Текст книги "Игры с Вечностью (СИ)"

Автор книги: Андрей Грамин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 24 страниц)

Annotation

Что делать, если ты обычный парень, которому начали сниться прошлые жизни? Вдвойне хуже, когда ты влюбился в прекрасную девушку из снов, не зная, что она реальна. От костров инквизиции Средневековой Испании к современности. Почему из жизни в жизнь встречается именно она? Что делать, когда сама судьба против вашей любви? Чем так опасны для высших сил твои воспоминания? Как найти свою избранницу в миллионном городе? Надо торопиться, на кону стоит ее жизнь. Бросить вызов Вечности, будучи смертным! Каково это?

Грамин Андрей Игоревич

глава 5. Говорится, что когда Спаситель причалил к берегу Гадаринскому, и вышел из лодки на сушу, ему в ноги кинулся человек, вопрошая, доколе будут длиться его муки. Человек тот был одержимым, спал в гробах и имел силу необыкновенную, такую, что рвал цепи и разбивал любые оковы как стеклянные. Спросил Христос, как имя его, и ответил ему человек, что имя ему Легион, ибо много их. Спаситель изгнал бесов из того человека, вселив их в свиней.... Так что экзорцизм известен как метод лечения с незапамятных времен, только сам термин возник несколько позже, произойдя от греческого "экзорсо" – клятва.... Ладно, что-то далеко я вдаюсь в историю.

Грамин Андрей Игоревич

Игры с Вечностью

10

Грамин Андрей

Игры с Вечностью

РОМАН

1

Облака летели медленно, неспешно. Когда-то люди верили, что именно в них превращаются души умерших людей. Грозовые тучи – плохие души; легкие, перьевые облака – чистые души. Именно об этом и думал Виктор, глядя в окно. Чьи же это были верования? Вспоминая, он на секунду прикрыл глаза, отчего рука, в которой покоилась сигарета, немного опустилась вниз, и коснулась пепельницы, одиноко стоявшей на подоконнике. Пепел упал, глаза открылись. Нет, он не помнил. Что-то многое забывать стал. Годы, что ли? Он улыбнулся этой мысли. Ну да, в двадцать восемь лет о прожитом думать еще рано. Хотя, столько дел наворочено за это время.... Да что там, все это лишь суета, мелочи, не стоящие его воспоминаний. А облака плыли в высоте, плыли и плыли, сменяя друг друга. Они обретали самые причудливые формы, давая образы, иногда напоминающие что-то родное, давно забытое и утраченное, но что незримо присутствовало в памяти. Черт его знает, может, и впрямь, души? Смотрят на нас, свысока... улетая в вечность.

Мысли прекратились как по мановению волшебной палочки, и он уже не помнил, о чем думал, любуясь небесами бездонно-синего цвета, и слушая шелест ветра в желтеющей листве. Виктор и сам не знал, отчего из всех времен года он больше всего любил осень. Это было странно, как ему казалось. Большинство людей любит лето или конец весны, когда тепло, и вокруг бурлит жизнь. Часть народа отдает предпочтение началу весны, когда все оживает. Еще меньше существует людей, кто положительно относится к зиме, и то, потому что для них зима – это снег, елки и мандарины, память о давно утраченном беззаботном детстве. Меньше всего люди любят осень, особенно дождливую. Виктору же нравилась любая осенняя погода, хотя, он и сам признавал, что лучше всего не дождь, а солнце, когда в тени холодно, а на свету тепло, как бывает в середине октября. Кто-то сказал, что осень любят только те, кто устал; пусть не от самой жизни, но от того, что их окружает. Виктор устал от обыденности. Он чувствовал, как она его преследует, качаясь в воздухе серым туманом, затрудняет дыхание; как камень давит на шею, не давая разогнуться во весь рост. Кто-то всю жизнь так живет, а кто-то не может так жить. Да, терпит. А что еще остается делать? Виктор тоже терпел. Он именно терпел всю свою жизнь.... Нет, Ильин никогда не являлся мечтающей и сентиментальной натурой, ему не были свойственны переживания и жалость к себе. Но, тем не менее, серость будней мешала жить, и душа требовала свободы.

