист нашелся.

– Анюта, работа любая уважаема, если она не одним местом делается. – Отец укоризненно посмотрел на нее. – Ты же на финансиста училась, в этом разбираешься хорошо, и любила предметы. Давай, я тебя на эту должность устрою куда-нибудь. Но к себе не возьму, а то гонять буду по работе, без снисхождений.

– А я к тебе и не пойду. – Она положила на подушку голову. – В воскресенье я тебе назову место, куда я устроюсь. Дай время подумать.

– Не вопрос. Не выспалась?

– Да, вчера танцевала всю ночь.

– Ну тогда спи. Не мешаю. – Он развернулся.

– Ага. Давай, увидимся.

– Давай.

Она заснула сразу. Ей снился Лондон.

Туман плыл над Темзой, заволакивал горизонт, утяжелял воздух. Туман покрыл все – сады, мосты, площади и старое Вестминстерское аббатство с его кладбищем, на котором за прошедшие века упокоились Уильям Блейк, Чарльз Диккенс, Альфред Теннисон, и немало других английских мастеров слова. Теперь от них, собранных вместе в Уголке Поэтов, остались только серые плиты, кельтские кресты и глыбы памятников с эпитафиями. Sic transit Gloria mundi, – «Так проходит слава земная». А туман царствовал над Лондоном. Он даже скрыл купол великого творения Кристофера Рена – Собор Святого Павла, одну из жемчужин столицы Англии. Архитектор возводил собор на протяжении тридцати трех лет, и теперь любому прохожему заметно, насколько монументально это строение, требовавшее кропотливых расчетов и нечеловеческих усилий при строительстве. Говорят, что пожилой Рен, когда в 1708 году завершил строительство, плакал над своим детищем от счастья. Уникальность этого собора еще и в том, что благодаря точным расчетам архитектора, многотонный козырек над входом держится только под тяжестью несущей стены. Колонны, на которые он якобы опирается – всего лишь красивый муляж. Между их вершиной и козырьком небольшой зазор. Архитектор не хотел ставить эти опоры, но духовенство, опасаясь, что козырек может рухнуть и накрыть собой проходящих людей, настояло на этом. Кристофер Рен послушно развел руки, молча кивнул и сделал все равно по-своему. Что же, виват, гений! Козырек за триста лет существования собора так и не обвалился.

Как раз на творение Кристофера Рена и смотрела Анна Диманче, восхищаясь благородностью линий и монументальностью неоклассицизма. Она жалела, что купол скрывал туман, но даже фасад, видимый в белой пелене, впечатлял и очаровывал. Англия встретила француженку туманом, и вот уже третий день он не хотел оставлять эти древние кельтские земли. Холод ноября обещал скорые заморозки. Если вы зимой никогда не видели тумана, витающего над сугробами, то отправляйтесь на родину Уильяма Шекспира, и там непременно встретите это редкое природное явление. Английская погода и холодный британский юмор – вещи на любителя.... Истинная парижанка, каковой была Анна, видела, конечно же, и на своей родине величественные соборы, красивые аббатства, громадины дворцов и замков, но здесь все было абсолютно другое. Пролив Ла-Манш разделял не две страны, а два мира. Я не берусь утверждать, что англичане и сейчас не любят французов, но издревле взаимопонимания между кельтами и галлами не было. Чего стоила хотя бы Столетняя война, длившаяся с 1337 по 1453 годы. Примеров такого долгого противостояния между народами история больше не помнит (и, слава Богу!). Об этом и промелькнула мысль у Анны, когда она смотрела на хмурые бледные лица прохожих. Чопорность, непроницаемость и невозмутимость англичан разительно отличалась от французской ироничности, быстроты и хитрости, которая особенно впечатляла на лицах парижских Гаврошей, привычных для жителей этого города так же, как и туман для лондонцев или солнце для римлян. То, что она иностранка, было видно сразу – от открытости смуглого лица до покроя платья по последней парижской моде. Это ей не мешало, и даже наоборот, она не раз замечала восхищенные взгляды мужчин, отлично скрываемые под полуприкрытыми веками. Показывать эмоции бестактно для джентльмена, и это одна из основ чести. Анна отлично понимала это, и забавлялась, посылая иногда быстрые улыбки в их стороны. Ни один из испытуемых этой красивой и веселой девушкой не прокололся и не выдал изменившимся лицом чувств. Надо отдать этим господам должное, я бы не смог устоять под ее чарами, хотя, воспитание – это сила, и оно у меня далеко не британское.