Вообще, в руках Ильина все буквально горело, и сделать что-то по дому не составляло никакого труда. Когда у него спрашивали, почему же до сих пор не женился, в отличие от своих друзей, он не раз повторял, что стирать, готовить и гладить он умеет не хуже (а, может и лучше) любой женщины, а вот любовь пока еще не встретил. Когда встретит, тогда и женится. Последние его отношения длились год, и ничего, кроме чувства облегчения по их окончанию не дали. Поэтому Виктор, расставшись с Никой, перекрестился и уже два месяца как отдыхал. Ничего серьезного не хотелось. У него была любовница, пара случайных связей на море ушедшим летом, и все. За любовь говорить не приходилось, так как что это такое и с чем ее едят, он не знал. Да, вокруг говорили: любовь! Безумие! Страдание! Чудо! Ему до этого всего не было дела. Придет час, и тогда сам станет ненормальным, а пока вместо сердца у него стояла какая-то операционная система, не дававшая сбоев, все просчитывающая и во всем подчиняющаяся разуму. Виктору романтика тоже была не чужда, каким-нибудь непробиваемым и ограниченным он никогда не был, но это чувство накрывало его редко, и уж если совсем было туго. У него романтика была грустной, ностальгической. Вот, как сейчас.

Он докурил сигарету и начал другую. Вернулся вопрос: почему же он любит осень, в отличие от большинства? Даже не задумываясь, Виктор ответил сам себе. Неизвестно почему, но, наверное, с тех самых пор, как начал ходить, с приходом осени он подсознательно ждал чего-то такого хорошего, неожиданного и захватывающего, что напоминало бы чудо. Это ЧТО-ТО должно было кардинально изменить его жизнь. Что это? Да кто его знает.... Неизвестно что и неизвестно когда, но дети так не ждут Новогодние праздники, как Виктор ждал осень; и с замирающим сердцем, каждый раз, когда желтели листья, он думал: ну когда же? Ему это напоминало ситуацию, когда человек, сидящий на чемоданах, прислушивается к тиканью часов и ждет звонка, по которому он встанет и спустится на улицу, чтобы ехать в аэропорт, куда-то лететь. Куда-то, где ждут, и где все родное, где нет ничего обычного и серого, одним словом, куда-то, где есть счастье. Нет, в голове не крутились никакие мечты по этому поводу, и это ожидание не мешало жить; наоборот, незримо и неосознанно оно давало надежду, с которой, как говорят, в десять раз легче, чем без нее.

Такое же небо с такими же облаками в Андалусии. Черт, откуда эта мысль, пришедшая в голову? Она возникла там сама по себе, как будто кто-то посторонний шепнул ее на ухо, но Виктор знал: эта мысль его. Откуда же ему, хоть и выросшему на юге, но, ни разу не бывавшему за границей, знать, какое небо в Андалусии? Да он Испанию на карте только с помощью бинокля найдет, а тут небо Андалусии. Бред, да и только! Ильин даже заулыбался своей дурацкой мысли. Андалусия! Он закрыл глаза, затянувшись, и в голове как моментальный кадр, всего на секунду, возникли узкие, мощенные камнями со дна Гвадалквивира улицы Севильи, с желтыми и серыми невысокими домиками, залитые белым солнечным светом. Апельсины и гранаты в садах облепили ветви деревьев, стоял свежий запах пряностей из чьей-то лавки, и действительно, небо было синее и бездонное, оно сходилось с горизонтом за поворотом улицы, уводящей вверх, на холм. И такие же причудливые облака плыли над красной черепицей похожих друг на друга домов с террасами. Ильин открыл глаза, и мороз прошел у него по коже. Откуда эта картина, такая живая и такая яркая? Но растерялся он лишь на мгновение. Потом раздался вздох облегчения. Снова затяжка. У него же сто кабельных каналов, и по какому-нибудь из них, да и показывали Испанию, а уж Севилью обойти в таком случае они точно не могли. Недавно была передача про Барселону, и ее собор, Саграда Фамилия, который строится почти век. Значит, и про Севилью рассказывать могли попутно. Голова впитывает информацию, чтобы потом выдавать ее неожиданно, вот как сейчас. Так что удивляться нечему. Хорошо, что все так просто, а то он опешил от настолько ярких образов.

За окном начинались сумерки, было двадцать девятое октября, пятница. Виктор полчаса назад пришел из магазина бытовой техники, где работал сначала продавцом-консультантом, а потом, совсем недавно, стал первым заместителем директора по отделу крупной бытовой техники. За полтора года неплохой рост. В этой огромной сети магазинов, как паутина охватывающей половину России, добиться повышения было сложно, так как люди держались за свои места с очень неплохим заработком. Итак, продавец, старший продавец, заместитель директора. Что дальше? Директор магазина, начальник отдела оптовых закупок, коммерческий директор и дальше до директора филиала. Все было распланировано, и его это совершенно не интересовало. Он знал, что добьется своего по-любому. Да и не могло быть иначе с его умом, упорством и целеустремленностью. Уж в чем, а в людях, и во всех тонкостях торговли он разбирался, значит, и успех был неминуем. Об этом даже не стоило раздумывать, так как его уже заметили наверху, и постепенно подтягивали смышленого парня к вертикали власти фирмы. Так что годам к тридцати трем – тридцати пяти, он будет зарабатывать столько, что хватит и на частный дом, и на пару машин подороже, и на отдых в любой точке мира. Не говоря уже про образование детям, которые к тому времени непременно появятся, ведь не сможет же он всю жизнь оставаться неокольцованым. Это были планы на будущее, и он к ним относился как к неизбежному, без любых эмоций. Ничто не волновало в этой жизни, кроме, конечно осени. Только ее дыхание за окном будоражило сердце и заставляло его биться чаще.

Ильин потушил окурок и встал. Внешне это был высокий молодой человек, кареглазый, с каштановыми вьющимися волосами. Так как он был коротко стрижен, волосы не вились, но в детстве у него был хвостик, и тогда из-за шевелюры и приятных черт лица его вечно принимали за девочку. В восемь лет он принял самостоятельное решение изменить внешность, а в особенности прическу, и с тех пор коротко стригся. Тонкий нос средней длинны с четко очерченными крыльями, полные губы и восточные глаза с длинными ресницами. Может и не из-за внешности и телосложения, а из-за шарма или обаяния, но он нравился девушкам. Виктор с детства бегал на длинные дистанции, и к выпуску из школы у него был первый разряд по легкой атлетике. После окончания школы Виктор забросил спорт, но так и остался сухим и жилистым, как гончая. Черты его лица были бы женственны, если бы не жесткая складка у рта и волевой подбородок. Две ранних морщины разрезали лоб. Одна маленькая, между бровей, а другая горизонтальная, посередине лба. Из-за них, а особенно если на щеках была двухдневная щетина, он казался года на четыре старше. Лицо было слегка угловатым из-за сильно развитых скул, но это почти сгладилось с возрастом, и годам к тридцати обещало исчезнуть совсем. Жесткий, немного надменный, но ироничный взгляд выдавал волю и сильный характер, какой, несомненно, у Виктора и был. Есть теория, что жесткость характера обуславливается грубым именем, без гласных на конце. Так это, или нет, но Виктор Олегович этой теории соответствовал полностью.

В детстве он был заводила и лидер, но со временем это потерялось. Все компании юности неизбежно распадаются, и мы остаемся в одиночестве. Но Виктор не отчаивался, его вообще мало волновало одиночество и мнение других. Когда он, придя из армии, где два года служил во внутренних войсках, не увидел на районе знакомых лиц, даже грусти не проскользнуло в сердце. Из всей доармейской компании осталось только два друга, и их хватало с лихвой. Остальные либо переехали, либо спились, либо сторчались, либо настолько глубоко ушли в семейный быт, что их обратно было уже не вернуть. Но это не ново, в жизни бывают потери и побольше. К настоящему времени с двумя друзьями юности Ильин виделся редко, у каждого была своя жизнь. Все, что могли пережить их отношения, они уже пережили, и, значит, дружба непременно должна была дожить до старости, пройдя через всю жизнь. Да, пусть редки встречи, но как тепло, когда видишь близких людей...