Анна об Англии и ее жителях знала не понаслышке, вернее, понаслышке, но от компетентного человека – гувернантки по имени Гленн, уроженки туманного Альбиона, которая с детства воспитывала мадемуазель Диманче, и знала о своей родине все. Гленн отличалась от породы строгих и невозмутимых представительниц своей профессии английского происхождения так же, как арабский скакун отличается от лангедокского першерона, в лучшую, разумеется, сторону. Она обладала отличным чувством юмора, отзывчивостью, добротой, легким характером и общительностью. Если ее сослуживицы славились своей строгостью и образованием, то Гленн не худшую образованность сочетала с человечностью по отношению ко всем, от кошек до стариков. Этим она и понравилась Полю Диманче, отцу Анны. Мать Анны, Жюстина, вышла за Поля очень рано, когда ей только стукнуло пятнадцать. Она не знала любви, ее замужество спланировали, даже не спросив ее мнения. Поль был сыном одного из наполеоновских генералов, и это решило все дело. Свадьба состоялась в 1810 году, когда император имел небывалую силу, и его верные соратники, генералы и маршалы, пользуясь всеобщей любовью и уважением, были еще и богатыми людьми с неплохими связями, и именно на это рассчитывал отец Жюстины, помошник прокурора. А потом наполеоновский режим рухнул, погребя под своими обломками и отца Поля, и отца Жюстины. К тому времени в семье Диманче уже было двое детей, Анна и ее старшая сестра, которая скончалась от тифа в возрасте двенадцати лет. Анне тогда стукнуло пять. Давно же это было.... Сейчас ей двадцать, и у нее назначена свадьба через два месяца. Мать после смерти старшей дочери тихо помешалась, и муж поместил ее в клинику для душевнобольных. Это случилось после того, как Жюстина хотела утопить Анну в ванне. Зачем она это пыталась сделать, больная женщина не смогла объяснить, и Поль, чтобы не искушать судьбу, решил избавиться от нее. Главное, чтобы это было на пользу дочери, которая составляла все счастье его жизни. После эпизода в ванне Анна приобрела на всю жизнь страх перед водой, хоть и пыталась бороться с этим. Поль, профессор юриспруденции в Сорбонне, дневал и ночевал в лекционной, и как практикующий, к тому же адвокат, не находил времени следить за дочерью. Поэтому в жизни Анны появилась Гленн, которую рекомендовал Полю его друг. Тому человеку англичанка доводилась дальней родственницей, сбежавшей во Францию после какой-то ошибки юности. Что это было, Поль не знал, да и не хотел знать. Ему было достаточно, что она любила его дочь как родную, заботилась о ней и давала избыток полезной информации, которую малютка впитывала с радостью.

Гленн очень скучала по своей родине. Это было странно, потому, как во Франции все было лучше. Например, кухня. Она отличалась от английской так же, как и погода в Лондоне и Ницце. Французы более общительные, открытые. И все равно, видимо этот туманный остров влюблял в себя своей строгостью... А быть может, она оставила в Британии кого-то, по кому скучала? Я думаю, что каждого человека тянет в те места, где он провел свое детство, и это все объясняет. Поэтому с детства Анну сопровождали легенды о рыцарях круглого стола, страшилки о ведьмах и черном псе, и рассказы об обычаях консервативного острова. Анна впитала это в себя, и знала теперь Англию не хуже ее жителей. Может, поэтому она и поехала в Лондон, чтобы наконец-таки увидеть своими глазами ту страну, о которой столько слышала. Отчасти так, а отчасти ей захотелось немного оторваться от своей обычной жизни, и, отстранившись от обыденности поймать правильные мысли. Причиной поездке так же служило скорое замужество. Нет, Анну оно не пугало, она скорее даже стремилась к нему, но что-то все равно останавливало. Она была готова поклясться на библии, что любит Жана, своего избранника, но любовь была не такая, о какой она читала в бульварных романах, коими были усыпаны парижские витрины, так же, как тюльпанами амстердамские рынки. В них любовь горела, сбивала сердечный ритм, кружила голову, а здесь.... А здесь она относилась к своему избраннику с нежностью, привязавшись к нему за годы дружбы, предшествовавшей помолвке, она его уважала, ценила и прислушивалась к его мнению. Жан ее устраивал. Он был умен, образован, обходителен, интересен, красив наконец-таки, да и любил ее безумно, но что-то мешало. Головой Анна понимала, что он идеальный спутник жизни, который никогда ее не обидит и словом, который будет исполнять любые прихоти. За ним она сможет себя чувствовать как за каменной стеной, купаясь в деньгах его отца-банкира, хотя она далеко не ради денег выходила замуж. Но это говорила голова. Чувства утверждали, что ей нужно съездить в Англию и успокоиться, обдумав еще раз шаг. Гленн, с которой Анна делилась всем, тоже говорила, что у воспитанницы любовь, просто такие чувства бывают много позже, когда уже есть совместное прошлое, и удивлялась подобному в столь раннем возрасте. Она советовала выходить замуж, не задумываясь, потому что с подобным раскладом Анна до конца дней будет счастлива и никогда не разочаруется в избраннике. Последняя послушно кивала, но Жан казался ей слишком... слишком правильным, что ли? Она хотела, чтобы ее избранник был более мужественным, открытым и эмоциональным, нежели сын банкира, который отличался молчаливостью, податливостью и спокойствием. Но эти мысли были лишними, как прекрасно понимала не по годам умная девушка, знающая, что с темпераментным мужем жить намного сложнее.