Между тем сумерки сгустились, солнце исчезло за краем горизонта, и Ильин включил свет в квартире. Чем бы ему заняться? Изо дня в день одно и тоже... Книги уже перечитаны по паре раз, фильмы в домашней коллекции пересмотрены. Телевизор Виктор смотрел только в девять вечера, чтобы узнать последние новости. Кто-то сказал, что ночь, проведенная в одиночестве – это потерянная ночь, и Ильин был с этим согласен полностью. Но что ему оставалось делать, когда Варвара (любовница) была в отъезде, и обещала вернуться только через три дня? Одним из хороших способов убежать от скуки была работа, в частности по дому, но, как назло делать было нечего. Вещи были чистыми и глажеными, пыли нигде не видно, все предметы на своих местах. Тоска. Он печальным взглядом окинул комнату. Эта квартира досталась ему от матери, переехавшей в Москву к новому мужу, с которым познакомилась лет семь назад. Своего родного отца Виктор и в глаза не видел, но мало переживал по этому поводу. Как его зовут, и кто он по профессии Ильин не интересовался с самого детства, и поэтому чисто теоретически отцом мог оказаться любой мужчина старше пятидесяти лет, проживающий в том же городе. Зато Виктор очень хорошо знал, каким человеком был его отец в моральном плане, и больше ничего ему знать не требовалось. Со стороны матери это была ошибка юности, Виктор у нее появился, когда ей стукнуло семнадцать. Правда, она ни о чем не жалела. За то, что мать вырастила его без любой посторонней помощи, сын прощал матери все, и считал достойной памятника при жизни. Но это долгая и банальная история, каких по всей России, было, есть и будет еще сотни тысяч. Отличаясь умом, Виктор во всем имел свое мнение, и мог бы, сославшись на личную обиду матери к отцу, решить, что тот, может быть, был и не таким уж плохим человеком, каким его выставляли. Но мать являлась во всем прямолинейной и несгибаемой, здравой в суждениях женщиной; и то, что она почти всегда приводила факты, убеждало в ее правоте. Как бы там ни было, но свобода, обретенная с переездом матери лет пять назад, и радовавшая Виктора по началу, теперь его тяготила. К одиночеству он привык, но, конечно, хотелось рядом видеть человека, которому доверяешь. Три комнаты казались пустыми и ненужными, и сама небольшая квартира советской планировки стала слишком большой для одного. Ильин подавил вздох, и пошел обратно на кухню, где провел инвентаризацию холодильника. Готовить ничего не хотелось, он просто достал сковородку со вчерашним фаршированным перцем, и, не разогревая, съел, полив тот сметаной.

В тот вечер был какой-то эмоциональный спад, редкий для деятельной и темпераментной натуры Виктора. Он знал, что бороться с этим бесполезно, и хандру, как простуду, нужно просто пережить. После ужина мужчина включил-таки телевизор, чтобы просмотреть поток новостей по центральному каналу. Как обычно, все сводилось к одному: мир катится в пропасть; на что Ильину было глубоко параллельно. Потом он переключился на радио, но оно быстро наскучило, и, проверив электронную почту, которая оказалась абсолютно пуста, Виктор начал стелить постель. Он это делал вопреки своему обыкновению не ложиться спать раньше часа ночи. Спать не хотелось, но это состояние приходящее и уходящее, а так как он умел, когда надо, полностью выключать свои мысли, сон должен был вскоре прийти. Так и вышло, мужчина и сам не заметил, как заснул. Правильное решение: отдых лишним для организма не бывает, и тем более он не лишний, когда больше нечем заняться. Засыпая, Ильин знал, что утром, вместе с поднявшимся солнцем, поднимется на позитивную ноту и настроение.

Вообще Виктор редко видел сны, не чаще чем раз в месяц. Ученые говорят, что сон без сновидений самый здоровый и крепкий, потому как мозг в это время лучше всего отдыхает. Виктор всегда спал крепко, но когда видел сны, это была его радость. После любого сна, даже кошмара, у него оставалось приподнятое настроение, которое держалось весь день. Но в этот раз ему снились вовсе не кошмары. Снилось ему, настолько ярко, что казалось живым, бездонное небо Андалусии. Виктор даже чувствовал ветер на своей коже, запахи трав и шум воды в ручье. Он жил в этом сне.

Испания. Андалусия. Конец XV века.

Виттор на рассвете вышел из дома, чтобы полюбоваться поднимающимся солнцем. Ярче солнца сияла только его улыбка. Счастье. Если с кем и могло случиться счастье, то оно ни в какое сравнение не шло с тем, которое испытывал в этой жизни Виттор Алехандро Фелипе Хуарес де Ихо. Он, сын богатого торговца сукном из Севильи, через две недели женился на самой красивой девушке в городе, а, может и во всей Андалусии – Анне.

Было начало мая; земля уже давно отпустила от себя зимнюю стужу, холод, и снег, и раскрылась миллионами цветов, колосистыми травами и листвой на деревьях. До периода летней духоты, который испанцы называют "каникула", оставалось еще месяца полтора, и Виттор как ребенок радовался свежести и теплу. Это ощущалось более остро, потому что он был счастлив, и все, о чем он мог только мечтать, сбывалось. Его любила самая красивая девушка Севильи, и она не зря такой считалась, поверьте мне. Человек, который не родился испанцем, и не жил в то время, не знает, что значила девушка с белокурыми волосами для любого представителя мужского населения Испании, от старого идальго до молодого кабальеро (не говоря уже о простых смертных – крестьянах, буржуазии и цеховиках). В те времена, когда блондинка проходила по улице, движение на ней останавливалось, и среди всеобщего молчания, то тут, то там звучали восхищенные возгласы и признания в любви. Нечему удивляться, красок для волос тогда не было, а ухищрения итальянок, которые знали секреты обесцвечивания волос, еще не приобрели силы в Испанском Королевстве. Анна, дочь зеленщика, от природы обладала прекрасной гривой пышных, чуть вьющихся волос медово-соломенного цвета. Карие, красивые глаза с поволокой, гордый овал лица, пухлые губки, точеный прямой носик, и грация королевы... Она была незабываема и восхитительна. Отец Анны был не беден, хотя и не богат, но для дочери на лучшие наряды, украшения и прочие капризы, старый вдовец Себастьян денег не жалел. Из-за этого они и встретились с Виттором, когда Анна с отцом пришли в лавку де Ихо – старшего, чтобы она сама выбрала отрез черного с серебряными нитями бархата на платье. Тогда Виттор увидел ее впервые, это было полгода назад.

У Анны, как и у любой красивой девушки, было множество поклонников, в число которых себя вписал и Виттор де Ихо. Во второй раз Анна пришла через две недели, без отца, в сопровождении одной лишь дуэньи, чтобы купить сафьян для туфель. Виттор попутно завел разговор, и она охотно пошла на него. Ей нравился молодой, кареглазый мужчина с вьющимися каштановыми волосами и немного дерзким, веселым взглядом. Виттор был очень умен, образован, и умел поддержать в разговоре любую тему. Отец спонсировал сыну обучение в Барселоне, тогдашней столице Испании, куда королева Изабелла Кастильская с супругом Фердинандом Арагонским переехали лет десять назад, прихватив и весь двор. Де Ихо – младший отучился на врача, и, вернувшись, готовился приступить к практике. Но жизнь все решает за нас. Правильно говорят: если хочешь насмешить Господа, то поделись с ним своими планами. Помешала болезнь отца, и Виттору пришлось вести вместо него торговлю, ездить за кожами в Кордову и в Малагу за Османской парчой. Еще на нем было руководство работниками, бухгалтерия и многое другое, так что скучать не приходилось. Отец выздоровел через полгода, но к тому времени Виттор уже основательно втянулся в интересную торговую жизнь, к которой отец до того старался его не допускать, обучая всему младшего сына Карлоса. Карлосу финансовые операции с детства были интереснее всего, но в то время он доучивался в Сорбонне, и приехать на родину не мог. Виттору теперь же вовсе не хотелось менять ножницы торговца сукном на ланцет хирурга. Отец не стал возражать, видя, как в сыне проснулась торговая жилка, о существовании которой он и не подозревал. Карлос был очень горяч, и во всем рубил сплеча, а в торговле нужна хитрость и расчетливость, умение выждать нужный момент. В Витторе все это было в нужном количестве. За время болезни де Ихо – старшего он расширил дело. Отца интересовала только оптовая и розничная торговля, а то, что его клиенты обращаются к портным, чтобы из купленной ткани шить одежду, не трогало. Сын об этом подумал. Старший за долгие годы торговли наработал обширную клиентуру, заработал авторитет и доверие честным ведением дел, ну а сын воспользовался тем, чтобы шить людям, что они хотят. Конечно, проще, когда не идешь от суконщика к портному, а сразу, здесь же заказываешь то, что надо и тебе потом доставляют товар домой. Сын ввел небольшую систему скидок, по которой человек, который привел еще кого-то за покупкой, получал пусть и маленькое, но все же материальное поощрение. Для мастерской по пошиву Виттор выкупил соседнее здание, обставил его необходимой техникой, и пригласил на работу одного из известнейших портных в Севилье вместе с его швеями и посыльным. Выручку делили таким образом, что всех все устраивало; тем более пожилой портной Альберто за долгие годы работы уже устал от организационных вопросов, и с радостью принял деловое сотрудничество, по которому он был наемным рабочим с огромной зарплатой, а всеми делами занимался Виттор. Портной мог беспрепятственно творить, и это было то, чего он хотел. Не имея родных детей, Альберто относился к Виттору де Ихо, как к сыну, и тот платил ему уважением. Дело стало приносить доход, и не маленький, и отец, вернувшись к управлению торговлей, с радостью отдал мастерскую сыну в полное владение, чтобы тот получал прибыль и расширял производство.

Итак, Анна пришла во второй раз, и Виттор без труда прочитал в ее взгляде интерес. Он и сам влюбился еще тогда, когда она впервые переступила порог лавки его отца, и, взглянув на него, весело улыбнулась. Вместе с ней в магазин ворвалось солнце и весна, обосновавшись в душе де Ихо. Какой была эта красавица? Анна была очень прямолинейна, не жеманничала и не кокетничала, как большинство знакомых Виттору девушек. Она отлично знала себе цену, обладала острым умом, отличным чувством юмора и была доброжелательна к людям, особенно к старикам. Милая, добрая, открытая, но в то же время не по годам мудрая и умная, эта девушка, как острая дага – тонкий граненый кинжал, висевший у Виттора на поясе, засела у него в сердце. Она была полна противоположностей, и внутренняя простота, с которой Анна держалась, бросающаяся при первом знакомстве в глаза, являлась только иллюзией. От этого она была, конечно, только интересней. Многие неуверенные в себе мужчины боятся умных женщин, потому что с ними сложно, но Виттор считал, что жизнь и отношения не должны быть все время гладкими, потому как быстро наскучивают и разочаровывают. Осторожная и открытая, временами инфантильная, но во всем мудрая и осмотрительная, веселая, но редко улыбающаяся, Анна сочетала в себе несочетаемое.

После второй встречи и долгого разговора о всяких жизненных мелочах, когда он приоткрыл для себя Анну как личность, они встречались еще дважды, и Виттор обезумел, словно дочь Изабеллы Кастильской принцесса Хуана. О Хуане в народе в то время ходило множество слухов и легенд. Но она помешалась по непонятным причинам, а Виттор впервые за тридцать лет полюбил. Он лишился сна, еда уже не доставляла удовольствия, а от вина только усиливалась грусть и хандра, преследовавшая с недавних пор де Ихо – младшего. Отец, заметив, что у сына все валится из рук, посоветовал тому сходить к уличным девкам, что не раз проделывал сам для поднятия настроения. Но Виттору было не до этого, и он лишь махнул рукой на совет родителя. Старый де Ихо в делах любви советчиком был некудышним. Он, быть может, и любил кого-то когда-то, но уже успел забыть о том в череде событий жизни, за всеми сделками и вечной нехваткой времени в потоке дней, калейдоскопом сменявших друг друга. То, что отец не любит мать, сыновья Алехандро де Ихо знали с самого рождения, и получилось так, что Карлос больше тянулся к отцу, а Виттор к матери. Любить отец не любил, но надо отдать должное, он был всегда обходителен, нежен, добр и приветлив с женой, уважая и ценя мать своих детей. В жизни бывает все, и тем более такое могло случиться в то время, когда женились обычно по расчету, который вели родители новобрачных. Иногда детей обручали, как только те появлялись на свет, заключая выгодную сделку, условия которой вступали в силу после свадьбы. При таком раскладе, если было хотя бы понимание между супругами, это уже считалось счастьем, так что о любви говорить не приходилось. Вот так и получилось с родителями Виттора. Нет, мать его, Сусанна, любила отца всю жизнь, и не скрывала этого, да только отец не скрывал своей нелюбви, которая за всем хорошим отношением, доверием и обходительностью так и остается нелюбовью. Сколько она выплакала слез, одна только Пречистая Дева Мария знает; хотя Сусанна не могла не признать доброту Алехандро.

Нужно было что-то делать со всеми чувствами, и Виттор пошел за советом к матери, которая всегда была добрым и понимающим советчиком. Сусанна дала много советов, и Виттор, хотя всегда являлся опытным в отношениях с женщинами, просто растерявшийся в этот раз под гнетом чувств, поразился, насколько женщина может помочь разобраться в психологии другой женщины. Советы сводились к одному: будь смелее, бери на абордаж, завоевывай... в общем, действуй так, как действовал всегда до того, но только осторожней и осмотрительней, потому как раньше в случае отказа не терял ничего, а сейчас теряешь все. И любимая ничем не отличается от остальных женщин, так же как они нуждаясь не в простом обожании, а в доказательствах своей любви и войне за ее красивые глаза. Ободренный советами матери, Виттор приступил к осаде крепости по имени Анна. Как и любая другая, осада началась с разведки местности (ответных чувств), и сил противника (поклонников). Много информации принес Альберто, портной, который являлся соседом отца Анны, и его другом со времен, когда они в составе королевских войск, вместе воевали с маврами, продолжая войну, длившуюся уже семь столетий. Ко времени встречи Анны и Виттора мавры удерживали за собой только Гранаду, и молодой эмир Абу Абдалы Мохаммед Боабдиллы из последних сил оборонял этот последний оплот мусульман на Пиренейском полуострове. Но это все к делу не относится, и для Виттора была важна не война, а любовь. Как сказал Альберто, часто бывавший в доме Себастьяна Доминго, его дочь стала еще задумчивей, чем обычно, и если раньше она и так редко улыбалась, то теперь ее улыбку не увидишь совсем. И еще: Анна пела, а это был в ее случае верный признак, что она о чем-то грустит. Эти вести ободрили и расстроили Виттора одновременно: Анна влюбилась, но с другой стороны не факт, что ее избранник Виттор, ведь они уже пару недель совсем не виделись, и она избегала встречи. Мать говорила, что это либо совсем хорошо, либо совсем плохо, но для де Ихо это было одинаково больно. Поклонников, по словам Альберто, который отлично видел все происходящее в соседнем саду со второго этажа своего дома, было особенно много. Нет, Анна с ними в саду не гуляла и не встречалась даже, это была очень целомудренная девушка, но их количество подсчитывал портной. Вздохи поклонников, музыка и стихи под ее окнами могли растопить даже камень, но только не ее сердце, что радовало Виттора. На его вопрос, как же отец все спускает ночным гостям, Альберто лишь мудро улыбнулся, и сказал, что тот притворяется глухим, слепым и немым, предоставляя дочери самой выбирать, ибо еще в детстве обещал ей, что она выйдет замуж по любви, и не собирался изменять своему слову. Все это обнадеживало, но действовать, как обычно действовали воздыхатели тех времен, то есть сочинять оды, чтобы читать их под окнами, играть на гитаре в ночном саду и присылать пылкие письма, для Виттора не подходило. Быть, как все, значило разочаровать, это значило проигрыш, это значило конец всему; и Виттор изводился в думах, что же ему делать. Удивить гордую Анну дорогими подарками невозможно, она решит, что ее пытаются купить, как овцу на рынке, и возненавидит, ну а придумать что-то другое Виттор не мог, как не старался.

Все решила судьба, которая без нас знает, что нам лучше (хотя и не всегда это так). Прошел месяц после последней встречи, и Виттор, предаваясь меланхолии, пошел прогуляться по ночной Севилье, сделав большой крюк, и непременно намереваясь немного постоять перед домом любимой. Долгая прогулка закончилась в квартале, где жила она. Это была красивая улочка, уходящая вверх, на холм, и делавшая поворот. В садах одно и двухэтажных домов с террасами и черепицей красного цвета росли гранаты, апельсины, финики, инжир и, конечно же, виноград, слава которого из Андалузии распространилась по всей Европе. Да и сам Виттор не знал вина лучше малаги. Стоя на мощеной булыжником мостовой, в тени раскидистого инжира, Виттор смотрел на окна дома напротив, где как он знал, была комната Анны. Внезапно, из сада раздался шелест листьев и тонкий женский приглушенный вскрик. Через несколько секунд над каменной оградой участка Себастьяна Доминго возникла мужская голова, и чей-то голос скомандовал:

– Пошли, все чисто.

Это говорилось не Виттору, которого не заметили, а кому-то за спиной говорившего. Первый спустился со стены и встал в ожидании. Второй, появившись из-за стены, стал передавать через нее чье-то извивающееся тело, наглухо замотанное в грубую черную ткань и перетянутое веревкой. Кого могли похищать, Виттор понял сразу. У него был только кинжал, а у противников короткие мечи, висящие в ножнах на поясе, но де Ихо ничего не боялся в этой жизни, и не раздумывая стрелой бросился к похитителям, дождавшись удобного момента, когда первый уже опустил ношу на камни мостовой, а второй только начинал перелезать через стену. Зная, что под плащом может оказаться прочная кожаная кираса, Виттор не стал наносить удара в грудь или спину, а ударил оборачивающегося лицом к нему противника в бок, под руку, туда, где как он знал, кираса не защищает. Дага вошла глубоко в тело, достав до сердца, в которое и метил Виттор. Все-таки его обучение в Барселоне не прошло даром, и он отлично знал, какие раны смертельны, где что в организме находится, и как наносить удар. Конечно, последнему не учили врачей, но этому Виттора очень хорошо научил сосед по комнате, молодой баск. В отличие от своих собратьев, промышлявших разбоем и заказными убийствами, тот баск хотел спасать людей, но это не мешало ему с детства практиковаться в ножевом бое навахами – баскскими складными ножами, очень страшном оружии. Имея двух старших братьев, наемных убийц, тот баск был экспертом в этом виде искусства драки, где многие коварные удары оттачивались десятилетиями. Именно один из таких ударов, называемый "дэсхаррэтазо", что в переводе с разговорного означает ослабить, лишить сил, решил использовать Виттор против спрыгнувшего со стены второго противника, доставшего меч. Название удара происходило от глагола desjarretar, так мясники обозначали операцию подрезки жил у животного. Очень хитрый удар наносился в спину, под последнее ребро. Им перебивался позвоночник, и жертва умирала в страшных муках. Грузный противник, огромный и шумно дышавший, был неуклюж, и это как нельзя более было на руку де Ихо. Видимо, второй неизвестный в операции похищения должен был исполнять роль носильщика, и больше ни на что другое он не годился. Он взмахнул мечом, намереваясь одним ударом отрубить голову Виттору. Тот успел пригнуться. Его тело, натренированное плаванием в Гвадалквивире и многолетними стараниями хозяина, было как пружина быстрое и сильное, готовое в любую секунду отреагировать на мысли Виттора. Реакция была на высоте. Де Ихо поднырнул под руку похитителя, оказавшись слева от него, и левой рукой, в которой держал дагу, нанес быстрый удар, идущий снизу вверх и вбок, наискосок, через позвоночник. Удар делался на себя, а не от себя, что увеличивало силу. Больше ничего сделать второй из похитителей не смог, лежа парализованный, истекая кровью и страшно хрипя.